Третью ночь подряд его трясло перед сном, мысли его метались, забегали в края, которых он не выбирал, и со скоростью, которой ему не требовалось. Он потел и кашлял, но его доставала вовсе не простуда.

Проснулся он почти в полдень, солнце светило в окно. Некий разведчик в его сознании, забежав вперед его пробудившегося «я», предупредил, что ему снова будет дурно. Он глубоко вздохнул и остался лежать неподвижно.

Ничего. Он чувствовал себя прекрасно.

Хок поднялся с кушетки. Домик представлял собой двухкомнатный сруб с лакированными стенами и запахом дыма от плиты. Он поплелся в туалет и там писал, писал, казалось, целую вечность. Он нашел чью-то зубную щетку – хоть и чужая, но все лучше, чем ничего, хотя пятьсот тридцать две щетинки примялись усталыми пучками.

Он почти закончил чистить зубы, когда вдруг понял, что знает, сколько щетинок помялось. Без всяких усилий, даже не думая, он знал это так же точно, как и то, что если разжать пальцы, то щетка упадет: пятьсот тридцать две щетинки, что составляло двадцать один целый и двадцать восемь сотых процента от общего числа щетинок. Он улыбнулся. Закончил чистить зубы. Сплюнул.

В ночь сражения, когда виджиланты прошли мимо дома, он заставил себя подняться с пола в кухне и пробрался в гараж. У него ушло целых двадцать минут (в течение которых он без счета заглушал двигатель, пытаясь тронуться с места, скрежетал шестеренками коробки передач) на то, чтобы освоить джип, но когда началась стрельба, он уже был за пределами города и ехал на запад. Около полуночи он позволил себе забраться в охотничий домик на скале, намереваясь с утра пораньше отправиться дальше. Вот только когда он проснулся, мозг у него горел, и с того времени мир для него оставался погруженным в лихорадочный туман.

На кухне он поел консервированных бобов, пока варился кофе. А когда кофеварка зашипела, он, не глядя, потянулся за кружкой, но опрокинул ее со стола на пол.

Это было прекрасно.

Хоку не требовалась математика, чтобы описать случившееся, но он ясно представлял себе формулу, учитывающую силу тяжести, сопротивление воздуха и инерцию. Это показалось ему настолько очаровательным, что он потратил несколько секунд на наблюдения, замедлил вращение кружки, пока ему не стали видны все подробности: внутренняя поверхность с неотмытыми кофейными разводами, слабый отпечаток пальца на ручке, вихри пыли, поднятые падением, и солнечный зайчик от ребра в тот миг, когда кружка неторопливо ударилась об пол.

Когда она упала и разлетелась на фрагменты по предсказуемым направлениям, он слышал стук каждого осколка о плитку пола, и почему-то это навело его на мысль о Джоне.

В служебном туннеле Джон, говоря о важности непредвиденных обстоятельств, почти не обращал внимания на мальчика, идущего следом. Но потом он остановился и вперился в него внимательным взглядом.

– Хок, я должен сказать тебе кое-что. Кое-что важное. Велика вероятность того, что мне из этой заварухи не выйти живым. Если так оно и случится, ты должен помнить: ты – будущее.

– Не понимаю.

– Поймешь, – сказал Джон.

Потом они поднялись по лестнице, а несколько минут спустя Джон погиб.

«Он был прав, – подумал Хок. – Объяснять мне что-то тогда не имело смысла. Но теперь я понимаю».

Понимал он теперь и другое: то, что Джон использовал его, что, говоря о превращении пешки в ферзя, он это и имел в виду. Хок не возражал. Хок был важен для него, Джон обращался с ним как с мужчиной, дал ему имя, цель в жизни и мечту. Мотивы могут иметь значение, но не такое важное, как факты.

Хок взял новую кружку и налил себе кофе, медленно выпил его, размышляя. Потом вышел из домика и сел в джип. Он потянулся за ремнем, но тут его согнул приступ кашля. Он уронил голову на рулевое колесо и не поднимал, пока приступ не кончился. Когда кашель прошел, Хок вытащил кусочек ткани из кармана.

И замер.

Скомкал ткань.

Вытер нос руками, потер ладони.

Бензобак был полон на три четверти. Приблизительно шестнадцать галлонов. При расходе топлива около галлона на тридцать пять километров, полный бензобак позволял проехать пятьсот шестьдесят три километра. С деньгами, которые он нашел в конспиративном доме, он сможет заправлять машину восемь-десять раз. Ему нужно будет еще и есть, а также деньги понадобятся на всякие непредвиденные обстоятельства, – «Спасибо, Джон», – значит, приблизительно четыре тысячи километров.

Хок представил себе карту. Образ возник такой четкий, будто он и в самом деле смотрел на карту, вплоть до масштабной линейки в углу.

Сначала Солт-Лейк-Сити.

Потом Рено.

Сакраменто.

Сан-Франциско.

Лос-Анджелес.

На северо-восток к Лас-Вегасу, на юго-запад к Финиксу.

Потом разворот, чтобы закончить путешествие в Сан-Диего.

Общее расстояние – три тысячи девятьсот двадцать семь километров.

Сорок часов, если без остановки. Но ему нужно будет есть в ресторанах, заходить в церкви, садиться в автобусы. С учетом пережитого им латентного периода времени у него оставалось в обрез. Значит, проведи, скажем, четыре дня, пожимая руки, чихая на улицах городов, что позволит охватить население числом…

…девять миллионов.

Хок закашлялся, улыбнулся и завел джип.

Ему предстоял долгий путь.