Наступила полночь. Странное время, когда жизнь как бы зависает между вчера и завтра — в ожидании того, что принесет наступающий день. Примерно такое же состояние испытывала Дженни. С того момента, как Ченса отвезли в операционную, время для нее остановилось. Весь смысл жизни оказался сосредоточенным там, за двойными дверями, в дальнем конце белого коридора городской больницы Тайлера.

Она сидела на самом краешке стула. От неудобной позы затекли ноги, но покалывание в мышцах напомнило ей, что она еще жива… Дженни молилась… со страхом… беспрестанно. Она надавала Господу Богу столько обещаний, что жизни не хватило бы их выполнить. Они противоречили одно другому самым нелепым образом, но девушка не сомневалась, что Он — поймет. В конце концов, Он — единственный, кому известно, насколько сильна ее любовь к Ченсу Макколу.

Глубоко вздохнув, Дженни прислонилась затылком к холодной, грубой поверхности стены. «Господи, прошу Тебя, верни мне его!»

Беззвучная молитва прервалась, как прервалось дыхание и биение сердца, когда двери в дальнем конце коридора распахнулись. Мужчина в зеленом халате с пятнами пота шел по коридору к холлу, где сидела Дженни.

Она с трудом дышала, ноги подкашивались. Ей казалось, что сейчас она умрет.

Доктор Иона Уолкер помассировал отяжелевшей рукой лицо, стараясь не обращать внимания на невероятную усталость. Затем увидел в холле молодую женщину.

Невероятное напряжение отразилось на ее лице. Оказывается, не только он пережил мучительную ночь. Дочь Маркуса Тайлера походила на привидение.

Доктор был знаком с Маркусом много лет. Не раз они вместе ездили охотиться на перепелок. Но его красивую дочку Иона увидел впервые. На какую-то долю секунды он замешкался. «Если бы она была чуть постарше или я немного помоложе…» Но устыдился собственных мыслей, исполнившись сочувствия к ожидающей девушке, и ускорил шаги.

— Что? — Больше Дженни ничего не смогла выговорить. Голос пресекся.

Она заморгала, пытаясь отогнать навернувшиеся слезы, и почувствовала, как к горлу подступил комок.

— Самое главное, что могу сообщить вам, юная леди, — проговорил Уолкер, подхватив Дженни под руку и направившись с ней к большому кожаному дивану, — как любила говорить моя бабушка, человек — очень живучее существо.

— Вы хотите сказать, с ним все будет хорошо?

— Пока не могу сказать, насколько «хорошо» с ним. все будет и сколько времени ему придется провести здесь, но он жив, Дженни, а это самое большее, на что я мог надеяться, когда мы приступили к операции.

— Благодарю Тебя, Боже! — прошептала девушка и разрыдалась, закрыв лицо ладонями. В первый раз за все время она позволила себе это.

Доктор нежно погладил ее по плечу и начал рассказывать о характере травм, полученных Ченсом Макколом, и о том, что было сделано во время операции.

Дженни слушала, не отрывая глаз от губ доктора, но едва ли понимала что-либо, кроме того, что Ченс жив.

Потом комната поплыла перед глазами.

Иона увидел, как мгновенно побледнело ее лицо, и резко пригнул ей голову к коленям.

— Только не падайте в обморок при мне, милая леди, — грубовато заметил он. — Я слишком устал за ночь, чтобы заниматься следующим пациентом. Вам надо отправиться домой и как следует отдохнуть. Ваш друг пробудет в больнице некоторое время, и вы сможете навещать его.

Дженни смотрела на ворсистую дорожку под ногами, пока не почувствовала, что кровь снова приливает к затуманившейся голове.

— Ни разу в жизни не падала в обморок, — пробормотала она и постаралась выпрямиться. Все тело онемело, как челюсть после визита к дантисту. — Я никуда не пойду. Я хочу увидеть его. Прошу вас, доктор Уолкер. Я должна…

Иона Уолкер посмотрел на нее пристальным взглядом. Лицо Дженни выражало одновременно отчаяние и решимость.

— Ну что ж, пошли, — кивнул он. Дженни двинулась за ним. — Разрешаю вам взглянуть, но не прикасаться. Хорошо? И только одну минутку. Не обещаю, что это легкое зрелище.

Доктор приостановился перед дверью с табличкой:

«ОИТ». Дженни, встав с ним рядом, тоже застыла на мгновение, вслушиваясь в доносящиеся приглушенные голоса, впитывая запахи антисептиков и лекарств, проникая в смысл золоченых букв на прозрачной двери:

«Отделение интенсивной терапии». Глубоко вдохнув в легкие побольше кислорода, она вытерла внезапно вспотевшие ладони о джинсы и дрожащей рукой толкнула перед собой дверь.

— Он неважно выглядит, — предупредил Уолкер, но, увидев выражение лица Дженни, прикусил язык.

— Не имеет значения, — резко ответила она и шагнула внутрь.

— Вот черт! — негромко воскликнул доктор и двинулся вслед за посетительницей. — Остается надеяться, что этот парень выживет хотя бы для того, чтобы оценить такую девушку.

Дженни сразу увидела Ченса, но это был не ее Ченс.

Он лежал, опутанный трубками с иглами, через которые поступали лекарственные растворы, необходимые для поддержания жизни в его израненном теле. Простыня прикрывала только мужское естество, оставляя взору большое мускулистое тело. Девушка стиснула руки, пытаясь побороть охватившую ее панику. Это она во всем виновата!

О Боже! В следующее мгновение Дженни зажала дрожащими пальцами рот, чтобы загнать внутрь рвущийся крик. Она не должна… не имеет права поддаваться панике. Нельзя допустить унизительного падения в обморок.

Ченс лежал абсолютно спокойно. Дженни охватило неудержимое желание прикоснуться к нему, хотелось удостовериться, что жизнь еще теплится в этом теле. Но обещание есть обещание, поэтому Дженни лишь присела на стул рядом с его кроватью. Она как зачарованная смотрела на мерно вздымающуюся и опускающуюся грудь. Дыхание поддерживал кислородный прибор.

— Вы его жена? — Голос медсестры заставил ее вздрогнуть. Дженни отрицательно покачала головой, борясь с желанием заплакать. — В таком случае прошу прощения, мисс. В этой палате разрешается находиться только членам семьи, и то непродолжительное время.

Вам нельзя быть здесь.

Дженни невидящими глазами уставилась в сочувствующее лицо медсестры, не замечая, что слезы медленно текут по щекам.

Та вздохнула, достала из кармана платок и протянула ей, добавив:

— Только недолго.

Сестра ушла, оставив девушку у постели Ченса.

— Дженни! Проснись! — Голос Маркуса вырвал ее из объятий сна. Она не помнила, как заснула в кресле в холле.

— Что такое? — пробормотала девушка, с недоумением обнаружив себя в незнакомом помещении. Но в следующее мгновение все встало на свои места. — Ченс! О Боже! Папа! Что с ним?

«Она назвала меня папой!» Как прекрасно это звучит! За двадцать три года он ни разу не поправил дочь, когда она называла его Маркусом. Если бы Дженни знала, как теперь он сожалел об этом. Ее ногти впились в запястье, отрывая Маркуса от размышлений. Вопрос требовал ответа.

— Я ничего не знаю о состоянии Ченса, — произнес он. — Мы с Генри только что приехали. На вот, выпей и не мучай себя. — Маркус протянул ей чашку с горячим кофе. — Я пойду разыщу сестру. Скоро, надеюсь, мы узнаем, как он провел ночь.

Дженни смотрела на отца, удаляющегося по коридору, и отчаянно терла рукой глаза, стараясь отогнать сон и избавиться от чувства неловкости. Если бы не ее столь разбитое состояние, девушка задумалась бы о том, почему тут оказался Маркус. Раньше, когда она в нем нуждалась, он весьма редко находился рядом.

Генри взял у нее из рук чашку с кофе, поставил на столик, обнял и неловко погладил. Объятие получилось неуклюжим, но искренним. Дженни на какой-то момент почувствовала себя в безопасности.

Она ощутила запах лавандового мыла и одеколона «Олд Спайс» — кошмарное сочетание для кого-то другого, но не для Генри, от которого обычно пахло пылью, сеном и навозом.

— Похоже, надо, чтобы тебя кто-нибудь обнял, — пробормотал старый ковбой себе под нос. Он относился к ней как к дочери. И имел на это право. Генри Томас работал на ранчо «Три Т» почти двадцать лет.

Дженни вздохнула и прижалась к нему.

Течение времени сказалось на Генри. Морщин на лице стало больше, чем на утренней неприбранной постели. Ходил он прихрамывая — одна лошадь оставила на нем свой «автограф». Но по характеру по-прежнему был добросердечен и верен.

— Все парни шлют Ченсу пожелания скорейшего выздоровления, — сказал Генри.

Дженни кивнула и опустилась в расшатанное кресло. Откинувшись на спинку, сделала большой глоток кофе. Он был еще горячим, но девушка выпила все до последней капли.

— Они очень переживают, что Ченс пострадал, — продолжил Генри, — будто чувствуют себя виноватыми.

Но я сказал им, что тут никто не виноват, только тот сопляк несчастный. Просто так случилось.

Обычно немногословный Генри сейчас изливал поток красноречия.

Дженни взглянула ему в лицо. Изо всех сил сжала пустую чашку и с трудом проглотила очередной комок, подкативший к горлу.

— Ничего бы не случилось, если бы я не позволяла Маркусу устраивать в доме эти идиотские парады. Я поступала так потому, что думала, будто Ченс… — Голос опять пресекся. — Если в этом есть чья-то вина, то только моя. — Губы ее задрожали, она прикусила их, чтобы не разрыдаться в голос.

— Это не правда, дорогая, — ответил Генри. Похлопав ее по колену, он устроился рядом в кресле. — А кроме того, Ченс не думал об этом. Он действовал автоматически. Не мог стоять и смотреть, как этот жеребец топчет тебя. Ты же знаешь, как он к тебе относится.

— В том-то и дело, — спокойно и тихо возразила Дженни, — я не знаю, как он ко мне относится. Со дня моего шестнадцатилетия он держится на расстоянии вытянутой руки, будто я заразная. Но я-то знаю, как к нему отношусь, — шепотом продолжила Дженни. — Мне остается только молиться и надеяться, что сумею доказать это… Если не удастся…

Пластмассовая чашка, которую она до сих пор сжимала в ладони, треснула и раскололась на части. Поглядев на осколки, девушка вздохнула и принялась подбирать их с пола. В этот момент появился Маркус.

Стремительно поднявшись, она побежала навстречу.

Маркус сбивчиво принялся сообщать ей новости:

— Ему лучше. Устойчивые признаки жизни, так они это называют.

Дженни ринулась в коридор, чтобы лично убедиться в этом, но он грубо схватил ее за руку. Увидев в ее глазах слезы, Маркус отпустил руку, пожалев о своем резком движении.

— Тебе не следует его сейчас видеть. А кроме того, девочка, ты сама выглядишь как черт знает что. Тебе надо…

— Домой я не поеду. Я не оставлю его. — Последние слова Маркус едва расслышал, потому что она закрыла лицо руками, пряча слезы. — Я не могу.

— Ну что ты, у меня и в мыслях этого не было, откликнулся Маркус. — Вот, держи! — Он протянул ей две связки ключей. — Я снял для тебя номер в мотеле через дорогу, там — чемодан с чистой одеждой, твоя машина припаркована на стоянке.

Маркус вздохнул, внезапно засмущавшись, потому что дочь порывисто обняла его за шею.

— Спасибо, Маркус, — прошептала она, потом отстранилась, смущенная не меньше, чем он, внезапным порывом чувств. Столь искренние эмоции были несвойственны им при общении, но в данный момент это произошло непроизвольно.

Дженни взглянула на пластиковую бирку ключа от номера мотеля и двинулась из холла к выходу.

Маркус и Генри с болью смотрели ей вслед. Но боль у каждого была своя. Генри Томас любил ее как дочь…

А для Маркуса Тайлера она была дочерью, которую он не умел любить.

В городской больнице Тайлера Дженни стала своим человеком.

— Как он чувствует себя сегодня? — спрашивала она, подходя утром к регистраторше отделения интенсивной терапии.

— По-прежнему, — отвечала сестра. — С каждым днем он выглядит немного лучше и уже может дышать самостоятельно. Шрамы от операции заживают благополучно. К счастью, нет мокроты в легких. Вы знаете, она часто появляется при сильных повреждениях, когда пациент остается недвижим!

Дженни кивала. Она уже слышала об этом раньше.

— Что еще?

— Больше ничего… В сознание до сих пор не приходил. — Почувствовав, что пора сказать что-нибудь ободряющее, сестра добавила:

— С такой травмой головы, как у него, это обычное дело. Но каждый день, когда мы переставляем иглы, я жду, что он в любой момент откроет глаза и спросит, что мы с ним делаем.

— Я тоже этого жду, — ответила Дженни, после чего поспешила к постели Ченса. Она не хотела терять ни секунды из того драгоценного времени, что было ей отведено на посещение.

— Привет, мистер, — прошептала девушка и легонько коснулась губами его колючей щеки. — Прошу прощения, но тебе пора побриться.

Она разговаривала с ним обычным голосом, так, как привыкла делать это с первого дня после несчастного случая. Дженни убедила себя, что Ченс может ее услышать и как-то сообщит об этом, если будет в состоянии вытерпеть боль. Потом, как обычно во время каждого своего посещения, взяла в руки его безжизненную ладонь и принялась осторожно гладить и массировать каждый палец, стараясь не задеть иголки, воткнутые в вены.

Она рассказывала о Генри, о ранчо… о смешном неуклюжем жеребенке, который пытается гоняться за старым котом, живущим в амбаре… Обо всем, что приходило в голову. И эти разговоры, поглаживания, массаж, прикосновения были направлены на то, чтобы он, хотя бы на подсознательном уровне, понимал, что Дженни с ним рядом.

Вся ее жизнь зависела от этого человека. Он был для нее всем. Девушка не представляла своего будущего без любимого. Ченс должен поправиться! И они будут вместе.

Только одного Дженни не могла объяснить — почему он не позволил подарить то, что принадлежало только ему.

«Почему, Ченс? — думала она. — Почему ты держал меня на расстоянии вытянутой руки? Единственное, о чем я мечтаю, — оказаться в твоих объятиях. Что ты скрываешь от меня… и от себя? Почему не подпускаешь к себе?»

Там, где до сих пор существовали только тишина и мрак, появился звук. А вместе со звуком — боль! Выворачивающая наизнанку, пронизывающая до костей боль.

Когда она становилась невыносимой, Ченс пытался сосредоточиться на нежных прикосновениях, на знакомом голосе, который обволакивал и успокаивал. Если ему это удавалось, боль уступала место чему-то неопределенному, какому-то иному чувству, назвать которое он бы не мог никогда. Он пытался. Но когда не хватало сил, снова наступала блаженная темнота и укрывала его собой.

— Сестра! Сестра!

Дженни сделала шаг в сторону от кровати. Бригада интенсивной терапии уже спешила на ее крик. Только что она сидела около кровати, гладя его и рассказывая последние новости. И вдруг увидела, что он пошевелился. Это был не мышечный спазм, как раньше, а вполне осознанное движение руки к животу.

«О Боже! — подумала Дженни. — Ченс!»

Рот его скривился в гримасе и приоткрылся ровно настолько, чтобы с губ слетел слабый стон. Хорошо, что это произошло! Он давно зрел в сознании, грозя перерасти в настоящий вопль, только на него у Ченса не было сил.

— Пожалуйста, не двигайся, — предупредила сестра, заметив, что он пытается дотронуться до воткнутых в вену игл с трубками, по которым поступали необходимые для жизнедеятельности вещества.

— Что? — с трудом шевеля распухшим и шершавым языком, произнес Ченс.

— Ты был ранен, — ответила сестра. — Доктор сейчас подойдет. Ты в больнице. Пожалуйста, не надо, — повторила она, беря его за руку. — Ты собьешь иглы. — Уверенный голос медсестры притормозил его движение раньше, чем он разобрал смысл слов.

Больница? Ранен? Как? К сожалению, глубокий вдох, который он сделал, прежде чем задать все эти вопросы, причинил такую боль, что он забыл обо всем. Легкие прикоснулись к разбитым ребрам. От дополнительного глотка воздуха закружилась и без того гудящая голова.

Боль швырнула его обратно во мрак. Тело расслабилось, возвращаясь в инертное состояние, в котором пребывало последнее время.

Дженни тихонько застонала; радость от первых признаков восстановления исчезла.

Доктор Уолкер вошел в палату в тот момент, когда сестры проверяли состояние капельниц.

— Начал приходить в себя, так, что ли? — проговорил доктор, быстро и внимательно осматривая распростершееся на кровати крупное тело, прежде чем взять в руки листок с информацией о состоянии пациента, который протянула ему сестра.

— Дженни! Выйди отсюда! — приказал он, но потом решил смягчить жесткий тон и добавил:

— Подожди меня в холле.

Девушка кивнула и., не желая унижаться, двинулась прочь от кровати Ченса. Она не знала, смеяться или плакать. Безусловно, это хороший знак. Дверь палаты закрылась за ней.

Она возвратилась в мотель через дорогу поздно вечером. Повернув ключ, толкнула дверь и вошла в свой номер. Открывшееся взору убранство комнаты и ее отделка в другое время исторгли бы из глубины души Дженни вздох невероятного разочарования. Она даже не смогла бы сказать, что хуже — полосатые занавески и покрывало с оранжево-зеленым цветочным орнаментом или черно-красное бархатное панно, изображающее быка и тореадора, которое висело прямо над изголовьем.

Однако сейчас убранство комнаты осталось вне ее торжествующего сознания. Ченс пошел на поправку. Она решила минутку передохнуть, а потом позвонить и сообщить об этом Генри и всем остальным.

Ей показалось, что телефон зазвонил в следующее мгновение. С колотящимся сердцем Дженни вскочила и потянулась к трубке, с ужасом понимая, что за окном — утро.

— Алло! — произнесла она хриплым голосом и украдкой прокашлялась. Но того, кто звонил, ей обмануть не удалось.

— Извини, что разбудил тебя, Дженни, — послышался голос Уолкера. — Подумал, будет приятно узнать, что он снова пришел в себя. Если поторопишься, то сможешь поговорить с ним немного. Думаю, на этот раз Ченс не отключится так быстро. Вероятно, он понял, что пока для него чем меньше движений, тем лучше. — Доктор повесил трубку.

«Она снова здесь!» — подумал Ченс и слегка пошевелился, стараясь не сбить иглы.

В течение всего времени, что находился без сознания, и в те краткие моменты, когда приходил в себя, он чувствовал, что она рядом. От этого ощущения Ченс испытывал какой-то необъяснимый внутренний комфорт.

Он расслаблялся, и паническое состояние от того, что он не может общаться, отступало куда-то на задний план.

Звук ее нежного, негромкого голоса, которым она что-то рассказывала, все больше и больше приближал его к реальности. Когда мозг стал реагировать на звуки, он пытался выплывать из мрака. Ощущая прикосновения ко лбу, легкие, почти детские поглаживания по щеке, Ченс старался прийти в сознание. Теперь ее негромкий голос раздавался почти у самого уха. Он сосредоточился на звуках, пытаясь привести их в определенный порядок.

Дженни изо всех сил сдерживала безудержную радость. Его ресницы дрогнули. Он знает, что она здесь!

— Эй ты, — негромко позвала она. — Могу поспорить, я надоела тебе своей бесконечной болтовней, верно? Почему бы не предложить мне заткнуться и отправиться домой?

Это было полнейшим абсурдом, но ей просто необходимо постоянно обращаться к нему. Она, разумеется, никуда не собиралась уходить. Но этот большой человек на постели не мог знать об этом.

Рука шевельнулась. Похоже, оба несказанно удивились, когда Ченс нащупал ее ладонь и крепко сжал, словно пытался при помощи контакта с другой живой плотью и кровью выбраться из своего мрака.

— Не уходи, — еле внятно прохрипел он. Медленно, очень медленно в его мир проникал дневной свет.

— О Боже, благодарю Тебя! — шепотом воскликнула Дженни. Пальцы сжимали руку с удивительной силой. Она испустила глубочайший вздох облегчения. — Ты вернулся ко мне!

Ченс попытался кивнуть и тут же сморщился, сжав веки, осознав" что говорить легче, чем шевелиться. И облизнул губы, внезапно почувствовав обыденную боль пересохшей глотки и растрескавшихся губ.

— Вот, — поспешила Дженни, прикладывая к губам прохладный влажный тампон. Она делала так постоянно в течение многих дней, но впервые он осмысленно отреагировал на этот процесс, потянув ртом влагу. Дженни боялась расхохотаться. И одновременно боялась расплакаться. Никогда в жизни она не испытывала столь ошеломляющей радости и благодарности от столь малого, незначительного жеста.

— Тебе больно? Я могу позвать сестру… — Фраза повисла в воздухе, потому что он в ответ сильнее сжал руку.

— Не очень… пока, — прохрипел он. — Не уходи.

Ченс пристально посмотрел в ярко-синие глаза, сияющие из-под темной гривы волос, потом перевел взгляд на изящные очертания губ, миловидное, редкой красоты лицо, женственное тело. Каждая черточка казалась до боли знакомой, хотя он никак не мог бы вспомнить, как ее зовут.

Дурное предчувствие, зародившееся где-то в желудке, зловеще нарастало и заставляло все лихорадочнее колотиться сердце. Он не мог справиться с паникой.

Дыхание участилось. Липкая испарина выступила на лбу и верхней губе. Ченс скосил глаза на их сцепленные пальцы и в следующее мгновение оттолкнул ее руку, словно обжегся. Паника стала ошеломляющей.

Дженни почувствовала его мгновенное возбуждение.

В испуге отступила назад. «Что за страх промелькнул на его лице?» Он отвернулся и закрыл глаза. Ее сердце замерло.

Она забыла, что должна сохранять спокойствие. Забыла, что надо соблюдать тишину.

— Что?! Что с тобой?! — Он винит в случившемся ее!

Он навсегда возненавидел ее!

Ченс повернул к ней голову… и посмотрел невидящими глазами, полными ужаса. В этот момент вошел доктор Уолкер.

— Что случилось? Что ты сказала? Что ты сделала?

От осуждающих взглядов у нее подкосились колени.

— Не знаю, — прошептала она и сжалась от страха. — Внезапно он отстранился… словно никогда раньше меня не видел. Не понимаю почему… — Дженни почувствовала, как замерло ее сердце. Она взглянула в лицо его страху и все поняла. Его мысли стали так ясны, словно он проговорил их вслух.

Глубоко вздохнув, Дженни подошла ближе и взяла его ладонь. Он поморщился, но руки не отнял.

— Ты знаешь, где находишься?

Ченс молчал. Произнести вслух пугающую мысль было еще страшнее, чем подумать о ней. Наконец он выдавил:

— Нет.

— Ты знаешь, кто я?

То, что он раздумывал, только усугубило ее предчувствия.

— Нет, — произнес он и отнял руку.

— О Боже! — прошептала она и без сил опустилась на стул.

Ее охватил страх. Дженни отчаянно пыталась скрыть свой испуг и свою слабость, понимая, что даже в таком состоянии он ищет в ней поддержку и опору. Не обращая внимания на доктора Уолкера, Дженни, глубоко вдохнув, спросила:

— Ты знаешь, кто ты?

Сердце опять сжалось, когда Ченс, поморщившись, выдохнул:

— Нет.

— Ничего страшного, — заявила она, утирая ему со лба крупные капли пота. — Я знаю.

Он закрыл глаза, почувствовав временное облегчение от знакомого прохладного прикосновения, оказавшись в мире полной неопределенности.

— Меня зовут Дженни Тайлер. А тебя — Ченс Маккол. Ты тот, кто спас мне жизнь.

Дженни в отчаянии смотрела, как из уголка его глаза выкатилась слеза и медленно поползла вниз по недавней ссадине и старому шраму. «Чтобы избавить тебя от этой боли, потребуется гораздо большее, чем бинты», — подумала она.

Доктор Уолкер легонько похлопал ее по плечу.

— Должен заметить, в этом нет ничего необычного.

А теперь, Дженни, я попросил бы тебя подождать снаружи, пока я осмотрю нашего приятеля.

Она кивнула, поборов желание упасть на колени и покрыть поцелуями глубокие складки, возникшие в уголках рта Ченса, и пошла прочь.

Стеклянная дверь палаты интенсивной терапии закрылась за ней. Дженни побрела в холл, но, почувствовав, что силы на исходе, прислонилась к стене, пытаясь преодолеть чувство горькой несправедливости. Внезапно глубокое отчаяние уступило место такому же глубокому облегчению.

— Хорошо, я же не просила ничего конкретного в своих молитвах, — пробормотала она себе под нос, роясь в сумочке в поисках мелочи. — Я ведь просила Бога только об одном — чтобы Он оставил его в живых. И Он выполнил мою просьбу.

Дженни пошла к телефону-автомату.

Ченс услышал ее шаги, как только она вышла из лифта и направилась по застеленному ковровой дорожкой глинному коридору к его палате. За последние несколько недель он так же хорошо научился различать ее походку, как и голос, и запах, и прикосновения. Сердце трепыхнулось уже знакомым волнением и успокоилось.

Ченс обернулся и посмотрел в зеркало, висевшее над раковиной. Подавшись вперед, он разглядывал в зеркале незнакомое лицо и пытался приободрить себя. Пальцы крепко стиснули холодный фаянс. Мышцы на руках напряглись. Дверь за спиной распахнулась. Ченс вздрогнул, вздохнул и обернулся.

— Ты готов? — спросила Дженни. Трудно сказать, кто из них волновался больше. Он только расширил ноздри, но взгляд не отвел.

В этот день Ченс возвращался домой. Дженни понимала, что он не в восторге от этой новости. Больница была для него единственным знакомым местом в этом мире, а она пришла, чтобы забрать его отсюда.

Доктор Уолкер, войдя в палату, заметил недоверчивое выражение на лице Ченса. В душе шевельнулось сочувствие к этому большому мужчине. Разумеется, очень нелегко поверить в то, что ему наговорили за последние несколько недель. У человека, который не узнает в зеркале собственное отражение, должно остаться множество вопросов. Но наступило время для следующего шага, необходимого для возвращения в реальный мир.

— Ну что ж, сынок, — начал доктор, — не могу сказать, что очень опечален расставанием с тобой. В конце концов, когда кто-нибудь уходит от меня на своих двоих, это значит, что я хорошо сделал свою работу. — Доктор Уолкер хохотнул собственной остроте и провел рукой по волосам. — Впереди у тебя тоже много работы, парень. Но не надо ни о чем беспокоиться.

Надо только не спеша восстанавливать здоровье. Об остальном позаботится твой босс. Со временем все к тебе вернется. Понимаешь, память — это очень странная штука. Иногда она сама по себе начинает что-нибудь скрывать. Так что все в твоих руках… И в руках этой леди. — Он кивнул в сторону Дженни. — Знаешь ты это или нет, но ее заслуга в том, что ты вернулся к нам, огромна.

Ченс медленно кивнул и окинул взглядом девушку, стоявшую рядом с доктором. А потом протянул руку.

— Спасибо, док.

— Не стоит благодарности, — откликнулся Иона. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, ощутив нервное рукопожатие.

Ченс вздохнул. Обвел глазами небольшую комнату, такую знакомую и уютную. Потом взгляд натолкнулся на синий огонь чужих глаз, наблюдающих за ним и требовательно ждущих ответа. И понял: что бы ни произошло, когда он отсюда уйдет, все будет хорошо, пока она рядом.

— Да, — спокойно ответил он. — Я в полном порядке" док.

Девушка улыбнулась с видимым облегчением. У Ченса что-то остро шевельнулось в душе. Он не представлял, какое отношение она имела к нему в прошлом, но знал, что значит для него сейчас. Она была его единственной связью с жизнью. И. Ченс не собирался ее терять.