Больно не было. Нож резал плоть, да, и был горячий поток соленой крови.
А потом… капли повисли в воздухе, в ней расцвела сладкая боль. Ее Дисциплина ревела, ей не нужно было пение для облика. Когда Дисциплина говорила, весь волшебник был ее горлом.
Требовалась только сила подчиниться. Пока эта сила была, творились чудеса.
Что она сделала? Обратилась к себе, да, и нашла что?
«Не мои деньги, — шептала Марта Тебрем. — Нужны для ночлега».
Они окружали ее, печальные и веселые женщины, убитые от ножа, удушения, при родах, от лихорадки, от джина или ненависти, от отчаяния или случая. Она была из Эндора, но, что важнее, она была из их числа, и искра в ней была отрицанием и принятием.
Некоторые хотели свободы от страданий и бесконечной боли. Там было принятие.
Но громче звенело отрицание.
«Я не буду».
Не могу — было не верным. Отказ был твердой оболочкой, скрывающей хрупкую сущность, зовущуюся душой, в уязвимом теле.
Бейте, раньте, убивайте, но я не буду.
Или отказ был ее, даже ее Дисциплина склонялась воле, что стала сильной.
Они лились сквозь нее, женщины Уайтчепла, и их крики были как крики воинственной королевы Боудикки, сосуда Британнии, погибшей в бою, но о ней еще помнили.
Она жива, но в памяти правящего духа.
«Нет. Я жива».
Сердце трепыхалось, легкие сдавил шок. Ее убийца хохотал, достиг цели, его напев стал хищным, он почти проглотил звук магии, что лился сквозь кровавое ожерелье перерезанного горла.
«Я жива».
Они вырывались из ее не совсем трупа, ведь перерезанное горло не убивало мгновенно, пару мгновений волшебница с Дисциплиной были между жизнью и смертью. Порог…
…и Смерть была другой стороной монеты под названием Жизнь, ведь на миг стало слышно смертные голоса жителей.
Звук был сильным, она ощущала его между глазами, сердцем и горлом…
…и он ударил по мужчине, что хотел насмехаться над Жизнью, зеленым огнем.
Он запищал, бил по огню, что вырвался из его медленно отрастающей смертной плоти, но таким было жжение Смерти, оно поглощало метал, камень, сухой огонь и нежность зелени ударяли по всему.
Он упал на обсидиановый алтарь, и треск затерялся в крике души, которой почти дали жизнь, которую отпустила магия.
Прометеан убежал, крича, и на деревянной полке в каменной утробе под Лондинием корчилась смертность волшебницы.
На жуткий миг она дрожала между жизнью и смертью, лишенная голоса.
«Нет».
Выбор в конце принадлежал только ей. Страдать в жизни, в мире не для ее пола, защищая тех, о ком заботилась. Ей хватило наглости назвать себя их последним хранителем?
Правление одинокое, это было последнее искушение.
Обрывки заклинания ее бывшего возлюбленного опадали вокруг нее. Ее смерть питала завершение, но она снова все у него забрала.
Он хорошо все продумал, искал идеальную жертву. И это его погубило.
О, да, это было возможно. Связать осколки, убрать стержень в глубину боли и Империи, стать тем, что он хотел создать: правящим духом.
Еще рывок, и она Стала бы.
Она могла быть той, кому клялась служить и отвернулась. Она могла забрать силу у древнего уставшего создания, что управляло Империей. Она могла ударить по тому сосуду, выбрать свой сосуд и управлять не только своим домом, но и всем миром.
Мелочи. Всего решение.
И все же…
Воля, открывшая дверь Дисциплины, заговорила. Выбор всегда был сделан, она была такой, и ее гордость не позволила бы ей стать узурпатором.
Ее ответ был ясен, хоть и в человеческом сердце, где магия и Смерть были только гостями. Их терпели, но не оставляли.
«Я жива. Жива. Жива».