Ночь была душной и жаркой. Даже здесь, в покоях владыки Кхешии, выходивших на открытую террасу, горячий воздух оставался неподвижным, так что оранжевые язычки пламени в светильниках казались застывшими сгустками света.
— В пророчестве говорится о варваре с северного острова, — тихо лился голос сидевшего на резной скамеечке кхешийца в жреческом плаще. Капюшон скрывал его лицо. — Варвар придет сюда, сравняет с землей капища Ложного бога, а тех, кто служит ему, предаст смерти…
— Я знаком с этим пророчеством, брат, — нетерпеливо перебил его Сенахт.
Правитель кхешийских земель сидел в кресле прямо, не касаясь высокой спинки. Он был так же неподвижен, как и головы львов, украшавшие выточенные из желтой слоновой кости подлокотники. Огромные драгоценные камни в глазницах зверей мягко мерцали.
— Боги изрекли нам свою волю через преданных и верных слуг, тому нынче будет одиннадцать зим, три луны и еще четырнадцать дней. Ты видишь, я веду им счет! Ровно столько прошло с того мига, как кровь жертвенных дев оросила синий камень алтаря Всевидящей Нут, и отверзлись уста ослепленного оракула. Предзнаменование о варваре из холодных северных краев, где никогда не бывал ни один из наших подданных. Никто в Кхешии даже не слыхал этих названий, до тех пор, пока…
Правитель говорил, словно в трансе, роняя слова, давно известные и ему, и жрецу. Но мысли его были далеко. Перед внутренним взором его вновь встала ночь в храме богини Нут, когда пророчествовал незрячий жрец. День, когда в сердце правителя впервые зажглась искра надежды
— Мы слишком долго были рабами. Великий Змей, этот проклятый братоубийца, опутал нас своими удушающими кольцами, и мы не сумели воспротивиться его власти. Как горько сознавать, что лишь ценой иноземного нашествия, ценой гибели тысяч и тысяч невинных сумеем мы сбросить иго темного бога! Воистину, проклята наша земля и проклят я, ее слабый властитель!
Сенахт уронил голову на грудь, сдавил тонкими пальцами виски. Человек, сидевший перед ним, взирал на владыку с болью и состраданием.
— Выслушай меня, брат, — торопливо заговорил жрец. — Не твоя вина, что все произошло именно так. Служители Черного Сатха пришли в нашу страну, когда на троне еще сидел Эрханахт, наш отец, да будет вечный сон его сладок и безмятежен в стране мертвых, и да не узнают три души сто ни мига страданий и горя!… Он был стар и болен, ты же помнишь. Мы пытались предупредить его, что под видом лекарей он допустил к трону изменников, но правитель слишком сильно желал мерить в чудо. Целители из далеких восточных краев казались ему всемогущими волшебниками. Его счастье, что он не успел узреть собственными глазами всю степень их низости и предательства.
Сенахт тяжело вздохнул.
— Да! Его счастье. Эрханахт, будь он стократ благословенен в Полях Услады, не видел, как горят храмы Истинного бога, подожженные факелами змееликих. Как льется кровь служителей У сира, как чешуйчатые лапы вырывают их трепещущие сердца, разрывая когтями плоть Но, брат, я должен был, должен был сделать хоть что-то! Я должен был этому помешать!
Жрец понурился. Ему еще меньше чем правителю доставляли радость эти тяжкие воспоминания. Как часто за эти годы он предавался горестным раздумьям, повторяя себе, что лучше бы им с братом было умереть в те дни пепла и крови. Тогда, по крайней мере, их души обрели бы успокоение, и их не терзали бы днем за днем ужасные картины реальности.
Им не нужно было бы видеть, как надругались над некогда цветущей Кхешией служители Черного Змея, как разорили они этот прекрасный край, подвергли унижениям его некогда гордых и свободолюбивых жителей…
— Но нас никто не поддержал. Ты помнишь? Ни твои советники, ни военачальники, ни придворные, эти проклятые напыщенные ничтожества, озабоченные лишь тем, как скорее набить свои сокровищницы! Проклятые змеелюди подкупили их всех. Сладкими обещаниями и посулами. Золотом. Лестью. Кого-то подчинили угрозами. Других — обманом. На нашей стороне остались лишь единицы. И тогда тебе пришлось сделать выбор. Помнишь?
Еще бы! Не было дня, чтобы Сенахт не воскрешал в памяти тот день, не терзался сомнениями, правильно ли он поступил.
Соршан, главный жрец змеелюдей, явился к нему тогда. К робкому, хрупкому юноше, в неполные шестнадцать зим ставшему, после смерти отца, повелителем огромной страны.
«Правитель, — сказал ему тогда змееликий, и в устах его этот титул звучал насмешкой. — Правитель, сегодня я ухожу. Мой владыка прислал весть, что ждет нас в Запретном городе. Мы нужны ему там, на Востоке, ибо некая страшная угроза нависла над нашим краем. Со мною уходят все наши воины и жрецы».
При этих словах змееголового надежда вспыхнула в сердце юного правителя. Если проклятые демоны покинут Кхешию, значит, он сможет вновь восстановить прежний порядок в стране, разрушить капища Черного бога. Все станет как прежде, как при отце! Он готов был закричать от счастья. Но злобный смех змееголового погасил его радость. Тот словно читал его мысли!
«Нет, глупец, не надейся! — зашипел змеечеловек. — Ничто не кончено. Наоборот, для тебя все лишь начинается. Ты думаешь, тебе удастся прогнать Истинного бога и вернуть этого вашего жалкого идола, Усира?! Забудь об этом! Усир мертв! Великий Змей убил его. И если завтра ты выйдешь на площадь и объявишь людям, что они вновь должны поклониться Поверженному — они первыми разорвут тебя в клочья!»
Он лжет, сказал себе в этот миг Сенахт. Но пусть его. Завтра они уйдут из Кхешии, вернуться в ту черную дыру, откуда выползли однажды, и я сделаю все, что должен! Я сумею возродить попранные храмы наших богов, уничтоженные жрецами Сатха. И никогда больше проклятые змееголовые не переступят границ нашей страны! Он готов отдать ради этого жизнь!
Однако служитель Змея вновь засмеялся.
«Как ты наивен и глуп, юнец! Неужто ты думаешь, мы для того столько старались, чтобы так просто отдать все, чего достигли?! Нет, мы уходим, но Великий Сатх останется здесь господином! Ибо именно в этих песках крайнего Юга его истинная родина, здесь он сильнее всего, и пока он властвует в Кхешии, сила его будет шириться по всему миру. Так неужели ты веришь, что мы способны отказаться от такого владычества добровольно?»
Но что они сделают? Юноша не находил ответа. Однако страх уже сковал его душу в ледяных объятиях. Он предчувствовал, что жрецы Змея задумали нечто совершенно ужасное, чтобы заставить его покориться.
«Будь проклят этот Кулл, из-за которого нам приходится бросать здесь все на середине, — прошипел змееголовый. — Если бы он не ворвался в святая святых нашей империи на Востоке, мне не пришлось бы возвращаться!… Однако я успел сделать все, что необходимо. Южный трон Сатха прочен и надежен. И именно ты, глупый юнец, будешь следить, чтобы он таким и оставался. Ты станешь опорой Великого Змея!»
Ненавистный жрец внушал молодому правителю смертельный ужас, однако он все же нашел в себе силы выдавить: «Никогда! Лучше я умру!»
Но ответом ему был лишь издевательский хохот.
«Не умрешь. Не надейся. Ибо с помощью Великого Сатха, да будет благословенно каждое из его Колец, я наложил заклятие на тебя, на твой род и на всю вашу страну. Хочешь узнать какое?»
Нет, нет, хотелось крикнуть Сенахту. Как будто, если он откажется выслушать жреца, то ужасные слова его так и не воплотятся в реальность, не оденутся плотью. Но юноша понимал, что упрямство его ничего не изменит. Он должен был узнать, что задумал змееголовый.
«Говори», — промолвил он как мог твердо.
«Так слушай же! Отныне сила Черного Сатха, его кровь и дыхание станут опорой Кхешии. Прежде этот слабак Усир держал вашу землю, но отныне он мертв, и брат занял место, принадлежащее ему по праву. И теперь любому из вас, жителей Кхешии, кто хоть словом, хоть делом восстанет против Сатха, грозит немедленная и ужасная гибель. Ибо Змей всеведущ, вас всех, жалкие людишки, он сжимает в своих объятиях. И стоит вам хоть слегка разозлить его, вызвать гнев вашего божества, и он раздавит вас!»
Но это было еще не все. Замысел змееголовых был куда коварнее. Они опутали всю страну страшной силой заклятием.
Отныне каждый житель Кхешии нес ответ за других. И если какой-нибудь жалкий раб или слуга отвечал лишь за свои собственные речи и поступки, то чем более высокое положение занимал человек, тем шире был круг тех, кто полагался на пего.
Если бы злоумышлять против Сатха вздумал вельможа, погибла бы вся его семья и челядь. Если бы то был военачальник, гибель ждала его отряд. Ну а если бы это оказался правитель страны
«Их всех ждет гибель, всех, — шипел злорадно змееголовый. — Если ты, мальчишка, хотя бы взглянешь на Змея без должной почтительности — вам всем придет конец! Страшные кары обрушатся на тою страну, на всех, кто тебе дорог и кого ты любишь. Огонь с небес прольется на пашни, воды рек поднимутся и затопят города. Дети будут пухнуть с голода, плоть людскую покроют страшные язвы. Вот что ждет вас, стоит тебе пойти против Истинного Бога! Помни об этом, раб Сатха!»
Именно в тот день правитель, которого доселе шали Энусир, волею змееголового и принял имя Сенахт, что означало «последний из рабов Сатха». Теперь никто больше не помнил его прежнего имени. Никто, даже он сам.
— Я помню все, брат, — прошептал он наконец, прерывая тягостное молчание. — Каждое из этих воспоминаний, подобно капле яда, точит мое сердце, но я заставляю себя вызывать эти картины в памяти каждый день. Такова моя кара за то, что я предал свою страну.
— Даже если бы мы оба погибли в тот день, это ничего бы не изменило, — возразил на это жрец. — Поверь, мы сделали все, что могли. Никто не осудит нас за это.
— Кроме нас самих
— О, да. Кроме нас самих.
Оба вздохнули. Тяжкими были воспоминания о том, что довелось пережить им обоим, и еще более горестными были мысли о том, что им еще предстояло. Многие назвали бы это предательством
Но будет ли изменой пожертвовать малой частью, чтобы добиться большего? Сенахт не знал ответа.
Вообще, за эти годы, что он провел на троне, многое изменилось. Уже не робкий порывистый юнец, но умудренный опытом государственный муж правил теперь Кхешией.
Многое стало проще, понятнее… и все же порой он жалел об утраченной наивности и пылкости отрочества. Тогда он четко знал, где добро, а где зло и готов был жизнь положить, чтобы разделить одно от другого.
Теперь он все чаще терзался сомнениями. Но тревоги его были таковы, что лишь с самыми близкими людьми осмеливался он поделиться ими.
— Этот варвар с севера — молвил он задумчиво. — Не станет ли он для Кхешии еще горшим злом, чем змеелюди? С Черным Сатхом мы еще хоть как-то приспособились. Особенно, когда сами змееголовые ушли из наших пределов, жить стало проще. Но теперь нам грозит новое нашествие. Не получится ли как в той сказке, когда человек, чтобы затушить пламя в очаге, призвал на свой дом воды Потопа? Я боюсь, брат. Боюсь не за себя, что замыслил измену. Но судьба моей страны внушает мне страх.
Он знал, что брат поймет его опасения. Слишком много скрытых опасностей подстерегало их на избранном пути.
По счастью, с тех самых пор, одиннадцать зим назад, когда оракул богини Нут изрек свое пророчество, чары, наложенные жрецом Сатха на Кхешию, немного ослабли. Как видно, предсказание было истинным, и путы его сковывали даже мощь Змея. Для тех, кто знал о прорицании, стало возможным хотя бы говорить вслух о свержении власти Сатха, не опасаясь немедленной гибели для себя и всех своих близких.
На большее сам правитель пока не осмеливался. Слишком велика была ответственность, лежащая на его плечах. Ведь, стоит ему позволить себе лишнее, и опасность грозит всем кхешийцам, его подданным! Но его брат-жрец был свободнее в речах и поступках. Ведь он был совсем один на свете. Ни жены, ни детей… он не отвечал ни за кого, кроме себя самого. Пред оком грозного бога он был меньше самой малой пылинки
— Наши страхи сейчас мало что решают, — проговорил наконец служитель забытого бога. — Вспомни, брат мой, о чем я говорил тебе. Боги суть океан, в котором плаваем мы, ничтожные смертные рыбешки. Каждое божество, его воля и желание — это течение в океане. Если ты попробуешь пойти против него, тебя ждет гибель. Но если попадешь в самое сердце нового течения — то кто знает, как далеко оно сможет тебя унести?!
— И пророчество Нут как раз и есть такое течение? Оно оберегает нас от гнева Сатха?
— Именно так. Пока мы делаем то, что угодно истинным богам нашей земли, нам не грозит ярость Черного Змея!
— Но это означает, что мы должны склониться перед захватчиками с севера! Как могут наши боги желать такой участи для славной Кхешии?!
Жрец покачал головой.
— Не терзай меня вопросами, на которые я не ведаю ответа, дорогой брат! Возможно, мы неверно понимаем волю богов, ибо разве могут смертные проникнуть в сокровенную глубину замыслов небожителей? Возможно, скоро что-то изменится, и нам станет ясен дальнейший путь. Кто знает? Нам следует быть осторожными и попытаться не делать ничего такого, что могло бы поставить наши планы под угрозу.
— Но что же ждет нас теперь?
Тревога владела правителем, как ни старался он гнать прочь эти мысли. И он искренне завидовал своему брату, который, горячо веруя в Поверженного бога, казалось, не испытывал тягостных сомнений. Жрецу был ясен его путь. И голос, когда он заговорил, звучал четко и уверенно:
— Близятся указанные сроки, и варвар с северного острова уже стоит у границ страны. Фарсун и Камелия согнулись под его властью. Ему осталось лишь пересечь Реку Предков, великий Таис, и он и Кхешии. Все свершится на наших глазах. Осталось недолго.
Он поклонился и замолчал.
— Продолжай, брат, — велел жрецу Сенахт.
— Имя варвара — Кулл. Сдается мне, это тот самый человек, о ком говорил тогда змееголовый. Гот самый, что вторгся в Запретный Город, далеко па востоке, за Стагусом, и заставил владыку змеелюдей спешно отозвать своих посланцев со всего света. Так что именно этому варвару мы обязаны своим спасением!
Ничто не дрогнуло в лице Сенахта, лишь глаза светились ярче в ровном свете стоявшего у кресла светильника.
— Кулл привел сильную армию. Он собрал и великолепные корабли. Его флот уже стоит в низовьях Таиса… Говорят, валузийский король вот-вот вторгнется в Кхешию.
— Я много слышал о Кулле, ты прав, это тот самый человек, — отозвался владыка и после паузы спросил: — Значит, все же будет война? Ты уверен?
— Да, брат.
— Значит, прольется кровь моего народа…
— Боюсь, это неизбежно. Позволь, брат, я все-таки расскажу тебе о Кулле все, что мне стало известно. Возможно, мы сумеем понять, тот ли он, о ком говорится в пророчестве.
— Говори, Усирзес.
— В моем сердце живет надежда. Кулл — враг Черного Логова, этого тайного братства колдунов. Если военная удача будет на его стороне, валузийский король уничтожит культ Сатха, разрушит капища. И тогда Истинный бог вернется к нам.
— Как бы хотелось поверить в это, брат… — тихо сказал владыка. — Если Кулл — именно тот, о ком говорится в пророчестве, то дни Великого праздника близки. Нет справедливее и милостивее Истинного бога, того, что ныне в забвении!
Он поднялся с кресла, пересек зал и остановился у открытого окна, за которым, точно полог, висела бархатная тьма, пронизанная тысячами ярких звезд. Высокие башни Ханнура упирались в ночное небо.
— Я принял решение, — заговорил наконец Сенахт, оборачиваясь. — Цена ошибки велика, но не это страшит меня. Лучше умереть с именем Истинного бога на устах, чем жить, поклоняясь богу Ложному — богу, убившему брата… Слушай меня, сын Усира. Когда армия Кулла перейдет границу Кхешии…
Неслышно ступая по каменным плитам, владыка долго что-то говорил жрецу. Его тень, заслоняя древние росписи, скользила по стенам. Фитили в светильниках потрескивали в такт шагам…