Колдовство служило также для гаданий, с целью наперед определить исход задуманного предприятия, чтобы, действуя по известным указаниям, обеспечить его успех.

Так, в 1749 году в Каменец-Подольском городском суде разбиралось дело по обвинению семерых крестьян и одного шляхтича в том, что они без ведома экономии откопали будто бы клад на земле, принадлежащей общине доминиканок в селе Пудловцах. Кладоискатели обращались при этом к знахарке, которая вполне обнадежила их в успехе предпринятого дела. Обстоятельства последнего, как уяснили показания подсудимых, состояли в следующем.

Трое крестьян села Пудловец, возвращаясь из церкви после пасхальной всенощной, заметили, что за селом, в прилегающих к нему кустах, показалось над землей какое-то пламя. По всей вероятности, это был падавший аэролит, свет которого и был принят крестьянами за пламя горевших денег, каким, по всеобщему народному поверью, должны были теплиться в эту ночь сокрытые в земле клады. Тотчас решили пойти одному для исследований, так как, по их мнению, на месте виденного огонька должно бы оттаять, – на дворе была заморозь. Но предполагавшейся приматы не оказалось. «Станем копать на Божью волю», заметил один из них успокоительно. Боясь недоразумений с экономией, крестьяне соглашались объявить о своем предприятии, но в виду общих насмешек, если оно окончится неудачей, решили работать тайно по ночам. Приступили к делу. Земля была мерзлая, приходилось рубить топорами. Работа подвигалась медленно и была слишком утомительна. Решили поэтому пригласить еще кого-нибудь из соседей; компания кладоискателей увеличилась. Работали уже несколько ночей подряд, но усилия были напрасны: клад не давался. «Не нам судил Бог», говорили одни, но тут же порешили обратиться к Его помощи. Сделали складчину и дали на службу в церковь и еще с большим рвением принялись вновь за работу, но все также безуспешно. Наткнулись было на какую-то твердую поверхность, принятую ими за плиту, которой и должен быть привален клад, но пока расчистили это место, вырубив росший на нем куст – никакой плиты не оказалось. С общего совета было принято обратиться за указаниями к ворожее, проживавшей в соседнем селе Пораевке. Прибывший туда с этим поручением один из кладоискателей, Процько, явился к ворожке и, не объявляя ей о цели своего посещения, потребовал, чтобы она угадала ее сама. Она «вылила воском» и сказала, что у него произошел урон в хозяйстве. Процько промолчал, ворожка смутилась. Накрыв стол белой скатертью, она вылила во второй раз и рассмотрев воск внимательно, ответила, что дело идет о кладе, который действительно зарыт в известном ему месте, в медном котле с железной дужкой, но несколько к западу от вырытой ямы. Она советовала затем продолжать работу, уверяя, что клад непременно найдется, и при этом указывала на следующие приметы: к юго-западу от большого, зарытого в земле, камня окажется мусор, немного далее черные черепки, а под ними уже и самые деньги. Клад этот следует откапывать в полнолуние ночью после вторых петухов, когда уже не может помешать в этом злая сила. Эти указания оказались правдоподобными: откопали действительно и большой камень, и мусор в указанном от него направлении, находили и черные черепки, но денег все таки не было. Крестьяне, полагаясь на эти приметы, работали уже в продолжении четырех недель. Между тем огонь, высекаемый в яме для закуривания трубок, был принят другими односельчанами тоже за пламень горящих денег, составилась вторая компания, открывшая свои работы не вдалеке от первой. Результаты и тут были те же, только черепья были зеленые.

Узнавшая об этих предприятиях экономия положила им конец: кладоискатели были все арестованы и препровождены в Каменец для отдачи показаний в суде, так как открывшие их пастухи утверждали, что клад действительно найден и они видели, как один из крестьян прятал под полой что-то блестящее. Так закончилось неудачное искание клада. Из показаны старожилов оказалось, что на месте поисков стоял когда-то, давно уже заброшенный, кирпичный завод[80].

Подобным указаниям знахарей верили безусловно, им приписывали чуть ли не силу прозорливости. В силу такого убеждения к знахарям обращались иногда для открытия виновников тех или иных преступлений, когда для изобличения их не было других улик. Мы видели выше, какое решающее значение имели слова знахаря в деле Каплунки, сожженной в местечке Красилове 1720 года. Пример такого доверия в подобных случаях в знахарскую непогрешимость не является исключительным. Приведем несколько подтверждающих это фактов.

Так, в барстий замковый суд в 1738 году дворянин Василевский жаловался на дворянина Скоржевского, будто бы пропавшая у него лошадь украдена последним. В подтверждение этого обвинения он представил свидетельство, выданное ему знахарем, или «ложным пророком», как назван он в судебном акте. Суд оправдал Скоржевского, Василевский же за то, что «вопреки заповеди Божьей и канонам церкви, обратившись к знахарю, поклонился чужим богам», присуждался к денежному штрафу в две с половиной гривны.[81]

В городе Олыке 1740 года случился пожар. По указаниям ворожки поджигателями были будто бы кузнецы, которые после этого с трудом могли оправдаться от взводимого на них обвинения. Из показаний той же ворожки видно, что она давала также указания относительно произошедшей перед тем в городе кражи.[82]

В том же городке 1742 года в доме мещанина Павла Савоновича случилась крупная пропажа. Потерпевший для разыскания воров обратился к ворожке, мещанке Казанихе. Последняя, как на виновников преступления, указала на жену Савоновича и ее брата, Григория Чайковского. Чайковский за бесчестие занес в суд жалобу. Магистрат, приняв во внимание безупречность их прежнего поведения, оправдал оговоренных, а Савоновича за то, что он прибегал к колдовству, приговорил к недельному тюремному заключению. Сторонники обвинения подвергались – один денежному штрафу, другой телесному наказанию в 20 ударов. Последнюю кару за навет, опорочивший имя честных людей, понесла и ворожка, ее присудили к 50 ударам.[83]

В Каменец-Подольском магистрате 1717 года разбиралось дело между мещанками Фарановской и Фурикевичевой о взаимных оскорблениях. Первая была призвана в дом последней для ворожбы, но, вместо указаний относительно пропавшего у Фурикевичевой платка, она распространила невыгодные о ней слухи, будто бы в доме Фурикевичей происходит что-то не доброе, так как вода, употребленная ею для гадания, вспыхивала пламенем.[84]

К колдовству обращались однако не только потерпевшие, но и виновники пропажи для сокрытия следов своего преступления.