Но с другой стороны требовалось также оградить себя от чужих разрушительных влияний той же силы, восстановить разрушенное. Чародейство, таким образом, влияя разрушительно на здоровье человека, в тоже время должно было поддержать его, не только производить, но и исцелять физические и нравственные недуги, предотвращать разные беды. Подобные требования были тем более естественны, что вытекали из народного взгляда на причины их происхождения. Корень всевозможных бед, болезней лежал не в естественных причинах, не в патологических изменениях организма, а стоял во вне, в таинственной силе, которой можно было противопоставить такую же силу, при помощи заговоров и заклинаний. Известная болезнь, каждое ведение имело особые воплощения, требовали и своего особого ритуала. Такой взгляд на происхождение болезней очень понятен при тогдашнем состоянии у нас медицинской науки, которая не отрешилась еще от астрологических бредней и недоверия к ней массы. Медицина и колдовство очень часто ставились под одну рубрику, а между тем знахарь стоял ближе к народу, пользовался большим доверием, чем интеллигентный лекарь. Знахарство находило таким образом в области медицины полный простор и широкое применение.

Лечение производилось большею частью симпатическими средствами, которые содержались в секрете. Укажем несколько документальных данных из юридической практики XVIII в. в юго-западной Руси.

В г. Каменце 1718 года была арестована еврейка Хайка Шмулиха, зарывавшая в навоз горшок с каким то составом. При допросе оказалось, что делала она это по поручению другой еврейки, Иосевой, дочь которой была больна. Приглашенная для лечения какая-то знахарка приказала сварить смесь разных съестных припасов и, удалив свидетелей, что-то производила с ними, а затем приказала зарыть горшок в таком месте, где люди не ходят. Дело это было оставлено судом без последствий.[71]

Тем же каменец-подольским магистратом 1729 года крестьянка Феодосия Чумачиха была приговорена к наказанию 100 ударами плети за то, что по совету какой-то неизвестной женщины прибегла к подозрительному средству для излечения своего мужа от «гнильца» и «болячек». Обмакивая нож в пиво, она капала им по лестнице с какими то таинственными заговорами.[72]

Обвинение и тут играло такую же важную роль, как и в чародействе отрицательного характера.

Магистратские книги города Олыки сохранили следующий процесс, возникший между мещанами Андоевичем и Остаповичем. У первого заболело дитя от испуга; жена его, по совету сведущих людей, решила «вылить переляк». Совершив требовавшиеся при этом приемы обливания больного, она вынесла эту воду и поставила на углу своего дома, а затем вылила ее на собаку, которая лежала в усадьбе Остаповича. Последний счел это действие подозрительным и вредным для него, обвиняя жену Андриевича в чародействе и «вовкулацстве». (Вовкулаки, по народному поверью, – это люди, на известное время превращающиеся против воли в волков. В эту пору они убегают в лес и с особым ожесточением душат домашний скот, хотя и не едят его. Эти превращения происходят от Бога за грехи родителей, которые перед праздниками или постами имели плотские связи. Вовкулаки это не более, как страдающие припадками меланхолии, нервного расстройства, граничащего с сумасшествием. В доме моего отца был слуга, молодой парень лет 25, которого считали все односельчане вовкулаком. Во время своих болезненных припадков он пропадал по неделям и более; обыкновенно случалось это летом. Его иногда встречали в лесу, где он собирал ягоды (чернику) и питался ими. Подобных встреч он избегал. Спустя известное время, он опять возвращался назад и принимался за недоконченную им работу. Кличка вовкулака приводила его в сильное смущение.) Суд постановил: Андриевичам извиниться пред Остаповичами, а так как они при этом прибегали к разным нашептываниям и верили в предрассудки, что грешно пред Богом, то должны уплатить штраф в пользу магистрата и дать два фунта воску в костел и столько же на две православные церкви. [73]

Иногда эти лекарские приемы были гораздо сложнее, окружались большей таинственностью, нашептывания и заговоры сопровождались употреблением целебных снадобий.

В 1710 году, в ковельском магистрате обвинен был мещанин Григорий Козловский в неудачном лечении при помощи чародейства. Из показаний свидетелей и самого подсудимого оказалось, что секрет для лечения болезней, соединенных с бессонницей, передан ему отцом. Козловский пользовался обширной практикой, хотя и лечил большей частью неудачно. Употреблял он постоянно одни и те же приемы, толок какую-то траву, которую он не назвал, полипный корень и стружки червонца. Этим составом производилось обкуривание больного, им же смазывались снурки для перевязки больных членов. У пациента отрезывались затем четыре пряди волос и ногти и забивались в дыру, просверленную на вершине дверных луток осиновым колышком. Обратив внимание на неоднократные примеры бесполезности употребляемого средства, магистрат воспретил Козловскому лечение, под угрозою уплаты 100 гривен штрафа, приговорив его притом к отдаче как в костел, так и церковь довольно значительная количества воску и «лежанию крижем» в течении трех обеден в костеле и трех в церкви.[74]

Та таинственность, к которой обыкновенно прибегали знахари в подобных случаях, та строгая тайна, какою окружали они свои действия, вытекали из практических, материальных соображений. Знахарство было специальной профессией некоторых лиц, являлось для их ремеслом, доставлявшим им кусок хлеба. Конкуренция в этом отношении была для них конечно невыгодна, а тем более опасны были разоблачения, могущие подорвать их авторитетность и сузить их практику. Маскирование своего шарлатанства знахари считали поэтому необходимым, чтобы не лишиться средств к жизни, достававшихся без особенных усилий и труда. Вот характерный в этом отношении процесс.

1741 года мещанином Иваном Михалюком в дубенский магистрат была занесена жалоба на солтыса Дементия Халичука, который, «учинившись ворожбитом, или доктором», взялся излечить его жену, но своим лечением причинил ей смерть. Михалюки жили в супружестве уже тридцать лет, но детей у них не было. Халичук взялся пособить горю: вылечить Михалюкову от бесплодия. От каких-то снадобий у нее действительно появились признаки беременности, в которой она была и сама вполне уверена, советуя мужу приготовиться к крестинам. Родов однако не последовало, хотя мнимая беременность продолжалась уже полтора года. Муж, обратившись к сведущим бабкам, убедился в обмане и отправил жену в г. Острог к доктору. Не смотря на это, она все таки умерла. Михалюк притянул теперь «ворожбита» к судебной ответственности, требуя от него уплаты всех издержек по лечению жены, которые, по его словам, простирались до значительной суммы 500 злотых. Халичук, не дожидаясь судебного разбирательства, бежал из города, ответчицей должна была явиться его жена. На суде она просила снисхождения, так как уплата требуемой суммы была ей не под силу. Михалюк соглашался на значительную уступку. «У меня, говорил он, убытку на триста злотых чистыми деньгами, но я делаю для тебя то, что требую лишь сто, которые внесу в церковь; пусть примет Господь эту жертву, как за душу покойницы, так и ваши души. Со своей стороны, после этого, я буду считать себя вполне удовлетворенным, чтобы твой муж мог возвратиться в свою семью». На этих условиях и состоялась мировая, утвержденная магистратом. [75]

Но между знахарями шарлатанами попадались люди действительно знавшие свойство целебных трав, лечившие очень добросовестно и удачно. Мы упомянули уже об Иосифе Мароните, ставшем жертвой подозрительности невежественной массы в м. Ярмолинцах, во время моровой язвы 1770 года. Подводили же однако и таких знахарей под одну рубрику – чародеев.

1747 года в дубенский магистрат была прислана крестьянка села Гуржик, Анастасия Иваниха, заподозренная в чародействе. Она не отрицала, что занимается лечением, но утверждала, что ее лечение основано не на чародействе, а на знании лекарственных трав, которое ей сообщила ее свекровь; поясняла, что может лечить головную боль, ревматизм (гостец), чахотку, колики, лихорадку и некоторые другие болезни, но не знает никакой травы, употребляемой для дурных целей, никаких средств, при помощи которых могла бы причинить болезнь, смерть или вообще какое-либо зло. [76]