ПРОКЛЯТЬЕ

ВАН ГОГА

A. Celeste

Жизнь — это череда взлётов и падений, поисков себя и своего предназначения, поисков своего дома. Я нашла его в тот момент, когда наши взгляды пересеклись. Его душа стала домом моей души, моим храмом, моей обителью. Иногда достаточно одного мгновения, чтобы понять, что это именно тот человек, которого ты искал всю свою жизнь, и ты готов раствориться в нём, отдать себя полностью и без остатка. Это чувство, которое овладевает всем твоим существом, проникая в глубины твоего сердце. Это чистый свет, наполнившись которым, ты начинаешь светиться от счастья, от понимания того, что ТЫ это ОН, а ОН это ТЫ. И это начало нашей истории…

Пролог

RESIDENCE OF HELL

Заходящее солнце Майами уже опустилось за горизонт, окрасив перьевые облака в скорбные цвета. На улице шел дождь. Маленькие капли еле слышно ударялись о стекло, а затем тонкими узорами прокладывали свой путь вниз, соревнуясь между собой. Мебель и покорно склонившие головы статуи кабинета окрасились в кроваво-красный. Напряжение в комнате было настолько сильным, что, казалось, вытеснило весь кислород. Кейн и Хью Хелл испепеляли друг друга взглядом. Все слова уже были сказаны, точки — расставлены. Кейн понимал, что у него есть только один шанс выйти из дома Хелла живым.

— Мне нужно время, — произнес он, сжимая стакан с коньяком так, что, казалось, ещё немного, и тот расколется. Голос Кейна был грубым как наждачная бумага, глаза — непроглядно черными.

Хью глубоко вдохнул, достал из кармана темно-синего пиджака пачку сигарет, не спеша вытянул одну из них и закурил. Кольца сизого дыма обволакивали его ухоженное лицо и поднимались к потолку, цепляясь по пути за черные с проседью волосы. Кейн, не переносивший запах табачного дыма, поморщился.

— Я дам тебе три дня, — наконец ответил Хью, наблюдая за реакцией Кейна на его предложение. Оба понимали, что выбора у него нет, и по истечению срока кому-то придётся отвечать за сложившуюся ситуацию.

Вдруг где-то снаружи, совсем недалеко, послышался рёв быстро движущейся машины. Её колеса визжали на каждом повороте, неизбежно обращая на себя внимание. Звук усиливался и нарастал, становилось понятно, что машина двигалась в их направлении. Мгновение позже, когда машина была уже совсем рядом, послышался визг шин, затем — резкий удар, сопровождающийся ужасным грохотом переворачивающегося автомобиля. Кейн, как и другие присутствующие, застыл в напряжении, вслушиваясь во внезапно возникшую жуткую тишину. После такого шквала звуков она казалась ещё более глубокой, опустошающей. Хелл повернулся к одному из охранников.

— Томми, не пойму, почему ты ещё здесь, — тихо, но со злостью спросил он, — выясни, что там происходит, — Хью махнул рукой в сторону, откуда только что доносились звуки аварии.

— Сию минуту, — рослый мужчина лет сорока поправил ворот черного пиджака и как будто резко уменьшился в размерах под испепеляющим взглядом Хелла. Быстрым шагом Томми направился к выходу и скрылся в дверях. По некой необъяснимой причине сердце Кейна сжалось, авария показалась ему плохим знаком. Хью снова обратил свой взгляд к нему, словно вопрошая.

— Мне нужна неделя, — процедил сквозь зубы Кейн. Выследить оригинальный «Триптих» Фрэнсиса Бэкона ценою в сто миллионов было задачей не из легких, даже для человека с такими связями, как у Кейна Реймура. Он собирался вывернуть наизнанку весь земной шар, если понадобится, так как собственные похороны в ближайшие время в его планы не входили, а человек, сидевший напротив, славился своим умением устраивать подобные «праздники» лучше всех.

— Три дня, — Хелл затушил окурок о бедро полупрозрачной ониксовой нимфы, — это последнее предложение, при котором наш договор остается в силе. А если нет… — он многозначительно пожал плечами, — то нет.

«Черт тебя побери, Хелл! Три дня — это слишком мало!» — подумал Кейн, но в данном случае клиент имел полное право требовать своё, поскольку в том, что произошло, частично была вина и Кейна. Он прекрасно понимал правила игры, в которую вступал, знал каждого её участника. Ни к кому из них он никогда не повернулся бы спиной и, тем не менее, осознавая это, Кейн согласился, потому как ставки были слишком высоки. Он принял условия и в первый раз за свою долгую карьеру допустил фатальный промах.

Причина была до противного банальной: Кейн впервые влюбился, и из-за этого всё пошло наперекосяк. Он всегда самостоятельно контролировал и пошагово отслеживал картель и весь путь груза, но в тот раз он был слишком занят другими делами и поручил сделку своему партнёру, который впоследствии его и подставил.

«Мать его! С Фредом Альда я обязательно разберусь, как только покину обитель Хелла», — вспышка ярости осветила его ум. Одновременно с обдумыванием способов мести Кейн пристально смотрел на хитрое лицо Хелла, буквально выжигая дырку на его переносице.

— Я согласен, — холодно проговорил Кейн, которому не оставили выбора. Баррель, его телохранитель, похожий на огромного гоблина, издал тихий скрипучий звук. Оба понимали, что три дня — это слишком короткий срок, но они понимали и то, что находились в берлоге у медведя, и выйти отсюда живыми можно только приняв его предложение.

На лице Хью образовалась корявая полуулыбка, бесцветные тонкие губы изогнулись как проволока.

— Тогда договорись! — он довольно кивнул, протягивая ему правую руку.

Кейн заметил, как под кожей на его шее едва уловимо бился пульс, и подумал о том, насколько уязвимым был этот человек даже в окружении четверых охранников. Внутри него всё бурлило от жгучего желания расправиться с этой мразью прямо сейчас. Хью переступил черту дозволенного, позволив себе усыпить, похитить и доставить их с Баррелем к себе в логово, как горячую пиццу с доставкой на дом. Кейн уже точно знал, как именно он накажет старого хулигана, но сначала, как обязательный бизнес-партнёр, он намеревался выполнить условия сделки.

Кейн чувствовал, как по его венам нёсся адреналин, сжигающий, словно вулканическая магма, всё живое на своём пути. Баррель посмотрел на него тревожно, он сразу понял: Кейна очень расстроила выходка Хелла. Ладони его покалывало и жгло, по коже бежали колючие мурашки. Кейн смотрел, как бледная рука Хью с идеальным маникюром и тонкой, словно папиросная бумага, кожей, через которую виднелась сеть голубых вен, тянется ему навстречу…

Цепким взглядом он приметил золотую Montblanc, лежащую на потертой поверхности геридона. Такая инкрустированная камнями ручка с именной гравюрой на колпачке была и у него,, она отличалась острым, словно бритва, пером. Кейн наклонился к Хью. Пальцы его раскрылись, стакан из граненного хрусталя упал вниз, оставив на ковре пятно золотистого коньяка. Мгновение, больше ему не требовалось. Пока все взгляды следили за падающим стаканом, он схватил протянутую руку Хью Хелла, резко потянул на себя, схватил золотое перо и молниеносно вонзил её в артерию на шее, туда, где дрожал пульс, вложив всю силу в удар…

— Кейн? — настороженный голос Барреля жестко вернул его в реальность. Кейн, словно очнувшись от забытья, моргнул и неторопливо протянул Хью руку, чтобы пожать её в знак согласия. Если бы ситуация сложилась иначе, и он не видел бы в произошедшем своей вины, всё случилось бы именно так, как он себе представил — в этом Кейн ни на секунду не сомневался. Смерти он не боялся, риск давно стал его вторым именем, но сейчас на кону была его репутация, которая строилась годами упорного труда, и профессиональная гордость. В первую очередь, Кейн должен был доказать самому себе, что человек, который мог бы безнаказанно над ним смеяться, ещё не появился на свет.

— Договорились, — сказал он леденящим душу голосом и крепко сжал руку Хью Хелла.

В этот момент в кабинет вошел Томми. Его лицо не выражало ровным счётом никаких эмоций. Он молча встал позади хозяина, ожидая, когда ему будет позволено открыть рот.

— Ну? — нетерпеливо спросил Хелл, — что там?

— Ничего, что могло бы потревожить вас, мистер Иньеста, — сказал он своим протяжным голосом, в котором слышался латиноамериканский акцент.

— Ты, блядь, что, решаешь теперь, что меня может побеспокоить, а что нет? — внезапно рявкнул Хью и посмотрел на него взглядом, от которого охранника бросило в жар — его лоб мгновенно покрылся каплями пота.

— Моя ошибка, сэр, — у Томми побелели губы, он шумно попытался сглотнуть слюну, застрявшую в его пересохшем горле, — в нескольких десятках футов от ворот дома произошла авария, водитель — женского пола. Машина перевернулась несколько раз и загорелась. Думаю, пожарники и полиция скоро прибудут. Прикажете сделать что-нибудь ещё, сэр? — вежливо спросил охранник в надежде загладить ситуацию и вернуть расположение босса.

— Мир полон идиотов, — проворчал Хью, небрежно махнув рукой и потеряв к событию интерес, — надеюсь, ты не входишь в их число, Томми, — он криво улыбнулся и посмотрел на свои наручные часы, — Ван Гог, я отпускаю тебя, — напыщенно сказал он, после чего откинулся на гладкую спинку атласного дивана и, прищурившись, изобразив на лице насмешливую полуулыбку, произнёс, — беру с тебя лишь твоё слово, и только потому, что ты всегда его сдерживал, — Хью многозначительно замолчал, испытывая Кейна взглядом. Любое подобие ухмылки стерлось с его лица, оставляя лишь ледяной, бездушный взгляд, подчёркивающий сказанное «до сих пор».

Кейн слегка кивнул головой.

— Благодарю за доверие, — прохрипел он. В его голосе прозвучала ирония, но даже если Хелл её и заметил, он не подал вида. С гордо поднятой головой и глубокомысленным взглядом он как будто изображал древнюю статую Сократа в раздумьях, наверное, так он подчёркивал свою важность. Минуту спустя в комнату зашел тот самый охранник, неся в руках вещи Кейна и Барреля. Им вернули мобильные телефоны, документы и оружие, из которого были предусмотрительно извлечены все пули.

— До скорой встречи, Ван Гог. Хью поднялся с дивана, и четверо охранников, стоявших по двое с каждой стороны от своего босса, моментально образовали вокруг него плотное кольцо.

— До скорой встречи, Хью, — на лице Кейна появилось некое подобие улыбки. Он бросил на Барреля быстрый взгляд, поднялся со своего кресла и кивком головы приказал охраннику идти вперед.

Кейн покидал дом Хью Хелла с гнетущим чувством. Здание напоминало огромный лабиринт. Особняк, построенный почти полвека назад, вобрал в себя все возможные стили. Хью любил безвкусную эклектику и захламленность — Кейн отметил это ещё в кабинете. Стены, декорированные шелком цвета красного вина, отражали тусклый свет латунных светильников и создавали гнетущую атмосферу. Он шел быстрыми широкими шагами, одновременно поправляя на себе тонкий кожаный кардиган и глядя под ноги.

До Кейна долетел обрывок фразы Барреля: «… триптих…».

Кейн покачал головой, дав понять, что сейчас он не настроен на разговоры, включил телефон и замер. Просто застыл как статуя. Пропущенный звонок от Евы и оставленное ей голосовое сообщение. Он ждал этого звонка целую вечность. Пальцы не слушались и никак не хотели нажимать на нужные кнопки, пока он пытался открыть голосовую почту. Наконец, нажав на воспроизведение, он прижал телефон к уху.

«Кейн, — выдохнула она в трубку, голос Евы срывался, кровь Кейна побежала по венам, заставляя сердце биться с неистовой силой, — Господи, — прошептала она, — прости меня за всё, что я натворила. Оказывается, дорога в ад действительно выстлана благими намерениями, — он почти физически ощущал, как её голос проникает в глубины его души, шаги его замедлились, дыхание стало глубоким, — я полюбила тебя с первого взгляда, в тот самый момент, когда наши глаза впервые встретились. Каждое утро, просыпаясь, я вижу, как ты смотришь на меня. Каждый вечер я засыпаю с мыслями о тебе, с надеждами на то, что мы будем вместе. Каждое мгновение ты живёшь во мне, в моем сердце, в моем разуме. Я безумно люблю тебя каждой частицей, каждым атомом. Безумно… По-другому эти чувства не назвать. Прости меня за то, что я не сумела тебя отпустить и продолжаю любить и желать больше всего на свете. Если со мной что-то случится, — голос задрожал, и она на мгновение замолчала, — я хочу, чтобы ты знал, что я любила тебя до последнего своего вдоха. Ты моя первая любовь, единственный мужчина в моей жизни, и больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив, — Ева всхлипнула, и Кейн прикрыл глаза, в сердце что-то кольнуло. Он вспомнил нежное лицо Евы, каким оно было тогда, на террасе, он вспомнил каждую деталь, каждую его линию: то, как она смотрела на него огромными черными глазами, как её длинные ресницы подрагивали от волнения, как она сжимала в маленьких ладонях подвеску в форме ангела, которую Кейн подарил ей на день рождения. Он отчетливо помнил, как поцеловал её, и вкус её губ — карамель и соль. Этот вкус как будто и сейчас был на его языке. Кейн выдохнул сквозь зубы, сжимая кулаки так сильно, что побелели костяшки. Голос Евы звучал надрывно, — я сожалею о тысячах слов, которые я так тебе и не сказала, о сотнях не случившихся поцелуев, о тысячах так и не сказанных «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», — Кейн подошел к двойным деревянным дверям и, толкнув их рукой, распахнул настежь. В лицо ударил свежий прохладный ветер, принесший запахи смога, океана и гари. Непроницаемо-чёрное небо, накрыло город куполом. Сквозь тучи с запада прорывались голубые отблески молний. Шел дождь. Кейн никогда не плакал, он думал, что не способен на такое проявление чувств. Сейчас он стоял у входа в особняк Хью Хелла, подняв голову к небу. Капли дождя стекали вниз по его лицу, смешиваясь со слезами, — я люблю тебя больше жизни… — выдохнула трубка голосом Евы, вдруг что-то резко громыхнуло, и страшной силы звук болью отозвался в его ушах… Наступила страшная тишина.

глава

1

вот так я встретила ЕГО

Несколько лет раньше — Малибу, Калифорния

Огромная хрустальная люстра отбрасывала золотистые блики на пол и светлые стены, прыгала по лицам гостей, притворяясь солнечным зайчиком. Ковыряясь вилкой в тарелке, я скучала. Минут десять назад темно-коричневая субстанция была куском шоколадного торта, теперь же она напоминала мне совсем о другом. Я скривилась и брезгливо бросила вилку в тарелку. Стрелки часов приблизились к десяти, что означало, что раньше, чем через пару часов я не попаду в свою комнату. Гости покидали наш дом с рассветом.

День рождения отца каждый год отмечался с большим размахом. Приглашены были все его друзья и их семьи, многих гостей я даже не знала. Часть компании уже перекочевала в сад, но в доме осталось несколько десятков людей. Я заметила партнера отца по бизнесу, мистера Паркера, его сына Пола — белобрысого избалованного мудака, и ещё одного мужчину, которого я видела пару раз на пятничном барбекю, но не знала его имени.

Пол встретился со мной взглядом и помахал рукой в своей небрежной манере. Мой отец что-то сказал ему, похлопывая по плечу, и они все дружно рассмеялись.

— Иди к нам, детка! — позвал меня папа, размахивая рукой. Он, как всегда, активно жестикулировал.

Я отставила тарелку в сторону, встала, поправила платье и направилась к ним. Он улыбнулся и с гордостью протянул мне руку.

— Опять тебя оставили одну? — спросил он, бросив взгляд на мою сестру Киру, окруженную подростками. Они громко смеялись, а Кира продолжала подзадоривать их, гримасничая. Она была хорошей актрисой и могла изобразить что угодно и кого угодно. К сожалению, отношения у нас были непростыми, и когда в её поле зрения попадала я, мне приходилось узнавать о себе массу неприглядных подробностей, которые она демонстрировала с огромным удовольствием и мастерством.

— Вовсе нет, — не согласилась я, присаживаясь на край подлокотника поближе к нему, — я просто ела торт.

— Последние сорок минут, — рассмеялся Пол. Его светлая челка падала на глаза.

— А ты засекал? — огрызнулась я.

— Тише, детка, — папа положил ладонь на мою спину, — никому не позволю так разговаривать с моим будущим зятем, — он сделал глоток виски из сверкающего стакана, в котором искрились кубики подтаявшего льда, — даже его будущей жене!

Я вспыхнула, то ли от злости, то ли от смущения. Пол смеялся вместе со всеми. От вида его выбеленных зубов и поджаренной на солнце коже я ощутила приступ тошноты. Не то, чтобы он был уродом, наоборот, многие девчонки, в том числе и моя сестра Кира, были влюблены в него по самые уши. Просто это был совсем не мой тип, белобрысый, с голубыми как лёд глазами и дежурной улыбкой, мне он всегда казался каким-то кукольным и ненастоящим. По настоянию отца Пол поступил на юридический, учится на адвоката, и правда, талант вруна и льстеца у него был с детства, обольстительная улыбка помогала ему повсюду, и, кажется, раздражал он только меня.

Шутки про нашу свадьбу были обычным явлением. Родители решили поженить нас, ещё когда я под стол ходила пешком. Пол был старше меня на четыре года, и в прошлом месяце ему исполнился двадцать один. Он много говорил, обожал быть в центре всеобщего внимания и блистательно рассказывал небылицы о своих похождениях, в которые все охотно верили. Но я знала наверняка лишь то, что в свои годы он успел поиметь добрую половину женского населения Лос-Анджелеса. Девчонки сами бросались на него, желая, по его выражению, «проверить, так ли быстр мой легендарный Феррари». А дальше стандартное представление: горячая джакузи с океанической водой, бокал дорогого холодного шампанского и антракт — королевских размеров кровать с водяным матрасом.

Перед моим отцом он, конечно же, себя ввел по-другому: заискивал, всячески старался получить его одобрение, и пока что у него отлично это получалось.

«Хитрый негодяй», — подумала я раздраженно.

— Пойду посмотрю, как там мама, — сказала я, поднимаясь, и поцеловала папу в лоб. Наверное, когда-то отец был очень красивым. У него были темные с проседью волосы, высокие скулы, смуглая кожа, типичная для выходцев из Сицилии, и черные выразительные глаза. Пожалуй, глаза — это единственное, что я унаследовала от него. В остальном мы были диаметрально противоположны. Впрочем, как и с мамой — я до сих пор не могу понять, от кого я унаследовала светлые волосы и кожу. В нашей смуглой итальянской семье я белая ворона, и Кира часто и с остервенением обзывает меня подкидышем.

— Составь компанию Еве, — обратился папа к Полу, затем поцеловал меня в плечо и он нежно подтолкнул.

— Я сама могу найти дорогу, — отрезала я и быстро направилась к выходу. Пол уже следовал за мной.

— Ты всегда выполняешь команды моего отца как дрессированный пес? — спросила я, когда он поравнялся со мной.

— Ты всегда ведёшь себя как настоящая стерва, или только со мной? — ответил он вопросом на вопрос.

«И действительно», — подумалось мне.

— Нет, я так стараюсь только для тебя, дорогой, — я сделала акцент на последнем слове и широко растянула губы в деланой улыбке.

В саду негде было ступить. Людей сегодня было даже больше, чем обычно. Официанты сновали туда-сюда, сверкая серебристыми подносами. Вдоль внушительного забора росли пальмы-исполины, щетинившиеся чешуйками толстых, словно колонны пантеона, стволов и щедро обмотанные бело-золотистыми огоньками.

Садясь за горизонт, солнце покрыло их верхушки глубоким синеватым свечением, казалось, оно как глазурь стекает вниз, где-то посередине меняя цвет и превращаясь в серебро. Остановившись на террасе, я облокотилась о перила и принялась наблюдать за музыкантами. Они играли что-то смутно знакомое. Кажется, это была песня Стиви Уандера «I just call to say I love you». Пол сел на перила справа и окинул меня взглядом.

— Хочешь потанцевать? — спросил он, наклоняясь ко мне. Запах его парфюма был сладким и пряным.

Я повернулась и посмотрела на него в упор, чтобы он мог прочесть ответ в моих глазах, но потом решила всё-таки вербализовать его, поскольку, когда это касалось меня, Пол не отличался особой сообразительностью.

— Нет!

— Почему? — он широко распахнул глаза, которые выглядели теперь карикатурными чайными блюдцами, как если бы ему сообщили о том, что в Майами выпал снег. Он не мог поверить своим ушам и от этого раздражал меня ещё больше.

— Я не тан-цу-ю, — произнесла я по слогам, а про себя подумала, что могла бы зачитать ему целый список «почему». Во-первых, потому что духами от тебя несёт так, что меня тошнит. Во-вторых, вообще-то духи тебе очень подходят, поскольку ты сам такой же до отвращения приторный. В-третьих, в-четвёртых и в-пятых, да просто потому, что я вообще не хотела находиться здесь, тем более, в твоей компании!

Я хотела бы быть на чердаке, в моём укрытии, убежище от всего мира, и писать на белом полотне масляными красками свой собственный мир. Живопись с детства было моей страстью, единственным, что делало меня по-настоящему свободной и счастливой. Там, в мире картин, вдали от притворства и суеты, я находилась в гармонии с собой.

— Я научу тебя, это просто. Пойдём.

До того, как я успела запротестовать, Пол потянул меня за руку и буквально потащил вниз. Отец, наблюдающий за нами сквозь окно, одобрительно улыбнулся. Я вздохнула, заставила себя улыбнуться ему в ответ и пошла вниз по ступеням, мельком бросив взгляд на отражение. На мне было платье из белого перламутрового материала с обтягивающим верхом и пышной короткой юбкой. Сегодня я заплела свои длинные волосы во французскую косу, а мама приколола к ней несколько бутонов белых лизиантусов. Я была похожа на принцессу из сказок.

— Опять пытаешься угодить отцу? — спросила я, когда мы остановились, и Пол положил ладони на мою спину.

— Твой вопрос уже становится банальным, и, по-моему, сейчас именно ты стараешься ему угодить, — он кивнул в сторону окна.

— Я этого не отрицаю, — заметила я, переступая с ноги на ногу в такт музыки, — всё-таки у него сегодня день рождения. Я просто не понимаю, как ты не видишь того, что мы не подходим друг другу, и почему не перестаешь досаждать мне своими глупыми шутками, — песня была медленной, и мои руки лежали на плечах Пола, поэтому я не боялась упасть или споткнуться на своих высоких каблуках, не приспособленных не то что для танцев, но даже и для ходьбы.

— Ты красивая, — придвигаясь ещё ближе, почти в самое ухо сказал Пол, наверное, чтобы я точно смогла это расслышать.

— Не для тебя старалась, — отпрянула я назад, не принимая комплимент.

— Всё-таки ты не тот ангелочек, за которого выдаёшь себя, Еванджелин Альда, но я-то знаю, что от ненависти до любви всего шаг, — сказал он и прижался ко мне вплотную, — ты специально делаешь вид, что я тебе не нравлюсь, играешь роль, в которой ты как будто ненавидишь меня! — рассуждал он, всё глубже убеждая меня в своём безнадёжном идиотизме, — за это ты мне ещё больше нравишься, запретный плод всегда слаще, — Пол несколько секунд молча переступал с ноги на ногу, держа меня крепко, чтобы я не смогла убежать, — ну хорошо! Предположим гипотетически, что я действительно хочу, чтобы ты меня не ненавидела. Что я должен для этого сделать? — спросил он.

Мне всё-таки удалось немного высвободиться из его крепких объятий и отодвинуться подальше.

— Если бы ты перестал постоянно ошиваться рядом со мной и смеяться над глупыми шутками про нашу женитьбу, то, возможно, — я подняла палец к небу, — теоретически, я перестала бы тебя ненавидеть. И ещё одно, твои духи сводят меня с ума, в плохом смысле этого слова. Если бы ты перестал обливаться с ног до головы этой вонючей дрянью, я бы перестала воротить нос в сторону, — я потёрла свой нос, несло и правда невыносимо сильно, я даже дышать не могла.

— Я постараюсь, — серьёзно сказал он, — только с чего ты взяла, что они шутят? — приблизившись ко мне, прошептал он мне на ухо, выдавливая из себя самые сексуальные звуки, на которые были способны его связки, и притянул меня плотнее к себе.

От изумления мой рот приоткрылся, мне ужасно захотелось снова наговорить ему миллион гадостей. Я вдохнула, молекулы его духов вошли в мои лёгкие, и неожиданно я громко чихнула прямо ему в лицо. Пол сначала покраснел, потом карикатурно скорчил гримасу, морща нос и закрывая глаза, а затем вытер лицо.

— Спасибо за душ, Ева, — выдавил он, доставая из кармана платочек, и, как воспитанный мальчик вытер своё испачканное лицо. Он должен был показать себя перед отцом с лучшей стороны несмотря ни на что. В конце концов, его главной целью было получение ещё большего количества денег и власти, чего он и мог добиться, женившись на мне.

— Извини, но я тебя предупреждала! — не сдержавшись, я залилась смехом, — у меня на тебя аллергия.

В этот момент песня стихла. Рядом с нами появилась Кира в своём ослепительном красном платье с волнистыми каштановыми волосами.

— Ева, ты не против, если я украду твоего принца на один танец? — спросила она, улыбаясь ему своей самой очаровательной улыбкой и слегка дотронувшись пальцами до его накачанных плеч.

— Можешь украсть его навсегда, — сквозь смех выдавила я. Пол рос день ото дня, кажется, он не вылезал из качалки, а потом часами пялился на себя в зеркало. Я замечала, что каждый раз, когда он проходил мимо зеркал, Пол приподнимал брови и немного вытягивал губы, что выглядело отвратительно. Так и хотелось взять иголочку и воткнуть её в его задницу, чтобы он сдулся как яркий, но пустой воздушный шар. Я искренне удивлялась своей сестре Кире, принимавшей всерьёз этого большого искусственного манекена, который едва не мочился от счастья, глядя на себя в зеркало.

Пробираясь сквозь танцующие пары, я направилась к террасе, поднялась по ступеням и по пути захватила бокал шампанского у официанта. Конечно, пить мне было запрещено, но ведь я была дома, да и потом, никто этого не заметил. Наблюдая, как Кира обвила руками шею Пола, я подумала о том, как хорошо они смотрелись вместе. Она была влюблена в него, а он — в себя. Супермодный рецепт счастья, подумалось мне, вдобавок каждый получает то, что он ищет. Почему бы им не пожениться, вместо того, чтобы втягивать меня в это дурацкое шоу. На самом деле, это было бы чудесным решением проблемы.

Я села на угол перил, опираясь спиной о мраморную колонну, обвитую виноградной лозой, и запрокинула голову к небу. Оно казалось невероятно синим, похожим на океан с серебристыми крапинками звезд и тонкой новорожденной ниточкой месяца. Что-то внутри меня ёкнуло, когда я смотрела на луну. Пожалуй, лежать под открытым небом и смотреть на неё было одним из моих любимых занятий, после рисования, конечно. Я могла часами любоваться её белым светом, словно впитывая его в себя. Недостижимо далеко плыли огни пролетающих самолетов, как будто звезды тоже танцевали. Я начала считать их в уме "один, два, три… шесть… и…"

— Семь, — прозвучал совсем рядом незнакомый мужской голос. Вроде бы я слышала его ушами, но звучал он где-то в моём сердце, полностью заполняя меня, заставляя трепетать. Неужели от пары глотков шампанского я так опьянела, что у меня начались галлюцинации?

Опустив голову, я встретилась взглядом с НИМ.

— Семь, — подтвердила я, непроизвольно улыбнувшись. Значит, это всё-таки не галлюцинация. ОН стоял передо мной во плоти. Мой взгляд блуждал по его лицу, но видела я лишь потрясающие ярко-карие глаза цвета темного шоколада и длинные ресницы. Его взгляд был таким глубоким, что хотелось нырнуть и остаться в нём навсегда.

Мужчина улыбнулся, и рядом с его глазами появилась крошечная морщинка.

— Простите, — опомнилась я, — я Еванджелин.

— Ева, — протянул он, — кажется, мы уже встречались.

Я прищурилась, всматриваясь в его лицо. Если бы я хоть раз его видела, то обязательно запомнила бы.

— Ты не против, если я спрячусь здесь с тобой? — он скорее утверждал, чем спрашивал. Его голос завораживал: бархатистый, низкий и… властный.

— Нет, — покачала я головой, — в смысле, я не против.

Спрыгнув с перил я поправила платье и, заметив, как он погладил взглядом мои ноги, почувствовала теплую волну смущения где-то в груди. Никогда прежде взгляд мужчины не вызывал во мне таких чувств. Когда я оказалась на полу, то обнаружила, что не смотря на то, что я носила каблуки и сама была немаленького роста, он был выше меня на целую голову.

— Меня зовут Кейн, — сказал он, опираясь на перила рядом, — Кейн Реймур.

— Приятно познакомиться, — я протянула ему руку. Он взял мою маленькую ладонь в свою, медленно, не отрывая взгляда, поднёс её к губам и коснулся ими кончиков пальцев.

Господи Боже мой! Я затаила дыхание, когда его губы коснулись моей кожи. Это было неописуемо волшебно. Заметив, как я покраснела, Кейн ухмыльнулся. Одна песня сменилась другой. Музыканты снова заиграли, на этот раз это была “Listen to your heart” группы «Roxette». Кейн протянул мне руку.

— Один танец, — произнёс он обволакивающим голосом. Моё сердце застучало с бешеной силой. Я не знала, что со мной происходило, но после бокала шампанского моя голова шла кругом, и всё вокруг стало волшебным, особенно мой новый знакомый, который как будто только что сошёл со страниц сказки.

Я протянула ему руку и последовала за ним, рассматривая его сзади. Его походка завораживала: он шел так, словно был хозяином этого мира, словно он был богом. Мы остановились, Кейн повернулся ко мне и обвил меня руками, словно впитывая в себя. Как можно незаметнее я вытерла свои взмокшие от волнения ладони о платье и положила их на его широкие плечи. Танцовщица из меня ужасная, но, пожалуй, впервые в жизни меня это действительно волновало.

— Слушай ритм своего сердца, — прошептал он мне на ухо, его дыхание, горячее и шумное, прикоснулось к моей коже. Я вздрогнула и покрылась мурашками. Кейн прижал меня крепче к себе, и я почувствовала его твердое тело, его восхитительный запах. Подчиняясь ритму, он искусно вёл меня за собой. Наконец, я доверилась ему, и весь мой страх бесследно исчез. Я слушала своё сердце и тело, и, двигаясь с ним в такт, растворившись в единстве с ним и с музыкой, я впервые получала удовольствие от танца.

— Вот, уже лучше. Осталось ещё немного расслабиться, и ты сможешь преподать урок половине женщин, что топчут здесь землю. Ты двигаешься совершенно естественно и непринуждённо, у тебя врождённый талант, Ева, — произнёс он, дотрагиваясь губами до моего уха. Его сильные пальцы практически впились в мою спину, и я повиновалась каждому его движению. Кейна хотелось слушаться, хотелось выполнять его желания. Всю жизнь это составляло для меня огромную проблему, и, в лучшем случае, отец называл меня строптивой, наверное, потому что это была чистая правда. Каждый раз, когда мне кто-то указывал что-то, шедшее вразрез с моими желаниями, я внутренне сопротивлялась. Но сейчас я отметила, что всё это осталось в прошлом, потому что прямо сейчас я принадлежала не себе. Я танцевала и слушала ритм своего сердца, управляемая движениями его тела. Это было прекрасно, и мне хотелось, чтобы наш танец никогда не заканчивался.

Глава 2

непреодолимое влечение сердец

Реймур смотрел на Еву, на то, как она посасывает свою нижнюю губу, когда нервничает, и думал о том, как она похорошела с тех пор, как он видел её в последний раз. Он встречал её лишь однажды, но вспоминать об этом сейчас не хотелось. Тогда он едва остался жив и в качестве напоминания об их встрече потерял часть уха. Сейчас ему было двадцать восемь, значит, Еве должно быть не больше семнадцати.

— Мистер Реймур, — промурлыкала Ева тонким голоском, заглядывая ему в глаза, — я никак не могу вспомнить, где мы встречались.

Кейн никогда не был обделен вниманием женщин, но никто раньше не смотрел на него так. Как будто ничего, абсолютно ничего, кроме него, не существовало. Он подумал о том, как у такого безжалостного ублюдка как Палач могла родиться такая дочка. С её отцом его связывала давняя, можно сказать, кровная связь, они были бизнес-партнёрами, если так можно было выразиться. Сегодня возникла проблема, решение которой требовало их немедленного вмешательства, и это была единственная причина, по которой он появился на празднике, хотя теперь Реймур радовался, что всё сложилось именно так.

— Это было очень давно, Еванджелин, — уклончиво ответил Кейн. Ева посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Что-то вспыхнуло внутри него, то, как она на него смотрела, заставляло желать её. Кейну следовало бы лучше управляться со своими похотливыми мыслями, тем более, когда это касалось дочки Палача. Этого ему не следовало забывать. Никогда!

Кейн погрузился в воспоминаниях о событиях того вечера, когда он в первый и последний раз повстречал Еву. Ему было тринадцать, и это было первое убийство, которое он увидел. После этого он убивал много раз, если в этом была жесткая необходимость, но именно глаза той женщины и плач маленькой Евы он не мог забыть до сих пор. Он вспомнил, как его отец направил дуло пистолета на Фреда Альда, отца Евы, которого все называли Палачом, вспомнил, как громко кричала Ева на руках матери.

В тот день Кейн умолял отца не делать этого и встал между ними. Отец пригрозил, что если Кейн не уберётся с дороги и будет вести себя как малолетняя шлюха, он снесет ему голову той самой пулей, которой собирался убить Палача. Кейн не уступил и словно парализованный страхом стоял перед дулом пистолета, предназначенного отнять жизни не только Фреда, но и его жены, держащей маленького ребёнка. Словно в замедленной съёмке он увидел, как палец отца начал нажимать на курок, и рывком бросившись вперёд, ударил рукой по пистолету…

Прозвучал выстрел. Пуля, предназначавшаяся Палачу, прошла по касательной, отстрелив часть уха Кейна, вошла в Еву и попала в сердце женщины. На мгновение мальчик оглох и ослеп. Он упал на колени, в глазах потемнело. Очнулся он уже в доме отца в Малибу. До сих пор он даже не знал, осталась ли девочка жива, и сейчас, когда он смотрел в её глаза, он испытывал смесь чувства облегчения, вины за то, что произошло и, одновременно, необъяснимое страстное влечение.

Тогда она была всего лишь ребенком. Сейчас этот ребенок превратился в красивую девушку. Он мог видеть это по тому, как платье облегало её идеальную грудь, по округлостям её девичьих бёдер и по практически неприкрытым длинным стройным ногам. Если бы он был её отцом, то ни за что не разрешил бы ей надеть такое платье.

— Чем вы занимаетесь? — спросила Ева, вырывая его из потока мыслей.

Ева. Её голос звучал как колокольчик. Она выглядела как ангел с черными, словно огромные куски полированного агата, глазами, пухлыми небольшими губами и светлыми волосами, собранными в длинную косу. По бокам у висков выбивались маленькие колечки белокурых кудряшек.

— Я художник, — ответил он с улыбкой. Улыбка была тем, что удавалось увидеть на его лице реже всего, но именно Еве он дарил её искренне.

Взгляд девушки вспыхнул, но всё же она недоверчиво прищурилась, всматриваясь в него. Слово «художник» производило одинаково неизгладимое впечатление на всех женщин. Кейн усмехнулся с некоторой горечью. Если бы она только знала. Он был одним из самых опасных людей не только в Америке. Его имя пугало людей по всему свету. И ничего из того, что он имел, он не хотел. Разве что свой черный, до блеска начищенный Бентли и дом на берегу океана. Ему нравилось рисовать, это была страсть его жизни, но ещё больше ему нравилось создавать новые миры, свои собственные, и жить в них.

Но судьба распорядилась иначе. Кейн был единственным сыном Вилла Реймура. А Вилл был единственным в своём роде ублюдком. За всю свою жизнь Кейн не услышал от отца ни одного доброго слова. Когда его нашли с простреленной головой и вырезанным сердцем у себя в кабинете, Кейн почувствовал облегчение. В тот день жизнь Кейна кардинально изменилась. Он встал во главе одного из самых влиятельных мафиозных кланов. И именно это он ненавидел больше всего… Мягкий голос Евы вернул его к реальности.

*******

— Художник? — переспросила я. У Кейна были красивые руки с проступающей сеткой вен, длинные и сильные пальцы и идеальные ногти. Мне казалось, что руки художника должны быть шершавыми и запачканными краской.

— Ван Гог?! — прорычал рядом с нами голос Пола. Казалось, звуки волшебной музыки, под которую мы танцевали, рассыпались на миллионы осколков. Я резко повернулась в его сторону. Лицо Пола было красным, разъярённым, — какого хера ты здесь делаешь? — прокричал он.

Я смотрела на Пола Паркера, но не узнавала его. Звериный оскал стёр весь лоск с его холеной морды. Кейн напрягся всем телом. Плечи его превратились в камень. Танцевавшие рядом с нами пары начали оборачиваться.

— Паркер, ты разве не видишь, что я танцую с девушкой? — нарочито беззаботно улыбнулся Кейн, — но его улыбка была опасной, а взгляд — убийственно спокойным.

— Убери на хер от неё свои сраные лапы, она моя! — рычал Пол.

— Что за бред ты несёшь? — воскликнула я. Даже если бы Пол был последним мужчиной на Земле, я не стала бы его.

— Реймур, — за спиной я услышала папин голос, звучал он почтительно, но напряжение на его лице говорило о том, что это была лишь уловка, — для человека, неделю пролежавшего в реанимации, выглядишь ты отлично.

— Я стараюсь, — Кейн улыбнулся ещё шире, — я тоже рад видеть тебя в добром здравии, Фред.

Гости стали терять интерес к не разгоревшемуся скандалу и вернулись к своим делам. Музыканты играли, холодное шампанское струилось по стенкам прозрачных бокалов.

— Составь мне компанию, — попросил отец следовать за ним.

— С удовольствием, — ответил Кейн холодным как арктический ветер голосом. Он кинул мимолётный убийственный взгляд в сторону красного от злости Пола.

— Приятно было снова увидеть тебя, Ева, — он в последний раз посмотрел на меня своими бездонными глазами, полными теплоты, и его пальцы нежно сжали мои, а потом ускользнули прочь.

Кейн Реймур не спеша направился к дому, а за ним, сохраняя небольшую дистанцию, шёл Пол. Я смотрела на широкую спину Кейна, на то, как уверенной походкой льва он поднялся по ступеням и скрылся за дверью. Я гадала, увижу ли я когда-нибудь его снова.

Глава 3

Неожиданная встреча с Ван Гогом в кафе

Мечтай так, словно будешь жить вечно,

Живи так, будто умрешь завтра

Мы с Кирой сидели на улице за столиком в кафе после долгого и изнурительно дня шопинга. Лето выдалось необычно влажным и очень жарким даже для Калифорнии. Волосы и одежда липли к шее и спине. Красный зонтик укрывал нас от солнца, делая и без того пылающее лицо сестры почти багровым.

— Чёрт, — поперхнулась она кофе, — мне нужен лёд!

Я лениво проследовала за её взглядом. Во льде она нуждалась каждый раз, когда видела симпатичного парня, а таких в Лос-Анджелесе было предостаточно. Все как один смазливые, с загорелым телом, беспредельными амбициями и пока ещё не разбитыми мечтами.

Неподалеку припарковался чёрный начищенный до блеска Бентли. Крыша кабриолета медленно закрылась, и из машины вышел мужчина. Именно мужчина — он не был похож на желторотых мальчишек. В темных джинсах и темно синей рубашке он выглядел…

— Охренительно горячо. Мне нужно много льда! — Кира положила ногу на ногу, откинулась на спинку стула и поправила на себе светлый топ, не стремящийся прикрыть её пышную грудь.

Мужчина зашел в кафе и стал оглядываться в поисках свободного столика. Я спряталась за Киру и перестала дышать. Моё сердце выпрыгивало из груди, потому что я не могла не узнать его. Кейн Реймур был тем, кто занимал мои мысли уже больше года, с тех самых пор, как я впервые увидела его. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминала о нём.

Ray-Ban идеально сидели на его идеальном лице. На запястье сверкал Rolex, а туфли из бархата угольного цвета кричали: «люблю жизнь, а жизнь любит меня!» Волосы Кейна стали немного длиннее и лёгкими волнами собирались на висках, а морщинка между бровями — глубже. Он был восхитителен настолько, насколько им мог быть мужчина моей мечты. Кейн им был, в этом я не сомневалась, и теперь это чувство обжигало меня, собираясь горячим сгустком внизу живота.

— Столик на одного, — попросил он официантку. Всё моё тело откликнулось на его бархатистый голос. Я сглотнула, достаточно громко, чтобы Кира покосилась на меня.

— Ев, ты чего? — в её глазах заплясали чертята.

— Сюда, пожалуйста, — донесся голос официантки. Я заметила, как она ощупала его тело взглядом с ног до головы, затем развернулась и пошла вперёд в сторону свободного столика, раскачивая перед ним свою большую задницу намного больше, чем того позволяли приличия.

Кейн сел через три столика от нас, положил на него ключи, очки и телефон. Его движения завораживали: как и в тот первый раз, я заметила, что он вел себя так, словно он был хозяином этого кафе, всего мира. Всё принадлежало ему, никто не мог этого оспорить, а он принадлежал мне… Бог мой! Я с ужасом поймала себя на этой постыдной мысли, но постаралась не выдать своих чувств. Для меня всё это было совершенно новым, и я с некоторым интересом наблюдала за своими сумасшедшими мыслями, вылезающими далеко за рамки дозволенного.

Реймур внимательно читал меню. Его взгляд перемещался от одной строчки к другой, указательный палец ритмично постукивал по гладкой поверхности стола. Как заворожённая я не отрывала от него глаз, словно почувствовав мой взгляд, он поднял голову и на мгновение застыл. Его черные глаза впились в меня, засасывая в бездонную бездну. Он обвел меня взглядом от головы до пальчиков ног, и снова наверх. Нет, даже не так, он ощупывал, пожирал меня глазами.

*************

— Ева, — растерянно произнес он. Черт! Кейн на себя разозлился. Растерянность — это совсем не про него. Эта девчонка стала ещё красивее, широкая футболка с надписью «No one is you and that's your power” открывала гладкую светлую кожу одного из плеч. Волосы, выгоревшие под жарким калифорнийским солнцем, мягкой волной обрамляли её шею, стекали вниз по изящной линии спины. На её носу появилось несколько светлых веснушек, а глаза не изменились. Черные и огромные, с пушистыми ресницами, которыми она хлопала каждый раз, когда смущалась. И сейчас она делала это так часто, что её глаза превратились в крылья бабочки, которая собиралась взлететь.

Ева приоткрыла рот, словно желая что-то ответить, и снова его закрыла. На её пухлые губы был нанесён прозрачный розовый блеск, и Кейн невольно начал гадать, каковы они на вкус. В груди у него стянуло. С того момента, как он увидел её больше года назад, он не переставал думать о ней, даже тогда, когда кувыркался в постели с очередной Другой. Раньше он не отличался особой разборчивостью в связях с женщинами. Он любил заниматься сексом с женщинами любого типа: блондинки, брюнетки, пышногрудые, длинноногие с формами или плоские как гладильные доски — ему было всё равно. Всё равно, что пробовать новое блюдо в незнакомой стране. Но с тех пор у него появилась новая потребность. И если он не мог быть с Евой, то он выбирал девушек, похожих на неё, хотя ни один суррогат не мог её заменить, и Кейн постоянно думал о Еве.

— Здравствуй, Кейн, — Ева слегка улыбнулась, и когда она произнесла его имя, её щеки вспыхнули. Сидящая рядом девушка вздохнула от удивления.

— Ты знаешь его? — спросила она, округлив глаза, и снова перевела взгляд на Кейна.

Вот одна из тех тёлок, которых можно было бы поиметь без всякого труда. Кейну ничего не стоило прочитать эмоции на её лице. Все сучки Лос-Анджелеса от мала до велика хотели его, и чаще всего он давал им то, о чём они просили, а потом исчезал навсегда, оставляя им только воспоминания о себе.

— Это Кейн Реймур, друг отца, — ответила ей Ева. Кейн усмехнулся, услышав, кем она его считала. Пожалуй, он был самым большим его врагом. Фред Альда и Кейн делили город, как голодные львы делят кусок свежего мяса, но сферы их интересов соприкасались, и в этом заключалась причина того, что оба они до сих пор были живы. Здесь хватало места для двоих. Пока. С другой стороны, Кейн прекрасно понимал, что ситуация вскоре могла измениться, и тогда одному из них будет заказан номер на шести футах под землей с безлимитным абонементом.

— Присоединитесь к нам, мистер Реймур? — заулыбалась подруга Евы. У неё были ровные белые зубы, накачанные модной синтетической фигней губы и неестественно большая силиконовая грудь. Она была вполне сексуальной, даже, можно сказать, красивой, но впервые ему это было совершенно безразлично. Кейн видел только Еву, и ничего, абсолютно ничего в этом мире больше не имело значения.

— Спасибо, — Кейн учтиво улыбнулся брюнетке и пересел за их столик. Он старался контролировать себя.

— Кейн, это Кира, Кира, это Кейн Реймур, — представила их Ева, и он кивнул девушке в знак приветствия. Её голос сводил его с ума. Ева потянулась к стакану с содовой и, обхватив нежными губами трубочку, потянула воду. В этом не было ничего вызывающего, она просто пила, но для него это было настолько сексуально, что он неожиданно вспотел, ему стало жарко, и сердце начало тарабанить о грудную клетку как галопирующий мустанг. Не в силах оторвать взгляд от её сочных губ, он смотрел, как она затягивала воду, и возбуждался всё больше и больше.

— Ты, — произнёс он, глотая слюну и нечаянно останавливая свой взгляд на её груди, — выросла. Их взгляды встретились, и он увидел, как зрачки Евы расширились.

— Прошло больше года, Кейн. Мне почти восемнадцать, — это звучало как приглашение на обед. Он прищурился. Неужели прошло так много времени с того момента, когда он в последний раз её видел? Кейн вспоминал Еву так часто, что это стало похоже на навязчивую идею. Сейчас он вёл себя как идиот, действительно же ему следовало сделать лишь одно: сесть в машину и делать отсюда ноги, пока они торчали именно там, где это было задумано природой. Он ни на секунду не сомневался: если Палач узнает о том, что он позарился на его любимую дочь, то вместе с ногами он отстрелит ему ещё и яйца, а этого ему совсем не хотелось, ему нравилось всё то, чем одарила его природа.

— Я знаю, детка, — произнёс он, не отрывая от неё глаз. Её хотелось сначала съесть как пирожное, а потом выпить до последней капли, смакуя её как изысканное вино.

Ева прикусила губу, и он понял, что она пытается смотреть на что угодно, кроме него, Кейн мог поклясться, что она чувствует то же сумасшедшее притяжение, что и он. Это было горячее, осязаемое, жгучее желание. Испепеляющее мозг и затуманивающее разум.

********

Вдруг телефон Киры пиликнул, и моя сестра взвизгнула.

— Ева! — взволнованно выдохнула она, — смотри.

Это было кстати, у меня появился предлог, чтобы отвлечься от взгляда Кейна. Между нами было такое напряжение, что, казалось, ещё мгновение, и посыплются искры. Я бросила взгляд на телефон Киры. На дисплее высветилось имя Джонни. Я вздохнула.

— Это тот самый белобрысый тролль, которому ты дала? — я сделала паузу, — номер на прошлые выходные?

Кира приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, но остановилась. Наверное, она застеснялась Кейна, поэтому вместо слов лишь окинула меня выразительным взглядом.

«Да, с которым ты зажималась и делала бог знает что в сортире клуба!» — сказала я одним взглядом. Кира с прошлой субботы не отходила от своего телефона, проверяя сообщения с маниакальной периодичностью.

— Он прекрасен! Воскликнула она, не сдержавшись. Кира светилась как лампочка Эдисона. Это было что-то новенькое!

О да, я вспомнила, как по пути домой она пела мне и нашему водителю вдребезги пьяные дифирамбы о том, как он хорош, какой он умный, как разбирается в моде, сексуально танцует, что может достать любую дрянь, чтобы сделать ночь повеселее, и всё такое. Обычно она даже не помнила имени всех своих «друзей», но в этот раз её чем-то зацепили.

— Он назвал меня «моя любовь»! — Кира подсунула мне телефон под нос, — смотри.

«Теперь всё понятно», — подумала я. Кроме всех прочих «достоинств», он умел ещё и красиво говорить.

*******

Кейн не мог сдержать улыбку во все 32 зуба. Её сестра действительно была либо конченым романтиком, либо ужасной дурой. Ему хотелось вставить несколько отрезвляющих фраз вроде: «У твоего принца просто стоит, вот и всё! Он будет называть тебя лунной богиней и северный зарёй, если это поможет ему согреть определённые части своего тела внутри тебя», но так как у него самого с этим были большие проблемы, он промолчал и в очередной раз сбросил надоедливый звонок. Кейн давно перестал давать самкам свой номер телефона после очередной бурной ночи, но на следующее утро они всегда как-то находили его и начинали надоедать своими звонками. Разумеется, он никогда не поднимал трубку, и после нескольких безуспешных попыток они начинали писать длинные, похоже на романы сообщения, которые он чаще всего просто стирал, даже не читая. Кейн выругался и выключил звук телефона. Сейчас ему не хотелось отвлекаться ни на какие глупости. Всё, чего хотелось Кейну — это смотреть на неё каждое мгновение, впивать её черты в себя и чувствовать, как лучик её животворного света проникает в его нутро и согревает его полумёртвое сердце, которое никогда никого не любило.

********

— Он придурок, а не Аполлон! — ещё раз сказала я, — просто хочет залезть в твои трусы!

— Я что, спрашивала твоё мнение? — огрызнулась Кира. Телефон снова пиликнул. Она быстро начала отвечать на сообщение, и её лицо осветилось счастливой улыбкой.

— Нам пора, — вдруг Кира сорвалась с места, кидая на стол несколько купюр, — поднимайся быстро, — фыркнула она в мою сторону.

— Куда ты? — воскликнула я. Мне не хотелось уходить. Нет, нет, только не сейчас. Я только встретила человека, о котором бредила, как мне казалось, целую вечность, которого надеялась встретить каждый день. Наконец, это чудо случилось, и я не могла уйти просто так. Мы даже не успели поговорить. Я посмотрела на Кейна и прочла в его глаза те же чувства, его взгляд не отпускал меня, он приказывал мне остаться.

— Джонни приглашает меня на ужин, — Кира подняла брови и хищно улыбнулась, — и я собираюсь накормить его до отвала.

— Фу! — вспыхнула я, — замолчи.

Кира засмеялась. Господи, если бы она не была моей сестрой, я бы её стерилизовала, чтобы она не гонялась за парнями как очумевшая кошка.

— Мне нужно успеть отвезти тебя домой и вернуться обратно. Он неподалеку и подождёт меня, сколько нужно, но ты ведь понимаешь, что я не хотела бы заставлять его ждать слишком долго, — она облизнула свои накрашенные ярко-красной помадой губы.

— Ты не можешь так поступать! — возмутилась я, теряя самообладание.

— Ещё как могу! Сейчас пробки! Поднимай свою тощую задницу, или придётся тебе ехать в грязном такси с водителем-индусом.

— Ты засранка и ведёшь себя как конченая типичная упрямая сучка! — расстроилась я.

— Даже не представляешь, насколько, — она улыбалась во весь свой белозубый рот, — машина моя, я сижу за рулём, так что и право распоряжаться ей — моё. Если тебе не нравится, ты всегда можешь пойти домой пешком, а я прямо сейчас отправляюсь на свидание! — она с вызовом смотрела на меня, надеясь на то, что ей всё-таки не придётся никуда ехать. Я в замешательстве посмотрела на Кейна. Он словно прочёл мою просьбу и вмешался в разговор.

— Ты можешь ехать по своим делам, а я подброшу Еву домой, как вам такой вариант? — предложил он. Глаза его загорелись, — Кейн с надеждой посмотрел на нас с Кирой.

«Прекрасно», — подумала я и улыбнулась, будучи не в силах сдержать эмоций.

— Супер! — воскликнула Кира и послала ему воздушный поцелуй, — верни её домой до десяти, иначе отец меня убьет.

— Обещаю, — посмотрел на неё Кейн, хитро улыбаясь.

— Оставь ему мой номер, — крикнула она уже у выхода.

Я бросила на неё взгляд, который красноречиво говорил: «я сломаю тебе хребет, если ты ещё раз на него посмотришь», — и показала ей средний палец. Кейн засмеялся, а я покраснела.

— Прости мою сестру, — испытывая неловкость, пробормотала я, когда мы остались одни.

Кейн усмехнулся.

— Я рад, что она ушла, Ева, — и от того, как он произнес моё имя, я вся покрылась мурашками.

Глава 4

Первая любовь — первая ревность

Он даже не представлял, насколько была рада я. Перспектива провести в его компании ещё хотя бы час делала меня самой счастливой девушкой на свете. Я забыла о том, что была одета в спортивные леггинсы и футболку, что из макияжа на мне — только прозрачный блеск для губ, и что я едва его знала. Я влюбилась в этого мужчину, как только увидела его, и хотела, чтобы он стал моим, чего бы мне это ни стоило. Это звучало ужасно глупо, и мой разум противился подобному утверждению, но сердцем я чувствовала, что это правда. Никогда раньше я не хотела ничего больше, чем быть рядом и смотреть на него.

— Готовы? — спросила вдруг появившаяся из ниоткуда официантка. У неё была большая задница и уравновешивающие её большие сиськи. Всё это дополнялось накладными ресницами, так что я была почти уверена, что вечером она подрабатывает в каком-нибудь стриптиз-клубе.

— Что вы посоветуете? — спросил он, глядя в меню. Девушка почти положила свои чертовы сиськи ему на плечи, наклонившись к меню, и стала водить по строчкам выкрашенным в красный цвет ногтем.

— GRILLED FRESH HAWAIIAN ALBACORE TUNA STEAK просто волшебный, филе-минь-он, — произнесла она последнее слово по слогам, явно на что-то намекая, — если предпочитаете мясо, я также посоветовала бы салат из овощей на гриле под фирменным соусом.

— Я возьму филе и салат, — Кейн поднял глаза на меня, — что ты хочешь? Он облизнул нижнюю губу, и мне ужасно захотелось поцеловать его в губы, обвить его шею руками и целовать долго и неистово, так, как это делают в кино. Я хотела запустить пальцы в его чёрные волосы и чувствовать бьющийся на его висках пульс. Я хотела его так сильно, что у меня свело желудок.

— Мы поели, благодарю, — ответила я, чувствуя, как пылают мои щеки. Пожалуй, я возьму кофе. Ледяной латте, добавьте карамель и один экстра-шот.

Девушка кивнула и снова обратилась к Кейну.

— Это всё? — спросила она, улыбаясь такой сладкой улыбкой, что я возненавидела сладости.

«Просто скажи, чтобы она сваливала!» — подумала я, сверля её взглядом. Если бы у меня была волшебная палочка, то я, превратив её в жабу, бросила бы её в болото. Может, тогда она и найдёт себе принца. Нечего было приходить сюда, Кейн мой!

— Да, пока всё, — ответил Кейн и отдал ей меню.

Официантка схватила меню, глядя на него из-под длинных ресниц, и медленно надула пузырь из зелёной жвачки. Мне ужасно захотелось ударить по нему и расплющить жвачку по всей круглой морде наглой официантки. Мне стало стыдно, я вспомнила, как совсем недавно я упрекала сестру за в её грязные намерения в отношении мужчин, сама же была в сто раз хуже. Я была ревнивой тварью, во мне горел огонь, способный расплавить любую красотку, находящуюся рядом с Кейном. В своём мире, в своей душе я открывала новые земли, совершенно неизведанные континенты и страны. Я только начинала узнавать себя.

********

— Детка, ты красная как этот зонт, — Кейн нагло улыбался. Он улыбался тому, насколько горячей была эта девочка, он почти чувствовал её темперамент своей кожей. Ева взяла свой стакан и сделала несколько больших глотков. Она молчала. И даже то, как она молчала, сводило его с ума.

— Я часто вспоминала тебя, — вдруг сказала она, и сердце Кейна сжалось, как будто его заполнили стремительно застывающий жидким бетоном. Она, этот маленький ангел, вспоминала его. Его, Кейна Реймура, безжалостного человека, владельца сомнительного бизнеса, который разорил огромное количество людей, делал деньги на лжи, пользовался невежеством и глупостью людей. Власть порождала ещё большую власть, а деньги делали ещё больше денег. Он неоднократно оказывался по ту сторону дула пистолета, и лишь чудом ему удавалось обмануть смерть. А Ева… Она была ангелом, чистым, нежным, божественным созданием. Рядом с ней он чувствовал себя чертом. Одним из властелинов девяти кругов Ада, описанных Данте Алигьери. За свою жизнь он поимел столько женщин, что было не сосчитать, да он и не верил никогда в существование такой вещи как любовь. Кейн всегда думал, что любовь только для слабых, которые никогда ничем не рисковали, или просто не хотели платить за секс. Любовь была для обычных людей, он же всегда мог купить сколько угодно любви в любой момент в любом обрамлении и с самым изощренным дополнением.

Она просто его не знала, она не знала, кто он, — говорил себе Кейн, пытаясь усмирить своё сердце. Никогда прежде оно не стучало с такой силой. Он никогда не был влюблен, он даже себе не представлял, на что это похоже. Сейчас он смотрел на Еву и чувствовал, как его язык становится сухим, а в груди что-то щекотало. Чёрт! Он ведь не мальчик, ему уже тридцать лет. Тридцать лет жестокой борьбы за выживание в городе Ангелов, где он не встречал ни одного, пока не встретил Еву. Он почувствовал, что в книгу его жизни ему предстоит вписать совершенно новые главы, и эта неизвестность возбуждала его ещё больше.

Кейн вздохнул.

— Ты не представляешь, как часто я думал о тебе, — ответил он, откинувшись на спинку стула. Ножки визгнули, аккомпанируя его сердцу. Он не должен был говорить ей этого. Не имел никакого права. Кейн видел, что она смотрит на него как на бога. Он осознавал, что, возможно, она влюблена в него, но также хорошо он понимал и то, что между ними никогда и ничего быть не может. Прошла минута, прежде чем он снова мог нормально дышать.

На одну секунду в его голову пришла мысль о том, что если бы он хотел видеть кого-то рядом с собой, то это была бы Ева. Он представил её в своём доме, сидящей на диване в гостиной и ждущей его после очередного сумасшедшего дня… Это была паршивая мысль, даже паршивее той, что пришла ему в голову, когда он увидел мертвого отца — этот вид доставил ему истинное наслаждение. Ева было слишком молодой, целая жизнь ждала её впереди, и эту жизнь он мог разрушить в одночасье.

Кейн был уверен, что никогда не захочет семью. Он не хотел жениться, не хотел детей, в основном, потому что понимал, что однажды он оставит их на пепелище с кучей проблем на. Когда начнется делёжка, то их, в лучшем случае, просто выбросят на улицу, в худшем — разберут на запчасти. Кроме того, Кейн ненавидел своего отца, гребаного ублюдка, и полагал, что он был ничем не лучше его, и вряд ли он может дать своим детям что-то кроме страдания. И самое главное, Ева была дочерью Палача, это означало, что он не может даже мечтать о ней, не то что приближаться. Так почему же он вел себя как конченый дебил?!

Официантка поставила на стол тарелки с салатом и стейком. Кейн поблагодарил её кивком и уткнулся взглядом в тарелку. На его лице больше не было улыбки. Если бы он не пообещал Кире отвезти Еву домой, он поднялся бы и сейчас же ушел, хоть это и было весьма унизительно. Но бежать от проблем было не в его характере. В его характере было решать проблемы. Иногда жестко, но всегда в свою пользу.

— Извини, — прошептала Ева, сама не до конца понимая, за что именно она извиняется.

Кейн усмехнулся, поднимая на неё глаза.

— За что?

— Я расстроила тебя, — сказала она, словно призналась в жутком преступлении.

— Чушь, — ответил он, вилкой отправляя кусок мяса в рот, — ты не можешь меня расстроить.

И это была правда. В этом мире не осталось почти ничего, что могло бы его огорчить. Он уже ничему не удивлялся и был готов ко всему. И тем не менее, он чувствовал себя подавленным, наверное, впервые за долгое время, потому что Ева была тем, чего он хотел больше всего, и не будучи в состоянии получить её, Кейн хотел её с ещё большей силой.

Он закончил свой поздний ланч так быстро, как только мог. Он не любил есть позже семи часов вечера.

— Время отвезти тебя домой, — объявил он, поднимаясь и подавая Еве руку. Когда их ладони соприкоснулись, он почувствовал, как под кожей забились электрические импульсы, заполняя тело адреналином. Они одновременно вздрогнули.

Ева откинула назад копну светлых волос, оголяя длинную тонкую шею, и поднялась. Кудри спускались волнами до самой задницы, молодой и упругой, обтянутой узкими черными леггинсами. Его воображение невольно мысленно раздело её, и Кейн почти физически ощутил, как его ладони сжали её сочную плоть. «Чему быть, того не миновать», — подумал он и пропустил Еву вперёд.

Глава 5

Поездка в Малибу и первое желание, перед которым не устоять

Кейн шел немного позади, но тень его опережала меня, создавая геометрические узоры на раскаленным асфальте. Солнце клонилось к горизонту, оно отражалось в витринах магазинов и капотах машин, разлетаясь вокруг золотисто-медными брызгами. Как только мы приблизились к его автомобилю, Кейн распахнул передо мной его дверцу, затем обошел его вокруг и, прыгнув на водительское место, незамедлительно включил охлаждение. Стояла настолько невыносимая духота, что, казалось, дышать было нечем. Быстро тронувшись с места, машина повернула на бульвар Санта Моника и тут же встроилась в оживленный поток движения.

Черный Бентли быстро летел по улице, маневрируя между раскаленными автомобилями, которые уважительно уступали ему дорогу. Кейн сжимал руль и хмурился, думая о чём-то своём. Мне хотелось обнять его, погладить по его напряженному лицу, успокоить, уверить в том, что всё будет хорошо.

— Почему Пол назвал тебя Ван Гогом? — спросила я.

Машина залетела в туннель на Тихоокеанское шоссе, ведущее в сторону Малибу, а он повернулся ко мне. В темноте я впервые увидела в нём нечто новое, нечто таинственное и даже зловещее, то, что делало его ещё загадочнее и притягательнее. Его непроглядно черные в центре глаза немного светлели на периферии, а затем переходили в черный ореол.

Молча он указал на своё ухо, и тут я заметила: оно было изуродовано, четверти просто не было на месте, хотя сразу это и не бросалось в глаза. Теперь аналогия понятна. Все знают печальную историю о том, как Ван Гог в приступе безумства отрезал себе ухо. Неужели он сам сотворил с собой такое? Иногда люди совершают необдуманные поступки в попытке выделиться из общей массы. Он мнил себя новым Ван Гогом? Или, может, это был просто несчастный случай? Как бы то ни было, это было ЕГО ухо.

— Как это произошло? — спросила я и потянулась пальцами к нему. Кейн напрягся, но не отвернулся, и я слегка дотронулась до него. Это был просто предлог, мне нужно было почувствовать его, физически было нужно коснуться его тела.

— Давняя история, никак не связанная с моим творчеством, — мягко ответил он и поймал мою руку в тот момент, когда я собиралась её убрать. Кейн прижал мою ладонь к своей щеке. Она была шершавой и немного колючей. Сердце ускорило ритм.

— Я бы хотела увидеть твои картины, — сказала я тихим голосом, словно боясь напугать его. Всё моё тело вибрировало, я чувствовала, как незнакомое желание одолевает и затуманивает мой разум.

— Ева, Ева, — он коснулся губами внутренней чувствительной части моей ладони и посмотрел на меня глазами, наполненными каким-то непонятным мне чувством. Я практически увидела, как искры полетели в мою сторону, врезаясь в меня, залетая внутрь и взрываясь фейерверком миллионов звёзд. Бог мой. Я забыла, как дышать, моя рука дрожала, и это не могло остаться незамеченным. Он раскрыл свои пальцы, а мои — сами нашли дорогу между ними. Мы держали друг друга за руки, как будто это была самая естественная вещь в мире, но я всё ещё боялась дышать, чтобы не спугнуть счастье, казавшееся таким нереальным.

Стараясь отвлечься, я смотрела в окно. По левую руку простирался позолоченный закатом океан. Волны накатывали на светлый гладкий песок, оставляя на нём сверкающую белую пену. Кое-где в воде виднелись силуэты людей. Несмотря на то, что был июнь, вода оставалась ледяной. Я не любила холод.

Телефон Кейна снова зазвонил. Он практически не умолкал с того момента, как Кейн сел за наш столик. Вот и сейчас с периодичностью в несколько минут он получал сообщения. Он сбросил очередной звонок, и я заметила, что дисплей телефона сообщал о 56 пропущенных вызовах и более 30 сообщений. Чувства накатывали на меня волнами, меняя градус накала от единицы до десятки по десятибалльной системе исчисления и включали всю палитру эмоций: от радости, возбуждения, неутолимой страсти и желание обладать им до жгучей ревности ко всему и страху вновь потерять его. Я начинала бояться себя.

Быстро проехав Санта Монику, мы заехали в Малибу. Ещё десять минут, и я буду дома. Всё внутри меня сжималось от того, что я и понятия не имела о том, увижу ли я его снова. Эти до сих пор незнакомые мне чувства бурлили и кипели во мне словно лава в Йеллоустоунском парке, который мы посещали в рамках обязательной школьной программы.

Закат облизывал красные черепицы домов на побережье, оставляя крыши пылать, словно они были охвачены огнем. Кейн проехал поворот на Кеннон-роуд, который вёл к моему дому и помчал дальше. Я вопросительно посмотрела на него.

— Куда ты меня везёшь? — спросила я с надеждой, что побуду с ним ещё немного. На самом деле мне было всё равно, куда он направляется, лишь бы он был рядом. Я слепо доверилась ему.

********

Кейн повернул налево и поехал по Брод каст бич в сторону частных резиденций.

— Ко мне домой, — ответил он, бросив на меня один короткий пламенный взгляд, — ты же хотела увидеть мои картины, не так ли?

Боже, да ведь я сама его попросила. Наверное, он думает, что я ничем не лучше Киры, набросилась на него как изголодавшийся хищник. Мне стало немножко не по себе, но даже это было лучше, чем вернуться домой и потерять его навсегда. Я сделала именно то, что он посоветовал мне год назад, когда мы впервые встретились. Тогда он сказал мне: «Слушай свое сердце!»

(???) Кивнув, я что-то промычала. Мой рот в миг превратился в пересохшую пустыню. Кейн свернул налево и притормозил у высоких двухстворчатых ворот из массивных деревянных панелей. Ожидая, пока они откроются, он постукивал пальцами по рулю. В уголках его губ наметилась едва заметная улыбка. Мягкий розовый свет подчёркивал его высокие скулы и красивую линию губ. Я не могла оторвать от него взгляд. Он явно почувствовал это, и его дыхание становилось всё глубже. Я понимала, что Кейн возбуждался, и потому боялся посмотреть на меня. Всё ещё крепко сжимая его правую руку, я притянула её к себе и нежно провела кончиками пальцев по его коже.

Миновав пост охраны, Бентли проехал по мощенной терракотовой плиткой дороге и повернул направо к дому. Мы остановились, и перед тем, как он отпустил мою руку, Кейн поднёс её к губам и поцеловал, глядя мне в глаза. Где-то внизу моего живота словно взорвался фейерверк, он взлетел вверх и вспыхнул искорками перед моими глазами. Передавшись мимолетному чувству полёта и экстаза, я не сдержалась и громко вздохнула. Кейн вышел из машины и открыл мне дверь. В самом этом факте не было ничего особенного, но то, что это сделал именно ОН, трогало моё сердце. Когда он подал мне руку, я поняла, что мне была необходима эта опора: словно превратившиеся в вату ноги совсем меня не слушались, и если бы я не держалась за его руку, то наверняка свалилась бы на асфальт. Я неуверенно шагнула на улицу и глубоко вдохнула, стараясь прийти в себя.

— Добро пожаловать, — приветствовал меня Кейн. Его тёмные волосы отливали золотом в лучах изящных фонарей. До нас доносился мягкий шелест волн. Нежный запах океана, свежести, водорослей и соли защекотал нос. Нет, в нём был ещё один компонент. Это был запах свободы, запах отсутствия границ и условностей, запах огромной силы и самой жизни. За это я и любила Малибу. Здесь даже воздух сулил великое будущее.

— Как здорово! — восхитилась я, — мне даже в голову не приходило, что здесь может быть настолько красиво.

Этот дом совсем не был похож на дом. Целый дворец, даже по сравнению с нашим. Меня очаровывало всё: фасад медового цвета, арочные окна и крыша из ажурной черепицы цвета тростникового сахара. По периметру необъятной территории стоял высоченный забор. Здоровенные пальмы гигантскими зонтами заслоняли вечернее небо, на котором уже начали появляться звезды, хотя на западе всё ещё виднелись проблески золота.

— Мне приятно это от тебя слышать. Это не просто мой дом. Это моё убежище, крепость, мой храм. Это единственное место, где я чувствую себя в безопасности, и могу расслабиться.

Глава 6

Ознакомлением с обитателями дома и

невероятной коллекцией оригиналов картин

Я заметила, что для художника территория его дома охранялась слишком уж хорошо: повсюду были установлены камеры наружного видеонаблюдения. Делая шаги робко и с опаской, я последовала за Кейном, преодолела четыре полукруглые ступени, и, наконец, вошла внутрь.

Убранство холла поражало воображение, но ещё красивее был вид из огромного панорамного окна: черный океан с серебристыми проблесками, тёмно-синее небо и линия горизонта, всё ещё освещённая прозрачно-розовым светом.

Радостно повизгивая, навстречу нам выбежала собака. Припрыгала, если сказать точнее. Передней правой лапы у неё не было. Нижняя челюсть выступала вперёд, демонстрируя кривые острые зубы. Шерсть с обильной проседью торчала в разные стороны. Это была самая уродливая собака, которую мне приходилось видеть.

Пёс принялся вертеться и подпрыгивать вокруг ног хозяина, с поразительной ловкостью удерживая равновесие.

— Знакомься, один из моих мальчиков, — произнёс Кейн, — министр Чоу. Бенг-Бенг, наверное, где-нибудь спит.

Кейн присел перед министром Чоу и погладил его по лохматой спине. Наблюдая, как тот, вывалив язык, катается по сверкающему светлому полу, он улыбался псу с отцовской нежностью.

— Малыш, давай, покажем Еве дом, — Кейн поднялся, высясь надо мной. В тёплых лучах ламп он казался статуей греческого бога. В нём было нечто, не поддающееся описанию. Кира объяснила бы это словом «породистый».

Мы прошли в глубину дома. Белоснежные полы сверкали чистотой, отбрасывая радужные блики на стены и дорогую мебель. Отсюда было видно столовую с огромным овальным столом на резных массивных ножках. Повсюду стояли вазы с живыми цветами, распространяющими по всему дому нежный дурманящий аромат.

На стенах висели картины. Много картин. У меня просто дыхание перехватило. Я не переставая вращала головой и узнавала всё больше художников и их знаменитые работы. Отец был помешен на искусстве, и я достаточно хорошо разбиралась в этой теме. Наш дом тоже иногда напоминал музей, где можно было найти оригиналы полотен самых известных художников, но у Кейна их было в разы больше! Джексон Поллок, Виллем де Кунинг, Густав Климт, Пабло Пикассо, Фрэнсис Бэкон, Джаспер Джонс… У меня закружилась голова.

— Нравится? — спросил Кейн, улыбаясь.

— Ты шутишь?! Даже Лувр позавидовал бы твоей коллекции.

— Это точно, — усмехнулся Кейн, в его голосе слышалась издевка, — здесь только оригиналы.

Я бросила на него вопросительный взгляд, а Кейн лишь по-мальчишески дернул плечами и засмеялся. Остановившись напротив автопортрета Ван Гога, — того, что без бороды — я приблизилась и стала всматриваться в полотно. Этот, скажем, находился в частной коллекции, поэтому я вполне могла допустить, что Кейн — владелец картины, но следом я увидела знаменитый портрет Ван Гога в тёмной фетровой шляпе.

— Ты сказал, что здесь только оригиналы? — спросила я Кейна.

— Так и есть, — рассматривая меня, пока я была поглощена картиной, он потёр шею.

— Она висит в музее Ван Гога в Амстердаме, — я ткнула пальцем в тёмное полотно.

— Да, — произнес он с издевкой, — директор музея тоже так думает, — сказал он это как нечто само собой разумеющееся.

— Как это возможно? — спросила я.

— Не спрашивай того, о чем не хочешь слышать, малышка, — ответил он игриво. Мистичность происходящего вкупе с моим состоянием эйфории, вызванным присутствием Кейна и этим прекрасным домом, в котором проходила его жизнь, одержали победу, и я спросила с нескрываемым интересом:

— Я хочу знать, Кейн, — на секунду я остановилась, наслаждаясь и млея от того, как вкусно было произносить его имя, — я не просто хочу это знать, я умираю от любопытства, — я продолжала с восхищением оглядываться по сторонам. У Кейна был безупречный вкус, будто бы он воплотил в жизнь мои представления о том, как должен выглядеть дом мечты. Только одного этому дому не хватало: несмотря на всю свою красоту, он оставался одиноким.

Кейн задумался и, прищурившись, посмотрел на меня. В его глазах я увидела хитрость.

— Спроси у папы, — произнёс он словно с издевкой, белые ровные зубы блеснули в хищной улыбке, но, несмотря на это, его чёрные глаза оставались серьёзными.

В голове роились десятки вопросов, но до того, как я успела сформулировать хоть один из них, Кейн спросил:

— Разбираешься в искусстве так же хорошо, как и твой отец? — вопрос прозвучал очень серьёзно, по-деловому.

— Нет, конечно, с ним мне не сравниться, — ответив, я задумалась. Папа был профи, а я — так, любитель среднего уровня, — но его страсть к живописи передалась и мне.

— Правда? Хм, — он задумчиво, как будто раздумывая, не шучу ли я, посмотрел на меня, — у Фреда особый дар. Он может отличить подлинник от подделки невооруженным глазом. А ты так умеешь?

— Отец везучий, — засмеялась я, — он скорее угадывает. Что до меня, то я не стала бы брать на себя такую ответственность. Ведь все знают, что определить аутентичность картины на глаз невозможно, — с некоторой долей занудства поучала я, — нужен особый анализ мазков, подмалевки, степени гладкости и количества слоев грунта, в общем, много чего…

Пока я говорила, Кейн с интересом смотрел на меня, и каждую секунду выражение его глаз менялось, будто внутри своей головы он видел сотни разных картин.

— Аутентичность… — с издёвкой в голосе протянул Реймур, и в этот момент его перебил лай. На губах Кейна появилась игривая улыбка. Он оглянулся назад, я тоже последовала за его взглядом.

По правую руку от нас находилась лестница с кованными тонкими перилами, по которой, неуклюже перебирая лапами, спускался толстый шоколадный лабрадор, похожий на огромную подгоревшую сосиску.

Где-то у основания его круглого тела торчал короткий дергающейся обрубок — собачий индикатор радости, а из пасти брызгали слюни.

— Бенг-Бенг! Иди к папочке! — радостно воскликнул Кейн, хлопая себя по коленям, а в следующее мгновение он уже трепал и дёргал пса за его вислые уши.

Бенг-Бенг радостно набросился на хозяина и начал облизывать его лицо, шею, руки и пальцы — везде, где мог дотянуться. Радость собаки необъяснимым образом передалась и мне. Я и сама была бы не против вот так наброситься на Кейна вместе с Бенг-Бенгом и расцеловать его. Представив себе, как мы на пару с псом прыгаем на четвереньках вокруг Кейна и пытаемся его лизнуть, я громко засмеялась. Собака, услышав мой хохот, повернула ко мне свою слюнявую довольную морду и принялась внимательно меня рассматривать, затем подошла ближе и уткнула свой мокрый кожаный нос в мой живот.

Я погладила Бенг-Бенга по голове и помяла его ухо в точности, как это делал Кейн. Пёс облизал мои ладони, оставив на них искрящиеся гирлянды липких и склизких слюней, затем положил свою морду мне на колени и поднял на меня свои большие выпученные глаза. Кейн не переставал меня удивлять. Он мог иметь любую породистую собаку, его же питомцы отличались разве что своей, мягко говоря, необычной внешностью. По какому критерию Кейн выбирал их?!

— У тебя есть животные? — спросил он, вытирая лицо рукавом. Ты понравилась Бенг-Бенгу сразу, это случается не так часто. Несмотря на свой вид дружелюбного простачка, он хорошо разбирается в людях.

— Мне вполне хватает сестры, — ответила я и продолжила гладить собаку, чувствуя благодарность за то, что прошла тест Бенг-Бенга, тем временем, он продолжал тщательно вытирать о меня свою слюнявую морду.

— Любительница змей! — заулыбался Кейн, намекая на Кирин нрав, — это придаёт силу характеру, — он переступил через Бенг-Бенга.

— Вроде того, — улыбнулась я в ответ, поднялась и последовала за ним в гостиную.

Она соответствовала общему размаху дома: огромная, со множеством диванов и кресел, с вкраплениями цветной мозаики в интерьере в виде меховых накидок и цветных подушек из бархата и шёлка.

На стене, в углублении напротив лестницы, висела картина в простой, но дорогой раме из чёрного дерева. Яркие брызги красок, смелые широкие мазки, дерзкие сочные контрасты создавали впечатления взрывной эмоции, экспрессии, безудержной жажды жизни.

— Это твоя картина? — спросила я, хотя у меня не было ни единого сомнения на этот счёт. Гениально. Просто гениально.

Кейн скромно кивнул, бросив на своё творение гордый взгляд, а затем повёл меня на кухню, которая была не менее впечатляющей: остров из полированного черного гранита, стулья, обшитые охристой кожей, и холодильник, в который можно было уместить слона.

— Пить хочешь? — спросил он, распахивая его дверцу. Продуктовый склад! Зачем одному человеку столько еды? Да и вообще, я чувствовала бы себя одиноко в таком огромном доме. Охранники и собаки не в счёт. Я любила в дома, в которых звучали голоса, смех, дома, в которых жило много людей. Я любила, когда вся моя семья собиралась вместе. А здесь, несмотря на безупречный вкус Кейна, я не почувствовала самого важного, что должно быть в доме, я не почувствовала тепла.

Глава 7

Первый поцелуй…

Открыв холодильник, Кейн достал бутылку пива и повернулся к Еве. Она сидела, подперев подбородок руками и глядя на него. Нет, скорее она обнимала его взглядом. На её розовых щеках играл румянец. Ева улыбалась так, как умеют улыбаться только дети. В её взгляде читались наивность, чистота и открытость. Обрамляющие лицо светлые волосы делали её похожей на ангела.

— Можно и мне? — спросила она, пальцам вычерчивая на граните круги.

— Не думаю, что это хорошая идея, — ответил Кейн, покачав головой.

— Ты ведь не собираешься читать мне лекции, — поддразнила его Ева, с особой грацией спрыгивая со стула.

Нет, лекции ему читать не пристало: Кейн хотел сделать с ней вещи похуже, чем просто угостить её бутылкой прохладного японского пива. Ева подошла к холодильнику и, достав одну из коробки, ловко открыла её.

— Это всего лишь пиво, Кейн, — глаза Евы смеялись. Её плечо было оголено, а под тонкой тканью футболки проглядывала грудь и силуэты сосков. Эта девчонка просто напрашивалась на неприятности, Ева молила о них, и он больше не мог сражаться со своими демонами.

«Добро пожаловать в мой сумасшедший и иллюзорный мир детка», — подумал он и залпом допил своё пиво. Кейн подошел поближе и провел по её волосам рукой, отбросил их назад, отрывая её лицо в форме сердца. Прекрасное, совершенное лицо. Щеки Евы вспыхнули. Она смотрела на него. Просто смотрела, покусывая нижнюю губу. Блеск её черных глаз выдавал её самые потаенные желания. Девушка с восхищением смотрела на Кейна, а он продолжал гладить её волосы, затем забрался в них пальцами и, схватив её за затылок, притянул к себе. Он чувствовал запах её шампуня и духов: Ева пахла весной, малиной и ещё чем-то возбуждающим.

Сначала Кейн прижался к ней щекой, затем поцеловал её нежную шею, провёл языком по уху и зажал мочку между губами. Ева всхлипнула, губами он почувствовал, с какой неистовой силой забился пульс её под тонкой светлой кожей. Он стал посасывать и покусывать её ухо, наслаждаясь тем, как она вздрагивала каждый раз, когда его зубы сжимали её кожу.

— Картины, — шептал он ей на ухо, выдыхая горячий воздух, — ты ведь их хотела увидеть? — спросил он, обволакивая её своим горячим дыханием. Наконец, их губы нашли друг друга.

— Да, — ответила она прямо ему в рот.

Они поцеловались. Неистово, дико, врезаясь друг в друга зубами, кусаясь. Казалось, его язык пытался пробраться внутрь неё так глубоко, насколько хватало его длины. Он стиснул её ягодицы руками и, подняв как пушинку наверх, усадил на себя. Она послушно обвила его талию ногами и, плотно прижавшись к его телу, почувствовала его эрекцию, выпирающую под джинсовой тканью.

Это было сумасшествием! Ещё немного, и он потеряет остатки разума, а эта девочка даст ему всё, что он хочет, чем и погубит Кейна — он понимал, в какую глубокую пропасть он падал. Реймур отодвинулся её от себя и медленно спустил вниз. Его ладони всё ещё крепко сжимали её круглую задницу. Глаза Евы были прикрыты. Веки трепетали, губы покраснели и распухли. Он хотел её дико, страстно, хотел её как никого прежде. Сейчас же! Он понимал, что эта девочка принадлежала ему, Ева полностью отдавала себя и хотела его так же неистово и безумно, как и он её.

— Кейн, — прошептала Ева. Внутри него всё сжалось. Она произносила его имя как молитву. Это резко спустило его с небес на землю. Он упал, подобно тому, как падали ангелы, которые взбунтовались и перестали служить Богу. Внутри него что-то словно щёлкнуло, и он решил не играть с жизнью этого чистого существа, полностью доверившегося ему. Кейн увидел всю абсурдность и безумство ситуации словно со стороны, и с трудом убрав руки с её тела, шагнул назад.

— Что случилось? — спросила она растерянно.

— Ева, я старше тебя на двенадцать лет, тебе ещё даже восемнадцати нет, твой отец — мой заклятый друг, и в любовных отношениях я никогда ни к кому не привязываюсь. Ты могла видеть на моём телефоне бесконечное число звонков и текстовых сообщений очередной девушки, с которой я однажды развлёкся. Ни на один из этих звонков я не отвечаю. Я не джентльмен романтического склада, который ухаживает за своей единственной любовью, дарит ей цветы и пишет поэмы. Проще говоря, я совсем не тот, кем ты меня считаешь. Моя жизнь — постоянная борьба за выживание, риск и авантюры. Бьюсь об заклад, ты не об этом мечтала! Верно?

**********

Она смотрела на него, хлопая ресницами.

— Верно, — механически повторила Ева его слова, будучи не в состоянии думать. От случившегося только что она пришла в смятение. Еве захотелось стать страусом и спрятать свою голову в песок. Всё произошло так быстро, так внезапно, что у неё не было и шанса опомниться. Неужели она сделала что-то не так из-за своей неопытности? За один момент? Вот он безумно целует её, а в следующее мгновение отбрасывает в сторону. Он не хочет её. По каким-то причинам Кейн не хочет связываться с ней. Неужели она недостойна его любви?

— Пойдём, — приобняв её за плечи, он подтолкнул её к выходу. Еве казалось, что она ударилась головой, и теперь всё вокруг плыло и вертелось. Она едва могла переступать ногами. Кейн только что отверг её. Её чувства в миг стали оголенными перерезанными проводами, которые безвольно мотались в воздухе из стороны в сторону, бесцельно растрачивая энергию от случайного соприкосновения с землёй. Она была готова дать ему всё, чего он хотел, отдать ему всю свою любовь без остатка. Ева не могла сосредоточиться, для этого она чувствовала себя слишком разбитой и опустошенной.

Словно во сне, она почувствовала, как холодный ветер забирается под её волосы, видела, как они шли к машине, слышала шум океана вдалеке, запомнила, как Кейн помог ей сесть в машину, и короткую дорогу домой. У ворот её дома Кейн остановил машину и повернулся к Еве. Она не могла оторвать от него взгляд, она пыталась запомнить каждую чёрточку любимого лица, блеск глаз и линию губ, тембр его голоса.

**************

Кейн видел людей насквозь. Это не было его врожденным умением. Ему пришлось научиться разбираться в людях, чтобы дожить до этого дня. И он видел Еву, её открытость миру и доброту, её чистоту, он думал о том, что эти качества — её благословение и проклятие одновременно. Ещё не раз ей придется испытать боль, каждый говнюк попытается воспользоваться ей. От этой мысли в голове Кейна помутилось, стараясь сохранять видимость спокойствия, он сказал:

— Я могу попросить тебя? — он с трудом извлекал из себя слова.

— Конечно, — тихо ответила Ева и смотрела на него с нескрываемой болью, и, вместе с тем, невинностью и надеждой.

— Ты хорошая девушка, — Кейн на секунду замолчал, потом протянул к ней свои ладони и взял её лицо словно бутон. Он смотрел в её глаза, запечатлевая в памяти каждую её деталь, затем наклонился и нежно поцеловал в губы, — оставайся такой всегда. Что бы ни происходило, и какие бы люди тебя не окружали, просто будь собой. Обещай мне!

Ева смотрела в его черные глаза, перестав моргать. В них она увидела тепло и безопасность. Это был её храм. Неважно, как далеко она будет от него, её дом всегда будет здесь, в его сердце.

— Я обещаю, — прошептала она, целуя его в губы ещё раз, затем она распахнула дверь машины и вышла на улицу.

Глава 8

Побег в неизвестность

Последние две недели показались мне вечностью. Кейна я больше не видела, он полностью исчез из моей жизни. Стараясь отвлечься, я дни напролёт проводила на чердаке, посвящая себя масляным краскам и пастели, отдаваясь своему воображению, убегая от этого мира, прячась в своём собственном, в том, что создавала я. Иногда, я даже засыпала наверху, не будучи в силах дойти до своей комнаты. Всё, что я чувствовала, всё, что сжигало меня изнутри, я переносила на белое полотно, как будто отдавала свою боль картинам. Я надеялась, что так чувство беспомощности и обреченности каким-то образом сотрется из моего сердца, и мне станет легче. Я верила, что найду ответ на хранимый в моей душе сокровенный вопрос, когда напишу его портрет.

И я начала писать. Я пыталась запечатлеть Кейна таким, каким я увидела его впервые, каким буду помнить его всегда. Да, это казалось на помешательством, но я не могла ничего изменить. Он жил внутри меня, стал неотъемлемой частью моего я, и вскоре я привыкла к этому чувству и даже радовалась ему. Кейн был достоин того, чтобы занять мои мысли и сердце.

Завтра был восемнадцатый день моего рождения. Я любила этот праздник и каждый год с нетерпением ждала вечеринку, которую по этому поводу устраивал отец. Но сегодня я чувствовала себя разбитой. Мне казалось, что существует некая граница, переступив которую я потеряю часть себя. Просто предчувствие, не более того, но это высасывало из меня все силы. Я как будто видела на горизонте грозовые тучи, чувствовала запах дождя, и понимала, что сейчас грянет буря.

Целый день я провела на чердаке за живописью. Спустя несколько часов после того, как солнце село, мне удалось закончить картину, которая открыла мне правду о смысле моей жизни. Всё было очень просто: два подсолнуха и огромное красное солнце между ними. Когда я закончила писать и отошла в сторону, оценивая свою работу, я поняла, что моё сердце подобно этим подсолнухам, чьи головы всегда тянулись к солнцу в поисках тёплых живительных лучей. Оно всегда будет обращено в сторону любви, в сторону Кейна, который и был моим солнцем, моим светом. Наконец, я получила свой ответ, наконец, я знала, что мне нужно делать. Как подсолнухам нельзя было приказать не искать солнце и тепло, так и я не могла заставить своё сердце не искать ЕГО.

Кисточки и палитра буквально выпали из моих рук. Я спустилась в свою комнату и посмотрела на часы. Стрелки перевалили за 12, юридически я повзрослела на год. «С днём рождения, Ева», — поздравила я себя и залезла в постель.

Перевернувшись с одного бока на другой с десяток раз, я уставилась в окно. Шторы были распахнуты, и в комнату проникал бледный свет луны. У стены стоял мольберт с незаконченной картиной. Его глаза, линия подбородка и скул. Во всей Вселенной для меня не было никого ближе. Я подумала о том, что мы можем жить с людьми годами, но так и не стать близкими, а можем встретить кого-то и за одну минуту понять, что ты не можешь дышать без этого человека. У судьбы для нас свои планы, и в один момент становится ясно, что каждое событие было сыграно как по сценарию хорошо поставленного спектакля, в котором мы играем свои роли, даже не подозревая об этом.

Я села на кровать, опустив голову на колени, и постаралась прогнать прочь единственное своё желание — увидеть ЕГО. Напряжение продолжало расти внутри меня, и когда ледяная волна, замораживая кровь, пробежала по всему моему телу, я неожиданно поднялась, механически, не отдавая себе отчет в своих действиях, оделась и тихо, чтобы никого не разбудить, прокралась в гараж. У меня был белый велосипед, подаренный отцом ровно год назад в честь моего семнадцатилетия. Пользовалась я им крайне редко, поэтому он был почти новым. Как будто всё это время мой двухколесный друг ждал сегодняшней ночи. Я тихо вытолкнула велосипед из гаража, запахнула куртку и, оседлав его, помчалась в неизвестность по дороге, освещаемой только огромной луной и миллиардами звёздами.

Мурашки пробежали по моей коже, когда я остановилась перед воротами его дома. Что я собиралась делать? Чем я могла оправдать свой ночной визит? Глубоко вздохнув, я слезла с велосипеда и подошла к воротам. Влажный воздух был прохладным и свежим. Капли росы облепили массивные кованные петли, они отражали свет большой желтой луны, похожей на сочный апельсин. Пальцы начали замерзать, изо рта вырывались потоки прозрачного пара. Дрожащей рукой я, наконец, нажала на кнопку звонка. Гудок за гудком, теряя решимость, я всё глубже вжимала голову в плечи, и вдруг услышала его голос.

— Ева? — удивлённо спросил он, — что случилось?

Обратив лицо к объективу камеры видеонаблюдения, я несколько секунд собиралась с силами.

— Мне нужно поговорить с тобой, — ответила я, не отводя взгляд от мерцающей линзы, я знала, что он наблюдает за мной.

Раскидистые ветви пальм шелестели от порывов ветра. Кейн вздохнул, раздался писк, и ворота стали плавно разъезжаться, пропуская меня внутрь. Толкая велосипед перед собой, я зашла во двор, миновала спящий фонтан и прислонила велосипед к стене рядом с дверью. Потом я подошла, потянула дверную ручку вниз и толкнула дверь. Внутри было темно, лишь откуда-то сверху струился рассеянный свет.

— Поднимайся, — донёсся издалека голос Кейна. Я проследовала наверх по лестнице. Звук шагов был мягким и тихим, словно далекий шорох. Лица на картинах и сюрреалистичные пейзажи в полумраке создавали странное ощущение, будто я прокралась ночью в музей с целью ограбления.

На втором этаже было несколько запертых дверей. По стене, выкрашенной в цвет ванили, красивыми кружевными узорами стелились тени громадных пальм, покачивающихся на ветру. Тихо играла музыка. Это была смутно знакомая классическая композиция, но имя её создателя ускользало из моей памяти. Мелодия навевала грусть. Я не любила подобную музыку, и уж точно она не была способна вдохновить меня на что-либо, кроме жалости к себе. Внезапный приступ меланхолии накрыл меня словно покрывало. Я засомневалась в том, что идея навестить Кейна была удачной.

Одна из дверей по правую руку от меня распахнулась, и в глаза, только привыкшие к темноте, ударил свет. Щурясь, я закрыла лицо рукой.

— Так и будешь тут стоять? — проворчал Кейн. Я убрала ладони и присмотрелась к силуэту, освященному золотистым светом.

— Гостеприимство не твой конек, — хмуро ответила я.

— Я никого не ждал, — Кейн вытирал запачканные в голубой краске руки о хлопчатобумажное полотенце. Я уткнулась взглядом в его оголенный торс. Кейн был одет в черные спортивные штаны. Он сделал приглашающий жест и скрылся в дверях.

Внутри его мастерской пахло краской, олифой и еще чем-то знакомым и родным. Пахло моим чердаком. Большое распахнутое настежь окно открывало вид на темно-синюю линию горизонта. Вдалеке, на ровной поверхности океана мерцали серебристые блики, словно кто-то посыпал его перламутровой пудрой. Невесомые занавески плавно покачивались, убаюкиваемые ночным бризом, звуки фортепьяно разливались по комнате тихими волнами, создавая особую атмосферу.

По полу из мореного дерева яркими мозаичными вспышками рассыпались пятна краски, образующие линии и формы, которые складывались в причудливые образы. У стен находились полки с аккуратно расставленными на них банками и коробками с инструментами, несколько антикварных подпорок для книг и стопка журналов. В другом углу в стену был вмонтирован минибар и маленький холодильник. Рядом, словно оказавшийся здесь по ошибке, стоял прикрытый чехлом черный рояль, а над ним — круглый циферблат часов, время на которых остановилось на отметке 5:12. Брызги красок добрались и до них, застыв каплями вместе со временем. Как и сам хозяин мастерской, всё здесь, казалось, балансировало на грани абсурда и реальности.

Кейн остановился у большого мольберта спиной ко мне. Каждый раз, когда он в задумчивости проводил рукой по растрепанным темным волосам, под кожей, поцелованной калифорнийским солнцем, двигались мышцы. Пальцы его были в краске. Ещё в тот раз, когда я увидела его работы, я отметила, что он предпочитал наносить краски руками. Мазки имели характерную фактуру. Кожа, масло и грубый лён холста. В этом было столько скрытой сексуальности, что у меня пересохло в горле.

Кейн смотрел на практически белый льняной холст, приютивший лишь несколько смелых мазков. Голубое на белом, словно брызги волн и ветер. Затем он развернулся ко мне. Его босые ноги и тело местами были покрыты краской, и я подумала, что он был самым прекрасным холстом из всех, когда-либо существующих. Моё воображение стало живо рисовать картину того, как я буду мазок за мазком запечатлевать его на своём собственном полотне, оставленном в моей комнате.

— Ты же пришла не просто посмотреть на меня, ведь так? — спросил он, распрямив плечи. Глубина его черных глаз завораживала.

— Так и есть, — прошептала я так, словно слова царапали моё горло.

Кейн мрачно посмотрел на меня, словно я сказала нечто невероятно глупое. Наверное, так оно и было.

Глава 9

Испепеляющее желание

Старясь не выдавать своих эмоций, она пристально смотрела ему в глаза. Его забавляли её попытки скрыть хоть что-то, ведь он читал её как свою настольную книгу, каждая страница которой была ему знакома. Ева. Она творила с ним нечто странное, нечто убийственное. Кейн бросил быстрый взгляд на картину. Именно по этой причине он был в мастерской. Он скучал по ней, долго не мог уснуть и пришел сюда стараясь погрузиться в живопись, чтобы отвлечься.

Она смотрела на него так, словно ждала ответа. Её большие яркие глаза блестели как два драгоценных камня, влекущие его душу. Светлые волосы крупными волнами ложились на плечи. Ева стояла, обхватив себя руками, и Кейну захотелось прикоснуться к ней. Перестав кормить свои внутренние страхи, он сделал несколько шагов ей навстречу и обнял, крепко прижимая её к себе. Ева почувствовала тепло его рук, Кейн что-то сказал, но она могла слышать только лихорадочный стук своего сердца, которое колотилось о грудную клетку так, словно в любое мгновение оно было готово выпрыгнуть ему навстречу.

Медленно и словно удивленно Кейн прикоснулся к лицу Евы. Свет в её глазах танцевал, как танцует огонь в камине, и он почувствовал знакомый всплеск в груди, какое-то забытое и приятное чувство. Она подняла на него глаза. Мягкий свет золотил его губы, высокую линию скул и отбрасывал блики на его длинных ресницах.

Очень осторожно Ева потянулась к нему, исходивший от него жар ощущался так, будто Кейна лихорадило. Его лицо было в считанных сантиметрах от неё, всё ещё настороженное и напряженное, и теперь к запахам красок примешался запах его тела — аромат свежести, бергамота и зеленого чая. Голова девушки пошла кругом.

— Ева, — прошептал Кейн, пронзая её взглядом, значение которого было трудно понять. Тени от ресниц рисовали на его щеках тёмные полосы, словно по ним шел косой ливень. Его голос был тихим предупреждением с нотками грусти, он одновременно выражал отчуждение и желание физической близости.

Она закрыла глаза и, опустив ладони на его грудь, почувствовала, как неистово стучит его сердце, подобное крыльям огромной птицы. Кончики пальцев Евы медленно проследовали от груди по ключицам, и дальше вверх к подбородку, который был рассечен маленькой ямочкой, придающей ему особое очарование.

— Я скучала по тебе, — её мягкие влажные губы осторожно приоткрылись ему навстречу. Он прижал её ещё сильнее, и его губы скользнули прямо к её рту, по дороге к которому щетина Кейна слегка оцарапала нежную кожу ее лица. От удивления Ева выдохнула, резко появившаяся в коленях слабость заставила её обвить его шею руками. Кейн сделал шаг, и ей пришлось попятиться. Они двигались, поглощённые медленным жарким, глубоким поцелуем. Кейн запустил одну руку в её волосы, другая пустилась в свободное плавание по изгибам её спины, она сжимала тонкую футболку, пока кончики его пальцев не коснулись оголённого участка её нежной кожи и не скользнули под ткань, чтобы там, нежно поглаживая грудь, чувствовать её твердеющие соски.

На вкус Ева была как карамель и соль. Кейн потерял контроль, судорожно стянул с неё футболку и запустил руки в её штаны, одновременно покусывая тонкую кожу на её шее. Быстрый и путаный пульс бился под его губами.

********

Как шумом прибоя Ева наслаждалась его дыханием на своих волосах, прикосновением его тела к её коже. Руки Кейна сжимали её, гладили волосы, плавали едва ощутимыми прикосновениями по её изгибам, утопая в невозможности насытиться этим моментом. Напряжение электрическими зарядами разлеталось по мастерской.

********

Ещё один шаг, и он прижал Еву к мольберту. Тот пошатнулся, но устоял. Кейн упёрся ладонями по обе стороны от лица Евы, и его губы отдалились от неё на несколько сантиметров, но лишь затем, чтобы мягкий шепот его бархатистого голоса защекотал и её кожу, и её душу.

— Я мечтал об этом, — прозвучало это гораздо невиннее, чем были его мечты на самом деле, где-то на дне его беспроглядных черных глаз мерцали призрачные всполохи — так блестят черные бриллианты под лучами солнца.

Ева ничего не ответила, она могла лишь улыбаться, впиваясь в него взглядом. Кейн с удивлением отметил новые, не замеченные им ранее оттенки: наивность и доброта оказались лишь поверхностным слоем, дымкой, за которой таилось нечто неизведанное. Она не позволила этой мысли развиться. Теперь, когда опьяневшая от счастья Ева чувствовала прикосновение его тела к своему, ею овладело почти осязаемое и всепоглощающее желание. Бедрами она всё плотнее прижималась к его чреслам, ощущая эрекцию сквозь тонкий трикотаж. Кейн прорычал что-то, слова пролетали мимо неё и как пар растворялись в наэлектризованном воздухе. Кровь отлила от головы, сердце выстукивало о ребра гипнотизирующий ритм, глаза Кейна засасывали Еву внутрь его собственной вселенной, неизведанной и опасной.

Он взял её голову двумя руками и практически врезался в неё губами, от чего их зубы столкнулись. Ева пошатнулась, земля ушла из-под ног, задев мольберт, они столкнули его на пол, но, не замечая ничего вокруг, они продолжали целоваться, словно желая проглотить друг друга. Мир растворился в них, а они — в нём. Ева впивалась в него губами, сейчас он принадлежал только ей — его губы, рот, язык. Желание, обжигающее и горячее, собиралось в спазм внизу её живота.

Под их ногами хрустели и стонали кисти, мастихины, палитры, губки, тряпки — всё было беспощадно затоптано. Потеряв остатки разума, они сели на холст, находившиеся там банки и тюбики с грунтом и красками опрокидывались, разбрызгивались и размазывались по полотну, но ничто, кроме друг друга, не могло их взволновать. Не сейчас, не в это мгновение. Кейну было хорошо с Евой, просто потрясающе, с ней он чувствовал себя собой. Он облизывал и целовал её шею, плечи и спину — вся она, до последней клетки, была его добычей. Он хотел, чтобы она принадлежала ему целиком, хотел владеть ею, даже если сама Ева не поняла бы, что она отдаёт. Кейн потерялся в ней, постепенно он лишался разума.

Извиваясь, они сдергивали друг с друга остатки одежды, пока не остались голые, укутанные лишь слоем масляных красок, пишущих на их телах экспрессию древних как сам мир первобытных желаний и намека на нечто большое, о чём говорили их сердца, звучавшие в унисон, словно они были одним большим сердцем, странным образом разделённым надвое.

Её волосы окрасились в голубой, золотистый, белый. Ева изгибалась в его руках, ресницы её дрожали, губы от возбуждения поалели. Тело, покрытое блестящими капельками пота, местами хранило следы его поцелуев — розовые красивые пятна, похожие на распускавшиеся пионы. Спускаясь всё ниже и ниже, он не спешил, упивался моментом, исследовал каждый её миллиметр, находил всё новые чувствительные точки на карте её тела и извлекал из Евы звуки, от которых вскипала его кровь, нёсшаяся по венам с неистовой скоростью. Он играл на ней, словно она была инструментом, а он — гениальным музыкантом.

Ева дышала тяжело и прерывисто, резкими глотками жадно хватая опьяняющий воздух. Редкие порывы влажного солёного ветра приносили облегчение лишь на миг. Кейн высился над ней, большой, широкоплечий, с глазами, настолько охваченными страстью, что ей было страшно посмотреть в них. Капли прохладного пота стекали по его лицу и груди и оседали на её горячем теле словно утренняя роса, рисующая сверкающие дорожки на её коже цвета нежного перламутра. Кейн добрался до самого низа и замер. Каждая черта в ней казалось ему идеальной, чистой, нетронутой.

Кровь его застыла, он почувствовал себя вором, нацелившимся на то, что действительно имело для него ценность. Ева нетерпеливо выдохнула, и все сомнения развеялись как прах, пущенный по ветру, горячая кровь снова помчалась по венам. Указательным пальцем он нежно дотронулся до её полных половых губ, и они податливо раскрылись, словно бутон, давно ждавший этого момента. Ева застонала, почти беззвучно, беспомощно, бедра её попытались сжаться, но Кейн не позволил этому случиться, он прижался к ней губами, языком нашёл затвердевший бугорок клитора, и начал вырисовывать вокруг него круги, сначала мучительно медленно, как будто издеваясь на ней, затем всё быстрее и быстрее. Его язык забирался внутрь неё, Кейн ненасытно впивался в неё, вдыхал её запах. Её стоны шумели в его голове — так весенняя листва шелестит в кронах проснувшихся деревьев. Она задыхалась, словно в бреду шептала его имя, впивалась пальцами в его волосы.

Кейн ласкал твёрдый клитор, и, осторожно раскрывая её, одним пальцем он прокрался внутрь Евы и начал исследовать её неизведанные уголки. Ева была узкой, очень горячей и мокрой. То, что она была нетронутой, сводило его с ума. Нежно посасывая её клитор, Кейн прочувствовал Еву языком, пальцем же он нашел её чувствительную точку и стал ритмично на неё надавливать, постепенно набирая обороты, раскрывая её, подготавливая её для себя… Вдруг Ева задрожала, она изогнулась, жадно хватая ртом воздух, её невидящие и полные блаженства глаза распахнулись. Она пульсировала, сжималась, взрывалась волнами новых неизведанных ощущений, не понимая того, что с ней происходит.

Кейн целовал Еву, глотая её сердцебиение, её неровное дыхание. Они оба скользили по краскам, размазанным по холсту, ставшим приютом их первой любви, их собственной Библией, и каждое их движение, словно новая глава книги, рассказывало их историю. Руками он зажал её запястья, приковывая их к холсту. Коленями он развёл её ноги, медленно опустился вниз, упираясь в мягкие влажные губы и постепенно раздвинул их. Её соки всё ещё стекали по её ягодицам и капали на холст.

********

Перед глазами кружились вихри цветных пятен, я потерялась в реальности, слыша лишь собственную пульсацию, которая, словно шторм, волнами разносила по моему телу ощущения, о которых я даже не подозревала. Мои глаза всё ещё были прикрыты, краска подо мной была холодной и липкой, но сейчас это волновало меня меньше всего. Сильные руки Кейна сжали мои запястья, и он опустился на меня сверху. Я почувствовала, как, упершись между моих ног, он настойчиво раздвигает меня. Я попыталась взглянуть, но Кейн не допустил этого, впившись в меня поцелуем и выдыхая горячий воздух прямо в моё тело, пока его колени держали мои ноги раздвинутыми, а он всё глубже и глубже проникал внутрь. Мы смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша.

— Расслабься для меня, Ева, позволь мне, — нетерпеливо прошептал он, и я послушалась.

Кейн, подсунув одну руку под мои бедра, приподнял их, чтобы было легче проникнуть в меня, и примкнул ко мне бёдрами, погружаясь всё глубже внутрь. Его глаза прикрылись от блаженства, и в этот момент он резко вошёл в меня на максимальную глубину. Резкая боль и ощущение того, что внутри меня что-то лопнуло, заставали меня вскрикнуть.

— Дыши, Ева, — шептал Кейн, — дыши, — его голос проникал глубоко в моё сознание, одновременно с его движениями внутри меня. Я задышала полной грудью, широко открываясь новым ощущениям. Меня захлестнуло это незнакомое чувство потрясающей и невозможной наполненности. Это было странное, ни с чем не сравнимое чувство. Секунду спустя боль ушла, и я уже не хотела, чтобы он останавливался, нуждалась в нём больше, чем в чём-либо в своей жизни. Я подалась бедрами ему навстречу, он застонал, уткнулся лицом в мои волосы и, напрягшись, излился прямо в меня. Он обмяк и всем своим весом навалился на меня, обнимая так, словно больше всего на свете Кейн боялся потерять меня.

Так мы и лежали, глядя друг другу в глаза, теряясь в чувстве того, что нет меня, и нет его. Есть только мы. Цельное, единое мы, нечто не поддающееся делению.

Глава 10

Хочу тебя нарисовать

С прикрытыми веками Ева лежала на холсте слева от него, обнаженная и расслабленная. Её присутствие давало ему чувство умиротворенности. Кейн провёл пальцем по её руке, плечу, обвёл линию лица, казалось, он старался запомнить каждую её деталь для того, чтобы потом нарисовать её именно такой — с легкой полуулыбкой и выразительными невозможно яркими глазами, напоминающими ему миндаль. Он поднялся и медленно вышел из комнаты. Ева ничего не спрашивала, она просто проводила его взглядом.

Мягкий свет, золотистый и тёплый, переплетался с безликими размытыми тенями. Они словно создавали свои картины: сливаясь воедино, в некоторых местах они становились бледнее, в иных — ярче, а где-то и вовсе терялись, как будто рисованные акварелью.

Ева слышала его шаги на лестнице, мягкие и тихие, как стелющийся туман. Повернув голову к дверям, она заметила, как Кейн, одетый только в тонкий слой краски, зашёл в мастерскую с двумя запотевшими стаканами с водой. Ей так хотелось пить, что от вида стекающих вниз сверкающих капель она даже облизнулась. Кейн опустился рядом и протянул ей стакан. Обвив его пальцами, Ева прильнула губами к краю и жадно отпила несколько глотков. Глаза Кейна смеялись. В уголках тёмных глаз обозначились маленькие лучистые морщинки, которые так нравились Еве. Она даже воображала, что это струящийся из него солнечный свет.

Он провел пальцами по её щеке, подбородку и поцеловал в висок. Пальцы Кейна были теплыми, шершавыми и родными. Она прикрыла глаза, прижалась щекой к его ладони. Кейн сел рядом и обнял её. Он пах восхитительно, Ева прижалась носом к его шее, глубоко вдохнула и задержала воздух внутри себя.

— Ева… — шепнул он ей на ухо, и в тот момент, когда она повернулась, их губы вновь встретились. Не закрывая глаз, она целовала его медленно и нежно, ей не хотелось терять ни единой секунды отведённого им времени. Кейн прикрыл глаза, ресницы дрогнули, отбросили на смуглые скулы резкие тени и слились с тенями узоров полупрозрачных занавесках, через которые струился свет высоко поднявшейся луны, что напоминала начиненную монетку из электрума.

Она смотрела на него так, словно видела нечто большее, чем просто лицо и пару глаз, путь даже и необыкновенной глубины, затем она прошлась пальцами от его скул до уголков губ и взволнованно улыбнулась.

— Не двигайся, — сказала она, вставая, и отошла к стене, к которой был прислонен чистый холст с рельефной фактурой, видимо, подготовленный для очередной картины. Казалось, лучше поверхности для запечатления Кейна нельзя было и представить. Он застыл, с интересом наблюдая за тем, как обнаженная Ева, чьи тонкие линии были окутаны нежным лунным светом, собрала с пола краски, схватила кусок картона, плоские кисти и мастихин, и, бросив на него взгляд, подлетела к холсту и нанесла первый штрих. Это была тёмная вертикальная линия, кривая, похожая на ветку ивы, затем ещё один мазок, смелый и энергичный. Было в этом что-то мистическое: ночь, луна, обнажённая девушка с длинными волосами, чье тело было измазано краской, кружилась вокруг полотна словно в трансе. Кейн вспомнил слова Джека Поллока, которого считал своим учителем: истина открывается во время свободного «излияния». Поллока называли Джек Разбрызгиватель как раз за его особую манеру нанесения красок. Он всегда был в движении, подчинённый лишь чистым импульсам своей души.

Вскоре и мастихин оказался Еве не нужен, она отбросила его в сторону и стала накладывать краски пальцами. Кейн внутренне улыбнулся: не многие разделяли его страсть рисовать пальцами, скорее наоборот, противились такой технике, но свои собственные картины он создавал именно так, считая, что мазок получается особенно рельефным, что так он усиливает ощущение материальности изображения, подчеркивает его глубину.

С каждым следующим слоем её замысел становился всё яснее, корявые линии рождали силуэт, несколькими смелыми мазками она вдохнула в него жизнь, и Кейн на картине — таким он себя никогда не представлял — задышал и завибрировал в призрачном свете луны. Казалось, он не сводил с Евы глаз, внимательно наблюдая за тем, как творец возбужденно дорисовывает детали своими тонкими пальчиками и придаёт образу глубину.

Кейн бросил взгляд на полотно, послужившее им ложем, затем он встал, поднял холст и поставил его рядом с картиной Евы. Вместе они создавали идеальный диптих, полный страсти, света, потаённого смысла, который было невозможно увидеть глазами, можно было лишь прочувствовать, окунуться в него и утонуть в экспрессии любви и жизни.

Они стояли обнаженные, рука в руке, и смотрели на картины, словно это были их новорожденные дети. Ева улыбалась, она соединила их пальцы и провела по плечу Кейна тёмную линию.

— Ты моё полотно, — прошептала она и засмеялась.

Кейн возмущенно посмотрел на след от её пальца, с притворным разочарованием покачал головой и попытался схватить её руками. Ева отскочила к стене и прижалась спиной к картине.

— Я дорисовала недостающую деталь, — засмеялась она. Кейн кивнул, поднял с пола тюбик с красной краской, и, не отрывая от Евы хитрого прищура черных глаз, выдавил субстанцию на свою ладонь, затем повторил то же с охристой и золотой красками, пока его большая ладонь не превратилась в настоящую палитру.

— Уроки экспрессионизма, — хохотала она, отбрасывая назад волосы, окрашенные радужными полосами красок. В её глазах плясали озорные искорки.

Уголок рта Кейна, подскочив вверх, наметил хитрую улыбку, и тут же он запустил краской в Еву. Заливаясь смехом, она увернулась, и яркое пятно взрывной экспрессии, брызгами разлетаясь в стороны, оставило на полотне огненный фейерверк. Брызги попали и на неё, оросив обнаженную кожу спины.

Кейн взял себя за подбородок, рассматривая результат взглядом опытного критика. Обернувшись, Ева ахнула. Краска попала прямо в грудь нарисованного ей Кейна, словно его сердце пылало, а языки пламени вырывались наружу, расползались далеко за пределы картины, охватывая огнём и второе полотно, словно соединяя их воедино. Проблески золотой краски создавали удивительный эффект огня, летящих искр, как будто его сердце пульсировало и билось.

— Потрясающе! — взвизгнула в возбуждении она, и пока Кейн наблюдал за тем, как подпрыгивает её грудь, в ладонях Евы уже оказался яркий микс из нежно-голубого и серебристого.

— Нет, нет, нет, — запротестовал Кейн, заметив, что она целилась в его картину, на которой читались силуэты её тела, его ладоней и их слияния. Картина по его мнению была идеальной: цвет словно растворялся в воздухе, и всё остальное было бы здесь лишним. Ева прицелилась и бросила свой снаряд, Кейн едва успел загородить полотно собой, и его большой спины едва хватило на то, чтобы закрыть собой середину картины, где был её силуэт. Масло врезалось в его спину и брызгами разлетелось вокруг. Ева смеялась, но ровно до тех пор, пока она не увидела лицо Кейна Реймура.

Нечто опасное и непредсказуемое мелькнуло в его глазах. Он схватил её за руку, притянул к себе спиной и прикусил шею. Ева выдохнула вместе с порывом свежего воздуха, влетевшего в окно, она отбросила голову назад и оперлась ладонями о полотно, отпечатывая этот момент навсегда там, где голубая краска брызгами наметила крылья, где неуловимые блики сверкали серебром.

*******

Он склонился надо мной, целуя пульс на моей шее, теряясь в моих волосах. Я не понимала, как все эти годы я жила без него, без его черных глаз и совершенного лица, без его нежных рук и голоса, от которого замирало моё сердце. Мне казалось, что более идеального момента нельзя было и придумать, мне чудилось, что я стала им, а он — мной. Когда я потеряла ощущение самой себя, когда его губы нашли мои, я умерла и родилась заново. Кейн стал моим создателем, творцом, художником, создающим новые образы, которые родились в его душе. Кейн подарил мне жизнь.

Мы любили друг друга, пробовали друг друга на вкус, дышали и наполнялись друг другом, прижимались друг к другу телами, словно этого нам было мало. Мы любили, насыщаясь неровным дыханием и сердцебиением, нежными касаниям и трепетом, переворачивающим всё наше существо. Мы наслаждались этим моментом, секундой, словно эта ночь никогда не закончится. Мы не заботились ни о чём, кроме этого момента.

Я любила его руки, я любила его губы, я любила его всего, я любила Кейна, я ощущала себя живой, принимая его в себя всего без остатка — и его тело, и его душу. Я не могла сравнить это ни с чем.

Обрывая моё дыхание, Кейн делал толчок и забрался так глубоко, что, казалось, доставал до самого моего сердца, после он подавался назад, чтобы делать это снова и снова. Впиваясь в холст, мои ладони оставляли красные опечатки рук там, на крыльях из серебристых брызг. Его ладони легли поверх моих, две пары рук — две судьбы, сплетённые вместе.

Глава 11

Моё первое знакомство с реальным миром

Мелкая насыпь щебенки глухо шелестела под колёсами велосипеда, пока я пробиралась вглубь большого переднего двора. Вот я и дома. По обе стороны расположились любимые розовые кустарники мамы. Немного поодаль стояли беседка и две лавочки из светлого мрамора. В детстве я часто играла здесь, воображая, что это мой собственный замок, спрятанный в колючих розовых кустах.

Я поставила велосипед на прежнее место и, стараясь не шуметь, вышла из гаража. Стояла пугающая тишина: ни ветра, ни единого звука, как будто мой дом превратился в голливудские декорации — бутафорский фасад и даже напольные вазы с высохшими георгинами были как настоящие. Стряхнув с себя паутину мрачных мыслей, я подошла к беседке, поднялась по ступеням и, сев на перила, прислонилась головой к колонне. Вдалеке огнями мерцал ночной Лос-Анджелес, его сияющее сердце пульсировало в унисон с моим. Где-то там, чуть севернее от меня, где виднелся покрытый туманом океан, остался Кейн. Мириады звезд мерцали как маленькие светлячки, перешептываясь на неизвестном мне языке. Одна из них была нежно-лилового цвета, она то становилась ярче, то снова затухала и вдруг, сорвавшись, полетела сквозь кобальтовое небо вниз. Я затаила дыхание и загадала желание… Одно единственное…

Я посмотрела на дом, желая убедиться в том, что все спали. Так оно и было. Не спали лишь мои воспоминания о сегодняшней ночи да мой отец — в его кабинете всё ещё горел свет. Спрыгнув с перил, я медленно подошла к дверям, тихо отперла замок и прокралась внутрь, пока никто меня не увидел.

В доме было темно и тихо. Я поднялась в свою комнату и, увидев своё отражение в зеркале, расхохоталась: волосы торчат в разные стороны, глаза безумные, глупая улыбка на все лицо, отпечатки его пальцев виднелись везде, где кожа была оголена. Я залезла под душ, включила горячую воду, и бесконечно долго мылась, пританцовывая и играя с клубами пара.

Внезапно я почувствовала острую необходимость обнять отца. Мне хотелось поговорить с ним, казалось, во всей Вселенной он был единственным человеком, способным меня понять. Отец никогда не ложился рано и, наверное, он, как всегда, работал в кабинете.

Я подошла к комоду, открыла верхний ящик и, вытащив оттуда любимую фланелевую пижаму, отправилась на кухню. Свет во всём доме давным-давно потушили, было очень тихо, поэтому даже мои лёгкие шаги звучали слишком громко. Я не стала включать свет на кухне. Открыв холодильник, я достала два карамельных конуса и направилась с ними в папин кабинет. В детстве, когда мне было одиноко, или я не могла уснуть, я всегда приходила к нему, забиралась на его колени и засыпала. Даже если отец был занят, он бросал все свои дела и проводил со мной время, обнимал меня, забирал все тревоги, и я вновь чувствовала себя в безопасности, в одно мгновение забывая обо всех своих страхах.

Поднявшись на цыпочках второй этаж, я подошла к двери кабинета и услышала его голос.

— Рон, тупица! — крикнул отец, — я даю тебе последний шанс, конченый ты ублюдок, если завтра товар не будет у меня на складе, я собственноручно тебя расчленю! Ты меня понял?!

Я замерла в удивлении, услышав крики отца, ведь мне казалось, что он и злиться-то не умеет. Последовало молчание. Он слушал, что говорила ему трубка.

— Меня вообще не интересует, кто в этом виноват! Ты ещё спрашиваешь?! Я хочу, чтобы ты засунул дуло в вонючую жопу этого мудака и вышиб из него всё его черное дерьмо. С Ван Гогом я сам разберусь, ты понял?! Работай, — сказал он уже более спокойным тоном, — для исполнения этого заказа ты можешь нанять кого угодно. Но Ван Гог не должен обо этом знать.

«Мой товар? Ван Гог? Простелить кому-то…» — у меня подкосились ноги, и я уже собралась было удрать, пока не услышала ещё что-нибудь, как вдруг прогремел голос Пола.

— Как долго ты собираешься держать Ван Гога? Если бы не он, мы получили бы всё бабло и не делились с ним половиной прибыли. Этот ублюдок мне поперёк горла встал! Если ты дашь добро, я с удовольствием уберу его да заберу всё то, что должно было принадлежать нам, но сейчас почему-то висит на стенах его дома. Наверное, он смеётся над нами каждый раз, когда смотрит на свою коллекцию.

— Успокойся, мой мальчик, — ровным голосом сказал отец, — всему своё время. Пока он нам нужен, но как только придёт момент, ты лично его уберёшь. Убив Ван Гога сейчас, мы развяжем войну, и это сыграет против нас, — кресло скрипнуло, послышался стук стекла, затем — плеск, — и потом, наше с Ван Гогом сотрудничество приносит мне больше денег, чем всё остальное. С какой стати я буду убивать курицу, несущую золотые яйца? Он мастер своего дела, на самом деле, нет никого лучше Ван Гога. Никто не сможет подделать картины так, как это делает он! Они даже экспертизу проходят без проблем. Вот если бы узнать его секрет… — рассуждал отец. Пол пробурчал что-то невнятное, — почему больше никто не может делать такие копии? Ведь талантливых художников масса, но никто из них и близко подобрался к его уровню мастерства. Как бы я не относился к нему лично, я признаю, что, во-первых, он гениальный засранец, а, во-вторых, его мозги стоят сотни других.

— Не настолько он и хорош, — сквозь зубы процедил Пол.

— Огромный недостаток Реймура состоит в том, что он не поддаётся контролю. Он и есть орган управления, а это мне не выгодно. С другой стороны, ты помнишь, как он сработал в Мюнхене? До сих пор никто даже и не заподозрил, что в музее висит суррогат! Никто! Восхищает то, как он смог за считанные дни самостоятельно организовать операцию. Поэтому пока Ван Гог будет жить, — вынес вердикт отец, а я едва удерживалась на ногах. За одну минуту я узнала о бизнесе папы и о Кейне больше, чем мог переварить мой мозг. Теперь я поняла, как оригиналы картин оказались в коллекции Кейна. Прекрасно разбираясь во всех аспектах живописи того времени, он создавал гениальные копии, а потом подменял ими оригиналы, принадлежавшие музеям. Часть картин шла на продажу, часть — он оставлял себе. По всей видимости, это было лишь одно из направлений деятельности, и я боялась предположить, чем занимались остальные. Отец кашлянул, и я вновь превратилась в слух, теперь я собиралась дослушать всё до конца. Любопытство взяло верх, — нужно убить верных ему людей и заставить его сомневаться во всех и каждом. В этом бизнесе всегда нужно быть начеку, если хочешь дожить до пенсии, — рассмеялся отец. Его громкий голос вибрировал глубоко внутри меня, — когда дело касается бизнеса, ты должен отбросить личное, не стоит примешивать к нему свои эмоции. Запомни это, мой мальчик, в этом деле твой лучший друг — холодный расчётливый разум, не связанный с твоими яйцами.

— Ничего личного, Фред, — начал оправдываться Пол, — нам приходится делить с ним рынок, он отбирает у нас наши собственные деньги.

— Перестань нести хрень, Пол! — отец повысил голос, — ты просто точишь на него зуб с того самого дня, когда он танцевал с Евой в саду. В чём твоя проблема?

— Ни в чем, — сквозь зубы ответил Пол, — я дождусь того дня, когда я смогу прострелить ему затылок и размазать его мозги по ковру, так же, как ты сделал с его папашей.

Земля ушла из-под ног, я прислонилась к стене и прикрыла глаза, подслушивать было гадко, но ещё гаже было осознание того, что мой отец вовсе не был бизнесменом. Он был жестоким человеком и бандитом и собирался убить мужчину, которого я любила! Когда он заговорил снова, я вздрогнула, ледяная волна отвращения прошла сквозь моё тело.

— Я обещаю тебе, сынок, всё будет именно так, как ты хочешь, потому что это совпадает с моим желанием, но сейчас брось эту сопливую хрень и иди работай. Ван Гог этот рынок создаёт и контролирует, и пока мы с ним в одной упряжке, всё останется, как есть.

— Да, босс, — произнёс Пол, и я услышала быстро приближающиеся шаги. Убирать было слишком поздно. Дверь распахнулась, и я столкнулась взглядом с двумя голубыми льдинками его глаз.

— Ева, — удивлённо воскликнул Пол, — что ты здесь делаешь в такое время? — он прищурил глаза.

Не зная, как мне поступить и как бы поправдоподобнее соврать, я растерянно заморгала — врать я ни черта не умела. От услышанного голова раскалывалась пополам. Мой отец был конченым отморозком, а человек, которого я безумно любила, был едва ли лучше него. Вдруг я поняла, как мало знала о мире, в котором я живу. Всё оказалось сплошным обманом, а я была лишь нелепой принцессой из воздушного замка. Люди вокруг меня были не теми, за кого я их принимала. В одно мгновение мой прежний мир сгорел, моя душа заполнилась его пеплом и сажей, свободно дышать я больше не могла. Забыв обо всём, включая и место, в котором я находилась, я просто стояла на пороге и продолжала моргать.

На мне была только тонкая майка и пижамные шорты. Об этом я вспомнила лишь тогда, когда нескромный взгляд Пола вернул меня на Землю. Он жадно шарил по моей груди, оголенному животу и ногам. Жалкая тварь, называющая себя мужчиной, ничтожная самодовольная кукла!

— Отойди, — резко сказала я, проскальзывая мимо Пола — это я должна спросить, что ты делаешь ночью в моём доме! Папуль! Я принесла фисташковое мороженое, как ты любишь! — мои конечности всё ещё дрожали, и всё же я неплохо справлялась с ролью примерной доченьки, захотевшей посидеть на папиных коленях. Я была противна себе, наверное, его гены — гены вруна — передались по наследству и мне.

Отец расплылся в улыбке.

— Не могла заснуть, принцесса? — спросил он, протягивая руку. Его глаза изучали моё встревоженное лицо. «Какой гениальный актёр», — подумалось мне, — «он мог бы легко получить «Оскара» за роль лучшего отца».

Я кивнула, усаживаясь на стол рядом с ним. Мои колени дрожали, я впервые смотрела на отца как на совершенно незнакомого мне человека. Впервые я задумалась о том, что вообще я о нём знала.

— Ты можешь идти, — сказал он Полу, который всё ещё стоял в дверях и пялился на меня. Моя неприязнь к нему переросла в резкое отвращение, мне захотелось пнуть его ногой куда-нибудь между ног, чтобы он хорошо запомнил этот миг.

— До завтра, — попрощался он, глядя на меня, и послушно вышел из комнаты.

— Не забудь закрыть дверь с той стороны, — крикнула я ему вслед, сгорая от желания хоть как-то его поддеть.

— И с какой это стати ты сказал «до завтра»? Завтра мой день рождения, и я не помню, чтобы присылала тебе приглашение!

Конечно, это была пустая издёвка. Полу и его семье приглашение было не нужно. Они присутствовали на всех праздниках на правах близких родственников, но упустить шанс поддеть этого засранца ещё разочек я не хотела.

— Завтра, — Пол улыбнулся, его белые ровные зубы сверкнули в полутьме коридора, — тебя ждёт сюрприз!

— Ты собираешься отрезать свои яйца у меня на глазах и приготовить из них яичницу? — выплюнула я под влиянием адреналина. Отец поперхнулся выпивкой.

— Ева! — укоризненно воскликнул он.

— Вали, Пол! — рыкнула я.

С недоброй ухмылкой он кивнул и закрыл за собой дверь.

Всё внутри меня замёрзло от того, как он произнёс слово «сюрприз».

— Пап, что происходит? Почему он ведет себя так, словно… Я не знаю… Словно он твой сын!

— Он мне как сын, Ева, — ответил отец, наливая себе ещё. Он уже был изрядно выпившим, — ты должна понимать некоторые вещи, даже если это ранит. Я не вечный.

Господи, опять двадцать пять! Мне уже начало казаться, что сегодняшний день никогда не закончится. Один сюрприз следовал за другим.

— Пап! Перестань! — я ненавидела, когда он так говорил. Кем бы он ни был в бизнесе, он оставался моим любящим и заботливым отцом.

— Милая, в этом нет ничего ужасного, — он погладил меня по спине, — никто не вечен. Главное, в конце концов, не сколько ты прожил, а во имя чего. Я живу для тебя, детка. Ты самое дорогое, что есть у меня. Я никогда не скрывал того, что не испытываю сильной привязанности к Кире. Я забочусь о ней, по-своему люблю её, но это не сравнится с тем, что я испытываю к тебе, — он посмотрел в мои глаза, заправляя пряди волос за уши, — только не к тебе.

— К чему эта длинная речь? — спросила я, и всё внутри меня сжалось, когда он шумно вздохнул.

— Если со мной что-то случится, я должен быть уверен в том, что рядом с тобой будет надёжный человек, который позаботится о тебе, продолжит моё дело, сможет управлять всей командой, — он снова сделал глоток, — придёт время, и Пол встанет у штурвала, и я хочу, чтобы ты была с ним, в безопасности. Он тот, кому я доверяю.

— Пап, — мой голос и всё моё тело дрожали, — я ведь даже не люблю его.

— Любовь часто приносит только боль, Ева. Я познал любовь, и остались у меня лишь воспоминания и ты.

— О чём ты говоришь? — спросила я, чувствуя, как вспотели мои ладони.

— Ни о чём, детка, — произнёс он, пытаясь замять эту тему. Глаза его были грустными.

— Рейчел не моя мама, ведь так? — сказала я тихим голосом. Я блефовала в надежде выяснить правду. Кира всегда меня отвергала, обзывала подкидышем, потому что на отца с мамой я была походила не больше, чем яблоко — на огурец.

Он сдвинул к переносице густые черные брови, каждая мышца на его лице напряглась.

— Откуда? — вымолвил он лишь одно слово. Единственное слово могло убить. Я смотрела на него, потеряв дар речи, — Ева, кто тебе рассказал? — произнёс он по слогам.

— Расскажи мне о ней, — мои догадки подтвердились, и я, словно упав на самое дно, едва могла шептать от боли, — пожалуйста.

Отец сглотнул и отвел нетрезвый взгляд в сторону, откидываясь на спинку большого кожаного кресла.

— Мила, — сказал он с болью, словно каждое слово кто-то вырезал на его коже ножом, — так её звали, — он замолчал, едва заметно постукивая указательным пальцем по столу, одному Господу известно, как я любил её, — сказал он с горечью и перевёл взгляд на меня, — ты очень на неё похожа, Эванджелин.

Я молчала, силясь не заплакать. Слишком много открытий за один день. Отец с трудом подался вперёд, выдвинул дальний правый ящик, вынул из его недр портмоне из потертой старой кожи и распахнул его передо мной.

— Это фото было сделано в день её смерти, — сказал он, не отрывая взгляд от старой пожелтевшей фотографии.

Кажется, земля пошатнулась. Я взяла бумажник и стала изучать запечатлённые на фотоснимке лица. Отец, хоть и постарел, был похож на себя, только вот выглядел он по-настоящему счастливыми. Папа стоял в обнимку с молоденькой девушкой. Он был ещё молод, с чёрными вьющимися волосами и небольшой бородкой, а она — совсем юной, с длинными белокурыми волосами и улыбкой на красивом лице. 12 августа 1996 года. 11 часов 32 минуты. Но действительно меня поразило то, как они смотрели друг на друга. Я никогда не видела у папы такой улыбки, даже когда он улыбался мне.

— Для меня она была самым прекрасным человеком. Настоящим ангелом, посланным для того, чтобы сделать мне самый большой подарок, а потом исчезнуть навсегда, — он погладил мои волосы, — Мила подарила мне тебя.

— Что случилось? — спросила я, едва сдерживая слезы.

— Это была трагическая случайность. Она оказалась не в том месте, не в то время и… — он сжал руку в кулак, — и не с тем человеком. Мила погибла за два дня до своего двадцатилетия.

Господи, она была совсем ребенком, и у неё уже была я. Отцу исполнилось 62, а ей было бы сейчас 37, значит он был старше неё на целых 25 лет! Я размышляла, глядя на фото, с которого улыбались совершенно чужая красивая девушка и отец, чьи глаза казались темнее грозового неба.

У меня был миллион вопросов, но я прикусила свой язык. Отец был слишком пьян и расстроен. Теперь понятно, почему он так любил меня. Я была единственным, что осталось у него от любимой женщины.

— Сейчас ты понимаешь, почему я хочу оградить тебя? Я хочу, чтобы ты была в безопасности, чтобы рядом с тобой был надёжный человек. Ты выйдешь замуж за Пола.

— Я не могу быть с Полом! Он может быть твоим преемником, но это вовсе не значит, что я должна выйти за него, ты ведь это не всерьёз?!

Отец посмотрел на меня таким взглядом, что я потеряла дар речи.

— Ты не станешь оспаривать моё решение, и больше обсуждать этот вопрос мы не станем! — его голос был не просто грозным, он выражал опасность.

— Я люблю другого, — промямлила я. Выражение «перекошенное лицо» вдруг обрело для меня смысл. Одна бровь полезла вверх, левый глаз дернулся, губы, словно гнутая проволока, расчертили его массивную челюсть, смуглая кожа окрасилась в трупно-серый цвет. Опасаясь узнать буквальный смысл ещё и фразы «наложить в штаны», я выскочила за дверь прежде, чем он успел что-либо сказать, и быстрыми шагами, почти бегом, скрылась в своей комнате.

Захлопнув дверь, я упала на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, заплакала. Хотя нет, я разрыдалась! Хотелось исчезнуть, раствориться, умереть и никогда больше не рождаться. Он не мог, не имел права так поступать! Я любила Кейна. Я ЛЮБИЛА КЕЙНА РЕЙМУРА. Человека, которого хотел убить мой отец, Пол и, по всей видимости, ещё пара-тройка тысяч людей. Мой отец не бизнесмен, а Кейн никакой не художник. Это всё гребаная выдумка.

Теперь я поняла, почему Пол тогда кричал на Кейна. Я поняла почему в нашем доме охраны было больше, чем в Букингемском дворце, я поняла, почему отец не выпускал меня из дома без вооруженного водителя никуда, и лишь иногда, когда его не было рядом, мне удавалось улизнуть одной. Именно такой случай и представила мне судьба сегодня. В некотором роде он стал механизмом, запустившим череду последующих событий. Я сердцем чувствовала, что это было только начало.

Глава 12

Желанный подарок

Иногда нужно отказаться от всего,

что тебе дорого, чтобы получить то,

что тебе действительно нужно.

Я сидела на краю кровати в вечернем платье из темно-синего струящегося щелка и смотрела на картину. Целый час я не могла выйти из оцепенения, словно пребывая в состоянии каталепсии. Гости уже собрались и мама… Рейчел — наверное, называть её так будет правильнее — два раза заходила узнать, готова ли я. Я не была готова, мне не хотелось видеть ни одно лицо. Ни одно, кроме лица Кейна. Мне даже дышать не хотелось.

Я вздрогнула, когда в дверь постучались.

— Да? — сухо ответила я. Рейчел заглянула внутрь.

— Ева, милая, тебя все ждут. Спускайся, пожалуйста.

— Хорошо, мама, — я заставила себя произнести это слово.

Рейчел нахмурилась и, шагнув в комнату, тихо прикрыла дверь.

— Девочка моя, — она подошла ближе и присела рядом со мной на кровать. Я посмотрела на неё. Смуглая, черноволосая с красивыми светло-карими глазами цвета грецкого ореха, вокруг них были морщинки, которые я так любила. Рейчел всегда относилась ко мне с любовью и ни разу не дала мне понять, что я не была ей родной дочерью. Мне даже казалось, что она старается уделять мне больше внимания, чем Кире. Она безумно любила отца, и её любовь к нему распространялась и на меня.

— Ты сама не своя, — тихо промолвила она.

— Я в порядке, — соврала я, улыбаясь.

— Мне так не кажется, — она нежно провела ладонью по моей голове, — ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной, я всегда рядом.

— Я знаю, — прошептала я и положила голову на её плечо.

— Однажды, — Рейчел откинула назад мои волосы, — моя мама сказала мне одну важную вещь, которую я смогла понять лишь годы спустя. Тогда она сказала мне, что женщина — это уникальное создание, даже упав на самое дно, разбившись на части, она способна собрать свою душу по кусочкам и стать ещё лучше и сильнее. Но со временем я поняла ещё более важную вещь. Невозможно вернуть то, что осталось в прошлом. Нужно уметь отпускать, идти вперед и никогда не оглядываться.

Я смотрела на неё, комкая между пальцами белоснежную простыню. Ни одно слово не желало выходить из моего рта, поэтому я просто кивнула.

— Никто не проживет за тебя твою жизнь, не примет твоих решений, это можешь сделать только ты. И пройдя через многие вещи, ты можешь научиться быть счастливой и воспринимать удары судьбы с улыбкой. Нужно лишь помнить о том, что ночь не длится вечно, и за закатом всегда приходит рассвет. А теперь, пойдём, милая, сегодня большой день, — Рейчел всегда казалась мне очень умной женщиной, которая умела найти нужные фразы, чтобы успокоить меня, она всегда давала мне надежду и веру в настоящее и будущее. На этот раз её слова произвели всё тот же чудодейственный эффект и тронули моё сердце. Я смотрела на неё с признательностью и слегка улыбнулась. Рейчел не была виновата в произошедшем, и всё, сказанное ей, исходило из глубины её сердца. Присутствие Рейчел немного успокоило меня, и я потянулась за её рукой. Вдруг я поняла, что я не могла лишить её права быть моей матерью, ведь именно она была ею на протяжении всех 18 лет моей жизни, другой у меня не было. Мама была права: на самом деле, жизнь только начинается.

*****

— Сегодня большой день, — потеснив музыкантов, отец вышел на нашу маленькую импровизированную сцену. Он уже был навеселе и лучезарно улыбался гостям. Одет он был в белые брюки и рубашку шафранового цвета, — моей любимой девочке исполнилось восемнадцать лет. Я ждал этого дня, наверное, больше, чем кто бы то ни было, — он повернулся ко мне, улыбаясь, — ты самое ценное моё сокровище, подарок, посланный Богом. Каждый день с тобой — это праздник. Смотреть, как ты растёшь, превращаешься в прекрасную девушку — благословение. Я хотел бы разделить с вами некоторые моменты нашей жизни, — отец сделал красивое движение руками, и все взгляды устремились на проекционный экран.

Зазвучала тихая музыка и замелькали картинки. Они сменяли друг друга одна за одной как цветные стеклышки калейдоскопа. Боже, зачем это! Вот я лежу в кроватке, совершенно голая, и сосу резинового медведя, а вот я улыбаюсь во весь свой беззубый рот и смотрю на папу, затем я делаю первые шаги, держа его за руку, а вот гости видят фотографию, сделанную на пляже в Мексике, мне лет пять, мы с папой построили огромный замок из песка, дальше вспоминаю свой пятнадцатой день рождения: я сонная, в пижаме, а они с мамой завались в комнату с утра пораньше, чтобы поздравить меня, и, наконец, на экране появляется фотография, снятая в мой прошлый день рождения. Вдруг вспыхнул направленный на меня яркий свет, и на экране появилось моё лицо в режиме реального времени. Глаза, круглые как тарелки, большие и чёрные. Последовал оглушительный взрыв фейерверка, озаривший всё вокруг золотистым светом. Я вздрогнула и закрыла глазами, пытаясь восстановить зрение. Цветные пятна света прыгали передо мной словно огненный дождь.

Шагнув назад, я оступилась и врезалась в кого-то.

— Прошу прошения, — извинилась я и торопливо обернулась, стараясь сфокусировать взгляд.

— С днём рождения, детка, — прежде, чем его лицо приобрело чёткость, сквозь крики гостей я услышала до боли родной голос. Я забыла, как дышать, сердце, кажется, пропустило удар и забилось с неистовой силой.

— Ты пришел, — прошептала я одними губами, расплываясь в улыбке.

— Разве я мог забыть? — Кейн улыбнулся в ответ. Внутри меня всё ликовало. Я смотрела в его яркие глаза и думала, что умру от счастья.

Кейн держал в руках огромный букет из больших золотистых подсолнухов. Я удивлено переводила взгляд с него и на цветы, словно сошедшие с моего полотна.

— Спасибо, — сказала я, мой голос предательски дрожал.

— На тебя похожи, — он протянул цветы.

— Такие же колючие? — пошутила я.

— Такие же солнечные, — ответил Кейн.

— Пойдём, — я потянула его за собой, оглядываясь по сторонам, никому до нас не было дела, гости, увлечённые фейерверком, смотрели наверх, — здесь ничего не слышно.

Кейн последовал за мной в глубину сада. Звуки музыки и голоса становились всё тише. Мы вышли на террасу, окружённую колоннами и кустами жимолости, распространявшей дурманящий аромат. Впереди как на ладони раскинулся Лос-Анджелес, город, погрязший в фальшивых улыбках фальшивых людей и их фальшивых целях. Город, где каждый был приезжим, город, который не становился домом ни для кого. Транзитная точка, Неверленд. Город, похожий на постоянно меняющиеся дорогие декорации к фильму — всё выглядит настоящим, но ничто таковым не является. Город, утонувший в мёртвых мечтах и эгоизме. Современная Атлантида.

Я прижала подсолнухи к себе, чувствуя себя счастливой. Я поняла: не важно, где я, не важно, что творится вокруг. Мой дом там, где Кейн.

— Сегодня солнце светит для меня даже ночью, — я повернулась к Кейну, который безотрывно смотрел на меня. Его не волновала красота и блеск огней там внизу, фейерверки, освещающие ночное небо золотистыми искрами и даже луна, которая сегодня напоминала большой серебристый медальон. Он смотрел на меня. Не сдержав улыбку и ощущая щекот в груди, я прикусила нижнюю губу.

— Ты невероятно красивая, — произнес он, приближаясь.

Я не могла оторваться от его глаз. Кейн подошел ближе, и запах его парфюма заполнил мои легкие, прикоснулся к моей коже. Он протянул руки и откинул назад мои волосы, что-то блеснуло в его руках, и на моей груди появилась подвеска. Маленький ангел, расправивший тонкие ажурные крылья и распахнувший руки, устремил свой взгляд наверх, к небу. В груди его сверкало маленькое рубиновое сердце. Искрясь в огнях фейерверка, оно словно билось и трепетало.

— Боже, Кейн! — восхищенно сказала я, сжав ангела в ладони.

— Так меня ещё не называли, — он смеялся, а я просто смотрела на него влюблёнными глазами и умирала от счастья.

— Ты мой ангел, — с нежностью сказал Кейн, поправляя подвеску на моей груди, затем он резко прижался своими губами к моим. Пьянея, я вдохнула выдохнутый им воздух. Его руки сжимали мой затылок, притягивая к себе, насколько это было возможно.

— Ты мой бог, Кейн, — шептала я, наши языки переплелись, одна его рука блуждала в моих волосах, другая — гладила мои плечи и спину.

— Не говори так, — хрипел он мне в рот, — я не стою тебя.

— Ты стоишь всего, что есть в этом мире, ты самый лучший, ты восхитителен, Кейн. Я люблю тебя, — произнесла я неожиданно для самой себя, это был крик, сдержать который я не сумела. Кейн застыл, мне показалось, что он перестал дышать.

— Ева, — выдохнул он, отступая на шаг, — ты не можешь меня любить. Я самое большое дерьмо, которое может встретиться тебе в жизни. Ещё когда я сосал палец в утробе у матери, для моей задницы уже было заказано VIP-место в аду.

— Не говори так, пожалуйста, — качала я головой, — ты сам не знаешь, кто ты. Так сложилась жизнь. Никто из нас не выбирает место рождения и начала пути, но мы можем выбрать дорогу, найти цель, то, ради чего стоит жить. Я нашла тебя!

**********

Словно обратившись в камень, Кейн стоял без движения. Ему казалось, что свинцом заполнились не только его ноги и руки, но даже язык. На секунду, целуя Еву, он снова почувствовал себя счастливым, но внезапно она призналась ему в любви. Вот, что чувствует человек, падающий на землю с огромной высоты: не в силах вздохнуть во время полета и невесомости, ты понимаешь, что через секунду ты ударишься о землю так, что дышать тебе больше не придётся. Больше всего он боялся причинить ей боль, на этот раз ему действительно было не всё равно. С удивлением он понимал, что его сердце наполняется лёгкостью и радостью, что он словно бы поднимается над землёй, думая о Еве. Рядом с ней, во время их объятий, его переполняло чувство бесконечного счастья. Он не имел права поступать с ней нечестно.

— Это ты сейчас так думаешь, — говорил он, — потому что ещё никогда не любила прежде. У тебя вся жизнь впереди, долгая, счастливая. У тебя будет семья, дети, любящий муж…

— Ничего больше не говори, — её подбородок дрожал.

Кейн схватил Еву и крепко прижал к себе, губами он вытер с её щеки слезу. Он осыпал поцелуями нежную кожу её лица, её нос, глаза, ресницы, губы.

— Я не должен был приходить, — говорил он, не отрывая от неё губ. Ева плакала. Он чувствовал себя никчемным созданием. Вряд ли Кейн смог бы припомнить все те разы, когда самки закатывали ему истерики, их слёз хватило бы, чтобы заполнить Байкал, но только сейчас это по-настоящему тронуло Кейна, и этот факт нормальным совершенно не был. Кейн Реймур не имел слабостей, не имел никакого чертово права на слабости!

— Тогда зачем ты пришел? — глаза Евы всё ещё были прикрыты. Вопрос на миллион, ответить на который Кейн не мог даже самому себе.

— Мать твою, Ван Гог, на этот раз тебе точно пришёл конец! — прогремел голос Пола у них за спиной, — объясни всем нам, какого черта твоя дохлая задница делает в доме Фреда, и какого черта твои мерзкие лапы лапают мою женщину!

Его женщину? Кейн замер. За эти слова он захотел выдрать его сердце через его же задницу! Ева стала его наваждением, причиной его сумасшествия. Его мозг, по всей видимости, совсем перестал работать, потому что он был уверен, что сделает всё, чтобы этот холеный мудак больше не заглядывался на его девочку… Его девочку? Господи Иисусе, Кейн вдруг понял, как далеко зашло дело, и с неожиданным спокойствием он осознал, что его судьба ему просто безразлична, он вздохнул. Ева дернулась, но он не выпустил её из своих рук, не позволил. Кейн знал, чем рисковал, решив заявиться на её день рождения. Он прекрасно осознавал последствия, и был готов заплатить за свои ошибки.

Послышался щелчок взведённого курка.

— Повернись, блядь, ко мне, сукин сын, — рычал Пол, — я хочу смотреть тебе в глаза, когда твой гнилой мозг разлетится по балкону.

— Пол, — испуганно вскрикнула Ева, — опомнись!

В это мгновение Кейн сожалел лишь о том, что, возможно, Еве придётся увидеть чью-то смерть. Но так как Кейн планировал прожить долгую и счастливую жизнью, полную приключений, и переделать множество незаконченных земных дел, сдохнуть должен был именно Пол.

— Отойди от него, — голос Пола звучал угрожающе, — никто не смеет прикасаться к тебе! Ты меня слышала, Ева, — рычал он с перекошенными лицом, — иди сюда!

Мудак, на всю голову отмороженный молокосос. Пол ни хрена не понимал, в какое дерьмо он ввязывался.

— Ты не посмеешь, — сказала Ева, — отец тебя убьет.

Глава 13

Добро пожаловать в мою сумасшедшую жизнь

Кейн продолжать держать Еву.

— Заткнись! — крикнул Пол и, шагнув к Кейну, приставил дуло к его лбу.

— Пол, пожалуйста, — её голос превратился в жалобное скуление. Ева никогда не видела его таким. Он был невменяем. Зрачки во всю радужку, глаза впали, губы дрожали, приоткрывая оскал зубов, — я сделаю всё, что ты захочешь.

Пол ухмылялся, вдавливая дуло в покрасневший лоб Кейна. Чокнутый на всю голову мудак! Одному дьяволу известно, какие мысли мелькали в его голове. Всё, что происходило сейчас, было её виной. Ева хотела сделать хоть что-то, она искала правильные слова, чтобы остановить Пола от необратимой ошибки, но её разум подсказывал, что сейчас всё будет бесполезно, Пол просто не услышит её слов, ведь безумство никогда не понимало разум. Полные ярости и сумасшествия глаза Пола не выражали ни капли понимания. В этот момент Ева, наконец, поняла, почему люди молятся Богу, Бог был последней инстанцией, куда мог обратиться человек в тяжелую минуту, когда все остальные средства были уже перепробованы, и никакой надежды не оставалось. Ева молилась Богу. В обмен на жизнь Кейна она была готова отдать всё, даже пожертвовать собой ради него.

— Сначала отойди подальше от этого сукина сына, я не хочу, чтобы ты запачкалась его кровью, — Пол ещё сильнее вжал дуло пистолета в лбу Кейна.

— Умоляю тебя, Пол, — всхлипнула Ева.

— У меня должна быть очень веская причина оставить его в живых, — процедил он.

«О да!» — подумал Кейн, — «я дам её тебе прямо сейчас!»

Палец Пола дрогнул на курке, Ева всхлипнула, оставаясь подле Кейна.

— Добро пожаловать в мою СУМАСШЕДШУЮ жизнь, — тихо произнес он, посмотрев ей в глаза, — выпустив Еву из рук, Кейн взглядом велел ей отойти. Она молча покачала головой, как бы говоря, что не хочет его отпускать.

— Пожалуйста, Ева, — мягко настаивал он, — всё будет хорошо, поверь мне, — Кейн легонько подтолкнул её, и Ева неохотно сделала шаг назад, не переставая смотреть в его глаза. Она дрожала.

— Успокойся, Пол, она твоя! — сказал Кейн, посмотрев на Пола, и широко улыбнулся, — но только в твоих мечтах, — Кейн подмигнул, и мимолётное замешательство Пола послужило ему сигналом к действию.

********

Всё это казалось мне страшным сном. Я и предположить не могла, что я могу стать причиной смерти любимого человека, и вообще, что из-за меня может произойти кровопролитное сражение. И вот, как на полотне старинного мастера, пишущего драматическую развязку любовного романа, стоит Кейн, а к его лбу приставлено дуло пистолета. Он выглядит совершенно спокойно, будто ничто не угрожает его жизни, и он бесстрашно улыбается врагу, похожему на обезумевшее животное со звериным оскалом и бешеными глазами.

Кейн, наверное, вобрал в себя весь воздух, потому что внезапно мне как будто стало нечем дышать, затем он молниеносно увернулся вправо, его левый кулак взлетел вверх и с хрустом врезался в челюсть Пола. Прогремел выстрел, Ева закричала. Не теряя ни секунды, правой рукой Кейн выхватил пистолет из рук Пола, а левой схватил его за горло, сдавил его трахею и ударил правым локтем в голову.

Пол упал навзничь, а Кейн врезал рукоятью пистолета в его висок, ещё и ещё, пока кровь не окрасила его белую рубашку в алый цвет. Наконец, он прижал дуло к шее Пола, хотя тот был в полумёртвом состоянии.

— Какого черта ты решил, что Ева твоя? — прорычал Кейн, — ублюдок! Она дала мне то, чего ты никогда не получишь, ты слышишь меня, Пол Паркер?! Она навсегда останется моей Евой, а ты никогда, никогда не получишь её, и если ты хочешь жить и дальше, вбей это в свою пустую голову.

Пол приоткрыл заплывшие кровью глаза и моргнул. Кейн понимал, что Ева — его наваждение — может стоить ему жизни, он понимал, что после этих слов Палач не выпустит его отсюда живым, не теперь, но он уже не мог совладать с собой. Поток дерьма, вылившийся из грязной пасти этой твари, называющей себя мужиком на том лишь основании, что между ног у него болтается пара яиц, привёл его в такую ярость, что Кейн больше не мог себя контролировать. Пол смотрел на него. Смотрел, и взгляд его становился всё более невменяемым.

— Ты спала с ним? — его голос становился всё менее человеческим. Это был звериный рёв, что ещё раз убедило Кейна в том, что Пол не должен пережить эту ночь. Однако сначала он должен был обезопасить свою жизнь. Кейн достал телефон из кармана и сделал один короткий звонок своему телохранителю. Тот был правой рукой Кейна, самым близким его человеком, единственным, кого Кейн называл другом.

********

Словно примёрзшая к земле, я стояла без движения. Продолжая держать пушку у шеи Пола, Кейн достал телефон и набрал чей-то номер.

— Слезай со своей суки и дуй к дому Альды как можно быстрее! Ты меня слышал, Баррель? Я даю тебе пять минут, даже если для этого тебе придётся угнать истребитель!

Кейн засунул телефон в карман и за шиворот поднял Пола. Его изуродованное лицо напоминало кусок мелко нарубленного фарша.

— Давно мечтал выпустить мозги из твоей тупой башки и сейчас я проверю, каковы ощущения.

— Ты объявишь войну Альде, — прохрипел Пол, — умрут десятки твоих людей. Ты такой же отморозок, как и твой отец, Реймур. Фред завалил его, разберётся и с тобой, а я буду аплодировать, видя твою мучительную смерть, пусть даже и из гроба, — Пол сплюнул кровь на светлый пол и оскалил окровавленные зубы.

— Опусти пушку, Реймур, — злобно произнёс шагнувший из тени отец. Кейн нахмурился.

— Ну что, ублюдок, — произнёс Пол, — можешь думать над цветом похоронного костюма.

— Фред, — Кейн повернулся к отцу, черты его лица заострились, губы — вытянулись в линию.

Отец перевёл взгляд с меня на Кейна. Как много он слышал?

— Иди в дом, Ева, — приказал он ледяным голосом.

— Папа, — всхлипнула я, — пожалуйста.

— Иди в дом, черт возьми, Эванджелин! — крикнул он. Я хныкнула и бросила взгляд на Кейна.

— Иди, детка, — произнёс он спокойно, — со мной всё будет хорошо.

Пистолет отца, стоявшего в метре от Кейна, был направлен на его сердце. Я сжала кулаки и шагнула навстречу отцу, вставая между ним и моим мужчиной.

— Это была трагическая случайность, — прошептала я, повторяя вчерашние слова отца, а слезы катились по моим щекам, — он оказался не в том месте, — мой голос сорвался, — не в то время, — я сделала крошечный шаг, и дуло пистолета уткнулось в мою грудь, — и не с тем человеком.

Отца перекосило.

— Босс, — прокричал влетевший на балкон Чарли, один из его охранников, — там за воротами стоит целый батальон!

— Как раз вовремя, засранцы, — словно про себя шепнул Кейн.

— Отойди от него, Ева, — челюсть отца дрожала от ярости.

— Нет, — швырнула я ему.

— Ева, — Кейн положил руки на плечи, — иди, детка. Сделай это ради меня. Со мной всё будет хорошо. Я даю тебе слово Реймура.

— Если с ним что-нибудь случится, это станет последним разом, когда ты меня увидел, — мой голос звучал словно бьющееся стекло, — ты меня слышишь?!

Я дотронулась до руки Кейна и пошла к выходу. Один, два, три… Удаляясь от него, я считала шаги… И тут прогремел выстрел. Время замедлило свой ход, я слышала свой хриплый выдох, слышала, как сердце пропустило удар, волосы хлестнули по мокрому от слез лицу, когда я резко повернулась и увидела, что по белой рубашке Кейна, словно алый бутон, распускалась кровь. Из моей груди вырвался крик, я бросилась упавшему на пол Кейну, тщетно стараясь защитить его.

Кейн зажал рукой рану и слегка застонал. Он словно резко постарел, мелкие морщинки на его лице превратились в тёмные борозды. Но, несмотря на всё это, он силился улыбнуться:

— Чёрт, опять в левое плечо! Что, больше никуда стрелять не умеешь, или при взгляде на меня твои руки начинают трястись от страха?

Пистолет отца всё ещё был направлен на Кейна.

— Я сохраню тебе жизнь, Реймур. Отдам долг. Теперь мы в расчете. Но в следующий раз, — он сделал паузу, и его голос зазвучал ещё опаснее, — я не промахнусь. Мне плевать, что нас связывают дела, и они ещё очень далеки от завершения. Увижу тебя рядом с Евой — отстрелю яйца, это понятно?!

Кейн скривил лицо в саркастическую насмешку и попытался встать. В следующую секунду на балкон с шумом повалились его люди, замельтешили тени и силуэты, послышались крики, ещё секунду спустя семь чёрных стволов были направлены на моего отца — бойцы ждали приказа. Вытаращив светлые водянистые глаза, Пол отшатнулся назад.

— Уберите пушки, — приказал Кейн, он поднялся на ноги, прерывисто дыша, — тут нам уже нечего делать, к тому же здесь невыносимо воняет дерьмом. Кто же это обосрался, а, Пол? — с презрением взглянув на Пола, Кейн сплюнул кровью в его сторону, — затем он посмотрел на отца и, придерживаясь за плечо правой рукой, двусмысленно заявил, — однажды я уже спас её, спасу и во второй раз, если ты ни на что не способен!

Я понятия не имела, о чём он говорил, но я почувствовала себя в тёплых надёжных руках — руках Кейна. Я вдруг поняла, что всю жизнь я ждала именно его, что моё сердце было отдано ему навеки, что бы не происходило вокруг.

********

Реймур смотрел как хрупкий ссутуленный силуэт Евы, подталкиваемый темноволосой женщиной, растворился за спинами ребят. Он понимал, что больше никогда не увидит её, и это причиняло ему куда больше боли, чем та пуля, что застряла в его плече.

— Пора сваливать, босс, — тихо сказал Баррель. Кейн не помнил, за что тот получил это прозвище, но оно так сильно прилипло к нему, что, кроме Кейна, его имя уже никто не помнил. Баррель был плечистым и низкорослым, с большим, словно размазанным по лицу, носом и серыми пронзительными глазами. Везде, где мог видеть глаз, словно корни диких растений, на поверхность его кожи проступали взбухшие вены.

Кейну казалось, что сила притяжения стала в разы сильнее, когда он покидал дом Евы.

— Ты меня прости, — придерживая Кейна за руку, произнёс Баррель уже на выходе, — но неужели эта девчонка стоит твоей жизни?

Кейн остановился и посмотрел Баррелю в глаза. От большой кровопотери лицо его стало белым как снег.

— Она стоит куда больше, — уверенно ответил Кейн, — намного больше.

Глава 14

Умереть, оставшись в живых

Рейчел вела меня куда-то вглубь дома, пока мы не оказались перед дверьми моей комнаты. Меня колотило, стучали даже зубы. Она открыла передо мной дверь.

— Проходи, милая, давай же, — оглянувшись, тихо сказала она. Снизу слышались звуки музыки и голоса гостей. Вечеринка была в разгаре.

Едва способная управлять своим телом, я прошла до середины комнаты и остановилась. Рейчел закрыла дверь на замок и подошла ко мне.

— Что случилось? — спросила она, взяв меня за обе руки. Ладони её, в противоположность моим, были мягкими и теплыми.

— Он выстрелил в него, — произнесла я, смахивая слезы, и подняла на маму тяжелый взгляд, — он выстрелил в Кейна, — повторила я срывающимся голосом, — из-за меня он чуть не погиб.

Рейчел обеими ладонями вытерла слезы с моих щек.

— Его ранили в плечо, — спокойно и, как мне показалось, безразлично сказала она, — жить будет, интереснее причина, по которой Фред собирался прикончить своего компаньона…

Когда ручка двери зашевелилась, я вздрогнула.

— Эванджелин, — грозно произнёс отец, — открой мне немедленно!

Я всхлипнула и посмотрела в испуганные глаза матери.

— Эванджелин!!! — затарабанил он так, что завибрировали стены.

— Стой тут, — прошептала она и поспешила к выходу. Как только защёлка повернулась, отец влетел в комнату, громыхнув створкой двери о стену, с которой незамедлительно слетела фотография, разбиваясь вдребезги.

— Фред, — пискнула Рейчел в слабой попытке его остановить.

— Исчезни! — заорал он и повернулся к ней с таким выражением на красном разъяренном лице, что я начала опасаться, как бы он её не ударил.

Рейчел бросила на меня мимолетный, полный сожаления взгляд и как безликая тень растворилась за дверью. Отец шагнул ко мне, и я почувствовала, как моя кровь превращается в ледяную вязкую слизь. Единственным желанием было спрятаться под кроватью, в шкафу, где угодно, лишь бы не видеть эти глаза, налитые кровью. Теперь я поняла, почему все боялись его, трепетали и затихали, как только он входил в комнату. В день моего восемнадцатилетия состоялось моё знакомство с настоящим Фредом Альда. Он не был моим папой, ласковым и нежным, заботливым, вытирающим слезинки с моих щек и целующим мои разбитые колени. Сейчас он был собой — неприступным, непоколебимым и жестоким. Не зря за глаза Кира называла его каменным сердцем, кажется, до меня стал доходить смысл её слов.

— Сядь, — приказал он, даже голос его теперь звучал как чужой. Я и не думала оспаривать приказ и опустилась на кровать. Глаза в пол, руки на коленях.

— Я не могу поверить, Ева, — почти по слогам проговорил он, — я до сих пор не могу в это поверить. Просто скажи мне, что всё, что я слышал, было ложью!

Я хотела соврать, попыталась произнести хоть одно слово, один звук, способный спасти ситуацию! Вместо этого я громко всхлипнула и зарыдала в голос, как завыл бы дикий зверь, попавший в капкан. Я не смогла соврать даже ради любимого человека, чтобы исправить то, что я натворила. Возможно, тем самым я сломала ему жизнь, возможно, теперь он находился в смертельной опасности.

— Ева!!! — взревел отец и заметался по комнате, схватившись за свои густые тёмные волосы, словно его намерением было собственное скальпирование, — как ты могла?!

Я ревела без остановки. Слезы оставляли на темно-синем шелке уродливые разводы и как туман расползались по моим коленям. При этом плакала я вовсе не потому, что мне было жаль себя. Нет. Мне было страшно за Кейна.

Спустя минут десять отец замедлил шаги и, наконец, сел в моё маленькое кресло канареечно-желтого цвета. Он достал телефон из кармана, я могла видеть, как тряслись его руки.

— Принести бутылку Макаллан в комнату Евы!

Каждая из них стоила десятки тысяч долларов, и отец открывал их только по особым случаям, например, на дни рождения… или на похоронах. Мне стало дурно. Он сидел молча, уставившись в одну точку, и если бы не дергающийся на щеке нерв, можно было подумать, он умер. Отец даже не дышал. Спустя минуту в комнату влетела Рейчел, глядя мимо меня, она поставила поднос с бутылкой и стаканом и так же быстро покинула комнату.

Крышка с тихим хрустом поддалась нажиму и полетела на пол, стакан с кубиками льда до краев наполнился виски и тут же опустел, его судьбу повторили ещё и ещё один, пока сверкающая хрустальная бутылка не опустела больше, чем на половину.

— Когда вчера ты заявила, что любишь другого, я и подумать не мог, что им может оказаться выродок Реймура, — печаль в его голосе казалась осязаемой. Отец встал, пошатнувшись, он облокотился о подлокотник, затем тяжелыми шагами подошел к окну и распахнул его настежь. Достав из кармана черных брюк пачку сигарет, он закурил, выпуская вверх клубы белого дыма. Голова поднята к небу, глаза прикрыты, скулы — напряжены.

— Кейн — очень важное звено в моём бизнесе, — наконец, произнес он, глубоко вздыхая, — мне бы очень не хотелось хоронить такие перспективы, Ева, — отец повернулся ко мне и посмотрел мне прямо глаза. Примерзнув к кровати, я в страхе пыталась смочить пересохшее горло и едва заметно кивнула как парализованная, наши желания в этом совпадали. Отец отвернулся, постукивая пальцами по подоконнику.

— Моё предложение прозвучит только раз, — произнёс он. Чужой голос ранил слух, слова извлекались из горла отца медленно, по слогам, — если ты хочешь, чтобы Кейн прожил ещё пару-тройку лет, забудь о нём навсегда, — глаза папы полыхнули, когда он снова посмотрел на меня, — если я увижу вас вместе ещё раз, — его брови сошлись, прочертив глубокую морщину по середине лба, — я не задумываясь снесу этому ублюдку башку.

Мои мир рухнул в одно мгновение, словно лопнул пузырь, в котором я находилась все эти годы, и начались мучительные роды.

— Я доходчиво объяснил?

Я снова кивнула — доходчивее не бывает.

— И ещё одно, — он затушил окурок о мою орхидею, — ты выйдешь замуж за Пола незамедлительно. Рейчел всё организует, она уже получила распоряжение.

Чувствуя, как ноющая боль в сердце переросла в полное онемение, я со спокойным отчуждением наблюдала за тем, как отец шел к выходу, как серым пятном стелилась перед ним его размытая тень, а когда он повернулся, чтобы посмотреть на меня в последний раз, я почувствовала ужасающую пустоту.

— Вопросы есть? — спросил он.

— Кейн жив? — спросила я и вздрогнула от звука захлопнувшейся двери.

Вот и всё. Как там говорится? Finita la commedia.

Глава 15

Кошмар, перевернувший мой мир,

и моя сладкая месть

Я не знаю, сколько я так просидела, впившись взглядом в дверь, не чувствуя своего тела, не чувствуя вообще ничего, до тех пор, пока не услышала, как кто-то повернул ручку и вошёл в комнату. Он остановился в теневой зоне, куда не доползал блеклый свет фонарей. Я слышала дыхание, затем — шаги. Пол вышел на середину комнаты. Я сглотнула и почувствовала, как от вида его расквашенной физиономии на меня накатывает волна тошноты и отвращения.

— Проваливай, — ровным голосом приказала я.

— Что, Ева, я не так хорош как Кейн?! — его голос был пьяным и тягучим.

— Если тебе интересно моё мнение, ты не стоишь ни единого его волоска, и мне вообще трудно представить существо, которое было бы так же омерзительно, как и ты! И вообще, какого хрена ты делаешь в моей комнате?

— Ну что в нём такого, чего нет во мне?! — со злостью рявкнул он, приближаясь. Я попыталась отскочить, но Пол схватил меня за руку и бросил на кровать.

— Отвечай! Что со мной не так?! — от его дыхания смердело кровью и алкоголем.

— Ты не он! — прошипела я ему в лицо, — вот, что с тобой не так! И ты никогда не получишь меня, потому что я принадлежу Кейну! Ты никогда не получишь то, что я отдала ему!

— Мне не нужно твоё разрешение. Твой папаша уже дал мне его, ты будешь моей женой. Всё решено, — Пол сжал моё горло и руками полез под платье. Я брыкнулась, но это только раззадорило его.

— Пошел на хрен, — закричала я, — убери от меня свои лапы!

Навалившись на меня всем телом, он стал лезть языком в мой рот, а руками — задирать платье. Я попыталась увернуться, и тонкая шелковая ткань разорвалась. Он сжал мой зад руками и потянул за трусы.

— Пол, опомнись! — паникуя, закричала я, — ты пьян! Папа!

— Фреда нет дома. Они пошли провожать твоих же гостей, так что ты можешь кричать сколько угодно, никто тебя не услышит. Потом он вернётся, и мы с ним откроем новую бутылку, потому что он хочет забыть, какой шлюхой оказалась его любимая дочка. Я тебя прощаю, Ева, ты меня слышишь?! Через пару недель ты станешь моей женой, всё остальное — это дерьмовые формальности! — бормотал он, пытаясь раздвинуть в стороны мои ноги, — сегодня я получу то, что принадлежит мне по праву!

Я как могла сопротивлялась, дёргала ногами и одновременно старалась вырвать его волосы. Мне всё же удалось попасть коленом по его яйцам, и Пол, вскрикнув, схватился за пораженный участок, а из его рта посыпались проклятия. Придя в ужас, я начала панически искать что-нибудь рядом с собой, что могло бы помочь мне защититься от этого ублюдка. Мой взгляд остановился на тяжелой хрустальной бутылке из-под виски, которую недавно опустошил отец. Она всё так же стояла на подносе рядом с кроватью. Мои пальцы дотянулись до неё, обвились вокруг тонкого горлышка, и я со всей силой начала бить Пола по голове. Адреналин наполнил меня невероятной силой, инстинкт самосохранения сработал на все сто, а бутылка оказалась на удивление крепкой и никак не хотела разбиваться. Я била его снова и снова. Брызги остатков виски разлетались по всей комнате, оседая на коже, одежде, попали и обжигали глаза.

Вскоре Пол обмяк и упал прямо на меня, прижав меня к кровати всем своим весом. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы столкнуться его с себя и выбраться наружу. Я только теперь почувствовала, каким огромным и тяжелым он стал, но главное состояло в том, что его надутые химией мускулы не имели никакого значения, он больше не мог меня тронуть.

Я встала и посмотрела на его обездвиженное тело. Пол лежал без сознания, но дышал ровно, казалось, он просто спал. Значит не убила. «А жаль», — подумалось мне. Мои руки тряслись, зубы — стучали. Вдруг Пол пошевелился, отшатнувшись назад и споткнувшись о ножку атаманки, примыкающей к кровати, я едва не упала. Внутри меня что-то щёлкнуло, словно порвался невидимый трос. Я не была в безопасности, я безумно его боялась. Нужно было срочно сделать что-то на тот случай, если Пол проснётся.

После быстрого осмотра комнаты в моей голове созрел план. Я подошла к шкафу, где лежали все мои школьные принадлежности и достала новый рулон суперплотного скотча. Как раз то, что нужно! Поскольку Пол лежал лицом вниз, я взяла его руки, свела их за спиной и хорошо обмотала скотчем, потом проделала то же с его ногами, и, наконец, заклеила ему рот и пару раз обмотала ленту вокруг его головы.

Отступив на пару шагов, я посмотрела на проделанную работу и, на всякий случай, так как на рулоне оставалось ещё немного скотча, повторила всё с самого сначала, пока скотч не закончился. Мирно посапывающий Пол лежал на полу, напоминая кокон огромной бабочки.

«Ублюдок! Сейчас он даже пошевелиться не сможет», — с гневом подумала я, — «но я с тобой ещё не закончила».

*******

Ещё какое-то время я сидела на кровати, сложив ноги на бабочку Пола, и, глядя на него, обдумывала план действий. Вскоре адреналиновая лихорадка прошла, и я почувствовала резкую усталость. Мне нужно было смыть с себя всю грязь и с чистыми мыслями переступить порог новой жизни, потому как я понимала, что по-старому я больше жить не смогу.

Ступая на прохладному деревянному полу, я побрела в душ. Включив горячую воду, я стала тереть себя мочалкой с такой силой, словно хотела содрать с себя кожу. Полчаса спустя, израсходовав целую бутылку мыла, я вышла из душа и встала перед зеркалом. Вода стекала по моему покрасневшему телу вниз, оставляя под ногами маленькие лужицы.

Лучше мне не стало. Что-то важное внутри меня надломилось. Волна пугающей темноты как куполом накрыла меня с головой. Я больше никогда не увижу Кейна, мне суждено провести свою жизнь с человеком, которого я ненавижу больше всего на свете. Я чувствовала себя так, словно меня приговорили к пожизненному заключению в тюрьме особо строго режима. Я чувствовала, что умерла, оставаясь живой.

С трудом заставив себя сдвинуться с места, я прошла в гардеробную, взяла чемодан, сгребла всё, что попалось мне под руку, не раздумывая, смогут ли эти вещи мне пригодиться, взяла несколько маек, джинсы, платье, две пары обуви и бельё. Застегнув молнию, я села сверху и, уронив лицо в ладони, снова разревелась. Что я собиралась делать? Сбежать? Куда? Мне едва исполнилось восемнадцать, я никогда не уезжала из отцовского дома больше, чем на неделю, и никогда не оставалась одна. Я распадалась на части, разрывалась на миллионы атомов, и в этом хаосе я не могла отыскать свой разум.

Отчаяние смешалось с гневом. Я отказывалась сдаваться, отказывалась принимать обстоятельства такими, какими они были. Секунду спустя, не отдавая отчета в своих действиях, я бросилась в кабинет отца, тихо скользнула по спящему дому мимо комнаты Киры и родительской спальни, направо, к большим дубовым дверям, к которым я возвращалась столько раз в поисках защиты. Я пробралась внутрь, оглядела покрытую слоем мрака мебель и направилась к полкам, забитым книгами.

Когда я была совсем маленькой, однажды я заметила, как отец достал одну из толстых книг в тёмно-бордовом переплете, за ней находился тайник. Таких тайников и сейфов в доме было полно, но точно я знала лишь об этом. Осматривая каждую полкк, я пыталась найти эту книгу, вспомнить, где именно она находилась. Ощупывая каждую книгу, я принялась сбрасывать их с полок, пока, будучи на пороге отчаяния, я не нашла то, что искала. Со вздохом облегчения я выдернула книгу вместе с остальными фолиантами и уткнулась взглядом в замок с шифром. Дерьмо, гребаное дерьмо! А чего я ждала? Найти лакированную шкатулку с баблом? Мне нужны были только наличные, по кредиткам меня вычислили бы в одно мгновение.

Ладно, Ева! Сконцентрируйся на замке. Ничего сложного, самый обычный сейф, вот только знать бы код! День моего рождения! Это должно было сработать! Я набрала цифры по порядку и… Ничего не произошло. Черт! По телу пробежала колючая дрожь. За дверью послышался далёкий звук. Не хватало, чтобы отец застал меня здесь. Я попробовала ещё и ещё раз, пока от злости у меня не взмокли ладони. Всё это было бесполезно.

И вдруг меня осенило! День рождения Милы! Ну конечно! Я закрыла глаза, стараясь сконцентрироваться на дате на фотографии… 12 августа 96-го, он сказал, что она погибла за два дня до своего двадцатилетия. Вычислить дату дня её рождения не составило труда. Я ввела код и, повернув колесо в последний раз, услышала щелчок. Да! «Спасибо, мама», — подумала я. Она подарила мне жизнь во второй раз. Это были грязные деньги, но в грязной игре, которую затеял со мной отец, меня могли спасти только они.

Забитый до краев сейф опустел за секунду, и вдруг я услышала его голос. Голос отца. Он шёл сюда. Быстро захлопывая сейф, я принялась судорожно составлять все книги на место и в последнюю секунду нырнула под стол, задыхаясь от страха. Послышались шаги по ковру, и я увидела пару черных блестящих туфель, остановившихся у стола. Я стала молиться Богу, в которого никогда не верила, перебирая в голове все слова, что когда-либо слышала от набожной Рейчел, молившейся о благополучии семьи каждую ночь перед сном.

— Товар уже в доках? — его голос был напряженным и хриплым, — отлично. Поблагодари Бога, Креиг. Сегодня я не в настроении. Проследи, чтобы наша часть прибыла на склад, и позвони Лоренцо. Пусть принимает эстафету. Завтра в Вегасе я закрою сделку с триптихом Бэкона. Позаботься обо всём необходимом для её перевозки в мой личный сейф в Малибу. Как только картина будет у нас, я смогу перепродать её в десяток раз дороже. Я знаю одного еврея, который давно мечтает о триптихе. Если всё пройдёт гладко, и картина уйдёт к нему, нам не нужно будет делиться с Ван Гогом. Я сыт по горло этим дерьмом. Пришло время распрощаться с ним, а затем и с Хеллом.

Я не могла поверить своим ушам. Триптихом называли «Три наброска к портрету Люсьена Фрейда», написанные Беконом в 1969 году. Насколько я помню, на Нью-Йоркском аукционе они были проданы за сумму, превышающую 140 миллионов.

Отец повернулся к полкам и потянулся к бордовой книге. Нет, нет, нет!!!! Только не туда!

— Что?! — гробовым голосом переспросил он, — у меня через час самолёт, а ты только сейчас сообщаешь мне о том, что вы нашли этого старого идиота с простреленной башкой, а две картины Салвадора Дали куда-то исчезли?! Ты, тварь, хоть представляешь, сколько денег я за них заплатил! — отец ударил кулаком по столу, — Крейг! Ты конченый идиот! — заорал он, — готовься, ты труп! Слышал меня, мудила?! Ты, — орал он, — уже вонючая масса мяса, гниющая в лесах в ста километрах к северу от Лос-Анджелеса, — отец упал в кресло, хватаясь за сердце, — сделай себе одолжение, позаботься о себе сам до того, как я прибуду на место. Потому что если ЭТО буду делать я, ты пожалеешь о каждом дне своей никчёмной жизни.

Моё сердце стучало так громко, что, казалось, не только отец, но и весь дом мог его слышать. Он быстро встал — кресло жалобно скрипнуло, и ступая тяжёлыми шагами, осыпая проклятиями всё человечество, покинул кабинет, а я стекла на пол, прижимая к себе сумку с деньгами.

Секунды складывались в минуты, минуты тянулись словно тягучая клейкая масса. Казалось, я неподвижно просидела под столом целую вечность. Прислушиваясь, я выползла из своего убежища и, тяжело дыша, огляделась по сторонам. Мне показалось, что кое-что здесь я всё-таки забыла. Медленно я подошла к отцовскому столу и открыла ящик. Внутри лежало портмоне из грубо выделанной коричневой кожи, то самое, в котором отец хранил фотографию.

Вытащив фото, я ещё раз уставилась на него, стараясь разглядеть в выцветшем снимке лицо моей мамы, и тут мой взгляд упал на тёмный предмет, лежащий в дальнем углу ящика. Моё сердце пропустило удар в тот момент, когда рука сама потянулась к нему. Дрожащими руками я взяла пистолет с глушителем и несколько минут просто таращилась на него, пытаясь понять, для чего я его взяла. Следующие несколько минут я провела, пытаясь отговорить себя. Но все попытки оказались тщетными, и через мгновение я находилась уже в спальне, а моя рука направляла дуло в лицо Пола.

Находясь в своём коконе, он был всё так же без чувств. Теперь от моего страха не осталось и следа. Это он должен был бояться меня. Пусть даже Пол придёт в себя, он не сможет и пошевелиться. Я до сих пор чувствовала на себе прикосновение его грязных рук. К счастью, он был слишком пьян, и мне удалось с ним справиться. Я сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло, и неспешно сняла предохранитель.

Я стояла перед вечным вопросом, о котором писал ещё Шекспир: «быть или не быть?», который в моём случае трансформировался в «пристрелить или не пристрелить?» Очевидно, в этот момент во мне бушевала сицилийская кровь отца, и я выучила ещё один урок: никогда нельзя судить людей по поступкам, поскольку иногда обстоятельства просто не оставляют нам выбора. Если бы поблизости оказался пистолет, когда этот выродок был на мне, я пристрелила бы его не раздумывая, но сейчас… Сейчас я просто вздохнула и отбросила его на кровать. Не я дала ему жизнь, не мне ей и распоряжаться. Есть ведь и другие способы отомстить.

Я стояла в ванной и крутила в руках красивую розовую бритву, ту самую, с семью волшебными лезвиями, что так нахваливала реклама.

«Ну что же», — подумала я — «сейчас и проверим, такие ли они волшебные».

Я подошла к Полу, присела и задумчиво осмотрела его лицо, повернула к себе его голову и наметила объект — левую бровь. Лезвия не творили магию, и с первого раза сбрить всё, не оставив ни единого волоска, не получилось. Может, его бровь была слишком густой? Не унывая, я расположилась на нём поудобнее и продолжила скоблить кожу, пока над левым глазом не осталось и следа волос. Затем, пока бабочка Пол ещё спал, я повернула его голову на другую сторону и чисто выбрила правую бровь. Пол был педантом, или, как модно сейчас говорить, перфекционистом, и уважал симметрию.

«Потрачу чуть больше времени и сделаю ему одолжение: не буду уродовать такое прекрасное лицо. Ведь одна бровь — это так небогемно».

Пол начал просыпаться. Веки блондина затрепетали, и один глаз медленно и сонно открылся. Он, без сомнений, сразу узнал меня, зрачки его голубых глаз резко расширились, когда он заприметил бритву в моих руках. Пол задёргался и попытался закричать, но выходили лишь сдавленное мычание и стоны. Я ехидно улыбнулась.

— Ты узнал меня, Пол? Ты помнишь, кто я такая? — мило спросила я, — ты ведь заказывал стрижку на дому? Я твой новый парикмахер, и сейчас я сделаю тебе самую модную причёску, чтобы все восхищались тобой. Отныне все будут называть тебя не иначе как «шикарный Пол»! Я позабочусь о тебе, и тебе больше не придётся тратить часы на укладку своих светлых локонов. Тебе будет нужно всего лишь промокать свою лысину кусочком чистой туалетной бумаги.

Он замычал ещё отчаяннее и вновь попытался кричать. Звуки были утробными, гортанными и довольно громкими. Пол всячески старался что-то сказать, извивался как огромный червяк, не способный сдвинуться даже на сантиметр.

— Хороший мастер понимает клиента с полуслова, — сказала я с улыбкой, — у тебя есть предпочтения насчёт того, с какой стороны начинать? Ага, я всё поняла! Сначала подстрижем, а потом и побреем! Хорошо, златовласка, твоё желание — закон! Всё будет сделано в лучшем виде!

Я поднялась, снова подошла к шкафу и взяла самые тупые ножницы, которые у меня были. Когда-то я использовала их для школьных проектов и прочих подобных вещей, и они давным-давно перестали резать даже бумагу. С интересом экспериментатора я принялась пробовать степень их тупости на волосах бабочки Пола.

Нужно признать, они были восхитительно ужасными и клацали по волосам, не отрезая, а, скорее, ломая и отрывая их клочками. По жалобному бараноподобному блеянию Пола я могла понять, какое удовольствие доставляет ему процесс. Операция «Изуродовать урода» проходила блестяще.

К моей великой радости он продолжал дёргать башкой из стороны в сторону, от этого моя работа становилась ещё приятнее. Волосы выдергивались с корнями, а в местах, где они крепко держались, я нежно выщипывала и победно подбрасывала их в воздух, чтобы они как пух падали на его безбровое лицо.

— Да, папин мальчик! — говорила я, припоминая, как отец называл его своим мальчиком. Я продолжала рвать его светлые кудри, — знаю, знаю, как тебе хорошо! Если работа твоих голосовых связок — это выражение благодарности, то я с радостью её принимаю.

Наконец, одна сторона головы была пострижена, и я с энтузиазмом принялась за другую. Пол замотал головой из стороны в сторону.

— Ты хочешь оставить как есть, только одну половинку? Нет, Полли, так больше не носят. Лысина — must have этого лета, ты только представь, как она будет отражать лучи калифорнийского солнца и сочетаться с твоим лысым котом, — говорила я, — как его зовут? Кажется, Фараон. Ты будешь самым модным и сможешь оттрахать ещё больше шлюшек, — он зажмурил глаза и захныкал, — нет, нет, нет, — я резко повернула его голову и заклацала ножницами. Я не могу позорить своё имя незавершенной работой. Ты же не хочешь, чтобы я закончила свою карьеру парикмахера ещё до её начала? Мы же с тобой собираемся открыть семейный бизнес «Супер CUT» и прожить вместе долгую и счастливую жизнь, не так ли Долли-Полли?

Я продолжала усердно трудиться, пока на его голове не остались только рваные клочья. В конце концов, он принял ситуацию, а, может, просто устал и почти перестал ворочаться.

— А теперь самое главное, — торжественно произнесла я, с трудом переворачивая его с живота на спину. Он смотрел на меня выпученными, испуганными глазами, не зная, чего ещё от меня ждать, — генетика у меня убийственная, я понимаю твои опасения.

Протянув руку, я взяла пистолет и направила его дуло прямо на яйца Пола.

— Ты шлюха, Пол, уродливая шлюха! — прошипела я, — аморальная тварь, трахающая всё, что движется. Я все думала, какую причёску сделать на той самой голове, которой ты обычно думаешь. Она ведь у тебя за главную, да? — я обвела его презрительным взглядом и со всей силы пнула ногой, — можно симметричную — отстрелить оба яйца. И знаешь, эта идея мне нравится. Нужно стерилизовать таких ублюдков как ты, чтобы они не плодили новых, подобных себе маленьких засранцев, — его глаза превратились в огромные красные блюдца, словно он очень хотел в туалет и сейчас рожал маленького слоника, — решено, — произнесла я и с силой уткнула дуло в его яйца, — скажи «пока-пока» своим бубенчикам, — я закрыла глаза, выдохнула и выкрикнула, — БУМ!!!

Пол закричал почти вместе со мной, но осознав, что это была всего лишь злая шутка, зажмурился и застонал. На его штанах появилось маленькое тёмное пятно, с каждой секундой растущее всё больше и больше. Я отступила на шаг и с отвращением посмотрела на его мокрые штанишки. Пол обоссался от страха.

— Это на тот случай, если ты захочешь покончить со своей никчёмной жизнью, общипанный ты мудак, — сказала я, бросив пистолет на подушку рядом с его головой, и быстро вышла из комнаты.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 16

Убийства в аэропорту и случайное знакомство

Продолжая идти по длинному коридору аэропорта Лос-Анджелеса, Мики бросила быстрый взгляд через левое плечо и ускорила шаг. Редкие встречные прохожие оборачивались ей вслед, зачарованные её необычной красотой. Колёсики маленького чемоданчика, который она везла за собой, ритмично стучали по плиточным стыкам. Мики едва успевала на самолёт, вылетающий в Майами с минуты на минуту, и если он хотела попасть на премьеру оперы Пуччини «Мадам Баттерфляй», ей нужно было торопиться.

Это была её любимая опера, билеты были куплены заранее, возможно, даже за пару месяцев до премьеры. Она взяла одно из лучших мест в первых рядах, чтобы находиться рядом с актёрами, видеть выражения их лиц и все детали костюмов и декораций. В то время Мики не могла и представить, что её судьба повернётся так, что эта поездка станет для неё жизненно важной. По дороге в аэропорт она только предполагала, но сейчас была уверена в том, что за ней следили. Опытным взглядом Мики смогла определить по крайней мере двух наёмников. Они пришли убрать её, и впервые за всю свою карьеру из охотника она превратилась в мишень. Роль жертвы, как, в общем, и все ролевые игры, ей совсем не нравилась, поэтому Микаэла собиралась решить эту проблему по возможности быстро.

Киллеры работали по отдельности, более того, эти недотепы даже не заметили друг друга. Всё их внимание было приковано лишь к ней. Несмотря на то, что оба они были хорошо вооружены, киллеры посматривали на неё с опаской. У одного из них Мики заметила складной нож и пистолет за поясом, второй прятал свой инвентарь получше, но от её опытного глаза оружие было не утаить, даже если бы засунул весь арсенал себе в задницу.

«Боятся», — усмехнулась она. Такое отношение льстило Мики.

В голове Микаэлы уже созрел план, более того, она точно знала, как именно поступят её противники. Чувствуя прикованные к себе взгляды, Мики остановилась, откинула назад длинные черные волосы и наклонилась к чемодану. Как бы случайно она покачала своим круглым задом из стороны в сторону, прекрасно осознавая, что это действует на всех мужчин гипнотически, даже если они являются наёмными убийцами на задании. Пока все пялились на её длинные затянутые в чёрные джинсы ноги и задницу, она незаметно достала из чемоданчика пистолет с глушителем. Стараясь всегда и во всём быть лучшей, Мики научилась обращаться с оружием виртуозно: она без труда могла продырявить яблоко с расстояния тридцати метров.

Прикрываясь своими волосами, она незаметно спрятала ствол под тонкой кожаной курткой. Затем девушка вытащила перчатки и неспешно надела их на руки.

«Интересно», — размышляла она, — «сколько зелёных стоит моя голова?»

Из бокового кармана чемодана Мики извлекла маленькое зеркальце и посмотрела назад. В паре шагов от неё находился один из наёмников. Это был огромный небритый орангутанг с отёкшим лицом и татуировками, покрывающими, вероятно, большую часть его тела. Выглядел он так, будто пришёл на задание прямиком из какого-нибудь бара. Мужчина стремительно приближался. В его в руке Мики заметила холодный металлический блеск лезвия ножа.

Не поворачиваясь, она дважды нажала на курок пистолета, дуло которого было направлено в сторону киллера, но под кожаной курткой оставалось невидимым для окружающих.

«Жаль», — подумала Мики — «эта была моя любимая куртка».

Она быстро засунула зеркальце в карман, ствол — за пояс джинсов, выпрямилась и направилась в сторону выхода на посадку. Позади послышался знакомый сдавленный стон захлебывающегося в собственной крови человека, жить которому осталось лишь несколько мгновений, за ним последовал тупой стук падающего на твердый пол тела. В общем, всё как всегда.

Боковым зрением Мики заметила, как что-то сверкнуло под её ногами. Повернувшись, она увидела охотничий нож с красиво отделанной рукоятью. Она неторопливо наклонилась, словно поправляя штанину, подняла нож, быстро спрятала лезвие внутрь, положила находку в карман и пошла дальше.

Несколько секунд спустя раздался вполне ожидаемый испуганный женский крик, в отражении зеркальных витрин кафе Мики смогла заметить, как отовсюду к наёмнику начали сбегаться люди. Ради приличия она оглянулась. Труп лежал лицом вниз. Одна рука находилась под телом, вторая — откинута в сторону, а из-под груди медленно растекалась багровая лужа крови. Словно бы испугавшись этого зрелища, она прикрыла открытый рот ладонью и для достоверности издала негромкий театральный вскрик. В душе её не было ни капли страха или сожаления. Мики ощущала лёгкое и волнующие возбуждение.

«Ну что ж», — подумала она, пробиваясь сквозь толпу любопытных зевак, количество которых с каждым мгновением росло. Все они шли в противоположном ей направлении, — «теперь очередь бородатого козла, он давно ждёт путёвку на заслуженный отдых в страну теней».

Второго охотника она заметила сразу после того, как зашла в аэропорт. Это бы её старый знакомый, у которого Мики украла самых лучших клиентов. Тогда, несколько лет назад, тёмная лошадка Микаэлла Салтз вступила в игру, в которой ему не было равных. Годами он точил на неё зуб, и, как можно было догадаться, убийство Мики принесло бы ему огромное удовольствие, за которое ему ещё и неплохо заплатили.

«Сейчас он, наверное, самый счастливый подонок на Земле. Жадный кретин, претендующий на звание нового Дарта Вейдер», — обругала его Мики и пристально посмотрела на увеличивающуюся толпу людей.

Среди наёмников есть свои неписаные законы. Первый и самый важный из них — никогда не спрашивать, кого, и, тем более, почему заказали. Клиент просто передавал информацию, которая обычно содержала имя, адрес, место работы и, если повезёт, к этим данным прилагалась фотография. Расспрашиваться заказчика о причинах, по которым он хотел избавиться от того или иного засранца, было запрещено. Немалые деньги платили чистильщику вовсе не для этого. Не имело совершено никакого значения, кем была мишень, где она работала и какой пост занимала. Это мог быть конкурент или партнёр по бизнесу, любовник супруга, а, может быть, и сам супруг — существовал миллион причин убийства, и требовать от заказчика развёрнутое сочинение на тему «почему я хочу убить…» не входило в компетенцию наёмника. Иногда заказать человека могли просто потому, что ему не повезло выиграть в лотерею миллион долларов, а клиент буквально чах от зависти. Нет человека — нет и объекта зависти. В общем, дело неблагодарное — ковыряться в мотивах. Заказ есть заказ.

Их работа мало чем отличалась от работы солдат-наёмников, выбиравших Родину по тому, как много она могла заплатить им за свою защиту. Эта ими же придуманная огромная ложь была призвана служить оправданием тысяч невинных жертв в глазах общества. Солдаты были героями?! Ха! Прикрывающиеся благими намерениями наёмники были даже хуже обычных киллеров. Только слепой мог этого не видеть, и только дурак мог поверить в их ложь. Любого человека можно купить и продать. Всё это делалось только ради заработка: ничего личного, извините. Бизнес есть бизнес.

Кто-то должен был выполнять работу чистильщика. Мир нуждался в таких людях, и до сих пор Мики ни разу не подвела своих клиентов. Она заработала отличную репутацию. Она была просто лучшей: отличалась редким качеством исключительной чистюли и никогда не оставляла после себя ни единой зацепки, по которой её можно было отследить или хоть в чём-то заподозрить.

Второй и не менее важный закон гласил: если по каким-то причинам наёмник брал заказ, а потом отказывался его выполнять, он сам превращался в мишень для охоты. Его объявляли в розыск среди головорезов, и каждый из товарищей по цеху, с которым ещё вчера он мог веселиться в тонувщем в сигаретном дыму баре, мог тихо грохнуть его за углом в честь зелёного короля, правящего этим миром.

Именно это и произошло с Мики. Она и понятия не имела, что её клиенту вздумается заказать её единственного дорогого и любимого человека. Все называли его Баррелем, и она никогда не слышала его настоящее имя, так же, как и он не знал её. Как выяснилось позднее, звали его Никола Вранглер. Микаэлу наняли, чтобы убить этого человека, а этого она не могла сделать даже под страхом смерти.

Выход из ситуации был лишь один: бежать, поменять документы и жить новой жизнью. При это возникла проблема: как можно быстро порвать со старой жизнью, если она не рвалась? Мики мгновенно приняла решение, и сделала то, что должна была сделать: она собрала свои вещи и исчезла из его жизни, как будто её там никогда и не было. Мики хорошо знала Барреля, понимала, что он сможет за себя постоять. Со всем остальным она могла справиться сама. Мики была готова к тому, что вскоре за ней придут. Она ждала их.

Из общей толпы она сразу выделила мужскую фигуру в бейсбольной кепке. Крейг. Мики с досадой хмыкнула. Вместе они выполнили не один успешный заказ, и вот он пришёл за ней. Засунув руки в карманы, он шел с опущенной головой, и всё же козлиная бородка выдала его. Микки нащупала в правом кармане холодную рукоять ножа и нажала на кнопку. С тихим щелчком стальное лезвие выскочило наружу. Микки смотрела вперёд, но всё её внимание было приковано к тому, что происходило слева. Мужчина шёл прямо на неё, ловко лавируя между людьми.

«Козёл всегда остаётся козлом», — мелькнуло у неё в голове. Решив, что она не ждёт нападения, киллер опрометчиво шёл на Мики в открытую. Приблизившись к бывшей напарнице на несколько футов, он резко достал руку из кармана и попытался ударить в её левый бок. Готовая к схватке, Мики резко отпрянула назад, в это же время она вытащила нож из кармана куртки.

Рука наёмника, держащая нож с блестящим широким лезвием, со свистом прорезала воздух прямо перед её грудью, его торс по инерции подался вперёд, оставляя правый бок Крейга незащищенным. Молниеносным движением Мики воткнула в него нож на всю длину, чувствуя, как лезвие пробивает свой путь сквозь плоть, для максимального повреждения внутренних органов она повернула нож на 180 градусов, и, как ни в чём не бывало, продолжила свой путь к выходу на посадку. Харкающий звук раненого позади неё смешался с голосом ребенка. Тот прокричал, что хочет такую же игрушку, как у дяди, наверное, приняв сверкающую рукоять ножа за новый девайс для супергероев. Мики досчитала до трёх и услышала испуганный крик женщины. Мама хорошо рассмотрела блестящую штучку, торчащую из бока этого дяди.

Смешиваясь с воплями женщины, зашумели падающие этажерки, задребезжали бьющиеся стекла — всё то, что сметало на своём пути мёртвое тело Крейга. Мики обернулась, когда шум уже стих. Рядом с трупом наёмника стояла пожилая пара. Наверное, ставшие свидетелями криминальных разборок невинные старички зашли в магазин, чтобы купить пару сувениров. Они крестились и жались друг к другу. Мики стало совестно, ведь она была причиной их переживаний. С другой стороны, если бы там не лежал наёмник, то в этот момент они смотрели бы на её безжизненное тело. Придя к этому выводу, она прогнала все угрызения совести и пустые переживания из своей головы.

Мики стянула перчатки и подошла к мусорному ведру. Рядом с ним стояла совсем юная девушка, на вид ей было не больше 18 лет. Это было тоненькое, почти прозрачное, как показалось Мики, существо с длинными светлыми волосами пшеничного цвета. Девушка не видела ничего вокруг, она просто уткнулась в свой телефон, а её карие, почти черные глаза были полны слёз. Что-то щёлкнуло внутри Микаэлы, девушка напомнила ей себя, когда несколько лет назад она бежала из родительского дома с несколькими долларами в кармане в мир, о котором она мало что знала.

Вдруг она оторвала от светящегося дисплея огромные глаза и удивлённо посмотрела на Мики. По её розовым щекам текли крупные, размером с монетку, слезы.

«Выглядит она дерьмово», — подумала Мики, — «кажется, эта малолетка готова покончить с собой. Любовь. Что же ещё». Мики сочувствовала ей, что случалось с наёмницей крайне редко, кроме того, девушка стояла прямо перед урной и Мики никак не могла обойти её, чтобы незаметно выкинуть свой мусор.

— Ну и что ты собираешься делать? Позвонишь ему или так и будешь смотреть на его номер весь день? — спросила она дружелюбно, не слишком рассчитывая на ответ, она надеялась лишь на то, что та отойдёт в сторону.

Блондинка не реагировала. Она продолжала смотреть в сторону Мики, но словно бы сквозь неё, и та почувствовала, что девушка находится где-то очень-очень далеко.

«Плохи дела! Кажется, даже хуже, чем могло показаться на первый взгляд», — подумала Мики.

— Слушай, детка, — сказала она, удивляясь самой себе, — если ты хочешь забыть этого парня, выброси телефон. Потом ты всегда сможешь восстановить свой номер, а пока просто возьми и избавься от него. Я сделаю то же самое со своим, так как у меня те же проблемы. Надоели мне все эти игры в африканские страсти. Невозможно постоянно жить с сомнениями, ведь, в конце концов, остаются одни лишь вопросы. Позвонит или не позвонит? Любит или не любит? Напишет или не напишет? А может, у него кто-то есть, и он вообще обо мне не думает?! — Микки перевела дыхание, высказав то, что так долго душило её, на мгновение она почувствовала облегчение. Она взглянула на Крейга, вокруг которого уже собралась толпа людей, и продолжила — в общем, можно бесконечно гадать и сочинять истории в собственной голове, а потом просто сойти с ума. Ни один парень не заслуживает твоих слез. Любовь — это сказка, придуманная каким-то идиотом-романтиком. Давай вместе выкинем наши телефоны, и будь что будет! Ну как, годится? — она посмотрела на девушку в надежде на то, что та придёт в себя, выбросит свой телефон или просто уйдёт отсюда куда подальше. Для Мики это не имело никакого значения, но всё же ей было жаль девушку, где-то в глубине души она искренне хотела ей помочь.

Девушка начала медленно приходить в себя, её взгляд приобрёл осмысленность. Мики поняла, что попала в самую точку, и мгновение спустя незнакомка вытерла рукавом куртки свои слёзы и молча кивнула в знак согласия.

— Отлично, — похвалила её Мики, — давай сделаем это на счёт три, — она достала свой телефон, ещё раз посмотрела на девушку и начала медленно считать.

— Раз, два, три, — телефоны полетели в урну почти одновременно, девушки переглянулись, и Мики снова почувствовала себя маленькой девочкой, которая шепталась о чём-то со своей подружкой. Она улыбнулась своим воспоминаниям, — Как тебя зовут? — спросила Мики просто потому, что хотела услышать голос незнакомки, которая так сильно напомнила ей о её юности.

— Ева, — прошептала она, — спасибо, — поблагодарив Мики, она повернулась и медленным шагом двинулась в направлении выходов на посадку.

Мики быстро достала кожаные перчатки и выбросила их вместе с пистолетом. Она надеялась, что в течение следующих нескольких часов ей не придётся никого убивать, да и проход в самолет с оружием был запрещён. Мики бросила последний взгляд на суетящихся вокруг трупа людей и, не теряя времени, пошла на посадку.

Глава 17

Новая жизнь и побег в никуда

I am going nowhere, dressed with my dreams.

Dreaming to tears, hard as death in spring.

Dreaming, torn between here and there.

Where, finally nothing looks like nothing.

Dreaming until I can’t speak any more,

maybe just a bit with the tip of my eyes,

watching me unchallenging

believing I wasn’t in need

dreaming even too much

dreaming even bad

burning even

when all is

burned

out

В течение нескольких следующих недель Кейн зализывал раны, не будучи способным немедленно вернуться к делам. Наконец, на его плече остался только розоватый шрам, но та рана, что разрывала его грудь, никак не хотела заживать. Ева ушла из его жизни, но осталась в его сердце.

Вот и сейчас он лежал на кровати в своей спальне и безучастно смотрел на то, как Рита медленно стянула с себя коктейльное платье и перешагнула через него своими стройными ногами. Она начала раздражать его ещё на вечеринке в честь одной очень удачной сделки, но, видимо, пяти рюмок текилы хватило для того, чтобы он сглупил и привез её к себе домой.

Рита была красивой девушкой с длинными русыми волосами и карими глазами. Он был мертвецки пьян, и, возможно, она напоминала ему Еву. Из всех его женщин эта задержалась в его жизни дольше всех. Она появлялась лишь тогда, когда её об этом просили, никогда не надоедала звонками и всегда была в отличном настроении — спасибо кокаину. Кейн задумался, а что он о ней знает? Сколько ей лет, откуда она, её любимый фильм — он понял, что ему ровным счётом всё равно. К чёрту её и любую другую девушку, вертевшуюся рядом с ним.

Рита склонилась к нему, шелковистые волосы заструились вниз, касаясь белой простыни из дорогого сатина, сияющая золотом светлая гладкая кожа впитывала робкие лучи напольных ламп. Она расстегнула его молнию. Кейн поморщился. Лицо начало покалывать, он потёр щеку. По телу Кейна пробежала дрожь, он потянулся за бутылкой своего любимого японского пива и осушил её в несколько жадных глотков.

Кейн был пьян и зол. Он должен был оставить эту шлюху там, на вечеринке, а не тащить её к себе домой, потому что, кроме Евы, он не мог думать ни о чём. Проклиная всё на свете, в миллионный раз посылая Риту ко всем чертям, Кейн схватил её за волосы, толкнул на кровать, поставил на колени и резко погрузился в неё, не чувствуя никаких эмоций, ничего вообще. Кейн имел её, пока егосилы не иссякли, и он, так и не кончив, с хриплым стоном упал на кровать. Отчаяние накрыло его с головой. У него было всё, и в то же время не было ничего. Он снова думал о Еве.

Кейн не мог понять, что творилось в его душе, ему не хватало слов, чтобы описать это дерьмовое ощущение пустоты. Это находилось за гранью вербальных обозначений, за гранью любого понимания, это было сильнее любых эмоций. Он никогда никого не любил, всегда жил разумом, и сейчас он был не в силах понять, как одна маленькая восемнадцатилетняя девочка смогла разрушить то, что Кейн строил десятилетиями. Он чувствовал, что умер, несмотря на то, что он жив.

— Убирайся, — бесцветным голосом бросил Кейн Рите. Он хотел, чтобы та исчезла из его дома и из его жизни немедленно и навсегда. На лице Риты промелькнуло сожаление. Она слезла с кровати, подобрала с пола платье и тихо вышла, прикрыв дверь.

Подойдя к окну, Кейн всмотрелся в неспокойный океан. Волны яростно налетали на камни, торчащие из воды словно кривые зубы, и, разбиваясь вдребезги осколками его счастья, сверкали в свете луны. Белая пена, собираясь у кромки воды, оставляла на песке сюрреалистические узоры… Они напомнили ему силуэт Евы, её светлые волосы, вьющиеся вниз по спине. Кейн повернулся и посмотрел на ИХ картины, стоящие у изголовья кровати.

********

Вкрапления черной и золотистой слюды на гранитной столешнице мерцали под моими пальцами, и я подумала о том, что так же сверкали глаза Кейна, когда он целовал меня. Все эти месяцы я боролась с желанием набрать его номер или хотя бы написать ему, но каждый раз, когда желание становилось невыносимым, я вспоминала последние слова отца. Это действовало на меня отрезвляюще. Я любила Кейна, я хотела, чтобы он жил, чтобы он был счастлив.

Запах горелой курицы выдернул меня из раздумий. Я резко обернулась, вспомнив, что готовила ужин для нас с Мики. Я бросилась к печке и выключила огонь под сковородой. Повар из меня был никудышный, но до сих пор никто не жаловался на мою стряпню, да и Микаэла, откровенно говоря, едва ли ела что-то, кроме листьев салата и брокколи на пару.

— Ну и вонь, по-другому не назовёшь, — впорхнула она на кухню. Мики словно парила, плавно вытанцовывала свои шаги, — судя по запаху сгоревшей ко всем чертям курицы, ужин готов, — она рассмеялась, приоткрывая изящными пальцами крышку сковороды, и притворилась, что глубоко вдыхает некий очень приятный аромат.

— Завтра твоя очередь, и мы опять будем жевать переваренную брокколи, которая воняет ничуть не лучше.

— Нет, я теперь ем только сырые продукты! — воскликнула она. Приготовленная еда наносит огромный вред организму.

Я повернулась к ней и удивлённо подняла брови. За время нашего знакомства она успела побыть вегетарианкой, сходить на курсы по раскрытию своего духовного потенциала, три дня назад она объявила, что всегда мечтала принять Иудаизм, а вчера с особым усердием принялась завывать мантры, в общем, была на всю голову чокнутой девицей, и, возможно, именно поэтому мне было с ней так комфортно. Отец Мики, по её словам, погиб много лет назад, а когда в последний раз она видела свою мать, ей было шестнадцать лет. Пару раз в неделю она уходила из дома на всю ночь, где она работала, я не знала. Мики неохотно говорила об этом, каждый раз старалась сменить тему, отшучивалась, говоря о том, что любит работать с трупами, потому что те много не болтают.

— Чем займешься сегодня? — спросила она, включая кофемашину. Тихо загудев, та выпустила стойку ароматного черного кофе.

Я пожала плечами. Чем я занималась в течение последних несколько недель? Сидела дома и жалела себя.

— Слушай, детка, я думаю, что тебе нужно найти работу, а тоты так совсем зачахнешь.

В её словах было немало здравого смысла. Денег у меня было предостаточно, но рано или поздно они имеют свойство заканчиваться, а возвращаться домой я не собиралась.

— И кем бы я могла работать? — спросила я у самой себя.

— Что ты умеешь делать? — Микаэла откинула свои длинные волосы назад и заплела их в косу.

Что я умела?

— Ничего, — ответила я, — ничего из того, что могло бы пригодиться в поиске работы. Я неплохо рисую и немного разбираюсь в живописи.

— Хм, — хмыкнула она, — интересно. На днях один мой знакомый обмолвился о том, что он уволил своего ассистента. Он владеет большой художественной галереей. Парень он неплохой, но очень… — скривилась она, — своеобразный.

Я нахмурилась. А когда в моей жизни были нормальные люди? Никого не припоминаю.

— Если хочешь, я спрошу у него. Могу замолвить за тебя словечко. Он мой должник.

— Спасибо, Мики, — кисло улыбнулась я. Возможно, это вылечит меня от депрессии.

— Вот и отлично, — она улыбнулась, но её взгляд оставался задумчивым.

Обхватив маленькую чашку обеими руками, Мики уселась в кресло.

— Мики, — произнесла я её имя, всматриваясь в чёрный кофе, словно пытаясь рассмотреть там будущее.

— Да? — она подняла на меня большие серые глаза.

— С тех пор, как мы познакомились в аэропорту, ты ни разу не задала мне ни одного вопроса…

— Я знаю всё, что мне нужно. Когда-то я тоже сбежала из дома с 70 долларами в кармане в своих единственных джинсах. Я так спешила, что оставила даже куртку.

— С чего ты взяла, что я сбежала? — спросила я. Я ничего ей не рассказывала.

— Потому что я знаю этот взгляд. Это взгляд человека, который в страхе бежит от прошлого, сжигает мосты, оставляет позади всю свою жизнь. И поверь мне, делать вид, что всё в порядке и продолжаешь жить как прежде, сгнивая вместе с теми, кто давно уже мертв, гораздо хуже.

Не говоря ни слова, я вглядывалась в её лицо. То, что она так тщательно прятала за маской, всплыло наружу. Ей было всего двадцать два, но её взгляд уже приобрёл глубину и некоторую усталость. Сколько всего ей пришлось пережить? Через что она прошла?

— Мать для меня умерла. Ты можешь думать, что это ужасно, но я так её и не простила, хотя прошло уже шесть лет. Я позвонила ей лишь однажды на Рождество, но когда я услышала её голос, положила трубку. Я не смогла сказать ей ничего, потому что говорить нам было не о чем. Ничего не осталось. Сколько я себя помню, мать всегда пыталась наладить свою личную жизнь. Каждый год появлялся новый Джеймс, Джим, Джордж. Они менялись так быстро, что я не успевала запоминать их имена. Я до сих пор не знаю, какого чёрта она тащила их домой.

Мама много работала, дома появлялась редко, а когда это всё-таки случалось, её внимания и сил на меня уже не хватало. Я никогда не слышала от неё слов ласки или одобрения. Она постоянно ругала меня: за проблемы в школе, за неопрятный вид, за то, что я не помогаю ей по дому. Когда мне было пятнадцать лет, Билл впервые облапал меня. Я сбежала из дома. Скиталась по друзьям, несколько дней жила в мотеле, где подрабатывала прачкой. Потом меня нашли и вернули домой. Она даже не спросила, почему я ушла, просто обозвала меня шлюхой и отвесила мне такую пощечину, что звон в ушах я слышу до сих пор. После того, как я рассказала ей о том, что Билл приставал ко мне, она обвинила меня во лжи и не разговаривала со мной три месяца.

Этот ублюдок почувствовал свою безнаказанность и стал распускать руки. В один из тех дней, когда она пропадала на работе, он зашел ко мне в комнату и, — Мики запнулась, — неважно, — вздохнула она. После этого я взяла все деньги, которые у меня были и выскочила из дома в чем была.

— А что было потом? — я прикусила губу.

— Потом? — Мики подняла на меня глаза, — потом я оказалась в Майами, но это уже совсем другая история. Ты знаешь, почему ты сюда прилетела?

— Не переношу холод, — ответила я, — и потом, первый рейс после того, как я встретила тебя около урны и получила дозу Мики-мудрости, был именно сюда.

Мики усмехнулась.

— Все дороги ведут в Рим, — подмигнула она, — верно?

Глава 18

Проснуться после долгого сна

Открыв глаза, Кейн посмотрел на часы. Его разбудил звонок, раздавшийся в половине пятого. Никто в это время не позволял себе беспокоить его, и Кейн со злостью посмотрел на дисплей телефона, на котором высветилось имя абонента. Хоть он и не отличался набожностью, это имя звучало для него так же волнующе, как и для любого человека, верящего в загробную жизнь.

Ему звонил Хелл1. Быстрее скорости света имя Хью Хелла выбило Кейна из полусонного состояния. Когда дело касалось бизнеса с этим человеком, Кейн должен был держать руку на пульсе, и теперь он догадывался, почему Хелл звонил ему лично. Он хотел узнать, как продвигаются дела с триптихом. С ужасом Кейн понял, что облажался, но он и понятия не имел, насколько.

Выходец из Кубы Хью Хелл долгие годы проживал в Майами и владел самым большим рынком сбыта предметов искусства. Так или иначе, почти все каналы, через которые Кейн и Фред проворачивали свои сделки, принадлежали именно ему. Он официально владел несколькими галереями по всему миру: в Америке, Европе и на Ближнем Востоке. Он также являлся счастливым обладателем одной из самых обширных частных коллекций, включающей более шестисот оригиналов. Персона Хью была окутана зловещими историями и ассоциировалась с кровопролитными схватками. Его боялись все, а он умел добывать любую информацию при помощи самых изощренных методов инквизиции.

Хелл был вовлечён во все виды нелегального бизнеса: контрабанда, наркотики, проституция, отмывание денег, подделка документов, мошенничество — иными словами, всё то, на чём можно было заработать. Фактически он стоял у руля огромного четко налаженного механизма. В общем, это был одним из самых опасных авторитетов юго-восточной Америки. Хью Хелл вполне заслуженно именовался посланником АДА, и, когда он что-либо говорил, его стоило слушать.

Пару месяцев назад Хью Хелл сделал Кейну заказ на один из самых драгоценных шедевров искусства — триптих Бэкона стоимостью более 100 миллионов долларов. Триптих находился в музее Портленда. Хелл знал, что в Калифорнии нет более надежного человека, чем Кейн, и только ему он мог доверить это дело. Хью и Кейн работали вместе не один год.

Во время их предыдущего разговора Хью сказал: «Конечно, сделка называется сделкой, поскольку я готов заплатить всего 30 миллионов за Триптих, но я более чем уверен, что ты сможешь организовать это и доставишь радость старику, не так ли, Ван Гог?»

Конченая мразь и исчадие ада в одежде интеллигентного человека — так про себя называл Кейн Хелла. Однако всё, что касалось бизнеса, не имело отношения к его чувствам, поэтому он спокойно согласился с Хеллом, тем более, что цена вопроса была высока.

Кейну нужно было посоветоваться с Фредом и он пообещал Хеллу дать ответ через три дня. Именно так он и сделал. Фред должен был организовать команду, способную достать товар, то есть подкупить нужных людей и заменить оригинал на очень качественную, почти неотличимую от него подделку. Даже если в конечном итоге кто-нибудь и хватился бы пропажи, найти вора к тому моменту не представлялось бы возможным. Фред потребовал 10 миллионов в качестве задатка для того, чтобы сразу рассчитаться со всеми вовлечёнными в дело людьми и покрыть другие непредвиденные расходы, которые могли возникнуть в ходе операции. По окончании работы каждой стороне должно было достаться по 10 миллионов, так что никто не раздумывал над предложением. Сделка была заключена.

Кейн прекрасно понимал то, что игры с Хеллом имеют свойство заканчиваться летальным исходом, но ставки были слишком высоки, его команда состояла из высококлассных специалистов, и Кейн был уверен в успехе. Он рассказал Хеллу об их требованиях, и после согласия обеих сторон и урегулирования всех вопросов партнёры подписали договор на крови, в котором оговаривалось все условия.

Хелл не боялся потерять свои деньги. Он знал, что если что-то пойдёт не так, он тем или иным способом получит всю сумму обратно, а уж в методах выбивания долгов мистер Хелл был весьма изобретателен. Это был не первый случай, когда он доверял Кейну столь крупные суммы, и каждый раз тот доказывал ему свою надёжность и оправдывал все его надежды.

Это было около двух месяцев назад, и с тех пор многое изменилось. Можно сказать, изменилось всё. Для начала Кейн должен был разобраться в ситуации, и только после этого он мог приступать к действиям.

На днях до него дошли слухи о том, что триптих был у Фреда уже больше месяца, но он не собирался отдавать его Хеллу, поскольку нашел более щедрого покупателя. Кейн подозревал, что тот выжидает нужный момент, чтобы заполучить бабло за его спиной. Таким образом, он смог бы вернуть все деньги Хелла с немалыми процентами, и ему не пришлось бы делиться с Кейном. Старый хитрый ублюдок! «Однажды стал крысой — навсегда крыса», — думал Кейн, а с крысами он дел не вёл. Этим поступком Фред навсегда закрыл дверь в партнерство с Кейном, зато открыл другую, и Кейн начал подумывать, каким именно способом он подарит Фреду билет на тот свет. Но сначала он должен был убедиться в том, что слухи не были выдумкой.

Кейн начал собственное расследование. Он знал, что существует только один человек, который давно мечтает о триптихе и может его себе позволить. Жил этот человек со звучной фамилией Финкельштейн в Денвере. Он свято верил в Бога, чтил традиции предков, носил на голове кипу, не брился и каждую субботу посещал синагогу.

Мистер Финкельштейн знал Кейна давно, и по телефону он подтвердил его подозрения, даже не сомневаясь в том, что Кейн и Фред работают вместе. Огорченным голосом он сообщил Кейну о том, что Фред не явился на сделку две недели назад, а позднее покупатель узнал, что в тот день у Фреда случился инсульт, что он лежит в больнице, о чем сам Финкельштейн искренне сожалеет, молится за его здоровье и ждёт его скорейшего выздоровления.

Интуиция Кейна не раз выручала его в самых сложных ситуациях, и сейчас он чувствовал, что Финкельштейн ему что-то недоговаривает. Кейн решил навестить его лично, так сказать, обсудить вопрос с глазу на глаз. Отказать Кейну было невозможно и, мягко говоря, небезопасно, поэтому они тут же назначили время.

Если опасения Кейна подтвердятся, он без малейшего сомнения отправит этого мудака кормить рыб. Сделать это было непросто, но об этом он собирался подумать позднее, а пока необходимо было сконцентрироваться на сегодняшней встрече в Денвере. Впервые он почувствовал, что пришло время расторгнуть их контракт. Ему становилось тесно, и Фред стопорил их бизнес. Несколько сорванных сделок были тому подтверждением. Фред старел, и, возможно, пришло время найти ему замену, а лучше Кейна в этом деле никого не было. Поэтому, прикончив Альду, Кейн возьмёт под свое крыло всех, кто присягнут ему на верность, остальные же последуют за своим хозяином в ад.

Проблема заключалась лишь в одном, и это вновь касалось Евы. Она возненавидит его навсегда, узнав, что Кейн разделался с её отцом. Кейн собирался объединить оба клана любыми способами. А, как говорится, на войне все средства хороши.

********

После пробежки, полный решимости и энергии, он зашёл домой, достал из холодильника протеиновый коктейль и, хорошенько встряхнув бутылку, осушил её в несколько глотков. Вдруг боковым зрением он увидел у себя за спиной внушительных размеров фигуру. Молниеносно Кейн выхватил из подставки нож и, резко развернувшись, метнул его в направлении незваного гостя. Тут он услышал хриплый знакомый голос:

— Что за чёрт, босс, — прокричал Баррель, ловко увернувшись от ножа, что при его размерах казалось почти невозможным, — я, блядь, кофе приготовил.

Кейн выдохнул.

— Кофе? — Кейн бросил на Барреля злобный взгляд, — я чуть не убил тебя, — он взглянул на часы, — шесть часов утра. Какого хера ты делаешь в моем доме?!

— У нас самолет через час, — пробормотал Баррель, разводя руками, — ты сам сказал быть у тебя в шесть.

Кейн упал на высокий стул и уронил голову на руки.

— Что за дерьмо со мной происходит? — пробормотал он, — пробелы в памяти, рассеянность и бессонница. Баррель, ты прав.

— Вопрос весьма актуальный, — Баррель пододвинул ему дымящуюся чашку кофе.

Кейн с отвращением посмотрел на отражающееся в кофе лицо страдальца. Конченое дерьмо.

— Соберись, босс, — Баррель отправил в рот зачерствевший кекс, — сегодня важный день. Ты нужен нам целиком. Включай мозги, выключай яйца.

— Ок, — выдохнул Кейн, поднимаясь со стула и направляясь в спальню за вещами.

Через час они сидели в частном самолете. Как только тот выехал на взлетную полосу, Баррель воткнул в уши наушники и вырубился. Кейн же смотрел на то, как земля отдалялась, а Лос-Анджелес превращался в золотистое пятно, окруженное темно-синими водами атлантического океана. Вскоре самолёт поднялся над белыми барханами облаков, отражающих свет утреннего солнца. Кейн доедал свой завтрак — запечённую курицу и овощи.

— Желаете чего-нибудь? — прозвенел рядом голос стюардессы. Кейн повернулся и взглянул на неё. Тощая сучка с выбеленными до блевотного желтого цвета волосами и силиконовыми сиськами, торчащими так, словно их прилепили туда по ошибке.

«Кроме того, чтобы ты просто испарилась в воздухе и не портила мне аппетит, пожалуй, ничего», — подумал он, покачав головой. Стюардесса кивнула и, развернувшись, вернулась на своё место.

— Хотя, — остановил её Кейн, — принеси мне текилу и лёд, — мозги Кейна должны были быть в полной боевой готовности, но он был слишком напряжен, что само по себе являлось плохим знаком. Ему стоило расслабиться.

— Ваша текила и лёд, мистер Реймур, — наклонившись, девушка поставила маленький серебристый поднос на его столик. Её пышная грудь практически вывалились из тугого черного пиджака с глубоким вырезом. Кейн залпом выпил текилу, поднял глаза и вспомнил, как в прошлый раз он трахал её за шторками её каморки, — что-нибудь ещё? — улыбнулась стюардесса.

— Пожалуй да, — ответил ей Кейн, чей рассудок успел захмелеть.

Глава 19

Доброе утро, Маркус

Зеленые немного раскосые глаза Маркуса бегали по мне словно два потерявших управление прыгуна. Он внимательно осмотрел мои волосы, заглянул ко мне в уши, попросил улыбнуться и произнести фразу «Доброе утро, Маркус». Оставшись, по всей видимости, довольным, он царственно кинул:

— Беру! — жеманно махнув мне рукой, он приказал следовать за ним.

Я с недоумением смотрела ему в затылок, не вполне понимая принцип, по которому он выбирал себе ассистента. Ни вопроса об искусстве, образовании или опыте работы. То, что я заинтересовала его как объект вожделения, я исключила сразу. Маркус был не просто голубым, он был бирюзово-лазурным!

— Э-э-э, — робко заикнулась я, продолжать следовать за ним, — это всё? А какие-нибудь тесты будут?

Маркус расхохотался:

— А какие тесты ты хочешь? На знание творчества представителей позднего поставангардизма или культурологической терминологии?

— Ну, вроде того, — ответила я, поморщив нос, хотя с культурологической терминологией он явно переборщил.

— Ты должна улыбаться и не портить мне настроение. Остальному я тебя научу, — Маркус остановился, открывая передо мной дверь. Белые зубы сверкнули между покрытыми перламутровым блеском губами. Его смуглая кожа ровного оливкового цвета его была гладкой и ухоженной. Нос явно подвергался пластике, причем неоднократно, — проходи скорее, ты слишком медленная! — он подтолкнул меня внутрь.

Мы оказались внутри роскошного кабинета. Ничего лишнего, спокойные цвета, ровные линии и изысканная сдержанность. Большие прямоугольные диваны из белой кожи, светлый ковер на полу и кофейный столик из крупного изящно изогнутого бревна.

— Маркус, дорогой, это ты? — послышался приятный моложавый баритон. Вытирая руки бумажным полотенцем, из ванной вышел высокий седовласый мужчина. Это был статный человек с прямой спиной и широкими плечами. Его рубашка графитного цвета оттеняла благородную бледность его кожи. Настоящий снежок, каких нечасто встретишь в Майами и Калифорнии.

— О, — улыбнулся он, встретившись со мной взглядом, — у нас гости!

— Это моя новая ассистентка, — гордо объявил Маркус. Он схватил из вазочки зеленое яблоко и упал на диван, ожидая реакции мужчины.

— И как же зовут нашего нового героя со сверхразвитой стрессоустойчивостью? — ещё шире заулыбался седовласый.

— Ммм, — Маркус посмотрел на меня, — зовут тебя как?

— Эванджелин, — ответила я, чувствуя себя полной идиоткой.

— Замечательное имя, — кивнул мужчина, протягивая мне руку, — я Хью Иньеста, ценитель искусства и скромный хозяин этой галереи.

Я пожала его руку, обратив внимание на часы скромного Хью. Такие были и у папы, и стоили они как небольшая яхта. Ещё я заметила странный перстень с гравировкой в виде дикого кабана и каймой из черных камней.

— Присаживайся, Эванджелин, — он указал на кресло, — кофе будешь?

— Нет, спасибо, — ответила я, проклиная Мики и её знакомого. Удрать бы отсюда.

— Могу я задать тебе личный вопрос?

— Это зависит от того, насколько он личный, — спокойно ответила я, — и, пожалуй, я всё же выпью кофе. С молоком, пожалуйста.

— Что ты можешь сказать о Маркусе? — Хью поставил белоснежную чашку с круглыми боками передо мной.

Что? Он же это не всерьёз! Маркус сидел, приоткрыв губы, и возмущенно блымал. Да, впечатление он оставил неизгладимое, вот только поделиться им я не могла, если хотела получить эту работу — я ещё раз глянула на Маркуса — да и вообще, выйти отсюда живой!

— Считай, что это тест. Тебе придётся общаться с людьми определённого круга, среди которых много странных личностей. Ты должна найти подход к каждому и понимать, кто перед тобой. Ты, пожалуй, слишком юна и не имеешь опыта, но мне ты нравишься, поэтому я хочу, — он сделал акцент на слове «хочу», — дать тебе шанс. Попробуем?

Я вдохнула, перевела взгляд с Маркуса на Хью и выдохнула. Буду выкручиваться, как смогу.

— Если позволите, я хотела бы абстрагировалась от персоналий, поскольку за несколько минут невозможно составить полный портрет личности, особенно такой, — я улыбнулась Маркусу, — многогранной.

— Я настаиваю, — Хью расслабился в кресле и пригубил свой кофе, — можешь использовать агнонимы.

«Сам напросился», — подумала я и начала судорожно вытаскивать из глубин сознания все заумные слова, которые я знала или даже не знала.

— Аллегорически выражаясь, для меня очевидна аберрация действительности в связи с ангедонией2, явившейся следствием травматического императивного воздействия со стороны авторитетного для данного индивидуума человека. Перед нами ярко выраженный пример амбидекстра3 с очевидными идиосинкратическими особенностями4, - я закрыла рот, наблюдая за Маркусом, возмущено разглядывающим меня, и поняла, что меня уже уволили.

— Что, — заикнулся Маркус, оскорблённо вытягивая губы, — что она только что сказала?!

— Оо, — Хью по-отечески похлопал его по коленке, — она сказала, что ты очень одарённый!

— Да? — подбородок Маркуса дёрнулся.

— Да-да, — подтвердила я, кивая. Он прищурился, а затем его взгляд потеплел.

— Ну, — Маркус поправил свой взъерошенный хохолок, — очень приятно.

Я опять кивнула и перевела взгляд на Хью, тот улыбался как Чеширский кот.

— Ты однозначно не подходишь Маркусу, — решительно сказал он, продолжая улыбаться.

— Да?! — воскликнули мы одновременно, вот только интонация Маркуса была вопросительной, а моя — утвердительной.

— Это ещё почему? — возмутился Маркус.

— Потому что Ева подходит мне!

Глава 20

Лос-Анджелес — Денвер — Ад

Ощущая во рту привкус прелости, Кейн шагал по безлюдному мрачному коридору аэропорта. Где-то позади почти беззвучно брёл Баррель. За годы совместной работы он стал для Кейна кем-то вроде члена семьи, которой, по большому счёту, у него никогда не было. Кейн называл его братом, вкладывая в это слово иное понятие. Баррель был его партнером, другом, дополнял Кейна там, где это требовалось. Сейчас, чувствуя настроение босса, он беззвучной тенью шел позади него, но Кейн точно знал, что его друг там, прикрывает его тыл.

У выхода их уже ждала машина с затемнёнными стеклами. Увидев их, водитель моментально открыл дверь. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что он вооружен до зубов. Кейну предстояло провести в Денвере всего несколько часов, после чего он собирался вернуться в Лос-Анджелес. По этой причине, не заезжая в гостиницу, Кейн сразу отправился на встречу.

Пейзажи Денвера мелькали за окном как отрывки из дешевого фильма. Вдалеке таяли силуэты холмов, теряющиеся в лёгкой утренней дымке. Водитель вез их по заданному маршруту, минуя дорожные заторы. Кейн и Баррель сидели напротив друг друга. Оба молчали. Накануне они уже обсудили все детали поездки. Эта встреча была чрезвычайно важна для Кейна. Он должен был узнать как можно больше подробностей о так и не осуществившейся сделке. Он должен был понять причину. Кейн не верил в то, что инсульт мог стать помехой для Альды. Он знал Фреда слишком хорошо, чтобы поверить в это. Если картина была у них, они незамедлительно забрали бы деньги, тем более, что всё это делалось за спиной Кейна и Хелла. Тут пахло совсем некошерно, и ему нужно было узнать всё, что знал Финкельштейн.

Кейн отвечал перед Хеллом, и, возможно, если всё пройдёт хорошо, он убедит Хью стать его союзником, чтобы получить преимущество перед Фредом Альда. Нужно было выяснить, где находится триптих, забрать его и довести сделку до конца. Если всё пройдёт удачно, его банковский счет пополнится на пару десятков миллионов, и он сможет поставить первый плюсик в графе «Завоевание мира».

Сжав челюсти, Баррель внимательно смотрел на дорогу сквозь заднее стекло. Он дал понять Кейну, что за ними был хвост.

Водитель, присланный Финкельштейном, хоть и имел незаинтересованное лицо, держал ухо востро. Кейн видел профессионалов издалека. За плечами у этого парня были годы службы в ФБР, наверняка он прекрасно владел многими видами самообороны и был идеальным стрелком. Кроме того, Реймур отметил, что он не обрадовался незваному эскорту.

— Давно? — сухо спросил Кейн.

— С самого аэропорта, — ответил Баррель.

У Кейна было больше врагов, чем волос на всём теле. Не то чтобы он удивился такому повороту, но всё же это было неприятно. Значит, за ним следили? Вопрос в том, кто именно!

Баррель повернулся к водителю. Обычно у подобных солдат не было даже имен, только позывные.

— Нас должны были сопровождать? — спросил он хриплым, грубым, как наждачная бумага, голосом.

— Нет, — ответил водитель, бросая оценивающий взгляд на две черные Ауди, неотступно следующие за ними на некотором расстоянии.

Кейн вздохнул. Если их преследовали люди Альды, у Кейна были большие неприятности. Об этой встрече не знал абсолютно никто. Кейн очень расстраивался, когда в его планы кто-то вмешивался, и впадал в бешенство, если эти планы срывались.

— Потеряй их, — жестко приказал он. Идея отправиться в поездку без охраны казалась ему наилучшим вариантом, хотя Баррель был категорически против. Кейну было достаточно Барреля, лишние свидетели ему были не нужны, тем более те, которым он не доверял.

— Как прикажете, мистер Реймур, — водитель нажал на переговорное устройство у себя за ухом, — ситуация 7-32, ухожу с маршрута в сторону севера. Мистер Реймур, — обратился он к Кейну, — пожалуйста, пристегните ремни.

— Блядь, — рявкнул Баррель почти одновременно с тем, как машина резко вильнула вправо на узкую двухполосную улицу, — взлетаем, босс.

Кейн переглянулся с Баррелем, послышались щелчки ремней безопасности.

— Давно мы не играли в догонялки, — Баррель ухмыльнулся, но ухмылку эту можно было назвать разве что устрашающей. Словно отражающиеся друг от друга выражения лица товарищей говорили о далеко не самых здоровых эмоциях, кипящих внутри них. В их глазах была лишь закаленная сталь.

— Дорога чистая, — отрапортовал водитель диспетчеру, замедляя ход. Он нервно расслабил ворот рубашки. Скатившаяся по его виску капля пота упала на белый хлопок. Кейн оглянулся назад. Увидев, что улица пуста, он облегчённо вздохнул.

— Твою мать! — вдруг заорал Баррель. Машина с визгом затормозила в паре метров от вылетевшей из-за угла Ауди, — сдавай назад! — прорычал он.

— Сзади ещё один, — крикнул Кейн, чувствуя, как вскипает его кровь, — нас зажали.

Глаза водителя забегали. Мерседес дёрнулся, резко набирая скорость, отдалился от Ауди на десяток-другой футов, а затем резко остановился. Кейн и Баррель едва удержались на сиденьях. Переключив коробку передач на ручной режим управления, водитель вжал педаль газа в пол.

— Мать твою, ублюдок, — заорал Баррель, пока Мерседес летел прямо на Ауди, перекрывшую им путь. Расстояние стремительно сокращалось, окно Ауди приоткрылось, и из него высунулась рука с автоматом. Послышались выстрелы, озарившие улицу вспышками. Прыгнув на Кейна, Баррель загородил его собой. Лобовое стекло покрылось трещинами, похожими на белую паутину. Вдруг, схватив пулю, голова водителя дёрнулась и повисла набок. Потерявший управление Мерседес на полной скорости врезался в гидрант и, сшибая его, повернулся на сто восемьдесят градусов.

Не прекращая материться, Баррель перепрыгнул вперёд, перетащил тело водителя на пассажирское место и сел за руль. Здоровенной ногой он вышиб бесполезное стекло, ограничивающее видимость, хлещущая из гидранта вода полетела в салон. В момент, когда Баррель резко тронулся с места, посыпался град пуль, он пригнулся, но продолжил прорываться вперёд, тараня людей с автоматами. Двое из них успели отскочить, ещё одному пришлось перелететь через крышу машины. Теперь пули, летевшие из продолжающей преследование Ауди, вгрызались в удаляющийся автомобиль сзади.

— Держись! — закричал Баррель, и через секунду Мерседес протаранил загородившую путь Ауди. Они вылетели на полупустую улицу и под крики отскакивающих в стороны пешеходов помчались вперед.

— Кейн? — громко позвал Барель.

— Я в порядке, — промычал он, принимая сидячее положение. Кейн довольно сильно ударился головой, и несколько секунд в его глазах рябило.

Оглянувшись, он заметил, что их всё ещё преследовали.

— Оторвись от них! — прохрипел Кейн. Он бывал в передрягах и похуже этой, поэтому, пытаясь сохранить свой ум холодным, он просчитывал дальнейшие действия.

Перелетая через бордюры и клумбы, Мерседес мчался напролом. Баррель даже не пытался обращать внимание на людей и столики уличных кафе. Ауди неотступно следовала за ними. Резко повернув на одну и небольших улиц, они полетели вперёд на максимальной скорости, которую была способна выжать их машина. Спустя несколько кварталов они заехали в убогий переулок, наполненный мусорными жбанами и кишащий крысами. Баррель завернул за угол и остановился. Стены из красного потрескавшегося кирпича были покрыты слоем плесени и мха. Наверху виднелись металлические лестницы и верёвки, протянутые от окна до окна, на которых сохло выцветшее тряпье.

— Где мы? — спросил Кейн, оглядываясь. Он пытался нащупать свой мобильник, который выпал из кармана во время погони.

— Не имею ни малейшего представления, — ответил Баррель, поглядывая на труп рядом с собой, — это не важно. Нужно связаться с Финкельштейном.

— Нет, — жестко ответил Кейн, наконец, обнаруживший свой телефон под сиденьем, — встреча отменяется.

— Босс, — произнёс Баррель, но тут же осёкся, встретившись с его полным решимости взглядом, — как скажешь.

Кейн отправил короткое сообщение начальнику службы охраны и обернулся, разглядывая гетто. Казалось, что стены уродливых пятиэтажных зданий вот-вот собираются рухнуть. Он вышел из машины. Баррель незамедлительно последовал за ним. Сердце Кейна всё ещё бешено колотилось, лишь в эти моменты он понимал, что сердце у него всё же есть.

Брезгливо бросив взгляд на асфальт, покрытый красной тошнотворной жижей от раздавленных крыс, он устало произнёс:

— Узнай, чей это заказ, — Кейн наблюдал, как тощие, облезлые крысы с остервенением бросились поедать остатки своих раздавленных сородичей, — установи за Финкельштейном круглосуточную слежку. Я хочу знать всё. Когда он ест, когда спит, сколько ложек сахара кладет в кофе, и какое у него кровяное давление.

— Да, босс, — Баррель достал пистолет, и, пока они двигались вперёд, держал его наготове. Он указал на ржавую металлическую дверь запасного выхода и толкнул её ногой. Остатки грязно-зелёной краски хлопьями полетели вниз. Они зашли в маленький вонючий коридор, в котором не работала ни одна лампа. Вперёд они пробирались почти наощупь. Под ногами хрустел мусор и пыль. Невыносимо пахло гниением, сыростью и ужасной нищетой.

Тряхнув головой, Кейн тяжело вздохнул и прислонился к стене. Все последние недели он почти не спал и чувствовал себя совершенно вымотанным. Слишком много дерьма происходило вокруг, и ему не удавалось взять всё под свой контроль. Но самое хреновое заключалось в том, что даже во время ожесточенной схватки он вновь думал о Еве. О том, что случится с ней, когда она узнает, что он сдох такой глупой смертью. Это доводило его до безумия. Кейн должен был сосредоточиться, чтобы выбираться отсюда, но он беспрестанно думал о ней…

Трухлявые половые доски скулили под его ступнями, полуистлевший мусор рассыпался в пыль.

— Господи Иисусе, — прохрипел грубым басом Баррель, — как вообще можно жить в этой дыре?!

Покосившись на Барреля, Кейн выхватил из темноты грубые черты хорошо знакомого лица. Светлые глаза сверкнули холодным блеском.

— Это не жизнь, — ответил он, переступая через брошенную куклу без одной руки, — это существование.

Крысы сновали от угла к углу, их глаза мерцали то тут, то там как вспышки тусклого света. Густой полумрак начал растворяться, на стенах с обеих сторон показались корявые надписи и грязные брызги. Наконец, они дошли до выхода и остановились у двери. Прикрывая Кейна, Баррель осторожно приоткрыл её, и в следующую секунду они увидели направленный на них ствол пистолета. С огорчением Кейн понял, что они попали в ловушку. Из загнали как безмозглых баранов.

— Не делай глупостей, Реймур, — услышал он знакомый голос.

Кейн вдохнул, его ноздри раздулись, словно пятна нефти зрачки расширились до самой радужки, делая его глаза непроглядно черными.

— Микаэла, — прошептал он, нахмурившись, — давно не виделись.

К сожалению, Кейн хорошо знал, кем она была. Пару раз он делал ей заказы, с которыми она справлялась с неожиданным мастерством. Широко известная в определенных кругах Микаэла Салтз никогда ни к кому не примыкала и всегда оставалась самостоятельной одиночкой. Именно это и делало ее лучшей, почти неуязвимой наёмницей. Мики держала по пистолету в каждой руке, и Кейн прекрасно знал, каким превосходным стрелком она была. Своё мастерство она неоднократно демонстрировала на знаменитых вечеринках Кейна. Микаэла посещала многие из них на правах близкого друга, поскольку для Барелля она была целым миром. Кейн всегда знал, что эта связь не кончится добром, и сейчас, глядя в её холодные глаза, он лишь убедился в том, что, к сожалению, был прав.

Кто бы не нанял её на этот раз, он хотел, чтобы его заказ был выполнен наверняка. То, что это была именно Микаэла, весьма оскорбило Кейна, но ещё большим потрясением её появление стало для Барреля. Позабыв даже о безопасности своего босса, он словно вмёрз в землю.

— Ничего личного, да? — горько усмехнулся Кейн, отодвигая Барреля и выходя на улицу. Если их не распотрошили в течении первых секунд, значит заказчику что-то нужно. Кейн намеревался сыграть на этом, чтобы остаться в живых.

— Не боишься смерти? — спокойно, почти уважительно спросила Микаэла, когда ледяные глаза Кейна, прекрасно понимающего то, что она может пристрелить его в любой момент, в упор посмотрели на неё. Её длинные чёрные волосы были собраны в косу. Кейн в очередной раз отметил, что для наёмника она была слишком красива. Огромные серые глаза, прямой маленький нос, высокие скулы и аккуратное овальное лицо — она вполне могла бы сделать карьеру актрисы.

— Только глупцы не боятся смерти, — сдержанно ответил Кейн, — но ты ведь не смерть, с чего мне тебя боятся?

— Верно, — улыбнулась Мики, — я всего лишь скромный координатор вашей встречи.

Последним, что запомнил Кейн до того, как в глазах потемнело, были два тихих выстрела из пистолета с глушителем.

Глава 21

Страшные откровения Мики

Войдя в дом, я бросила туфли на каблуках и ощутила ноющими ступнями прохладу пола. В квартире было темно, лишь из-под двери комнаты Мики струился слабый лучик света. В течение последней недели я была занята организацией новой выставки в галерее. Хью совсем исчез, оставив меня нянчиться с Маркусом, который, хотя и разбирался во многих вопросах, в этой ситуации только мешал. Он постоянно ныл и жаловался, раздавал противоречивые указания, а потом проклинал всех за то, что никто не мог угадать того, чего же он хотел на самом деле.

— Мики! Ты дома? — позвала я. За дверью послышались тихие звуки. Так и не получив ответа, я отправилась к себе, чтобы принять душ и переодеться. Сбросив одежду на пол, я распустила волосы и, опираясь ладонями на холодный мрамор раковины, заглянула в свои полные грусти глаза. Кажется, день за днём я не жила, а существовала, променяв жизнь на мечты о Кейне.

— Так нельзя, — тихо произнесла я, глядя в свои карие, почти черные глаза, — понимаешь?

Девушка в отражении поджала пухлые губы и заморгала. Конечно, она понимала. Она понимала, что она сбежала именно для того, чтобы оставить всё позади, но так и не смогла этого сделать.

Я посмотрела на свой мобильник. Его я приобрела совсем недавно по настоянию Мики и восстановила свой номер и все прежние контакты. «Я не позволю тебе одичать в этой комнате, детка, только не под моим присмотром», — сказала она. Номер Кейна был здесь, я могла набрать его прямо сейчас, стоило только нажать на кнопку. Только зачем всё усложнять?

Включив воду, я закрыла глаза и подставила голову под тёплые струйки воды. Я думала о том, что выбор был сделан за меня, и оглядываться назад нет смысла. Мне хотелось заплакать, но слёз не было. Я была в состоянии оцепенения, словно из меня достали душу и спрятали её где-то далеко-далеко. Капли воды, текущие по ресницам, заменили слезы, коснувшись кожи, они отлетали фейерверками брызг в разные стороны и ударялись о кафельный пол. Время для меня остановилось, монотонный шум воды и моё дыхание заполнили паузу. Как найти силы двигаться вперёд, когда их едва хватает на вдох и выдох? Я оставила всё, что имело для меня значение. Первый акт спектакля закончился. Занавес. Антракт…

********

Просушив мокрые волосы полотенцем, я вышла из наполненного густым паром душа, надела футболку и штаны, и пошла на кухню. Мне захотелось тёплого молока, такого, как готовил мне папа, когда я не могла уснуть. Я достала бутылку из холодильника, повернулась и, вскрикнув, выронила её из рук.

— Мне тоже показалось, что я неважно сегодня выгляжу — горько усмехнулась Мики, сидящая за барной стойкой, — оказывается, всё намного хуже, — она крутила в руках пустой бокал, — будь добра, захвати вон то вино.

Мики выглядела разбитой… и пьяной.

— Ты в порядке? — поинтересовалась я, присаживаясь рядом.

— В моём шкафу стоит триптих ценой в сто лямов, — ответила Мики, она налила полный бокал вина и залпом осушила его, — по всем законам Микаэлы Салтз я просто обязана быть в порядке.

— Мики, — прошептала я, не поверив в услышанное, — о чём ты?

Микаэла подняла на меня затуманенные глаза.

— Думаешь я башкой тронулась, да? Рассказываю человеку, которого почти не знаю, всю эту хрень…

— Нет, я думаю, что ты тронулась башкой, потому что упомянула триптих. Это невозможно. Он принадлежит… — я замялась, — одному богатому человеку. Я вспомнила слова, случайно подслушанные мною в вечер моего побега из дома. Отец говорил кому-то из своих людей, что купил триптих и приказал доставить его к нам домой.

Микаэла посмотрела на меня, словно пытаясь оценить, откуда я могу это знать, но потом выдохнула, я ведь вроде как работаю на Хью.

— Принадлежал… Принадлежал, Ева, — ответила она. Вдруг Мики засмеялась, словно она и правда сходила с ума, — я так устала, Ева, — она уронила голову на руки, — я устала быть марионеткой в их руках, устала выполнять их приказы. У меня даже имени нет, понимаешь? Всё ненастоящее. Имя, история жизни, этот дом. Меня не существует. Я тень.

Я не могла вымолвить ни слова. О жизни Мики у меня было больше вопросов, чем ответов, но я и представить не могла, что и она родом из нашей большой и дружной семьи интеллигентных гангстеров. Откуда у Мики квартира за несколько миллионов долларов, в какие командировки она уезжает раз в неделю и где она пропадает ночами? Как, работая в больнице, она смогла купить новый Мерседес Clk, и, наконец, что в её шкафу делает триптих? Тот самый триптих?!

— Могу я на него взглянуть? — спросила я тревожным голосом.

— Валяй, — махнула она и качнулась на стуле, — в любом случае, после того, что я тебе рассказала, я просто обязана тебя убить.

— Хорошо, — машинально бросила я, но тут же, поняв смысл её слов, переспросила, — ч-что? — в горле внезапно пересохло, и голос дрогнул.

Голова 22

Ад не под землей, а на земле

Голова Кейна нещадно болела, словно с двух сторон её сжимали тиски. Во рту стоял неприятный привкус прелости. Превозмогая тошноту, Кейн медленно открыл глаза. Ему не сразу удалось вспомнить, что произошло. В голове немного прояснилось, когда его взгляд упал на сидевшего рядом Барреля. При помощи транквилизатора Микаэла усыпила их как животных. Глядя на поникшего Барреля, который уже успел добраться до бутылки коньяка, Кейн почувствовал радость. Где бы они сейчас ни были, они всё ещё были живы.

Кейн осмотрел огромную гостиную, наполненную предметами искусства: картины, антикварные статуи и мебель. Кажется, хозяин этого дома приволок сюда всё, что мог, в том числе и их с Баррелем. Каждый из этих предметов обладал определённой ценностью, приуменьшить которую было бы несправедливо, однако вместе они составляли довольно печальное зрелище, аляповатое и безвкусное. Кейн предпочитал изысканность и чистоту линий, он всегда тщательно подбирал своё окружение. Он ощущал дискомфорт от подобного нагромождения, к тому же его тошнило от лошадиной дозы транквилизатора.

Баррель, на которого не действовало почти ничего, с отсутствующим взглядом опустошал старую бутылку коньяка, ровесницу того инкрустированного яшмой и янтарем бара, в котором она была найдена.

— Сука, — выругался он. Кейн понял, что Баррель до сих пор не мог простить Микаэлу за то, что она не только оставила его, ещё и подставила их обоих, взявшись за этот заказ. Отец Кейна всегда говорил, что женщины — это зло, источник неприятностей и бед. Наверное, именно поэтому до встречи с Евой он старался не зацикливаться ни на одной из своих подружек. Как он мог осуждать Барреля, находясь в похожей ситуации? Вероятность того, что они не выйдут отсюда живыми, была довольно высока, и тем не менее Кейн по-прежнему продолжал думать совсем не о том, о чём следовало.

— Остановись, — Кейн резко выхватил у надравшегося приятеля заново наполненный стакан и поставил его на стол.

— Уволь меня, — пьяно сдерзил тот, — за некомпетентность и несоответствие результатов работы заявленным в резюме способностям.

— Жаль, у меня отобрали пистолет, — ответил Кейн, — не получится сделать это прямо сейчас.

С лица Барреля сошла улыбка. Кейн не шутил на такие темы.

— Сделай себе одолжение, Нико, — проговорил он медленно. Баррель поднял на босса резко протрезвевшие глаза. Кейн редко называл его по имени, но если называл, это могло означать лишь то, что на его терпиметре загорелась красная лампочка, — прямо сейчас начни думать головой, а не яйцами, сохрани жизнь и той, и другой части своего тела. Мне осточертело смотреть на твою несчастную рожу. Ни одна киска не стоит того, чтобы так горевать из-за неё. Мы выберемся из этого дерьма, заработаем кучу бабла, и тогда любая будет твоей!

Баррель прищурил глаза. Он не хотел никого, кроме Микаэлы. До сих пор он не мог понять, почему она исчезла из его жизни, не сказав ему ни слова. Эта сука просто пропала. Однажды вечером он вернулся домой и обнаружил его пустым. Ни зубной щетки, ни её одежды, ни одной крошечной вещи, напоминавшей бы о ней. Ничего. Она исчезла, словно её никогда и не было. В ту ночь Баррель ходил из комнаты в комнату, пытаясь понять, не сошёл ли он с ума. Весь дом, заваленный всякой женской ерундой вроде нелепых слоников вдруг опустел. Меховой плед на диване, в который так любила заворачиваться Мики, и который напоминал Баррелю облезлую шкуру зебры, исчез, как и все прочие напоминания о ней. Мусорные ведра были начищены до блеска, в холодильнике — только пара банок пива и трехдневная лазанья. Ни одного намека на то, что Микаэла прожила здесь почти год. Он был уверен, что она избавилась даже от своих отпечатков.

Кейн наблюдал за тем, как солнечный диск за окном лениво катится по небу, он ждал. Он не знал, кого и чего он ждет, но выбора не было. Оружие и мобильные телефоны у них отобрали. За дверью толщиной в три пальца стояли четверо охранников. Когда, наконец, двери распахнулись, и в комнату вошли несколько мужчин, Кейн едва не подавился порцией только что выпитого коньяка.

— Что за чёрт? — тихо сказал Баррель, не сводя глаз с Хью Иньеста, известного также как Хью Хелл.

— Вот и я уже целый месяц задаю себе этот вопрос, пытаясь понять, куда подевался мой триптих!

Кейн выдохнул. Челюсть его напряглась, а внутри вспыхнул огонь. Он почувствовал, как его кожу начало жечь и покалывать. Плохой признак.

— Это и есть та жалкая причина, по которой ты осмелился притащить меня сюда, Иньеста?! — прорычал Реймур, понимая, что сейчас они находятся в доме Хью в Майами.

— Эта жалкая, как ты выражаешься, причина стоила мне 10 миллионов, Ван Гог! — возмутился Хью, — я подумал, что перед тем, как я отправлю тебя жарится в Аду, ты захочешь позагорать в Майями, — внутри у Кейна похолодело, — я доверял тебе, Ван Гог! Все условия сделки с моей стороны были выполнены, а твоё, интеллигентно выражаясь, пренебрежение договором стало для меня огромным сюрпризом. Представь себе, — для усиления эффекта Хью развёл руками, — вдруг я узнаю, что вместо моего триптиха в музее Портленда висит его великолепная копия. Спёрли вы его очень изыскано. Профессиональная работа! Браво! — он театрально похлопал в ладоши и продолжил, — но потом, вместо того, чтобы лицезреть его у себя дома, я получаю прискорбные известия о том, что триптих уже пытаются перепродать этому бородатому еврею из Денвера! Я до сих пор не могу поверить в это! Я пытаюсь понять логику происходящего, но у меня ни хрена не получается, — он вопросительно посмотрел на Кейна.

— Я не причастен к этому, — Кейн старался сохранять видимость спокойствия, но закравшиеся в голос гневные, леденящие душу нотки выдавали его истинное состояние, — Я знал, что это старый ублюдок однажды подставит меня.

— Альда? — нахмурился Хелл. Кейн поднял голову и наклонился вперед. На его напряжённом лице мелькнула ярость, заметив которую отпрянул даже Хью.

— Это была сделка Фреда, — ответил Кейн, повышая голос, — задай вопрос ему.

— Он в больнице, — заметил Иньеста, — иначе я бы давно спросил. Сейчас на кухне командует Пол Паркер, а тратить на этого мудака время я не хочу. Меня интересует картина, которую я заказывал через тебя. На тебе лежит ответственность за исполнение договора, и у тебя было достаточно времени, чтобы доставить товар. Меня не интересуют ваши личные отношения с Фредом, более того, в Денвере я поймал именно тебя, именно ты спешил на встречу с Финкельштейном. Или я чего-то не понимаю, Ван Гог?

Кейн понимал, что с точки зрения Хелла всё выглядит именно так, он даже не сомневался в том, что захоти Хью убить его, он мог сделать это в любой момент. Кейна спасли десятки безукоризненно закрытых сделок и безупречная репутация, но часы тикали не в его пользу, его время могло истечь очень быстро. Кейн понимал, что настало время сказать правду.

Он поведал Хью о своих подозрениях, о том, что Фреда Альда, вероятно, договорился с Финкельштейном за его спиной и хотел кинуть и Кейна, и Хелла. Наверняка он попробовал бы заявить, что картину украли во время перевозки или придумал ещё какое-нибудь правдоподобное дерьмо. Так же Кейн рассказал о том, что во время его недавнего разговора с Финкельштейном, он выяснил, что тот так и не получил картину, несмотря на его договорённость с Альдой. Кейн прилетел в Денвер в надежде узнать больше, в чём, как он подозревал, ему мог помочь Финкельштейн.

Хелл терпеливо слушал его историю, лицо гангстера не выражало никаких эмоций. Бизнес, в котором он был царём, подчинялся правилу, которое гласит: «Мертвые курицы яиц не несут». Его больше не интересовала денежная сторона вопроса, он хотел триптих. К сожалению, и Хелл, и Кейн были похожи лишь в одном: они и понятия не имели о том, куда могла подеваться картина.

Глава 23

Тайна триптиха

Микаэла хохотала. Она не просто смеялась, она заливалась бесконтрольным хмельным смехом.

— Ева, — хрюкнула она, — как ты могла подумать, что я говорю всерьёз?

Я тряхнула головой. Я давно перестала удивляться тому, что происходило в моей жизни.

— Я уже ничего не исключаю.

— Я никогда не была ни с кем так близка, — произнесла она, вставая, — слегка пошатнувшись, она облокотилась плечом о высокую спинку кровати из палисандра, — за то время, что я провела с тобой, ты стала мне другом и сестрой. Я бы так не поступила. Никогда.

Выслушав её тираду, я смогла лишь механически кивнуть головой. Слова Мики ввергли меня в настоящий шок.

— Ты всё ещё хочешь взглянуть? — спросила она, едва держась на ногах.

— Да, — неуверенно ответила я.

Микаэла, походка которой обычно напоминала тихую и изящную поступь пантеры, практически карабкалась вдоль стены, опираясь на длинный утянутый пуговицами бархатный диван тёмно-пурпурного цвета. Когда она, наконец, доползла до своей гардеробной, Мики толкнула белые дверцы и сделала неуклюжий выпад вперёд.

— Вуаля, — хвастливо сказала она.

— Микаэла! — ахнула я, подбегая к триптиху, небрежно прислонённому к стене. Стоявшие одна за другой картины были похожи на старые школьные проекты, — этого быть не может!

— Не может, — с гордостью подтвердила она, — если ты не Микаэла.

— Ты спёрла триптих! — я в изумлении смотрела на неё.

— Да, — она облокотилась о стену, — у самого Фреда Альды!

Я сглотнула застрявший в горле ком и медленно повернула голову в её сторону. За один миг увеличившаяся в разы сила гравитации буквально придавила меня к земле. Я ссутулилась и, пошатнувшись, прильнула к стене, декорированной фотографиями с парижскими улочками и набережными.

— Что думаешь? — Мики гордо запрокинула голову.

— Я думаю, — ответила я, — что ты, подруга, полная дура.

Мики уронила подбородок вниз, посмотрела на меня так, словно я врезала ей хорошую пощечину, и нахмурилась.

— Умеешь ободрить, — прошипела она.

— Они найдут тебя и, — я запнулась, — и…

— Не найдут! — её голос снова зазвучал бодро, — я всё продумала. Им теперь не до этого, — Микаэла подошла к кровати и упала на спину, — Альда думает, что это Ван Гог, Ван Гог думает, что Альда подставляет его, а Хью собирается убить их обоих, — да, я всё продумала так, что не придерёшься, — воскликнула она, перевернувшись на живот, — трёх мух одним ударом, а?!

Я таращилась на неё и молчала. Мики не подозревала, что в этот момент ещё одна муха была близка к обморочному состоянию.

— Да что я тебе рассказываю, — махнула она рукой, приняв мой шок за тупое непонимание, — ты всё равно их не знаешь! Слушай, — Микаэла села в позу мертвецки пьяного лотоса и сдула с глаз прядку тёмных густых волос, — Альда и Ван Гог — самые влиятельные чуваки в Лос-Анджелесе. Точнее сказать, Альда был влиятельным до того, как его разбил инсульт. Я слышала, он в коме.

— Как в коме? — я издала икающий звук, горечь заполнила меня до краев. Моя лучшая подруга подставила моего любимого мужчину и отца, вынудив их желать смерти друг друга.

— Ага, — она кивнула, — его дочка пропала, и бедняга не выдержал. Пол Паркер теперь за главного.

— Пол Паркер? — повторила я за ней, пожалев о том, что в тот вечер так и не решилась пристрелить этого мудака.

— Да! Тот ещё ублюдок! Он туп, труслив и жаден. Вдобавок я слышала, что после того, как какой-то нерадивый киллер привязал его и самыми изощренными пытками добивался от него информации, он сошёл с ума. Ему мерещится, что его постоянно преследуют. На лицо прогрессирующая паранойя, он всё время сидит дома, лишний раз и нос не высунет на улицу, так что о нём я вовсе не волнуюсь. Ева, если бы ты только знала, какой это эталонный экземпляр Идиота обыкновенного. Его хоть в музее выставляй! Как раз у него-то я и спёрла триптих в день его свадьбы со второй дочкой Альды.

— Он женился на Кире? — я вытаращила глаза, пытаясь понять, не шутит ли она.

— Та ещё шлюха, — Мики закатила глаза, вокруг которых осыпалась тушь, — а вот свадьба была незабываемой! — она засмеялась, уткнувшись лицом в подушку, — невеста накачалась до такого состояния, что прямо в своём пышном платье начала танцевать стриптиз на столе в гостиной. Пока все гости лицезрели оголение до одури пьяной Киры, Пол пил со мной на брудершафт.

— Я подсыпала этому говнюку немножко наркоты, и он, можно сказать, сам открыл мне сейф, подставив свою смазливую морду под камеру для считывания сетчатки глаза. Их система была запрограммирована только на глаза Альды и Пола. Всё остальное было очень легко. Пьяные охранники ничего и не заподозрили. Альда всё равно не жилец, а Ван Гога я лично доставила прямиком к Хеллу пару часов назад, так что, может быть, он уже удобряет почву…

Сжав руки в кулаки, я закричала:

— Верни картины!!!

— Что?! — засмеялась Мики, — ты с ума сошла?

— С ума сошла ты! Так нельзя!

— Кто сказал? — возразила она, — эти люди — преступники! Знаешь, сколько человек они убили? А покалечили? Знаешь, как они заработали свои миллионы?

— Да ты что, возомнила себя грёбанным Робин Гудом?! — мой голос сорвался на крик.

Микаэла умолкла, обратив на меня удивленный взгляд.

— Оказывается, ты умеешь злиться!

— Перестань, слышишь меня? Перестань вести себя как бездушная сука!

— Я и есть бездушная сука, если ты ещё не догадалась, — она одарила меня кривой надменной улыбкой, — нравится тебе это или нет!

— Господи, поверить не могу, — реальность поплыла передо мной словно свечной воск, я опустилась на диван, уронила голову на руки и всхлипнула, — я не могу в это поверить.

— А знаешь, Ева, — вдруг оживилась Мики.

— Что? — я подняла на неё затуманенный взгляд в надежде на то, что она одумалась и где-то там заговорил голос разума.

— А мне нравится твоя идея с Робин Гудом! — воскликнула она, глядя на меня немного мечтательно, — может, так меня и будут звать в моей «следующей жизни. Я уже присмотрела домик на побережье Испании. Рвану туда, — она мечтательно закатила глаза, — заведу собаку, назову её малыш Джон5.

Я перестала слушать её пьяный бред и, полная решимости, встала.

— Ты знаешь, где живет этот Хелл?

— Знаю, конечно, — игривая улыбка озарила красивое овальное лицо Микаэлы, — и ты знаешь.

— Мики! — рыкнула я.

— Это же твой босс, Хью Хелл!

— Хью кто?

— Хью Хелл! Он же мистер Иньеста.

Я покачала головой, отказываясь принимать тот факт, что куда бы я не шла, мой жизненный путь исключал наличие в моём окружении нормальных людей. Подняв голову кверху, я словно в молитве прошептала:

— Моя жизнь — полное дерьмо!

— Это не жизнь дерьмо, а ты, если не можешь справиться со своими проблемами, а только и делаешь, что ноешь.

— Ты права! — я резко перевела взгляд на неё, — отвези меня к нему!

— Ээээ, ну уж нет, — мотнула она головой, — я уже на пенсии, детка.

— Или ты отвезёшь меня к Хью, или я… — замялась я, — я…

— Или ты пойдёшь спать, — зевнула Мика, — завтра у меня очень важный день.

— Ты не можешь так со мной поступать!

— Я не понимаю, зачем тебе к Хью? Какое тебе дело до триптиха? Что это за жажда справедливости?

— Пожалуйста, — прошептала я. На объяснения не было ни времени, ни сил.

— Нет, — резко отрезала она.

На кресле в общей куче лежали джинсовые шорты, платок с восточным рисунком, пара носков и кепка. Я выцепила из этой массы ключи от машины и направилась к выходу.

— Остановись, не делай глупостей, Ева! — крикнула мне вслед Микаэла.

Взяв из шкафа пару удобных кроссовок и кофту, я дёрнула за дверную ручку.

«Все глупости, которые можно было совершить, я уже совершила. Пришло время всё исправить» — подумала я.

— Эй! — крикнула Микаэла, выглядывая из-за двери, — ты ведь не всерьёз?!

«Даже не представляешь, насколько я серьёзна», — мысли мои были ясными и чёткими. Вся моя никчемная жизнь стояла перед моими глазами.

— Это самоубийство! — натягивая на ходу красные леггинсы с надписью «Love pink», громко матерясь и спотыкаясь, она брела позади меня, — да нет, какое там, — зарычала она, — это убийство!

Поравнявшись со мной, Микаэла вцепилась холодной костлявой рукой в моё запястье.

— Если Хью узнает, что я спёрла триптих, я труп!

— Я не скажу ему, — отдёрнула я руку и повернула за угол, — даю слово.

— Да ты ему Библию наизусть расскажешь, признаешься в участии в мировом заговоре и ещё десятке преступлений против человечества, если он захочет. Ты Хелла не знаешь! — сорвалась на визг Мики.

— Мне всё равно, — я продолжала идти, — может, оно и к лучшему.

— Ты полная идиотка, — Микаэла попыталась меня остановить, но была ещё слишком пьяна.

— Очень может быть, — ответила я, просчитывая про себя варианты, — «если Хью узнает, что я дочь Альды — я труп, если он узнает, что я подружка Кейна — я труп, если он узнает, что я живу с Мики, которая спёрла его триптих — я труп. Труп в кубе, «полный трындец», выражаясь словами папы».

— Да что в тобой?! Зачем ты собралась к нему? — допытывалась она, — мы разделим деньги! Мы забудем обо всём, понимаешь? Сто миллионов! У тебя будет всё, чего ты пожелаешь!

— У меня уже это было — не сработало, — с горечью ответила я.

— Не вынуждай меня! — твёрдо произнесла она. Я остановилась и прошлась по ней обжигающим взглядом.

— Что ты сделаешь? Убьёшь меня? Ты ведь этим занимаешься?

Она молчала.

— Лгунья! Ты всё время мне врала!

— Я никогда не врала тебе! — воскликнула она.

— Ты сказала, что работаешь в больнице!

— Нет, я говорила, что работаю с трупами, всё остальное ты додумала сама! — отрезала Микки, — каждый мой заказ — труп, так что теоретически, практически и метафизически я сказала тебе правду!

— Ты киллер! — ужаснулась я, пытаясь высвободить руку.

— Заткнись, — шикнула Мики, когда одна из соседских дверей приоткрылась, и два любопытных глаза на заплывшем жиром лице принялись внимательно нас изучать, — репетируем роль, — махнув головой и нервно усмехнувшись, она повернулась ко мне и раздосадовано прошипела, — ну почему я просто не могу избавиться от тебя?

Глава 24

Смертельная погоня и прощание с любимым

Рванув к лифтам, я нервно начала пытать металлическую кнопку лифта. Тёмные узоры на полу зашевелились под моими ногами. Меня мутило от страха. Позади, в какой-то недостижимой дали слышались шаги Микаэлы, выкрикивающей проклятия. Двери лифта разъехались, я шагнула внутрь и нажала на кнопку P3. Встав напротив лифта, Мики продолжала кричать, но я не понимала ни единого её слова, словно её язык был для меня чужим.

— Для чего тебе нужно попасть к Хеллу ценой жизни?! — вопила она, озверев.

— Ты знаешь, как звали дочь Фреда Альды? — спросила я, глядя в её серые словно грозовые тучи глаза. Двери лифта начали медленно закрываться.

— Какое, к чёрту, это имеет отношение к тебе, Ева? — она замокла, глаза её превратились в сталь, тонкая линия бровей изогнулась, — Ева, — выдохнула она с выражением безумия на лице, — Ева Альда.

Её рука метнулась к карману, в котором она носила оружие, отпрянув назад, я ударилась головой о зеркало, в этот момент двери захлопнулись. Несколько раз Мики яростно ударила по ним ногой, её крики постепенно растворились в размеренном гудении движущийся кабины и шума крови в моих висках. Горло болело, как будто наружу, прогрызая себе дорогу, полз огромный червяк.

В этот момент я думала не столько о том, как доберусь до дома Хью, и что я буду там делать, сколько о том, как я могу сохранить свою задницу невредимой до того, как выеду из гаража. Очевидно, Мики уже спускалась вниз, и, судя по её реакции, отпускать меня она не собиралась. Особенно теперь, когда ей стало понятно, почему я должна успеть к Хью.

Проклиная себя за глупость и комкая в руках края кофты, я следила за цифровом табло. В душе я молила жестяную коробку делать это побыстрее. Ругань с неодушевленными предметами явно намекала на то, что я тронулась головой.

Вместе с кабиной падало вниз и моё сердце. Отражая моё испуганное бледное лицо, зеркальные стены лифта как будто умножали страх в десятки раз. Покрасневшими глазами на меня таращился испуганный подросток, вид которого кричал о беспомощности. Я не могла простить себя за то, что сделала с отцом.

Медленно остановившись, лифт дернулся, двери плавно разъехались в стороны. Замешкавшись на мгновение, я выскочила в плохо освещённый гараж и побежала вглубь. Словно одеревеневшие, мои ноги заплетались, и я пару раз споткнулась, пока, наконец, не добралась до машины. Как только я запрыгнула внутрь, послышалось пиликанье лифта. Оглянувшись, я увидела Микаэлу. Решительно сжимая в руках пистолет, она хлестнула по мне взглядом и неровным шагом направилась ко мне.

Судорожно сжимая ключи в дрожащей руке, я стала тыкать ими в зажигание. Руки не желали слушаться, я выронила ключи, и, всхлипнув, наклонилась за ними вниз. В этот момент, когда я нащупала их и выпрямилась, в пластиковую панель Фольксвагена со свистом вошла пуля. Я закричала и, дёрнув ручку переключения передачи, наконец, нажала на газ.

Машина дёрнулась вперёд и тут же врезалась в бетонную стену — с перепугу я перепутала передачи и поставила на D. Продолжая всхлипывать, я переключила на задний ход, и когда Мики почти вплотную подошла ко мне, выехала назад. Едва успев отскочить, она кувырком покатилась по бетонному полу, но тут же снова вскочила. Всё это напоминало сцену из какого-то боевика, где главный герой был неуязвим. Через мгновение её дуло снова было направлено на меня.

— Выходи из машины!!! — яростно кричала она.

— Ты чуть не убила меня! — крикнула я в ответ, поставив ногу на педаль газа, пока Мики держала меня под прицелом.

— Если бы я хотела тебя убить, ты уже была бы мертва. Я нам жизнь спасаю!

В этот момент в гараж зашла молодая пара с пакетами из ближайшего супермаркета. Воспользовавшись тем, что Мики на секунду отвлеклась, я вцепилась в руль влажными руками и вжала педаль газа в пол. Раздался ужасный визг шин, эхом разлетевшийся по гаражу, казалось, зарычал раненый зверь, машина рванула с места. Вслед с оглушающим свистом одна за другой полетели пули, вгрызающиеся в кузов. Микаэла всё ещё была пьяна, возможно, именно это и спасло мне жизнь. Я резко увела Фольксваген вправо, задев левым крылом чей-то старый пикап. Через мгновение, протаранив шлагбаум, я вылетела на улицу с оживлённым движением.

В считанных сантиметрах передо мной резко остановился Кадиллак, сзади в него врезались несколько других машин. Посыпались крики и проклятья.

— Куда ты смотришь, сумасшедшая!!! У неё наверняка нет страховки! — кричал кто-то. Водители стали вылезать из своих машин.

Меня мутило от страха, но, глубоко вдохнув, я вывернула руль, вжала педаль акселератора до отказа и вылетела на тротуар. Передний бампер, заскрипев, со скрежетом отвалился, он поравнялся с асфальтом под моими колёсами. В зеркале заднего вида я видела, как люди бежали врассыпную, а потом из гаража с рыком вылетел белый Мерседес Микаэлы.

Солнце уже клонилось к горизонту, но продолжало слепить глаза, духота стояла невероятная. От раскаленного за день асфальта поднимались волны горячего воздуха. Жара ворвалась в салон сквозь разбитое стекло, мгновенно пристав ко мне своими липкими лапами. Щуря глаза, я отбросила козырёк и нырнула на одну из улиц Майами. Растущее внутри отчаяние нарастало, меня бросило в пот. До дома Хью, куда я пару раз заезжала по делам, было около десяти миль, но в дорожных пробках я могла простоять и больше часа.

К счастью, мои опасения не оправдались: дорога была практически пустой. Это придало мне сил, и, стараясь не нарушать правил, я поехала на юг, по направлению к частным резиденциям. Первый попавшийся полицейский обязательно остановил бы меня: заднее стекло разбито, бампер с номерами отсутствует, а водитель выглядит абсолютно безумно. Вжавшись в сиденье, я ехала по средней полосе, мимо пролетал сверкающий вдалеке залив. Белые блики на ровной водной глади напоминали снег.

В зеркале заднего вида я заметила автомобиль Микаэлы, следовавший за мной на отдалении. Его капот отражал лучи заходящего солнца, озаряясь, как и небо, то багровым, а то лиловым. Сердце учащенно забилось, потом пропустило удар. В этот момент лампочки на приборной панели замигали. Сначала они сигнализировали неисправность двигателя, потом — тормозной системы. Проигнорировав их, я прибавила скорость. Стрелка тахометра то западала влево, то снова выравнивалась, машину потряхивало, и время от времени из-под капота доносился скрежет. Тот факт, что пуля Микаэлы повредила одну из систем автомобиля, вводил меня во отчаяние. Спустя несколько мгновений Мерседес поравнялся со мной, стекло правого пассажирского окна поползло вниз.

— Дура, остановись! — орала Микаэла, — она всё ещё была пьяна. Машину бросало из стороны в сторону. Мики яростно закричала что-то о тормозной жидкости, но сейчас всё это не имело значения, тем более, что ни в каких автомобильных жидкостях я не разбиралась.

Не глядя в её сторону, я вывернула руль вправо и резко нырнула в выход из фривея, изгибающийся красивой ровной дугой. Ограждения были помятые, кое-где отсутствовали куски железных перекладин. На повороте меня занесло, машина зацепила ограждение, от трения металла полетели искры, камни разлетались из-под колёс как осколки разорвавшейся гранаты. Выровняв машину, я выскочила на Вест авеню на красный светофор. Ещё несколько миль, и я буду у цели.

Одной рукой я держала руль, другой — достала свой мобильник. Спешно нажимая на кнопки по памяти, я набрала номер Кейна. Пошли гудки, бесконечно длинные и жалобные.

— Возьми же трубку, Кейн!!! Пожалуйста! — взмолилась я, продолжая надеяться на лучшее, на то, что он всё ещё жив. Ещё один гудок, и как реквием по мечте включился автоответчик. Бесстрастный женский голос объявил мне о том, что абонент недоступен.

— Кейн, — выдохнула я в трубку, голос срывался, казалось, ничего из происходящего не должно было случиться, но это происходило, — Господи, — я сжимала телефон и дрожала, глотая слезы. Я жалела лишь о том, что мне не хватило смелости сказать ему эти слова раньше, когда он ещё мог меня услышать, казалось, моя душа распадается на атомы, каждую новую секунду накрываясь новой волной боли, — прости меня за всё, что я натворила. Оказывается, дорога в ад действительно выстлана благими намерениями, — я укусила себя за щёку. Во рту появился солёный привкус крови. Мне хотелось закричать, заплакать, моя душа горела. В зеркале я увидела, как Мики выехала на дорогу. Обороты тахометра на моей машине не поднимались выше двух тысяч. Она стремительно приближалась. Время истекало. Собравшись, я заговорила снова, — я полюбила тебя с первого взгляда, с того момента, когда наши глаза впервые встретились. Каждое утро, просыпаясь, я вижу, как ты смотришь на меня. Каждый вечер я засыпаю с мыслями о тебе, с надеждами на то, что мы будем вместе. Каждое мгновение, ты живёшь во мне, в моём сердце, моём разуме. Я безумно люблю тебя каждой частицей себя, каждым атомом. Безумно… По-другому эти чувства не назвать. Прости меня за то, что я не сумела тебя отпустить и продолжаю любить и желать тебя больше всего на свете. Если со мной что-то случится, — я замолчала, усмиряя дрожь в голосе. Микаэла была всего в ста футах от меня, — я хочу, чтобы ты знал, что я любила тебя до последнего своего вдоха, я хочу, чтобы ты продолжал жить ради меня. Ты моя первая любовь, единственный мужчина в моей жизни, и больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив, — я резко зажмурилась, смахивая слёзы.

Кейн стоял у меня перед глазами, такой, каким я видела его в последний раз на террасе. Я помнила каждую деталь, каждую линию любимого лица, то, как он улыбался, как тень от длинных ресниц чертила на его щеках полосы, его черные слегка вьющиеся волосы, маленькую ямочку на подбородке и глаза… Яркие карие глаза, которые невозможно забыть, откуда невозможно вернуться, нырнув однажды, глаза цвета горького шоколада. Я словно чувствовала эту горечь на языке, услышав свой собственный выдох, я продолжила — я сожалею о тысячах слов, которые я так тебе и не сказала, о сотнях не случившихся поцелуев, о тысячах так и не сказанных «я люблю тебя», — больше всего на свете я ненавидела плакать, слезы — это слабость, мне хотелось быть сильной, особенно сейчас, я понимала, что, возможно, это мой последний шанс сказать ему, что он для меня значит, — я люблю тебя, Кейн, — я люблю тебя больше жизни… — последнее слово на выдохе, и резкий удар выбил из меня весь воздух. Спасли ремни безопасности, иначе меня бы просто отбросило на пассажирское сиденье.

Машину выкинуло на покрытую мелким гравием обочину. Я инстинктивно отпустила педаль газа и попыталась выровнять машину, вцепившись за руль с такой силой, что, казалось, он так и останется в моих руках. Висок саднило, я довольно сильно ударилась головой. Сцепление с щебенкой практически равнялось нулю, Фольксваген мотало из стороны в сторону. Микаэла поравнялась со мной и осторожно, без резких толчков, прижала меня к бетонному забору, отгораживающему автостраду от жилого района, параллельного Вест авеню. Искры летели в разные стороны, я как будто попала в сварочный аппарат. От трения о бетон металл скрипел и шипел, искры залетали в салон через разбитое окно.

Я могла бы отпустить руль, потому как Мерседес Мики управлял моей машиной. Запаниковав, я на некоторое время замешкалась, и тут меня осенило: я резко нажала на тормоз. В машине словно что-то порвалось, незнакомый звук лопающегося троса заставил меня вздрогнуть, с ужасающим скрежетом, словно по ушам полоснули бритвой, Мерседес продрал левый бок Фольксвагена, двигаясь по инерции, рванул вперёд и закрутился на гравии как детская юла. Клубы придорожной пыли, чёрной и густой, вихрем взлетели к небу, обволакивая Микаэлу.

Секунда промедления равнялась моей жизни. Не раздумывая, я нежно опустила ногу на педаль газа, Фольксваген тронулся и медленно направился к асфальту. Подергиваясь как в предсмертных судорогах, машина всё же добралась до асфальтированной дороги. В это время пыль вокруг Мерседеса начала неспешно оседать, я слышала буксующий звук: чем настойчивее она давила на газ, тем больше увязала в мелких камнях. Почувствовав под колесами твёрдую почву, Фольксваген, как мне показалось, даже перестал дёргаться и я, не упуская шанса потеряться из вида Микаэлы, нажала педаль до отказа. Она проревела что-то мне вслед, её голос больше не казался мне человеческим, окрыленная, я выжимала из своей машины всё до последнего. Вереди показался последний поворот, и я нажала на тормоз. Он не сработал… В голове всплыли крики Микаэлы о тормозной жидкости.

Глава 25

Лабиринт дорог привёл меня к тебе

Кейн вслушивался в пугающую тишину на другом конце линии, он был не в силах поверить в происходящее. Не успев проанализировать случившиеся, он вдруг услышал далёкий неразборчивый голос, который постепенно становился всё более четким.

Кейну был хорошо знаком этот голос, хотя он предпочел бы не слышать его никогда в жизни. Без сомнений, голос принадлежал Микаэле Салтз, которая несколько часов назад загнала их с Баррелем в ловушку и доставила Хью Хеллу. Более позорного эпизода Кейн и представить не мог.

Слышались шаги. Микаэла громко ругалась. Из неё сыпались такие колоритные слова, что любой маргинал мог бы пополнить свой словарный запас непечатной лексики. Её голос сорвался на визг, и Кейн услышал, что она остановилась рядом с телефоном Евы.

— Чёрт бы тебя побрал, Ева! — кричала она, — откуда мне было знать, что ты дочь того самого Фреда Альды?! Как я могла знать, что ты связалась с Реймуром! — голос был на удивление невнятным, её язык заплетался. Кейн понял, что она была сильно пьяна, и это обеспокоило его ещё больше. Он напрягся как тетива натянутого лука, но чтобы понять, где искать Еву, он мог лишь слушать её монолог.

— Ева, ты слышишь меня?! — от этого крика Кейну пришлось отдернуть телефон от уха. Казалось, будто она находилась где-то совсем рядом, — ты моя единственная подруга, самое настоящее, что у меня есть! Я хотела обезопасить тебя, и поэтому пыталась остановить тебя, — голос пьяной, впавшей в истерику Микаэлы не сулил ничего хорошего, — держись, Ева! Ты меня слышишь, не вздумай засыпать! — её голос стал хриплым и грубым как наждачная бумага.

«Дым», — подумалось Кейну, от бессилия его кулаки сжались.

— Сейчас я тебя вытащу, — худшие опасения Кейна подтвердились. Раздался хруст и тихий шероховатый звук. Тяжело дыша, Мики тянула что-то из машины и надрывно кашляла, — гребаные ремни! — невнятно прорычала она, звук стал менее четким, и Кейн услышал тупой тихий стук, словно что-то упало на пол, — прости меня, прости! Я не хотела, чтобы всё так получилось! — какофония звуков усилилась. Микаэла попыталась сказать ещё что-то, но вместо этого она снова раскашлялась. Звонок резко прервался, Кейн остался в звенящей тишине. Словно парализованный, чувствуя, как его ноги приросли к полу, он не смел сдвинуться с места.

********

Из оцепенения его вырвал оглушительный визг проезжающей мимо пожарной машины. Кейн последовал за ней взглядом, она остановилась через две улицы от дома Хью.

Кейну показалось, словно все адские твари стали разом карабкаться наружу. Отовсюду был слышен истошный визг сирен приближающихся полицейских и пожарных машин. Начался полный хаос. Люди засуетились, громко раздавались чьи-то приказы, жители ближайших домов, несмотря на дождь, повалили на улицу и стали стекаться к месту аварии, надеясь на яркое зрелище. Место аварии… У Кейна перехватило дыхание, все части паззла соединились в его голове воедино.

Он знал, что с Eвой случилось нечто ужасное, он нутром чувствовал ни с чем не сравнимую жгучую боль. Она словно расчленяла на кусочки его душу, закручивалась вокруг как удавка, не позволяла ему сделать вдох, затягивала его всё туже и туже в свои смертельные объятия.

Влажный горячий воздух Майами лип к его коже как самоклеящийся обои, не пропускающие кислород в его легкие. Он был в аду, ад был тем местом, в котором, он жил последние несколько лет.

Кейн точно знал, что Ева — его единственный билет наверх, к свету и свободе, он знал, что только она была способна спасти его, вытащить из эгоистичного разрушительного мира. Она могла спасти Кейна от самого себя. Найти её стало его предназначением, самой важной миссией его жизни. Это и держало его в здравом рассудке после того, как она пропала.

Его люди искали её повсюду. Перерыли всё Западное побережье от Калифорнии вдоль и поперёк, не пропуская ни одного даже самого маленького захолустного городка. Благодаря его щедрым денежным пожертвованиям и подаркам, часто равнявшихся шестизначным суммам, в поисках Евы приняли участие полицейские отделения всех штатов Америки. Ева как сквозь землю провалилась. Кейн знал, что рано или поздно он найдет её. Никто не может остаться невидимым навсегда. Но он боялся. Впервые в жизни он ужасно боялся, что может опоздать… И он опоздал.

Кейн побежал. Его ноги сами несли его в сторону столпившихся зевак. Отсюда не было видно деталей произошедшего. В глаза бросался только столб серого как графит дыма. Он медленно полз вверх, по пути отравляя всё вокруг, а затем исчезал в грозовом небе. Воображение Кейна живо нарисовало "Девять кругов Ада" Данте Алигьери. Шестое чувство подсказывало ему, что взрыв, услышанный им несколько минут назад, был связан с Евой, что именно он послужил причиной, по которой её сообщение прервалось так внезапно. А всё потому, что она спешила к нему на помощь, пока эта сучка Микаела не сбила её с дороги! И вот результат: машина, в которой была Ева, горела.

****************

Я пришла в себя, сначала я просто почувствовала, что нахожусь в своём теле вслед за этим пришло осознание того, что я не погибла. Голова раскалывалась, где-то в левой руке в области локтя невыносимо жгло. Без сомнения, я жива. Вряд ли на том свете, кому-то нужны телесные наказания. Я всегда верила в обратное, что там ты можешь иметь всё, что захочешь, разве что без земных ощущений наполненности и удовлетворения, к которым мы так привыкли на земле.

Бесчувственность, неспособность ощущать — наверное, это самое большое наказание, хотя в моём случае она бы пригодилось. Несколько мгновений я просто лежала, пытаясь прийти в себя. Я всё ещё боялась открыть глаза, как будто, открыв их, я вновь вернусь в ужас последних кадров моей жизни и буду продолжать бесконечно кувыркаться в машине вверх и вниз как курица на вертеле.

Я вспомнила ужасное ощущение разочарования и безысходности от невозможности сделать хоть что-нибудь, от невозможности спасти Кейна. Страх перед неизбежностью сжал грудь, и я почувствовала, что задыхаюсь.

— Кейн, — преодолевая боль, прошептала я. Я сделала глубокий вдох. Горло саднило, как будто я засунула голову в камин, где тысячи черных частичек сажи моментально заполнили моё сухое горло и прорывались к лёгким. Приторный едкий запах гари и смолы заполнил меня изнутри, я закашляла.

Улыбающаяся лицо Микаэлы было первым, что я увидела, открыв глаза. Это одновременно испугало и удивило меня, ведь её автомобиль, движущийся за мной по пятам, был последним, что я помнила. Она хотела пристрелить или, по крайней мере, сделать меня калекой.

Потом воспоминания дополнились другими элементами паззла: она ругалась и кашляла, вытаскивая меня из горящей машины, всплывали обрывки её фраз о дружбе и хороших намерениях. И, наконец, испуганное лицо Кейна, внезапно появившееся за её плечами, из-за стены чёрного от копоти дождя, его глаза, полные страха и ужаса. Он словно сошёл с гравюры, изображающей греческого бога неба и грома Зевса, устрашающий, грозный, но такой бесконечно любимый. Я помнила его сильные руки, с лёгкостью поднявшие и прижавшие меня к его груди, помнила его слова: «Я нашел тебя и больше никогда не отпущу ни на мгновенье».

Боже, он был жив! От счастья моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Голова слегка закружилась. Я попробовала приподняться и ощутила резкую боль во всём теле, как будто по мне прошлось стадо бизонов.

— Тихо-тихо, малыш, всё в порядке, — пробормотала Микаэла. Наверное, ей показалось, что я испугалась и пытаюсь убежать, — даже лучше, чем в порядке, — добавила она с нежностью в голосе.

Глава 26

Мой дом — моя крепость

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, где я нахожусь. Рядом с кроватью висели два огромных полотна, которые мы с Кейном рисовали в ночь моего восемнадцатилетия. Это были самые счастливые воспоминания в моей жизни, они захватили меня полностью, и мысленно я ощутила себя рядом с ним. Я почувствовала его дурманящий запах, соприкосновение наших губ, сначала нежное и ласковое, потом напористое и страстное. Я ощутила его жёсткие чёрные волосы под моими пальцами, его горячее как камень твёрдое тело, плотно прижимавшееся к моему, когда он владел мной без остатка.

К реальности меня вернула Микаэла, слегка сжимающая мою ладонь в своей.

— Не бойся, Ева, — сказала она, — всё обернулось наилучшим образом как для тебя, так и для меня.

— Что случилось с Кейном? — спросила я, не обращая внимания на её болтовню, — где он? — требовательно спросила я и попыталась встать.

— С Кейном тоже всё хорошо, — сказала она и отвела глаза в сторону, — когда он неожиданно появился на месте аварии, я чуть было в штаны не наложила, решив, что он прикончит меня прямо на месте. Да, сказать по правде, после того, что я сделала с тобой, я не стала бы даже сопротивляться, — Мики поджала губы и продолжила, — знаешь, в такие моменты внутри всё переворачивается, и приходит осознание того, кто ты и что ты делаешь здесь на Земле. За те несколько секунд, что я тащила тебя из горящей машины, я поняла очень многое. Я не жду прощения ни с твоей, ни с его стороны. В своё оправдание я могу сказать лишь то, что я не знала, кто ты такая, и что я тебя люблю, как любила бы родную сестру, если бы она у меня была, — кажется, в её глазах блеснули слезы. Сжимая мою ладонь, Мики продолжала смотреть мне в глаза. Ничего не ответив, я бессильно смотрела на неё. Даже шевелиться было больно.

— Я не знаю, что ты помнишь о той ночи, — продолжила она,

— после того, как я показала тебе картину и рассказала о том, что доставила Кейна к Хью, ты побежала спасать своего любимого, как это сделала бы любая любящая женщина. Для меня же было очевидно другое: заявись ты на собрание этих преступных авторитетов, ни ты, ни Кейн не вышли бы оттуда живыми, а потерявший деньги подонок Хью сделал бы своей главной задачей отлов и расправу надо мной, причём, поверь, он не стал бы искать лёгких способов в этом деле, — Микаэла продолжала сжимать мои пальцы, я слегка нахмурилась, давая ей понять, что мне становится больно, — извини, — тихо сказала она и ослабила хватку, — когда ты села в машину, я стреляла лишь для того, чтобы напугать тебя. Потом, увидев твою решимость выполнить задуманное, я начала стрелять по колёсам в надежде пробить их и остановить тебя. Но пуля случайно пробила трубку тормозной жидкости, след которой я увидела на бетоне гаража после того, как ты умчалась, не расслышав моих криков. Поэтому я тем более не могла позволить тебе ехать одной, зная, что без тормозов, кроме как на тот свет, ты не доедешь никуда, — голос её дрогнул. Глаза Микаэлы искали моего прощения. Я продолжала молчать, главным образом потому, что моё горло стало сухим как пустыня Сахара, и я боялась снова захлебнуться кашлем, если произнесу хоть одно слово.

— На дороге я попыталась прижать тебя к ограждению, чтобы тяжестью моей машины заставить тебя сбавить скорость и остановиться, но ты снова ускользнула. Помнится, я удивилась тому, как ловко ты научилась водить машину, а потом вспомнила, что именно я была твоим учителем, — она слегка улыбнулась и как будто чуть-чуть расслабилась, — ты просто не подозревала, что у тебя нет тормозов, и продолжала давить на газ, а я могла лишь с ужасом наблюдать за ходом твоей машины. Тут-то по закону Мёрфи и хлынул дождь, и ситуация усугубилась. Глядя на тебя, я вспомнила о камикадзе, японских пилотах-смертниках, которые на своих самолётах атаковали вражеские корабли. В ту минуту в твоём взгляде я прочла, что ты была готова на всё, лишь бы спасти Кейна. А потом, — Мики вздохнула,

— потом тебя закрутило, и твоя машина перевернулась раз пять, как бывает только в кино, — её голос внезапно охрип.

Я перевела взгляд на прикроватный столик, на котором стояла пара бутылок воды и апельсиновый сок.

— Извини, я не предложила тебе воды, ты, наверно, хочешь пить, — сказала она. Неловко прихрамывая и морщась от боли, она подошла к тумбочке. Я перевела взгляд и увидела, что нижняя часть её ноги была в гипсе.

— Сок? — спросила она, увидев, что я пялюсь на её ногу.

— Просто воды, — несмотря на то, что мой голос был шершавым и слабым, прозвучал он твёрдо. Здесь, в его доме, я чувствовала себя в безопасности. Здесь даже стены были на моей стороне и охраняли меня. Микаэла молча открыла бутылку и налила меньше трети стакана.

— Доктор посоветовал пить понемножку, — словно извиняясь, сказала она и подала мне почти пустой стакан. Мои ослабшие руки немного тряслись, но это казалось мне пустяком. Я жадно осушила стакан и вернула его Мики. Она поставила его на стол и продолжила.

— Я думала, что ты разбилась насмерть, и впервые за всю свою жизнь я молилась Богу, если он там есть, чтобы он оставил тебя в живых, наобещав ему всяких глупостей. Теперь придётся всё исполнить, — добавила она, и на её лице появилось подобие грустной улыбки, — твоя искорёженная перевернутая машина уже дымилась, когда я добралась до неё, а ты висела вниз головой, прижатая подушкой безопасности и ремнями. Водительская дверь оказалась заблокированной. Мне пришлось взломать заднюю дверь, чтобы попасть внутрь, и когда я, наконец, добралась до тебя, я поняла, что ремни заклинило, поэтому пришлось их разрезать. Как только я освободила и потащила тебя наружу, машина загорелась. Нам нужно было бежать от неё подальше, ведь она могла взорваться в любую секунду. Вот тогда-то я и обнаружила, что не могу двигать ногой, — взглядом Мики указала на свою загипсованную ногу, — кость была раздроблена, и нога практически не двигалась. К нам уже бежали пожарники, но я очень сомневалась, что они успеют вовремя. Ты лежала рядом со мной без сознания, а моё сердце обливалось кровью из-за того, что я была беспомощна перед лицом обстоятельств. В следующий момент я увидела твои глаза. Они были открыты и смотрели сквозь меня. В тот момент, когда на твоих губах появилось подобие улыбки, я заметила Кейна, стоящего позади меня, — голос Мики вновь охрип, она сделала глоток сока.

— Это было настоящее чудо. Я не могла поверить своим глазам. Он просто молча поднял тебя и унёс в машину скорой помощи. Затем, когда он вернулся, я подумала, что он собирается прикончить меня. Я давно знакома с Реймуром, поэтому я приготовилась к худшему. Вся жизнь пролетела перед моими глазами, когда он протянул мне руку. Кейн помог мне встать и посадил рядом с тобой. К тому моменту на место прибыли несколько пожарных бригад. Они тушили горящий Фольксваген, полицейские оцепили потенциально опасное место, и зеваки больше не могли туда попасть. Потом нас отвезли в больницу, где нам оказали первую помощь. Доктор сказал, что ты чудом отделалась лишь лёгким ожогом на левом локте и несколькими синяками. Из-за дыма, которого ты наглоталась, пока лежала без сознания, у тебя развилась кислородная недостаточность.

Были приняты все необходимые меры для предотвращения отравления твоей крови. Тебе назначили внутривенные очистительные капельницы и постельный режим. Опасности для жизни больше не было, поэтому Кейн сделал щедрое пожертвование больнице, и в сопровождении трёх медсестер, нагруженные огромным количеством медицинской аппаратуры для поддержания твоих дыхательных путей и обеспечения твоей безопасности все мы сели в частный самолёт и прилетели в Лос-Анджелес, где благодаря выписанному врачом препарату ты проспала три дня, — Мики постоянно откашливалась, слова давались ей нелегко, — у меня было достаточно времени подумать о том, в кого я превратилась, подумать о своём прошлом, и как я чуть не погубила тебя из-за своих интересов. Кейну стало известно, что я украла картину, но он обещал сохранить мне жизнь, если я верну её. Я с большим облегчением отдала ему ключи от нашей квартиры и рассказала, где находится триптих. Его люди уже забрали картину и её отвезли Хью Хеллу, который был так рад, что даже устроил банкет по этому поводу. Не представляю, как я собиралась продать её и незаметно скрыться, ведь весь рынок сбыта контролируется Хеллом. Невозможно просто так продать триптих и остаться незамеченной. Рано или поздно Реймур и Хелл выяснили бы, чьих рук это дело, и тогда мне пришел бы конец.

Микаэла замолчала и посмотрела на меня такими печальными и молящими глазами, что мне стало не по себе. Пришла моя очередь протянуть ей руку и взять её ладонь.

— Спасибо, что спасла нас, — тихо сказала я и посмотрела в её глаза.

— Прости меня, Ева, — Мики, наконец, решилась произнести слова, которые она хотела сказать с самого начала.

— Прощу, если подашь мне ещё воды, — я улыбнулась и увидела, как её лицо озарилось улыбкой. Я подумала о том, что в нашей жизни всё предопределено. Мы не видим и не чувствуем этого, но если посмотреть на всё происходящее с позиции наблюдателя, становится понятным, почему жизнь связывает нас с теми или иными людьми, кто должен нам, а кому должны мы, почему мы поступаем так или иначе. Нам кажется, что у нас есть выбор, но всё происходящее — лишь замысел могущественного Создателя, управляющего нами как кукловод из театра марионеток.

Глава 27

Найти себя среди чужих

Кейн был в полном замешательстве. Всё то, что раньше имело для него значение, больше его не интересовало. Он любил роскошь и предпочитал всё самое лучшее, самое дорогое. Он ездил на самых дорогих машинах, его дом находился в самом престижном районе Калифорнии, он летал на частном самолёте, содержал штат постоянной охраны, мог заполучить любую женщину и всегда пил самый дорогой коньяк — в его подвале находилась коллекция редких коньяков и вин, не имеющая по своей ценности равных во всём мире. Он имел власть над людьми, потому что хорошо понимал их психологию. Купить можно было всех: красивых, умных, талантливых, богатых, бедных, ученых, политиков, верующих и неверующих — в общем, не имело значения, кого и как, деньгами или обещаниями можно было добиться чего угодно! Он умел красиво говорить и при помощи своей эрудиции и энциклопедических знаний производил на людей неизгладимое впечатление, но самое важное состояло в том, что его боялись, а он знал, что страх — это слабое место любого человека, любого живого существа. Страх гипнотизировал и превращал любого мужчину в напуганную девочку. Страх — это настоящая власть. Сам же он никогда ничего не боялся… до сих пор.

Когда Кейн увидел горящую перевёрнутую вверх дном машину, из некогда бывшей задней двери которой Микаэла вытащила Еву, у Кейна подкосились ноги, и он чуть было не свалился на землю. Лиц обеих женщин почти не было видно из-за толстого слоя сажи. Густой едкий дым, просачиваясь снизу, обволакивал их как будто крыльями черного демона, пришедшего забрать своих жертв в преисподнюю.

Кейн подумал, что случилось то, чего он боялся больше всего. Он подумал, что потерял её, самую прекрасную и любимую на всем белом свете, самую нежную, таинственную, чистую, его божественный свет, его собственный рай, без которого не существовало бы и Кейна. Его Ева погибла из-за него. Ева отдала свою жизнь, потому что любила его, и до последнего своего вздоха думала о том, как спасти его. Это было самое страшное мгновение в его жизни. В ту секунду он умер. Его сердце остановилось, и перед глазами как на кинопленке он увидел всю свою жизнь… На этой кинопленке была только ОНА. Его ЕВА.

Если сегодня его спросили бы, верит ли он в жизнь после смерти, то Кейн без колебаний дал бы утвердительный ответ. Он точно знал это с того момента, когда их глаза встретились, и он понял, что был ей нужен. Он услышал, как она зовёт его посреди дождя, посреди толпы людей, почувствовал боль и разочарование, спрятанные в глубинах её сердца, ощутил её бесконечную любовь и желание жить.

Кейн скорее почувствовал, чем увидел её взгляд. Ева была очень слаба, но её глаза всё равно горели любовью и счастьем, потому что он был жив, он был рядом. Всё случилось так быстро, следующие несколько минут пролетели как одно мгновение. Он поднял её с земли как самый драгоценный бриллиант, прижал её к груди и прошептал: «я нашёл тебя, любимая, и больше никогда тебя не отпущу, ни на одно мгновение». Впредь Кейн не собирался расставаться с ней ни на секунду, он знал, что счастье не даётся дважды. Он узнал в ней свою божественную половинку в ту самую секунду, когда увидел её в саду на дне рождения её отца, она считала самолёты в ясном калифорнийском небе. С тех пор прошло немало времени, но воспоминания о тех событиях и сегодня были ярки, как будто всё произошло лишь вчера. Он помнил всё до самых последних мелочей: её одежду, туфли, он помнил её запах, необыкновенно яркие глаза, которые светились ярче звёзд на небе.

Миллиарды раз он рисовал её образ на полотне своего сердца, словно выжигая на нём каждую её черту. Они были связаны невидимыми нитями, которые тянулись от одного сердца к другому, и давали знать о себе каждое мгновение. Кейн нашёл её, и это было самое главное, отныне всё зависело только от него. Он был счастлив и хотел поделиться этим счастьем со всем миром, он хотел кричать её имя на весь мир.

После того, как доктор в больнице «Авентура» в Майами сказал ему, что Ева скоро полностью поправится, он сделал всё необходимое для того, чтобы безопасно доставить её в свой дом в Малибу. Микаэла умоляла его взять её с собой для того, чтобы она могла ухаживать за Евой, и он позволил ей присоединиться, увидев искренность в её глазах. Не смотря на то, что вся эта передряга произошла в какой-то степени из-за неё, он почему-то доверял ей, может быть, из-за того, что, вытаскивая ЕГО Еву из горящей машины, она чуть не пожертвовала жизнью.

Он не держал на неё зла из-за украденного триптиха. Нельзя обижаться на комара, за то, что он жалит тебя, такова его натура. Да и триптих был украден не у него, а из дома Альды, где заправляет теперь этот бестолковый дебил Пол. В какой-то степени Кейн понимал Микаэлу и её желание заработать лёгкие деньги, и не в его стиле было осуждать. Его не интересовало, чем она занималась, лишь бы это не отказывало влияние на безопасность Евы.

Не ища отговорок, Микаэла сразу отдала картину, она любила Еву, как сестру, и этого для Кейна было достаточно.

Больше всего его заботила недавно появившаяся идея, которую он хотел осуществить любой ценой. Ева была в безопасности, и Кейн не сомневался в его любви, это знание делало его самым счастливым человеком на земле. Он хотел подарить ей весь мир, но подобно тому, как нельзя давать всё и сразу маленькому ребенку, так и Кейну нужно было начать с самого важного, самого необходимого. У него появился план.

Глава 28

Игра в покер

Бентли медленно притормозил перед входной дверью дома Фреда Альды. Кейн неспешно вышел из машины, прикрыл за собой дверь и так же неспешно поднялся по ступеням наверх, наслаждаясь теплом утреннего солнца. Подняв руку, он на мгновение застыл в этом положении, довольно улыбнулся сам себе и три раза громко постучал в дубовую дверь.

Кейн не сомневался, что в ожидании его прихода этот мудак Пол уже трижды обосрался от страха. Его боялись многие, но именно сейчас он получал от этого особое наслаждение. Сейчас жизнь Пола зависела от того, как он поведёт себя в разговоре с Кейном. Он надеялся на поддержку Реймура в этом деле, и если бы Кейн захотел, то Пол уже был бы мертв, а Пол хотел выйти сухим из воды.

В телефонном разговоре, состоявшемся лишь несколько часов назад, Кейн рассказал Полу о своей встрече с Хеллом и о том, что тот требует картину, за которую заплатил депозит в десять миллионов долларов.

Своим блеющим голосом Пол ответил ему, что картина пропала, и он понятия не имел, кто мог её украсть. Он также рассказал о том, что объявил за картину награду в сто тысяч долларов и разослал объявление по всем штатам, он запустил слух среди всех, кто был завязан в этом бизнесе, но пока ему оставалось лишь ждать новостей. Кто бы не выполнил заказ, судя по чистоте работы, это был настоящий профессионал.

Кейну нравилось играть с этим белобрысым уродом и он передал ему личное послание от Хелла: «Если через три дня триптих не будет найден и не окажется у него дома, он лично пошлёт армию кубинских наёмников, которые сделаю из твоего лживого натренированного языка изысканный кубинский галстук и превратить твою никчемную жизнь в настоящий ад».

Кейн с наслаждением наблюдал за произведённым его словами эффектом: Пол произнёс несколько нечленораздельных звуков, а потом и вовсе потерял дар речи. Он отчетливо представил себе его бледное предобморочное лицо. Внутри Кейна всё кипело, но он сказал ровным голосом: «Я освобожусь через несколько часов. Готов встретиться с тобой. Может быть, вместе мы сможем найти решение этой проблемы». Пол моментально согласился, хотя вряд ли это можно назвать согласием, ведь выбора у него не было. Кейн добавил: «Перед тем, как мы вместе приступим к поиску триптиха, я должен лично убедиться в том, что ты его не спрятал в доме. Ничего личного, Паркер. Бизнес есть бизнес, а в нём я доверяю только себе. Ты должен показать мне каждую комнату в доме, открыть каждый сейф и убедить меня в том, что ты не лжешь».

В ответе Пола был слышен страх такой силы, что, казалось, он превратился в настоящего имбецила. Язык его заплетался, речь стала тягучей и пьяной. Если бы сейчас Кейн приказал бы ему снять с себя штаны, отправиться в далёкую Москву и станцевать казачок на Красной площади при сорока градусах мороза, то Пол не задумываясь сделал бы это. Кейн намеревался при помощи страха лишить его воли. Страх был необходимым условием для выполнения его плана.

Пол лично открыл ему входную дверь. Он попытался скрыть свои эмоции и выглядеть спокойным, но его лицо было бледным как молоко, голубые ставшие водянистыми глаза выражали смесь страха, хитрости и остатков былой самонадеянности. В общем, подумал Кейн, одна гнусность.

Поприветствовав Кейна, Пол предложил ему рюмку коньяка, тот не стал отказываться. Пол подошел к огромному бару и налил в рюмку Henri-IV. Этот напиток был назван в честь французского короля Генриха IV. Красивая упаковка коньяка была достойна почетного места в Лувре, в одном ряду с произведениями искусства, и Кейн слегка улыбнулся: запросы у этого кретина были королевскими. Он сел и, осмотревшись, заметил свадебную фотографию, висящую над камином: нелепый безбровый Пол и его счастливая невеста Кира. Он видел её лишь однажды с Евой, когда они случайно столкнулись в кафе, но ему хватило и взгляда, чтобы понять, что сестра Евы была конченой потаскухой. Кейн не сомневался в том, что она составила отличную партию этому ублюдку, и прямо в эту минуту кувыркается где-то с очередным накаченным красавцем.

«За жизнь», — поднял тост Кейн, многозначительно намекая на её хрупкость. Пол перестал тянуть время, и они начали экскурсию по дому, где по их договорённости Кейн мог проверить любую комнату, Полу же оставалось лишь плестись следом. Таким образом, Кейн заглянул в каждую комнату, каждый сейф, где Альда мог держать ценные вещи, размером соответствующие триптиху. Поскольку триптих состоял из трёх картин, и размер его был внушительным, для него потребовалась бы специальное помещение или сейф. Кейн был удивлён тем, что Микаэле удалось пробраться в дом, который был под круглосуточной охраной, и открыть сейф с практически совершенными технологиями защиты.

Замком сейфа являлась технология «Ретино», считывающая сетчатку глаза. Только глаза Пола и Альды могли открыть этот сейф, и Кейн улыбнулся про себя, подумав о том, что Микаэла смогла умело окрутить этого безвольного идиота, чтобы открыть этот сейф. Возможно, она подсыпала что-то в его стакан или просто выпила с ним больше, чем Пол мог осилить, а потом поставила его тупую голову перед сканером, которой специальными волнами считывает сетчатку, открыла сейф, спокойно зашла внутрь и забрала то, за чем пришла.

«Браво, браво, Микаэла» — подумал он и, похлопав Пола по спине, сказал:

— Какая эксклюзивная технология, Пол! Невероятно!

Внутри тайной комнаты находилось много картин. Помещение было довольно большим, для сохранности шедевров мирового искусства, которые висели на стенах как на выставке, здесь поддерживались определенная влажность и свет. Кейн старательно осмотрел помещение, делая вид, что ищет триптих, который Пол наверняка не смог бы узнать, находись он даже прямо перед его носом.

Здесь были картины эпохи Ренессанса, были работы постмодернистов, образцы сюрреализма и авангарда — словом, у Фреда была исключительная коллекция картин, которая насчитывала более 60 оригиналов. Многие из них Альда заказывал Кейну, но были и у него и те, о существовании которых Кейн не подозревал. Его взгляд остановился на паре работ Сальвадора Дали. Он подумал о Еве. Он знал, что она находила творчество Дали изумительным, таинственным и гениальным.

«Хм, значит, Альда всё-таки нашел того, кто украл эти картины. Наверное, этот кто-то уже кормит рыб», — подумал он.

Он узнал о краже из того же источника, который рассказал ему о том, что Альда купил украденный триптих в Вегасе. Фред обладал нюхом ищейки и он был беспощаден с теми, кто посягал на то, что принадлежало ему. Несмотря на то, что Фред прострелил его плечо, Кейн не держал на него зла, будь он на его месте, он поступил бы так же. Пол был единственным промахом Фреда, допущенный им, вероятно, из-за того, что он был сыном его близкого друга.

«Держи своих друзей близко, а врагов ещё ближе», — ему вспомнились слова Макиавелли, которые частенько повторял Альда.

Махнув рукой, Кейн дал Полу понять, что тут уже делать нечего. До воплощения его задумки остался ещё один шаг.

— Я хочу осмотреть чердак, — твёрдо произнёс он, — а после мы обсудим, с какими богатствами из этой комнаты ты сможешь расстаться, чтобы выкупить свою жизнь у Хью Хелла.

— Я должен посоветоваться с Альдой, — пробормотал Пол потерянным голосом, его красивое лицо, которое Кейн находил слишком женственным, скривилось в гримасу, как будто он страдал геморроем, но, забыв об этом, нажрался бобов и теперь сидит на унитазе и молится Богу о пощаде.

— Это уже твои проблемы, красавчик, — подмигнул ему Кейн, — показывай дорогу в рай, — он указал пальцем наверх и последовал за Полом.

Полу показалось странным желание Кейла подняться на чердак, где не было ничего, кроме грызунов и мазни Евы, но он послушно туда поплёлся. Пол отрешённо карабкался по крутой лестнице, опираясь на гладкие деревянные перила, покрытые толстым слоем пыли и даже паутиной. Кейн понял, что сюда давно никто не заходил.

Глядя, как Пол цепляется за перила, Кейну захотелось схватить его за ворот мятой рубашки и швырнуть вниз, чтобы увидеть, как во время полёта он будет визжать и молотить руками тяжелый спёртый воздух, а потом сломанной куклой упадёт на белый мрамор. Кейн был в приподнятом настроении и не собирался его омрачать, поэтому он подбадривал Пола и даже справился о самочувствии Фреда.

— Альда уже приходит в себя после инсульта? — спросил он, — он собирается домой?

— Понятия не имею, — с холодным безразличием в голосе ответил Пол, — доктора говорят, что пока он должен находиться под постоянным наблюдением. Он весь в трубках и прочей дряни — жалкое зрелище. Приходит в себя раз в два дня всего на несколько минут и потом опять отключается. Всё время спрашивает о Еве. Кажется, никто и ничто его больше не интересует.

Пол остановился перед небольшой белой дверью и потянул за старую металлическую ручку, дверь со скрипом открылась, пропуская их в просторное тёмное помещение.

— Кроме пауков и хлама Евы ты ничего здесь не найдёшь, — сказал Пол, отодвигаясь в сторону и пропуская Кейна вперёд.

С горящими от возбуждением глазами Кейн шагнул вперёд, вдыхая тёплый застоявшийся воздух, пахнущий отсыревшим деревом и красками. Его сердце забилось быстрее, грудь опускалась и поднималась в такт громким ударам сердца. Кейн не знал, что именно он ищет, ему не хотелось гадать, но сейчас, находясь в этой комнате, он почувствовал её присутствие. Присутствие ЕГО Евы. Он как будто увидел её хрупкую фигуру, стоявшую перед мольбертом с палитрой красок в руке, вкладывающую всю свою душу в каждый мазок, нанесённый на белое полотно, вдыхающую в него жизнь.

Он пробовал на вкус, чем жила Ева, это было похоже на глоток её прошлого, и ему хотелось выпить всё до дна. Он хотел сделать её прошлое частью своей жизни, поместить его в себя как кусочек недостающего паззла, который должен был встать на своё место и заполнить пустоту смыслом, придать бесформенному куску глины значение и форму.

Он шагнул вперёд и увидел небольшое окно, в которое сочился свет, вырывающий из темноты образы и силуэты, как вода вымывает золото из грязи. Покрытые густым слоем пыли картины лежали стопкой. В состояние эйфории, почти не дыша, он начал отряхивать их и просматривать быстрым взглядом знатока.

Сначала Кейн был удивлён их количеством, и, подняв несколько из них наугад, он понял, что это были не просто обычные работы ученика. Он увидел оригинальность и неподражаемую гибкость линий и форм. Ева использовала разные техники, много экспериментировала, но, в основном, работала с масляными красками и часто использовала пальцы вместо кистей. Он мог чувствовать рельефную поверхность полотна и энергию красок, которая читалась в каждой линии. Каждый штрих скрывал маленькую тайну, то, что Ева хотела передать с помощью своих картин.

Кейн видел природный талант, может быть, даже гения, а для него особенная ценность состояла в том, всё это было создано Евой. Здесь можно было увидеть всю её жизнь, нужно было только знать, как смотреть. Он прикоснулся к одной из картин, на которой были изображены два подсолнуха и кроваво-красное сердце между ними. Ему казалось, что с другой стороны полотна пальцы Евы нежно дотронулись до его, и всё его тело покрылось мурашками. Он улыбнулся, и ему показалось, что вся комната стала светлее. На мольберте у самого окна стояло почти полностью белое полотно. Кейн подошёл вплотную и разглядел едва заметные линии, напоминавшие ему его же ухо. Он улыбнулся ещё шире.

— Это точно не триптих, Ван Гог, — пробормотал Пол из противоположного конца комнаты, чем вернул Кейна к реальности, — ты всё увидел. Я знаю, у нас с тобой много разногласий, и наша неприязнь друг к другу взаимна, но сейчас мы в одной лодке, так что давай поговорим. Мне нечего от тебя скрывать. Триптих пропал, и я хотел бы услышать твои предложения, — Пол переступил с ногу на ноги и нервно провёл рукой по волосам, — десять миллионов, которые Хелл заплатил в качестве депозита, были отданы кукушке, подменившей триптих в музее Портленда. После этого картину доставили к нам. План Фреда был прост: без задержки перепродать триптих. Он хотел поделить сумму пополам, как вы всегда с ним и делали, но все попытки достучаться до тебя не принесли результата. Ты просто игнорировал нас, а Хью хотел иметь дело только с тобой.

Кейн кивнул. Он знал, что Хью не доверял никому, кроме него. Кейн выступал для Хелла гарантом, а тот служил для него пассивным источником обогащения.

— Мы были связанны условиями договора и не могли потерять десять миллионов депозита и ещё десять миллионов штрафа, поверь мне, — Пол сделал шаг вперёд, поднял руку, сжатую в кулак и потряс им над головой, — я лично расчленил бы того сукиного сына, который украл триптих.

«Какое убогое зрелище», — Кейн еле сдерживал смех. Пол был похож на несмышлёного самонадеянного ребенка, чьи познания об окружающем мире ограничивались детским манежем и кроваткой. Он топал ногой, тряс ручонками, уверенный в том, что выглядел убедительно, Пол продолжал оправдываться перед Кейном.

— Довольно, — Кейн резко остановил душещипательную речь Пола. Взгляд его был едким и нетерпеливым. Пол умолк, опуская руки, — я забираю Сальвадора Дали, Моне и всё то, что находится здесь, весь этот "хлам", — он обвёл рукой пространство вокруг себя, — Баррель придёт через час и загрузит в машину ВСЁ, — Кейн сделал ударение на последнее слово.

Пол начал было заикаться, пытаясь оспорить решение Кейна, но тот немедленно его перебил:

— Ты волен выбрать банду кубинских головорезов в подарок твоей молодой жене. Они любят играться с белокожими девочками гринго.

Пол испуганно замотал головой, как будто его шея уже была сломана.

— Согласишься, и я возьму на себя всю грязную работу. Найду триптих и реабилитирую тебя в глазах Хелла. Для Хелла это вопрос чести, — Кейну с трудом далось последнее слово: в их бизнесе понятие чести было искажено до неузнаваемости, и им прикрывались самые мерзкие делишки, — правила игры изменились. Хеллу не нужны деньги, даже с процентом. Он требует свой триптих или, на худой конец, твою голову в качестве компенсации. Как говорит Фред: "Финита ла комедия». Игра окончена, — повторил Кейн. Судя по выражению лица, Пол наделал в штаны, он боялся даже не пошевелиться. Его не волновало, зачем Кейну весь этот хлам, он так боялся за свою шкуру, что был готов на любые отчаянные действия.

А для Кейна… Для него картины Евы были дороже любого триптиха. Довольный собой, Кейн в прекрасном расположении духа спустился вниз. Не произнеся ни единого слова, Пол с полубезумным взглядом проводил Кейна до входной двери. Трясущими руками он залил в горло рюмку коньяка и тут же закашлял как кот, отхаркивающий комок свалявшейся шерсти. Кейн грациозно спустился с крыльца, дал указания Баррелю по телефону, сел в свой Бентли и уехал, даже не оглянувшись в сторону Пола.

Глава 29

Микаэла и Баррель

— Проголодалась? — спросила Мики.

— Немного, — ответила Ева.

— Прогуляюсь до холодильника, проверю, есть ли там что поесть. Я и сама умираю с голода, — сказала Мики и осторожно поднялась.

— На ногу наступать можешь? — посмотрев на гипс, выдавила Ева из своего пересохшего горла.

— Ерунда всё это, — улыбнулась Мики и медленно пошла в сторону двери. В больнице ей предложили костыли, но этот унизительный вариант Мики отвергла сразу же, тем более, она вполне могла передвигаться и без них. Она боялась показаться беспомощной, особенно в глазах Барреля.

Мики думала о нём постоянно, каждое мгновение она мысленно возвращалась к нему. Мики так много хотела ему рассказать, и в миллионный раз задавала себе один и тот же вопрос. Этот вопрос мучал её с момента их возвращения: сможет ли он когда-нибудь её простить?

У Мики не было никаких сомнений по поводу правильности её поступка. Она была уверена, что сделала единственно правильный выбор, и сделала всё именно так, как была должна: исчезла бесследно, без предупреждения. Она терпеть не могла оправдания и мучительные объяснения. Мики хотела спасти жизнь любимого или по крайней мере, не отбирать её. Она знала, что заказчик не остановится и предпримет другие попытки прикончить Барреля, но она также хорошо понимала, что её любимый не даст себя в обиду. Именно Баррель научил её всему тому, что она знала сегодня. Он был лучшим из лучших, и застать его врасплох было просто невозможно.

Только Мики была его слабым местом, ахиллесовой пятой, и Фред, каким-то образом узнав об этом, нанял именно её. «Хитрый старый ублюдок», — с неприязнью подумала она, размышляя о коварстве его плана и том, как ловко он убрал их обоих. Но всё это уже было в прошлом. Сейчас Альда находился в больнице, а заказ на её жизнь уже был отменён.

После того, как по городу прошелся слух о том, что она разделалась с киллерами, посланными по её следам, стоимость услуг Мики выросла в несколько раз. Она и сама не ожидала такого поворота событий, но сейчас это волновало её меньше всего. Если судьба преподносила ей подарки, то она без вопросов и с благодарностью принимала их.

Прихрамывая, она, наконец, добралась до огромного холодильника. Там, конечно, было всё, но в замороженном состоянии: полуфабрикаты стейков, курица, сосиски, замороженный хлеб и банка солёных огурцов, от которой её рот наполнился слюной. Только сейчас Мики поняла, что не ела уже несколько дней, если не считать пары крекеров, перехваченных ей где-то в кутерьме событий.

Она открыла выдвижную полку для фруктов и взяла аппетитное зелёное яблоко. Вдруг послышался звук открывающейся входной двери. Мики закрыла холодильник и затихла. От кухни вход был отделён стеной, и она не могла видеть, кто зашёл в дом. Откуда-то сверху послышался радостный лай собак, а потом и топот их лап. Бенг-Бенг и Министр Чоу наперегонки бежали со второго этажа, это говорило лишь о том, что собаки хорошо знали и любили вошедшего. Секунду спустя раздался до боли знакомый голос Барреля. От горечи и окрыляющего счастья внутри неё вспыхнул фейерверк чувств.

— Ну что, дружки, проголодались?! — бодрым голосом спросил он, — пошли, я вас покормлю, а то вы меня заживо съедите, — казалось, что его громкий смех вперемешку с поскуливанием собак наполнил весь дом.

— Черт! Черт!!! — засуетилась она, не зная, куда ей деться. Мики даже покосилась на шкаф с провиантом и вакантное место под столом. Она не имела понятия, как отреагирует на неё Баррель, и вариант «авось прокатит» её не устраивал, ведь противоположный вариант — «может и не прокатить» — уже попахивал нафталином6. Баррель не знал, что она согласилась доставить их к Хеллу совсем не из-за денег — только в этом случае им была обеспечена безопасная транспортировка в дом ублюдка Иньесты, где Кейн, в чем она не сомневалась, смог бы уладить разногласия и выторговать у него их жизни. У неё не было сомнений в том, что живой Кейн представлял для Хью Хелла гораздо больший интерес, чем мёртвый. Триптих нужен был ему так отчаянно, что старик потерял аппетит и сон.

Она до сих пор безумно любила Барреля, но встретиться с ним один на один сейчас же, сию минуту, она была не готова. Неуклюже хромая, она инстинктивно сделала шаг назад и вжалась в стену, но тут произошло неловкое недоразумение, совсем не похожее на стиль очень осторожной Мики — её загипсованная нога на что-то наступила. Едва удержав равновесие, она молниеносно подняла ногу вверх. Резиновая утка с большим красным клювом и жёлтыми перьями сердито крякнула и двинулась куда-то вперёд, крутя головой по сторонам и продолжая издавать неприятные звуки. Нечаянно наступив на собачью игрушку, Мики запустила её механизм, и теперь передвигающаяся по кухне утка выдавала её укрытие.

«Мать твою, резиновая дура!», — выругалась Мики, не на шутку испугавшись, — «ужас», — она обливалась холодным потом, — «не думала, что мой конец будет выглядеть так нелепо». О жёстком нраве Барреля ходили легенды: пристрелит — и ахнуть не успеешь! Злясь и на дурацкую утку, и на себя, она бросила взгляд на ножи на другом конце кухни и поняла, что не могла до них добраться. Кроме зеленого яблока в руках Мики ничего не было.

— Кто там? — прозвучал приближающийся голос Барреля.

Её сердце, громко ухнув, застучало чаще. Душа не просто ушла в пятки, от ужаса она как будто решила сбежать из её тела. Вдруг Мики поняла, что она ничего не может сказать. Безмолвная, она жалась к стене. Ни вдохнуть, ни выдохнуть от страха.

Сначала из-за угла показались собаки. Весело подпрыгивая, они погнались за уткой. Вызывающе подрагивая хвостом, та летела в противоположный конец кухни. И вдруг Мики увидела дуло знакомого пистолета. Не раздумывая, она подняла зажатое в руке яблоко и со всей силы швырнула его в сторону Барреля. Сочный плод угодил прямо на ствол пистолета, яблоко оказалось нанизанным на него как арбуз на копье.

В следующее мгновение их взгляды встретились, и Мики почувствовала, как по её телу прошлось электричество, казалось, это был разряд тока, равный тысяче ватт. Баррель как будто превратился в мрамор. Он смотрел на неё, а его массивная челюсть опускалась всё ниже. Взглядом Мики молила его произнести хоть слово, ей было нужно услышать его голос, но Баррель стоял молча, подняв свой ствол с нанизанным на него яблоком над головой. Он таращился на неё так, словно увидел привидение или ещё что-нибудь похуже.

В эту секунду всё стихло. Не было слышно ни кряканья резиновой утки, ни весёлого собачьего лая — абсолютно ничего. Наступила мёртвая тишина.

Мики подняла глаза на яблоко, соки медленно стекали вниз по стволу пистолета, собирались у основания рукоятки, и вот первая капля полетела вниз, угодив в правый глаз Барреля. Это послужило спусковым механизмом к возвращению в реальность. Продолжая держать руку над головой, он моргнул правым глазом, словно подмигивая ей, при этом правая сторона его лица сморщилась, появился лёгкий оскал, как будто он собирался чихнуть и при этом улыбался.

Вся нелепость этой ситуации и подмигивание Барреля, гордо державшего пистолет с яблоком словно статуэтку победителя Уимблдонского турнира по теннису, заставили её засмеяться. Микки начала хохотать, но Баррель всё так же продолжал смотреть на неё с каменным лицом. Кажется, пытаясь остановиться, она произнесла нечто вроде «прости», но когда вновь посмотрела на него, засмеялась ещё громче. Баррель был воплощением олимпийского бога Ареса, держащего факел в своей гордо поднятой руке. От смеха всё её тело сжалось, она согнулась пополам, не будучи в состоянии даже вдохнуть, она лишь похрюкивала на полусогнутых коленях.

Вдруг, забросив утку, Бенг-Бенг и Министр Чоу побежали к Мики и, толкаясь, принялись облизывать её лицо. Чтобы получить заслуженную похвалу, псы радовались вместе с ней. Мики поздно сообразила, что ей нужно подняться, и Бенг-Бенг, уже подпрыгнув на задних лапах и опираясь на неё передними, подбирался всё ближе к её лицу.

Мики только училась держать равновесие на одной ноге, а тут ещё и пёс! Она пошатнулась назад и явно представила, как в этом позорном па она расстелится по кафельному полу кухни. Ей стало дурно, не так она представляла их с Баррелем встречу! Прыгая и балансируя на одной ноге, Мики изо всех сил старалась удержать толстого, раскормленного кабеля. Но и тут карта не легла.

В игру вступил Министр Чоу. Слишком резвый для трёхного пса, он сновал туда-сюда между её ног, нежно покусывал лодыжки и звонко погавкивал. Микки была готова сдаться, под весом Бенг-Бенга её неумолимо кренило вправо, как вдруг Чоу, известный своими бурными излияниями радости, пустил струйку аккурат под её ногами, а Бенг-Бенг, виляя толстым коротким хвостом, угодил ей со всей силы в глаз. Мики вскрикнула, нога её поскользнулась на луже и с мыслью «Какой позор!» она полетела вниз.

К её огромнейшему удивлению грубого и болезненного падения на запачканный собачьей мочой пол не последовало. Наоборот, она ощутила себя в лёгком состоянии невесомости и воспарила над белым мрамором. Ей потребовалась секунда, чтобы понять, что произошло. Наконец, набравшись смелости, она повернулась и оказалась лицом к лицу с Баррелем.

— Привет, — прошептала Мики, её сердце выпрыгивало из груди.

Эпилог

После встречи с Полом Кейн поехал прямиком на Родео-драйв в центре Лос-Анжелеса. Несколько лет назад, после одного очень удачного дела, на вырученные деньги Кейн приобрёл здание, которое впоследствии превратилось в арт-галерею. Сейчас он сдавал её художникам для показа и продажи их работ. Постольку это был один из самых лучших районов Лос-Анджелеса и всего западного побережья, место никогда не пустовало и приносило Кейну хорошие деньги. Он считал галерею одним из своих лучших капиталовложений. Теперь пришло время приступить к осуществлению последней части его плана.

Поскольку он был обладателем огромной коллекции картин, сначала Кейн подумывал организовать выставку и разместить среди известных полотен работы Евы, но сейчас, после того, как он оценил её талант, планы изменились. Oн мечтал об открытии галереи, над которой висела бы огромная вывеска «Галерея ЭВАНЖЕЛИН РЕЙМУР», где будут выставляться только её картины. Кейн также хотел повесить там для обозрения, но не для продажи диптих, созданный ими в ночь её восемнадцатилетния. Он не продал бы его ни за какие деньги.

Кейн всегда считал, что талант дан людям свыше для того, чтобы делиться им с людьми, что это некого рода послание от Вселенной всему человечеству. Он очень гордился тем, что Ева принадлежала ему, гордился её гением. Он хотел сделать её счастливой, понимая, что её счастье — это его счастье, а её улыбка — это божественный свет для его души, делающий его чище. Несмотря на её хрупкость и застенчивость, она обладала огромной внутренней силой, в любой, даже самой запутанной ситуации она могла отличить добро от зла. За долгие годы борьбы за выживание Кейн огрубел и зачерствел, но Ева своей искренностью и чистотой делала его мягче, снимала с него толстый панцирь. Он превратился в того, кем никогда не хотел быть, и лишь Ева была его спасением.

Его удивляло и одновременно восхищало другое: несмотря на то, что она умела читать людей как открытые книги, во всех них она видела только добро. До сих пор это оставалось для него загадкой. Ответ на этот вопрос стал очевидным сейчас, поскольку Ева верила в Кейна, а он был далеко не самым чистым человеком на Земле.

«Добро рождает добро», — впервые он понял настоящий смысл этих слов. Кейн хотел оправдать её доверие.

Несмотря на жесткость, с которой ему приходилось обращаться с людьми, и которую требовал его статус лидера клана, глубоко в душе он всегда оставался художником. Кейн вспомнил об этом после того, как встретил Еву. ЕГО ЕВУ.

Управляя автомобилем одной рукой, другой Кейн набрал номер счета в одном из швейцарских банков и ввёл пароль для доступа к аккаунту. Поскольку уровень защиты превышал уровни безопасности обычных банков, ему пришлось потратить ещё несколько секунд на введение дополнительной информации. Он быстро нажимал кнопки на дисплее, после чего его телефон соединился с внутренней сетью банка и открыл окно, в котором был указаны данные его сберегательного счёта.

Задержав взгляд на дисплее, Кейн отсчитал шесть нулей после цифры восемнадцать и с удовлетворенной улыбкой кивнул.

Хелл сдержал своё слово и перевёл все оставшиеся деньги на его счет, удержав 2 миллиона за задержку доставки. Осталась одна маленькая деталь, служившая ключом к его собственному раю. Кейн нажал на кнопку вызова, и в трубке раздался гудок.

— Все в порядке, босс! — ответил Баррель, пребывавший в приподнятом настроении, — что ты с белобрысым сделал? Он выглядел как побитая псина! — засмеялся он, — кретин не знал, сколько картин входит в коллекцию Сальвадора Дали, так что я захватил с теми двумя работами ещё и две картины Айвазовского, — Баррель снова рассмеялся, — он всегда мне очень нравился. Я упаковал всё, что было на чердаке, и сейчас еду в сторону дома. Ещё указания будут?

— Езжай домой и жди меня. Я скоро буду, — ответил Кейн, поворачивая на Родео-Драйв. Он припарковался перед своей галереей, но не зашел внутрь. Сегодня его привел сюда совсем не бизнес.

Кейн вышел из машины, поправил на себе блейзер цвета марсала и поспешил в соседний ювелирный магазин. Здание находилось на солнечной стороне, лучи света искрились и играли с сотнями бриллиантов и драгоценных камней, покрывая светлые стены помещения золотистыми бликами. Кейна уже ждали. Хозяин магазина, низкорослый француз с маленьким острым носом и живыми глазами, протянул ему маленькую черную коробочку, инкрустированную золотом. По середине мерцал красный рубин в форме сердца, обрамлённый искусной оправой.

Кейн бережно взял её в руки и, нажав на замочек, открыл коробочку. Его лицо просияло.

— Как вы хотели, мистер Реймур, — с уважением и даже некоторым восхищением в голосе сказал мужчина.

На тонком кольце, отражая свет миллионов лучиков, искрился редкий желтый бриллиант, казалось, маленькое солнце оказалось в его ладонях. Его блеск и чистота завораживали Кейна. Так блестели глаза Евы, когда она смотрела на него. Глаза ЕГО ЕВЫ.

THE END

Заметки

[

←1

]

Hell в переводе с английского означает ад.

[

←2

]

Неспособность получать удовольствие и радость от жизни

[

←3

]

Человек, у которого развиты оба полушария. На практике он, например, может писать как правой, так и левой рукой

[

←4

]

Повышенная чувствительность к некоторым веществам или явлениям

[

←5

]

Имя помощника и лучшего друга знаменитого героя Робина Гуда

[

←6

]

Жидкость, с помощью которой обрабатывают трупы