Теперь говорить было легче. Словно она читала лекцию. А Сибилл привыкла читать лекции на социальные темы. Главное — абстрагироваться от личного и излагать материал в понятной стройной форме.

— У профессора Куинна был роман с Барбарой Хэрроу, — начала Сибилл. Она встала спиной к окну, чтобы видеть лица аудитории. — Подробностей я не знаю, но мне известно, что тогда она училась на выпускном курсе. Барбара Хэрроу моя мать и мать Глории.

— Мой отец, — промолвил Филипп. — И твоя мать.

— Да. Почти тридцать пять лет назад. Полагаю, они испытывали влечение друг к другу, по крайней мере физическое. Моя мама… — Сибилл прокашлялась. — Мама считала, что у него большой потенциал и он быстро сделает карьеру на научном поприще. Высокое общественное положение имеет для нее большое значение. Но вскоре она разочаровалась в нем… сочла, что он лишен честолюбия. Ему нравилась преподавательская работа, и он не стремился продвинуться по социальной лестнице. К тому же, на ее взгляд, он исповедовал слишком либеральные убеждения.

— Она искала богатого знатного мужа, — вставил Филипп, вскинув брови. — И обнаружила, что в его лице такового не получит.

— В общем-то да, — с невозмутимым спокойствием в голосе согласилась Сибилл. — Тридцать пять лет назад в стране происходили волнения, велась необъявленная война между молодежью и истеблишментом. В высших учебных заведениях было немало умов, которые подвергали сомнению не только справедливость непопулярной войны, но и само существующее положение вещей. Профессор Куинн, похоже, принадлежал к одному из них.

— Он верил в разумное использование интеллекта, — пробормотал Кэм. — И в необходимость отстаивать свою точку зрения.

— Из слов мамы я поняла, что он активно отстаивал свою точку зрения. — Сибилл чуть изогнула губы в улыбке. — За что администрация университета не очень его жаловала. У них с мамой были острые разногласия. По окончании семестра она вернулась домой в Бостон — разочарованная, сердитая и, как вскоре выяснилось, беременная.

— Чушь. Извини, — бросил Кэм, когда на него шикнула Анна. — Но это все равно чушь. Он ни за что не отказался бы от своего ребенка. Это исключено.

— Он ничего не знал. Она ему не сообщила. — Взгляды всех присутствующих мгновенно устремились к ней. Сибилл сложила ладони и продолжала: — Она была взбешена. Возможно, и напугана, но прежде всего разъярена тем, что забеременела от человека, которого считала неподходящей для себя парой. Она хотела сделать аборт. А потом познакомилась с моим отцом, они понравились друг другу.

— Короче, он ей подошел, — заключил Кэм.

— Да, они подходящая пара, — ледяным тоном подтвердила Сибилл. В конце концов, они ее родители, черт побери. И она никому не позволит мешать их с грязью. — Мама оказалась в трудном и неприятном положении. Ей в скором времени исполнялось двадцать пять лет, но нежеланная и незапланированная беременность — досадное событие для женщины любого возраста. В минуту слабости или отчаяния она призналась во всем отцу. Он сделал ей предложение. Он ее любил, — ровно добавила Сибилл. — Должно быть, любил очень сильно. Они поженились. В Вашингтон она больше не вернулась. Навсегда распрощалась с прежней жизнью.

— Значит, отец не знал, что у него есть дочь? — Этан накрыл ладонь Грейс своею.

— Нет, он не мог знать. Глории было почти четыре года, когда я родилась. Не могу сказать, как складывались отношения между ней и моими родителями в те ранние годы. Знаю только, что позже она всегда чувствовала себя чужой в нашей семье. Непослушная, импульсивная, она постоянно предъявляла какие-то требования, демонстрировала необузданный нрав. В том кругу, где мы вращались, существовали определенные нормы поведения, но она наотрез отказывалась им подчиняться.

Какой бездушный, беспощадный рассказ подумала Сибилл. Однако она продолжила все тем же ровным, бесстрастным голосом:

— Как бы то ни было, она ушла из дому, будучи еще подростком. Позже выяснилось, что мои родители посылали ей деньги независимо друг от друга. Я тоже это делала. Она связывалась с кем-нибудь из нас и выманивала деньги, пуская в ход то мольбы, то требования, то угрозы. Я не подозревала об этом до прошлого месяца, пока Глория не позвонила мне в связи с Сетом.

Сибилл сделала паузу, собираясь с мыслями.

— Перед тем как приехать сюда, я слетала в Париж к родителям. Я считала, что они должны знать, как обстоит дело. В конце концов, Сет их внук, а, насколько мне было известно, его отняли у Глории и он жил с чужими людьми. Я поведала маме о случившемся, но она отказалась вмешиваться. Меня это потрясло и рассердило. Мы поспорили. — Сибилл коротко рассмеялась. — Наверное, она была очень сильно удивлена моим поведением, потому и сообщила мне все то, о чем я теперь рассказываю вам.

— Должно быть, Глория знает, что Рей Куинн ее отец, — заметил Филипп. — Иначе она не явилась бы сюда.

— Да, она знает. Пару лет назад, когда мои родители на несколько месяцев приехали в Вашингтон, Глория явилась к ним и устроила безобразную сцену. От матери мне известно, что она потребовала у них крупную сумму денег, пригрозив, что в случае отказа обратится к журналистам, в полицию и прочее и объявит на весь мир, будто мой отец при пособничестве матери изнасиловал ее. Разумеется, ничего подобного не было, — устало добавила Сибилл. — У Глории секс всегда ассоциировался с властью и признанием. Она регулярно обвиняла мужчин, особенно тех, кто занимал высокое положение, в сексуальных домогательствах.

— Мама в порыве гнева дала ей несколько тысяч долларов и сообщила те сведения, которые я только что пересказала вам. Она сказала Глории, что дает ей деньги и вообще разговаривает с ней в последний раз. Моя мать редко, очень редко изменяет своему слову, и Глория это хорошо знает.

— Поэтому она подкатилась к Рею Куинну, — заключил Филипп.

— Я не знаю, когда она решила разыскать его. Возможно, прошло какое-то время, прежде чем эта идея созрела в ее голове. Очевидно, она сочла, что именно из-за вашего отца лишена родительского тепла, любви, участия, которых заслуживала. Глория всегда винит в своих несчастиях кого угодно, только не себя.

— Итак, она нашла его. — Филипп поднялся со стула и зашагал по кабинету. — И, верная своей методе, стала требовать денег, прибегая к угрозам и обвинениям. Только теперь в качестве орудия вымогания использовала собственного сына.

— Получается, что так. Мне очень жаль. Я не догадывалась, что вам ничего не известно. Думала, отец вам все рассказал.

— Не успел. — В голосе Кэма сквозила злобная горечь.

— Он говорил мне, что ожидает каких-то известий, — вспомнил Этан. — И как только получит их, сразу все объяснит.

— Наверное, он пытался связаться с твоей матерью. — Филипп повернулся к Сибилл. — Он хотел поговорить с ней, уточнить все факты.

— Этого я не могу сказать. Чего не знаю, того не знаю.

— Зато я знаю, — бросил Филипп. — Он не мог поступить иначе. Прежде всего, из-за Сета, потому что он ребенок. И Глории он хотел помочь. Но для этого ему требовалось поговорить с твоей матерью, выяснить, что произошло на самом деле. Для него это было важно.

— Я могу сообщить вам только то, что знаю, или то, что мне рассказали. — Сибилл развела руками. — Мои родственники вели себя недостойно. — Ты проявляешь малодушие, укорила себя Сибилл и обратилась к Сету: — Все без исключения. Я прошу прощения и за себя и за моих родных. Я не жду, что ты… — Она запнулась и не стала доканчивать фразу. — Я хочу помочь и сделаю все, что от меня зависит.

— Я хочу, чтобы люди знали. — Глаза Сета, когда он поднял голову, были в слезах. — Они должны знать, что он мой дедушка. Про него ходит столько глупых сплетен. Пусть все знают, что я — Куинн.

Сибилл только кивнула в ответ. Если это все, что он просит от нее… Она вздохнула и повернулась к Анне.

— Что я должна сделать?

— Начало уже положено. — Анна взглянула на часы. Она вела сразу несколько дел, и через десять минут у нее была назначена другая встреча. — Вы готовы предать огласке те сведения, что сообщили нам?

— Да.

— У меня есть идея, как это лучше осуществить.

Предстоящие неудобства — невысокая цена, напомнила себе Сибилл. Она спокойно переживет и шепот за спиной, и любопытные взгляды, которые отныне будут ее сопровождать.

Она сама напечатала заявление. Два часа работала в своем номере, тщательно подбирая слова и фразы. Сведения должны быть изложены в четкой последовательности: поведение и поступки матери, Глории и даже ее собственные.

Откорректировав и распечатав написанное, она не колеблясь спустилась вниз и попросила портье переслать заявление по факсу на имя Анны Спинелли в Службу социальной помощи.

— Только оригинал верните, пожалуйста, — сказала она. — И, очевидно, мне должен прийти ответ.

— Не беспокойтесь, все будет сделано. — Молодая розовощекая девушка наградила ее учтивой улыбкой и исчезла в кабинете за стойкой.

Сибилл на мгновение закрыла глаза. Возврата нет, напомнила она себе. Она сцепила ладони и приняла невозмутимый вид.

Ждать пришлось недолго. По вытаращенным глазам молодой служащей она поняла, что та, по крайней мере частично, ознакомилась с содержанием посланного текста.

— Вы дождетесь ответа, доктор Гриффин?

— Да, спасибо. — Сибилл протянула руку за оригиналом и едва удержалась от улыбки, увидев, как смутилась девушка, возвращая ей бумаги.

— Вы… э-э… надеюсь, вам нравится у нас?

Не терпится поделиться новостью с приятельницами, отметила Сибилл. Типичное, вполне предсказуемое поведение жительницы маленького городка.

— Да, впечатлений много.

— Прошу прощения. — Служащая вновь скрылась в комнате за стойкой.

Сибилл едва успела перевести дух, как вся снова напряглась. Даже не оборачиваясь, она знала, что за ее спиной стоит Филипп.

— Я послала факс Анне, — натянуто произнесла она. — Теперь жду ответа. Если она одобрит его, у меня еще будет время зайти в банк до закрытия и заверить документ у нотариуса. Я ведь дала слово.

— Я здесь не в качестве сторожевого пса, Сибилл. Просто хотел поддержать тебя морально.

— Я не нуждаюсь в моральной поддержке.

— Нуждаешься. — В доказательство своего утверждения он положил ладонь на ее напряженную шею. — Хотя внешне это никак не выражается.

— И все-таки я предпочла бы обойтись без провожатых.

— Как поется в песенке, не все желания исполняются. — Не убирая ладони с шеи Сибилл, он непринужденно улыбнулся служащей гостиницы, вновь появившейся у стойки с конвертом в руках. — Привет, Карен. Как дела?

Девушка покраснела как рак и перевела взгляд на Сибилл.

— Прекрасно. Э-э… вот ваш факс, доктор Гриффин.

— Благодарю. — Сибилл взяла конверт и убрала его в сумку. — Запишите на мой счет, пожалуйста.

— Да, конечно.

— Пока, Карен. — Филипп плавно перенес свою руку на талию Сибилл и повел ее по вестибюлю к выходу.

— В следующий перерыв она поделится новостью с шестью лучшими подругами, — тихо сказала Сибилл.

— Как минимум. Прелести маленького городка. Сегодня вечером Куиннов будет обсуждать за ужином полгорода. А к утру молва разлетится по всему Сент-Крису.

— Тебя это забавляет? — сухо заметила Сибилл.

— Ободряет, доктор Гриффин. Традиции формируют общественное мнение. Кстати, я разговаривал с нашим адвокатом, — продолжал он, пересекая с ней набережную. У причалившего к берегу катера кружили чайки. — Заверенное нотариусом заявление, безусловно, поможет делу, но он хотел бы взять у тебя письменные показания. Если можно, в начале следующей недели.

— Я договорюсь о встрече. — Перед банком она остановилась и повернулась к Филиппу. Он уже сменил деловой костюм на повседневную одежду. Ветер трепал его волосы, глаза прятались за стеклами темных очков, но она отнюдь не была уверена, что желает видеть их выражение. — Если ты не против, я войду одна. А то я как под домашним арестом.

Филипп выставил вперед ладони и отступил. Крепкий орешек, думал он, провожая Сибилл взглядом. Но он был почти убежден, что под твердой скорлупой кроется нечто очень мягкое, даже нежное.

Его удивляло, что такая умная, образованная женщина с глубокими познаниями в области психологии не способна или не желает признать, что в ее воспитании был какой-то пробел и это вынуждает ее воздвигать вокруг себя крепкие стены.

И ведь она почти одурачила его, думал Филипп, едва не внушила, будто она черства, холодна, чужда переживаний и сильных чувств. Интересно, что заставило его усомниться? Не исключено, что он просто принимает желаемое за действительное. Вот это ему и предстоит выяснить. Причем очень скоро.

Филипп понимал, что, предавая огласке семейные тайны в маленьком городке, Сибилл подвергает себя унижению и, возможно, боли. Тем не менее она согласилась, не ставя никаких условий, и теперь не колеблясь выполняла данное обещание.

Нравственность, честность — этими качествами она обладает. Да и сердце у нее наверняка есть, думал он.

Сибилл вышла из банка. На ее губах играла едва заметная улыбка.

— Впервые довелось увидеть, как у нотариуса глаза чуть из орбит не вылезли. Полагаю…

Остальные слова потонули в его поцелуе. Она уперлась ладонью в его плечо, но пальцы лишь вцепились в мягкий трикотаж свитера.

— Мне показалось, тебе это было нужно, — тихо сказал он, скользнув рукой по ее щеке.

— Невзирая…

— Черт побери, Сибилл, о нас и так уже болтают. Почему бы не подлить масла в огонь?

Ошеломленная, потрясенная, она с трудом сохраняла самообладание.

— У меня нет ни малейшего желания стоять здесь и разыгрывать спектакль перед всем честным народом. Поэтому, если…

— Хорошо. Давай разыграем спектакль где-нибудь в другом месте. Тут рядом наш парусник.

— Парусник? Я не могу отправиться в море. Наряд неподходящий. Да и работы полно.

Ей необходимо поразмыслить. Однако Филипп уже тащил ее на причал.

— Прогулка под парусом пойдет тебе на пользу. А то вон опять голова начинает болеть. Развеешься на свежем воздухе.

— У меня не болит голова. — Только отвратительно ноет. — Да и не хочу я…

Она едва не взвизгнула от возмущения, когда он без лишних слов просто подхватил ее на руки и перенес на палубу.

— Считай, что я увез тебя силой, док. — Он быстро и ловко отвязал тросы и запрыгнул на борт. — Полагаю, за свою короткую благополучную жизнь ты впервые сталкиваешься с подобным обращением.

— Не надо строить предположений относительно моей жизни, ведь ты о ней ничего не знаешь. Если заведешь мотор, я… — Мотор затарахтел, и она резко замолчала, заскрежетав зубами. — Филипп, я хочу вернуться в гостиницу. Немедленно.

— Подозреваю также, ты не привыкла, чтобы тебе прекословили, верно? — весело произнес он, толчком усаживая ее на скамью. — Сиди и наслаждайся.

Поскольку Сибилл не собиралась прыгать за борт и плыть к берегу в шелковом костюме и итальянских туфлях, она просто сложила руки. Значит, вот как он намерен отплатить ей? Лишил ее свободы выбора, насаждает свою волю, бравируя физическим превосходством.

Типично мужское поведение.

Она отвернулась, устремив взгляд на воду, покрытую мелкой рябью. Филиппа она не боялась, во всяком случае физического страха перед ним не испытывала. Он оказался гораздо жестче, чем она поначалу предполагала, но обидеть ее не должен. И потому что судьба Сета была ему глубоко небезразлична, она считала себя обязанной оказывать ему содействие.

Сибилл не выразила восторга, когда он поднял паруса. Она убеждала себя, что не замечает красоты наполняющейся ветром парусины, ослепительно белой в лучах яркого солнца, не находит ничего необычного в плавном скольжении внезапно накренившегося судна.

Она намерена просто терпеть его выкрутасы, не выказывая никакой реакции. Наверняка ему скоро надоест довольствоваться ее молчанием и невниманием, и он повернет назад.

— Держи. — Филипп швырнул ей что-то. Чуть не подпрыгнув от неожиданности, она бросила взгляд вниз, на свои колени, куда аккуратно упали солнцезащитные очки.

— Прохладно, а солнце свирепое. Бабье лето не за горами.

Не отзываясь, она водрузила очки прямо на нос и опять устремила взгляд в противоположном направлении. Филипп усмехнулся.

— Сначала должны ударить заморозки, — как ни в чем не бывало продолжал он. — Воздух сразу пропитается пряным запахом осени, листья начнут менять цвет, и участок берега возле дома превратится в живописную картинку. Сплошь золото и багрянец на фоне ярко-голубого неба и зеркально-чистой воды. Красивее места не найти на всем белом свете.

Сибилл лишь крепче переплела на груди руки. Посмеиваясь про себя, Филипп сунул язык за щеку.

— Даже парочка таких заядлых горожан, как мы с тобой, способна оценить чудесный осенний день на лоне природы. А у Сета скоро день рождения.

Краем глаза он увидел, как Сибилл резко вскинула голову. Ее губы шевельнулись, но она, так и не издав ни звука, опять плотно сжала их и отвернулась.

О да, душа и сердце у нее есть, подумал Филипп. Под хладнокровной оболочкой таится буря разноречивых чувств.

— Мы думаем устроить ему вечеринку. Пусть побесится с друзьями. Грейс, как ты знаешь, печет чертовски вкусный шоколадный торт. Подарки мы уже приготовили, но тут на днях я зашел в магазин в Балтиморе, где торгуют принадлежностями для живописи. Настоящими, не для детей. Там есть все: мелки, карандаши, уголь, кисти, акварель, бумага, палитра. Этот специализированный магазин находится в нескольких кварталах от моего офиса. Тот, кто знает толк в таких вещах, может подобрать там хороший набор.

Он сам намеревался это сделать, но теперь видел, что поступил верно, намекнув ей. Интуиция его не подвела. Она повернулась к нему лицом, и, хотя солнце, отражавшееся от стекол темных очков, мешало ему рассмотреть глаза, по наклону головы Сибилл он догадался, что полностью владеет ее вниманием.

— Он ничего от меня не примет.

— Ты его недооцениваешь. Возможно, и себя тоже.

Он поправил паруса и поймал ветер. Сибилл увидела знакомый изгиб берега с рядом деревьев и неловко поднялась на ноги.

— Филипп, какие бы чувства ты ни испытывал ко мне в данный момент, все-таки не стоит так скоро устраивать мне встречу с Сетом. Лучше от этого не будет никому.

— Мы плывем не домой. — Он окинул взглядом двор. — К тому же Сет сейчас в мастерской вместе с Кэмом и Этаном. В данный момент тебе незачем встречаться с ним. Ты нуждаешься в хорошем отдыхе, Сибилл. А что касается моих чувств, я пока не пойму, как к тебе отношусь.

— Я рассказала все, что знала.

— Да, ты сообщила мне факты. Только забыла упомянуть, как эти факты отражаются на тебе лично.

— Это дела не касается.

— Зато меня касается. Мы с тобой повязаны, Сибилл, нравится тебе это или нет. Сет твой племянник, но мой брат. Мой отец и твоя мать когда-то были любовниками. И мы тоже близки к тому.

— Нет, — решительно сказала Сибилл. — Не близки.

Он бросил на нее пронизывающий взгляд.

— Зря отпираешься. Тебе это известно не хуже меня. Меня влечет к тебе, а я чувствую, когда женщина увлечена мной.

— И мы оба достаточно взрослые, чтобы контролировать свои животные инстинкты.

Филипп расхохотался.

— Черта с два! Тебя страшит не секс, а близость.

Он бил прямо в цель, не оставляя ей места для маневра. Сибилл это не столько сердило, сколько пугало.

— Ты меня совсем не знаешь.

— Уже начал узнавать, — спокойно сказал он. — А я всегда довожу до конца свои начинания. Так, я поворачиваю. Осторожно, не споткнись.

Сибилл отступила к скамье. Они вплывали в ту самую бухточку, где неделю назад пили вино с крекерами. Всего неделю назад, уныло думала Сибилл. С тех пор мало что изменилось. Но изменилось все.

Ей нельзя с ним здесь находиться. Это рискованно. Сейчас она просто не в состоянии держать его в узде. Но придется попытаться. Другого не дано.

Холодно глядя на него, Сибилл с невозмутимым видом пригладила растрепавшиеся на ветру волосы и насмешливо поинтересовалась:

— А где же вино? Музыка, деликатесы?

Филипп спустил паруса, поставил судно на якорь.

— В тебе говорит страх.

— А в тебе самомнение. И я тебя, разумеется, не боюсь.

— А вот теперь ты лжешь. — Он шагнул к ней по качающейся палубе и снял с нее очки. — Еще как боишься. Тебе кажется, будто ты просчитала каждый мой шаг, а я вдруг — бах! — выбился из сценария. Полагаю, доселе тебе приходилось иметь дело только с предсказуемыми мужчинами. С такими, безусловно, спокойнее.

— Это твое представление о хорошем отдыхе? — парировала Сибилл. — На мой взгляд, оно больше соответствует определению «конфронтация».

— Ты права. — Он убрал с лица солнцезащитные очки и швырнул их в сторону. — Это мы обсудим позже.

Он подскочил к ней, и в ту же секунду она почувствовала на своих губах его обжигающе жадные губы. Он схватил ее за плечи, крепко прижимая к себе, своим разгоряченным телом воспламеняя в ней ответный жар.

Филипп не лгал, заявляя, что его влечет к ней. Она поселилась в его душе, завладела всем существом, и ему было неважно, что это ему сулит — гибель или спасение.

Он рывком отстранил ее от себя. Они теперь не касались губами друг друга, но их лица по-прежнему находились рядом. Его золотистые глаза, ослепительные, словно солнце, прожигали насквозь.

— Скажи, что не хочешь меня, ничего не хочешь. Скажи, и я отстану. Немедленно. Только не лги.

— Я…

— Нет. — Изнемогая от нетерпения, он встряхнул ее, заставляя встретиться с ним взглядом. — Нет, скажи это, глядя мне в глаза.

Она уже столько лгала, что груза еще одной лжи просто не выдержит.

— Это только усугубит ситуацию, привнесет дополнительные трудности.

Рыжевато-карие глаза вспыхнули откровенным ликованием.

— Чертовски верно, — пробормотал он. — Но в данный момент мне плевать на ситуацию. Поцелуй меня, — потребовал он. — По-настоящему.

Сибилл не могла сдержаться, не могла противиться всколыхнувшейся в ней доселе незнакомой, варварской, греховной потребности, перед которой она оказалась беззащитна. Она прильнула к его губам, целуя его столь же жадно и отчаянно, как и он ее.

Услышав собственный низкий гортанный стон, она перестала думать, потерявшись в водовороте ощущений, чувств, желаний. Она вцепилась в его волосы, хватая ртом воздух и сотрясаясь мелкой дрожью от прикосновения коварных мужских губ, теперь переместившихся на ее шею.

Ее бросало то в жар, то в холод. Впервые в жизни она целиком отдалась во власть инстинктов.

Филипп стянул с ее плеч шелковый пиджак и небрежно отбросил его в сторону. Ему не терпелось ощутить под руками и губами нагое женское тело. Он сдернул с нее тонкую блузку цвета слоновой кости и заключил в ладони трепещущие груди в кружевных чашечках.

Кожа у нее была теплая и еще более шелковистая, чем сам шелк. Одним нетерпеливым движением он расстегнул ее бюстгальтер и приник к обольстительным округлостям, смакуя их на вкус.

Ослепленная солнцем, Сибилл зажмурилась, но даже сквозь стиснутые веки ощущала на глазах испепеляющий жар его лучей. Она ничего не видела, только чувствовала. Алчный мужской рот буквально пожирал ее, грубые требовательные руки делали с ее телом, что хотели.

Ну же, давай, давай!

Скопившийся в груди всхлип воплем отозвался в голове. Она неловко просунула ладони под его свитер, нащупывая мускулы и шрамы, а он стягивал с нее юбку. На ней были чулки с кружевными резинками. В другой раз Филипп бы ни за что не оставил без внимания столь возбуждающую деталь женского туалета, но сейчас он был одержим лишь желанием обладать и потому сосредоточен только на реакциях жаждущего тела. Она охнула от неожиданности, когда он сорвал с нее трусики и, сладострастно содрогнувшись, погрузил пальцы в ее лоно.

Сибилл вскрикнула, потрясенная внезапным всплеском опаляющего жара, объявшего все ее существо, от которого обмякли руки и ноги. Ей казалось, что она кружится, летит куда-то.

— О Боже, Филипп. — Она уронила голову на его плечо, безвольно повисла на нем. Он поднял ее на руки и положил на одну из узких скамеек.

Кровь стучала у него в висках, сердце молотом громыхало в груди, скопившееся напряжение рвалось наружу.

Прерывисто дыша, он стал раздеваться, ни на секунду не отрывая глаз от ее лица, потом впился пальцами в ее бедра, приподнял, раздвинул их и мощным толчком глубоко вонзился в нее, слился с ней.

Она обволокла его, задвигалась под ним — трепещущая, сладострастная женщина. Выдохнула его имя, слетевшее с ее уст, как страдальческий стон.

Он опять и опять погружался в нее сильными ритмичными толчками. Она то покорно приникала к нему, то отстранялась. Шпильки выбились из ее волос, и теперь они струились вокруг ее головы, словно роскошный мех. Он зарылся в них лицом, упиваясь ее запахом, пьянея от жара распаленного женского тела.

Ее ногти вонзились ему в спину, рот вдавился в плечо, заглушая вопль исступленного блаженства, мышцы сомкнулись вокруг его возбужденной плоти, завладели ею, высосали ее.

Изнуренный, выдохшийся, как и она, он рухнул на нее в изнеможении, стремясь наполнить горящие легкие воздухом. Она продолжала содрогаться под ним, вся еще во власти экстаза.

Когда в глазах наконец-то перестало рябить, он увидел разбросанные по палубе предметы ее делового костюма. И одну черную лодочку на высокой шпильке. Он ухмыльнулся и чуть поменял положение, нежно покусывая ее плечо.

— Вообще-то я обычно бываю более аккуратен, — озорно произнес Филипп и, скользнув ладонью ей по ноге, затеребил тонкую кружевную резинку в верхней части чулка. — О, вы полны сюрпризов, доктор Гриффин.

Она плыла, пребывая где-то над реальностью, не в силах раскрыть глаза, пошевельнуть рукой.

— Что?

При звуке мечтательного голоса, донесшегося будто откуда-то издалека, он поднял голову и внимательно посмотрел на ее лицо. Ее щеки раскраснелись, губы вспухли, волосы свисали со скамьи спутанной массой.

— Объективное наблюдение показывает, что тебе прежде не случалось становиться жертвой насилия.

Его насмешливый самодовольный тон быстро вернул ее на землю. Она раскрыла глаза и, увидев ленивую победоносную улыбку на его лице, бросила коротко:

— Мне тяжело.

— Ладно. — Он поднялся с нее, сел на скамью, а потом рывком поставил ее на ноги и, развернув, усадил на колени к себе лицом. — Ты все еще в чулках и одной туфле. — Он улыбнулся, тиская ее упругую ягодицу. — Боже, это так сексуально.

— Прекрати. — В ней опять всколыхнулся жар, вызванный смущением и пробуждающимся желанием. — Отпусти.

— Я пока не закончил с тобой. — Он склонил голову к ее груди и стал лениво водить языком вокруг соска. — Ты все еще такая разморенная, теплая. Ароматная, — добавил он, затем провел языком по набухшему соску и втянул его в рот. Она задышала часто и тяжело. — Я хочу еще. И ты тоже.

Он губами проторил тропинку от груди к пульсирующей ямочке на ее шее. Она выгнула спину, восхитительно гибкая и пластичная в его руках. О да, да, да. Она желает повторения.

— Но на этот раз, — пообещал он, — мы не будем торопиться.

Она стоном выразила свое согласие и губами нашла его губы.

— Пожалуй.

Косые лучи солнца низко стелились над водой. Сибилл чувствовала себя одновременно утомленной и полной свежих сил; измятое тело пылало. Она даже не догадывалась, что способна выказывать такой аппетит к плотским утехам, и теперь просто не знала, как относиться к подобному открытию.

— Нам следует обсудить… — Сибилл нахмурилась и обхватила себя руками. Она стояла перед ним полуголая, влажная от его и своего пота. Большего конфуза она еще не испытывала в своей жизни. — Мы… так… не может продолжаться.

— В данный момент, безусловно, нет, — согласился Филипп. — Даже мои возможности не беспредельны.

— Я о другом… Сейчас мы просто развеялись, как ты выражаешься. Нам обоим необходимо было встряхнуться физически. И теперь…

— Замолчи, Сибилл. — Это было сказано мягким тоном, но она различила в его голосе раздражение. — То, что произошло между нами, вряд ли укладывается в рамки понятия «развеяться». И мы обсудим это позже.

Он убрал со лба упавшую прядь волос, пытливо всматриваясь в ее черты. Было видно, что она стесняется своей наготы, не знает, как вести себя после случившегося. Филипп улыбнулся.

— А сейчас давай-ка лучше приведем себя в порядок. Знаешь, как это можно сделать?

— Как?

Все еще улыбаясь, Филипп снял с нее туфлю, загреб в свои объятия и оторвал от палубы.

— Вот так. — Он швырнул ее за борт.

Сибилл только раз успела вскрикнуть, прежде чем упала в воду. Но на поверхность уже вынырнула разъяренная мегера с мокрыми спутанными волосами на лице.

— Скотина! Идиот!

— Я так и знал. — Филипп весело расхохотался и поднялся на верхнюю кромку борта. — Так и знал, что в гневе ты просто великолепна. — С этими словами он прыгнул в воду.