Еще никто и никогда не обращался с ней так, как Филипп Куинн. Что об этом думать, Сибилл не знала; как относиться к этому — тем более.

Он был с ней груб, требователен, небрежен. Его обхождение даже близко нельзя было назвать цивилизованным обольщением. Выражаясь его собственными словами, он совершил над ней насилие. Причем не раз. И она даже не попыталась оказать ему сопротивление.

Никогда в жизни не позволяла она себе физической близости с мужчиной, с которым была знакома всего несколько дней. Подобный шаг, чреватый опасными последствиями, можно расценивать только как сущее безрассудство и безответственность. И, даже учитывая беспрецедентный характер их обоюдного непреодолимого влечения, нельзя не признать, что поступила она глупо.

Более чем глупо, признала Сибилл. Ведь она готова вновь и вновь предаваться с ним подобному безрассудству.

Придется серьезно обдумать свое поведение, решила Сибилл. Сразу же, как только она успокоится и отвлечется мыслями от своего тела, познавшего несказанное наслаждение с этим мужчиной.

Теперь он вез ее назад, к набережной Сент-Кристофера, абсолютно уверенный в себе, раскованный, непринужденный. Никому бы и в голову не пришло, что некоторое время назад он более часа посвятил активному сумасшедшему сексу. И она сама бы не поверила. Если бы не была его партнершей.

Сибилл было ясно, что, поддавшись безумному порыву, они только усложнили и без того запутанную ситуацию. Избежать неприятностей удастся только в том случае, если впредь они оба будут действовать исключительно в рамках здравого смысла и практичности.

Ветер лохматил ее растрепанные влажные волосы. Она старательно прибрала их и, чтобы избавиться от мыслей о сексе, спросила:

— Откуда у тебя шрамы?

— Которые? — бросил он через плечо, хотя на самом деле догадался, какие шрамы ее интересуют. Другие женщины тоже всегда про них спрашивали.

— На груди. Похожи на шрамы после операции.

— Гм. Долгая история. — Он обернулся к ней с улыбкой. — Вечером расскажу.

— Вечером?

О, он просто обожает эту маленькую морщинку, образующуюся у нее на лбу, когда она сосредоточенно сдвигает брови.

— У нас ведь сегодня свидание. Разве забыла?

— Но я…

— Я тебя чертовски смущаю, верно?

Сибилл раздраженно откинула волосы, липнувшие к глазам под порывами ветра.

— И тебе это доставляет удовольствие?

— Еще какое. Ты все время пытаешься втиснуть меня в определенные рамки, а я из них постоянно вываливаюсь. Тебе показалось, что ты имеешь дело с относительно безвредным незамысловатым горожанином, которому нравятся выдержанные вина и интеллигентные женщины. Но это только фрагмент картины.

Они входили в гавань. Филипп спустил паруса и завел мотор.

— Ты на первый взгляд производишь впечатление воспитанной образованной деловой горожанки, которая любит белые вина и предпочитает держать мужчин на безопасном расстоянии. Но это тоже только фрагмент картины.

Он плавно подвел парусник к причалу и заглушил мотор, затем, дружелюбно дернув ее за волосы, выбрался на пирс и закрепил швартовы.

— Думаю, мы оба получим немало удовольствия, снимая завесу с остальной части полотна.

— Продолжение любовных отношений…

— Неизбежно, — закончил он, подавая ей руку. — Давай не тратить времени и сил, убеждая себя в обратном. Будем считать пока, что это просто зов естества. — Едва ее ноги коснулись причала, он притянул ее к себе и в подтверждение своих слов обжег ей губы долгим страстным поцелуем. — Меня такой расклад вполне устраивает.

— Зато твои близкие не одобрят.

— Мнение близких для тебя имеет значение?

— Разумеется.

— Я тоже таковым не пренебрегаю. В принципе им нет дела до моих отношений с женщинами. Но данный случай особый. — Их реакция его беспокоила, и немало. — Ну ладно, со своими близкими я сам разберусь. Это не твоя забота.

— Возможно, ты сочтешь это лицемерием, но мне не хотелось бы расстраивать Сета.

— У меня тоже нет такого желания. Но я не собираюсь строить свою жизнь по указке десятилетнего мальчишки. Успокойся, Сибилл. — Он провел пальцами по ее подбородку. — Мы же с тобой не Монтекки и Капулетти.

— На Ромео ты, во всяком случае, не тянешь. — Это было сказано таким сухим, сдержанным тоном, что Филипп расхохотался и опять поцеловал ее.

— Потяну, дорогая, если задамся такой целью. Но пока давай оставаться теми, кто мы есть. Ты утомлена. — Он потер большим пальцем у нее под глазом. — У тебя тонкая кожа, Сибилл. Усталость на лице сразу проступает. Иди поспи немного. А поужинаем в номере.

— В номере?..

— Я принесу вино, — весело сказал Филипп, запрыгивая на борт парусника. — У меня припасена бутылочка «Шато Оливье», давно мечтаю его отведать, — прокричал он, перекрывая шум мотора, и добавил с озорной усмешкой: — Одеваться к ужину не обязательно. — Он повел парусник от причала.

Сибилл не знала, что бы она крикнула в ответ, если бы утратила остатки самообладания. Вместо этого она просто смотрела ему вслед, стоя на причале в измятом, но элегантном шелковом костюме. На голове — путаное сооружение из влажных волос, в сердце трепет, чувство собственного достоинства сведено к нулю.

Кэм сразу понял, что произошло. Прогулка под парусом в солнечный ветреный день, безусловно, служит хорошей разрядкой для мужчины, заряжает его энергией, просветляет ум. Он преображается — становится более раскованным в движениях, обретает беспечный вид. Но ленивому самодовольному блеску его глаз есть только одно объяснение.

Кэм заметил этот блеск в глазах брата в ту же секунду, как Филипп подплыл к причалу и бросил ему трос. Выругавшись про себя, он поймал кормовой швартов и рывком затянул его.

— Сволочь.

Филипп лишь вскинул брови. Хотя и не так скоро, но он ожидал подобной реакции и заранее приказал себе не терять выдержки.

— Обычное доброе приветствие Куиннов.

— Мне казалось, ты уже вырос из того возраста, когда еще простительно соображать членом.

Отнюдь не такой спокойный, каким ему хотелось бы быть, Филипп шагнул на пирс и встал перед братом. Он тоже почувствовал настроение Кэма. У того чесались руки.

— Вообще-то мой член соображает сам за себя. Хотя мы, как правило, не расходимся во мнении.

— Ты либо сумасшедший, либо козел. Или же тебе просто на все наплевать. На карту поставлена судьба малыша. Его душевное спокойствие, вера в справедливость.

— С Сетом ничего не случится. Я делаю все, чтобы обеспечить ему спокойное существование.

— Ну да. Поэтому ради его спокойствия ты трахнул ее.

Ослепленный яростью, Филипп уже не отдавал отчета в своих действиях. Его руки взметнулись сами собой и вцепились в куртку Кэма. Лица обоих дышали ненавистью.

— А ты много думал о Сете прошлой весной, когда заполучил в свою постель Анну?

Филипп не успел среагировать, и удар кулака Кэма пришелся ему прямо в челюсть, но он продолжал крепко держать брата за грудки. Холодная злость затуманила разум. Он оттолкнул Кэма, приготовившись разорвать его на куски, и грязно выругался, когда вдруг почувствовал на шее руку Этана.

— Остыньте, — рявкнул тот. — Оба. Не то швырну вас в воду. — В доказательство серьезности своих намерений он крепче стиснул Филиппа за шею и сердито взглянул на Кэма. — Держи себя в руках, черт побери. У Сета сегодня был тяжелый день. Хочешь еще добавить?

— Я-то не хочу, — огрызнулся Кэм. — Это вон ему наплевать.

— Мне, разумеется, не наплевать на Сета, но к Сибилл это не имеет никакого отношения.

— Черта с два.

— Убери руки, Этан, — приказал Филипп с нарочитой сдержанностью в голосе. Успокоенный его тоном, Этан повиновался. — Знаешь, Кэм, я что-то не припомню, чтобы ты проявлял интерес к моей половой жизни с тех пор, как мы оба ухлестывали за Дженни Малоун.

— Мы уже не школьники, приятель.

— Вот именно. И я в чужих наставлениях не нуждаюсь. В гувернеры я вас к себе не нанимал, — добавил Филипп, поворачиваясь так, чтобы видеть обоих братьев. Он объяснит свою позицию, потому что для него это важно. Потому что он любит своих братьев. — Она мне небезразлична, но мне нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах к ней. За последние несколько месяцев я произвел массу перемен в своей жизни, во всем сообразуясь с вашими желаниями. Но, черт побери, я тоже имею право на личную жизнь.

— Я не собираюсь оспаривать твои права, Фил. — Этан посмотрел на дом, надеясь, что Сет занят уроками или рисует и не шпионит за ними из окна. — Только вот как отнесется Сет к этой части твоей личной жизни?

— Вы кое о чем забываете. Сибилл приходится ему тетей.

— Как раз об этом я хорошо помню, — сердито отозвался Кэм. — Она обманным путем проникла в наш дом.

— Сибилл решилась проникнуть в наш дом, потому что ее обманули, — поправил брата Филипп. По его мнению, это был очень важный нюанс. — Ты читал заявление, которое она отправила Анне?

— Да, читал, — прошипел Кэм.

— Как ты думаешь, чего ей стоило изложить все это на бумаге, зная, что не пройдет и суток, как о ней начнет судачить весь город? — Филипп замолчал на мгновение, заметив, что Кэм перестал гневно перекатывать желваками. — Какой еще жертвы ты от нее требуешь?

— Я не о ней думаю. Меня волнует судьба Сета.

— К тому же она наша лучшая защита против Глории Делотер.

— Думаешь, она не спасует, когда дело дойдет до драки? — поинтересовался Этан.

— Не спасует. А Сету нужна семья, вся его семья. И отец бы на этом настаивал. Он говорил мне… — Филипп осекся и хмурясь воззрился на темную воду.

Скрывая улыбку, Кэм поджал губы и переглянулся с Этаном.

— Что, неважно чувствуешь себя в последнее время, Филипп?

— Нормально.

— Может, переутомился? — Поскольку отвести душу в драке не удалось, Кэм считал себя вправе отыграться на брате по-другому. — Мне показалось, я слышал пару раз, будто ты разговариваешь сам с собой.

— У меня нет привычки болтать с самим собой.

— Может, ты думал, что разговариваешь с кем-то, кого здесь нет? — Кэм все-таки не сдержал издевательской улыбки. — Стрессы — опасная штука. Все мозги вверх тормашками переворачивает.

Этан не сумел проглотить усмешку, за что был награжден свирепым взглядом.

— У тебя тоже есть что сказать по поводу моего душевного здоровья?

— Ну… — Этан потер подбородок. — Напряженный ты какой-то последнее время.

— О Господи, как же мне не быть напряженным? — Филипп выкинул в стороны руки, будто обнимая весь мир, зачастую тяжелым грузом давивший ему на плечи. — Я работаю по десять-двенадцать часов в день в Балтиморе, потом приезжаю сюда и пашу как проклятый в мастерской. Это если не корплю над счетами и расчетами, не бегаю по продуктовым магазинам, как заправская домашняя хозяйка, или не проверяю у Сета уроки.

— Вечно ты ноешь, — пробормотал Кэм.

— Это я-то ною? — Филипп набычившись шагнул вперед, но Кэм только ухмыльнулся и развел руками.

— Этан швырнет тебя с пирса. У меня лично сейчас нет желания купаться.

— Первые несколько раз я думал, что просто грежу наяву.

Филипп пришел в замешательство и взглянул на Этана.

— Что ты такое болтаешь, черт побери?

— Мне казалось, мы обсуждаем твое душевное здоровье, — ответил Этан и продолжал тихим задумчивым голосом: — Я был рад, что увидел его. Конечно, тяжело было сознавать, что придется вновь расстаться, но ради встречи с ним не жалко и помучиться.

Филипп почувствовал, как по спине пробежал холодок, и поспешил убрать в карманы внезапно задрожавшие руки.

— Пожалуй, нам скорей уж следует обсуждать твое душевное здоровье.

— Мы решили, что, когда наступит твоя очередь, ты помчишься к психиатру. — Кэм опять улыбнулся. — Или на Арубу.

— Не понимаю, о чем ты.

— Понимаешь, — спокойно возразил Этан. Он сел на пирс, свесил над водой ноги и закурил сигару. — Вот и твой черед пришел. Похоже, он навещает нас в том же порядке, в каком усыновлял.

— Чтобы не нарушать пропорции, — сделал вывод Кэм, усаживаясь рядом с Этаном. — Это как раз в его духе. Я разговаривал с ним в тот день, когда познакомился с Анной. — Он задумался, вспоминая, как впервые увидел ее. Она шла по газону — красавица в уродливом костюме. — В этом он тоже соблюдает симметрию.

— Что значит разговаривал? — спросил Филипп. На спине, по-прежнему наращивая темп, плясал холодок.

— Беседовал. — Кэм забрал сигару у Этана и затянулся. — Разумеется, я подумал, что схожу с ума. — Он поднял голову, улыбаясь Филиппу. — Ты тоже решил, что чокнулся; да, Фил?

— Нет. Просто уработался.

— С чего это вдруг? Великое дело — рисовать картинки и сочинять рекламные тексты!

— Пошел ты… — Филипп со вздохом опустился на пирс рядом с братьями. — Вы двое пытаетесь убедить меня, что разговаривали с отцом? С тем самым, который погиб в марте? С тем самым, который похоронен в нескольких милях отсюда?

Кэм беспечным жестом передал сигару Филиппу.

— А ты уверяешь, что не разговаривал?

— Я в подобную чушь не верю.

— Неважно, веришь ты или нет. Факт остается фактом, — заметил Этан, забирая свою сигару. — В последний раз я видел его вечером того дня, когда сделал Грейс предложение. У него был пакет с арахисом.

— Боже всемогущий! — пробормотал Филипп.

— Я ощущал аромат орехов столь же явственно, как дым этой сигары, свежесть воды, запах кожаной куртки Кэма.

— Когда люди умирают, они умирают. И не воскресают. — Филипп замолчал, ожидая, когда сигара вновь вернется к нему. — Ты… прикасался к нему?

Кэм склонил набок голову.

— А ты?

— Он был из плоти, настоящий. Но так не бывает.

— Тут одно из двух: либо он и впрямь приходил, либо мы все сошли с ума, — сказал Этан.

— Мы не успели толком с ним попрощаться, не успели ничего понять. — Кэм протяжно вздохнул. — Он каждому из нас подарил немного дополнительного времени. Я так считаю.

— Они с мамой жизнь нам подарили, когда дали свою фамилию. — Нет, он не может об этом думать, решил Филипп. Во всяком случае, не сейчас. — Представляю, каково ему было, когда выяснилось, что у него есть дочь, о которой он ничего не знал.

— Должно быть, он хотел помочь ей, спасти, — проронил Этан.

— А потом понял, что ей уже ничем не поможешь. Нужно спасать Сета, — заключил Кэм. — И постарался сделать все, что в его силах, чтобы вызволить мальчика из ада.

— Своего внука, — добавил Филипп, проследив, как взмыла вверх цапля и беззвучно растворилась в темноте. Ему больше не было холодно. — Наверное, он увидел себя в его глазах, но хотел знать точно. Я все время думаю об этом. Очевидно, он пытался найти мать Глории, чтобы получить подтверждение. Это было бы наиболее логичным шагом.

— Да, но на это требовалось время, — рассудил Кэм. — Она замужем, живет в Европе и, по словам Сибилл, не особо жаждала связаться с ним.

— И он не успел, — сказал Филипп. — Зато мы теперь все знаем. И завершим его начинание.

Спать она не собиралась.

Сначала долго стояла под горячим душем, потом завернулась в халат, намереваясь поработать немного за компьютером. Уговаривала себя собраться с духом и позвонить матери, выразить свое мнение и потребовать от нее письменного подтверждения своему заявлению, заверенному у нотариуса.

Благие намерения остались намерениями. Она упала на кровать лицом вниз, закрыла глаза и провалилась в сон.

Разбудил ее стук в дверь. С трудом соображая, она неуклюже поднялась с постели, нащупала выключатель, пошатываясь прошлепала через комнату к двери, глянула в глазок — хорошо, хоть ума хватило! — тяжело вздохнула, досадуя на себя, и повернула замок.

Смерив взглядом фигурку в практичном махровом халате со спутанными волосами и заспанными глазами, Филипп улыбнулся.

— Я же говорил, чтобы ты не одевалась к ужину.

— Извини. Заснула. — Сибилл рассеянно провела рукой по волосам, злясь на свой неопрятный вид. Тем более что он стоял перед ней такой свежий, энергичный. И красивый.

— Если устала, давай перенесем ужин на другой раз.

— Нет, я… если опять лягу спать, непременно проснусь в три часа ночи. А я терпеть не могу гостиничные номера в три часа ночи. — Она отступила от двери, приглашая его войти. — Сейчас оденусь.

— Ради меня не стоит. — Свободной рукой он взял ее за затылок и, притянув к себе, поцеловал. — Я уже видел тебя обнаженной. И надо признать, это производит сильное впечатление.

Похоже, чувство собственного достоинства для нее по-прежнему в недосягаемости.

— Я не собираюсь утверждать, что это было ошибкой.

— Вот и хорошо. — Он поставил на маленький столик бутылку вина.

— Но, — продолжала Сибилл, как ей казалось, с восхитительным спокойствием, — мудрым такой поступок тоже не назовешь. Мы оба разумные люди.

— Говори за себя, док. Весь мой разум мгновенно улетучивается, едва я улавливаю твой запах. Ну-ка, чем ты надушилась?

Он склонился к ней, принюхиваясь. Она отпрянула.

— Филипп.

— Сибилл. — Он хохотнул. — Как ты смотришь на то, если я попытаюсь проявить благовоспитанность и не стану тащить тебя в постель до тех пор, пока ты чуть-чуть не отойдешь ото сна?

— Я буду тебе очень признательна, — холодно отвечала она.

— И правильно сделаешь. Ты голодна?

— Что это у тебя за патологическая потребность постоянно кормить меня?

— Ты же у нас психоаналитик. Вот и разберись. — Он пожал плечами. — Я принес вино. Бокалы есть?

Конечно, можно было бы выразить свое недовольство раздраженным вздохом, но какой смысл? Поговорить с ним ей необходимо. Желательно подвести ровный фундамент под их отношения. Спросить у него совета. Возможно, с его помощью ей удастся убедить Сета не отказываться от ее дружбы.

Сибилл достала два приземистых стакана из толстого стекла, которые были в номере, и вскинула брови, услышав презрительное хмыканье Филиппа. Он усмехался чертовски сексуально.

— Твоя посуда — вопиющее оскорбление для такого роскошного вина, — сказал он, открывая бутылку штопором из нержавеющей стали, который принес с собой. — Но, если ничего другого нет, что ж, придется пить из этих.

— Я забыла привезти свой набор фирмы «Уотерфорд».

— В другой раз. — Он разлил ароматную жидкость соломенного цвета в стаканы и вручил один ей. — За начало, середину и окончание. За три стадии наших взаимоотношений.

— Расшифруй.

— Шарада разрешена, взаимодействие установлено, и мы только что стали любовниками. Я очень доволен всеми тремя аспектами наших весьма интересных отношений.

— Взаимодействие? — Сибилл сделала акцент на пункте, который смущал ее меньше остальных.

— Сет Куинн. При твоем содействии он скоро официально будет считаться законным членом нашей семьи.

Она уставилась в бокал с вином.

— Тебе очень важно, чтобы он носил вашу фамилию?

— Фамилию его деда, — поправил ее Филипп. — И это не столько важно для меня, сколько для самого Сета.

— Да, ты прав. Никогда не забуду его лицо, когда я сообщила ему о родстве. Он буквально весь светился благоговением. Должно быть, профессор Куинн был исключительный человек.

— Мои родители были особенные люди. Такой брак, как у них, большая редкость. Истинное партнерство, основанное на доверии, уважении, любви и страсти. Больно и тяжело было думать, что отец мог обманывать маму.

— Ты боялся, что он изменил твоей матери с Глорией, стал отцом ее ребенка. — Сибилл села. — Она поступила мерзко, опорочив его доброе имя.

— Еще более мерзко жить с сомнениями в душе, от которых я не мог избавиться. Меня пожирала обида на Сета. Неужели он сын моего отца? Настоящий сын, а не суррогат, как я сам? Хотя я знал, что это не так, — добавил он, усаживаясь рядом с ней. — В глубине души. Но это как раз одна из тех злых шуток человеческого сознания, что начинает будоражить разум и сердце в три часа ночи.

Хотя бы в одном она сняла тяжесть с его души, с удовлетворением отметила Сибилл. Но этого недостаточно.

— Я собираюсь попросить маму, чтобы она в письменной форме подтвердила мое заявление. Только не знаю, согласится ли она. В принципе, это маловероятно. Но я попрошу ее, попытаюсь уговорить.

— Вот это и есть взаимодействие. — Филипп взял ее ладонь и стал водить по ней носом, вынудив Сибилл внимательно взглянуть на него.

— У тебя ссадина на подбородке.

— Угу. — Он поморщился. — У Кэма до сих пор чертовски коварный удар слева.

— Он тебя ударил? — с нескрываемым ужасом в голосе воскликнула Сибилл.

Филипп расхохотался. Очевидно, в том мире, где вращается милая доктор Гриффин, не принято размахивать кулаками, подумал он.

— Я собирался ударить первым, но он меня опередил. Значит, за мной должок. Я хотел сразу отплатить, но Этан схватил меня за горло.

— О Боже. — Встревоженная, она вскочила на ноги. — Это из-за нас. Из-за того, что произошло сегодня на паруснике. Какую же глупость мы совершили! Я так и знала, что из-за этого у тебя возникнут неприятности с близкими.

— Да, — ровно произнес Филипп, — из-за нас. Но в результате мы нашли общий язык. Сибилл, мы с братьями колотим друг друга с тех самых пор, как стали братьями. Это семейная традиция Куиннов. Так же, как отцовский рецепт приготовления вафель.

Тревога не утихала, но вместе с тем ею овладевало замешательство. Кулаки и вафли? Она провела рукой по растрепанным волосам.

— Ты дерешься с ними по-настоящему?

— Конечно.

Пытаясь осмыслить столь небывалое варварство, она сдавила виски пальцами. Безрезультатно.

— Почему?

— Может, потому что они есть? — чуть подумав, предположил Филипп с улыбкой.

— И ваши родители позволяли вам так жестоко обращаться друг с другом?

— Моя мама по профессии педиатр. Она всегда залечивала наши ушибы. — Он наклонился к столику и подлил себе вина. — Пожалуй, мне лучше все объяснить. Как ты знаешь, мы с Кэмом и Этаном не родные братья. Нас усыновили.

— Да, перед тем как приехать, я навела кое-какие справки… — Не закончив предложения, она взглянула на свой компьютер. — Впрочем, ты ведь читал.

— Да. И тебе известны факты, но не их значение. Ты спрашивала про шрамы. Так вот, началось все гораздо раньше, — задумчиво проговорил он. — Первым был Кэм. Однажды утром он пытался угнать мамин автомобиль. Рей застал его на месте преступления.

— Ее автомобиль? Пытался угнать ее автомобиль?

— Прямо с подъездной аллеи. Ему было двенадцать лет. Он сбежал из дому, намереваясь уехать в Мексику.

— В двенадцать лет он угонял машины, чтобы уехать в Мексику?

— Именно так. Первый из трудных подростков Куиннов. — Филипп приподнял бокал в честь своего отсутствующего брата. — Его пьяный папаша в очередной раз избил его, и он решил, что пора бежать, если жизнь дорога.

— О! — Сибилл вновь опустилась на диван и вцепилась рукой в подлокотник.

— Он потерял сознание, и мой отец перенес его в дом. Мама привела в чувство.

— И они не вызвали полицию?

— Нет. Кэм был напуган до смерти. Мама сразу определила, что он регулярно подвергается жестокому обращению. Они навели справки, сделали надлежащие приготовления, связались с социальными службами, уладили формальности и взяли мальчика к себе.

— То есть усыновили?

— Мама сказала как-то, что мы все изначально были ее детьми. Просто не сразу нашли друг друга. Потом появился Этан. Его мать была проституткой и наркоманкой. Промышляла в Балтиморе. Когда ей становилось скучно, она развлекалась, швыряя его из угла в угол. А потом ей пришла в голову блестящая идея увеличить свой доход, продавая своего восьмилетнего сына всяким извращенцам.

Сибилл стиснула стакан в ладонях и молчала. Не знала, что сказать.

— Так продолжалось несколько лет. Однажды вечером один из ее клиентов, позабавившись с ней и с Этаном, взбесился. Но поскольку его мишенью была она сама, а не ее ребенок, она воспротивилась. Прирезала его и смылась. Полицейские отправили Этана в больницу. А нашу маму как раз пригласили туда в качестве консультанта.

— И его они тоже взяли? — промолвила Сибилл.

— Если коротко, да.

Сибилл поднесла ко рту бокал и, медленно потягивая вино, задумчиво смотрела на Филиппа. Ей не был знаком тот мир, который он описывал. Да, она знала, что таковой существует, но где-то в другом измерении. Она никогда его не касалась. До сей поры.

— А ты?

— Моя мать промышляла в одном из грязных кварталов Балтимора. Подвизалась стриптизершей, подрабатывала проституцией. Несколько раз сидела в тюрьме, но быстро выходила. — Он пожал плечами. — Отца давно и след простыл. Он отсидел срок за вооруженное ограбление, но, выйдя на волю, к нам не вернулся.

— Она… она била тебя?

— Иногда. Пока я не подрос и не окреп настолько, что она стала опасаться, как бы не получить сдачи. — Он неприятно улыбнулся одними губами. — Правильно опасалась. Мы не испытывали привязанности друг к другу. Но, если мне нужна была крыша над головой — а она мне была нужна, — значит, приходилось мириться с матерью и вносить свою долю за проживание. Я чистил карманы, сбивал замки. У меня это неплохо получалось. Чертовски неплохо, — добавил он с легким оттенком гордости в голосе. — Но я воровал по мелочи. Такие вещи, которые можно легко обменять на деньги или наркотики. Если приходилось совсем туго, продавал себя.

Потрясенная, Сибилл быстро отвела взгляд.

— Выживание — процесс суровый и порой некрасивый, — бросил Филипп. — Свободы я лишался редко. Я был умен, хитер, вынослив. Если иногда и попадал в колонию, долго там не задерживался. Еще пару лет такой жизни, и я оказался бы в тюрьме… или в морге. Еще пару лет такой жизни, — продолжал он, глядя ей прямо в лицо, — и Сет пошел бы по той же дорожке.

Сибилл смотрела в бокал с вином, пытаясь постичь смысл услышанного.

— Ты считаешь, что ваши с Сетом ситуации аналогичны, но…

— Вчера я увидел Глорию, — перебил он ее. — Миловидная женщина превратилась в наглую вульгарную бабу, грубую на язык, с наметанным оценивающим взглядом. Она и моя мать тотчас бы признали друг друга.

Что она могла сказать, что могла возразить, если увидела то же самое, почувствовала то же самое?

— Я сначала даже не узнала ее, — быстро проговорила Сибилл. — На мгновение мне показалась, будто передо мной не моя сестра.

— А она тебя узнала. И разыграла по всем правилам. Она умеет это делать, знает, как пронять, на какие кнопки нажать. — Он помолчал и добавил: — В совершенстве владеет техникой манипулирования. Как и я.

Сибилл посмотрела ему в лицо. Он взирал на нее бесстрастным оценивающим взглядом.

— Вот, значит, чем ты занимаешься? Нажимаешь на кнопки, разыгрываешь по всем правилам?

Может быть, думал Филипп. Скоро им обоим предстоит это выяснить.

— В данный момент я отвечаю на твой вопрос. Хочешь услышать остальное?

— Да, — не колеблясь отвечала Сибилл, обнаружив в себе неистребимое желание узнать о нем все без остатка.

— К тринадцати годам я считал, что уже полностью приспособился к жизни, нашел свое место, что мне ничего не грозит. Пока не оказался в сточной канаве мордой вниз в луже собственной крови. Подстрелили из проезжающей машины. Случайно.

— Подстрелили? — Она перехватила его взгляд. — В тебя стреляли?

— Да. Пуля попала в грудь. Рана была смертельной. Я чудом уцелел. Один из врачей, вытащивших меня с того света, был знаком со Стеллой Куинн. Она и Рей пришли ко мне в больницу. Я принял их за чокнутых филантропов, мягкосердечных идиотов. Но отказываться от их помощи не стал. Моя мать от меня отказалась. Меня ждала колония. Я подумал, что воспользуюсь их гостеприимством, пока не встану на ноги. А потом возьму, что мне нужно, и поминай как звали.

Кто был тот мальчик, о котором он говорит? Как совместить его с мужчиной, сидящим подле нее?

— Ты собирался их ограбить?

— Это было мое ремесло. Я жил воровством. Но они… — Ну как ей объяснить то чудо, которое они сотворили с ним? — Они просто изжили из меня того, кем я был прежде. Ненавязчиво, постепенно, пока я не влюбился в них и не готов был сделать все, стать кем угодно, лишь бы они гордились мной. Меня спасли не врачи. Своей жизнью я обязан Рею и Стелле Куиннам.

— Сколько лет тебе было, когда они тебя усыновили?

— Тринадцать. Но я не был ребенком вроде Сета. Не был жертвой, как Кэм и Этан. Я сам решал, как мне жить.

— Ты ошибаешься. — Впервые она сама потянулась к нему и, заключив в ладони его лицо, нежно поцеловала.

Он поднял руки к ее запястьям, с трудом сдерживаясь, чтобы не стиснуть их, не защемить ее кожу так, как защемило его сердце от ее нежного поцелуя.

— Не такой реакции я ожидал.

Она тоже не ожидала, что так отреагирует. Просто в ней вдруг проснулись острая жалость к мальчику, о котором он рассказал, и восхищение перед мужчиной, которого он выковал из того мальчика.

— А какая обычно бывает реакция?

— Кроме близких, я никому не рассказывал о своем прошлом. — Он выдавил улыбку. — Чтобы не портить впечатления.

Тронутая его признанием, Сибилл прижалась лбом к его лицу.

— Ты прав, — тихо сказала она. — То, что произошло с тобой, скоро ожидало бы Сета. Твой отец вытащил его из ада. Ты и твоя семья спасли его, а мои родные и пальцем не пошевелили. И даже хуже.

— Но ты теперь кое-что делаешь.

— Надеюсь, этого будет достаточно.

Филипп нашел ее губы, и в его объятиях она наконец-то нашла успокоение от душевных тревог.