Будто он мчится на мотоцикле. Или занимается сексом. Ощущения равноценные, думал Филипп, скользя против ветра на паруснике к свободному слипу на набережной. Судов в заливе встречалось мало. Он уже и не помнил, когда последний раз ходил один под парусом, но, как это делается, не забыл. Запамятовал другое: восторг и ликование, распирающие все существо, когда несешься по голубым волнам солнечным воскресным утром под аккомпанемент пронзительных криков чаек.

Да, отвык он от простых удовольствий. Но, поскольку сегодня впервые за два месяца у него выдался целый свободный день, он уж постарается наверстать упущенное.

И сполна насладится несколькими благословенными часами в обществе загадочной Сибилл Гриффин.

Филипп обратил взор на гостиницу, пытаясь определить окно ее номера. Из слов Сибилл он знал, что она снимает апартаменты с видом на залив, откуда может отстраненно наблюдать за кипением жизни на набережной.

И вдруг он увидел ее. Она стояла на крошечном балконе. Ее зачесанные назад блестящие каштановые волосы золотились на солнце; лицо издалека казалось холодным и неприступным.

Нет, она вовсе не холодная, думал Филипп, вспоминая их прощание у гостиницы накануне вечером, — ее протяжный гортанный стон, непроизвольный трепет тела, откликнувшегося на зов его разгоряченной крови.

И от ясных голубых глаз тоже не веяло холодом, когда он заглянул в них, оторвавшись от ее губ. Они были затуманены страстью и смущением и оттого казались еще более притягательными.

Вкус ее губ, запах кожи вошли в его плоть и кровь и продолжали будоражить сознание всю дорогу домой, на протяжении всей ночи и теперь, когда он вновь увидел ее и знал, что она тоже смотрит на него.

Что же ты наблюдаешь со своего балкона, доктор Гриффин? И какие выводы делаешь из своих наблюдений?

Филипп улыбнулся ей и отсалютовал, давая понять, что заметил ее. Потом переключил свое внимание на парусник, направляя его к причалу.

На причале он увидел Сета.

— Ты что здесь делаешь? — удивился Филипп.

— Как всегда на посылках, — с наигранным отвращением буркнул мальчик, проворно набрасывая трос на кнехты. — Отправили за пончиками.

— Вот как? — Филипп ловко перескочил с палубы на берег. — Неужто опять проголодались?

— Люди, как тебе известно, не питаются древесной корой. Один ты у нас такой, — съязвил Сет.

— И потому я все еще буду сильным и симпатичным, когда ты уже превратишься в немощного старика.

— Может быть. Зато я получу больше удовольствий от жизни.

Филипп стянул с Сета кепку и легонько ударил ею мальчика.

— Смотря что ты называешь удовольствиями.

— А в твоем понимании это, очевидно, ухлестывать за бабами.

— Одно из них. А еще мне нравится гонять тебя с домашним заданием. Дочитал «Джонни Тремейна»?

— Да, да, да. — Сет закатил глаза. — Хоть бы раз в жизни устроил себе выходной!

— Что-о?! Когда вся моя жизнь посвящена тебе? — Филипп усмешкой ответил на фырканье Сета. — И как тебе книга?

— Ничего. — Мальчик передернул плечами. Привычка, свойственная всем Куиннам. — Нормально.

— Чуть позже сделаем заметки для твоего доклада.

— До чего же я обожаю воскресные вечера, — заявил Сет. — Это значит, что ты сваливаешь на целых четыре дня.

— Ну-ну, рассказывай. Я ведь знаю, что ты скучаешь по мне.

— Держи карман шире.

— Считаешь часы до моего возвращения.

Сет с трудом подавил смешок.

— Черта с два. — И все-таки расхохотался, отбиваясь от Филиппа, схватившего его за пояс.

Сибилл, направлявшаяся к ним, издалека заслышала звонкий счастливый смех, потом увидела улыбающееся лицо Сета, и у нее защемило сердце. Зачем она здесь? Чего добивается?

Но разве можно уйти, не выяснив всех обстоятельств?

— Доброе утро.

Филипп взглянул в ее сторону, на мгновение утратив бдительность, и получил тычок в живот. Охнув от неожиданности, он обвил Сета рукой за шею и, наклонившись к нему, прошипел:

— Отлуплю тебя позже. Когда не будет свидетелей.

— Мечтать не вредно. — Раскрасневшийся от удовольствия Сет нахлобучил на голову кепку и принял безразличный вид. — Кое-кто из нас должен работать сегодня.

— А кое-кто нет.

— Я думала, ты едешь с нами, — сказала Сибилл, обращаясь к Сету. — Хочешь?

— Я здесь раб. — Мальчик с тоской посмотрел на парусник и пожал плечами. — Нам надо корпус строить. К тому же этот красавчик наверняка опрокинет судно.

— Ах ты паршивец! — Филипп попытался схватить Сета, но тот увернулся, пританцовывая и хохоча во все горло.

— Надеюсь, она умеет плавать! — крикнул он убегая.

Филипп повернулся к Сибилл. Она взволнованно покусывала нижнюю губу.

— Не бойся, не опрокинемся.

— Вообще-то… — Сибилл взглянула на парусник. Он казался маленьким и хрупким. — Плавать я умею. Так что все в порядке.

— Боже, ну и чертенок. Запятнал мою репутацию. Да его еще на свете не было, когда я начал ходить под парусом.

— Не сердись на него.

— Что?

— Не сердись на него, прошу тебя. Уверена, он просто шутил. Он не хотел тебя оскорбить. — Голос Сибилл был пронизан мукой.

Филипп в недоумении уставился на нее. Бледная как полотно, она нервно теребила золотую цепочку на шее.

— Сибилл, да я вовсе не сержусь. Мы просто дурачились. Расслабься. — Озадаченный, он легонько потерся костяшками пальцев о ее подбородок. — Поддразнивание и подшучивание у нас обычный способ выражения братской любви и привязанности друг к другу.

— О! — Сибилл не знала, обрадована она больше или смущена. — Это просто свидетельствует о том, что у меня нет братьев.

— Тебе повезло. Иначе они превратили бы твою жизнь в ад. — Филипп ласково коснулся губами ее губ. — Так уж заведено.

Он ступил на палубу и протянул ей руку. Помешкав секунду, она вложила в его ладонь свою.

— Добро пожаловать на борт корабля.

Палуба закачалась под ее ногами.

— Спасибо, — отозвалась она, стараясь не замечать качки. — Что я должна делать?

— Пока ничего. Сиди, отдыхай, наслаждайся жизнью.

— Постараюсь.

Сибилл опустилась на одну из скамеек и вцепилась в мягкое сиденье, наблюдая, как Филипп отдает швартовы. Все будет замечательно, убеждала она себя. Ей должно понравиться.

В конце концов, она же видела, как он плыл в порт, или в док, или как это еще называется. Вид у него был очень уверенный. Даже, пожалуй, дерзкий, решила Сибилл, вспомнив, как он скользил взглядом по фасаду гостиницы, пока не заметил ее на балконе.

Поступок в духе безрассудных романтиков. Приплыл под парусами, нашел ее взглядом, сверкнул улыбкой, махнул рукой… И если у нее при этом чуть участился пульс, ругать себя она не станет. Вполне естественная женская реакция на волнующее зрелище.

А он волновал воображение. Потертые джинсы, заправленная в них свежая футболка, такая же ослепительно белая, как паруса, золотистые волосы, загорелые мускулистые руки. Какая женщина останется равнодушной к перспективе провести несколько часов наедине с мужчиной, который выглядит так, как Филипп Куинн?

И целуется, как Филипп Куинн.

Хотя она обещала себе не задерживаться мыслями на этой грани его таланта, о которой получила более чем яркое представление накануне вечером.

Филипп завел мотор и плавно повел судно со спущенными парусами от причала. Низкий рокот двигателя вселял чувство безопасности. В сущности, это то же самое что машина, думала Сибилл. Машина, едущая по воде.

Да и не одни они вовсе. Вокруг снуют катера, лодки, другие парусники. Увидев мальчика в возрасте Сета в крошечном суденышке с треугольным красным парусом, она чуть разжала пальцы, до тех пор словно приросшие к скамье. Если уж дети не боятся ходить в море, ей грешно трусить.

— Поднимаю паруса.

Сибилл повернулась на голос Филиппа и рассеянно улыбнулась ему.

— Что ты сказал?

— Смотри.

Он грациозно двигался по палубе, натягивая тросы. И вдруг паруса взметнулись вверх, с треском раскрылись, наполнились ветром. У нее ёкнуло сердце, пальцы опять прилипли к скамье.

Нет, она ошибалась, думала Сибилл. Это не машина. Настоящая стихия — первобытная, прекрасная, пронимающая до костей. Судно, прежде казавшееся маленьким и хрупким, теперь дышало мощью и силой, вселяло страх и восхищение.

Как и его капитан.

— Отсюда чудесный вид. — Не отрывая ладоней от скамьи, она улыбнулась Филиппу. — Мне нравится наблюдать за парусниками из окна моего номера. Но снизу паруса смотрятся воистину впечатляюще.

— Ты сидишь, — прокомментировал Филипп, вставая за штурвал. — Любуешься видом. Но от напряжения так и не избавилась.

— Еще нет. Но, возможно, скоро избавлюсь. — Она обратила лицо к ветру, лохматившему ее волосы. — Куда мы плывем?

— Куда глаза глядят.

Она ответила ему лучезарной улыбкой.

— Мне не часто выпадает подобный шанс. Я редко отправляюсь в неизвестном направлении.

Она впервые дарит его такой улыбкой, отметил Филипп. Бездумной, некритичной. Вряд ли она сознает, как эта беззаботная улыбка трансформирует ее черты, смягчая строгие линии. Желая прикоснуться к ней, он протянул руку.

— Иди сюда. Посмотри, какой вид.

— Я должна встать? — Улыбка исчезла с ее лица.

— Да. Волны сегодня нет. Море спокойное.

— Встать. И пройти туда. По палубе, — произнесла она раздельно, взвешивая каждое слово.

— Всего два шага. — Филипп не мог удержаться от улыбки. — Ты же не хочешь оставаться безучастным наблюдателем, верно?

— Вообще-то хочу. — Увидев, что он отступил от штурвала, Сибилл вытаращила глаза. — Нет, не надо. — Она едва не взвизгнула, когда он со смехом схватил ее за руку и, не давая опомниться, поднял на ноги. Потеряв равновесие, она упала на него и прижалась всем телом, изнемогая от ужаса.

— Пожалуй, специально бы так не получилось, — промурлыкал он и, поддерживая ее, шагнул к штурвалу. — Мне нравится, когда ты близко и я могу вдыхать твой запах. Но, чтобы уловить его, мужчине требуется добраться аж сюда… — Он повернул голову, пощипывая губами ее шею.

— Прекрати, — вскричала Сибилл, стараясь подавить нервную дрожь, вызванную страхом и его прикосновениями. — Не отвлекайся.

— О, поверь мне… — Он затеребил зубами мочку ее уха. — Я очень сосредоточен.

— За парусником следи. За парусником.

— Ах да. — Но он не убрал руку с ее талии. — Смотри в сторону порта. Левее. Вон за той отмелью начинается болото. Там живут цапли и дикие индейки.

— Где?

— Порой, чтобы найти их, нужно лезть прямо в болото. Но иногда они видны издалека. Цапли стоят в высокой траве, как скульптурные изваяния, индейки сидят на деревьях.

Сибилл поискала глазами птиц. Ей почему-то очень хотелось их увидеть.

— Через месяц сюда прилетят гуси.

Она делала глубокие вдохи и выдохи с нарочитой медлительностью, пытаясь успокоить все еще прыгающее в груди сердце.

— Почему?

— Болото. Оно находится слишком далеко от пляжей и потому не интересует застройщиков. Не потревоженный цивилизацией тихий уголок, представляющий большую ценность для залива. Один из факторов образования здесь эстуария. Причем для рыбаков такой эстуарий предпочтительнее, чем норвежские фьорды.

Сибилл опять вдохнула и выдохнула.

— Почему?

— Прежде всего потому, что здесь есть отмели. Хорошему эстуарию нужны отмели, на которых солнце вскармливает гидрофиты и планктон. А также болота. Они питают бухты и приливно-отливные приустьевые участки. Ну вот. — Филипп чмокнул ее в макушку. — Наконец ты начала расслабляться.

К своему удивлению, Сибилл обнаружила, что она не просто начала расслабляться, а уже и вовсе избавилась от страха и нервозности.

— Выходит, ты специально завел разговор на научную тему?

— Верный способ заставить тебя успокоиться.

— Пожалуй. — Странно, думала она, что он так быстро научился ею манипулировать. — Правда, к качке я пока не привыкла. Красивый вит Все еще так зелено. — Она смотрела на большие лиственные деревья, темневшие на фоне болота. — Чьи это гнезда? — спросила Сибилл, заметив на буях большие неряшливые нагромождения из веток.

— Сооружения скоп. Кстати, они большие приверженцы принципа отстраненности Даже не встрепенутся, когда проплываешь мимо них Сидят в своих гнездах и смотрят на тебя, как на пустое место.

— Инстинкт самосохранения, — проронила Сибилл, пытаясь представить неподвижных скоп в круглых гнездах, игнорирующих людей. Вот бы самой увидеть эту сцену!

— Видишь те оранжевые бочки? Это плетеные ловушки для крабов. Их как раз сейчас расставляют с катера. Потом проверят улов и оставят новую приманку. Вон там, по правому борту. — Он повернул ее голову вправо. — Маленькое судно с подвесным мотором. Сдается мне, они задались целью устроить себе воскресный ужин из морских окуней.

— Да, активный район, — прокомментировала Сибилл. — Даже не представляла, что здесь столько всего происходит.

— И на воде, и под водой.

Он поправил паруса, развернулся и повел судно вдоль полосы деревьев, стоящих на самом берегу. Наконец лесополоса кончилась, и она увидела узкий причал, а за ним покатый газон, клумбы с увядающими цветами и простой белый дом с голубой отделкой. На широком крыльце, застеленном ковриком, стояло кресло-качалка, из старого глиняного горшка торчали бронзовые головки хризантем. Из открытых окон лилась нежная медленная музыка. Шопен, узнала Сибилл.

— Очаровательная картина. — Она чуть склонила набок голову, чтобы не упускать из виду дом. — Сюда бы еще собаку, пару ребятишек, гоняющих мяч, и качели.

— Для качелей мы уже были слишком взрослыми, а собака у нас всегда жила. Это наш дом, — сказал Филипп, рассеянно водя ладонью по ее длинному гладкому конскому хвостику.

— Ваш? — Сибилл вытянулась, приковавшись к дому взглядом. Здесь живет Сет, думала она, обуреваемая разноречивыми эмоциями.

— И мы частенько гоняли во дворе мяч или бегали друг за другом. Мы вернемся с тобой сюда чуть позже. Познакомишься с остальными домочадцами.

Она зажмурилась, стараясь заглушить в себе чувство вины.

— С удовольствием.

Он бросил якорь в укромной бухте, спрятанной в скалах на морском берегу. Вокруг тихо плескалась вода, плавали водоросли, над головой синело осеннее безоблачное небо. Идеальный уголок для романтического пикника.

— Представить себе не могла, что здесь такие восхитительные места.

— Даже так? — Филипп вытащил из холодильной камеры бутылку вина.

— Ваш городок полон сюрпризов.

— Надеюсь, приятных?

— Очень. — Она улыбнулась и, глянув на этикетку, вскинула брови. — Очень приятных.

— Я подумал, что ты способна по достоинству оценить тонкое сухое «Сансер».

— Ты весьма проницателен.

— Не спорю. — Филипп достал из плетеной корзины два бокала и разлил вино. — За приятные сюрпризы. — Он приподнял свой бокал и чокнулся с ней.

— А что, еще есть?

Он взял ее руку и поцеловал пальцы.

— Мы едва начали. — Отставив бокал, он расстелил на палубе белую скатерть. — Стол накрыт.

— О! — Довольная собой, она села и, прикрывая глаза от солнца, улыбнулась ему. — И какое у нас сегодня меню?

— На закуску вкусное печенье. — В доказательство своих слов он извлек из коробки пачку пшеничных крекеров и поднес один к ее губам.

— Ммм, — одобрительно кивнула Сибилл, откусив кусочек. — Очень вкусно.

— Затем крабовый салат а-ля Куинн.

— Ты меня заинтриговал. Неужели сам готовил?

— Да. — Он широко улыбнулся ей. — Я отличный повар.

— Мужчина готовит, разбирается в винах, знает, как создать атмосферу уюта, умеет красиво носить джинсы… — Она опять откусила крекер, чувствуя себя совершенно раскованно, в своей стихии. — Вы завидный кавалер, мистер Куинн.

— Абсолютно с вами согласен, доктор Гриффин.

Сибилл со смехом поднесла ко рту бокал с вином.

— И многим счастливицам довелось отведать в этом чудесном уголке крабовый салат а-ля Куинн?

— Вообще-то я не был здесь с женщиной с лета того года, когда переходил на третий курс. Тогда я взял с собой вполне приличное шабли, охлажденные креветки и Марианну Тиздейл.

— Полагаю, я должна чувствовать себя польщенной.

— Не знаю. Марианна оказалась весьма сладострастной дамой. — Он опять улыбнулся чарующей улыбкой. — Но, будучи недальновидным желторотым юнцом, я променял ее на студентку подготовительных медицинских курсов с сексуальным голоском и большими карими глазами.

— Да, мужчины падки до сексуальных голосков. Ну и как, Марианна оправилась от удара?

— Вполне. И даже вышла замуж за сантехника из Принсесс-Анн, которому родила двоих детей. Но мы-то знаем, что она по-прежнему тайно вздыхает обо мне.

Сибилл рассмеялась и протянула ему крекер.

— Ты мне нравишься.

— Взаимно. — Филипп поймал ее за кисть и стал грызть протянутое печенье. — Хотя голосок у тебя не сексуальный.

Он догрыз крекер и теперь губами пощипывал ее пальцы, разжигая в ней чувственность.

— Ты очень любезен, — промурлыкала она, с трудом сохраняя невозмутимость.

— А ты очень мила.

— Благодарю. Это я к тому, — продолжала Сибилл, высвобождая руку из его ладони, — что, хотя ты очень любезен, не дурен собой и приятен в общении, я не намерена поддаваться твоим чарам.

— Ты же знаешь, что говорят о благих намерениях.

— Своим я останусь верна. И, хотя общение с тобой доставляет мне удовольствие, я не заблуждаюсь на твой счет. Такой тип мужчин мне известен. — Она с улыбкой взмахнула рукой, в которой держала бокал. — В прошлом веке их называли авантюристами.

— По-моему, это не оскорбление, — заметил Филипп.

— Ни в коем случае. Авантюристы, как правило, обаятельные люди, но не серьезные.

— Здесь я не могу согласиться. Есть вещи, к которым я отношусь очень серьезно.

— А это мы сейчас выясним. — Она заглянула в холодильник и вытащила еще одну емкость. — Ты был когда-нибудь женат?

— Нет.

— Помолвлен? — спросила она, открывая коробочку с аппетитным крабовым салатом.

— Нет.

— Тебе случалось жить вместе с какой-то одной женщиной на протяжении полугода или дольше?

— Нет. — Он пожал плечами, затем достал из корзины тарелки и подал ей бледно-голубую льняную салфетку.

— В таком случае мы можем предположить, что один из вопросов, которые ты не склонен рассматривать серьезно, это взаимоотношения между мужчиной и женщиной.

— Или что я просто еще не встретил женщину, с которой мне захотелось бы завязать серьезные отношения.

— Возможно. Тем не менее… — Она прищурилась, разглядывая его лицо, в то время как он раскладывал салат по тарелкам. — Тебе сколько? Тридцать?

— Один. — Он положил на каждую тарелку по ломтику хлеба.

— Тридцать один. Обычно к тридцати годам мужчина уже имеет по меньшей мере один опыт длительной связи с женщиной. В нашей культурной среде это вполне типичное явление.

— Я не стремлюсь прослыть типичным. Оливки?

— Да, спасибо. Типичность не обязательно непривлекательная черта. Как и традиционность. Каждый исповедует какие-то традиции. Даже те, кто считает себя бунтовщиком, подчиняются определенным законам и принципам.

Любуясь ею, он склонил набок голову.

— Вы в этом уверены, доктор Гриффин?

— Абсолютно. У гангстеров из районов трущоб есть свои правила, законы, критерии. Раскраска, — добавила она, беря с тарелки оливку. — В этом смысле они мало чем отличаются от членов городского совета.

— Видела бы ты ту среду, — пробормотал Филипп.

— Прошу прощения?

— Да нет, ничего. А серийные убийцы?

— Они действуют по определенным схемам. — Она отломила кусочек хлеба. — ФБР изучает их, заносит в каталоги, составляет на них описания. С точки зрения общественности они ненормальные люди, но на самом деле они норма в чистом виде, принимая во внимание прямой смысл этого слова.

Будь он проклят, если в ее рассуждениях нет рационального зерна, решил Филипп, еще более восхищаясь ею.

— Значит, ты оцениваешь людей в соответствии с принципами, законами и схемами поведения, которым они следуют.

— Более или менее. Люди вполне поддаются осмыслению, если внимательнее к ним присмотреться.

— А как же пресловутые сюрпризы?

Сибилл улыбнулась, оценив по достоинству как сам вопрос, так и проницательность Филиппа. Большинство дилетантов, с которыми ей приходилось обсуждать темы своих исследований, редко проявляли искренний интерес к ее работе.

— Они уже учтены. Всегда есть предел допустимых ошибок и поправок. Салат замечательный. — Она положила в рот очередную порцию. — К тому же сюрприз, особенно приятный, это не спонтанное действо. Его нужно придумать и подготовить заранее.

— А тебе не кажется, что люди обычно охотно пускаются во все тяжкие ради тех, кто им небезразличен? — Сибилл в ответ только моргнула. — Что, сбил тебя с толку?

— Ты едва меня знаешь. — Она поднесла ко рту бокал с вином. То была защитная реакция. — Не надо путать обычное влечение с глубокой привязанностью. Последнее приходит со временем.

— Некоторые из нас действуют стремительно. — Ее смятенный вид доставлял ему удовольствие. Должно быть, это бывает редко. Не желая упускать шанса, он придвинулся ближе. — Я, например.

— Я заметила. И все же…

— И все же мне нравится слышать твой смех. Нравится чувствовать трепет твоего тела, когда я тебя целую. Нравится слушать твой голос, в котором появляются поучительные нотки, когда ты развиваешь какую-то теорию.

При последнем комментарии она нахмурилась.

— Я не поучаю.

— Очаровательно, — пророкотал он, водя губами по ее виску. — И мне нравится смотреть в твои глаза, когда я начинаю смущать тебя. Из чего следует, что я, очевидно, уже перешел в ту стадию, когда ты стала мне небезразлична. Так что давай теперь применим выдвинутую тобой гипотезу к тебе самой и посмотрим, что мы имеем. Ты была замужем?

Он щекотал губами у нее за ухом, мешая ей мыслить ясно.

— Нет. Не совсем.

Филипп чуть отстранился и прищурившись глянул ей в лицо.

— Так нет или не совсем?

— Это была ошибка. Импульсивный поступок. Связь длилась менее полугода. Такое нельзя принимать в расчет. — У меня мутится рассудок, решила Сибилл, пытаясь отодвинуться от него. Но Филипп лишь прижал ее теснее.

— Ты была замужем?

— Формально. Это не… — Она повернулась к нему лицом, намереваясь объяснить, как все было, но наткнулась на его губы — требовательные, теплые. У нее возникло ощущение, будто она качается на медленной волне, погружается в ласковую мерцающую воду. Внутри все обратилось в тягучую жидкость. Сюрприз, который она не учла. — Это нельзя считать настоящим браком, — наконец вымолвила она, откидывая голову.

Его губы поползли по ее шее.

— Допустим.

Он удивил не только ее, но и себя. Ее неожиданная покорность вызвала прилив жгучего желания, неуемную потребность трогать ее, ласкать, мять соблазнительные округлости, проступающие под тонкой хлопчатобумажной блузкой. Хотелось целовать ее пылко и горячо, наслаждаясь тихими стонами удовольствия, клокочущими в ее горле.

Идя на поводу у своего желания, трогая и целуя ее, он почувствовал, как она обняла его и зарылась ладонями ему в волосы. Биение ее сердца эхом отдавалось в его груди.

— Нет, — в панике воскликнула Сибилл, когда он стал расстегивать пуговицы на ее блузке, и дрожащими пальцами накрыла его ладони. — Ты слишком торопишься. — Она зажмурилась, пытаясь обрести контроль над собой, над своими инстинктами. Разве за удовольствиями она сюда ехала? — Прости. Я не могу так быстро.

Нелегко обуздать зов собственного естества, требующий пренебречь правилами и просто подмять ее под себя на палубе, подчиняя своей воле. Напряженными пальцами он приподнял ее лицо за подбородок. Нет, нелегко, повторил про себя Филипп, читая отказ в ее затуманенных страстью глазах. Но необходимо.

— Ладно. Не будем торопиться. — Он провел большим пальцем по ее нижней губе. — Расскажи о том, кто не в счет.

Мысли путались, теснясь на задворках разума, а под пристальным взглядом его рыжевато-карих глаз разброд в голове лишь усиливался.

— О ком?

— О муже.

— О… — Она отвела взгляд, стараясь дышать ровно и глубоко.

— Что ты делаешь?

— Это система упражнений на дыхание. Чтобы расслабиться.

К нему вернулось чувство юмора.

— И как, помогает? — спросил он, озорно улыбаясь.

— Как правило.

— Интересно! — Он поменял положение, усаживаясь с ней бок о бок, и стал дышать по ее примеру. — Итак, парень, с которым ты состояла в формальном браке?..

— Это было еще в институте, в Гарварде. Он учился на химическом факультете. — Не разжимая век, она привела в состояние расслабленности носки, потом стопы, лодыжки. — Нам обоим тогда едва стукнуло по двадцать. Мы просто поддались наваждению.

— И тайком поженились?

— Да. А жили каждый в своем общежитии. Так что браком это нельзя назвать. Прошло несколько месяцев, прежде чем мы решились поставить в известность родителей. Потом, разумеется, начались неприятные сцены.

— Почему?

— Потому что… — Она распахнула глаза навстречу ослепительному солнцу. Что-то плюхнулось в воду у нее за спиной, и вновь тихий плеск кротких волн, облизывающих борта судна. — Мы не подходили друг другу, не имели толковых планов на будущее. Мы были еще слишком молоды. Расстались тихо, мирно, цивилизованно. Развод был оформлен быстро.

— Ты его любила?

— Мне было двадцать лет. — Ей уже удалось изгнать напряжение почти из всего тела, до уровня плеч. — Тогда я, конечно, думала, что любила. В юности легко принять увлечение за любовь.

— И это говорится с высоты какого возраста — двадцати семи, восьми?

— Мне уже тридцатый. — Сибилл протяжно выдохнула и, теперь уже спокойная, удовлетворенная своим состоянием, повернулась к Филиппу. — Сто лет не вспоминала о Робе. Хороший был мальчик. Надеюсь, он счастлив.

— И это весь твой «богатый» опыт?

— Получается, что так.

Филипп кивнул. Грустная история, подумал он.

— В таком случае вынужден заметить, доктор Гриффин, что, согласно придуманной вами шкале, именно вы не придаете серьезного значения взаимоотношениям между мужчиной и женщиной.

Сибилл открыла рот, намереваясь возразить, но мудро воздержалась. Вместо этого с непринужденным видом взяла бутылку с вином и наполнила оба бокала.

— Возможно, ты прав. Пожалуй, над этим стоит подумать.