В эту ночь ветер яростно набрасывался на парус судёнышка, которое неслышно скользило по волнам в мигающем свете маяка. Тишину ночи нарушали только плеск волн, бившихся о корму, да мерное похлопывание паруса о мачту.
На корме у руля одиноко сидел человек, вглядываясь в даль. Но вот впереди чёрным пятном возник остров. Человек заклинил румпель и тяжёлыми шагами прошёл на нос, пытаясь разглядеть тёмные очертания надвигающегося берега. Усталость, сквозившая в каждом его движении, казалось, передаётся и судну — оно едва двигалось по подёрнутой зыбью водной равнине.
Описав большую дугу, парусник вошёл в залив, повернул на запад и теперь с убранным парусом полз вдоль берега. Медленно двигался он в сторону домика на горе, который чётко вырисовывался на ночном небе.
Лодка со скрипом врезалась в песок и остановилась, тихо покачиваясь.
Человек снял с мачты парус, свернул его, сел на борт и, положив голову на руки, глубоко задумался. Но вот он засунул руку под носовой настил, пошарил там, достал фонарь и зажёг его. Теперь, при свете фонаря, можно хорошо разглядеть этого человека. Он стар. У него седая, коротко стриженная, как у матросов, борода, впалые щёки, усталые глаза.
Вот он поднимается по вырубленной в скале лестнице, ведущей к одинокому домику за церковью. Ноги плохо слушаются его; на последней ступеньке он садится отдохнуть. Наконец он добирается до лачуги.
Дверь не заперта. На острове нет воров, да и взять здесь нечего. Даже нищие и бродяги не забредают в эти края.
Неслышным шагом входит старик в сени. Стук ставни о стену заставляет его вздрогнуть и остановиться. Вот он поднял фонарь — на тускло освещённой стене заплясала тень.
Медленно разглядывает он убогое жилище. В сенях пусто. Всё, что можно было продать, мать Иво продала, когда настали чёрные дни. Лишь в углу над каменным очагом, в котором белеет кучка золы, висит медный котелок, да у стены стоят два горшочка и болтается на верёвке деревянная ложка.
«В доме ни души», — подумал старик и в изнеможении прислонился к стене. Дверь в комнату была притворена. Он открыл её и вошёл… Под потолком испуганно затрепыхалась летучая мышь и шарахнулась в сени. За окном шумел ветер. На деревянной кровати лицом к стене под ветхим залатанным одеялом спал мальчик.
Старик вздрогнул. Фонарь в его руке задрожал, и тень в бешеной пляске заметалась по стенам. Не мерещится ли ему всё это? Нет, это всё наяву: мальчик безмятежно спит и, наверное, видит сны.
Над кроватью висит единственное украшение этого бедного жилища: портрет молодой женщины в раме из перламутровых ракушек. Старик шагнул к кровати, приподнял фонарь и осветил портрет… Потом подошёл ближе, осторожно снял портрет с гвоздя, поднёс к глазам…
— Мария…
Иво проснулся. Протёр глаза. Увидев в тусклом свете фонаря тёмную фигуру человека, стоящего на коленях, он в первое мгновение оцепенел от страха. Но тут же вскочил с постели и бросился к окну. Он занёс уже ногу на подоконник, собираясь выпрыгнуть, но в эту минуту старик обернулся. Увидев мальчика, озарённого слабым светом фонаря, он счастливо улыбнулся, поднялся с колен и двинулся ему навстречу. Иво застыл. Широко открытыми глазами смотрел он на приближающегося к нему незнакомого человека. И вдруг весь его страх словно рукой сняло.
— Отец!..
Старик обнял сына, заглянул ему в глаза:
— Сынок мой, вот я тебя и нашёл!
Иво прижался к отцу, крепко обвил руками его шею…
А ветер всё стучал о стену поломанной ставней.