— Алло. Г. Брассер-д’Аффер? Да? Говорит Трепидекс. Благодарю, недурно, а вы?.. Я видел вчера Жавиля на вокзале, ваши цифры ему подходят; он ждет нас сегодня к завтраку; буду я и Криптон, мы поговорим. Алло… Да… Да. Это обычная история. Деревня всегда лучше издали, чем вблизи… Я на нее расчитываю… Кстати, читали вы утренние газеты? Интервью со мной и с вами помещены почти рядом… Даже откопали где-то наши портреты… Совершенно согласен с вами, глупая шутка. До скорого свидания, дорогой друг.

Трепидекс повесил трубку. Повесил трубку и Брассер-д’Аффер. Развернув «Современник», он испытал чувство гордости.

«Мистификация или серьезная угроза?» — таков был заголовок статьи, занимавшей целых три столбца.

«Машины решили объявить забастовку. Что думают об этом выдающиеся представители науки, литературы, политики, промышленности и торговли?».

Затем следовало около 40 строк, в которых говорилось о том, что со вчерашнего дня внимание обывателей столицы было привлечено странными афишами. В них говорилось про машины, как про живые существа, готовые поднять знамя восстания. Хотя по всем вероятиям это была проделка какого-нибудь шутника, редакция «Современника» все же сочла нужным произвести анкету по этому поводу среди авторитетных представителей науки, промышленности и искусства.

Первым делом был послан репортер в Академию наук, но за отсутствием академиков интервью подверглись швейцар, его жена и приехавшие к ним из провинции гости. Все они так и прыснули со смеху.

«Великолепный сюжет для романа, — сказал один видный литератор.

Г. Министрабль, как истый политический деятель, был одновременно сдержан и красноречив.

Не желая разрешать без подробного исследования проблему о чувствительности организмов, до сих пор признававшихся „неодушевленными“, — заявил он, — следует выяснить, в связи с происшедшими событиями, не явится ли возможность более экономного и выгодного использования машин, сообразно интересам производителей и потребителей.

„Машины — это стальные хищники, — провозгласил Трепидекс, президент „Клуба неистовых“. — Но хищники навсегда укрощенные. Выступление так называемой Группы локомотивов ни на один момент не отсрочит наших празднеств“.

Жавиль не отрицал, что в его образцовых современных мастерских люди уже почти превратились в машины. Но из этого не следует, ни в коем случае, делать выводы, что машины могут от соприкосновения со своими живыми братьями стать интеллигентными. Между теми и другими — огромная пропасть, которую здравый смысл не позволяет перешагнуть.

„Предоставим сумасшедшим их сумасшествие“ — кратко ответил репортерам г. Брассер-д’Аффер».

Во всех почти газетах появились аналогичные интервью. Только «Свет», «Дискуссия», «Осведомленный» и «Газета для всех» ворвались диссонансом в этот общий хор. По их мнению, требования машин попали прямо из мира фантазии. Недаром почти никто не видел секретаря недовольной конфедерации. Кроме Брассер д’Аффера и двух или трех заведующих предприятиями, которые сохранили в памяти портрет человека наполовину помешанного, наполовину нищего, никто не может утверждать, что он действительно существует; даже никто до сих пор не знает его имени. Следовательно, это ни более, ни менее, как шутка.

Отец Гамины сиял больше всех: только, благодаря этой счастливой шутке, его имя упоминалось в газетах рядом с именами таких знаменитых людей.

* * *

Налюбовавшись собой досыта, Брассер-д’Аффер посмотрел на часы и увидел, что пора отправляться к Жавилю.

— Вот это хорошо, — сказал промышленник, встречая своего гостя, — вы аккуратны; мы ждем только Криптона, моего главного инженера. Вот и он…

Криптон приближался к ним с легкой улыбкой на устах.

— Извините меня, — сказал он, — я опоздал…

Через открывшуюся портьеру видна была столовая, вся сверкающая хрусталем; трое мужчин направились к столу, уставленному цветами. Вокруг стола весело болтали 6 или 7 видных членов «Клуба непосед». Среди них были Трепидекс и графиня Гандур.

— Да, да, прошу извинения, я опоздал на целых 15 секунд; это ужасно, и я подавлен, — продолжал инженер. — Но виноват в моем опоздании ваш сумасшедший «секретарь Союза машин», г. Брассер-д’Аффер.

Услышав последние слова Криптона, гости насторожились.

— Я только что собирался выйти, — рассказывал инженер, — когда привратница передала мне письмо без марки, оставленное в швейцарской человеком, похожим по описанию на того безумца, о котором говорят сегодняшние газеты. Письмо это при мне. Не желаете ли прочесть его, г. Жавиль?

Хозяин взял листок бумаги, протянутый ему инженером, и прочел:

«Милостивый государь, так как извинения нашему генеральному секретарю, которые мы требовали в афишах, не были принесены в положенное время, то мы, сознательные и синдицированные машины заводов Жавиля, начинаем забастовку. Мы предупреждаем Вас, что бесполезно созывать на вторую половину дня рабочих лесопильного завода у Северной заставы: мы остановимся ровно в 14 часов. Пусть это заставит призадуматься упрямых. Мы требуем быстрого и полного извинения, иначе забастовка распространится и на другие предприятия».

Этот ультиматум вызвал неудержимый взрыв смеха. Гости хохотали долго и весело. Жавиль не отставал от других; г. Брассер-д’Аффер чуть не плакал от смеха, графиня Гандур ухватилась за рукав г. Министрабля. Один Криптон был серьезен.

— Тут нет ничего смешного, — угрюмо заметил он, когда настала относительная тишина.

— Как, — воскликнул Трепидекс, — неужели вы считаете возможной забастовку машин?

— Я еще нахожусь в здравом уме, — ответил инженер. — Тем не менее, г. Жавиль, на мне лежит ответственность за работу ваших мастерских. Долг обязывал меня рассмотреть внимательно это письмо. Так я и сделал… Меня поразила манера письма: оно удивительно похоже на те, которые мы получали в прошлом году от руководителей стачки пильщиков. Секретарь так называемого «Союза машин» — сумасшедший, я в этом не сомневаюсь, но за этим сумасшедшим скрываются люди, отлично знающие, что они делают; это группа озлобленных рабочих, которые с трудом мирятся с работой по хронометру и которые, мистифицируя нас, желают нанести нам вред. Вместо того, чтобы отправиться сюда, я поехал на лесопилку, собрал персонал и обратился к ним с речью. Я привел такие веские аргументы, что те, которых я подозревал, первые поспешили высказать свою лояльность. Но все же, для большей предосторожности, не вызвать ли нам на завод полицию?

— Конечно, — согласился Жавиль. — Ваши предположения согласуются с теми угрозами саботажа, которые пускались на одном из собраний этих безумцев. Тем не менее, история «Союза машин» только смешна и с нею пора покончить.

Друзья согласились с ним. Вскоре все гости успокоились. Каждый старался блеснуть остроумием. Жавиль занимал место председателя. Обед был великолепен, вина в изобилии. Гости чувствовали себя, как дома, пили за процветание хозяина, за клуб, за успех «Недели празднеств».

Вдруг раздался бой часов — два часа!

— Жавиль, ваши машины начинают бастовать, — улыбнулся г. Министрабль. — Это вас не волнует?

— Я в отчаянии! — ответил заводчик тоном, вызвавшим новый взрыв смеха.

Веселье прервал вошедший лакей:

— К телефону, сударь!

Жавиль сурово нахмурил брови.

— Я знаю, что вы не велели себя беспокоить, сударь, — извинился слуга, — но они настаивают… Говорят, что по важному делу…

— Принесите сюда телефон, — приказал Жавиль.

Через минуту лакей вернулся с переносным телефоном.

Жавиль схватил трубку.

— Алло!

— Алло! Это господин Жавиль?

— Да.

— Говорит Граффар, помощник мастера лесопильного завода у Северной заставы… Я пытался вызвать г. Криптона, хотя он нас и предупредил, что не может прийти сегодня после обеда… У нас неприятная история, г. Жавиль… Машины остановились.

— Ну, господин шутник, вы такой же помощник мастера, как я кондитер; все это глупые шутки!

— Г. Жавиль, — продолжал голос, — уверяю вас, что я Граффар и что все это слишком серьезно.

Жавиль изменился в лице и повернулся к Криптону:

— Что он там болтает? Послушайте-ка вы!

Инженер взял трубку. Заинтригованные гости замолчали.

— Да, да, я узнаю ваш голос; вы Граффар, да, а я — Криптон… Что? Что? Машины? Какие машины? Все?

В глазах у инженера потемнело.

— Я сам увижу! Я приеду.

Он повесил трубку и, слегка побледнев, поднялся из-за стола. Он был вне себя от ярости.

— Могу я уйти? — спросил он и, не дождавшись ответа, выскочил в переднюю.