Бывают края, что недвижны веками,

Зарывшись во мглу да мох.

Но есть и такие, где каждый камень

Гудит голосами эпох.

Где и версты по горам не проехать,

Не обогнуть мыс,

Чтоб скальная надпись или древнее эхо

Не пробуждали мысль.

Чтобы, пройдя сквозь туманы столетий,

Яснее дня становясь,

Вдруг величайшая тайна на свете

Не окликала вас.

На карте Союза — над синей мариной

Раскинув оба крыла,

Парит земля осанки орлиной,

Подобье морского орла

Какие же думы несутся навстречу?

Что видит он, птица Крым?

Во все эпохи военною речью

Всегда говорили с ним.

Были здесь орды, фаланги, когорты,

Кордоны, колонный и "цепь".

Школою битвы зовет себя гордо

Кровавая крымская степь

Недаром по ней могильные знаки

Уходят во все концы,

Недаром цветы ее — красные маки

Да алые солонцы.

За племенем племя, народ за народом,

Их лошади да божества

Тянулись к просторам ее плодородным,

Где соль. Воды и трава.

И не на чем было врагам примириться:

Враги попирали врагов,

Легендой туманились здесь киммерийцы

Еще на заре веков;

Но вот налетели гривастые скифы,

Засеяла степи кость —

И навсегда киммерийские мифы

Ушли, как уходить гость.

Затем прорываются рыжие готы

К лазури южных лагу;

Пришел и осел на долгие годы

Овеянный ржанием гунн,

Хазары кровью солили реки,

Татары когтили Крым,

покуда приморье держали греки,

А греков теснил Рим.

Чтоб, наступая на польский панцирь

Медью швейцарских лат.

Дрались с генуэзцами венецианцы

Кровью наемных солдат.

Мешались обычаи, боги, жены,

Народ вливался в народ,

Где победивший, где побежденный —

Никто уж не разберет.

Копнешь язык — и услышишь нередко

Отзвуки чуждых фраз,

Семью копнешь — и увидишь предка

Непостижимых рас.

Здесь уж не только летопись Крыма —

Тут его вся душа.

Узнай в полукруглых бровях караима

Половца из Сиваша,

Найди в рыжеватом крымском еврее

Гота, истлевшего тут, —

И вникнешь в то, что всего мудрее

Изменчивостью зовут.

Она говорит языком столетий,

Что жизнь не терпит границ,

Что расам вокруг своего наследья

Изгородь не сохранить,

Что даже за спесью своей броненосной

Не обособлен народ,

А судьбы народа не в лепке носа, не в том, как очерчен рот,

Об этом твердит обомшелая дата

Любых горделивых плит.

Но вот в кургане царя Митридата

С биноклем засел замполит.

Вокруг за тонной взрывается тонна,

Над ней огневой ураган,

На ухом черного телефона

Слушает царский курсант;

Откуда-то голос девический чистый

Россию к трубке зовет:

— Сегодня германские коммунисты

К вам приведут взвод, —

В ответ произносит говор московский:

— отлично, благодарим,

и вот уже новой чертой философской

обогатился Крым.

Исчезли и скифы, и гунны, и готы,

Как все, кто жил для себя;

Сгниют по дотам фашистские роты,

клыками землю свербя,

но над курганом фашиста и скифа,

над щепками их древка

подхвачено ветром и будет живо

знамя большевика.

Страна советов! Ясна твоя тайна:

Ты быт превратила в путь!

Ты стала, отчизна моя, не случайно

Навек свободна от пут —

Твой гений, себя грядущему отдав,

Обрел над будущим власть,

Недаром стая отважных народов

В полет с тобой поднялась.

Пускай у одних раскосые веки,

Прямые пусть у других,

Но сходство одно спаяло навеки

Гордые души их;

Оно порождает новую расу

Под дикий расистский рев,

Мы те, кто трудом пролагает трассу

В мир, где не будет рабов.

1945