Некоторые действующие лица этой книги исчезли из дальнейшей истории, поскольку в августе 1944 года из гетто депортировали всех жителей и гетто Лодзи было ликвидировано. Но есть и исключения. Одно из них — Давид Гертлер, который играет определенную роль в основном в третьей части романа. Хотя современники наделяли Гертлера почти мистической способностью к выживанию, считалось, что после высылки из гетто в июле 1943-го он был убит нацистами. Однако Гертлер пережил и допрос и последовавший за допросом концлагерь. В 1961 году он появляется в Ганновере, чтобы свидетельствовать на судебном процессе против Гюнтера Фукса. Фукс руководил отделом полиции безопасности, занимавшимся так называемым «еврейским вопросом» в гетто, организованном немцами в Лицманштадте. Именно на Фуксе лежит ответственность за массовые убийства в январе 1942 года, а также за так называемую акцию «szpera», которая проводилась в сентябре того же года и имела столь катастрофические для населения гетто последствия.
Однако, свидетельствуя против Фукса, Гертлер рисует картину происходившего в те драматические дни, которая несколько отличается от известной ранее.
Он, например, заявляет, что Румковский, произнеся свою речь 4 сентября 1942 года — в которой он сообщал жителям гетто о решении нацистов депортировать всех детей младше десяти лет, — в последний миг заколебался. По Гертлеру, Румковский после выступления лично явился к Фуксу, чтобы сообщить, что не в состоянии исполнить приказ, а потом отступил в тень и вообще нигде не показывался все десять дней, в течение которых действовал комендантский час. В эти десять дней «szper’ы» именно на долю Давида Гертлера выпала задача смягчить последствия решения нацистов и в «критический для гетто момент» спасти как можно больше жизней:
«Я снесся с Фуксом и Бибовым [sic!], чтобы попытаться договориться с ними о возможности выкупить детей. Бибова я еще раньше посвятил в свои планы, потому что иначе он мог бы начать чинить мне препятствия. За саму сделку отвечало гестапо и, следовательно, Фукс. Таким образом мне удалось, от имени имеющих деньги жителей гетто, выкупить большое число детей. Поскольку гестапо, а также Бибов практически ели из моих рук, некоторые члены администрации даже согласились отпустить детей, не беря за это плату. Так, общее количество отправленных в транспортах /из гетто/ составило 12 300 или 12 700, вместо первоначально запланированных 20 000…»
Независимо от того, какое значение было придано этому свидетельству, — Гертлер, разумеется, в первую очередь стремился обелить собственную репутацию, — оно представило Румковского-человека в другом свете, дало о нем иное представление по сравнению с бытовавшим ранее. (Благодаря историкам вроде Исайи Трунка, например.)
В рассказах большинства свидетелей, переживших Румковского (а таких, несмотря ни на что, довольно много), он предстает бессовестным карьеристом и коллаборационистом, готовым исполнять приказы нацистов любой ценой. И все же наступил момент, когда Мордехаю Хаиму Румковскому пришлось отвести глаза и сказать «нет». Это ключевой момент романа. Что же потребовалось, чтобы глава гетто ослушался хозяев? Почему он это сделал? И какую цену пришлось ему заплатить за свое (как все еще — и в этом кроется некоторый парадокс — говорит Гертлер) безответственное малодушие?
В общих чертах и с известными дополнениями действие этого романа соотнесено с информацией из «Хроники гетто».
«Хроника гетто» — документ из чуть более 3000 страниц, составленный работниками архива. Архив подчинялся созданному Румковским весной 1940 года Statistisches Abteilung, отделению, которое впоследствии включило в себя отдел по учету населения (Melderbüro или Meldeamt). В течение года отделение разрослось; весной 1944 года там работали 44 служащих, 1 директор, 23 секретаря и конторских служащих, 12 художников и графиков, 4 фотографа и 4 разнорабочих (sonstige), как заявлено в докладе, тогда же опубликованном «Хроникой».
Задачи отдела статистики были четко определены с самого начала: частично отдел должен был поставлять «государственной уголовной полиции и заинтересованным инстанциям в составе администрации гетто ежедневную информацию, касающуюся здоровья жителей (включая случаи рождения и смерти), а также проводить исследования демографического характера, информировать о фабричной продукции и о возможных требованиях со стороны старосты евреев». Кроме того, отдел должен был «составлять краткие обзоры статистических данных для других отделов, печатать наглядные изображения статистического материала и фотомонтаж в целях обучения или пропаганды, а также […] изготовлять и собирать изобразительные материалы для архивирования и разных практических целей».
Помимо этих специфических задач, была и более общая: «тайком — так и сказано! — собирать материал для будущего изображения (=истории) гетто и самостоятельно вести записи, отвечающие этой цели».
С самого первого дня, с первого номера газеты — 12 января 1941 года — и до последней записи за месяц до ликвидации гетто «Хроника» мыслилась в первую очередь как свидетельство для будущих читателей.
Возможно, современный читатель не сразу это поймет. До сентября 1941 года «Хроника», которая в это время издается по-польски, не очень напоминает коллективный дневник; это скорее нечто вроде открытого формуляра, где регистрируются определенные регулярно происходящие события. В этом отношении она часто походит на пинкасы, или Gemeindebücker, которые предыдущие поколения вели в еврейских общинах Польши и всей Восточной Европы. «Хроника» вмещает в себя, например, колонки о погоде, о рождениях и смертях; в ней есть извлечения из полицейских рапортов, сообщения о разгружающихся или прибывающих транспортах с провизией и топливом; записи об изменении рабочих часов и условий труда на фабриках гетто и так далее. Кроме того, «Хроника» публикует большую часть распоряжений, издаваемых секретариатом Румковского или немецкой администрацией, а также (в форме стенографических записей) почти все речи председателя.
Это последнее — документирование — играет очень важную роль. Благодаря ему Румковский смог через «Хронику» принять участие в истории собственного правления.
Однако понемногу форма и содержание «Хроники» меняются. Наиболее заметно это становится с осени 1941 года, когда нескольких прибывших незадолго до этого «западных евреев» принимают на работу в архивное отделение и они начинают писать в «Хронику». По крайней мере двое из них, Оскар Зингер и Оскар Розенфельд, уже состоявшиеся писатели и журналисты с многолетним опытом работы в условиях бюрократической цензуры. С этого времени «Хроника» становится менее формализованной и более полифоничной; вводятся разные жанры, начинает звучать критика (часто в сатирической форме). Однако весьма важно помнить, что с этого времени газета также в большой мере отражает (и соглашается с ней) картину происходящего в гетто, утвержденную Румковским.
Характер «Хроники гетто» — носителя традиций и свидетеля времени, но одновременно и рупора Румковского — делает ее конкретной и точной (в деталях), но в общем и целом ненадежной в качестве источника сведений о том, что на самом деле происходило в гетто.
К тому же сегодняшний читатель «Хроники» должен уметь отличать свою нынешнюю осведомленность от того, о чем тогдашние хроникеры только догадывались. Сегодня мы, возможно, знаем не намного больше, чем знали пленники гетто. Но наше знание — иного характера: у нас есть историческая прозрачность, ясность в деталях, какой не было у авторов «Хроники».
Уже в феврале или марте 1942 года появились убедительные доказательства того, что большинство эшелонов, в декабре 1941-го — января 1942 года отправленных из гетто, ушли прямиком в лагеря смерти. Румковский очень рано — если не вообще с самого начала — понял, что жителей гетто истребляют у него на глазах. Но далеко не все знали об этом наверняка, и отсутствие стопроцентной уверенности создавало ту удивительную серую зону между сомнением и надеждой, в которую целиком вписывалась «Хроника». Несмотря на все доказательства, многие упорно верили: должна быть жизнь за пределами гетто, где-то, какая-то; и эта твердая, до последних дней, надежда на спасение накладывает отпечаток на «Хронику гетто». Она видна и в последнем опубликованном «Хроникой» изображении Хаима Румковского, человека, который возвел неопределенность в ранг государственной идеологии, чтобы таким образом беспрепятственно поставлять материал нацистской машине истребления.
Еще в январе 1944 года некоторые авторы «Хроники» пытались обобщить опыт гетто в «Энциклопедии гетто». «Энциклопедию» можно рассматривать в качестве приложения к «Хронике» или (если угодно) как дальнейшую попытку сделать современность гетто видимой для потомков.
В «Энциклопедии гетто» на маленьких библиотечных карточках записаны сведения об огромном числе людей и явлений, значимых для повседневной жизни, управления, администрации. «Энциклопедия» не только объясняет многие характерные для гетто слова и выражения, языковые новообразования и заимствования (чаще всего — польских слов или австрийских канцеляризмов, привнесенных «заграничными» евреями), но и доносит до нас биографии-миниатюры стоявших во главе гетто людей. К влиятельным персонам, изображенным в «Энциклопедии», принадлежат, среди прочих, Арон Якубович, руководитель Центрального бюро по трудоустройству, Давид Гертлер и сменивший его на посту шефа могущественной зондерабтайлунг Мордка Клигер.
Но не Мордехай Хаим Румковский.
Отсутствие карточки Румковского может объясняться разными причинами. Или ее никогда не было, что кажется неправдоподобным — ведь он был самым могущественным в гетто человеком. Или карточку изъяли и уничтожили. В этом случае «Энциклопедия» — еще одно свидетельство того, чему «Хроника» приводит несколько непрямых доказательств: вымысел или, скорее, литературная обработка вымысла о гетто началась еще во время немецкой оккупации.
Хотя большая часть происходившего в гетто задокументирована необыкновенно тщательно, в хронологии событий существуют разрывы, ощущается нехватка достоверных свидетельств. Это касается, например, того, что происходило во время дней «szper'ы», когда Хаим Румковский предпочел «устраниться» и предоставил вести переговоры с властями Давиду Гертлеру. Это касается также раздела, в котором подробно излагаются обстоятельства усыновления Румковским одного из приютских детей и его отношение к этому ребенку. То, что Румковский регулярно насиловал приютских детей, поразительно хорошо, учитывая обстоятельства, подкреплено доказательствами. В своей книге «Rumkowski and the Orphans of Łódź» (1999 г.) Люсиль Эйхенгрин истолковывает эти посягательства, свидетельницей и жертвой которых она была, не столько как выражение сексуальных наклонностей Румковского, сколько как его постоянную потребность утверждать свои власть и авторитет в гетто на всех уровнях. В мире, где можно было выживать только подчиняясь, роль сексуальности трудно точно определить, но недооценить невозможно. Определение, данное Румковскому в вымышленном дневнике Веры Шульц — «чудовище», — взято из книги Эйхенгрин. Подобным образом я поступил и со свидетельствами многих других выживших. Так, например, длинное описание первого появления в Лодзинском гетто так называемых «западных евреев» опирается на то, как Оскар Розенфельд описывает дорогу от Радогоща в гетто и взято мною из книги «Wozu noch Welt: Aufzeichnungen aus dem Getto Lodz» (1994 г.).
В отличие от Розенфельда, который в романе сохраняет анонимность, большинство конторских служащих и функционеров разного уровня действуют под своими собственными именами. В первую очередь из-за того, что их деяния и бездействие так хорошо задокументированы (не в последнюю очередь благодаря расследованиям «Хроники» и «Энциклопедии»), что попытка придумать этим людям имена показалась бы избыточной маскировкой. К тому же я считаю, что характер событий, имевших место в Лодзи в 1940–1944 годах, делает подобную маскировку сомнительной с моральной точки зрения.
И наконец, несколько строк о фотографиях на обложке и во вклейках этой книги. Это несколько снимков из в общей сложности четырехсот фотографий, сделанных австрийцем по имени Вальтер Геневайн, главным бухгалтером немецкой администрации гетто. Геневайн фотографировал гетто на редкую для того времени цветную пленку, которую заказывал непосредственно в лаборатории «И. Г. Фарбениндустри» в Швейцарии. Никто не знал о существовании этих фотографий, пока в 1988 году родственник скончавшегося незадолго до этого Геневайна не выставил негативы на продажу в одном из антикварных магазинов Вены. Геневайн, убежденный нацист, служил в немецкой администрации гетто, пока она существовала. Кто-то в администрации, возможно, сам Бибов, поручил фотографу-любителю Геневайну фиксировать жизнь гетто. Поразительно в этих фотографиях еще и то, как мало они показывают собственно жизнь гетто; как мало на них голода, болезней, нужды, бедности. Даже смерть присутствует у Геневайна лишь в виде стилизованных облаков и трамвайных путей, идущих мимо полуразрушенных домов и мастерских.
На фотографиях Геневайна мы видим историю гетто так, как видели ее Геневайн и прочие нацистские функционеры. Или внушали себе, что так она будет выглядеть потом, когда ее напишут. Геневайн хотел, чтобы его фотографии увидел наблюдатель из будущего — точно так же, как (хотя и по совершенно иной причине) писавшие «Хронику» и «Энциклопедию гетто» обращались к «позднейшему» или «не знакомому с реальностью гетто» читателю со своими дневниковыми записями и биографиями-миниатюрами. Однако ничто в фотографиях Геневайна не указывает на желание сознательно обработать или приукрасить действительность, которую он снимал. Скорее всего, он видел гетто именно так, как оно выглядит на его фотографиях. Из его письма родным в Австрию отчетливо явствует: в его глазах гетто было безусловно изолированным и находящимся под полицейским надзором, но совершенно нейтральным районом города Лодзь/Лицманштадт, где бедные евреи более или менее добросовестно отрабатывают свое содержание на рабочих местах, которые немцы, в своей безграничной щедрости, им предоставили.
Вопрос о том, видеть в Румковском спасителя или предателя, героя или козла отпущения (вопрос, занимающий историографов гетто с самого начала), все же чисто теоретический. Если бы история развивалась по другому сценарию, то и судьба Румковского оказалась бы иной. Что было бы, если бы фон Штауффенбергу удалось покушение на Гитлера в июле 1944 года, или если бы Сталин не остановил наступление Красной Армии на Висле? Не исключено, что тогда у Польши была бы возможность освободиться от немецких оккупантов на полгода раньше, и Мордехай Хаим Румковский вышел бы из развалин еврейского гетто Лодзи тем, кем он так хотел быть — освободителем своего порабощенного народа… Но в глазах большинства он остался безотказным исполнителем воли нацистских палачей.
Благодарю стокгольмский Фонд Хелье Аксельссона Йонсона и венский Институт изучения человека (IWM) за предоставленные гранты и возможность работы.
Приношу особую благодарность доктору Саше Фойхтеру и его сотрудникам из отдела литературы о Холокосте Института германистики при университете Юстуса Лейбига в Гессене, Германия, а также покойному Юлиану Барановскому из городского архива Лодзи за предоставленный мне допуск к еще необработанным выпускам «Хроники гетто», а также другим неопубликованным материалам: публичным распоряжениям, фотографиям, корреспонденции и прочему.
В ноябре 2007 года «Хроника гетто» была издана целиком — в пяти томах и более чем на 3000 страницах, под названием «Die Chronik des Gettos Lodz/Litzmanstadt» (немецкое издательство «Wallenstein») под редакцией Саши Фойхера, Эрвина Лебфрида и Йорга Рецке в сотрудничестве с доктором Юлианом Барановским, Йоанной Подольской, Кристиной Радзешевской и Яцеком Валицким. Благодарю персонал венской университетской библиотеки (институты иудаистики и всемирной истории), а также Библиотеку иудаистики Стокгольма; благодарю Збигнева Янечека за разрешение воспроизвести карту.
Огромное спасибо также Андреа Лёв, Дирку Рупнову и Клаусу Неллену (Вена); Якубу Рингарту и Артуру Зонабенду (Стокгольм); благодарю также Магнуса Берга, Андерса Будегорда, Эме Дельбланк, Томаша Збиковского и Андреа Зедербауэр, Леннарта Кербеля, Шарлотте Киценгер, Ирену Ковадло-Пжедмойскую, Гиселу Косубек, Олю Ларсмо, Пола Левайна, Йоханну Мо, Биргиту Мункхаммар, Гелену Рубинштейн, Бьёрна Сандмарка, Стивена Фарран-Ли, Карла Хенрика Фредрикссона, Петера Фрёберга Идлинга, Йоакима Ханссона, Дагмар Хартлову, Туру Хедин, Кая Шуэлера, Магнуса Юнггрена, Ларса Якобсона за советы, рекомендации, читательскую поддержку, помощь с переводом и многое другое.
Спасибо Катерине и Саше.