«…Все люди доброй воли с глубокой горечью узнали о кончине Леонида Ильича. Мы, его близкие друзья, работавшие вместе в Политбюро ЦК, видели, каким величайшим обаянием обладал Л.И. Брежнев, какая огромная сила сплачивала нас в Политбюро, каким величайшим авторитетом, любовью и уважением пользовался среди всех коммунистов, советского народа, народов всего мира. Он очаровывал всех нас своей простотой, своей проницательностью, своим исключительным талантом руководителя великой партии и страны. Это был поистине выдающийся руководитель, замечательный друг, советчик, товарищ…».

Какой же «близкий друг» Брежнева и «человек доброй воли» произнес эти слова во второй половине дня 10 ноября 1982 года? Совсем нетрудно догадаться – Андропов. Слушателей пока было немного, двадцать человек, не считая его самого, это были члены Политбюро и Секретари ЦК КПСС, собравшиеся, чтобы решить вопрос о престолонаследии на троне главы величайшей империи мира, когда-либо существовавшей на свете. Все двадцать человек знали прекрасно, что лукавит Юрий Владимирович. Знали, что именно он интриговал против покойного, вытащил на свет грязное белье его дочери, обо многом ином знали. Но молчали, ибо вопрос о наследстве был предрешен.

Теперь уже точно известно, как все это произошло. Подспудная борьба, а точнее уж – толкотня вокруг угасающего Генсека шла давно, и это было всем собравшимся хорошо известно. Брежнев обожал своего друга «Костю» и в последние годы беззастенчиво проталкивал это тусклого человека наверх. То, что он был ничтожен по способностям и не пользовался ни малейшей популярностью у сограждан, тогдашние кремлевские верхи никак не беспокоило, они были такими же или чуть получше (через два с лишним года его-таки и избрали в Генсеки, и ничего, просидел он год, пока сам тихо не помер!). Но наперерез «Косте» твердо двигался Андропов. У него были серьезные возможности для победы, и он их использовал полностью.

Хотя на Лубянке воссел чуждый Андропову Федорчук, вся верхушка там была предана Андропову (во главе с Чебриковым, второй «первый зам» в КГБ Цинев Владимир Карпович, свояк Брежнева, только что тихо справил свое семидесятипятилетие и к делу был уже не пригоден). Партаппарат контролировался Андроповым примерно на одинаковом уровне с Черненко, но эта важнейшая в стране сила в острых обстоятельствах средств для переворота не имеет. Остается еще одна ипостась, от которой теперь зависело многое, – Вооруженные силы. Андропов давно сошелся с Министром обороны Устиновым, и они загодя договорились действовать сообща. Маршал, кстати, в вожди и не рвался. Известно теперь, что Устинов сам пошел к Черненко и «попросил» его выдвинуть Юрия Владимировича в Генеральные. Константин Устинович охотно согласился, тут уж и дураку ясно, в чем дело. (Хотя загодя они проговаривали с Предсовмина Н. Тихоновым, что тот выдвинет на грядущем заседании именно его.)

Собрание партийного ареопага вечером 10 ноября прошло буднично-спокойно и заняло всего около часа. Андропов уверенно занял председательское место за большим столом, хотя никто его в председатели не выдвинул. Молчание всех было согласием. Андропов монотонно продолжал чтение по бумажке: «Курс, выработанный нашей партией на ее последних съездах, это ленинский курс. Именно по этому пути Политбюро во главе с Леонидом Ильичом вело нашу партию и весь советский народ прямой дорогой к коммунизму.

Конечно, наши враги (старый чекист не мог этого не сказать) будут делать все, чтобы нарушить единство и нашу веру в будущее, поколебать наши ряды и стойкость. Они будут делать выводы из факта кончины Леонида Ильича.

Никто из нас не может заменить Леонида Ильича Брежнева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС. Мы можем успешно решать вопросы, которые решает партия, только коллективно…

Сегодня на повестке дня Политбюро стоит вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС. Какие будут предложения, прошу товарищей высказаться».

«Товарищи» дружно молчали, но один из них, не теряя много времени, пожелал высказаться. Разумеется, это был Константин Устинович. Слабым, задыхающимся голосом (у него была застарелая астма) этот невзрачный старичок, которому уже шел семьдесят второй год, произнес заранее затверженные в слабой памяти слова.

«Я вношу предложение, – продолжал самый приближенный в последние годы к Брежневу человек, – избрать Генеральным секретарем ЦК тов. Андропова Ю.В. и поручить одному из нас выступить с соответствующей рекомендацией на пленуме ЦК…».

Все члены партийного синклита дружно загалдели, закивали головами: «Правильно», «Верно», «Мы согласны»…

Маршал Д.Ф. Устинов поставил последнюю точку в обсуждении: «Я считаю, что надо поручить Константину Устиновичу Черненко выступить на Пленуме с соответствующей рекомендацией об избрании тов. Андропова Ю.В. Генеральным секретарем ЦК КПСС».

Все вновь дружно заговорили: «Правильно, поддерживаем».

Так вот творилась история в брежневско-андроповскую эпоху. Только и остается сказать: скучно! И действительно, среди двадцати одного человека не обнаружить ни одной яркой личности! В том числе, разумеется, и новоиспеченного Генсека. Интриганом он был великолепным, заговорщиком оказался удачным, окружение незаметно успел создать себе вполне определенное, но… и все. Однако этого оказалось довольно, чтобы выйти вперед среди окружавшей его такой серой толпы. Все произошло легко и быстро. А ведь совсем недавно…

7 ноября Брежнев, несмотря на плохую погоду, отстоял парад и отправился на дачу. Отдохнув, 9-го вышел на охоту, вернулся в хорошей форме и бодром настроении. Рано лег спать и велел дежурному разбудить его в восемь утра и приготовить документы к предстоящему Пленуму ЦК по науке. Лег, а под утро, тихо, не приходя в сознание, скончался. «Отошел», – как говорили в таких случаях в старину. И еще говорили: как жил, так и помер. Он, проживя в жуткое время, всегда оставался в душе добрым человеком, заслужив у Господа милость легкой кончины. Увы, его преемник скончался совсем иначе…

Смерть Брежнева наиболее достоверно и подробно описана в воспоминаниях Юрия Чурбанова:

«9 ноября Леонид Ильич приехал из Завидова на свою дачу в Заречье. Он был в хорошем настроении, хорошо себя чувствовал. Вечером посмотрел программу «Время» – он никогда ее не пропускал. А до программы «Время» один или два документальных фильма. После этого сказал начальнику охраны:

– Разбуди меня завтра в 8 часов, поедем в ЦК, надо поработать над документами к Пленуму.

Врача и медсестру, которые дежурили на даче, Леонид Ильич всегда на ночь отпускал домой. По складу характера он не любил, чтобы медики его чрезмерно опекали.

Леонид Ильич поднялся к себе в спальню и лег, принял традиционные таблетки, которые ему постоянно подсовывала медсестра Коровякова. Комитетский человек. Там, начиная с кухарки, все были комитетчики.

Ночью, как говорила потом Виктория Петровна, около 4 часов Леонид Ильич вставал в туалет, затем снова лег в постель. Спал он на двух подушках: внизу большая плоская, сверху маленькая. Утром Виктория Петровна встала, как обычно, раньше всех. Это было связано с приемом лекарств. Шторы на ночь опускались, в спальне было темно, она ничего не заметила; приняв лекарства, выпив кофе, позвонила начальнику охраны: пора будить Леонида Ильича.

И когда пошли будить, увидели, что он сполз с этой маленькой подушки. Поза была неестественная, он не подавал признаков жизни. Как могли, в меру своей обученности, охранники начали делать искусственное дыхание. Но всем было ясно, что помочь уже ничем нельзя.

Тут же было сообщено Чазову. Внучка Леонида Ильича позвонила мне в машину около девяти:

– Срочно приезжайте, с Леонидом Ильичом плохо.

Я заехал за женой, она тогда работала в Министерстве иностранных дел, и мы со всей возможной скоростью направились на дачу. Виктория Петровна сказала, что уже приезжал Андропов и взял портфель, который Леонид Ильич держал в своей спальне. Это был особо охраняемый «бронированный» портфель со сложными шифрами. Что там было, я не знаю. Он доверялся только одному из телохранителей, начальнику смены, который везде его возил за Леонидом Ильичом. Забрал и уехал.

После Андропова прибыл Чазов, зафиксировал смерть».

Конечно, свидетельство Чурбанова может быть пристрастным, у него не было оснований любить Андропова. Но портфель все же был, а изъял его именно Андропов, да еще довольно-таки бесцеремонно. Будем надеяться, что о содержимом портфеля мы когда-нибудь узнаем…

Смерть Брежнева, хотя она всеми ожидалась чуть ли не со дня на день, произошла все-таки внезапно. Однако, исходя из общей обстановки на вершине власти, все просто и объяснимо: кроме Андропова не имелось никаких реальных претендентов.

Конечно, Андропова многие не любили, но «старики», толпившиеся около Черненко (Гришин, Тихонов, Соломенцев), не успели организоваться (они сделали это через год, но уже было поздно). Провинциалы, включая Романова, в игру, как обычно, не включались. Устинов свое ведомство смог бы поднять в любую сторону, но он предпочел Андропова. Громыко – слишком стар и равнодушен.

А Андропов был готов, и его люди готовы. Сильный Щелоков без Брежнева перестал уже быть фигурой, к самостоятельной роли, да еще в попытке силовой борьбы, он был никак не способен. Не теми силенками он располагал…

Вот и все.

По интриганскому своему коварству Андропов немедленно занялся кремлевской чисткой. Мигом исчезли Щелоков (сперва на пенсию, то есть в «райскую группу», как называли отстойник безработных маршалов). Затем Федорчука ставят шефом МВД. Надо знать нравы и традиции советских карательных органов, чтобы понять всю унизительность этого назначения. Уже с 1918-го ЧК и «лягавка» (милиция) тайно и злобно враждовали меж собой, но огромный перевес все 70 лет был за Лубянкой. И вот главного шефа КГБ – в «лягавку»… Впрочем, и там он просидел недолго. А во главе Лубянки Андропов поставил днепропетровца Чебрикова, который ему, видимо, в чем-то важном услужил. Военного бюрократа Устинова Андропов совсем не опасался. Итак, «органы» были подтянуты сразу.

Об этих важнейших перемещениях на высших государственных постах сохранилось любопытное свидетельство относительно скромного кремлевского чиновника О. Захарова, оставившего воспоминания с весьма характерным заголовком «Из записок бывшего секретаря трех Генсеков». Точное название для материалов, которые им собраны. Он с внимательностью камердинера к подробностям описывает, как Андропов издал указ «об освобождении Щелокова от обязанностей министра внутренних дел СССР. Вместо него назначался Федорчук. Через некоторое время Федорчук был приглашен к Андропову, и я, находясь в тот момент в кабинете по вызову Генсека, стал невольным свидетелем произошедшего разговора.

– Мы тебе присвоим звание генерала армии, – сказал Андропов. – Ты ни в чем не будешь ущемлен. Получишь нашу поддержку во всем.

Федорчук воспринял назначение без всякого энтузиазма и, выйдя из кабинета, произнес только: «Да…».

Вскоре позвонил Щелоков и попросил доложить Андропову о своей просьбе переговорить по телефону, что я и сделал. Юрий Владимирович тут же с ним соединился, а перед этим сказал: «Щелоков дачку просит. Ну что же, дадим ему небольшую дачку…». Вскоре выяснилось, что Щелоков просил не «небольшую дачку», а нечто совсем иное. За 17 лет работы министром он практически приватизировал большую государственную дачу МВД № 1 и госдачу № 8, которая служила и как Дом приемов МВД. Он занимал также большую служебную квартиру на ул. Герцена, 24. И на дачах, и на служебной квартире хранилось огромное личное имущество Щелокова и его семьи, которое уже не умещалось в его частных дачах, а также на дачах его сына. На одной из дач ковры лежали в восемь слоев – друг на друге, а картины известных русских художников – под кроватью».

Как говорится, «и так далее». Впрочем, о «деле Щелокова» мы подробнее расскажем ниже, оно в высшей степени характеристично для завершающего периода брежневской эпохи.

На новой должности Генерального секретаря Андропову пришлось решать великое множество самых разнообразных дел, многие – если не большинство – из которых носили второстепенный, а то и просто-напросто рутинный характер. Да, обстановка на заседаниях Политбюро была для него не новой: уже пятнадцать лет он заседал там в качестве кандидата и девять – как полноправный член этой самой решающей инстанции великой страны, чьи постановления уже никто отменить или даже поправить был не в силах. Так, но тогда подавляющее большинство тех дел его, как руководителя КГБ, непосредственно не касалось. Он, как и его коллеги, послушно голосовал вместе с большинством, тем более соглашаясь с мнением Генсека. Теперь настали иные времена – он, лично он отвечал за все. Совсем с иным напряжением сил приходилось ему теперь готовиться к этим заседаниям и тем паче проводить их. И так – почти каждую неделю.

В архиве бывшего уже теперь ЦК КПСС сохраняются с великой бережностью документы так называемой «Особой папки» – материалы заседаний Политбюро. Готовили их, а потом сохраняли для архива несколько сотрудников Общего отдела ЦК. Они были строго засекречены и всем им, даже рядовым, запрещалось при любых обстоятельствах пересекать границы Советского Союза. Ныне эти сверхсекретные недавно документы стали достоянием историков, многое опубликовано.

Знакомство с этими материалами показывает, сколь перегружены были повестки дня заседаний Политбюро. Это было неизбежным следствием сверхцентрализации, изначально присущей советским способам руководства народным хозяйством и всеми иными сферами государственной и народной жизни. Повелось такое изначально. Например, я самолично читал в архиве документ, как в канун нового, 1921 года Совет труда и обороны под председательством самого В.И. Ленина рассматривал вопрос о «доставке двухсот мешков верблюжьей шерсти из Астрахани в Москву»…

Вот некоторые лишь примеры из «Особой папки» времен Андропова:

– Об ограничении допуска представителей армии Румынии к новым образцам вооружений.

– О доставке специмущества в Никарагуа.

– О контрразведывательном обеспечении МВД СССР, его органов и внутренних войск (фактически Андропов ввел контроль со стороны КГБ за ведомством Щелокова).

– О лицах, представляющих особую опасность для государства в условиях военного времени.

– О бюджете КПСС на 1983 год.

– О реализации золота…

Порой в протоколе стояла лишь лаконичная запись: «Вопрос КГБ», «Вопрос Министерства обороны», «Вопрос международного отдела ЦК»… Решения сразу же попадали в категорию «Особой папки». Это вопросы деятельности советской разведки и контрразведки, разработки и испытания нового оружия, финансирования компартий зарубежных стран, материального обеспечения членов Политбюро. С появлением Андропова в ранге Генерального секретаря на Политбюро стали еще чаще, чем раньше, рассматриваться вопросы спецслужб. «Кагэбизация» общества при Андропове не могла ослабеть. Она возросла. Едва заняв кабинет вождя, Андропов уже. 10 декабря 1982 года соглашается с обсуждением на «самом верху» вопроса «О привлечении советских граждан еврейской национальности к активному участию в контрсионистской пропаганде». В пояснительной записке говорилось, что «известные люди еврейской национальности воздерживаются, за редким исключением, от публичной оценки сионизма». Естественно, решили создать соответствующую «группу» под эгидой того же КГБ (и создали).

Поговорил Ю.В. Андропов с В. Ярузельским 13 апреля 1983 года по телефону. Соответственно Политбюро в своем постановлении отмечает: «Одобрить беседу Генерального секретаря т. Андропова с Первым секретарем ЦК ПОРП В. Ярузельским…». Вроде бы беседа – это явление по крайней мере двустороннее, но Политбюро привычно «одобряет» разговор двух лидеров. Приглашения Генсеком своих коллег из социалистических стран отдохнуть в СССР также подлежали непременному утверждению Политбюро. Андропов продолжил давнюю кремлевскую традицию и в 1983 году пригласил в СССР руководителей «братских партий» Э. Хонеккера, Ле Зуана, Ф. Кастро, К. Фомвихана, Ю. Цеденбала, В. Ярузельского, Н. Чаушеску, Г. Гусака и, конечно, своего старого доброго знакомого Яноша Кадара.

Перечень бесконечно разнообразных (в том числе и бесконечно малых) вопросов можно длить сколь угодно долго. Остановимся только на одном случае из вышеперечисленных. Странная вроде бы мера – привлекать евреев к «контрсионистской пропаганде», но смысл тут имелся и исходил он непосредственно от Андропова. После ввода наших войск в Афганистан в декабре 1979 года резко обострились отношения СССР с западными странами. В связи с этим выезд советских евреев с израильскими паспортами в любые, по существу, страны мира стал ограничен. Это вызвало некоторое брожение среди еврейской общины в Советском Союзе. КГБ попытался тут перехватить инициативу и создал нечто вроде «еврейской зубатовщины» – «Антисионистский комитет» из ряда сугубо проверенных лиц еврейской национальности: академика Минца, генерала Драгунского, актрисы Быстрицкой и иных. Мероприятие оказалось, естественно, мертворожденным, хотя начальство там было приравнено к самому высокому рангу и снабжено автомашинами, «авоськой» и «кремлевкой»…

Вообще тема «КГБ и выезд евреев» исключительно интересная, но личное участие Андропова в этом очень остром деле пока документально не отражено. Есть лишь одно косвенное свидетельство, зато от его ближайшего соратника, который именно этим пикантным вопросом и занимался. Обратимся вновь к воспоминаниям генерала Бобкова.

«Особенно поразил такой случай. Будучи в Киеве в 1974 году, я встретился с первым секретарем ЦК компартии Украины В.В. Щербицким, которого очень уважал. Он отличался здравым подходом к решению вопросов, глубоким знанием рассматриваемых проблем и личной порядочностью. Наша первая встреча навсегда запечатлелась в памяти – подтвердились все мои первые впечатления об этом человеке. В числе прочих мы обсуждали вопрос о выезде евреев. Владимир Васильевич спросил меня:

– Почему вы препятствуете выезду?

Я с удивлением ответил, что у меня об этом совсем иное представление: именно здесь, на Украине, главным образом и чинятся препятствия.

После беседы мне стала абсолютно ясна точка зрения первого секретаря ЦК компартии Украины. Однако в его аппарате придерживались иного мнения. Там считали, что, открывая дорогу для выезда евреев, мы тем самым открываем для нашего противника источники закрытой информации. Чиновники всячески препятствовали разумному решению. За долгие годы не раз убеждался в том, что очень многое зависит от среднего звена, от так называемого аппарата – и в центре, и в республиках. Чиновники разного ранга саботировали любое неугодное им решение и зачастую протаскивали прямо противоположное.

Так случилось и в тот раз. Вскоре после разговора со Щербицким Комитет госбезопасности Украины прислал в Москву записку с предложением резко ограничить выезд из СССР лиц еврейской национальности. Не буду высказываться на сей счет. Председатель КГБ Украины В.В. Федорчук, присутствовавший на беседе со Щербицким, явно следовал советам из Москвы, исходившим от ревностных хранителей военных тайн и мало считавшимся с нараставшими внутренними межнациональными конфликтами. А этим как раз и пользовались силы, добивающиеся дестабилизации политической обстановки в СССР».

Хитрит, хитрит тут недавний начальник «пятки»! Составлялись его мемуарные речения уже при Ельцине, а при его «дворе» евреи заняли многие руководящие места, да и сам отставной генерал армии перешел на службу к Гусинскому. Вот почему он пытается изобразить, будто всегда был лучшим другом уезжающих на «историческую родину» евреев. Но два обстоятельства подлинных тут проглядываются. Во-первых, и он, и его начальник Андропов (покровитель Арбатова и Бовина), действительно, пытались облегчить «отъезд». Но верно и другое: основной корпус офицерского и даже генеральского состава КГБ, людей действительно патриотичных, этих игр высшего начальства не знали и «носителей секретов» старались не выпускать.

Тяжелым испытанием для пожилого и нездорового Андропова стала в новой должности необходимость публичных выступлений и появлений на людях. Он к этому совершенно не привык. Пятнадцать лет просидел он в кабинете на Лубянке за семью запорами, общаясь только с очень узким кругом лиц. Шесть месяцев он провел в должности «второго секретаря ЦК», но на людях тоже не появился, продолжая сугубо канцелярский вид деятельности. Но Генеральный секретарь правящей партии обязан общаться «с массами»…

Опять-таки к «массам» новому Генсеку надо прийти хоть с чем-то свежим, хоть немножечко новым. Уж сколь мало ни были избалованы и терпеливы советские граждане, но они от него этого требовательно ждали. И вот Андропов, всю жизнь проведший в административно-канцелярской стихии, додумался только до административного же «новшества»: называлось оно «наведение дисциплины и порядка». Конечно, при Брежневе все это сильно расшаталось, народ явно ждал действительного наведения порядка, прежде всего – в борьбе со взятками. Два с половиной месяца выжидал Андропов, пока вышел «к народу». Уже до этого велено было не опаздывать на работу, бороться с прогульщиками, строже контролировать дисциплину и пр. И вот он решился сказать о том публично.

31 января он решил посетить Московский станкостроительный завод. Кратко осмотрев цеха и побеседовав с рабочими на их рабочих местах, Андропов выступил затем с речью в заводском клубе. Главной темой был опять-таки вопрос о дисциплине. Укрепление дисциплины и наведение порядка в стране объявлялись главной задачей партии и государственных органов на ближайшие месяцы. «Нынешний год, – говорил Андропов, – сердцевинный год пятилетки. Надо доделать то, что мы, прямо говоря, не сделали за первые два года, и постараться наверстать упущенное, создать условия для нормальной работы в последние два года пятилетки… Где же, говоря ленинскими словами, то самое звено, за которое, надо ухватиться, чтобы вытянуть всю цепь? Цепь-то большая, тяжелая. И хотя нельзя все сводить к дисциплине, начать надо, товарищи, именно с нее… Без должной дисциплины – трудовой, плановой, государственной – мы быстро вперед идти не сможем. Наведение порядка действительно не требует каких-либо капиталовложений, а эффект дает огромный».

Этот тезис проводился и через всю пропаганду и печать. «Правда» писала: «В наши дни для успеха всего экономического и социального развития страны необходимо сосредоточить внимание на вопросах решительного укрепления дисциплины и повышения организованности. Предстоит везде и всюду внедрить тот образцовый порядок, о котором Владимир Ильич писал в работе «Великий почин», чтобы создать максимально благоприятные условия для эффективного производительного труда».

Тусклые, пустые слова! Это советским гражданам уже обрыдло за последние годы брежневского царствования! Вместо борьбы с чиновными ворами стали проверять людей в магазинах или кинотеатрах – не пребывают ли они там в рабочее время? Это было даже смешно, однако очень раздражало людей. Запечатлено это в замечательной частушке, которая станет лучшим памятником для той поры:

А между тем дела о высокопоставленном казнокрадстве сами стучались в двери андроповской канцелярии. И здесь придется подробно рассказать о пресловутом «деле Щелокова», всколыхнувшем страну.

«Родился в 1910 г. 26 ноября в рабочем поселке Алмазная Ворошиловградской области. В 1926 г., по окончании семилетки, поступил в горнопромышленное училище и начал работать на шахте им. Ильича в г. Кадиевка. По окончании горпромуча в 1928 г. продолжал работать на шахте…

В 1935 г. поступил на завод металлургического оборудования в г. Днепропетровске. Здесь я работал сменным инженером, зам. начальника доменного цеха. В декабре 1938 г. был избран 1-м секретарем Красногвардейского РКП(б)У в г. Днепропетровске, а в декабре 1939 г. – председателем Днепропетровского горисполкома.

В начале войны, после эвакуации города, добровольно пошел в действующую армию… находился на ответственной командно-политической работе…

С 1951 г. по 1966 г. – первый заместитель Председателя Совета Министров Молдавской ССР, председатель Совнархоза МССР. В марте 1966 г. был избран вторым секретарем ЦК Компартии Молдавии.

17 сентября 1966 г. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР назначен Министром охраны общественного порядка СССР. С 25 января 1968 г. – Министр внутренних дел СССР. С 22 декабря 1983 г. – Военный инспектор – Советник Группы Генеральных инспекторов Министерства обороны СССР,

За время работы избирался делегатом XXIII, XXIV, XXV, XXVI съездов партии, в 1966 г. избран кандидатом в члены ЦК КПСС, а в 1968 г. – членом ЦК. Депутат Верховного Совета СССР с 1954 г. Награжден четырьмя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, орденами Богдана Хмельницкого II степени, Отечественной войны I степени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды и многими медалями СССР, а также орденами и медалями братских социалистических стран. В 1980 г. за большие заслуги перед Советским Государством и в связи с семидесятилетием со дня рождения Президиум Верховного Совета СССР присвоил мне звание Героя Социалистического Труда. За ряд работ по развитию экономики Молдавской ССР в 1978 г. мне присуждена ученая степень доктора экономических наук…».

Это из официального документа, где фактические данные выверены. Ясно любому, что Щелоков шел след в след за Брежневым. Они были близки лично, старший полностью мог положиться на младшего. Даже из автобиографии виден перебор с чинами и наградами. О безмерном приобретательстве Щелокова в последние годы уже кратко говорилось. Но будем объективны. Щелоков был сильным и предприимчивым организатором. Органы МВД обязаны ему очень многим, отчего авторитет его среди личного состава был исключительно высок. В своих подозрениях относительно Андропова (как оказалось, небезосновательных) Брежнев мог на него вполне положиться. Мстительный Андропов уволил Щелокова 16 декабря 1982 года, вскоре его семья оставила две роскошные госдачи и получила поскромнее в Серебряном Бору. Там и произошло первое трагическое событие.

«С семьей Щелокова Н.А. я знакома с 1971 года, с этого времени выполняю в их доме работы по хозяйству, готовлю им еду… Отношения у Николая Анисимовича с женой были исключительно хорошими, доброжелательными…

19 февраля, в субботу, я, как обычно, приехала к ним на дачу в половине девятого утра, чтобы приготовить завтрак. Покормила их в одиннадцать часов, оба поели с аппетитом, оделись и пошли на прогулку. Ничего необычного в поведении и разговорах Щелоковых я не заметила, разве что Светлана Владимировна была очень грустной. Однако таким ее состояние наблюдалось все последнее время – переезд с министерской дачи на другую, прекращение встреч и связей с постоянным кругом друзей и знакомых она переживала болезненно…

Вернулись они с прогулки примерно в половине первого, разделись и прошли в столовую, где о чем-то говорили между собой. Я с Тамарой (сестрой-хозяйкой госдачи. – С.С.) сразу ушли на кухню готовить им чай и закрыли за собой дверь. Этим мы занимались минут пятнадцать и вдруг услышали крик Николая Анисимовича. Мы выбежали в коридор и увидели его, спускавшегося по лестнице со второго этажа. Он был взволнован, растерян и кричал: «Моя девочка застрелилась!» Мы бегом поднялись на второй этаж и увидели, что Светлана Владимировна лежит в луже крови на полу в спальне. При нас она два-три раза судорожно вздохнула и затихла. Николай Анисимович наклонялся к ней, щупал пульс, обнимал ее. Он испачкал руки кровью и когда поднимался, то опирался на кровать. Следы крови на пододеяльнике оставлены им. Хорошо помню, что на диване лежал пистолет. В ногах у Светланы была ее сумочка…

Николай Анисимович выдвигал ящики тумбочек и туалетного столика и горестно восклицал: «Как же она ушла из жизни и ничего не оставила?» Это из показаний сестры-хозяйки следствию.

Каковы бы ни были прегрешения тех людей, но трагедия есть трагедия. Мне доводилось встречаться с супругой Щелокова, это была интересная, подтянутая (много моложе мужа), светская и умная женщина. Кстати, в служебные дела супруга она никак не вмешивалась, о чем знало все МВД. Несчастья семьи на этом не кончились. Андропов решил, видимо, сделать из Щелокова показательную фигуру в его так и не развернувшейся «борьбе с коррупцией». Начались вызовы на допросы в органы дознания членов семьи и сопричастных лиц. Подробности всплыли неприятные. Например, розы и гвоздики (в букетах по 25 штук в каждом) аккуратно доставлялись по пятницам и перед праздниками по домашним адресам членов семьи Щелокова. Сам Щелоков, его сын, дочь и невестка подтвердили факт безвозмездного получения цветов и оспаривали только их количество. При этом невестка Щелокова, Нонна Васильевна, пояснила: «Цветы привозил офицер; кто он по званию – не знаю, в званиях не разбираюсь, за исключением генеральских».

«С августа 1981 года по январь 1983 года гр-ну А., кандидату исторических и юридических наук, выполнявшему «личные поручения министра», бесплатно была предоставлена одна из служебных зимних дач МВД. Ему было присвоено специальное звание «полковник милиции» и установлен оклад в сумме 548 рублей, однако достоверно выявить, чем все это время занимался «полковник» А., так и не удалось. У следствия были данные, что он помогал дочери Щелокова написать кандидатскую диссертацию… Два с лишним года во ВНИИ МВД СССР числился лаборантом гр-н Е., за которым был круглосуточно закреплен автомобиль «Жигули». Фактически, как признал Е. на следствии, он выполнял обязанности личного массажиста и фотографа семьи Щелоковых, за что ему была предоставлена двухкомнатная квартира. По данным ревизионной проверки, Е. незаконно выплачено около 4 тысяч рублей, а расходы по эксплуатации «Жигулей» составили 1,8 тысяч рублей». Это опять из справки следствия.

Финал бурной жизни знаменитого Министра внутренних дел был тоже трагичен. Уже более полугода, как Андропов сам ушел из жизни, но тень его по-прежнему нависала над старым и больным генералом. 13 декабря 1984 года около двух часов дня он застрелился у себя на квартире. Вот подробности трагедии из оперативных документов:

«Когда сотрудники ГВП прибыли для осмотра места происшествия, вся семья Щелоковых была в сборе, а мертвый Николай Анисимович лежал лицом вниз в холле – выстрелом в упор он снес себе полголовы. На нем был парадно-выходной мундир генерала армии с медалью «Серп и Молот» (муляж), 11 советскими орденами, 10 медалями, 16 иностранными наградами и знаком депутата Верховного Совета СССР, под мундиром – сорочка из трикотажного полотна с расстегнутым воротом, галстук отсутствовал, а на ногах были домашние шлепанцы. Под телом Щелокова находилось двуствольное бескурковое ружье 12 калибра с горизонтальным расположением стволов и заводским клеймом на ствольной планке «Гастин-Раннет» (Париж).

В столовой на журнальном столике были обнаружены две папки с документами, две грамоты Президиума Верховного Совета СССР и медаль «Серп и Молот» № 19395 в коробочке красного цвета, на обеденном столе – портмоне, в котором были 420 рублей и записка зятю с просьбой заплатить за газ и свет на даче и рассчитаться с прислугой, а сын Щелокова предъявил два предсмертных письма отца – первое было адресовано детям, а второе – К.У. Черненко. В этом письме Щелоков прощался с членами Политбюро, заверял их, что не нарушал законности, не изменял линии партии, ничего у государства не брал, и молил только об одном – чтобы его ни в чем не виноватых детей избавили от терзаний. Заканчивалось письмо такими словами:

«Прошу Вас, не допускайте разгула обывательской клеветы обо мне, этим невольно будут поносить авторитет руководителей всех рангов, а это в свое время испытали все до прихода незабвенного Леонида Ильича. Спасибо за все доброе. Прошу меня извинить. С уважением и любовью – Н. Щелоков». И дата – 10 декабря 1984 года».

Судьба Щелокова по-своему чрезвычайно характерна для эпохи, в которой довелось жить и действовать Андропову. Ранняя жизненная закалка, тяготы военных и послевоенных лет, упорство и способности в достижении цели – все сделало их, бесспорно, сильными политическими личностями. А затем наступило слабое брежневское время с его легкими и такими доступными соблазнами. Андропов оказался этому чужд, сжигаемый честолюбием, он сосредоточился только на карьере. Щелоков не выдержал и пустился во все тяжкие. И в конце такой удачной жизни перечеркнул все свои действительно полезные дела. Но характерно: старые менты чтут своего давнего, такого хваткого министра. Он был лих даже в своих грехах.

* * *

Бурно начавшееся в стране и связанное с именем Андропова «наведение порядка и дисциплины» быстро прошло свой пик, оставив после себя только анекдоты и частушки. Ничего существенного в социальной природе советского общества это не изменило. Экономика и общественная жизнь страны по-прежнему страдали застойными явлениями, и им, казалось, не предвиделось конца.

Конечно, Андропов понимал, что изменения необходимы, но у него не нашлось характера для крутых действий, а свойства его советников и помощников ясно говорят, что и от них подобных советов и подсказок ждать было бесполезно – трусоватые карьеристы, хоть и либерально-еврейского окраса (они и потом, при «перестройке», себя не очень-то смогли проявить). Вот почему Андропов более следовал за событиями, нежели направлял их в стране и в мире.

Тогдашний член Политбюро В.И. Воротников, председатель безвластного правительства Российской Федерации, опубликовал не так давно свои мемуары, которые носят примечательный подзаголовок: «Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС». Действительно, в книге собраны записи Воротникова, сделанные им ходе заседаний Политбюро. Ну, о самых-самых секретах он предусмотрительно не записывал (или предпочел не публиковать), но источник все равно оказался весьма интересный. Из него видно, как Андропов что-то пытался оживить в рутинной традиции «застоя», но получалось-то у него…

Вот лишь несколько кратких отрывков о самом центральном по времени председательствовании Андропова в высшем органе власти в Советском Союзе (идет 1983 год).

30 июня. Первое заседание Политбюро, в котором я участвовал в новой роли – Председателя Правительства РСФСР.

Вел его Ю.В. Андропов. Строго, напористо. Первый вопрос – об экономической политике ряда западных стран по отношению к Союзу. Складывается невыгодная, неэффективная для нас структура внешней торговли, экономических связей в целом. Импорт растет, причем много берем «барахла», а не технологию. Западные страны стремятся взять и берут у нас сырье. Остальная продукция неконкурентоспособна. Госплану, министерствам следует подумать, как расширить экспорт машин, конечных продуктов переработки нефти, что для этого нужно сделать. Одновременно надо скорректировать структуру импорта. С умом тратить деньги. К этой работе подключить обкомы партии. И учесть подходы, разработанные при формировании новой пятилетки.

Затем рассмотрели вопрос о финансовой помощи союзным республикам из бюджета страны. Андропов посетовал на иждивенческие настроения руководителей республик. Не считают деньги, не изыскивают дополнительные финансовые ресурсы. Привыкли «протягивать руку». После обсуждения решили все-таки выделить необходимые финансовые ресурсы.

7 июля. Заседание Политбюро. Вел Ю.В. Андропов.

Подвели итоги переговоров с Г. Колем и Х.-Д. Геншером.

Н.А. Тихонов изложил ход переговоров с руководством ФРГ по подготовке экономического соглашения на пятилетку (сжижение угля, развитие Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса, сокращение поставок нам продукции сельского хозяйства, средств связи). Вообще, наш удельный вес в торговом балансе ФРГ низок (около 2%), а их в нашем – тоже около 5%. Но для них важен не экономический эффект, а политический.

Ю.В. Андропов отметил принципиальность и твердость нашей позиции. Поблажек от нас ждать нечего. Встречи были полезными. В поведении Г. Коля заметна определенная поза, самолюбование. Считает себя уже крупным политиком.X.-Д. Геншер, на мой взгляд, компетентнее, хитрее, опытнее. Больше и острее полемизирует. Политбюро одобрило итоги переговоров.

28 июля. Заседание Политбюро. Вел Ю.В. Андропов.

Об итогах работы в первом полугодии 1983 года. Прогноз на второе полугодие. Информации Н.К. Байбакова и В.Ф. Гарбузова.

Они изложили общую картину. Некоторые министерства в июле стали работать хуже: химическое машиностроение, угольная, легкая и некоторые другие отрасли промышленности. Идут разговоры о нереальности плана второго полугодия. Выискивают всякие объективные причины.

Начались выступления. Сетования: надо разобраться, так нельзя, нужны дополнительные ресурсы, капвложения и т.д.

Я слушал. Общие рассуждения, перечисление «объективных» причин, а конкретных предложений нет. Только одно – надо, надо!

Андропов молчал, подавал отдельные реплики. Когда выслушал всех, стал чеканить фразы в притихшем зале.

Экономика на перевале 11-й пятилетки. Отвечает ли складывающаяся обстановка требованиям экономической политики, решениям ноябрьского Пленума? Нет, не отвечает. Нужно видеть тенденцию. Что же случилось? В стране улучшилась морально-политическая обстановка, что способствует подъему трудовой инициативы. Об этом свидетельствуют итоги первого полугодия. Почему же сейчас сбои? Нужно прекратить демобилизующие разговоры о невыполнимости плана второго полугодия и года. Более того, можно частично компенсировать задолженность 1981 и 1982 гг. Требуется конкретная работа. Какая? Это дело Совмина, Госплана, Госснаба, министров.

Сегодня мы ничего конкретного не услышали. Не дело Политбюро заниматься частностями, водить вас за руку.

Сказал, что в ряде западных стран коммунистические и рабочие партии пытаются приспособиться к ситуации, отходят от острых форм борьбы, не дают отпора реакционным силам. Наблюдается рост национальных, вернее, националистических мотивов. Буржуазия смогла национальные задачи поставить во главу угла, а компартии не ведут необходимой разъяснительной работы. Нам нужно иметь это в виду. Успех будет зависеть от того, насколько удачно мы свяжем интернациональные и национальные задачи. Это относится и к внешней, и к внутренней политике. Налицо явная недооценка и науки, и практики международного рабочего движения. Следует изучать его специально, партия должна знать, что происходит в рабочем движении, какие там развиваются процессы. Почему, например, в ряде компартий сокращается рабочая прослойка.

Андропов был явно не удовлетворен работой Международного отдела ЦК и его куратора – секретаря ЦК Б.Н. Пономарева».

Да, не стал Андропов Петром Великим, куда уж! Чуть-чуть усилил шевеления престарелого брежневского Политбюро, вот и все. Сделал замечание дряхлому Секретарю ЦК по международным делам Пономареву, да ему уже под восемьдесят стукнуло, из них более двадцати лет просидел он в своем кресле! На пенсию бы его отправить с почетом, а всевластный Андропов только осторожные намеки высказывал.

И еще. Брежнев любил издавать свои сочинения, несколько томов его речей и выступлений напекли, горы бумаги извели. Никто, разумеется, их в руки не брал, но начальственные кабинетные полки они украшали до поры. Что же Андропов? А ничего, продолжил ту же «линию»: к томам Брежнева, Суслова и прочих добавил свои. Лишь он стал Генсеком, Издательство политической литературы поспешило выпустить в 1983 году его «Избранные речи и статьи». В пухлом фолианте, который, как и другие подобные «труды» советских лидеров, не был никогда распродан, есть доклад «Ленинизм – наука и искусство революционного творчества». Пожалуй, центральное место материала выражает фраза: «Наша политика – политика классовая по своим принципам и по своим целям».

Свежая, оригинальная мысль, ничего не скажешь. Самому «автору» она была известна еще по рыбинскому техникуму… И вот – не хватило сил удержаться от такой насквозь уж нелепой и только раздражавшей людей формы подражания Ленину и Сталину. У тех, мол, были Собрания сочинений, и у нас пусть тоже будут… Нет, никак не надо преувеличивать «интеллигентность» Андропова, как сейчас это делают Бовин и Бурлацкий. Впрочем, они «интеллигенты» примерно такие же, как их покойный начальник…

Конечно, Андропов, хоть и сам был, что называется, «дитя застоя», с этим самым застоем пытался хоть как-то бороться. Но усилия эти были мелкими, а результаты получались совсем уж убогими. В поздние брежневские времена вся страна, как оспой, покрылась бесчисленными бюстами Ленина. Мастерили их из дешевенького гипса и водружали в сквериках по всем градам и весям обширной страны. К ним иногда по праздникам сгоняли детишек с красными галстуками. В итоге эта никчемная мера только плодила анекдоты о Ленине (отменный фольклор, кстати, ныне внимательно изучаемый). И в этом мелком случае, как и с пресловутой «Малой землей», ни у кого и нигде не хватило духу вслух сказать хотя бы осторожное «против»…

Андропов решился хоть тут что-то предпринять. В апреле 1983 года он внес на Политбюро проект решения, звучащего предельно осторожно, хоть и все поняли: «Об устранении излишеств в расходовании государственных и общественных средств на строительство мемориальных сооружений». В документе прямо говорилось: « Запретить в 1983—1985 годах строительство новых и продолжение строительства начатых мемориальных музеев, монументов, обелисков, памятников, за исключением бронзовых бюстов лиц по указам Президиума Верховного Совета СССР, а также недорогих памятников погибшим в Отечественной войне».

Разумеется, члены Политбюро предложение своего Генерального секретаря одобрили единогласно. А дальше что? А ничего. Количество «памятников» Ильичу никак не сократилось, да вряд ли и дошло это высочайшее распоряжение до местных властей. Однако гораздо важнее другое: коллеги Андропова по Политбюро вскоре открыто показали, что чихать они хотели на тонкие инициативы своего Генсека. И вот по предложению Гришина, поддержанному Черненко, Тихоновым, Горбачевым, Громыко, Романовым, другими членами Политбюро, в начале декабря 1983 года приняли постановление «О сооружении памятника Ленину на Октябрьской площади в Москве», хотя в столице уже было несколько десятков монументов первому вождю. Строить и возводить памятники оказалось значительно легче, чем обеспечить людей элементарным снабжением. Ведь уже давно колоритной приметой Москвы (тем более других городов) стали бесконечные очереди в магазинах практически за всем, начиная от «жигулевского» и кончая – что поражало иностранцев! – ювелирными изделиями.

Разумеется, количество памятников Ленину, в столице ли они возводились или на перекрестках проселочных дорог, никакого влияния на идейную жизнь страны оказать не могли. А идеологическая линия Андропова выразиться в отчетливом виде так и не смогла – с одной стороны, по его осторожности, ставшей второй натурой, а с другой – просто по малому времени, отпущенному ему судьбой. Однако твердо продолжалось одно: явное и настойчивое преследование деятелей того направления, деятелей которого бывший шеф КГБ, а потом Генсек именовал «русистами».

Писатель Виктор Петелин вспомнил недавно те времена. Его, одного из деятелей «Молодой гвардии» в прошлом, в 1982 году грубо обругали в одном либеральном издании. Он пишет: «Мне казалось, что вскоре появится ответ на эту «дикую» выходку редакции журнала, поместившей столь безответственную рецензию. Но ничего подобного не произошло, напротив, широко покатился слушок об этой рецензии, некоторые с удовольствием ее читали, «смаковали», предчувствуя близкое крушение партийной карьеры писателя, который открыто и настойчиво утверждал в своих сочинениях свою любовь к России, ко всему русскому. В «цедээловских» кругах потирали ручки от удовольствия: сначала «свергли» Сергея Николаевича Семанова, потом обвинили во всех «смертных» грехах Михаила Петровича Лобанова за его статью «Освобождение», потом «Литературная газета» напечатала заушательскую статью «Разрушение жанра», или Кое-что об исторической прозе» (21 сентября 1983 года) о романе Олега Михайлова «Ермолов», теперь вот подобрались и к Виктору Петелину. Кто следующий?! Поговаривали в связи с этим, что с приходом Андропова на вершину власти он дал указание составить списки всех русских патриотов, и списки эти называли «черными».

Да, так оно и было при Юрии Владимировиче. Бывшего редактора многомиллионной «Комсомолки» Ганичева запихнули во второстепенное издание и держали там на коротком поводке. Бородин и Осипов по-прежнему коротали время в лагерях и ссылках. Меня три года держали без работы и не разрешали публиковаться, зато «наружка» ходила за мной внимательнее, нежели за иным империалистическим агентом. Но именно тогда, в феврале 1983 года, я написал «в никуда» одно сочинение, посвященное началу деятельности Андропова. Теперь, двадцать лет спустя, воспроизвожу его, не изменив ни слова. Уже тогда я дал копии его нескольким лицам, они могут подтвердить подлинность в случае необходимости.

ВНИМАНИЕ: СТАРТ!

С незапамятных времен политики задумываются о природе государственной власти. Разнообразные ответы тут многочисленны и достаточно хорошо известны. В общем современная социальная наука считает, что сильная власть опирается на господствующие социальные группы в конкретном устройстве каждого общества. В современных обществах этот очевидный факт особенно тщательно припрятывается в своекорыстных целях правящей верхушки. В США, как настаивают апологеты, власть утверждается волею «большинства народа», выраженной через президентские и всякие иные выборы (в этом свято уверено и само пресловутое «большинство»). Смехотворность этого пропагандистского тезиса слишком очевидна для всякого объективного наблюдателя, все тут ясно.

В СССР считалось до последнего времени, что в русской революции победил рабочий класс, который и установил «диктатуру пролетариата». Удивительно, что в такую смешную байку долго верили (и не только в СССР), хотя с действительной историей это не имеет ни малейшего сходства. Неужели путиловские и сормовские рабочие возглавляли Реввоенсовет и ВЧК, Совнарком и Петросовет, Наркомпрос и т.д. до бесконечности?! Как раз именно русские индустриальные рабочие оказались в наихудшем положении среди всех других трудящихся слоев страны уже в первые же годы своей «диктатуры», получив помимо голода и нищеты еще и крепостное право с прививкой казарменной дисциплины; то-то две трети промышленного пролетариата разбежалось со своих предприятий кто куда смог!

Не будем касаться сложного вопроса о природе происхождения Советской власти, цель этих кратких заметок – сугубая политическая современность. Так вот современная теория, называющая себя по старинке «марксистско-ленинской», никак по существу не отвечает на вопрос о природе государственной власти в СССР. Все тут смутно и уклончиво: «диктатуры пролетариата» вроде бы нет, а есть «общенародное государство», которое состоит из двух классов и странной «прослойки» (интеллигенции то есть), причем «рабочий класс» занимает, как сейчас осторожно выражаются, «ведущее» положение в обществе. Обнаженная глупость этой «теории» столь явна, что в нее не верят даже студенты, сдающие экзамены по марксизму, как и их доценты.

Для того чтобы правильно оценить современность, следует ясно очертить те крупнейшие общественные силы, которые действуют более или менее компактно в СССР, имеют отчетливые социальные признаки и могут по-разному относиться к политике правящей верхушки страны в тот или иной период ее деятельности. Особенностью СССР является, по существу, единоличное (фактически – неограниченное) правление и полное отсутствие всякого механизма наследственной передачи власти: из четырех правителей страны трое умерли в своей постели, один был мирно свергнут, но всякий раз после этих событий начиналась борьба за власть, исход которой всегда оставался неясен и труднопредсказуем. В эти промежуточные эпохи советские общественные Силы особенно четко выявлялись. Каковы же они?

В СССР изначально, с 20-х годов, сложилось пять крупнейших Сил, воздействие которых на Власть сказывалось не по-западному, т.е. конституционно, а по-российски – мистически: Партия (партийный аппарат высшего и среднего звена), Армия, Госбезопасность, интеллигенция и молчаливый народ. Влияние всех этих Сил в послесталинское время распределялось в той примерно последовательности, в какой они выстроены. Разумеется, никаких числовых выкладок привести тут невозможно – никаких данных такого рода нет ни в СССР, ни на Западе, да и вряд ли подобные, столь свойственные России полумистические ипостаси можно положить на модный язык современной технократической науки. Утверждаем лишь, что наличие и действия этих Сил отчетливо сознаются политическими практиками в СССР, хотя по большей части подспудно или инстинктивно. Тем не менее все пять Сил очень четко очерчены и строго разграничены. Они консервативны, как все устойчивое, и мало перемешиваются меж собой (в послесталинское время). Объединяет их общая верхушка. Власть, где ипостаси, напротив, легко меняются: известный Шелепин в разное время возглавлял молодежь, КГБ и профсоюзы, пока не упокоился в недрах третьестепенного ведомства. Но такие (нередкие) скачки существуют, как правило, только на самом высшем уровне.

Безусловным лидером всей пяти Сил является Партия – так было даже тогда, когда по мановению Сталина ее терзала Госбезопасность в 1937 году (заметим, что в ту пору саму Госбезопасность не менее потрепали). Армия в СССР обычно стоит в стороне от текущей политической борьбы, но как огромная глыба нависает над Кремлем, и на нее очень и очень косятся все без исключения действующие лица. В новейшее время Армия дважды сыграла решающую роль: в июле 53-го, когда три генерала скрутили руки кровавому Берии, и в июне 57-го, когда Хрущев сверг сталинистское большинство в Президиуме ЦК; не вполне ясное, но несомненное влияние оказала Армия в переходное время октября 64-го и ноября 82-го. Госбезопасность всегда играла громадную роль для утверждения правящей группы и важную роль – в борьбе группировок за Власть. На авансцену политики она вышла лишь в краткий промежуток, после смерти Сталина, и была основательно распущена за авантюризм своих главарей; влияние Госбезопасти восстановилось в значительном объеме лишь в последние годы брежневского правления. До сих пор никак не были представлены персонально в верхушке Власти Интеллигенция и Народ, но это не значит, что влияние их равно нулю. Отнюдь. Интеллигенция, столь разгромленная при Ленине и столь послушная при Сталине, уже подняла голову при Хрущеве и сделалась влиятельной Силой при Брежневе. Такие опорные штабы Интеллигенции, как Академия наук или Союз писателей, весьма существенно влияют ныне на Власть. Правда, Интеллигенция не едина, в последние годы в ее верхах наблюдается ожесточенная междоусобица, однако в целом равнодействующую этой Силы можно провести.

Вопреки обратному мнению на Западе следует определенно утверждать, что молчаливый Народ вовсе не является статистом на советской политической сцене, что можно понять только из мистики русской истории и следствия ее – нынешней советской современности. Для кого-то станет новостью, но утверждаем, что советский народ, трудящиеся оказывают на Власть гораздо большее влияние, чем их собратья в Англии или Америке. Да, советский народ не бастует и его профессиональные организации – наполовину липа, да, все это так. Но известно, что масонские правители Англии и Америки совершенно не боятся забастовок, а их шумные профсоюзы строго контролируются (или даже управляются) теми же масонами. Рабочее движение на современном Западе – такая же игра для «быдла», как и президентские выборы, сегодня всем истинно образованным людям в России это стало слишком уж очевидным. Но в СССР Власть, не сотрясаемая строго дозированными взрывами «рабочего движения», тем не менее чутко прислушивается к Народу. (Госбезопасность, например, издавна собирает сплетни, слухи и даже докладывает об этом Власти.) Подобное происходит потому, что Власть очень боится народного недовольства, тем паче взрыва, и это понятно: у нас народное движение (если возникнет) не будет регулироваться ручными и подставными «рабочими партиями». Известно, что при малейшей заварушке в каком-нибудь цехе вся местная власть, до обкома включительно, буквально встает на дыбы от страха, сообщает об этом в ЦК и всячески пытается утишить обстановку. Нет, значение Народа в политическом устройстве СССР нельзя недооценивать.

Крепость положения правителя (Хрущев) или правящей труппы при номинальном правителе (Брежнев) определялась степенью поддержки каждой из этих пяти Сил. Хрущева в конце концов возненавидела Партия: отчасти за неумеренное поношение Сталина, а более всего – за зуд преобразований, истеричных и непродуманных, которые в итоге стали угрожать самому существующему порядку. Армия – тоже, прежде всего за погром 60-го года, за Жукова, за память Сталина. Госбезопасность – тоже, ибо при Хрущеве их ведомство было унижено и обессилено. Интеллигенция в ту пору была сплошь либеральной и поначалу Хрущева поддерживала, но грубость и глупость хрущевского вмешательства в культуру, нелепая «борьба с абстракционизмом» вызвали тут в последние годы его правления резкую враждебность. Народ ценил Хрущева за отмену сталинского крепостного права, но был очень недоволен начавшимися перебоями с продовольствием, нелепыми скачками в хозяйствовании, резней скота и проч. Итак, к концу своего правления Хрущев проигрывал со счетом 5:0. Отсюда и его закономерный личный итог и плохая память о нем.

Группа Брежнева вела себя гораздо осмотрительнее. Партия в общем оказывала ей поддержку, ибо тут постоянно прибавлялись большие материальные блага по закону, а еще больше – беззаконно, получив право на воровство, возможность открыто сажать детей на сладкие места, передавать нажитое по наследству, пользоваться разными западными благами и т.д. Армия тоже поддерживала, ибо несмотря на непопулярную там линию «разрядки», бюджет Вооруженных сил всегда был безграничен и бесконтролен (в отличие от хрущевского времени). Госбезопасность была «за», ибо получила тоже немалые блага, а кроме того – возможность спокойного существования, о чем не было и речи при Сталине и не вполне безмятежно было при Хрущеве. Сложнее обстояло дело с Интеллигенцией: при Брежневе она раскололась на две неравные и враждующие меж собой группы – либерально-еврейскую и русскую (названия эти отчасти условны, ибо немало чистокровных русских, женатых на русских же женах, – в группе первой, а во второй есть также люди самых разных наций). Более влиятельная и многочисленная группа либерально-еврейской интеллигенции в общем и целом во все времена поддерживала Брежнева (не без оговорок, особенно за слабость «разрядки» внутри страны). Малочисленная, но набиравшая силу русская группа все более и более резко выступала «против», уже совсем открыто в последние годы. Народ безусловно был «против», ибо никаких популярных идей, кроме пресловутой и надоевшей всем «борьбы за мир», режим Брежнева не выдвинул, а вакханалия воровства, наглого чиновничьего обогащения и упадка общественной нравственности стали слишком уже нестерпимы. Итак, к концу жизни Брежнева его группа все же вела игру со счетом 3,5:1,5 – вполне убедительный результат в политическом соревновании. Вот почему Брежнев умер спокойно и спокойно же был похоронен.

Таков был, выражаясь спортивным жаргоном, финиш двух последних правлений в СССР. Финиш разбирать и оценивать сравнительно легко, более или менее виден весь пройденный путь.

Ну, а старт? Угадать исход и будущие перспективы старта – вопрос очень трудный, как и всякий правильный прогноз в любой области, в политике же – особенно. Для лучшего понимания современности обратимся к опыту советского прошлого. Поистине беспримерный старт взял с первого дня революционного соревнования Ленин; отсутствуя 11 лет в России, едва осмотревшись после возвращения из мирной Швейцарии, он громыхнул Апрельскими тезисами так, что потряс не только многочисленных противников, но и весь небольшой круг соратников. Зато его будущие сторонники сразу услыхали желанный призыв и увидели высоко вздернутое знамя. Дальнейшее известно. Сталин начинал относительно осторожно и терпеливо, но в несколько кратких лет расшвырял, как хоккеист высшего класса, всех остальных наследников Ленина, одним из которых (и что бы ни говорили потом – не самым популярным из них) был он сам. Взяв старт вроде бы с малой скоростью, но сразу и вовремя подставив ножку соперникам, он повел гонку в одиночестве. Все случившееся потом тоже хорошо известно.

Следует признать, что блистательный старт Хрущева совершенно недооценивается общественностью – как нашей, так и зарубежной. Через четыре месяца после смерти Сталина именно он, без основательной даже поддержки, сокрушил всесильного палача Берию, по сути правившего от имени слабого и безыдейного Маленкова. Через шесть месяцев после смерти Сталина Хрущев выдвинул сентябрьскую программу подъема народного хозяйства, особенно на селе, а в ту пору там проживало более половины населения страны. Старт Брежнева был очень осторожным и осмотрительным, отчасти даже вялым, в этом просматривалась будущая слабость, нерешительность и вторичность политической линии его окружения во все времена его номинального царствования. Тем не менее следует признать, что старт его был вполне успешный и сулил хорошие результаты. Через пять месяцев после свержения Хрущева устами Брежнева была зачитана мартовская программа умеренных преобразований, исключавших хрущевское метание по крайностям и лихорадку социально-экономической жизни. Определенную популярность режим Брежнева приобрел также в широких слоях Партии, Армии, Госбезопасности и Народа, когда он умерил грубое и просто глупое поношение Сталина, которое сделалось хрущевской мозолью на языке, в последние для него времена. Как видно, в благоприятном в целом старте брежневской группы содержались и зародыши того политического оппортунизма, то отсутствие решительных и сильных идей и средств, которые лишь по счастливой случайности не привели эту группу к полному краху в последние годы этого подставного кагана с густыми бровями.

Режим Андропова принял очень плохое и непопулярное наследство: хозяйственный упадок, растущий общественный распад, почти полный застой гражданской идейной жизни, а как следствие – отсутствие общественно-значимых предложений на ближайшее будущее. Все это внешне не бросающиеся в глаза, но очень опасные для Власти явления. Более того, уже через несколько первых месяцев (всегда очень важных, а в политике особенно!) режим Андропова выявил две существенные слабости. Первая изначальна – это отсутствие биографии у лидера великой державы. Кто его родители? учителя? сверстники? Какой он нации? Неизвестно, а это немаловажный вопрос в многонациональной стране. Каково происхождение? Неизвестно, но уместно вспомнить, что наша официальная идеология – сугубо классовая. Где он был, что делал, чем занимался в юношеские и молодые годы? У Ленина, Сталина, Хрущева, даже у слабенького Брежнева тут все по официальной версии было более или менее очевидно (у Брежнева не говорилось, правда, о жене и семье). Чуть ли не полвзрослой жизни Андропов провел начальником КГБ, крайне непопулярного органа; о его работе тут невозможно составить ни «Краткой биографии», ни «Великого десятилетия», ни «Малой земли», ибо даже в советской стране, ко многому привыкшей, никак уж нельзя славословить подслушивание, подглядывание и вербовку сексотов.

Вторая сразу обнаружившаяся слабость режима Андропова – полное отсутствие каких-либо положительных и популярных в обществе идей. В первые недели возникли ожидания: уж он-то знает про все безобразия… уж он-то наведет порядок… Но гора родила мышь. Ожидаемое широчайшими слоями тружеников «наведение порядка» обернулось пресловутым «укреплением дисциплины», т.е. жесткими и чисто внешне стеснительными мерами против низшего слоя рабочих, служащих, интеллигентов. Проворовавшиеся начальники не были вытащены на публичный суд, даже Шибаев, Медунов и Кабалоев, обнаглевшие хапуги, снятые еще при Брежневе. Проводятся облавы в магазинах и сберкассах, задерживаются несчастные женщины, убежавшие за необходимыми покупками из бессмысленных своих контор, где они мучаются от вынужденного безделья. Мера эта, кстати, является настолько вопиющим нарушением закона, что даже замордованные советские юристы подали записку в ЦК по этому поводу. Ожидаемое «наведение порядка» выглядит так: не бессмысленные учреждения закрывают, а заставляют людей высиживать в бессмысленных учреждениях – вот реальность «укрепления трудовой дисциплины»!

Какое же будущее ожидает режим Андропова в отношении всех пяти советских общественных сил?

Партия получила при Брежневе две приятных и невиданных ранее привилегии: право на воровство и право на безделье. При Сталине и Хрущеве ничего подобного не было, но Сталин возмещал напряжение громадными победами (подлинными или считавшимися таковыми) и наделял Партию щедрыми победными трофеями. Хрущев же никаких побед не одержал – отсюда и отношение к нему этой решающей Силы. Режим Андропова в целях простейшего чувства самосохранения должен будет хоть как-то утишить вакханалию воровства и прибавить хоть чисто внешнего делового напряжения; а чем он это восполнит, какими победами или успехами?..

Армия есть замкнутая и самодовлеющая социальная структура, она охотно согласится на продолжение сущего, но при одном лишь непременном условии: чтобы не урезали долю ее потребностей в бюджете, экономике и т.д., хотя доля эта является неимоверной и все время растет. Режим Брежнева шел на все уступки Армии, махнув рукой на всякую целесообразность (хотя бы даже чисто военную); сможет ли режим Андропова при нынешних хозяйственных затруднениях держаться того же курса?..

Госбезопасность за брежневское время не могла не накопить в своих верхах изрядное количество глубоко упрятанных грехов, ведь именно ей пришлось обслуживать воровские и валютные потребности брежневских присных; отчасти это обнаружилось публично в странной кончине Цвигуна. Кроме того, Госбезопасность связана с Андроповым и его режимом личными династическими узами. Это означает, что всякая мало-мальски серьезная чистка, проведенная «извне», как уже бывало в нашей истории, может обнаружить там весьма основательные прегрешения по отношению именно к тем принципам, незыблемость которых следовало бы как раз оберегать. Значит, нынешнее руководство Госбезопасности будет поддерживать преемственность режимов Брежнева – Андропова особенно преданно. Отсюда и ожидаемое многими ужесточение политики этой Силы.

Интеллигенция либерально-еврейского толка восприняла приход к власти режима Андропова с удовлетворением – хотя бы как «наименьшего зла», ибо в Москве хорошо известна личная дружба нового вождя с Арбатовым и Бовиным. Однако эта группа интеллигенции давно и чрезвычайно настойчиво требует проведения широкой «разрядки» как вовне, так и внутри страны, – оправдаются ли ее надежды в ближайшее время? Ведь зажим в идеологической жизни для широких кругов этой части интеллигенции был труднопереносим уже в брежневские времена, долго ли может она выжидать еще, даже при очевидной дружбе Андропова с Бовиным?.. По отношению к русской части интеллигенции режим Андропова заявил сразу и недвусмысленно, причем очень резко: в декабре 82-го года Секретариат ЦК принял жесткое постановление в адрес скромного провинциального журнала, где выступил известный русский писатель Лобанов. В своей статье он критиковал слащавую и лживую советскую литературу о коллективизации, показал жуткую трагедию русского крестьянства начала 30-х годов. Казалось бы, провозгласив жалкую «продовольственную программу» (и при острой нехватке этого самого продовольствия в Поволжье, Донбассе, на Урале и т.д., и т.п.), следовало бы осторожнее обходится с суждениями об истоках сельскохозяйственного разорения страны, – вдруг партийное руководство принимает резкое решение с административными выводами, которого не бывало в брежневские времена! Совершенно очевидно, что в русской части интеллигенции этот идеологический дебют режима Андропова не может вызвать никакого сочувствия.

Народу давно уже обрыднул косноязычный и полоумный Брежнев, но в особенности – воровство, взяточничество и беззастенчивое лихоимство его присных и дальних. Народ ждет наведения порядка прежде всего сверху , как это бывало в нашем государстве при всех популярных правителях. Подчеркнем, что ждут этого отнюдь не только русские, ибо преступность властей особенно вопиюща в азиатских окраинах страны. Многонациональный советский народ ждет от режима Андропова жесткой борьбы с пьянством, нравственным разложением, беззаконием – всего тут не пересчитать. Пока Народ получил только указание не опаздывать на работу и в рабочее время не стоять в долгих очередях по магазинам. Ясно, что от этих жестких мер в стране не прибудет ни одного гвоздя и ни одного огурца.

Итак, можно сделать объективный и осторожный вывод, что свой старт режим Андропова начинает примерно при ничейном счете.

Плохой старт!

* * *

Текст данный является сравнительно редким для андроповской поры: люди не решались выражать свои мысли и тем паче политические оценки в виде отработанных записей, это было очевидно опасно. Но у меня тогда кипело на душе, внешние стеснения давали «праздность вольную, подругу размышленья» – редкая привилегия в наше деловое время! И скажу по твердому убеждению, уже сегодняшнему, тогдашние оценки кажутся мне в целом верными. Как и вычленение главнейших общественных Сил в Советском государстве на протяжении всего его существования.

…Меж тем физическое и нервное напряжение, резко возросшее с осени 1982 года, не могли пагубно не сказаться на без того неважном здоровье Андропова. Так и произошло, причем достаточно скоро. О том у нас опять-таки имеется точный и осведомленный свидетель – доктор Чазов. Он рассказал, что поистине неустойчивая обстановка «сложилась в стране летом 1983 года в связи с болезнью Ю.В. Андропова. Прогрессирующее заболевание почек, которое нам удавалось компенсировать более 16 лет, привело, как мы и ожидали, к прекращению функции почек и развитию хронической почечной недостаточности. Мы вынуждены были перейти на проведение гемодиализа – периодическое очищение крови от шлаков, которые почти не выводились из организма. В «кремлевской» больнице в Кунцеве, называвшейся Центральной клинической больницей, были оборудованы специальная палата и операционная для проведения этой процедуры. Дважды в неделю Андропов приезжал для проведения гемодиализа. Ситуация была непредсказуемой во всех отношениях.

Получив власть, Андропов, создавший в принципе новую всесильную и всезнающую систему КГБ и знающий в связи с этим истинное состояние страны, начал проводить политику, которую поддерживало большинство населения.

В то же время существовала политическая группировка, формировавшаяся вокруг К.У. Черненко, которая почему-то считала, что власть по праву должна была принадлежать им. Вот почему они пристально следили за состоянием здоровья Андропова. Не меньшее внимание этому вопросу уделяли секретные службы различных стран, которых интересовал вопрос стабильности нового руководства.

Андропов говорил мне, что с этой целью пытаются использовать любые сведения о нем – от официальных фотографий и киносъемок до рассказов встречающихся с ним лиц о его речи, походке, внешнем виде».

Тяжелая и действительно напряженная обстановка царила тогда в кремлевских верхах, не возразишь тут Чазову. Но характерно, что Андропов, с каждым днем теряющий силы и здоровье, неумолимо цепляется за власть! Простейшая мысль – уйти на покой, подлечиться в спокойной обстановке среди близких ему людей, забыть про кипящие вокруг него интриги, это даже не возникает в его сознании. Причем в отличие, скажем, от Берии или того же Щелокова за Андроповым не числилось по советским законам и обычаям никаких особенных прегрешений. Все – для партии и народа… Судорожное цепляние за власть есть некий характерный советский феномен, который еще предстоит объективно исследовать и оценить.

А далее вокруг больного Андропова стали происходить совсем уж поразительные явления. Летом того же года в Москву прибыл консультант из Соединенных Штатов Америки, профессор Нью-Йоркского госпиталя Альберт Рубин (фамилия чисто еврейская, распространенная в англосаксонских странах). Чазов, всю жизнь свою в столице тесно связанный с «органами», делает особую оговорку: «Ни один из визитов А. Рубина в Москву (второй состоялся в январе 1984 года) не стал предметом обсуждения в прессе или каких-то разговоров и дискуссий в американских кругах. А. Рубин сохранил полную конфиденциальность полученных данных, хотя и подвергался искушению сделать своеобразную рекламу на участии в лечении Андропова».

Чазов либо и в самом деле был простоват, либо уж очень наивно хитрит. Пригласить для серьезнейшего освидетельствования главы Советской империи, многолетнего шефа советских спецслужб… иностранца?! американца?! Нет, тут и в самом деле нечто необычное. Вспомним соответствующие примеры из советской истории. Да, к тяжелобольному Ленину в 1922 году приглашали профессоров из Германии. Но была же тогда совсем иная обстановка в мире! Москва не была столицей сверхдержавы, ведущей опаснейшее противостояние с другой половиной мира, да и нравы тогда были куда гуманнее, не разрослись тогда полномочия и возможности спецслужб. Про Сталина и говорить нечего, он во многом был совершенно особый человек. Хрущев проблем со здоровьем не имел, но и консультациями иностранцев не пользовался даже в отставке. Брежнев тоже. Но тут… И Чазов пытается нас убедить, что профессор Нью-Йоркского госпиталя Рубин «сохранил полную конфиденциальность полученных данных». В это трудновато поверить. От Госдепартамента США сохранил, где ему выписывали выездную визу в «империю зла»? От ЦРУ? И любопытно ведь, что до сих пор за океаном никаких подробностей о том медицинском вояже во враждебную Москву ничего не рассказали.

«Тайна сия глубока есть»…

Ничего утешительного о состоянии здоровья Андропова американский профессор сказать своим советским коллегам не смог, но к общему мнению пришли. Теперь с Чазова, как с лечащего врача, скатился небывалый груз не только медицинской, но и политической ответственности.

«Диагноз и принципы лечения Андропова были предельно ясны. Подагра, которой он страдал несколько десятилетий, привела к полной деструкции обеих почек и полному прекращению их функции. Андропов, его окружение, в основном руководство КГБ, ставили вопрос о возможной пересадке почек. По мнению советских специалистов, это было невозможно и нецелесообразно, а учитывая состояние Андропова, выраженные атеросклеротические изменения сосудов, и опасно. Вот почему первый вопрос, который был поставлен перед А. Рубиным, был вопрос о возможности пересадки почек. Причем окружение Андропова просило, чтобы консультация проходила без участия советских специалистов, которые, по их мнению, могли оказывать определенное «психологическое», «коллегиальное» давление на А. Рубина в оценке состояния и рекомендациях методов лечения. Я понимал, что эта просьба исходит от Андропова, и просил А. Рубина быть предельно откровенным и беспристрастным. Мне понравилось, как он держался во время консультации – общительный, вежливый, очень пунктуальный и в то же время с чувством достоинства, присущим специалистам высокого уровня. Он полностью подтвердил правильность тактики лечения, избранной советскими специалистами, и отверг возможность пересадки почек».

Андропову, пораженному неизлечимыми недугами, оставалось жить полгода. Улучшения здоровья, даже временного, уже не наступило. Но именно в самом начале осени ему пришлось быть втянутым в грандиозный международный скандал, который стал самым громким и, к несчастью, печальным эпизодом его короткого пребывания у власти.

…В ночь на 1 сентября в советское воздушное пространство над полуостровом Камчатка вторгся иностранный самолет. Несмотря на многократные предупреждения, предусмотренные в таких случаях международными соглашениями, он на все поданные ему сигналы не отвечал. Все средства ПВО были приведены в боевую готовность, самолеты-перехватчики подняты в воздух. Понятно почему: именно там находились основные базы атомных подводных лодок Тихоокеанского флота, основной ударной силы нашего ракетно-ядерного щита. Было о чем тревожиться.

Меж тем самолет продолжал полет теперь уже над Сахалином, это был американский громадный лайнер «Боинг-747» (до сих пор самая крупная летательная машина в мире), но ведь никто не знал, был ли он гражданским или военным. На выходе из нашего воздушного пространства на западном берегу острова Сахалин самолет-перехватчик выпустил две ракеты класса «воздух-воздух», пилот доложил на командный пункт: «Цель поражена». Обломки огромного самолета рухнули в море. Вскоре выяснилось, что это был пассажирский лайнер Южнокорейской авиакомпании с 269 членами экипажа и пассажирами на борту, совершавший рейс из Аляски в Сеул. Среди погибших оказался и один американский сенатор. А вот командир воздушного корабля, кореец, был, как скоро промелькнуло в печати, полковником спецслужб… Только вот неизвестно, чьих именно.

Кто непосредственно принимал решение о сбитии самолета, до сих пор точно не известно, но в любом случае Андропов по конституции был Верховным главнокомандующим наших Вооруженных сил…

Ему официально доложили о случившемся утром 1 сентября, когда он проводил очередное заседание Политбюро, как оказалось – последнее в своей жизни, которой вскоре суждено было оборваться. Как всегда, рассматривалось множество вопросов: о созыве в ноябре очередного пленума ЦК и сессии Верховного Совета, о производстве самоходных колесных шасси и цветных телевизоров новых моделей, о мерах по обеспечению роста производительности труда, социально-демографическом обследовании населения, о торговле между СССР и Египтом, помощи Афганистану, о докладчике на торжественном заседании, посвященном 66-й годовщине Октябрьской революции, и многие другие вопросы.

Накануне заседания к Андропову подошел Устинов и сказал:

– Самолет сбит. Оказался не американским, а южнокорейским и притом – гражданским… Все выясним и доложим подробнее.

– Хорошо. Но мне докладывали, что над Камчаткой был самолет-разведчик… Я сегодня после заседания Политбюро улетаю в Крым… Нужно отдохнуть и подлечиться. А с самолетом – разберитесь.

Инциденту с южнокорейским «Боингом» Андропов не придал вначале особого значения. Сколько мы сбили американских самолетов-нарушителей и на Востоке, и на Балтике, над Баренцевом морем, и в Армении, даже под Свердловском… Десятки. Немало и наших воздушных кораблей бесследно исчезло в самых разных точках земного шара.

Вечером того же дня Андропов в очень плохом самочувствии улетел в Крым. Перед отъездом он позвонил Черненко, который в качестве неофициального второго секретаря оставался «на хозяйстве», то есть вел заседания Политбюро и Секретариата, и «попросил» завтра же созвать членов Политбюро и представителей необходимых ведомств для рассмотрения «самолетного дела» и принятия необходимых решений.

2 сентября члены Политбюро Черненко К.У., Горбачев М.С., Гришин В.В., Громыко А.А., Романов Г.В., Тихонов Н.А., Устинов Д.Ф., Воротников В.И., Демичев П.Н., Долгих В.И., Кузнецов В.В., Соломенцев М.С., Зимянин М.В., Капитонов И.В., Рыжков Н.И., а также приглашенные председатель КГБ Чебриков, начальник Генерального штаба Огарков и замминистра иностранных дел Корниенко собрались утром в зале заседаний. «Правда» уже обнародовала первое сообщение об инциденте:

«В ночь с 31 августа на 1 сентября с.г. самолет неустановленной принадлежности вошел в воздушное пространство СССР над полуостровом Камчатка, а затем вторично нарушил воздушное пространство над островом Сахалин… Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе его на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря». Ничего не говорилось об уничтожении самолета и числе жертв. Сообщение было в высшей степени туманным и содержало поразительно странное умолчание, что самолет-то сбит! По нормам международного права мы вполне могли так поступить в интересах защиты безопасности своих воздушных границ. Дряблая половинчатость заявления была явным выражением дряхлой слабости Андропова и его сотоварищей по партийному ареопагу. Это отчетливо видно из протокола заседания Политбюро, состоявшегося на следующий день.

« Устинов. Вопрос состоит в том, как лучше сообщить о наших выстрелах.

Другими словами: как оправдаться и переложить вину целиком на другую сторону.

Громыко. Отрицать то, что наш самолет стрелял, нельзя.

Чебриков. …Американцы признают, что самолет был обстрелян на нашей, советской территории, а затем упал в океан в наших водах. Фактически это произошло в нейтральных водах. У нас сейчас там действуют корабли и один самолет… Нами подобран ряд вещей. Глубина моря там около 80—100 метров.

Громыко. Значит, «черный ящик» из самолета они поднять могут, и мы тоже.

Тихонов. Ясно, что рано или поздно они полезут за останками самолета.

Долгих. А если полезут, то получат данные о том, что самолет сбит.

Горбачев. Зафиксировали ли они боевой выстрел?

Чебриков. Нет, не зафиксировали. Но я еще раз хочу подчеркнуть, что наши действия были совершенно законными…

Тихонов. Если мы поступили правильно, законно, то надо прямо сказать о том, что мы сбили этот самолет.

Громыко. Мы должны сказать, что выстрелы были произведены. Это надо сказать прямо, чтобы не позволить противнику бросать нам обвинения в обмане.

Гришин. Прежде всего я хочу подчеркнуть, что нам надо прямо заявить, что самолет сбит… одновременно необходимо жестко выступать против всякого рода антисоветских провокаций.

Горбачев, Прежде всего хочу сказать о том, что я уверен, что наши действия были правомерными… Нам надо четко показать в наших заявлениях, что это было грубое нарушение международных конвенций. Отмалчиваться сейчас нельзя, надо занимать наступательную позицию. Подтверждая существующую уже версию, надо ее развить…».

Заметим попутно, что несмотря на вялость произносимых на заседании Политбюро слов и узость понимания событий все присутствовавшие были твердыми государственниками и никаких сомнений в необходимости защиты интересов безопасности страны не имели. Даже жалкий по натуре Горбачев всем охотно поддакивал. И представить себе тогда было немыслимо, что через восемь лет он позволит Ельцину развалить великий Советский Союз и оголить его рубежи!.. Однако политиками все они были слабыми и не имевшими стратегических целей, включая и заболевшего Андропова. Его неукротимый карьеризм и тайная опора на либеральных полуевреев стратегией все же назвать никак нельзя. А вялая тактика в «самолетном деле» вызвала мировой скандал, который умело разыграли враги нашей страны.

Начался неописуемый вой, как на государственном уровне, так и всевозможными подразделениями «демократической общественности». Нас выпроводили из многих международных организаций, пытались поставить вопрос в ООН, у советских посольств проходили демонстрации – и так до бесконечности. При этом совершенно замалчивался простой вопрос: как же начиненный новейшей электроникой «Боинг» тысячу километров летел над нашей землей и внезапно ослеп и оглох? ИКАО (всемирное объединение авиаторов) заявило, что хоть и нарушил самолет наше воздушное пространство, но нечаянно, мол, как можно его сбивать… А как можно летать над ядерными базами чужой страны и при этом с помощью спутников записывать сигналы радаров?..

Есть косвенные данные, что больной Андропов очень переживал происходившее. Он-то отлично знал, что произошла наглая провокация американских спецслужб (причем вполне возможно – без разрешения политического руководства страны). Но он не нашел средств для отпора пропагандистской кампании, его сотоварищи по Политбюро к тому были еще менее способны, а личные помощники били только на устройство русофобских и просионистских делишек.

Однако все рано или поздно выходит наружу. В самом конце 1992-го и в начале 1993 года российская администрация по указанию Президента Б. Ельцина передала в ИКАО практически все материалы и документы по делу о гибели корейского самолета. Были переданы международным экспертам копии всех записей из «черных ящиков», а также копии всех переговоров между командными пунктами на Дальнем Востоке в ночь с 31 августа на 1 сентября. Летом 1993 года ИКАО официально объявила, что эта организация снимает все те обвинения с Советского Союза и России, которые выдвигались рейгановской администрацией. Советский Союз больше не обвиняется в том, что его ПВО и ВВС сознательно сбили пассажирский самолет, совершив тем самым жестокий и варварский акт. В документе ИКАО, в частности, говорилось: «3.12. Летный экипаж КАЛ-007 не выполнил надлежащих навигационных процедур, которые обеспечивают выдерживание воздушным судном заданной линии пути в течение всего полета… 3.32. Командование ПВО СССР сделало вывод, что КАЛ-007 является разведывательным воздушным судном РС-135 США перед тем, как оно отдало приказ о его уничтожении». В заключении ИКАО нет вывода о преднамеренности нарушения «Боингом-747» советского воздушного пространства, но это уже сугубо на совести американских спецслужб, которые скрыли и елико возможно будут скрывать свое преступление. Но Юрий Владимирович уже не узнал об этом…

Андропов упорно боролся за жизнь с физическими своими недугами. Но не переставал он и бороться против своих политических соперников, хотя после быстрого падения Щелокова ни одного серьезного в истинном смысле слова конкурента у него в Кремле и даже вокруг него уже не оставалось. Природная подозрительность и долговременный чекистский опыт приучили его к повышенному чувству самосохранения. Ради власти он пренебрегал всем. Дочь разошлась с мужем-актером, потом снова с ним сошлась, родила ребенка, часто болела… Сын сильно попивал, неважно было у него в семье… Ничего не могло отвлечь Юрия Владимировича от главной сути всей его жизни. А суть эта исчерпывалась коротким и емким словом ВЛАСТЬ.

Впрочем, и теперь для Андропова все это было уже второстепенным. Главное – укрепить личную власть. Все долгие семьдесят лет кремлевской эпохи, как известно, «кадры решали все». Вот Андропову и предстояло: 1) убрать Гришина; 2) снять Романова; 3) укрепить своего выпестованного любимца Горбачева. Ну, тут дела не охранные, любого из названных лиц простым приказом не уберешь (как Щелокова или Федорчука). Тут Андропов начал обстоятельную и неспешную осаду и добился своего – правда, уже после смерти.

Виктор Васильевич Гришин родом из Подмосковья, то есть по сути коренной москвич, железнодорожник-практик, с 1950 по 1956 год – в аппарате МК, второй секретарь. Затем, после некоторого пребывания во главе профсоюзов, он с июня 1967-го – Первый столицы. То есть этот год был решающим в карьерном рывке его и Андропова (они, кстати, были одногодки). Правда, кандидатом в члены Политбюро Гришин стал раньше – в 1961-м, а членом – тоже раньше, в апреле 1971-го (Андропов, напомним, ровно на два года позже). Итак, послужной список у них был схожий (с некоторым преимуществом у москвича), но главное – из Лубянки еще никто не переходил в Генсеки, а у столичного градоначальника такой прецедент уже был – Хрущев (то, что он глупо распорядился властью, – его вина).

У Гришина было мощное «хозяйство» – столица, даже учетные карточки членов КПСС Брежнева и Андропова лежали в сейфах Московского горкома. Понятно, что это чисто обрядовая сторона дела, но большевики со сталинских времен были приучены ко внешнему соблюдению обрядности. (Не раз, бывая на различных «партийно-хозяйственных активах», слыхал я веселую и гласно произносимую шутку, когда председателем избирали главу местного исполкома: «Вся власть Советам!» Опытные карьеристы отлично понимали, какая «власть» имеется у «советов», но ленинские заветы свято чтили.)

Но дело не в шутках. Аппарат Московского горкома и тридцать с лишком его райкомов были одним из основных поставщиков партийно-государственных кадров. Начальник районного КГБ Москвы никогда не смог стать хотя бы директором крупного столичного завода, а вот первый секретарь партии запросто становился замом союзного министра или шел на соответствующий пост в аппарат ЦК. То же отмечалось и в идеологии: директора киностудий и театров, ректоры институтов, руководители крупнейших издательств, Московское (не Центральное) радио и телевидение – о, это была целая духовная империя, все оставалось прерогативой Старой площади, а не Лубянки.

Гришин был человек осмотрительный, берег и хорошо расставлял кадры, твердо признавал верховенство Леонида Ильича и был с ним в наилучших отношениях. В идеологию строго не лез: либеральничает театр на Таганке – на то есть министр культуры, славянофильствует «Молодая гвардия» – на то есть отдел пропаганды ЦК КПСС или уж, на худой конец, – ЦК ВЛКСМ.

Обходительный и благодушный человек, хорошо знавший свое аппаратное дело, он пользовался большим авторитетом у партийного «актива» столицы, его указаний и советов охотно слушались.

В номенклатурно-аппаратном соревновании проиграл бы Юрий Владимирович Виктору Васильевичу как пить дать, но… у последнего нашлись трещинки, а уж туда поспешили запустить щупальца с Лубянки…

И было куда. Вокруг Гришина в последние годы управления столицей, и в особенности в его окружении, столпилась группа хапуг. Шло это снизу, с торговли. Торговая мафия стала в Москве почти официальной. (Уж позволю себе еще один мемуар: осенью восьмидесятого года состоялся бенефис М. Плисецкой, довелось мне там тоже побывать, кстати сидя позади генерала Бобкова, но не в этом дело. Смотрю и поражаюсь: сидит Александров-Агентов со своей еврейской супругой, ряд четвертый партера, на восьмом – Тяжельников с супругой, на 14-м – одинокий, как всегда, молчаливый Шауро, но главное – во втором ряду партера оборачивается в зал простоватая дама лет под шестьдесят, одетая дорого, но безвкусно: это была директор гастронома, что стоит против дома, где официально проживали тогда Брежнев, Андропов, Щелоков.)

Увы, Гришин и его окружение не сумели удержаться от соблазнов, благо они были так легко доступны. Началось, как водится, с семьи. Дочь Виктора Васильевича уже в тридцать лет стала доктором наук и заведующей крупнейшей кафедрой МГУ (притом успев дважды выйти замуж и дважды родить, да еще проделать за рубежом пластическую операцию). Брат ее (он чуть постарше) тоже к тридцати годам стал доктором, профессором и директором престижного института и за это же время обучился водить «мерседес». Дураку ясно, что «даром» такие сверхбыстрые успехи не делаются. А раз так, то вокруг руководящей семьи возникают разного рода прилипалы, и понятно, какого они свойства и происхождения.

Отметим, что дети Андропова (а что они способные и хорошо образованные, я знаю лично) подобных рывков не делали. Игорь занимал скромный пост в системе МИДа, по заграницам не мотался. Ира вообще была рядовым редактором и карьеры не делала. Правда, муж ее был скромный актер театра на Таганке, так что либеральное воздействие на нее шло, но в проявлениях заметно это не было. Кажется, оба они не имели машин, даже советских. В семье была иная трагедия: их мать, вторая жена Андропова, тяжело заболела в Венгрии, там ее лечили и, к несчастью, приучили к наркотикам, от пагубного пристрастия к которым она так и не смогла избавиться. Но и это не вносило в дом никаких дурных связей.

Скромный по природе и воспитанию, Гришин в конце карьеры начал чуть-чуть злоупотреблять. Не строил он вилл, как в Форосе, не скупал землю в Калифорнии и не содержал предприятий за рубежом – надо полагать, и в мыслях такого не имел. Но… стал принимать подарки. Занялись этим столичные торговцы во главе с их главным «хозяином» Трегубовым. И тут опять не могу отвлечься от колоритных воспоминаний, уж больно они выразительны, но это, право же, в последний раз.

…Осенью 80-го вернулся на работу в Москву известный журналист, долго-долго служивший на Западе. По этому поводу был созван в «Арагви» представительный мальчишник, на кромке длинного стола примостился и я (с виновником торжества мы когда-то вместе учились). Все шло как обычно, однако особо блистал тамада – представительный мужчина средних лет, отлично одетый. Зная, в общем-то, почти всю приглашенную пишущую братию, его я как раз не знал и обратился вскоре к соседу за разъяснениями. С изумлением услышал, что это был… директор Елисеевского магазина Соколов. Но дальше – больше. Когда встали из-за стола гости, то вереница солидных персон с визитными карточками в руках выстроилась отнюдь не к виновнику торжества, а к Соколову.

Обаятельный и дельный плут Соколов стал снабженцем гришинского семейства. Естественно, что люди Андропова этот персонаж взяли под зоркое наблюдение. Нетрудно было выявить и всю дальнейшую воровскую сеть. Замыкалась она вовсе не на Трегубове, а на Московском Первом. А тут еще партсекретари и шефы исполкомов (не все, надо полагать) начали тоже взимать свою мзду. Совершенно распоясался и «мэр» столицы – грубиян и хапуга В. Промыслов (правда, злые языки по Москве сплетничали, что управляет-то, по сути, столичным городом его помощник Шуб, земляк «мэра» и родственник его жены).

Словом, чекисты эту простоватую воровскую малину выследили, а потом «раскололи» очень легко, когда к началу 1983-го Андропов стал полновластным хозяином в стране. Соколова взяли первым, быстро осудили и даже расстреляли (шушукались по Москве, что на следствии он держался заносчиво и перечислил слишком много влиятельных персон). Затем ничего уже не стоило взять Трегубова и кучу его людей (правда, никого больше не расстреляли).

Гришин был опытный администратор и понимал, куда гнет нынешний Генсек. В июне 1983-го состоялся актив творческой интеллигенции Москвы. Хорошо известно, что «ораторы» – подготовленные, разумеется, загодя – не должны были поминать имя Андропова. Так и произошло, только актриса А. Степанова (еврейка, одна из вдов писателя А. Фадеева) назвала его в положительном смысле, но… оторвавшись от врученного ей текста. Единственное и весьма характерное исключение.

Через несколько дней по московскому телеканалу прошла передача о Красной Пресне, в докладе первого секретаря райкома Козырева-Даля имя Андропова тоже не упоминалось. Ясно, что это было не случайно, а в переводе на партийный лексикон означало: столичная организация КПСС не очень-то доверяет новому Генсеку. Андропову подобное пришлось проглотить.

Так-то оно так, но лубянская задача была выполнена – Гришин скомпрометирован, его кадры тоже. Проживи Андропов еще чуть-чуть, московского Первого убрали бы с треском. И еще: когда Ельцин пришел править Москвой, он устроил массовый разгон столичных кадров (которых лично не знал и знать не мог), но подглядывал, видимо, в «заделы» КГБ, сотворенные еще при Андропове.

С простоватым ленинградским судостроителем обошлись совсем просто. Летом 1983 года Андропов его «повысил», перевел из Ленинграда в Москву, поручив ему опекать в ЦК «оборонку». Говорили, что в подчинении его оказалось непосредственно 26 человек, а всей гигантской проблемы он, существо невеликих способностей, быстро охватить не мог. И его убрали запросто, когда к власти пришел воспитанник Андропова и его духовный наследник М. Горбачев (считают специалисты, что снять Романова в Ленинграде, где у него была мощная опора внизу, было бы неизмеримо труднее).

А теперь о «воспитаннике» и «наследнике». Тема эта самая сложная в нашем повествовании, ибо задача тайной полиции взрывать мосты, а не строить их.

Карьера Горбачева гладкая, как лед для фигурного катания. Она хорошо известна, не будем на это отвлекаться. Только скажем об одном маленьком обстоятельстве юности. Будущий Генсек, Президент и избранник Андропова несколько месяцев побывал… на оккупированной территории. С таким жутким клеймом в сталинское время никак невозможно было поступить в МГУ, да еще на юридический факультет, где готовили кадры для МГБ, МВД и Прокуратуры. Но молодой Миша поработал трактористом в родном Ставрополье, а главное – стал кандидатом в члены КПСС. Как у него все это легко и просто получилось, пусть он и расскажет. Когда-нибудь. Ну, скажем, переехав на виллу в Калифорнию, которую ему «подарили» для его так называемого «фонда»…

Андропов всегда лечился в Кисловодске, Сочи он избегал (отчасти, надо полагать, от глубокой неприязни к кремлевским коллегам, а в Крым отправился в конце жизни только вследствие тяжелой болезни). Весь обширный курорт Минеральных Вод входил в Ставропольский край, а с 1970-го возглавлял его Михаил Сергеевич. По долгу службы он обязан был встречать и провожать Андропова, а по приглашению столичного босса – и навещать его. Дело длилось не один год, о чем уже говорилось ранее.

Андропов был умен, а Горбачев хитер и услужлив, они легко сошлись (при покровительстве старшего, конечно). Андроповский план вырисовывается очень просто: у него есть молодой конкурент – Романов и одногодок Гришин, оба имеют за собой громадной силы партийные организации, чьи кадры разбросаны в Центре и по всему Союзу. Следовательно, нужно подставить молодого «кадра», ну, моложе Романова, по крайней мере. Что же, «кадр» есть, огромный сельскохозяйственный край, к тому же наследник М. Суслова и его любимец, а у обоих были близкие отношения. Генсек хотел двинуть на пост скончавшегося Секретаря ЦК Ф. Кулакова своего любимца Сережу Медунова, но Суслов и Андропов дружно сыграли против Брежнева. Видимо, оба члена ПБ сошлись. Горбачев становится сперва с 1973-го Секретарем ЦК по сельскому хозяйству (огромные заслуги его там известны), а в марте 1985-го – Генеральным.

Ясно, что Андропов без помощи «Кощея» вытащить в Москву его земляка не мог. А вместе они смогли. И вот начинается блистательная карьера Михаила Сергеевича. В апреле 1978-го он приезжает в Ленинград на «вызов» Романова в Москву (ясно, для чего это делалось). Вскоре на сессии Верховного Совета РСФСР именно он выдвигает Воротникова вместо Соломенцева. Далее: орден городу Кургану вручал Горбачев. В июле 1983-го в Москву приехал старый друг Андропова Кадар: на пышном приеме на заводе им. Лихачева его сопровождал Горбачев (хотя это не имело никакого отношения к сельскому хозяйству). В августе того же года собрали ветеранов войны и труда, вел встречу Горбачев – какой уж там ветеран! Но все это множилось в прессе и по телевизору, и люди привыкали к Горбачеву.

Почему Горбачев так прилепился к Андропову? Ну, не от обещаний же в Минеральных Водах, не такой человек был Юрий Владимирович. Или, с другой стороны: да, Михаил Сергеевич был подхалим и плут, но ведь шеф КГБ в людях неплохо разбирался. Значит, для чего-то Андропову ставропольский провинциальный секретарь был нужен? Почему? На эти вопросы сегодня нельзя дать точного ответа.

Но тут возникает вопрос, весьма осторожный. Почему органы КГБ так сошлись на Медунове? Или Сочи были хуже Минеральных Вод? Не верится. Более того, андроповские люди ухватили ростовского «первого» Бондаренко, хотя он был простак из простаков. Кобалоев, шеф Северной Осетии? Да, хапуга, но разве он один такой на Северном Кавказе? И ведь «русистов» сознательно натравливали на них, воров, конечно, однако почему-то никого не вытащили из Минеральных Вод? Или там ничего не «брали»? Скажем, Горбачева там открыто именовали «Мишка-пакет», ибо он охотно брал, был жаден всегда, а уж его Раиса Максимовна – тем паче. Значит, Андропову нужен был такой человек. Почему? Вот это и есть тайна. А какова она – никто пока не знает.

Можно лишь предположить, что, подмачивая соседей Горбачева усилиями КГБ, хотели выставить его в наилучшем свете среди кандидатов в члены Политбюро по сельскому хозяйству. Вроде бы сходится так. И добавим, что малейших талантов в сельских делах он не проявил, зато в интриганстве и двурушничестве оказался мастак, каких мало.

Оставим Горбачева, пусть разбираются с ним кто как хочет, а от расплаты за низость свою ему не уйти…

О плохих, даже враждебных отношениях Андропова и Черненко знала, как говорится, «вся Москва». Мне случайно довелось стать свидетелем и даже в какой-то мере объектом проявлений такого рода, причем выполненных явно напоказ.

В августе 1983-го скончался Анатолий Васильевич Никонов, знаменитый когда-то редактор «Молодой гвардии». Доживал он после снятия в скромном журнале «Вокруг света», не выдержал удара, стал попивать и плохо себя чувствовать, скончался, не дожив до шестидесяти лет. Его хорошо знали и любили в русских журналистских и литературных кругах, на похороны собралось множество народа.

Естественно, пришел и я, находившийся тогда на глубине своей опалы. Многие из старых знакомых кланялись лишь издали, а иные вообще не узнавали (мы стояли рядом с М. Лобановым, подошел А. Софронов, говорит: «Здравствуй, Миша!»; меня же в упор не видит, а ведь не раз печатался у него, были в добрых отношениях, дом посещал…). Вижу, стоит в группе людей Иван Петрович Кириченко, давний работник ЦК КПСС, а в последние годы – основной помощник Черненко, фигура! С покойным они были давние товарищи, но и со мной он находился в относительно близких отношениях, я не раз посещал его на службе, разговоры вели весьма откровенные. После моей «истории» я ему, естественно, не звонил, хотя до этого часто в его кабинете в подъезде № 1-а даже рисковал относить ему «самиздат»…

Мы поклонились издали, потом он вдруг подходит ко мне сам, на виду у всех отводит в сторону, расспрашивает о делах, нарочно не отпускает. Более того, еду с ним в черной машине на кладбище, а после похорон он даже подвозит меня домой. И опять говорили откровенно.

Все на это обратили внимание, а потом долго судачили. Вывод был один: раз я «крестник» Андропова, то публичное внимание ко мне со стороны ближайшего сотрудника Черненко было весьма показательным.

Иван Петрович ненадолго пережил своего шефа. После его кончины он некоторое время был замзавом Общим отделом ЦК КПСС. Я тогда вышел из опалы, и мы по-прежнему встречались в его новом кабинете. Я был на его похоронах. Проходили они очень скромно…

Покойный Иван Петрович был хорошо известен всей столичной пишущей братии, ибо во второй половине шестидесятых занимал в отделе пропаганды должность заведующего сектором журналов. Тогда этот пост был сугубо на виду! Так вот, вся Москва знала, что Кириченко занимает сугубо прорусскую линию. Яковлев показательно выгнал его из аппарата ЦК – всего лишь заместителем в номенклатурную, но второстепенную газету «Советская культура». Став Секретарем ЦК, Черненко взял его в помощники. В этой должности мы постоянно поддерживали с ним довольно-таки доверительные отношения. Разумеется, говорил я, а он спрашивал или больше помалкивал, но поступок его был по тем временам в высшей степени необычным. Мир праху его.

Закончим данную главу еще одним необычным документом. Первая моя собственная «записка для себя» о начале правления Андропова уже приводилась. Ровно год спустя, находясь в том же Переделкино, я в одиночестве составил другую такую же «записку для памяти». Оказалось, что она словно бы подводила итог его недолгому царствованию, ибо уже 9 февраля 1983 года он скончался в больнице.

Документ этот интересен тем, что носит непосредственный отпечаток той эпохи, глухой и суровой. Мало кто тогда отваживался на составление таких сочинений – даже для сверхузкого круга. Мы убеждены, взгляд на события двадцатилетней давности, так сказать, «изнутри», из той эпохи, представит несомненный интерес для читателей.

ИТОГИ ПРОМЕЖУТОЧНОГО ФИНИША

Все области народной жизни в Советском Союзе к исходу правления Брежнева были приведены в столь плачевное состояние, что перед новым руководителем встали чрезвычайные и неотложные задачи. Выбор положительных изменений казался широк и многообещающ, но важнейшими все же казались три направления:

– осторожные преобразования в промышленности, где со сталинских времен не проводилось никаких серьезных изменений (хрущевские истерические выверты – не в счет, они были вскоре отменены); тут видятся два пути: либо в сторону рыночной экономики, либо – к строгой и последовательной централизации, оба направления имеют свои преимущества и своих сторонников, важно главное – надо что-то делать, откладывать нельзя, хозяйство громадной страны идет к застою;

– решительные и крутые изменения в сельском хозяйстве и мелкотоварном производстве вообще, тут плохое положение давно сделалось нормой; совершенно очевидно, что казарменно-безответственная система земледелия и торговли требует немедленных перемен, как срочная и временная мера необходимо нечто вроде ограниченного нэпа;

– коренное оздоровление социальной жизни: беспощадная борьба со злоупотреблениями во всех областях, укрепление семьи и беспощадное пресечение пьянства, резкое повышение гласности во всех областях жизни, расширение роли Советов и прочих общественных организаций.

Нет сомнений, что положительное продвижение по всем этим трем главнейшим направлениям было бы с восторгом встречено всем советским народом, создало бы новому руководству тот прочный авторитет и доверие, которого не могли даже отчасти добиться ни Хрущев, ни Брежнев.

Ныне пошел второй год полной и безраздельной власти Андропова. То, что это была именно полная и бесконтрольная власть, можно доказать по тому (1) пошлому славословию, которое окружает имя Андропова, а также по (2) отсутствию хоть каких-либо намеков на различие мнений в верхах. За всю историю Советского государства народ приучен, что безудержное восхваление правителя имеет место лишь тогда, когда он всевластен. И еще: в периоды междуцарствий (борьба за власть в середине 20-х и 50-х годов, первое время правления Брежнева) даже по скупым сведениям нашей печати отчетливо можно было выявить разные точки зрения разных людей и сил. Ничего даже отдаленно похожего на это не заметно с середины ноября 1982 года.

Итак, какие же направления оказались заметны в политике Андропова?

Главное, чем захотел возвысить свой авторитет Андропов, стала, как и было при Брежневе, внешняя политика, то есть пресловутая «разрядка». Все было поставлено на эту карту: добиться «мира» и объявить Андропова спасителем человечества, повторить, стало быть, то, чего так и не удалось добиться Брежневу (с теми же, кстати, помощниками и советниками – Александровым-Агентовым, Арбатовым, Бовиным, Загладиным, Замятиным и прочими связанными с еврейством лицами). Тут началась крупная игра в поддавки с Западом; срочно соорудили газопровод Сибирь—Европа, чтобы качать сырье западным капиталистам. Громоздкое это строительство превратило в пустыню громадные пространства страны, но было завершено до срока, в отличие от долгого ковыряния на БАМе или Саяно-Шушенской ГЭС, где пока еще конца не видно. Замышляется такое же соглашение о поставках из Сибири сжиженного угля. СССР превращается (и превратился уже отчасти) в сырьевой придаток западной экономики, становится чем-то вроде Кувейта или Нигерии. На Запад же идут продаваемые по дешевке золото и лес, руды, нефть и необработанные алмазы – ценнейшее и невосполнимое богатство наших недр.

В начале нынешнего года на первой полосе «Правды» появилась восторженная заметка из Франции, как в двух каких-то городках появился сибирский газ. Понять их радость можно, но сколько крупных и малых городов нашей родной страны еще не имеют газоснабжения?..

Уступчивость Западу принимала порой совсем уж чрезмерный характер: из той же Франции не так давно выставили полторы сотни наших граждан с нехорошими обвинениями, тамошняя печать подняла громкой и оскорбительный шум. В подобных обстоятельствах полагалось бы выслать примерно такое же число французов, ибо они занимаются в Москве тем же, чем наши в Париже, так и поступают обычно в дипломатическом обиходе. Но в Москве на сей раз проявили совершенно не свойственную ей кротость и молча стерпели. Пример Парижа оказался заразителен, наших представителей поперли еще кое-откуда – в ответ то же кроткое молчание. Кого-то, значит, заботило главное: только бы не повредить «разрядке»!

Андропов пошел в «разрядке» очень далеко, гораздо дальше, чем это предполагалось при Брежневе: вывод и уничтожение наших ракет из европейской части страны. Начались сложные и не известные общественности переговоры, в ходе которых к исходу 1983 года дело вроде бы клонилось к благополучному концу. Тогда Андропова увенчали бы званием спасителя человечества, но… все окончилось пшиком. Советские и американские «профаны» не поняли тонких усилий «премудрых». Наши сшибли ночью пассажирский самолет, а те среди бела дня вторглись в убогую Гренаду. А дальше произошло то, что известно всем читателям газет.

Примечательно, что, несмотря на все старания в пользу «разрядки», в годовщину правления Андропова Советский Союз оказался в глубочайшей международной изоляции, такого не наблюдалось с последних лет Сталина. Западные страны ныне целиком против нас, а те простодушные обалдуи, которые протестуют против американских ракет, большинства своих народов, к нашему сожалению, не представляют. В «третьем мире» ожидали вывода наших войск из несчастного Афганистана – не дождались. Андропов, в сущности говоря, оказался «невыездным» в самом пошлом значении этого советского выражения, то есть за год с лишком он никуда не смог поехать и никого не сумел принять, в Москву заявились при нем только бедные финны, глубоко от нас зависимые.

Не лучше складывается развитие и в социалистическом лагере, Венгрия давно уже стала второй Югославией, растут связи с Западом (и задолженность ему) в других странах. В Польше напряжение вроде бы спало, но именно «вроде бы»: страна в распаде, и на исходе минувшего года нам пришлось уплатить за нее западным банкирам миллиарды срочных долгов; не решен больной вопрос, волнующий польское общество, а именно – о наказании воров шайки Герека. Всем полякам известно, что запрет тут исходит из Москвы. Понятно, почему: варшавские воры были тесно связаны с ворами московскими. Завсектором Польши из международного отдела ЦК был переведен заместителем председателя Госкино, а ведь говорили люди знающие, что ему возили подарки из Польши целыми эшелонами.

К исходу номинального правления Брежнева многонациональный советский народ прямо-таки стонал от лихоимства воров, взяточников и прочих начальственных и полуначальственных хапуг. «Наводите же порядок!» – этот молчаливый народный стон был уж слишком силен, чтобы его долго можно было «не замечать». Начальные жесты Андропова в этой части породили у народа надежду. Выражалось это в двух словах: «укрепление дисциплины». Ясно, что тут ожидался публичный суд над Медуновым и Кобалоевым, уже снятыми к тому времени, а потом такие же суды над сотнями иных медуновых, провинциальных и столичных. Короче говоря, народ и партия ожидали широкой чистки брежневских темных заповедников, открытой критики, направленной на оздоровление нашего трудового общественного строя, укрепления народной нравственности.

И что же?

Всем теперь ясно, «что»… На Кубани забрали под стражу сотни воров и воришек, но сам-то главный вор и разоритель края тихо помер в Москве. Со многих милицейских чинов сорвали погоны, но Щелоков-то никакого наказания не понес. Даже сынок его, уличенный в грязных мошенничествах, отделался тем, что сдал иностранную машину и квартиру размером со стадион, и ничего, работает в советской печати, воспитывает, так сказать, злодей. На одном совещании в Москве в декабре 1983 года Федорчуку задали вопрос о судьбе Щелокова, ответ: он остался в партии и получает генеральскую пенсию… Правда, супруга его как-то странно скончалась. Примеров можно более не приводить, любой гражданин назовет множество их, тыча пальцем вокруг себя. Настораживает другое: суровость наказаний для относительно мелких хапуг и полная неприкосновенность хапуг высокопоставленных.

Недавно вот приговорили к расстрелу директора Елисеевского магазина. Ясно, что обнаглевший ворюга достоин строгого наказания, но все же людей он не убивал, малолетних не насиловал, так что мера возмездия выглядит похожей на месть. Ладно, закон наш допускает такое, но в ходе суда выяснилось, что он давал крупные взятки начальникам из торготдела Моссовета. Но те-то гораздо вреднее для общества, чем бывший завмаг; спрашивается: если того приговорили к смертной казни, то с этими как надлежит поступать по той же строгости закона?!

Вот тут-то и начинается самое странное. Оказалось вскоре, что начальники московской торговли брали взятки со многих завмагов (некоторые уже посажены). Что же, высшие руководители столицы годами не догадывались об этом? Скажем, столичный «мэр» – дурак и хам Промыслов? Но в столице очень многие знают, что Промыслов – вор из воров, что всеми делами Моссовета управляет его жена-еврейка (очень любит лечиться за границей) и ее родственник – его помощник, что определенные граждане за мзду (или иные услуги) запросто получают квартиры в столице, что Промыслов выполнял воровские поручения Брежнева, его Виктории и их Гали. Яснее ясного, что поганый «мэр» имел свою долю от завмагов, и немалую. И совсем уж нехороший вопрос: ну, а товарищ Гришин? Известно, что он очень хлопотал за елисеевского завмага, но тот слишком уж увяз, и вытянуть его не удалось. Кстати, семейство Гришина не менее примечательно, чем семейство Брежнева. Супруга его того же, говорят, происхождения, что и Виктория. Дочурка (она очень талантлива) в 30 лет стала доктором наук и зав. крупнейшей кафедрой МГУ, а при этом успела дважды выйти замуж и родить двух детей да еще сделать в Париже пластическую операцию; москвичи и гости столицы могли наслаждаться ее портретом на выставке картин Шилова – этого самого дорогостоящего ныне портретиста. А братец ее, чуть постарше, давно доктор, профессор и директор (он тоже очень талантлив), да к тому же успел обучиться ездить на «мерседесе». Словом, семейство Гришиных столь же заслуживало бы внимания по части «укрепления дисциплины», как и Промыслов, но…

Во что же упирается это самое «но»? Вопрос немаловажный. Бытует мнение, и оно усиленно распространяется всеми сторонниками «премудрых» среди «профанов», что Андропову якобы «мешают» проводить чистку, а то бы он… Кто мешает, неясно, никто же не воспрепятствовал ему заменить провинциала Федорчука своим ставленником Чебриковым, а ведь пост главы госбезопасности в наших условиях – не шутка, это вопрос куда как поважнее судьбы какого-нибудь проворовавшегося «мэра». Так же не «мешали» перекачивать нефть и газ буржуям, принимать и осуществлять вредительский план затопления Русского Севера, стать «президентом» вопреки решению ЦК 1964 года о запрещении занимать два поста и т.д. до бесконечности, а вот бороться с ворами бедному Андропову, видите ли, запрещают… Все это сказки для простачков.

Намек обнаружился давно, еще в странном деле по магазинам «Океан», когда ушлые дельцы переправляли ценности за рубеж, условно говоря – в швейцарские банки. Дело было очень темное, несчастного заместителя Минрыбпрома Рытова расстреляли, судебный процесс раздробили на части и замяли. Но… известно становится постепенно, что вклады за рубежом имеют и кое-кто еще, никакого отношения к продаже икры не имеющие. Точных сведений тут, разумеется, нет, нельзя потому и назвать имена, даже предположительно, но неужели не ясно, что людям, имеющим в СССР миллионы, тут их просто-напросто некуда девать? Квартиру любовнице, машину невестке? Тьфу, ерунда, о которой даже не стоит толковать. Так куда же?

Ясно, куда. «Туда». Туда, где банки не опекаются народным контролем, туда, где работают в советских представительствах сыновья, внуки и зятья «премудрых», туда, куда после торжества «разрядки» можно будет проехаться и самому «вкладчику», чтобы насладиться наконец пахучими прелестями Парижа или Лас-Вегаса.

Когда Хрущев начал кричать о злоупотреблениях при Сталине, о гибели множества невинных людей, то главнейшей, решающей слабостью этой его линии было то, что он никак не мог ответить на простейший вопрос: ну, а вы-то сами где были? Хрущев злился, ругался, бросался в крайности, но от этого только углублялась его слабость. Смелый и решительный деятель, он так и не нашел в себе мужества сказать: да, и мы тоже виноваты, давайте же теперь вместе… Говорят, Андропов очень скромен в быту, его семья вроде бы тоже. Очень хорошо, особенно в сравнении с вороватым «маршалом», но это все же мелочь, когда речь идет о политическом деятеле, а уж о главе громадной державы – тем более. Так вот: что же, Андропов и Чебриков не ведали о том, как Галина Леонидовна собирала бриллианты, как Медунов превратил Сочи в воровской притон, как Щелоков собирал картинные галереи, что «мэр» столицы – вор и многое другое, чего мы, рядовые граждане, не знаем и знать не можем? Не доносили им обо всем этом сотрудники КГБ, явные и секретные? Ну, теперь-то, ясное дело, во всем виноват покойный Брежнев! Но почему же Андропов не выступил в свое время где следовало, не ушел на пенсию, не повел себя с ленинской, так сказать, принципиальностью?

На все эти вопросы ему нечего ответить. Вот почему столь непоследовательно боролся Хрущев против наследия Ягоды и Берии, вот почему так вял и нерешителен Андропов в борьбе с приобретателями и валютчиками.

Нет сомнений, что воровская шайка, сложившаяся вокруг Брежнева в верхушке общества, непосредственно связана с пресловутой «разрядкой», то есть – прямо скажем – буржуазным образом быта и мышления. Вот суть. В стране и за рубежом хорошо знали покойного брежневского приближенного Иноземцева Николая Николаевича (в девичестве – Николая Израилевича), одного из серых кардиналов теневого (и подлинного!) московского руководства. Но не все знают, что последним земным деянием Иноземцева было… возвращение им в казну 16 тысяч рублей в возмещение ворованных материалов для постройки подмосковной виллы. Конечно, эти жалкие тысячи для людей порядка Иноземцева – пустяк, мелочь; важно, однако, что пришлось ему еще при жизни опозориться, уворованную мелочь вернуть.

Тут напрашивается примечательный вывод. Если все эти «иноземцевы-агентовы» имеют много денег (а они имеют), если их сынки и близкие пребывают по большей мере в заграницах, то… Много толкуют в Москве о пресловутом «бриллиантовом деле», которое как-то выплыло через потрясенную Польшу: будто некоторые лица из окружения Брежнева переводили ценности… кое-куда. Как точно известно полякам, туда же прятал свое ворованное золото нечистый Герек. Да, приходится признать, что валютные гешефты тесно повязаны с «разрядкой».

Прямым следствием брежневского разложения является кошмарное распространение в стране пьянства, а также ряда сопутствующих ему обстоятельств: плохой работе на производстве, тунеядству, распаду семейных устоев, упадку народной нравственности, росту преступности среди несовершеннолетних. Утверждают некоторые, что пьют в основном русские (украинцы, белорусы), а это, мол, тупое славянское быдло, так им и надо. Если бы! Но всякому патриоту нашего многонационального Отечества очевидно, что пьют, к сожалению, не только «русские». Ужасающий обвал пьянства затронул молдаван и грузин, латышей и армян, но особенно – непьющие ранее народы нашего мусульманского Востока. Более того, среди этих народов развивается наркомания, когда-то бытовавшая там, но с приходом советской власти резко приостановленная. Там же, в азиатских районах наблюдается ныне резкое снижение рождаемости, причем в таких пределах, о чем всякому патриоту приходится только сожалеть. Короче, пьянство и его последствия – явление поистине «интернациональное» в нашей стране.

Может ли такое быть секретом для Андропова, вообще для кого-нибудь? Ответ очевиден: не является. Принимаются ли в последние год-два какие-либо меры в этом направлении? Принимаются. Летом 1982 года Зимянин (уже подчинявшийся тогда Андропову) дал прямое указание запретить всем средствам информации борьбу против алкоголизма, причем публично осудил превосходные статьи писателя Дудочкина и профессора Углова на эту тему. Все, кто интересуется, заметили, что с тех пор «борьба с алкоголизмом» в нашей печати и на телевидении почти совсем прекратилась. Более того. В нарушение не отмененного советского закона об ограничении продажи водки теперь этим зельем стали торговать повсюду с утра до вечера. Впервые за 30 лет в стране вдруг снизили цены на водку, новый ее «сорт» (той же сивухи с иной наклейкой) народ тут же окрестил «андроповкой», появилось множество шуток по поводу расшифровки слова «водка», самое остроумное из которых будет приведено в конце этих заметок. Раньше повышение цен на водку глубокомысленно объясняли, что это, дескать, уменьшает пьянство. Теперь не объясняют ничем. Пей, быдло, только не думай ни о чем и не рассуждай.

Советский Союз – общество по традиции сугубо идеологическое. Какие же характерные черты обнаружил Андропов в этой важнейшей у нас области? Начал он с того, что заявил вдруг, что наиболее важны в стране и нуждаются в особой, стало быть, заботе именно «малые нации». Это нечто новое в марксистско-ленинском учении по национальному вопросу. До сих пор в этом учении народы как-то не подразделялись по их численности. Получается вроде, что чукчи или лезгины должны окружаться большей заботой, чем украинцы или узбеки. Но почему? И разве до сих пор малые народности не пользовались у нас – по давней советской традиции – некоторыми привилегиями? Это теоретическое новшество оказалось настолько неловким, что, раз появившись в конце 1982 года, потом нигде ни разу официально не воспроизводилось, хотя цитаты из малочисленных публикаций Андропова появляются чуть ли не каждый день во всех газетах. Весьма характерное суждение, однако; оно стоит внимания…

В июле 1983 года состоялся наконец долгожданный Пленум по идеологии, чего не происходило ровно 20 лет. Материалы Пленума опубликованы скудно, только тексты докладов Черненко и Андропова. Оба состоят из общих слов и призывов, однако если проявить терпение, то в этой монотонной словесности можно кое-что различить. Что же? У Черненко есть слова о «защите социалистического Отечества», о «служении социалистической Родине», отметим, что оба слова написаны с прописной. У Андропова никакого упоминания этих слов нет (хотя бы и с малой буквы), зато есть «особенности переживаемого человечеством исторического периода» (а где же классовый подход?), «единая научно-техническая политика» (что такое?), даже обращение к «другим политикам, более реалистично учитывающим положение» (к каким же, интересно?). Черненко говорил о большом значении русского языка для межнационального общения в СССР, Андропов полностью обошел этот вопрос, хотя перед тем были приняты соответствующие решения и напечатана установочная статья в «Правде». Наконец, Черненко критиковал (очень умеренно) ряд ведомств и учреждений за бездеятельность, в выступлении Андропова критика была в самой общей форме, а никаких конкретных предложений не имелось.

Казалось бы, борьба с воровством и упадком нравственности, если вести ее всерьез, должна сопровождаться общественным движением, открытым и гласным осуждением пороков. Тайная казнь нескольких несчастных завмагов общества не оздоровит. Однако именно при Андропове советская печать утратила всякую боевитость, отдельные вспышки которой проявлялись иногда даже в последние годы Брежнева. Достаточно посмотреть нынешнюю «Правду», эту неописуемо бессодержательную и пустую газету, которая, однако, подает пример всем остальным. Кому-то нужно подавить и загнать в подполье всякую свежую общественную мысль, не допустить разработки мер по врачеванию застарелых и запущенных болезней нашей родины. Во всем этом видится знакомая картина: «Молчать, руки назад!»

Очень жаль, но это все же не политическая линия. Ладно, мы помолчим, дело привычное, мы даже заложим руки за спину, как того требуют, ну а дальше что? Куда поведут наши молчаливые колонны? Никуда не ведут. Никуда. «Разрядка» пока осрамилась, а ничего другого нам, кажется, не могут предложить.

В неясной, пунктирной линии Андропова отчетливо просматривается русофобия в ее самом прямом и очевидном выражении. Разгром провинциальной «Волги», поношение Лобанова, «дело Семанова», обругивание на совещании в ЦК книги В. Белова «Лад», резкое выступление в «Правде» (дважды!) против изучения русской истории и культуры, попытки притеснить Православную церковь, полное изгнание из официального лексикона самого даже слова «русский» – все это (и многое иное) складывается в достаточно красноречивый ряд. К этому же ряду относятся, хоть и с противоположной стороны, следующие факты: возвращение в Москву из Канады оголтелого русофоба Яковлева и его положение ближайшего советника Андропова; появление осенью 1988 года одновременно в «Вопросах литературы» и «Литгазете» руководящей статьи Ю. Лукина, где грубо осуждаются попытки изучать великих русских мыслителей В. Соловьева, Федорова и Флоренского (то, что это указание появилось в газете, многие годы поставляющей кадры для западных антисоветских и русофобских центров, особенно впечатляет); попытка задержать книгу выдающегося русского философа современности Лосева (ее издатели получили строгие взыскания); помилование группы «еврокоммунистов» в институте, которым руководил Иноземцев, а теперь Яковлев, в то время как деятелю русского направления Л. Бородину дали громадный тюремный срок.

Примечательно и то нарочитое внимание, которое Андропов проявляет к советскому еврейству. Первое гласное выступление его в качестве «президента» ознаменовалось публикацией скромного, но выразительного документа: 17 июля был награжден академик Гольданский Виталий Иосифович. Среди тысяч и тысяч награждаемых был избран именно он для первого указа Андропова. Случайность? Возможно. Но вскоре, 8 августа, наградили званием Героя четырех ткачих, одна из них из Биробиджана – Арнаполина Елена Кальмановна. Можно не сомневаться, что это действительно хорошая труженица, но почему из сотен тысяч ткачих (белорусок, узбечек, таджичек, литовок и т.д.) избрали именно ее, да еще в таком малом числе лиц? И разве евреи занимают заметную долю среди работников текстильной промышленности? И зачем было напоминать о липовой «Еврейской автономной области», где «коренные жители» составляют ничтожную долю населения, что вызывает только смех по всей стране – кстати, среди самих евреев в особенности? Не может быть никаких сомнений, что все это было сделано с явным намеком для понимающих. Что ж, намек понят и дал дополнительный отсвет на теоретическое положение о внимании к «малым нациям»…

О жизненном пути Андропова известно очень мало, а все известное – из косвенных источников. Народу и партии не удосужились сообщить даже того, что о всем надоевших космонавтах сообщается с немалыми подробностями. Напомним, что основные вехи биографий Ленина, Сталина, Хрущева и Брежнева народ достаточно хорошо знал еще при их жизни. Жены Хрущева и Брежнева появлялись «в свете», об их детях и зятьях тоже все хорошо знали (каковы уж они были – другой вопрос). С любой точки зрения эта скрытность несколько настораживает. Если уж такой он скромный, зачем ему было брать на себя роль президента, обязывающую к публичности?

Отметим для объективности еще один второстепенный, но любопытный штрих. Западные «голоса» сплошь хвалят Андропова, сочувствуют его «борьбе» с некими «консерваторами», хотя никакие подробности этой «борьбы» почему-то не оглашаются. И еще: об Андропове выступили со скороспелыми сочинениями такие небезызвестные личности, как Авторханов, Рой Медведев и Янов. Оценки, данные ими Андропову, были самые восторженные. Удивительная картина: чеченец, служивший гестапо, а теперь ЦРУ, и два еврея-диссидента вдруг дружно хвалят недавнего начальника Лубянки! «Полна чудес великая природа!»

Андропов оказался явно нелюдим. Он показался было на людях, посетив московский завод, но вел себя угловато, беседовал с людьми неловко. Видимо, это стоило ему такого напряжения, что более он нигде так и не решился публично появиться. В век телевидения политическим деятелям, хочешь не хочешь, приходится показываться на экране. Поначалу показали несколько раз и Андропова. Показали и… перестали. Он оказался удивительно необаятелен даже для советских граждан, куда как не избалованных обаянием своих вождей. На парад и демонстрацию 7 ноября 1983 года Андропов не явился. Это был шок для советского народа! С середины 20-х годов вожди нашей партии и государства всегда стояли на трибунах, даже осенью 41-го. Полуживой Брежнев все же распорядился принести себя на Красную площадь за неделю до кончины. Наконец, состоялся пленум ЦК, где Андропов опять отсутствовал. Неслыханное событие в истории партии! Такого не наблюдалось более 60 лет, с тех пор, когда «завещание» парализованного Ленина зачитали на XII съезде. Но то был все же Ленин. Как бы ни относиться к нему, но он являлся создателем партии и ее признанным вождем, руководителем Октября, теоретиком и партийным публицистом. Ничего даже приблизительно схожего нет у Андропова. Надо обладать огромной уверенностью в своих силах, чтобы так попирать традиции в традиционной стране и при этом по-прежнему получать восхваления на уровне последних брежневских лет. Сказанного довольно. «Вот Он Друг Какой Андропов».