1

Взрослые понять не могли, куда подевался ребенок. Целое расследование устроили, да все без толку, так и не решились назвать виновных. Только если бы дети были виноваты, им бы непременно влетело.

Уж как они только не расспрашивали. То так повернут, то эдак. Только и делали, что без конца искали разные там оплошности да промашки. Все им какие-то зацепки были нужны. Будто и без того улик мало.

А мне-то что. Я и так прекрасно знал, кто в этом замешан.

Шофер. Как пить дать. И не он один.

Еще, например, мистер Болтай — у него правда такая фамилия, — весельчак-учитель из нашей школы. Посадил учеников в автобус, а сам список в школе оставил.

Мой брат, Дэниэл Пиклз, ему уже пять лет стукнуло, а он все вел себя так, что нипочем не скажешь, что он такой здоровенный.

Его друг-невидимка Биффо тоже.

И я, Гарри Пиклз, мне в то лето было девять с хвостиком.

Теперь, когда прошло немного времени и я могу спокойно рассказывать об этом, мне кажется, стоит начать мою историю не с прогулки на автобусе, когда все словно вверх дном перевернулось, а чуть раньше. С того дня, когда тетя Джоан выходила замуж за Отиса, а все кругом твердили, будто это начало чего-то чудесного.

Как сейчас вижу: мама в своем серебристом платье медленно спускается по лестнице.

— Мальчики, что вы тут делаете?

Я колотил Дэниэла, сидя на нем верхом. И чего пристала, будто сама не видит. Я притворился, что ничего не слышу. Пусть другие бегут с поля битвы.

— Уф, — выдохнул Дэниэл.

— Гарри! Что за безобразие! Прекрати сейчас же. Что у вас тут стряслось?

Она всегда так спрашивает, нет чтобы просто взять и растащить нас. Между пальцами на ее ногах белели маленькие комочки ваты, а красные ногти так красиво блестели, что я залюбовался. А Дэн все пыхтел и брыкался, пытаясь освободиться. Вообще-то мне уже немного надоело, поэтому я сказал:

— Он опять за свое, достал уже.

— В чем дело, Дэниэл?

Мой братец шмыгнул и захныкал:

— Гарри не хочет помочь мне найти хомячка…

— Дождетесь вы у меня оба. Возьму и отшлепаю как следует.

Вот врет. Впрочем, и вправду хватит уже.

— Дэн, нам сегодня не до этого. Гарри, почему ты постоянно изводишь брата? А ты, Дэниэл, мог бы и сдачи дать.

Подумай она хоть немного, сама бы поняла, что сморозила глупость.

— Вы только посмотрите, на кого вы похожи!

Да, помялись мы основательно.

— Придется еще раз гладить ваши рубашки.

Она подтолкнула нас к двери на кухню, где стояла гладильная доска, и мы стянули с себя уродские розовые рубашки.

— Хочу пожарником, — пробурчал Дэн.

Тут он был прав на все сто. У нас с Дэном была настоящая форма пожарников, она шуршала во время ходьбы, а серебряные нашивки на рукавах светились в темноте. Даже шлемы настоящие, а не из какого-нибудь пластика. Только вот на свадьбу почему-то обязательно нужно было тащиться в этих дурацких рубашках, цвет в цвет с платьицами подружек невесты.

Мы с Дэном уселись на подоконнике. Я случайно дотронулся пяткой до железного каркаса батареи и тут же отдернул ногу, такая батарея была холодная. Мама водила утюгом между пуговицами, ее черные брови почти сошлись над переносицей, так сосредоточенно она гладила. Она склонилась над гладильной доской, и из глубокого выреза ее платья выглядывали полные круглые груди.

— И запомните, сегодня никаких потасовок, — сказала мама. — Ведите себя прилично.

Тоже мне, ведите себя прилично.

А мама тем временем продолжала:

— У Джоан нет никого, кроме нас. (Это она про то, что у них с Джоан нет родителей.) Вы ведь не хотите испортить Джоан весь праздник?

Нет, мы не хотели. Правда не хотели. Пришлось заключать перемирие.

— Прости меня, Гарри.

— Прости меня, Дэниэл.

Дэн улыбнулся мне. Я сделал вид, будто ничего не заметил.

Мама отставила утюг и сказала:

— Я должна вас кое о чем попросить…

Она накинула рубашку на спину Дэниэла. Тот аж взвизгнул, такая она была горячая.

А я улыбнулся.

Быстренько стащив рубашку, мама встряхнула ее раза два, чтобы остудить. Вот он, мой братец, весь как есть: ни жалоб тебе, ни слез. А мама вновь принялась одевать Дэна.

— Не все гости знают, что Джоан и Отис уже давно живут вместе, так что совсем необязательно, чтобы вы в этот знаменательный день сказали что-нибудь лишнее. Все ясно?

— Ясно, мам, — сказал я.

Это был секрет, а секреты нам нечасто доверяли.

Дэн, возясь с пуговицами, мечтательно произнес:

— Хочу, чтобы Джоан опять жила с нами. И пусть у Отиса снова будет другая девушка.

Мама смерила нас обоих взглядом из серии «ну-как-вы-не-понимаете». Не знаю, но вряд ли Джоан в тот раз из-за этого вернулась; не хочу верить, что Отис мог променять нас на другую женщину.

Мама легонько прикусила губу и снова сделала свое «свадебное» лицо.

— Сегодня для Джоан и Отиса начинается новая замечательная жизнь, так что забудем о прошлом.

Вспоминать не буду, но и забыть не могу.

Дэн соскочил с подоконника, крутанулся, шурша рубахой — ш-ш-шх, — демонстрируя застегнутые пуговицы.

— Молодчина, Дэн! — похвалила мама.

Ну надо же, пуговицы сам застегнул. Подумаешь, мудреная наука.

— А вот был бы у нас телевизор, — начал Дэниэл, — мы бы включили его в розетку, нажали бы кнопочку и…

— Потом, Дэниэл, — беззвучно сказал я.

— Потом, Дэниэл, — громко сказала мама.

Мы с Дэном, сытые, причесанные, наглаженные и даже успевшие подраться, стояли около кухонного окна в лучах солнечного света, когда зашел папа. Красивый такой, и от него липой пахло. И рубашка на нем была вовсе не розового цвета.

Он положил руки нам на плечи.

— Ух, красавцы мои!

Наша тетя Джоан всегда говорила, что у нас с Дэном огромные карие глаза, она их называла «пошли-со-мной-в-постель». А еще у нас длиннющие темные ресницы, прямо как у папы.

— Мальчики не должны быть красивыми. Они должны быть опрятными, — произнес Дэн.

— А вы у меня и красивые, и опрятные, — ответил папа. — Эй, мы уже опаздываем! А ну-ка, давайте быстрее. Уж нам-то обязательно надо быть вовремя.

Церковь, в которой Джоан и Отис должны были венчаться, находилась в самом центре Ноттинг-Хилл, недалеко от нашего дома. Нам нужно было лишь спуститься с крыльца, пройти через сад, повернуть за угол и, поднявшись по церковным ступеням, войти внутрь. На все про все сорок пять секунд, если не ползти как черепахи. Я засекал.

— Палатка! — выдохнул Дэн, как только мы вышли из дома. — Наверное, марсиане прилетели.

— Это шатер, — сказал я и на всякий случай, если этот дурачок не понял, добавил: — В нем будут праздновать свадьбу.

В соседнем саду Молчун Джефри выглянул из-за газеты, кивнул и что-то там пробормотал. «Удачи», наверное, или «хорошо повеселиться» — никогда не поймешь, что он бубнит себе под нос.

Миссис Гомез, мама Себастьяна, вопила в своем саду, что кто-то, и пусть он даже не надеется, что она не знает кто, оставил включенным шланг и устроил из ее любимой клумбы настоящий пруд. Но когда мы проходили мимо, даже она замолчала и присвистнула от восхищения.

— Чудесное платье! — воскликнула мама Себастьяна, а потом повернулась к зарослям кустарника и крикнула: — Учти, я больше разогревать не буду. Можешь оставаться голодным!

Листья чуть шелохнулись, но Себастьян так и не показался. Что ни говори, а маскировался он здорово! А еще он терпеть не мог сидеть дома.

Когда мы поравнялись с нашим укрытием, нас приветствовал Кэл — отдал нам честь палкой, на которую была насажена большая морская раковина.

Папа салютовал ему в ответ.

А мама сказала:

— Вижу, ты снова ее раздобыл, Кэлем.

Я, Кэл и другие мальчишки постарше играли в Повелителя Мух. Только вот однажды отец Милли совсем утратил чувство юмора и отобрал у нас раковину. Милли была у нас поросенком, и мы охотились на нее с самодельными копьями. Впрочем, она и не возражала. Ей и было-то всего два года. Наоборот, она даже помогала нам собирать палки для костра.

— Кэлем, ты случайно не видел Себастьяна? — крикнула мама Сэба.

Кэл даже внимания не обратил на ее слова, сделав вид, что ищет камешки для рогатки. У нас были свои понятия о чести.

Когда мы дошли до угла, мама уронила ключи и нагнулась, чтобы их поднять. А отец взял и ущипнул ее, ну, вы понимаете. А она как повернется да как врежет ему по пальцам.

— Прекрати, Доминик!

Но я-то видел, что ей понравилось. Хорошо, что хоть Кэл возился с одноглазой кошкой и ничего этого не видел.

Ну, про свадьбу-то чего рассказывать? Все они одинаковые. Сначала гости спорили, придет ли Джоан вовремя или опоздает. Пришла. И все, в принципе, шло нормально до тех пор, пока священник не спросил, а нет ли какой причины, по которой молодым нельзя обвенчаться. Вот тут я занервничал. Уж отец-то знал такую причину, даже не одну. Я только надеялся, что он ничего не скажет. А священник все ждал и ждал, будто и сам хотел сказать что-то, да все сомневался. Я даже дышать перестал от волнения, зажмурился и сразу вспомнил, как однажды подслушал родительскую беседу в ванной.

— Не начинай снова, Пэт, — сказал отец.

— Ты сам начал, — прозвенел мамин голос.

— Я только хотел сказать…

Тут он включил кран, и я ничего не мог разобрать. А как только он его выключил, я услышал:

— Ты, надеюсь, понимаешь, как легко такой вот парень может вскружить голову умной женщине?

— Какой — такой?

Папа несколько раз встряхнул флакончик с пеной для бритья. Ответил:

— Красивый, обаятельный, стильный. К тому же еще и боксер.

— А что не в порядке с боксерами?

— А то, что все они тупицы и скоты.

— Да что с тобой, Доминик?

— Со мной? Ай, брось.

— Сам постоянно начинаешь.

Я услышал, как зашуршала папина бритва. Это была опасная бритва. Она досталась папе от дедушки.

— Хорошо, милая! — протянул папа как-то угрожающе. — Ты хотя бы раз видела, чтобы он читал?

Мама промолчала, похоже, она понемногу накалялась, чтобы вот-вот взорваться.

— Надо же, а уж мы с тобой такие культурные! — насмешливо пропела она. — Мне, например, похвастаться нечем. Подумаешь, рубрика в газете «Я и мои дети». Не слишком-то впечатляет.

— Ну зачем ты так, у тебя совсем неплохие статьи. — Голос у отца звучал как-то странно, наверное, брил возле губ и вытянул их дудочкой.

— До Достоевского мне, положим, далеко. А что касается тебя…

— А что со мной такое? Ой, черт!

— Не думаю, что истории болезни можно считать высокоинтеллектуальной литературой.

— Я только хотел сказать…

— Доминик, пожалуйста, не заставляй меня думать, что я вышла замуж за сноба. И расиста.

Отец вздохнул:

— Что ж, может, так и есть. Да, так оно и есть. Ты же знаешь, как я волнуюсь за Джоан.

— Дорогой, — прозвучал мамин голос, — у тебя кровь капает на пол.

Плип. Плип. ПЛЮП!

Только мама может так лихо победить в споре.

И тут Дэн чихнул. Еще бы, столько цветов вокруг! Но он молодец, не растерялся. Вытащил платок и высморкался, в точности как мама учила.

Папа, какие бы причины он ни знал, промолчал, и церемония продолжалась.

Оказалось, что у тети Джоан есть еще одно имя — Мередит. Многие удивились, но только не мы с Дэном — мы слышали на репетиции.

Но стоило мне подумать, что все обошлось, как священник дошел до «любить и оберегать». И Отис, даже сказать стыдно, большой и сильный Отис, который отжимается тридцать раз с Дэном на спине, разревелся, как девчонка. Я чуть не умер от такого позора.

А Дэниэл, вот идиот, протиснулся между ним и Джоан и пожал Отису большой палец. Отис сразу перестал плакать и потрепал Дэна по голове. Тут я пожалел, что сам до этого не додумался.

Дальше все шло по плану. В обморок никто не грохнулся. Кольцо тоже не потеряли. Мы с Дэном были замечательными пажами. Не дрались и даже подружек невесты не толкали.

Правда, я чуть все не испортил, когда Отис и Джоан поклялись холить и лелеять друг друга. Чтобы не рассмеяться, я сжал зубы и стал мысленно перечислять всех игроков моих навсегда любимых «Шпор», включая запасных.

Вы, наверное, знаете, что обычно бывает на подобных приемах. Куриный салат, свадебный пирог — с виду точь-в-точь рождественский, — бесконечные тосты, от которых шея начинает болеть. Но на свадьбе Отиса и Джоан ничего подобного не было. Взрослым подали креветок, которые так и норовили выпрыгнуть из тарелок. Специально для меня мама Отиса приготовила фирменное блюдо из подорожника и еще каких-то секретных ингредиентов, а Дэн получил картошку в мундире с бутербродным маслом — свое самое любимое блюдо.

А когда на сладкое подали шоколадное желе, Отис и Джоан встали и сказали, как благодарны они всем собравшимся и как сильно-пресильно они любят друг друга. А Отис даже добавил, что это Дэн соединил их сердца.

Впрочем, тут он не соврал. Никогда не забуду, как Дэн, толстый, глупый и неуклюжий (ему тогда только два года было), застрял между прутьями изгороди в Холланд-парке. Голову просунул, а ушами застрял. Он подался было назад, но ничего не вышло. Но Дэн не заплакал, ни намека на слезы. Просто ухватился за прутья и завертел головой, пытаясь освободиться. Но не тут-то было. Он повернул до упора голову. Поднял одну ногу. Это не помогло. Тогда Дэн прекратил дергаться и задумался. Я подошел сзади и подтолкнул его. Он взвизгнул. Но опять не заплакал.

Я оглянулся вокруг в поисках помощи. Если повезет, выпутаемся сами и мама ничего не узнает. По ту сторону ограды, в парке, беременная женщина и карапуз устроили пикник на траве. Что от них толку! Чуть поодаль долговязые мальчишки играли в футбол. Один из них вдруг схватил мяч и с силой швырнул в другого. Позвать их было как-то страшновато. Далеко-далеко, в дальнем конце парка, кто-то играл в теннис. Дэн издал странный, похожий на хрип звук.

Я понял, что ждать больше нечего, и побежал к столику, за которым сидели мама и Джоан. Они бы сами нас увидели, если бы не были так увлечены беседой и мороженым. Я рассказал им, что случилось с Дэном. Они прекратили хохотать, побросали свои стаканчики и помчались к изгороди. Их мороженое я доел, чего ему зря таять-то.

Когда я подошел к ним, мама говорила Дэну:

— Все будет хорошо, сыночек, все будет хорошо.

Но по голосу было понятно, что она далеко в этом не уверена.

Я стер с губ остатки шоколада. У Дэна рот искривился, а Джоан веселым голосом заявила:

— Да тут работа для Супермена!

Небо потемнело, подул ветер, и Дэн расплакался.

— Гарри, малыш, — сказала Джоан, — сбегай принеси мою сумку.

Может, у нее там волшебная микстура какая, не зря же она работает медсестрой в больнице.

Я притащил сумку, Джоан достала оттуда бутылочку с надписью «Лосьон для тела» и помазала апельсиновой жидкостью уши Дэна.

— И-и-и-и, — пропищал Дэниэл.

Шея у него напряглась. Мама обняла его и прошептала:

— Попробуй расслабиться, сынок.

Дэн стал жутко красный. Тут еще дождь пошел, а у нас ни зонтиков, ни плащей.

Карапуз на лужайке завизжал и бросился разбрасывать вещи, которые его мама пыталась собрать. Теннисисты спрятались под крышу. Мальчишки натянули свои ветровки и разбежались. У дождевых капель на моих губах был шоколадный привкус.

— Придется вызывать пожарников, — решила Джоан.

Вот это да! Никогда в жизни мы не вызывали пожарников.

Джоан порылась в сумке, достала телефон и набрала 999. Дождь шел все сильнее, похолодало здорово. Мне еще и в туалет хотелось. А мы все не могли дозвониться.

Дэн начал хныкать, и тут мы увидели, как по теннисному корту движется какая-то точка. Точка приблизилась и превратилась в пожарника. В шлеме и форме, все как полагается. Как спасатель из фильма. Он подбежал к нам так быстро, что мы и опомниться не успели. Красивый, черноволосый, темный, он возвышался над нами с той стороны изгороди. В руках он держал лом. От него исходила такая уверенность, что мы тут же успокоились.

Мне ужасно хотелось, чтобы он заметил меня. А он посмотрел на Дэна, присел на корточки и улыбнулся ему, будто бы рядом и не было никого больше.

— Ну, с этой бедой мы мигом справимся, — сказал он, и я ему сразу поверил.

Он снял шлем и перебросил его мне. Шлем был горячим. Опустив лом на землю, пожарник ухватился за прутья. Уперся ногой в один из них. Каблук его перемазанного мокрой землей башмака коснулся головы Дэна. Пожарник напрягся, закрыл глаза. С силой выдохнул через нос. Мама испуганно вскинула руку. Прутья выгнулись, Дэн чуть не упал, но пожарник его подхватил. Все это произошло в одно мгновенье. И этого мгновенья оказалось достаточно, чтобы я по уши влюбился в Отиса. Тете Джоан потребовалось чуть больше времени.

Семейка у Отиса была слегка чокнутая. Они все ужасно походили друг на друга, точно орехи с одной ветки. Я и Дэн танцевали с подружками невесты. Девчонка, которая была со мной в паре, умела играть на скрипке, а еще она могла говорить по-испански и играть в футбол. Как только музыка кончилась, она сказала мне «спасибо» и ускакала. Мама Отиса поймала меня и начала говорить о том, как я отлично танцую и как она рада, что в семье вновь появились мальчики. У Отиса, конечно, есть младшие братья, но они уже совсем взрослые мужчины, так что они не считаются. Тогда я сказал, что не могу представить Дэниэла мужчиной, а она рассмеялась. И я понял, какими бывают взрослые, когда немного выпьют.

Нам с Дэном разрешили остаться допоздна, хотя уже всех детей отправляли по домам. Дэн уснул на сдвинутых стульях, и Отис укрыл его своим пиджаком. Я хотел было засунуть виноградинку в его открытый рот, но почему-то не сунул, а стал смотреть на танцующих. Цветные лучи прожекторов пронзали зал, и пары медленно кружились под спокойные звуки музыки.

Чтобы не заснуть, я решил пересчитать пожарников. Сделать это оказалось не так-то просто. Они ж все в костюмах были, ни шлангов тебе, ни шлемов, ни топориков.

Потом я решил выбрать самую лучшую пару. Мама с папой точно были самыми красивыми. Отец положил руку маме на талию и крепко прижал ее к себе. Отис с Джоан тоже выглядели неплохо. Голубые глаза Джоан смеялись, черные волосы блестели точь-в-точь как у мамы. Казалось, она вот-вот взлетит в небо сквозь купол палатки — такой счастливой она выглядела. Хорошо хоть Отис крепко сжимал ее в своих объятиях. Может быть, и стоило дать им первое место. Как-никак это их свадьба. Но я все-таки выбрал маму с папой. Дэн всхлипнул, как младенец. Я положил руку ему на грудь и сказал:

— Все в порядке. Спи.

Он послушался и снова уснул.

Наверное, и я тоже, потому что проснулся на папиных руках. Он все шарил по карманам и никак не мог найти ключи от входной двери. Еще бы, они же были у мамы.

Папа отнес меня наверх, в спальню. И я слышал, как сзади мама слегка задела головой Дэна о перила. Во сне Дэн пробормотал: «У всех есть телевизор».

Мама засмеялась:

— Спи, сынок.

Папа, не включая света, осторожно опустил меня на кровать. Он долго возился с туфлями. Наверное, и не снял бы, если бы я не сказал, что они на липучках. Он стянул с меня брюки и рубашку. Оставил майку с трусами и носки. Движения его были сильными и мягкими, и мне это нравилось.

— Зубы чистить, пап?

— Сегодня не надо. Спи, мой мальчик.

Папа укутал меня одеялом. Наклонился, чтобы поцеловать, и его нос угодил мне прямо в глаз. Отец поцеловал меня в лоб, взлохматил волосы и прошептал что-то ласковое, я не понял что. От него пахло вином и сигаретами, и он был ужасно колючий.

Где-то далеко устало прогудел поезд, казалось, он спешит домой, чтобы тоже лечь спать. «У-у-у, — гудел поезд. — У-у-у».

Я слышал, как мама на цыпочках вышла из комнаты Дэна, подождала отца. Их голоса скользнули вниз по лестнице. Послышался шум, как будто они дрались. Они смеялись и шикали друг на друга. Наверное, в эту ночь я последний раз заснул спокойно.

 

2

«Барр-ба-дос, — говаривал Отис. — Барбадос — это крошечный зеленый треугольничек, со всех сторон окруженный морем».

— А они сейчас там?

Мама наклонилась ко мне, коснувшись щекой моих волос. Пальцы ее побежали по карте, пересекли Индийский океан, Пакистан, Тибет, скользнули по Италии и Франции.

— Они сейчас вот здесь, солнышко. В Гатвике. Ждут самолета.

— Ого! — Я захрустел печеньем.

Папа опустил огромные круглые шарики витамина С в два стаканчика с водой, разболтал и протянул один маме:

— Выпей, это тебе поможет.

Мама смерила стакан недовольным взглядом. Ничего удивительного, вода-то в нем окрасилась в неприятный кроваво-багровый цвет. Но все же поднесла стакан к губам и отпила немного.

Папа засыпал зерна кофе в кофемолку. Зерна тихонько стукались друг о дружку.

— Надеюсь, самолет не разобьется, — задумчиво протянул я.

— Гарри, не говори так. И не шумите, пожалуйста.

— Я просто хотел сказать, что, думаю, с ними все будет в порядке.

Папа включил кофемолку.

Мама сжала виски, закрыла глаза. Когда она вновь открыла их, они были совсем красные.

Папа насыпал немного кофе в кофейник, влил кипятка.

Сквозь пар я видел репродукцию картины Пикассо, она висела у нас на стене над столом. Это была страшная картина, полная монстров, мертвых тел, кричащих людей.

Дэн прыгал вокруг, изображая Супермена в белой горячке.

— Ах ты, смешнулька! — рассмеялась мама.

— Бэнг Бэнг вернулся! — закричал Дэн. — Хомячок вернулся! Он снова в клетке! Мам, пап, глядите!

— Я очень рад за тебя, малыш, — сказал папа и выключил кофейник.

— И я, Дэн. — Мама посмотрела на меня. Я все пытался найти этот Барбадос на карте.

— А я всегда знал, что он вернется, — заявил Дэн пустому стулу. — Мам, можно я возьму его с собой в Леголенд?

Классная идея. Уж там-то он точно потеряется.

— Нет, милый, — сказали мама и папа в один голос.

— Мам, а ты поедешь с нами? — спросил Дэн.

— Я бы очень хотела, солнышко мое, но мне надо дописать статью.

Хорошо хоть хомячка не разрешили взять.

— А в Леголенде все сделано из конструктора «Лего»?

Опять за старое. Ведь всю неделю об этом спрашивал. Но так как он все время смотрел куда-то в сторону, на Биффо, своего выдуманного дружка, то ему никто и не отвечал. Папа начал наливать маме кофе и в чашку тоже, в общем-то, попал.

В парке, у школьного автобуса, стоял мистер Болтай, в белой футболке и красных шортах, прямо под цвет автобуса. И чего вырядился? Потешный он, мистер Болтай.

— Как дела, док? — сказал мистер Болтай папе, ежась от холода.

Папа пожал ему руку (все взрослые так делают), а затем подмигнул Свинке, который изо всех сил махал нам из автобуса.

Да, отец у меня хоть куда! Любой позавидует. Даже сейчас, небритый, с похмелья, в компании с самым прикольным учителем школы, он выглядел на все сто. Другой на его месте поцеловал бы меня прямо перед ребятами. Папа же чмокнул Дэна, а меня дружески похлопал по спине.

— Присматривайте там друг за другом, — сказал он, когда мы садились в автобус.

Дэн сел впереди, потому что его всегда укачивает в автобусах. Поначалу я сел рядом с ним. Сзади нас ревел Паримэл, одноклассник Дэна: он сел на свой завтрак и испачкал брюки. Как только папа скрылся из виду, я перебрался назад, к Питеру и другим ребятам. Они оставили мне местечко в серединке. Младший брат Пита, Стэнли, приткнулся у окна, проныра.

— Народ, может, поиграем? — предложил Пит и тут же объявил: — Чур, я вожу! Угадайте, что за слово? Начинается на букву «Д», в автобусе этого нет.

— Дерево, — сказал Свинка.

— Дорожка, — вступил в игру Терри, новичок. Мы позволили ему посидеть с нами, хоть еще и не решили, взять его в нашу банду или нет. Банда — это я и Питер. Ну и Свинка иногда.

— Дерево. — Этот Стэн вечно лезет куда не просят.

— Эй, ты! Я первый сказал! — возмутился Свинка.

— Нет, я первый, — не унимался Стэн.

Питер шикнул на брата и правильно сделал. Стэн одних лет с Дэном, рядом с нами ему вообще не место. Я закрыл глаза и притворился, что все это меня абсолютно не волнует.

Пит вообще-то отличный парень, мой лучший друг и все такое, я его, считай, всю жизнь знаю. Но иногда, если честно, он ведет себя как девчонка. Всего боится, никогда не ругается. А уж к Стэнли относится так, будто бы они ровесники и во всем равные. Не понимаю я этого. Стэн еще в школу не ходил, а уж Пит мне все уши про него прожужжал:

— Знаешь, Гарри, он так быстро бегает!

Мы кидались камнями в лягушек на школьном пруду, и я как раз заприметил одну.

— Вот увидишь, — не умолкал Пит, — Стэнли точно попадет в премьер-лигу. Слышь?

Я покрепче сжал гладкую гальку.

— Ага, как же, в премьер-лигу. Скажи спасибо, если его в деревенскую футбольную команду примут.

— Да ты только представь, Гарри: такой маленький, а бегает почти так же быстро, как ты. Он, наверное, вообще быстрее всех в мире бегает.

Вот уж дудки. Да меня в школе никто не обгонит!

Я прицелился.

— И прыгает классно! — продолжал расхваливать младшего брата Пит.

Я швырнул гальку и промазал.

Наш Дэн бегает не лучше девчонки, а прыгает и того хуже.

— Когда они пойдут в школу, то подружатся, я тебе говорю, — не унимался Питер.

— Отпад! — съязвил я.

Супер Стэн и Тормоз Дэн. Позору не оберешься!

Но тут я ошибся. По крайней мере, произошло совсем не то, чего я ожидал.

Стэн, в принципе, неплохо держался. Но зато Дэн! Дэн крутился по всей школе так, словно всю свою жизнь только и делал, что учился здесь. Всюду совал свою любопытную носопырку. Но главное, всем это почему-то нравилось. Дэн стал звездой, хоть и на собственный придурковатый манер.

В конце первой четверти в нашу школу приехали студенты-художники. Им поручили выложить мозаику на наружных стенах школы — Паровозика Томаса с компанией.

В ушах, бровях, носу, губах — везде они носили серьги и вечно курили в школьной уборной сигареты, которые сами сворачивали, — Свинка подглядел. Нам строго-настрого запретили им мешать. Мы и не мешали.

Все, кроме Дэна. Тот почти каждый день болтал о чем-то с одной студенткой. Она ходила в коротеньком обтягивающем топике. И у нее были просто огромные груди. По крайней мере, больше мы с Питом ни у кого таких баллонов не видали. А как-то раз она наклонилась к Дэну, и этот дебил потрогал сережку у нее в брови. А потом она даже позволила ему добавить кусочек на носу Паровозика Томаса. И тут Дэн сказал ей что-то такое, от чего она прямо-таки расплылась в улыбке. А потом сказала ему что-то в ответ. Я просто взвыл от зависти.

На большой перемене я поймал своего братца у питьевого фонтанчика.

— Что она тебе сказала?

Он чуть не удрал, но я схватил его за руку.

— Отпусти! — Дэн дергался, пытаясь вырвать руку.

— Признавайся, а то хуже будет.

— Гарри, отпусти, больно же.

Дэн ненавидел, когда его щипают.

— Как бы не так. Говори, что она тебе сказала?

— Кто она-то?

— Кто, кто. Студентка, с которой ты болтал сегодня.

— А, эта. Ну и нечего щипаться, я и так скажу. Она спросила, не хочу ли я помочь ей с мозаикой.

— А потом, идиот?

— Не помню…

— Живо говори, что она тебе сказала потом, в самом конце.

— Ай, Гарри, хватит. Она сказала: «До скорой встречи, малыш».

— А перед этим?

— А перед этим она сказала, что я клевый парень! — гордо заявил Дэниэл.

— Так, а ты ей что сказал?

— Да я не помню уже. Много всего. Гарри, ну пожалуйста, отпусти. Правда больно.

Вот придурок! Ну как с таким разговаривать?!

— Не ври. Должен же ты был ей что-нибудь такое сказать, раз она решила, что ты клевый.

— Ну, я спросил, почему она пахнет шербетом.

— Ты чего мне голову дуришь?

— Честное слово, Гарри, не вру. Прямо так и спросил.

Странно. Что в этом такого клевого?!

Я отпустил его руку. Он принялся растирать запястье, а я побежал искать своих.

— Эге-гей, Гарри, — окликнул меня Дэн.

Я обернулся и увидел, что он стоит у фонтанчика и улыбается мне. Руки в карманах брюк из магазина «Маркс и Спенсер», сами брюки сползли гармошкой. Тоже мне клевый парень!

— Ну-ка, Стэнли, давай вали отсюда, дай и другим посидеть у окна, — сказал я.

— Ладно. Но только пока стоим, — с неохотой согласился тот.

«Поговори еще у меня. Живо леща схлопочешь», — подумал я.

Я смахнул крошки с сиденья прямо на пол и сел. В конце концов, я старше, значит, мне и у окна сидеть.

Сквозь автобусное стекло я видел, как шофер меняет покрышки. Я смотрел на его сгорбленную спину и думал почему-то о белых медведях, которых видел в зоопарке. Было в нем что-то такое… от медведя. На земле рядом с ним стоял стальной серебристый ящичек с инструментами. Некоторые инструменты были слишком большими и лежали отдельно, прямо на земле.

— Все, слезай! Сейчас поедем. Шофер уже вернулся, — потребовал Стэнли.

Не хватало еще подчиняться всякой мелюзге. Жаль, Питер думал иначе. Пришлось мне пересесть, и я снова оказался посреди орущей компании. Мальчишки все еще играли в загадки. Казалось, они уже целую вечность играют, хотя мы еще даже из парка не выехали.

— Это что-то очень неприятное и страшное, — говорил Питер. — Начинается на букву «Д». Это человек. Он всегда говорит: «Я дежурный, и сегодня я слежу за порядком». Все зовут его мистер…

Все вокруг завопили. Дональд! Как же я сразу не догадался?! Мистера Дональда нет сегодня в автобусе. Ну и дела! Раньше он не пропускал ни одной поездки. Повсюду таскал с собой тряпичную сумку с огромным количеством замочков и карманчиков и с огромной красной надписью «Дежурный». В своей толстой тетради он постоянно отмечал разноцветными ручками фамилии тех, кто плохо себя вел. Казалось, он хочет за один день отработать все то время, когда не был дежурным. Я встал и огляделся. Мистера Дональда и вправду не было. Но он запросто мог догнать нас где-нибудь в Лондоне.

— Эй, вы, СЗАДИ! — прокричал мистер Болтай. — ТИШЕ там!

Кричал он тем самым Важным Голосом, точь-в-точь как мистер Дональд.

— Я знаю, что все вы огорчены тем, что мистер Дональд не может быть сегодня с нами.

— Фу-у, — выдохнули мы с Питером, испытав невероятное облегчение.

— Фу-у, фу-уф, — послышалось отовсюду.

Вот уж повезло так повезло, лучше и не придумаешь!

Терри сказал, что не знает, кто такой мистер Дональд, и я кратенько ему все объяснил.

— Ни хрена себе! Во ужас! — присвистнул он.

— Мистер Дональд приболел, — продолжал тем временем мистер Болтай.

Что ж, день неплохо начинается.

Мистер Болтай выпрямился:

— Так что сегодня Я — ДЕЖУРНЫЙ!

Автобус содрогнулся от хохота. Малыши тоже смеялись, но так, за компанию. Куда уж им понять!

Я подумал, что день будет чудесным. Хотел сказать об этом Свинке, но тот в носу ковырялся, ему было не до меня.

— Вам подарили эту поездку в качестве награды за хорошую работу, — прокричал мистер Болтай.

Что правда, то правда. Наш класс, ну и класс Дэниэла тоже, здорово справились с конструкторским заданием.

— Вы — лицо школы имени великого Нельсона Манделы!

Свинка приосанился. Питер быстренько стер какую-то пакость, которую Стэнли написал пальцем на стекле.

— Поэтому я убедительно прошу вас вести себя так, чтобы великий Нельсон Мандела мог гордиться вами! Это, между прочим, и тебя касается, Май Сисей!

И что она ему сделала?! Если бы мы принимали девчонок в нашу компанию, она точно была бы первой на очереди.

Свинка покраснел и заерзал на сиденье, и я почувствовал, как по автобусу поплыл вонизм.

— Помните, дети: репутация нашей замечательной школы в ваших руках!

Я был прав. День оказался чудесным. Когда наш автобус въезжал в парк Леголенда, из приемника полились звуки моей любимой песенки:

Прямо как про нас поют. На траве вдоль дороги огромными кубиками были выложены четыре гигантские буквы Л-Е-Г-О. Хором мы прокричали все буквы по очереди.

Как только автобус остановился, мы наперегонки помчались к воротам чудо-города, и впереди всех Терри. Я немного обогнал Питера, хоть он и утверждал, что это не так. Стэнли тоже бежал быстро. Позади всех плелся Свинка. Оглянувшись, я увидел, что Дэниэл крутится около шофера, и подумал, что он наверняка опять задает свои идиотские вопросы.

Когда мы ворвались в ворота, тучи уже разбежались и Леголенд был весь залит солнцем. Синие, красные, желтые кубики сверкали в солнечных лучах, и я почувствовал, что мы действительно в другой стране. Все, абсолютно все здесь было сделано из конструктора «Лего».

Как только мы оказались за воротами, мистер Болтай и мисс Бертон (она была такой неприметной, что я не сразу заметил, что она едет с нами) направились к столикам кафе.

— Я буду за вами следить, — крикнул нам мистер Болтай через плечо. — Глаз не спущу!

Вот заливает!

Во-первых, Леголенд слишком большой, чтобы он мог за кем-нибудь там уследить.

А во-вторых, всем понятно, что ему до нас дела нет. Закажет себе кофе и бутерброд с беконом и примется дразнить мисс Бертон за ее длинные смешные сережки.

Мы поверить не могли в свое счастье. Был бы тут мистер Дональд, мы бы катались кучей и каждые пять минут должны были являться в одно и то же место к одному и тому же человеку (мистеру Дональду, само собой), чтобы тот мог поставить очередную галочку напротив наших фамилий.

Дэн крутился около магазинчика «Лего» — трепался с динозавриком, — а мы всей толпой помчались к американским горкам. Терри раскрыл свой завтрак и угостил нас хрустящими чипсами «Принглс» и всякими там шипучками, от которых в башке взрывается. Всласть накатавшись на горках, мы помчались дальше и увидели мотоцикл, сделанный из кубиков «Лего», большой, прямо как настоящий.

Обменявшись с Питером секретными знаками, мы стали подначивать Терри, чтобы купил нам по батончику «Марса» и по большому стаканчику кока-колы.

— Шутите?! — усмехнулся тот.

Короче, прошел испытание. Нам в банде не нужны подхалимы. Жаль только, «Марса» нам не перепало. Свинка, правда, купил себе батончик, но никому даже куснуть не дал.

Потом Питер насквозь промок под Пиратским водопадом, а Терри показал нам, как из обычного тетрадного листа (тетрадку он с собой захватил) делать настоящие водяные бомбы. Оказывается, это почти что как делать кораблики, только гораздо сложнее. Мы наполнили их водой в туалете. Они были очень похожи на настоящие бомбочки, только пошире и из бумаги.

— Запомните хорошенько, что я вам скажу, парни, — проговорил Терри, когда Питер спросил, почему бомбы не летят прямо, а все время сворачивают. — Стратегия и еще раз стратегия. Сосредоточьтесь. Соберите все свои силы. И действуйте так, чтобы достичь максимального результата.

Мы плохо поняли, что он хотел сказать, но звучало убойно. Похоже, Терри недолго будет сидеть в рядовых. Не так он прост, как кажется.

Мы проторчали в очереди лет сто, чтобы попасть на аттракцион «Бороздящий небо». Вспотели все порядочно, у Терри даже нос покраснел. Зато Питеру хоть бы что! Понятное дело, отец-то у него из Новой Гвинеи.

Терри, кстати, веснушчатый был — жуть какой. Веснушки не только на носу, но и на лбу, и на щеках, даже на шее. Я в жизни ничего подобного не видел.

А Свинка в очереди все охал да вздыхал, нытик! Нашел тоже время, когда мы принимаем нового человека в банду. Лично я тогда решил, что ему придется подумать о своем месте в банде.

Кабинки аттракциона были рассчитаны только на двоих. Пока Питер отчитывал Свинку за то, что тот трусит и вообще ведет себя как сопляк, я прошел вперед и сел в кабинку к Терри. А Питеру волей-неволей пришлось сидеть со Свинкой.

— Эй, смотрите! — воскликнул Питер, как только мы тронулись. — Там внизу наши Дэн и Стэнли!

Глянув вниз, я почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Не люблю высоты. К счастью, я быстро поднял глаза. Эти двое и правда бежали там, внизу, держась за руки, словно девчонки.

— Не бросать! — скомандовал Терри.

Питер застыл с задранной рукой. Терри тем временем продолжал отдавать приказы:

— Не кидайте с силой. Просто отпустите ваши бомбы, как только я дам сигнал.

Говорил он все это тоном, не подобающим новичку, но в конце концов, если бы не Терри, бомб у нас вообще не было бы.

— Бросай! — закричал Терри.

Четыре бомбы полетели вниз. Опоздали? Нет, в самый раз. Бомба Терри, пролетев мимо Стэнли, разорвалась над головой Дэниэла. А моя угодила прямо в Стэна.

Стэнли взвыл и, кажется, готов был зареветь. А Дэн остолбенел на мгновенье, поднял голову, а когда увидел, что это мы, улыбнулся и радостно замахал рукой. Меня прямо-таки распирало от гордости за брата. Кабинки продолжали скользить по кругу. Я старался смотреть прямо перед собой, уж очень не хотелось опозориться перед Терри.

Затем мы направились в цирк. Оказавшись внутри, мы увидели волшебника. Хотя какой это был волшебник! Все ж видели, куда он прятал цыпленка, плюс ко всему и цыпленок-то был ненастоящим. Бьюсь об заклад, что этого фокусника изображал какой-нибудь разодетый и размалеванный студент. Наверное, после работы ему дают кучу колы и батончиков «Марса» да еще кататься разрешают бесплатно. Пожалуй, я тоже, когда вырасту, устроюсь работать в Леголенде.

Потом мы отправились кататься на машинках «багги». Стэнли и Дэн забрались на эту, как ее… вроде как сцену, и тетка в форме Леголенда раздала им водительские права. Стэн уже получил свои, а когда подошла очередь Дэна, мы все захлопали в ладоши и закричали. Свинка даже проскандировал, как на футбольном матче: «Наш Дэн — чемпион! Наш Стэн — чемпион!»

Никто его не поддержал. Он здорово сконфузился и покраснел.

Зато Дэн так сиял от счастья, что я не удержался и сказал ребятам:

— Этот дурачок, похоже, думает, что права настоящие.

— Дэн не дурак, — сказал Свинка.

Питер отдал Стэнли его завтрак, а я подумал: интересно, заметит Стэн, что мы со Свинкой сожрали все его печенье?

День пролетел незаметно. Леголенд уже закрывался, когда мистер Болтай пересчитывал нас, сажая в автобус.

— Дети, садитесь все на свои места, так, как сюда ехали. И посмотрите, все ли тут.

— Он сказал «на свои места», — заявил Стэн, когда я пытался занять место у окна. — Ты сидел в серединке.

Я оглянулся на Питера в поисках поддержки, но тот увлеченно болтал о чем-то с Терри. Так что пришлось снова уступить.

— Что за шум?! — крикнул мистер Болтай. — Эй, вы, сзади, уймитесь!

Я повернулся к Стэнли:

— Хочешь печенья?

— Ага.

— Обойдешься.

Никто не засмеялся.

— Проверили, все на месте? — заорал мистер Болтай.

— Да! — закричали мы.

— Отлично. — Мистер Болтай потер руки. — Поехали!

Я угостил всех бутербродами с плавленым сыром. Они были теплыми и пахли пластмассой.

— Странный какой-то вкус у этого «Хохланда», — с набитым ртом, не переставая жевать, заметил Питер.

— Это не «Хохланд», а «Виола».

— Что-что? — переспросил Питер.

— «Виола». Треугольнички, — объяснил я.

Делать было абсолютно нечего, ну разве что болтать о всякой там ерунде да снова играть в дурацкие загадки. И я решил вздремнуть. Терри рассказывал, какая у его отца шикарная квартира в Лос-Анджелесе. С бассейном, теннисным кортом. И что там у него две служанки, которые все делают за тебя. Бросишь грязное белье на пол, а утром оно уже выстирано, поглажено и сложено, вроде только что из магазина. Питер слушал и все вздыхал: «Вот это да!», «Ничего себе!», «Клево!» Как будто его уже туда пригласили. Впереди кто-то вопил, кто-то дрался, а мы сидели тихо и мирно, как одна команда. Снаружи, за окнами автобуса, быстро стемнело. Когда пошел ливень, водитель выключил свет, зато включил отопление. В автобусе запахло шоколадом, по́том, сыром и чипсами с луком. Стало тепло, темно и уютно.

Проснулся я от какого-то взрыва прямо под ухом. Я огляделся. Бернард Мерфи, кретин, надул пакетик из-под сухариков и лопнул его. Этот взрыв и разбудил меня. Сам Бернард был весь усыпан крошками — так ему и надо. Я хотел было наорать на него, но в автобусе царила такая неразбериха, что я лишь спросил:

— Что случилось?

— Кто-то что-то натворил, — ответил Бернард.

Кайли Келли перелезла со своего сиденья вперед, наморщила нос и пропела:

— Да что он может знать! Тоже мне, нашел у кого спрашивать. Ха-ха.

Я притворился глухим и вновь спросил у Бернарда:

— А кто? Кто натворил-то?

— Вот это они и пытаются выяснить.

Кайли послала мне торжествующий взгляд типа «а что я тебе говорила» и вдруг согнулась над пустым пакетом из-под чипсов, как будто собралась стошнить. Вообще-то в прозрачных целлофановых пакетиках часто бывают дырочки. Для такого дела они никак не годятся. Я хотел было ее предупредить, а потом решил, что не стоит.

Никто рядом не знал, что произошло, поэтому я встал и пошел вперед. Я услышал, как Кайли, стоя сзади в проходе, бормотала что-то насчет мисс Бертон:

— Я ей сразу сказала, что мне в автобусах плохо бывает, а она и говорит: «Подожди, не до тебя сейчас, Кайли», а я ей и говорю: «Мне надо на переднее сиденье, у меня справка есть и все такое».

Что-то я не вижу, чтобы ее и впрямь вырвало. Все врет. Кайли перелезла через Бернарда и уселась на свое место, не переставая бурчать:

— А она мне заявляет: «Как ты можешь, Кайли, говорить об этом сейчас? Ты же знаешь, что у нас ребенок пропал. Подожди».

Теперь понятно, почему мистер Болтай, закусив губу, бродит по автобусу и пересчитывает ребят. А Кайли все причитала:

— Ну а я-то тут при чем? Я же не вру, что меня тошнит.

Фары встречной машины на секунду осветили автобус, и я успел заметить, что мисс Бертон стоит впереди, в проходе. Лицо у нее как-то вытянулось, вроде вмиг похудело, а смешные сережки повисли сосульками. Она даже вся позеленела. У меня что-то екнуло внутри. Я ведь не проверил, сел ли Дэн в автобус. Я пошел вперед. Кайли прокричала мне вслед:

— Скажи мисс Бертон, что меня сейчас вырвет.

Как же, жди. Больше мне делать нечего.

Дэниэл должен сидеть впереди, слева, прямо перед Паримэлом…

Кто-то расставил сумки в проходе, и я постоянно натыкался на них в темноте. Казалось, я никогда не дойду. Я услышал вопль Бернарда:

— Всего меня облевала, ты, сволочь!

Будь я на его месте, я бы ее и не так обласкал.

Кайли молчала: ее опять тошнило.

Так, кто это там сидит рядом с Брайаном Смитом? Сандра Майклз? Ничего себе! Брайан Смит рядом с девчонкой! А я-то всегда думал, что он мог бы стать крутым парнем. Ему бы только набрать в весе. Если бы это было нормальным — сидеть с девчонками, я бы сел с Май Сисей. Но это не принято. По крайней мере, крутые парни с девчонками не сидят.

Я наступил на чью-то сумку и, кажется, что-то там раздавил. Кто-то схватил меня за руку:

— Послушай, Гарри…

— Да подожди ты, — отмахнулся я. — Я потерял…

Я хотел было сказать: «Я потерял Дэна», но не решился.

— Я ведь сходил в туалет, перед тем как мы поехали, — заныл Уильям Плам. — Честное слово, сходил. А сейчас опять хочу.

Я случайно толкнул Паримэла, он пролил «Фанту» прямо себе на брюки. И разревелся. Тьфу, девчонка! Я даже извиняться не стал.

Дэниэл должен был сидеть прямо перед Паримэлом. Но его там не было.

По спине побежали мурашки. По рукам, вниз, от плеч к пальцам, скользнул холодок. В глазах потемнело. Сердце бешено заколотилось. А Уильям Плам все ныл над ухом.

— Сдвинь ноги покрепче, — посоветовал кто-то ему. — И жуй язык. Это помогает. Правда.

Я сделал еще несколько шагов и вздохнул с облегчением. Дэниэл сидел на переднем сиденье, один, обнявшись со своей сумкой.

— Не волнуйся, Биффо, — бормотал он, — все обойдется.

Никогда я не был так рад его видеть. Но решил не подавать виду, просто сел рядом и сказал:

— Здравствуй, здравствуй, друг ушастый. Не в курсе, что случилось?

Кто бы сомневался, что Дэну известна причина суматохи.

— Адриан Махуни пропал, — сказал он. — Сначала думали, что он в автобусе, потом решили, что, наверное, его тут нет, а теперь точно знают, что его тут нет.

— Но ведь…

— Понимаешь, Гарри, — перебил меня Дэн, — мистер Болтай думает, что посчитал Джейсона два раза.

Учителя вечно путали Адриана и Джейсона. Оба были голубоглазые и светловолосые, оба любили кататься на скейтборде и постоянно спорили о том, кто лучше всех играет в сборной Англии по футболу.

Мисс Супер, наша классная, называла их «близнецами Махуни». Только они вовсе и не были родственниками. У Джейсона и фамилия-то совсем другая — Смит.

Все наперебой стали спорить, куда мог подеваться Махуни.

— Он ушел с какими-то дядей и тетей, — без конца твердила какая-то козявка, одноклассница Дэна.

— Он, наверное, сумку забыл и вернулся, — предположил Уильям Плам, ерзая на сиденье.

А водитель ничего не сказал. Он и не подозревал ничего. А чего ему? Врубил плеер на всю катушку, воткнул наушники в уши и и насвистывал себе какую-то мелодию.

Мне казалось, это просто глупо — ехать под дождем по дороге домой, в то время как Адриан один… там, в Леголенде. Но взрослые нас не спрашивают; если тебе чуть больше девяти, твое мнение их вообще не интересует.

Водитель запел очень громко. Все бы ничего, только вот фальшивил он ужасно.

— И все… парам-пам-пам… у нас получится…

Если бы он только слышал себя, умер бы от стыда.

Я пошел назад, чтобы рассказать о своем открытии пацанам. А там Бернард расселся на моем месте.

— Ага! Там Кайли тошнит, — сказал он, когда я велел ему проваливать.

— Э-э-кхе-кхе, — раздавалось с их сиденья.

Ребята пришли в восторг от того, что я все знаю. Понятное дело, я не сказал им, что разузнал все от Дэниэла.

Мы тут же выработали штук сто отличных планов спасения. А мистер Болтай все сновал по проходу, будто надеялся, что Адриан каким-то чудесным образом нарисуется прямо из воздуха.

— Стратегия, парни, — говорил Терри, — во всем нужна стратегия. Мы должны вызвать полицию и вернуться в Леголенд.

— Да, парни, нужно вызвать полицию, — сказал Питер.

Хм, «парни». Никогда он так не говорил. Похоже, подцепил новое словцо от Терри.

— Мы создадим поисковые отряды, — продолжал Терри. — Нам потребуется четыре командира.

— Чур, я командир!

— Нет, Гарри, нам нужны будут быстроногие скауты, чтобы держать связь между отрядами. А ты самый быстрый среди нас.

Да уж, с этим не поспоришь. Терри всегда так лихо справлялся с опасностью, что никто ни капельки не удивился бы, если б он вдруг нырнул под кресло и выскочил в проход уже в костюме Супермена.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Свинка.

Терри покрутил головой, вроде проверяя, нет ли поблизости шпионов, и прошептал:

— Вообще-то мне нельзя трепаться, но мой отец работает в САС.

— Сас? — выдохнул Стэн. — А это что?

— Видел по телику «Агент 007»?

У Питера округлились глаза. Казалось, они сейчас вылезут из орбит.

— Сверхсекретное разведывательное управление?

— Что-то вроде, — важно кивнул Терри. — Только взаправду, и жутко опасно.

— А мой дедушка воевал в Испании, — сказал я.

— Ага, и вышел в отставку задолго до того, как немцы туда пришли, — усмехнулся Свинка.

— Зато ему в Испании глаз выбило, и еще у него есть несколько медалей!

— Ничего себе! — присвистнул Терри.

Крутой он парень, Терри, ничего не скажешь. Я подумал, что если так и дальше пойдет, то нам с Питером самим придется держать экзамен, чтобы попасть в его команду. А вот Свинка, похоже, окажется вне игры. Впрочем, сам виноват.

Со стороны Бернарда и Кайли жутко потянуло вонью.

— Мисс, мисс! Сюда, быстрее! — закричал Бернард.

Я повернулся и увидел, что Кайли счищает с себя какую-то гадость.

— Я вся измазалась, мисс…

Надо было все-таки сказать ей про дырочки в пакете.

Мисс Бертон подошла к ним, смерила Кайли недовольным взглядом и забрала мешочек.

— Ой, мисс Бертон! Осторожней! — возмутился Бернард. — Вы меня всего облили.

Мисс Бертон не обратила на его крики никакого внимания и, держа пакетик перед собой, быстрым шагом пошла обратно, а содержимое пакета все капало на пол. Хорошо хоть я не оставил свою сумку в проходе.

— Это нечестно. У меня даже справка есть и все такое. Мои джинсы! — заныла Кайли.

— Сама виновата, — прошипел Бернард.

Повсюду сновали поисковые собаки, в воздухе кружили вертолеты со всякими там штучками для ночного видения. Между прочим, все это и еще много чего другого мы придумали задолго до того, как мистер Болтай догадался позвонить. Он вытащил из сумки мобильник и уставился на него так, словно никогда раньше ничего подобного не видел. Руки его дрожали, коленки явно подкашивались. Мы подъехали к бензозаправке, остановились и все кучей рванули на выход. Ясное дело, столько терпеть.

— А ну-ка, все успокоились и сели! — раздалось из громкоговорителя.

Мы послушно вернулись на свои места.

— Спасибо. — Это говорил водитель, и голос у него был такой, словно теперь он был дежурный.

Я прошел вперед и сел рядом с Дэниэлом.

— Почему же он мне сразу-то не сказал?! — возмущался водитель.

Мисс Бертон закивала головой, как игрушечная собачка, вроде тех, что многие водители ставят в машине. И сережки у нее в ушах болтались, словно уши спаниеля. А мистер Болтай тем временем орал в мобильник:

— Леголенд, я говорю, Л — листья! Да не город. Леголенд. Неподалеку от Гвинсдора. Алло, алло. Вас не слышно. Алло, вы слышите меня?

Дэниэл всхрапнул.

Мистер Болтай поскреб покрытую мурашками коленку и опять закричал:

— Мы только что выяснили, что у нас одного ребенка не хватает.

Вот заливает. Да он сто лет назад знал.

— Адриан Махуни. Да нет же, Адриан… А-дри-ан. А — апельсин, — мистер Болтай поперхнулся. — Д — дерево…

Дождь вовсю барабанил по крыше автобуса.

Мистер Болтай начал описывать Адриана, сказал, во что тот был одет. Тут-то я всерьез занервничал. Я представил, как Адриан, насквозь промокший, продрогший до мозга костей, бродит по стоянке и ждет автобус, а вокруг непроглядная тьма. Может быть, добрые люди подобрали его, привели домой, укутали теплым одеялом, согрели, накормили. А может, и нет.

Мы все знали, как это опасно — отбиться от своих, затеряться в темноте ночи, просить помощи у незнакомцев. Да что там говорить! Гулять одному — и то опасно. Очень может быть, в этот самый момент Адриан подвергался всем опасностям сразу. Не говоря уже о том, что он мог просто простудиться и умереть. Я представил, как он на своем скейтборде мчится по крышам автомобилей. Пожалуй, только это могло ухудшить его и без того тяжелое положение.

— Я не спрашиваю, я утверждаю! — услышал я голос шофера. Мистер Болтай что-то пробормотал в ответ.

Мне вдруг пришло в голову, до чего тяжело будет мистеру и миссис Махуни, если Адриан умрет или потеряется, ведь каждый день у них перед глазами будет мелькать Джейсон Смит в такой же форме, как носил их сын, и на таком же скейтборде. Живое напоминание о том, что они потеряли.

Дэниэл уронил голову мне на плечо, и я его даже не отпихнул.

— Нет, вы меня послушайте, — продолжал шофер. — Немедленно свяжитесь с родителями мальчика, не то вам и траву на школьном дворе не доверят стричь после того, как весь этот кошмар кончится.

Я прикинул и решил, что газонокосильщик из мистера Болтая никакой.

— Вам ясно, красавец?!

Мистер Болтай принялся судорожно тыкать в кнопки телефона — набирать номер Махуни.

Я обнял Дэна. Брат и не пошевелился.

Не то чтобы я расчувствовался, просто так сидеть было удобнее. Его голова упала мне на грудь, Дэн прижался ко мне. Ладно. Пусть. Все равно темно. Я посмотрел сначала на колени Дэниэла, потом — на свои. Его были белыми, совсем без царапин, не то что мои, а волосы пахли шерстью домашней собаки. Мне нравился этот запах.

Я, наверное, тоже заснул ненадолго, потому что проснулся от того, что руку здорово кололо, будто иголки повтыкали. Она совсем затекла.

— Дети! Адриан в безопасности! — вопил на весь автобус мистер Болтай, да так визгливо, что у меня даже уши заболели. — Его забрала тетя из Гвинсдора. Подробнее об этом расскажет мистер Дональд. Главное, что Адриан цел и невредим.

Мистер Болтай отвернулся, плечи его дрожали, мне показалось, что он плакал.

Вообще-то предполагалось, что обратно автобус поедет без остановок. Но во-первых, мы и так уже стояли на заправке, во-вторых, все так благополучно обошлось, а в-третьих, и это, наверное, самое главное, в туалет хотелось всем, ну разве что кроме Уильяма Плама, который дорогой обделался, бедняга. Ну, мы и решили попросить мистера Болтая как следует, чтобы он выпустил нас из автобуса.

— Ладно, ладно, не нойте, — сдался мистер Болтай. — Только недолго. Туда и обратно.

Мисс Бертон зашептала ему что-то на ухо.

— Дети, идите парами, — крикнул нам вдогонку мистер Болтай. — И не разбегайтесь по сторонам.

Мы с ребятами устроили соревнование, кто дальше всех пустит струю. Я выиграл, на втором месте был Питер, потом Свинка и позади всех Терри. Вот уж не ожидал! Питер изо всех сил пытался произвести впечатление на Терри. Он нашел маленький розовый квадратик с резиновым кружком внутри. Мы сразу поняли, что это такое. Потом мы все, кроме Питера, который копил на каникулы, скинулись и купили себе газировку и попкорн, но мы все-таки поделились с Питером. Как-никак это он нашел презерватив. К тому же он и сам всегда нас угощал, когда было чем. Вернувшись в автобус, мы стали морщиться и затыкать нос, чтобы позлить Кайли. И пока мистер Болтай нас опять пересчитывал, Питер изо всех сил надувал презерватив.

— На вкус — дрянь порядочная, — заявил он.

Было уже совсем поздно, когда мы подъехали к школе. Мистер Болтай крикнул, чтобы мы собирали манатки и двигали домой, а еще велел нам поблагодарить шофера. «Гип-гип-ура!» — заорал я, потому что мне очень понравилось, как он себя вел, когда мы сначала потеряли, а потом нашли Адриана Махуни.

Дождь кончился. Мама уже ждала нас. Она стояла, высокая, худая, в длинном черном плаще, скрестив руки на груди. На ней были темные брюки и туфли из крокодиловой кожи. Она была самой красивой мамой из всех.

Я толкнул Терри в бок:

— Эй, смотри. Там моя мама!

Некоторые родители сидели в машинах и курили, открыв двери настежь. Легкий серый дымок поднимался в небо, словно говоря: «Послушайте, вы, мистер Болтай, мы тут уже несколько часов торчим», а может, и еще что похуже.

А наша мама не злилась, она и раньше всегда говорила, что у нее даже сердце сильнее бьется, когда мы с Дэном возвращаемся домой из школы. И правда, я в ее глазах радость увидел.

Мы с Терри, Питером и Свинкой вышли из автобуса последними. День прошел классно, будет о чем вспоминать. К тому же у нас появился новый друг, Терри, отличный парень. Пожалуй, я не прочь был взять его в пару на соревнованиях по бегу в мешках, да только Питера жаль: мы всегда бегали вместе. Питер ведь мой лучший друг. Нехорошо бросать старых друзей, как только появляются новые.

Дэниэл, вот дебил, оставил свою сумку в автобусе — пришлось ее захватить. Потом я попрощался с ребятами, и мы разошлись.

Я подбежал к маме.

— А где Дэниэл? — спросила она.

Мама посмотрела на его сумку, словно он мог за ней спрятаться, окинула взглядом пустой автобус.

— А что, разве он не с тобой? — спросил я.

Мама побледнела. А я понял, что имеют в виду взрослые, когда говорят, что сердце ушло в пятки.

 

3

Дэниэл утверждал, что они с Салли (это его друг) могут общаться через кроссовки. Я уставился на свои кеды.

«Гарри вызывает Дэниэла. Гарри вызывает Дэниэла. Отзовись. Как понял? Прием. Дэн, вернись к нам, пожалуйста».

Папа подтолкнул меня вперед, чтобы та девушка могла рассмотреть как следует.

— Точно такой же, только поменьше, — сказал он. — Подними голову, Гарри. — Это уже мне.

Я поднял голову.

— Гарри, не дури.

Я открыл глаза. Девушку звали Лорен. Так было написано ярко-красными буквами на карточке, которая висела у нее на белом фартуке. Папа стоял неподвижно, крепко прижав руки к бокам. В ладони, словно кинжал, он сжимал шариковую ручку.

— Я сейчас позову шефа, сэр, — сказала Лорен.

Люди вокруг были явно недовольны тем, что Лорен их не обслуживает. Кто-то раздраженно стучал ногой, кто-то барабанил пальцами по столу. Я смотрел на обувь и пытался представить людей, которые ее носят.

Вот черные, потертые «Док Мартены», один из которых нетерпеливо постукивает по полу. Рядом белые босоножки на высоких каблуках и с завязками. Потом туфли-тапочки, вроде тех, что носят старушки с распухшими суставами.

— Мы уже видели вашего директора. Подними голову, Гарри. Пожалуйста, мисс.

Папа порылся в кармане, выудил свой бумажник, достал фотографию Дэна. Мамин читательский билет упал на пол. Я смотрел на него. Не хватало только, чтобы мы здесь еще что-нибудь потеряли.

— Подними голову, Гарри, — сказал папа. — Лорен, если вы позволите вас так называть, Лорен, посмотрите на него хорошенько.

Он дал ей карточку. Лорен посмотрела на улыбающегося во весь рот Дэниэла, потом перевела глаза на меня, мрачного, как ночь, потом опять посмотрела на Дэниэла.

«Мы всегда рады помочь вам», — гласила надпись над стойкой.

Рады помочь — так помогайте! Чего уставилась?

Все люди вокруг таращились на меня так, как будто спрашивали: «Так это ты тот мальчик, который не уследил за своим младшим братом?»

— Может быть, это тот самый мальчик. По крайней мере, очень похож… Он болтал на кухне с шеф-поваром, — после долгой паузы сказала Лорен.

Очень в духе Дэна. Он везде сует свой нос. Ему непременно нужно знать, как работает овощерезка, как устроена фритюрница, привозят помидоры уже порезанными или целиком. И если целиком, то где хранятся ножи. И что бывает, если одна из поварих порежет палец, — отпустят ее домой или заставят работать?

Заболтавшись, Дэн вполне мог забыть про автобус.

— А вы у проезжающих спрашивали? Малышей часто увозят.

Она прямо так и сказала.

Ручка в папиной руке щелкнула и разломилась пополам.

— Мой сын потерялся ровно три часа сорок пять минут назад! — выкрикнул отец.

Лорен моргала секунд двадцать, а потом до нее, видно, дошло, она аж с лица спала. Я наклонился и поднял мамин читательский билет.

Кто-то засмеялся: «Ха-ха-ха! Ах ты негодник!»

Оказалось, старушенция в тапочках кудахчет в свой мобильник. Точно такой я ее себе и представлял.

Дама на высоких каблуках заявила:

— Вообще-то у меня чай остывает, если это кого-нибудь волнует.

Лорен высунулась из-за прилавка и сказала:

— У этого малыша… извините, сэр… У этого мужчины сынишка пропал, вот уже часа три, как не могут найти. Так что помолчите, мадам, и будьте добры подождать.

«Док Мартены» перестал тарабанить ногой по полу, «Босоножки на завязках» прихлопнула ладонью рот, вроде язык откусила. А «Тапочки» взяла поднос и ушла, не заплатив.

Лорен вернула отцу фотографию Дэна.

— Простите. Боюсь, я не в силах помочь. Спросите у парня с автозаправки, у него хорошая память на лица.

— Мы уже тут всех расспросили, — обреченно вздохнул отец.

Я вспомнил ту ночь прошлым летом, когда мы плыли на пароме и нам с Дэном было так весело, что мы спать не могли. Вместе с мамой мы поднялись на палубу и стали смотреть на темное небо. В лицо дул влажный соленый ветер, а ноги то и дело скользили по мокрым доскам.

Паром скрипел и стонал.

Я боялся смотреть вниз, в море, потому что казалось, будто меня вот-вот смоет волной.

— Земля! Земля! Впереди земля! — закричал Дэниэл.

Он запрыгал, захлопал в ладоши.

Мама схватила его и строго сказала:

— Успокойся сейчас же!

А потом уже мягко добавила:

— Моя родина.

Я искал глазами Ирландию, но видел только что-то большое, неровное, темное, в гирляндах огоньков. Ирландию я увидел позже, утром, когда, обгоняя двоюродных братьев и сестер, мчался по песчаному берегу, искал выброшенных на берег медуз, шумел что есть мочи, надеясь перекричать море. Та темная штуковина была лишь обещанием того, что ждало меня с утра. Так и на этот раз. Когда раньше я слышал, что кто-то пропал или потерялся, мне становилось страшно, но оказалось, что этот страх ничто по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас.

Полисмен с фонариком в руке бежал к нам по дорожке и кричал: «Нашли, нашли!»

Папа остановился как вкопанный, рот у него открылся, раньше я такое только в мультиках видел.

— Так вы сами нашли его?! — заорал полисмен, подбегая.

Папа вновь осунулся. Сглотнул.

— Это его брат. Всего лишь брат.

— Простите, сэр.

Полисмен готов был сквозь землю провалиться.

Вы, может, думаете, в небе кружили вертолеты, освещая дороги на многие километры вокруг, а по земле, выискивая след, рыскали служебные собаки, а за ними пробирались широкоплечие мужчины с автоматами наготове?

Может, вы думаете, что движение перекрыли, все машины проверяли, а водителей обыскивали и допрашивали?

Как бы не так.

Я смотрел кругом и не верил своим глазам. Я видел, как машины, заправившись, выезжали на шоссе и мчались прочь. И может быть, увозили с собой Дэниэла.

Помню, как-то раз в школе, когда Джошуа Бернштейн потерял очки, в третий раз за одно утро, мисс Супер настоящий обыск устроила, но их нигде не было.

Прозвенел звонок на перемену.

И мисс Супер сказала, что все мы закроем глаза и будем сидеть так до тех пор, пока кто-нибудь не вернет их.

Есть хотелось до ужаса, а тут еще мисс Супер сообщила, что на обед дают куриные котлеты.

Весь класс недовольно ерзал на стульях.

Я приоткрыл глаза и увидел, как Бернард копается в сумке.

А мисс Супер продолжала:

— А на сладкое сегодня пирожки с яблоками.

Бернард достал футляр с очками Джошуа и подбросил их на стол к Май Сисей. Чтобы все подумали на нее. Знаете, что потом было? Хотя какая разница.

Я что хочу сказать. Ведь там были какие-то очки.

А тут человек! И не просто человек, а наш Дэниэл!

Мне хотелось, чтобы папа схватил полисмена и тряс его до тех пор, пока они не вернут нам Дэниэла.

Почему они ничего не делают?

Вместо того чтобы действовать, они все допытываются, выискивают всякие детали, хотя все уже давно и так известно. И толку от этого никакого нет.

Я им сразу же все рассказал. Надеялся, что они немедленно начнут действовать. А они все ждут и ждут. И все новые и новые машины уносятся безвозвратно в ночь.

На грузовике перед нами — три разрезанные пополам лодки. Интересно, как их будут склеивать? На машине рядом надпись: «Яхт-клуб Кембриджского университета».

Где-то плакал ребенок. Кто-то откашлялся и сплюнул. Недалеко тарахтели моторы мотоциклов. Я смотрел на небо и не видел звезд. Во рту стоял привкус ржавого металла. Да что же они все копаются? Какие еще улики им нужны?

— Мальчик, мальчик! — Полицейский смотрел прямо на меня. — Значит, когда вы сели в автобус, ты Дэниэла не видел?

Будто я ему не повторял это тыщу раз.

— Он не дурак. Он бы не пошел никуда один.

И тут меня осенило. Да ведь Дэниэл и не был один! Он же повсюду ходил с Биффо. У меня в глазах потемнело. Земля понеслась мне навстречу, но, когда я коснулся ее, она была нежной, мягкой и пахла папой.

Что было потом, не помню, но, когда я открыл глаза, мы уже ехали по какой-то очень широкой улице, тихой и почти совсем пустой. Только черный микроавтобус, похожий на те, в которых гробы возят, не включая верхних фар, промчался мимо и скрылся за углом.

Мы тоже свернули — на улицу вроде нашей. Я зевнул, потер глаза и увидел бар, магазинчик секонд-хенд, ресторан «Алястер» — все как на нашей улице. Я ничего не соображал. Похоже, утро наступило, а я еще спать не ложился. Пока я думал об этом, еще одна мысль прокралась в мое сознание: «Дэниэла не было уже целую ночь!»

Мама выбежала из дома в темных брюках и туфлях из крокодиловой кожи. Ее плащ соскользнул с плеч и накрыл розовый куст.

Мама сразу заглянула в машину.

Мы с папой вышли и захлопнули двери. Мама сразу как-то постарела. Никто не произнес ни слова. Мама развернулась и поплелась к дому, папа пошел следом.

Мне показалось, что розовый куст тянет меня за штанину.

— Ш-ш-ш! Гарри, а я-то думал, ты с Дэном приедешь.

— Угу. Чья бы корова мычала.

— Ладно, не время цапаться. Я пришел, чтобы помочь.

Опять за свое. Когда же он уймется-то наконец.

— Нет, правда, друг, хватит витать в облаках. Защита тебе не помешает.

— Я уже большой, мне почти десять. Не верю я во всяких там невидимок. А если б верил…

— С кем это ты там разговариваешь? — послышался папин голос.

Я сказал ему, что Биффо пришел. Он даже вздрогнул:

— Сынок, да ты спишь на ходу. Ну-ка, пойдем домой. Это всего лишь сон.

Хорошо бы, если так. Хватит уже с меня.

 

4

Я проснулся и увидел Дэниэла.

— Мам, пап! — закричал я, но никто не откликнулся.

Я огляделся. Мы были в какой-то машине. Дэн, поджав ноги, сидел рядом со мной на разложенном заднем сиденье.

Остальная часть машины была отгорожена решеткой, вроде тех, что ставят в тюремных автомобилях.

— Твой ход, братишка.

Ненавижу, когда он так говорит!

Оба мы были в пижамных куртках, но без штанов. Сидеть было жутко неудобно, в зад впивались какие-то крошки, руки и ноги так и зудели от желания что-то предпринять.

Только я забыл, что именно я должен сделать. Чтобы вспомнить, я стал мысленно перебирать все, что накопилось у меня в голове. Я всегда так делаю. Но на этот раз в голове была сплошная пустота. Мрачная, холодная и глухая.

— Я жду-у! — протянул Дэн противным голосом.

В руках у меня были игральные карты. Все, это точно сон. Будь я в своем уме, никогда бы не сел играть с Дэном в карты. С ним играть — себе дороже, все нервы истреплет.

— Так, это тебе, Гарри. А это мне. Ой, подожди. Отдай мне ту карту, а?.. Ну пожалуйста…

Так бы и треснул его.

— А у тебя какие карты? — продолжал Дэн.

Ну как ему втолковать, что карты нужно держать в секрете? Он бросил свои карты и карты Биффо рубашками вниз и принялся раскладывать их по масти.

— Мне так больше нравится, — заявил он.

— Может, начнем наконец?

Мне казалось, что если я буду хотя бы играть, то зуд у меня в руках и ногах исчезнет.

— Биффо и тот играет лучше тебя! — рассердился я.

— Биффо не умеет играть, — прошептал Дэниэл и оглянулся на шофера — у того голова прыгала в такт машине.

Освещая нас фарами, мимо проносились встречные автомобили. Вдали, на синих холмах, светились желтые огоньки. Наверное, это какой-нибудь город. Мне бы выглянуть из окна и попытаться понять, где мы есть. А я вместо этого уставился в карты и думал, чем бить.

— Тебе все обязательно делать по правилам, красавец? — раздался резкий пронзительный голос, у меня по спине даже мурашки побежали.

— Странно…

В руках у меня было двенадцать карт.

— А сам-то ты их не очень соблюдаешь.

Как-то раз мы играли в карты на деньги, на настоящие деньги. Потом еще однажды мы со Свинкой порнушку смотрели, пока никого дома не было. Да мало ли всего было, о чем потом и вспоминать стыдно. Все верно, сам я правила не очень-то соблюдаю.

— Надо бы сказать твоим родителям.

Ясное дело, сплю. У нас в семье главное правило — не причинять вред людям.

— Что ты там бормочешь себе под нос?

Я почувствовал, как Дэниэл вздрогнул. Нельзя, чтобы этот человек, шофер, услышал нас, увидел, дотронулся. Мы не должны с ним разговаривать. Не должны. Ни в коем случае.

— Пусть это будет нашим секретом, — прозвенел леденящий голос.

Я прикусил губу и ощутил во рту вкус крови.

— Вот и ладно. Вот и хорошо. Значит, договорились. Пусть это будет нашим секретом. Значит, теперь это наш секрет.

Я хотел обнять Дэна, согреть его немного. Что же я все-таки забыл? Не могу вспомнить. И почему так страшно, так страшно? Сначала мне стало тепло. Потом сыро и холодно. По полу расползлась темная лужица.

Все идет не так. Во рту сухо. Язык словно ватный. Зубы тоже. Подушка почему-то мокрая, от простыней воняет, и я лежу в одежде. Ногам стало тепло, потом мокро, потом холодно. На груди что-то невидимое, но очень тяжелое. И это что-то давит на грудь, и я не могу освободиться.

Что-то случилось. Мы с папой попали в аварию?

Нет, что-то очень-очень плохое.

Так ведь Дэниэл… Дэниэл пропал!

Кто-то не позаботился посмотреть, в автобусе он или нет.

И этот кто-то — я.

Я.

Я.

Я сбрасываю одежду. Тужусь на унитазе что есть сил. Ничего не выходит. Драю щеткой зубы, язык. Встаю под обжигающую струю. Еще горячее! Еще! Выдавливаю лимонный гель на скребок для пяток. И тру, тру все тело. Больно, но я не чувствую боли. Царапаю уши ногтями. Втягиваю горячую воду носом. Плюю. Тру себя мылом. Сжимаю зубы. Напрягаю живот. Теплая струя вырывается между ног. Напрягаюсь сильнее. Пусть выйдет все, все до последней капли. Пусть ничего не останется от Гарри, от прежнего Гарри.

Мальчишка в зеркале вытирается полотенцем и не желает смотреть мне в глаза. Но я-то его вижу, и я кое-что о нем знаю.

Жалкий.

Напуганный.

Ему впору заплакать.

А он не может.

— Попался! — Он повисает у меня на спине. Липкими пальцами закрывает глаза. Сопит прямо в ухо. — Угадай кто?

А чего тут угадывать. Дэн, кто ж еще. Залезет на лестницу, сожмется в комок и как прыгнет на тебя, когда проходишь мимо. Каждый раз одно и то же.

Бывало, заметив Дэна, я спокойно отходил в сторону, и этот дурень врезался прямо в стену. Иногда я ему подыгрывал, если было настроение. А чаще просто сбрасывал его на пол.

— Ты видел? Угадай, что я видел?

Ни минуты помолчать не может.

— Вертолеты! Только что пролетали, видел? А знаешь, где я прятался?

Эх, Дэн! Как бы я хотел знать это сейчас.

Все идет не так. В гостиной чужие люди. Мужчина и женщина. На обеденном столе пепельница. И утро такое темное. Темное, будто и оно знает…

Мама с папой на кухне. Серые и неподвижные. Настоящие статуи. Я их сразу и не заметил.

На маме темные брюки, туфли из крокодиловой кожи, черный плащ. И волосы у нее все спутанные.

Папа небрит. На нем домашние фланелевые брюки, футболка, халат.

Папа:

— Сынок, что у тебя с кожей?

Звонит телефон.

Оба вздрагивают одновременно.

Телефон звонит. Мама — папе, с трудом шевеля губами:

— Ты.

Телефон все звонит. Папа встает и берет трубку. Чужая женщина из гостиной заглядывает в дверь:

— Вы взяли? Положите, пожалуйста. Мы сами ответим.

— Ты простудишься.

Папа снимает халат и укутывает меня. От халата как-то странно пахнет.

— Так темно, пап.

— Да нет, как обычно.

— Раньше утром никогда не было так темно.

— Уже вечер, Гарри.

— Как вечер?

— Мы не хотели тебя будить, милый.

— А день какой?

— Понедельник.

В субботу была свадьба. В воскресенье мы ездили в Леголенд.

— Понедельник?

— Понедельник, родной.

Понедельник. И уже вечер.

Папа:

— Ты должен поесть.

Понедельник. В субботу была свадьба. В воскресенье мы ездили в Леголенд.

На часах половина восьмого. Как громко они тикают. Никогда не замечал.

И снова папин голос:

— Тебе надо поесть.

Я смотрю на длинную стрелку. Без четверти девять.

В девять папа берет яйцо, смотрит на него. Разбивает его в тарелку, еще одно, еще. Всего шесть. Мешает вилкой. Берет сковородку, наливает масло, затем яйца.

Тик-так. Тик-так.

Через пятнадцать минут папа открывает окно. Чтобы выпустить дым. Выбрасывает сгоревший омлет. Утирается рукавом. Плачет.

— Пап, не надо, пап, это всего лишь яйца.

В девять тридцать папа достает пачку хлопьев, насыпает в три миски, открывает холодильник…

— Нет молока.

— Я принесу.

На крыльце две бутылки молока и сливки для Дэна.

Я беру молоко. Оно теплое.

— Эй, послушай. Ты обдумал мое предложение? Нет? Да что с тобой? Выслушаешь ты меня или нет? Думаешь, если я невидимый, то и пользы от меня никакой?

«Ты не проверил! — хочется мне крикнуть. — Не проверил! Не проверил! Не поднял шум».

Но вместо этого я говорю:

— А чем ты можешь помочь?

— Дружок, ты недооцениваешь меня. Еще бы, ты всегда считал меня всего лишь плодом его воображения.

Я вхожу в дом и захлопываю дверь.

— Эй, подожди, — несется мне в спину. — Я не собираюсь с тобой спорить, дружок. Я не затем пришел. Пойми, я ведь тоже за него беспокоюсь.

«Плевать я хотел на твое беспокойство! Ты должен был проверить, поднять тревогу!» — хочу крикнуть я, но молчу и иду на кухню.

— Эй, дружок. Мы должны были проверить, понял? Вернись. Я должен тебе кое-что показать. Вот.

Бутылочка со сливками Дэна все еще стоит на ступеньках.

— Видишь?

Бутылочка качается, падает и разбивается.

— Видел?

Я видел.

— Я могу помочь, дружок.

— Не переживай, сынок. Все равно нам три не выпить.

Папа стал как-то меньше, чем обычно.

Жуем.

Мы с папой жуем хлопья.

Жуем.

А мама водит ложкой по тарелке.

Дэн так делал.

Та женщина, Венди, из полиции, говорит, что нам нужно побеседовать.

Папа спрашивает меня, не хочу ли я сначала одеться. Не хочу. Зачем? На мне папин халат и полотенце, этого пока довольно.

Я сижу в гостиной на диване рядом с Венди. На коленях у нее раскрытая тетрадь, в руках чашка горячего чая.

Она без формы. И кажется, у нее нет наручников. Да они и ни к чему. Я сам пойду.

Рядом с Венди в черном кожаном кресле — высокий мужчина с худыми ногами. Не помню, как его зовут. У него тоже тетрадь и ручка. У него нет ни формы, ни наручников, ни чая. Мне даже кажется, что и лица у него нет. По крайней мере, у меня в памяти от его лица ничего не осталось.

Мама с папой сидят на другом диване, далеко друг от друга. Между ними — гора подушек. У папы в руках чашка чая. А у мамы руки трясутся. Она смотрит куда-то поверх голов. И глаза у нее странные.

Венди все твердит, кто она такая и почему мы все здесь, а потом вдруг спрашивает меня:

— Если я разобью эту чашку и скажу твоей маме, что это ты сделал, Харри, что это будет?

— Не надо, это моя кружка.

Она смотрит на кружку и на меня.

— Моя любимая.

— Харри, я не собираюсь ее разбивать.

Как странно она произносит мое имя.

Она быстро глотает чай, обжигается, но пытается сделать вид, что ей не больно, и осторожно ставит мою кружку на пол.

— Забудем о чашке, Харри. Попробуем по-другому. Ты знаешь, что значит говорить правду?

Понятно, знаю.

— Харри, что такое правда? Можешь мне объяснить?

Приходит к нам в дом, обещает разбить мою кружку, обзывает лжецом. Явно из тех взрослых, которые детей и за людей-то не считают. Я молчу. Пусть подождет.

Венди жует губу.

— Итак, Харри, можешь сказать мне, что такое говорить правду?

— Говорить правду — значит говорить все как было и не врать.

Как ты, например, врешь про мою кружку.

— Очень хорошо. А теперь, Харри, скажи мне своими словами так, как понимаешь, зачем мы здесь собрались.

И на лице у нее это дурацкое выражение: «Верь мне, я же большая, взрослая».

— Мы ищем Дэниэла Пиклза, мисс.

— Правильно, — говорит она. — Вижу, ты храбрый парень.

Врет.

— Что ж, начнем. Расскажи мне, Харри, своими словами все, что случилось, с самого начала.

Я рассказал ей все. Даже как мы сбросили бомбочки на Дэна и Стэнли, как нашли презерватив, как сожрали печенье Стэна. Рассказал, как сначала потерялся, а потом нашелся Адриан Махуни. И как Кайли стошнило и она облевала Бернарда. Все.

Длинный дядька строчил в своем блокноте, все за мной записывал. Когда я закончил, Венди сказала:

— Прекрасно.

Снова врет. Я знаю, что совсем не то рассказал.

— Ответь мне, Харри. А на заправочной станции ты видел Дэна, не помнишь?

Я смотрел на ее грудь. Интересно, женщинам-полицейским выдают специальные полицейские лифчики или они пользуются обычными?

— Харри!

Может, они темно-синие, с широкими бретельками? Суперплотные, вроде бронежилета?

— На заправочной станции ты видел Дэниэла?

— Я же сказал, что нет.

— А когда вернулся в автобус, подумай хорошенько, в автобусе ты его не видел?

— Не помню, мы презерватив надували.

Мама два раза моргнула. И я понял, что не так с ее глазами. Они теперь не светились. Вот что.

— Харри, расскажи мне про шофера.

Я смотрел вниз, на кожаную обивку дивана. Она была вся покрыта мелкими морщинками, и я представил, что я пилот самолета, пытающийся различить почти невидимые тропинки.

— Так что ты можешь рассказать о шофере, Харри?

Я все смотрел на диван. Как легко запутаться в этих бесчисленных тропинках.

— Не спеши, вспомни как следует.

А сама, наверное, думает: «Давай быстрее».

За окном грустный женский голос произнес:

— Сэб, милый, не стоит играть сегодня. Иди домой.

— Белый медведь.

— Что?

— В зоопарке, мисс. Вы видели, как белые медведи… Ладно, неважно.

— Важно, важно, Харри. Так что ты хотел сказать про белых медведей?

— Ну, знаете, у них спина такая широкая, когда они наклоняются. Вот и он такой широкий. И сильный.

Она закивала, как будто поняла.

— Что-нибудь еще?

— Ему нравится «Молодость».

— Что-что?

— Ему нравится «Молодость». Ну, это песня.

Она опять закивала, прямо как китайский болванчик.

— Уже лучше.

Мама сглотнула так громко, словно что-то упало в пустой колодец.

— Он ее в наушниках слушает. Я имею в виду песню.

— Ты что-нибудь говорил ему, Харри?

— Гип-гип-ура. Когда мы его благодарили.

— А он тебе что-нибудь говорил?

— Нет, он говорил с Дэном.

Не помню, упоминал ли я об этом раньше.

— Поэтому Дэниэл и отстал от нас в Леголенде.

Высокий мужчина перестал писать и поднял голову. Они с Венди обменялись взглядами.

— Так, Харри, давай сосредоточимся на водителе. С самого начала.

Я начинаю рассказывать. Длинный пишет, старается вовсю. Когда я заканчиваю, Венди говорит:

— Харри, ты хочешь что-нибудь добавить? Что-нибудь спросить?

Я смотрю на кожаную обивку дивана. На ней столько морщинок.

— Ну так что?

— Простите.

— За что?

— Я должен был уследить, проверить, сел он в автобус или нет.

Тишина.

— Я хочу лишь сказать, Харри, у нас у всех есть свои обязанности. Я, например, полицейский. Твой папа — доктор. Мама… э-э, — она подглядывает в тетрадь, — мама — журналист. А ты просто мальчик. Хороший мальчик, добрый, умный, но все же просто мальчик, ребенок. И ты не можешь отвечать за жизнь других людей.

— Она права, Гарри, — раздается папин голос.

А маме нечего на это сказать.

Я не поверил Венди ни на мгновение. Много ли она понимает? Все врет и врет. Может быть, она совсем даже и не Венди. Может быть, это и не ее настоящее имя.

 

5

Было так жарко, что над черной дорогой дрожало марево раскаленного воздуха. Паримэл, одноклассник Дэна, стоял с матерью у ворот школы. Они разговаривали о чем-то и ели мороженое. Когда мы с папой проходили мимо, оба замолчали, опустили глаза и стали разглядывать мороженое, как невидаль какую-то. Только на самом деле они на него и не смотрели, белые капельки сладкого молока падали на тропинку. Была пятница, вторая пятница после того воскресенья, когда мы потеряли Дэна. Целая куча дней прошла. Наверное, Паримэлу и его маме, как и многим другим, было неловко встречаться с нами глазами. Деревья были украшены шарами и разноцветными лентами. В школьном дворе играл духовой оркестр. Папа, закрыв глаза, стоял под палящим солнцем. Он зевнул. Должно быть, совсем забыл про школьную олимпиаду.

— Пап.

Отец переминался с ноги на ногу, словно сомневался, а стоит ли вообще идти.

— Пап, мисс Супер ждет.

Он бросил на меня безразличный взгляд, сунул руки в карманы и быстро зашагал вперед. Я догнал его у деревьев, где Стивен Хайки и Роуэн Филд возились со своими велосипедами. Когда мы проходили мимо, они притихли, замолчали. Роуэн нагнулся, делая вид, что завязывает шнурки своих кроссовок. Стивен почесал нос и заморгал, глядя на солнце.

— Здравствуй, Стивен, — сказал папа.

— А, здравствуйте, доктор Пиклз, — ответил тот, притворяясь, будто бы только что нас заметил.

А потом он вдруг весь покраснел. И лицо покраснело, и шея. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь был таким красным. Со мной он не поздоровался. Но я не обиделся. В конце концов, он был старшеклассником. Как только мы немного отошли, они начали о чем-то шептаться.

Наверное, о том, как мы одеты.

На папе было трико, теплая рубашка с длинными рукавами и старый дедушкин пиджак. А на мне — спортивные штаны и розовая рубашка со свадьбы, я нашел ее среди грязного белья.

На дверях школы висела табличка «Средняя школа имени Нельсона Манделы. Здесь ваши дети в безопасности». Я почему-то вспомнил картинки из учебника истории, на которых хмурые, усталые воины возвращаются домой после тяжелых битв. Лохмотья не в силах скрыть многочисленных ран. У кого-то нет руки, у кого-то ноги, кто-то лишился глаза. Они печально бредут по дороге, как живые трупы, которым прямая дорога в могилу. И вид у них далеко не геройский.

Школа была закрыта. И немудрено, в такой-то день. День школьной олимпиады. Поэтому от парадных дверей мы повернули налево и по дорожке, что бежала вдоль спортивного поля, направились к черному входу.

А на поле болтали и смеялись счастливые семьи. Играл оркестр, и люди — в шортах, футболках, с цветными шарами в руках — раскачивались в такт музыке.

— Прошу всех участников соревнования по бегу в мешках собраться за стартовой линией, повторяю, ЗА стартовой линией! — Дежурным снова был мистер Дональд.

Дэн был уверен, что в этом году непременно победит. Я был этому рад. Это, знаете ли, не круто, когда твой родной брат — абсолютный ноль в спорте.

«Все, что нужно… — тараторил он, трясясь от волнения — того и гляди кондрашка хватит, — все, что нужно, — это поставить ноги в самые уголки мешка».

Открыл, что называется, Америку.

Я выработал свою собственную сверхсекретную технику бега в мешках. Мы с Питером тренировались не жалея сил. Все, что на самом деле нужно, — это забыть о всякой там ерунде. Не вопить «левой, правой, левой, правой», а постараться почувствовать партнера, слиться с ним, стать одним целым. Забудьте про ноги. Просто прижмитесь друг к другу плечами и бегите. Вот и весь секрет. Мы с Питером в этом году могли бы выиграть соревнование. Мы и братьям Макнелли задали бы жару, хоть они и близнецы и от природы мыслят одинаково.

— Прошу участников соревнования занять свои места!

Уильям Плам помчался в обратном направлении. За ним на дурацких высоченных каблуках заковыляла его мать.

— Да не могу я больше терпеть! Отстань! — прокричал Уильям, оборачиваясь на бегу.

— Так в школу-то не успеешь, начинают уже. Иди туда, за деревья.

Успеет, не успеет. И чего волнуются?! Ему и за черепахой не угнаться. Даже Дэн всегда так говорил. Уильям нырнул в ивняк за спиной нашей Мышки, мисс Бертон. Нацепив на нос нашлепку от солнца, она раскладывала мороженое по порциям. Мороженое было четырех сортов, и все несъедобные.

— Участники соревнования, займите свои места на старте!

Уильям Плам выкатился из кустов, подтягивая штаны. Мать семенила за ним, вытряхивая из волос листья и прочий мусор.

Мой папа продолжал шагать, ничего не замечая вокруг.

По дорожке, чуть не сбив нас с ног, промчался мужчина. За собой он волочил девчонку, одноклассницу Дэна. Та еле поспевала за ним и противно ныла на ходу:

— Я же говорила, говорила, что мы опоздаем…

— Ты. У меня. Еще. Поговори! — рявкнул отец на манер злодея из «Истэндеров».

Девчонка выдернула руку и помчалась к линии старта, по дороге она едва не столкнулась с Май Сисей, спешившей к нам с поля. На Май было яркое тренировочное трико. Вся красная, она никак не могла отдышаться.

— Гарри, я в стометровке первой прибежала! Гляди, что мне дали.

И сует мне под нос золотую медаль на красной ленте. На что тут смотреть-то? Чего я тут не видал?

У нее за спиной, на стартовой линии, стояли тридцать два ученика — мелкота из начальной школы. В мешках они были похожи на извивающихся червячков. Хотя нет. Тридцать один. Дэна-то не было. А может, и тридцать, если та девчонка опоздала. Мне стало немного жаль ее. Мистер Дональд злобно дисквалифицировал всех опоздавших, что бы те ни говорили в свое оправдание. Пожалуй, сегодня он нажил немало врагов. Та девчонка, я и Дэниэл — все мы не участвуем сегодня. Всем нам не повезло.

— Я сказал, ЗА стартовой линией, Стэнли Пачеко!

Проныра Стэн должен был стоять в первой линии рядом с Дэниэлом, а стоит сзади с каким-то долговязым парнем.

— Это тебе. — Май протянула мне медаль. — Возьми, она твоя.

Я и забыл про Май, а сейчас растерялся и не знал, что сказать. Мы с ней словно в разных мирах и между нами огромная кирпичная стена, широкая, как здание школы, и высокая, как небо. В том мире, в котором живет она, ребята участвуют в соревнованиях, побеждают, завоевывают медали. А в моем пропадают младшие братья.

Обеими руками она пробила эту стену — и как только запястья целы остались, — положила медаль мне на ладонь и побежала по полю к стойке с мороженым, девчонка в ярком трико.

— Как мило с ее стороны, — проговорил папа.

Карманов у меня не было, поэтому я просто засунул медаль в носок. Может, ребятам дали наказ быть поласковее со мной?

А что? Когда у Брэдли Паркера погиб отец, упал со стропил, мы все писали ему в письмах, как нам жаль, что его отца больше нет. А Брэдли учился вовсе и не в нашем классе и даже не нравился никому из нас.

— На старт! Внимание! Марш!

Хлопнул пистолетный выстрел. Папа подскочил, вроде это в него стреляли, а не в воздух.

Тридцать маленьких червячков поползли по полю. Мы смотрели на них как будто из далекого холодного мира и сквозь какой-то туман слышали счастливые голоса родителей, подбадривающих своих детей, и крик матери Оскара Хардинга:

— Прыгай, Оскар, прыгай!

А та девчонка все-таки успела. И бежала она неплохо. Может, она и победила, не знаю.

Папа ушел, не дожидаясь конца соревнований. Я догнал его под окном учительской, он стоял на узкой тропинке за отцом той девчонки из класса Дэна и повторял: «Прошу прощения, позвольте пройти». А тот знай себе щелкает зажигалкой, чтобы закурить, и ни с места. И начхать ему на то, что его дочь, может, победила в беге.

Абсолютно начхать. Лучше бы она пропала вместо Дэна. Отец-то все равно бы не заметил.

Оркестр на поле играл торжественный марш. Родители танцевали, у некоторых неплохо получалось. Мать Кайли Кэли хлопала руками над головой и подпрыгивала. А вот это она напрасно. Кайли заметила нас, улыбнулась и спряталась за мать. Да там и автобус спрячешь.

На Кайли было обтягивающее трико. Вот дура, вырядилась. И так толстая. В письме к Брэдли Кайли нарисовала гроб на облаке.

— Он возносится к небу, — объяснила она учительнице, когда та намекнула, что Брэдли этот рисунок может расстроить. — Я целый час его раскрашивала.

На крышке гроба она махонькими разноцветными точками вывела «Папочка».

Мы подошли к двери нашего класса. Внутри было темно, тихо и прохладно. Пахло детьми и бананами. Мисс Супер была в желтом платье, в каких обычно ходят девочки.

— Здравствуй, Гарри, — сказала она, присела передо мной на корточки, взяла за плечи и посмотрела мне в глаза, и взгляд у нее был хороший. А ведь в последнее время все люди смотрели на меня так, словно говорили: «Так ты и есть тот самый мальчик?»

Она, кажется, изменилась. А может, мне просто показалось — оттого, что я впервые видел ее так близко. Над губой у нее были почти незаметные усики. Я чувствовал запах ее пота, теплый и успокаивающий.

Затем она поднялась и пожала отцу руку.

— Здравствуйте, Доминик, — сказала она осторожно.

Она явно продумывала каждое слово, будто бы папа — бомба, готовая взорваться в любой момент от одного неловкого движения. Не помню уже, что именно она говорила, но все это были добрые слова. Папа смотрел куда-то вдаль, в окно.

— У меня остались рисунки Дэниэла и Гарри, — сказала мисс Супер немного громче, чем обычно. — Они здесь, в папке. Можете оставить их у себя.

Папа молча и неуклюже, как робот, подошел к окну.

Хлоп! Снова выстрел. На этот раз стартовали взрослые девчонки. Папа снова вздрогнул, даже подпрыгнул от неожиданности и ударился головой о глобус, который мисс Супер повесила на крючок на потолке. Сейчас он казался почти таким же высоким, как раньше.

— Очень мужественно с вашей стороны было прийти сегодня в школу, — сказала мисс Супер папиной спине.

— Если честно, мы совсем забыли… — Папины плечи поникли.

Папа смотрел не на бегущих девчонок, а на счастливых родителей, обнимающих и целующих детей, уже принявших участие в соревнованиях.

— Мисс Дункан просила передать, что Дэниэл прекрасно написал контрольную. Его любят в школе. Вы, конечно, знаете об этом. Я молюсь за него. Знаю, знаю, вы неверующий. Но все же…

Меня прямо распирало от злости.

— Должна сказать вам, я по нему очень-очень скучаю.

Давай, давай, скажи.

— Но и об остальных ребятах надо подумать. Дэниэл, возможно, не скоро вернется, так что, Гарри, придется тебе быть моим утешением.

Она потрепала меня по щеке.

— Я постараюсь помочь тебе, чем смогу.

Все так говорят с тех пор, как мы с Дэном побывали в Леголенде. Правда, другие говорили так только маме с папой, не мне.

Папа, как зомби, взял папку, положил ее в портфель, а мисс Супер хвалила меня за успехи в математике. Вроде я здорово складываю и все такое. А по английскому я вообще первый ученик в классе, да и по рисованию тоже.

— Его работа даже стоит на выставке, — сообщила она.

Эта работа — лев из яичных скорлупок. Шестьдесят один кусочек. Каждый дважды покрыт лаком. Настоящее произведение искусства.

— Все это написано здесь, в характеристике, — сказала мисс Супер папиному затылку.

В истории школы ничего подобного не было. Гениальная характеристика, с отчетами каждого учителя и каракулями мисс Супер под самый конец.

Папа протянул руку, взял листок, свернул его в трубочку и засунул в карман брюк.

Мисс Супер проводила нас до порога школы.

На старте парами выстроились ребята в мешках. Я искал в толпе Питера. Жаль, что у него не будет медали. Но ничего, он поймет. Не мог я тренироваться как ни в чем не бывало.

Куда мне участвовать в олимпиаде. Нельзя. Нельзя ведь? Ну, если только в самом непредвиденном случае. Например, если кто-то в последний момент сломает ногу и нужно будет срочно найти замену, кого-нибудь, кто быстро бегает. И мистер Дональд спросит, есть ли среди зрителей кто-нибудь, кто может заменить пострадавшего. И тогда могу выйти я, если, конечно, папа не будет против. Хорошо, что я надел спортивку, а то бежать было бы неудобно.

Я хотел было спросить об этом у папы, но не стал.

А вдруг даже думать об этом неприлично? Вдруг уже из-за этого все подумают, будто Дэн мне безразличен?

— Можно я посмотрю, пап?

— Смотри. Делай что хочешь.

Он опустил портфель и от этого еще больше согнулся. Медленно провел по лицу рукой.

Выглядел он, как мой дедушка, когда я его в последний раз видел. Только дедушке было девяносто два года, и он лежал в гробу, и был мертвый.

Близнецы Макнелли, все из себя жутко важные, разминались перед стартом. Свинка был в паре с Брайаном, самым тощим пацаном в мире.

— Не заступайте за линию!

Брайан сложился пополам. Шнурок у него, что ли, развязался?

Хлоп!

Свинка рванул как идиот, зацепился за Брайана и упал.

Камерон и Фергус Макнелли вырвались вперед и уже приближались к нам.

Казалось, что у них и в самом деле один мозг на двоих.

А сзади, на линии старта, Свинка колотил Брайана, а тот орал и корчился под ударами. Все зрители кричали и свистели. Чьи-то отцы оттащили Свинку.

Но свистки и крики, оказывается, были вызваны совсем не дракой.

Еще одна пара мальчишек, словно слаженный, хорошо работающий механизм, резво прыгала по полю и уже нагоняла близнецов.

Впервые в истории школы имени Нельсона Манделы кто-то смог подобраться к ним так близко.

Камерон обернулся, сбился с ритма, толкнул Фергуса, покачнулся сам, выпрямился, опять покачнулся, и близнецы повалились на траву, обвиняя во всем друг друга.

Толпа ликовала и аплодировала.

А отлаженный механизм пересек финишную прямую и превратился в обыкновенных мальчишек — Питера и Терри.

Питер и Терри! Питер и Терри! Питер и Терри! Это они победили близнецов. Питер и Терри! Это они обнимались, словно только что одержали победу в настоящих Олимпийских играх.

Питер заметил нас. Радостная улыбка застыла на его лице. Он двинулся было к нам, но Терри удержал его. Они зашептались, огляделись и пошли получать свою медаль.

Я поплелся за папой по жаре. Чья-то мама, улыбаясь сама себе, напевала песенку, которую играл оркестр. Она передернула плечами, задрала подбородок и спросила:

— Ну разве это не замечательно?!

От моей рубашки несло мочой. Я вспомнил тех бродяг, которых мы видели у моста Ватерлоо, когда ехали на ирландский фестиваль, на южный берег. Дэн не испугался, он засмеялся и, тыча пальцем в безумную тетку, громко сказал:

— Фу! Воняет.

Я тоже засмеялся.

Мама схватила нас за руки, оттащила к реке и там, переводя взгляд с меня на Дэна, тихим резким шепотом прокричала:

— Нельзя никогда ни о ком — слышите, ни о ком — так говорить! Ясно?!

На середине реки какой-то дядька на ржавой барже сворачивал веревку.

— Тебе ясно, Гарри?

— Ясно, мам.

— Но ведь она и правда воняет! — настаивал Дэниэл.

— Ты был бы ничем не лучше, Дэниэл Пиклз, если бы тебе некуда было приткнуть голову, кроме картонной коробки. Да знаете ли вы, что окружает этих людей? Холод, сырость, пауки и крысы. Им нечего есть, кроме объедков. И никто никогда не дарит им никаких подарков.

Никаких подарков?!

— Вы и представить себе не можете, как вам повезло.

— Но, мам…

— Что, Гарри? На долю людей выпадают ужасные беды, некоторые люди падают и уже не могут подняться. Нам с вами необыкновенно повезло.

Она дала нам время немного подумать, потом отпустила наши руки, выпрямилась и сказала:

— Итак, вы поняли, что от вас требуется?

Мы дружно закивали.

— Извини, Гарри.

— Извини, Дэниэл.

Дэн улыбнулся мне.

— Да нет же. Вы не друг у друга должны просить прощения. Вы поняли меня?

— Мам, ты шутишь?

— Нет, не шучу, Гарри.

Все-таки она заставила нас извиниться перед той сумасшедшей.

Это был День святого Патрика, ирландский праздник. А сейчас День школьной олимпиады. Совсем немного времени прошло. И вот мы сами стали словно бродяги, а Дэниэла нет, он пропал, и, боюсь, навсегда.

 

6

Я представлял себе, как Отис и Джоан, вернувшись после медового месяца, сквозь стеклянную стену аэропорта увидят маму Отиса в радостной толпе встречающих. Маленькую, опрятную, в синей юбке и белой блузке, сверху праздничный синий пиджачок с блестящими пуговицами, на голове — шляпка, на руке — сумочка, с которой она не расстается.

«Вот здорово! — подумают они. — Вот так сюрприз! Но стоило ли из-за нас так беспокоиться?»

Потом они подойдут поближе. Увидят ее лицо, ее глаза. Она даже не улыбнется им, она просто скажет: «Дэниэл пропал. Это все Гарри виноват».

Нет, наверное, так прямо она не скажет. Все-таки Отис как-никак ее сын, хоть и вымахал под два метра. Старушке всякий раз приходится вставать на цыпочки, чтобы только поцеловать его. Так что она постарается сказать все это помягче:

— Дело в том, дорогие мои, что Дэниэл, наш маленький Дэниэл не был дома почти столько же, сколько и вы. Нет, к сожалению, он не в лагере. Нет, родные мои. Он потерялся в тот день, когда они с Гарри ездили в Леголенд. Отстал от группы на стоянке.

Я скорчился за перилами лестницы, сжался в комок, мечтая исчезнуть или хотя бы уменьшиться. Сердце колотилось так, что запросто могло вырваться из груди наружу. Ладони у меня взмокли, я вытер их о шорты.

Только бы не увидели, только бы не заметили. Только бы они не подумали, что я виноват.

Мама упала на Джоан, зарыдала. Отис обнял отца, поддерживал его, словно ребенка. Пусть время повернется вспять. Пусть мама, и папа, и Отис, и Джоан вновь закружатся по залу под звуки музыки. Пусть на маме будет серебристое платье, а не старый халат. Пусть она счастливо смеется, а не дрожит вся от рыданий.

Отис все-таки меня заметил. Я отпрянул назад, спрятался в тени перил, но Отис оставил отца, подошел к лестнице, раскрыл руки. Глаза его говорили: «Скорей ко мне, я жду». Я сбежал по ступеням и повис у него на плечах, как всегда. А он, как всегда, обнял меня крепко-крепко. Со мной на руках он подошел к дивану, сел. Я обхватил его ногами. И мне стало спокойно-спокойно, словно и не было ничего. Должно быть, я заснул, и, пока я спал, Джоан сделала нам чай, только никто не пил его. Проснувшись, я почему-то заплакал, все всхлипывал и никак не мог остановиться, и рубашка у Отиса стала вся мокрая.

— Поплачь, поплачь, малыш, — бормотал Отис, — легче станет.

Сердце его билось ровно и сильно. Я прижался к нему, спрятался в его рубашке, и постепенно рыдания сами прекратились.

— Молодец, Гарри, умница, молодчина.

Мне было трудно двигаться, казалось, ноги утыканы иголками и булавками. Отис приподнял меня, поставил перед собой, дал носовой платок. Я высморкался, отдал платок ему. Отис нашел чистый уголок и тоже высморкался, а глаза вытер рукой. Глаза у него были красными и влажными.

Отис вздохнул. Из большой дорожной сумки он достал красиво упакованную коробку.

— Это тебе, дружище, — сказал он. И его голос пожарного был почти такой, как раньше.

Я не шелохнулся. Отис ждал и смотрел мне в глаза. Я хотел спросить его, но боялся. Боялся, что это повредит Дэниэлу. Помните, что случалось с феями в сказке про Питера Пэна, если дети в них не верили? Я даже мысленно не решался все это произнести.

Поэтому я только спросил:

— А для Дэниэла у тебя есть подарок?

— Конечно, есть, дружище, — спокойно ответил он.

— Тогда, может, я лучше подожду, пока Дэниэл вернется?

Отис опустил коробку на диван, отпил немного холодного чая и уставился в окно, будто бы пытаясь найти там, на улице, ответ. А я считал щетинки на его лице красивого шоколадного цвета. Насчитал двенадцать, остановился. Наверное, он не брился с самого Барбадоса. Кожа на носу шелушилась, и даже темно-красные розы, стоявшие на тумбочке за диваном, рядом с ним казались светлее. Я уж хотел было спросить, облезает ли кожа у негров, но вдруг вспомнил про свой страшный вопрос.

— Милый, тебе сестра звонит, — сказала Джоан, появляясь в проходе.

— Скажи ей, что я перезвоню, любовь моя, — ответил Отис.

Он поставил чашку на стол, протянул руку. Моя рука утонула в его ладони.

— Я думаю, что тебе стоит открыть подарок, дружище.

Он замолчал, задумался. Задумался так надолго, что я уж решил — заснул.

— Ты все-таки посмотри, что там внутри. Если Дэниэл вернется, мы накупим подарков для всех.

Теперь он сжимал обе мои руки. Мне хотелось съежиться так, чтобы уместиться в его ладонях.

— Видишь ли, Гарри… Дэниэла долго нет. Две недели — это слишком много для маленького мальчика. Возможно, он больше не вернется, Гарри.

Я попытался вырваться, но Отис крепко держал меня.

— Может быть, кто-то обидел Дэниэла. Причинил ему боль, сильную боль. Может быть…

Я зажал уши руками, зажмурился что есть силы и не слышал, как Отис произнес это. Я ненавидел его. Ненавидел несколько долгих минут.

Я не смотрел на него, но знал, что он следит за мной, ждет, пока пройдет моя ненависть.

Когда я смог наконец открыть глаза и взглянуть на Отиса, он пил чай. Держа чашку обеими руками, он протянул ее мне, я обхватил его руки, сделал глоток. Дрянь, а не чай. Я отпил и из своей чашки. То же самое. Мерзость.

— Ну, Гарри, открой свой подарок, — подтолкнул меня Отис.

Я взял коробку. Настроения не было, но все равно ужасно хотелось разорвать блестящую шуршащую бумагу и посмотреть, что там лежит внутри. Оказалось, футболка с мультяшным мальчишкой на груди. Рыжая шевелюра, сверху — белая в красный кружочек бандана, аппликация из ткани, не рисунок. Хулиган такой, одним словом.

Под мальчишкой — надпись разноцветными буквами: «Дикарь по натуре. Барбадос». Я быстренько скинул папину футболку и натянул свою, новую.

— Здорово! Всю жизнь мечтал.

Я сказал так не из вежливости и надеялся, что Отис спросит — почему. Тогда я рассказал бы ему о мальчишке, который не уследил за младшим братом и потерял его и все такое. Вот он, на футболке. Это не я. Я лучше. Я ни в чем не виноват. Я не совершал таких ошибок. Вот почему мне и нужна новая одежда. Чтобы не носить того, что носил тот, другой, который потерял брата. Чтобы забыть об этом. Навсегда.

Я взглянул на Отиса и вдруг заметил, какое усталое у него лицо, как провалились глаза, поэтому я сказал:

— Позвони сестре, а то она чего доброго обозлится.

Мы вымыли чашки и вышли из кухни, как настоящие мужчины, без всякого женского хныканья и прочего. Джоан ревела на диване, даже мычала, уткнувшись носом в гору скомканных бумажных платков. Раньше я бы со смеху помер. Она прижала меня к себе, коснулась щекой, мягкой, как подушка.

— Ничего, если я сегодня у вас переночую? Ты не против, Гарри?

— А как же Отис?

— У меня дежурство, — сказал тот.

— Ты ведь не бросишь нас снова, Отис? — Сам не понимаю, как у меня это вырвалось.

Отис и Джоан долго смотрели друг на друга, они часто так разговаривают без слов. Отис сел передо мной на корточки и сказал:

— Я тебя никогда не оставлю, Гарри. Я здесь, с вами, навсегда.

Я просто обожал Отиса. Иногда я даже забывал, что Джоан всегда была нашей тетей, а Отис появился лишь недавно.

Однажды мама уехала. Я не видел ее два дня и две ночи, а потом мне же еще пришлось ехать куда-то и часа два трястись в душной машине, чтобы ее увидеть. И представляете, что она мне сказала после всех моих трудов?

— Гарри, сынок! Иди сюда, познакомься со своим братиком. — Она держала на руках ребенка.

Но это еще что! Потом они с папой совсем уж нечестно поступили. Я всего лишь дотронулся до малыша. Она сама мне разрешила, когда положила его в кроватку. А голова у него была мягкая-мягкая. Я и сказал:

— Ой, смотри, у него там дырка.

— Гарри, не трогай! — завопила мама.

Папа оттащил меня, а сам стал скакать над ребенком.

— Все нормально, все нормально, — твердил он с таким видом, будто я чуть не убил этого самого братика.

В комнату заглянула женщина в белом халате, с песочными часами в руке, и сказала, что слышала шум.

— Как малыш? С ним все в порядке?

Мама с папой и эта врачиха хором заговорили на каком-то тарабарском шифрованном языке:

— Ах, ах, ручеек, ручеек.

Или родничок какой-то. При чем тут речки вообще?

Нормально? Собрались в кучу у кровати, а я здесь один стою.

Врачиха повернулась ко мне и просюсюкала громко и глупо:

— Малыш так похож на папочку, правда?

Враки! На папу я похож. А этот больше напоминал сморщенную картошку.

— Ах, ах, присыпочка нужна, у него такая нежная кожа!

Я заметил странную ручку на боку кровати. Интересно, зачем она?

— Ах, ах, грудное питание. Отрыжка у младенцев. Ах, ах, детский стул.

Я потянул ручку на себя. Кровать осела, совсем капельку.

— Гарри, НЕТ!

Мама стала прямо серая, схватилась за сердце. А этот… ребенок заплакал.

По коридору загрохотали шаги.

— Помогите! — раздался мужской голос. — Скорее врача! Моего малыша тошнит!

Женщина подмигнула маме и испарилась. Папа сердито прошептал:

— Как мне все это надоело.

Мама погладила его по щеке.

— Доминик, милый, все будет хорошо. Гарри, сыночек, там в ящичке сюрприз для тебя, маленький подарок.

— Не думаю, что… — начал папа.

Сюрприз для меня был в том, что в ящичке оказался совсем не солдатик, как я надеялся.

— Это пластилин, — объяснила мама.

А папа добавил:

— Это подарок от малыша.

Что я, дурак — в такие сказки верить!

Я сжал кулаки, стиснул веки и задержал дыхание. Я всегда так делаю, если начинаю злиться, а надо быть хорошим. Это я сам придумал.

Папа сказал:

— Гарри, что ты делаешь? Перестань.

Я послушался и перестал, и вся моя злость тут же выскочила наружу. Сами виноваты. Больно нужен мне этот ваш пластилин. Я отшвырнул коробку, и разноцветные кубики рассыпались по полу.

— Доминик! Собирай скорее!

— Я не нарочно, мам.

— Это надо пресечь на корню, — буркнул папа.

Я не успел узнать, что значит «пресечь на корню», потому что появилась Джоан, тоже в белом халате, тоже с песочными часами, вся такая важная.

— Привет, мой дорогой и самый любимый джентльмен!

Вот! Она ко мне пришла, а не к этому, в кроватке.

— Хочу представить тебя моим коллегам. Можно, Гарри?

Она еще спрашивает.

Мы прошли восемь длиннющих коридоров, раз шесть или десять катались на лифтах, и я сам нажимал кнопки.

Куда бы мы ни пришли, все говорили:

— Какой красивый парень. Твой?

— Да, он просто чудо, — отвечала Джоан. — Жаль, что не мой.

Она показала меня всем своим подругам — там, где лечили сломанные кости. Я даже видел рентген чьей-то ноги, со всякими шурупами в ней. А один доктор разрешил мне поиграть со стетоскопом. Папа, кстати, никогда не разрешал, потому что это не игрушка. Какая-то медсестра подарила мне особую медицинскую ручку. Еще у нее на столе лежала упаковка «Кит-Кат». Я дал ей поиграть с пластилином и за это получил шоколадку. Одна старушка показала мне руку в гипсе и предложила что-нибудь на нем нарисовать. Все пришли в восторг, когда я написал свое имя. Жутко удивились.

— Не стоит, Джоан.

В банном халате мама выглядела очень худой и сгорбленной, придавленной такой тяжестью, что, казалось, дверной косяк не выдержит, сломается и весь дом рухнет. Джоан перестала тереть ванну и посмотрела на маму. Загар Джоан почти исчез.

— Не беспокойся, я…

Мама еще сильнее согнулась и отступила.

— Гарри, иди сюда, помоги Джоан.

Пришлось идти. Если б захотел, я, конечно, нашел бы способ увильнуть. Но решил, что лучше помочь Джоан. Даже хорошо, что есть чем заняться. Джоан плеснула вонючей жидкости из бутылки, сунула мне в руку щетку и опять принялась драить ванну. Я набрал в грудь воздуха, задержал дыхание и, наклонившись к унитазу, стал тереть его, прямо внутри.

— Гарри, мама всегда спит допоздна? Вот как сегодня?

— А сколько сейчас?

— Около трех. Смелее, юный джентльмен. Это всего лишь унитаз. Он тебя не укусит.

Хлопнула дверь — Отис и папа вернулись из супермаркета.

Я стал тереть как сумасшедший. Прилипшая к стенкам грязь на глазах отваливалась. Оказывается, это не так уж противно. Все-таки хорошо, когда все чисто.

— Дело в том, тетя Джоан… — Я вздрогнул. Так всегда говорил Дэниэл. — Даже не знаю, что ответить. Дни теперь слились в один.

— Как по-твоему, она не слишком много времени проводит в кровати? — спросила Джоан, понизив голос, словно это был какой-то секрет.

Я почистил под ободком унитаза, как в рекламе учили. Ну как ей скажешь правду?

«Джоан, в доме все кувырком. Мама забыла о витаминах, печенье, сахаре, соке. Хлеб вечно плесневелый. Наш мусорщик, Молчун Джефри, в прошлый раз забрал мешки и подарил мне старую биту для крикета. Что все это значит? Все угощают меня пудингами, пирогами. Меня уже тошнит от всех этих сладостей, даже вырвало раз на кухне в раковину. Там до сих пор воняет. А на первом этаже в туалете дышать невозможно, но честное слово, это не я. Я почему-то больше по-большому не хожу. Только по-маленькому. Ночью. В постель».

Как все это скажешь? Что Джоан подумает о маме? Вот я и сказал совсем другое. То, что мучило меня; то, что я скрывал от мамы, и от папы, и даже от Венди, которая заходила время от времени узнать, не вспомнил ли я еще чего-нибудь.

Я сказал ей:

— У нас хомячок пропал. Но здесь я точно ни при чем.

Джоан почему-то не испугалась. Может, просто не слышала.

Зашаркали тапочки — это папа поднимался по лестнице. А снизу Отис спрашивал, куда положить чистое белье.

Папа очень сильно изменился. Он стал совсем не тем человеком, который спасал людям жизни и имел собственное мнение по любому вопросу.

Теперь это был совсем другой папа, неловкий и нерешительный. Он не знал, где взять чистые носки, и вообще ждал подсказки, прежде чем что-нибудь сделать.

Как мы до этого докатились? Дом вверх дном. Время исчезло. Вся наша жизнь сломалась, когда Дэниэл исчез. Он ведь был всего лишь мальчишкой. По дому-то он ничего не делал.

Джоан снова окатила ванну водой. А я закрыл унитаз крышкой сиденья и поставил сверху бутылку с чистящим средством.

— Мама всегда так делает, — сказал я. — Она говорит, если сразу сходить по-большому, то попу обожжет.

Джоан вытащила из дырки в ванне целый комок волос. Может, среди них есть и волосы Дэниэла, подумал я. Надо бы сохранить их на память. Вслух я этого не сказал. Джоан и так плакала. Надо было бы обнять ее, но я не мог. Я забыл как.

После чая я съел сырую морковку и выпил, наверное, литра два воды. Потом мы с Отисом делали приседания и всякие другие упражнения. Отис сказал, что так надо, и я не спрашивал зачем. У Отиса особый дар: если он что-то говорит, хочется выполнять. Пока я подтягивался, раз двадцать пукнул. Но Отис сказал, что все в порядке. Вечером я впервые за все эти дни покакал. Было больно до ужаса, и еще кровь пошла.

Спал я в ту ночь неспокойно.

— Верь, дружок. Ты должен верить, — повторял Биффо, будто припев какой-то песенки.

— Уже поздно, Себастьяно. Немедленно домоооооой, — неслось с улицы.

Интересно, есть у Молчуна Джефри алюминиевая бейсбольная бита или хоть старые ненужные ролики? Жизнь становилась лучше, совсем немного, но все же лучше. Я уже почти верил, что Дэниэл вернется.