Хондори-чако шаг шагнёт, будто ветер дунет – полы длинного халата, словно циновки развеваются. Глаза у бусяку чёрные, жгучие, молниями сверкают, брови тучами нахмурились, тонкие губы плотно сжаты, лицо – серое как дождливый день. Взглянет на Фудин – и голову опустит, чтобы видела: сердится на неё. Если бы не хотел в жёны брать, так и разодрал бы на куски! Но приглянулась ему подруга Калгамы, такая ладная да славная, – хочет Хондори-чако жениться. А Фудин знай твердит одно:
– Не может у женщины быть двух мужей!
Бусяку уже и так, и эдак её уговаривал, грозил, рычал, снова льстиво улыбался, ласковые слова говорил – ни в какую Фудин не согласна стать его женой. «Верна, – говорит, – Калгаме буду, и пока он жив, души в нём не чаю, лучше никого на свете нет!»
Обидно Хондори-чако это слушать. Он ли не самый грозный в округе? Он ли не самый сильный? А охотник какой знатный – никогда без добычи не возвращается! Все перед ним трепещут, все боятся его, даже своенравная сестрица Амбакта поперёк слова не скажет – знает: рассердишь братца – задаст трёпку, мало не покажется.
Недовольна Амбакта: мечтала полакомиться мясом Фудин, печёнку её съесть, из гладкой кожи халат сшить. Но братец не разрешает к пленнице даже притронуться: влюбился в неё, кто бы мог подумать! Страдает, печалится, всё из лап у него валится.
– Найдём мы тебе хорошую женщину-бусяку, – успокаивает его Амбакта. – Зачем тебе эта красотка? Не нашего роду-племени, обычаев не знает, нос от тебя воротит – видишь ли, не так ты пахнешь. Принцесса! Можно подумать, от муженька её ароматом лотоса да шиповника несло, куда там! Жила с ним, знаю: рекой от него пахнет, в тайгу сходит – кедром да пихтой воняет…
– Что ты такое говоришь? Сама подумай, пустая твоя голова! – злится Хондори-чако. – Пихта Новым годом пахнет, радостью и свежестью. Мне бы хоть капельку такого чудесного духа! У-у-у! От меня несёт, как от гнилого озера. И как прежде не замечал? Ничего сделать не могу!
– Зачем себя переделывать? – гнёт своё Амбакта. – Каким уродился, таким и оставайся. Вот ещё, ради какой-то пичужинки себя менять! Будь настоящим бусяку.
– А я и есть настоящий, – гордо выпячивал грудь Хондори-чако. – Никто в этом не сомневается!
– Настоящие бусяку людьми питаются, – напомнила Амбакта. – Людишки для нас – пища, не более того. А ты что удумал? На чужой женщине жениться! Давай лучше её убьём, освежуем, всяких лакомых блюд наготовлю – вкуснятина получится: за уши не оттащишь, все когти на лапах оближешь.
– У-у-у! Эти когти! – воет Хондори-чако. – Что с ними делать? Как посмотрит на них Фудин – морщится, брезгует мной!
– Вот потому и надо её съесть, – настаивает сестрица. – Не станет Фудин – сразу из твоей головы вылетит, и думать о ней забудешь.
– Если бы! – вздыхает влюблённый бусяку. – Никто мне не снился никогда, а она – каждую ночь грезится. Что бы ни делал, о ней думаю. Заболел я ею, сестрица. И нет лекарства от этого. Только Фудин мне поможет, больше никто.
– И вправду – больной, – сочувствует сестрица. – Никогда бы не подумала: слабая маленькая женщина может верх над тобой взять! Съесть её надо, вот что! Слопаешь Фудин – она всё равно, что твоя станет.
– Тебе бы только сожрать кого-нибудь! – огрызается Хондори-чако. – Запомни раз навсегда: Фудин – не пища, а женщина моей мечты. Всё сделаю, чтоб на ней жениться. И не гневи меня, сестрица. Рассержусь – задам трёпку!
– Эх, братец, память у тебя, видно, дырявая, – сверкала глазами Амбакта. – Однажды ты уже чуть не женился. Хорошо, отговорила я тебя. А то была бы у тебя в жёнах лесная чертяка-буссеу. Ох, хитрющая! Всё загадки загадывала, ты ни одной не отгадал. Решил: буссеу – мудрая, умные у вас дети получатся. А ей того и надо, забрала бы их да в тайгу обратно ушла. Только прикидывалась, что любила тебя, эх!
– Помню-помню! – поморщился Хондори-чако. – Смеялась она надо мной. Спасибо, ты глаза мне открыла. У-у-у, перестань о ней напоминать! Слышать не хочу!
– Вот и Фудин тебя обманет, – гнёт своё Амбакта, – попомнишь мои слова! Она женщина хитрая: никогда не узнаешь, что у неё на уме.
– Не говори о Фудин плохо! – вскакивал Хондори-чако. – Всё равно она моей будет! Красивее её никого нет.
Эти разговоры брата и сестры-бусяку одинаково кончались: Хондори-чако показывал жуткие клыки, для острастки рычал, Амбакта низко голову клонила, прикидывалась покорной. Сама только и мечтала поскорее расправиться с Фудин. Сколько чего ни съела бы Амбакта, всё равно голодная остаётся: не хватает ей человечинки.
Аппетит Амбакты рос не по дням, а по часам. Считай, всё зверьё в округе переловила, птичьи гнёзда разорила. Молва о злобной бусяку по тайге впереди неё идёт – животные успевают прятаться от Амбакты. Всё меньше и меньше добывает их на пропитание.
– Что делать? – задумалась Амбакта. – Так с голодухи и сдохнуть можно. А обману-ка я зверей! Хэрэ-шаманкой стану! С шаманами никто ссориться не желает. Будут звери дань мне платить, никуда не денутся!
И стали звери слышать: где-то шаманский бубен бьёт, бубенчики и погремушки на ямкане-поясе громыхают. По обычаю, отдариться от шамана надо, иначе камлать станет – беду на всех накличет.
– Шаманка идёт, шаманка идёт! – пела Амбакта-хэрэ. – Приносите подарки, да побольше! Тьфэ, тьфэ! Свеженинки хочу, кормите шаманку лучше!
Видят звери: и вправду хэрэ-шаманка по тайге скачет, большая, как медведь, безобразная, как жаба, вся волшебными побрякушками обвешана. От боязни и не замечают: вместо бубна – осиновый лист держит; колотушка, которой по бубну стучит, – обычный тальниковый прут, а погремушки на ямкане – речные ракушки да камушки. Всем лягушка кажется сильной и большой, вот уж правду говорят: у страха глаза велики!
– Тьфэ, тьфэ! Шаманка ждать не любит…
Хочешь не хочешь, а приходилось угощать её. Барсук мышек приносил, енот мелкую рыбёшку добывал, белка – орешки да грибы, волк добычей делился, и даже тигр не считал зазорным откупиться от шаманки: поймает оленя – самую вкусную часть ей отдаст. А хэрэ не успокаивается:
– Мало! Больше еды несите! Тьфэ, тьфэ, камлать стану – плохие времена в тайге наступят!
Устали от неё звери и птицы, а что делать – не знают. Вспомнили о медведе, который некогда нагонял ужас на всю тайгу.
– Он пообещал Калгаме не зорить гнёзда, понапрасну никого не обижать, – напомнила синичка. – Присмирел медведь, это всё знают. Но силы-то у него не убавилось. Может, он нам подсобит?
– С шаманкой враждовать нельзя! – закричала белка. – Как бы злых духов на помощь не позвала! Куда от них тогда денемся? Нет уж, лучше я орешками от неё откуплюсь.
– А мне что делать? – запечалилась лосиха. – Шаманка требует лосёнка ей отдать!
– И моих деток тоже съесть хочет, – всхлипнула соболюшка. – Ненасытная!
– Одного меня не трогает, – зашипел полоз. – Я похож на ядовитую змею. А вы, звери и птицы, притворяться не умеете!
– Я умею! – всхлипнула птица вертишейка. – В прошлый раз высунулась из гнезда, шею вытянула, по-змеиному зашипела – думала: напугаю шаманку! А она смеётся: «Не бывает на змеях перьев!» – и цап-царап моих птенчиков. Осиротела я.
– А меня шаманка вообще голыми руками взять может, – пожаловался енот. – Все мои родичи научились мёртвыми притворяться, но она раскусила эту уловку: схватит за задние лапы, о ствол дуба шмякнет головой – и в мешок! Всех енотов скоро переест… У других зверей хоть есть шанс спастись.
– Ну, а кто виноват? – встрепенулась белка. – Твои предки виноваты! Разве ты истории не знаешь?
– Причём тут история? – удивился енот. – Мало ли что глупые старики рассказывают! Я живу сейчас, и меня не волнует, что было раньше.
– Э! Невежа ты! – рассмеялась белка. – История память удлиняет. Давным-давно звери вот так же собрались, как мы сейчас. Стали думать, как им дальше жить, чтобы охотники не могли их поймать. После споров решили они так: «Лось, чтобы охотник не убил тебя, пусть у тебя будут длинные и быстрые ноги!» Лось сказал: «Хорошо!» – «Изюбрь, чтобы охотник тебя не застал врасплох, пусть у тебя будет очень хороший слух и тонкий нюх». – Хорошо, – сказал изюбрь. – « Косуля, чтобы охотник не убил тебя, пусть твое тело будет легкое, а ноги тонкие» Косуля согласилась с предложением. – «Лисица, твое тело маленькое, ноги короткие, ты должна стать самым хитрым зверем, чтобы тебя никто поймать не мог!» И стала лисица такой, как ей звери посоветовали. —«А ты, выдра, по земле с трудом ходишь, тебе и в воде придётся научиться жить. Тогда трудно поймать тебя будет!» – «Так тому и быть», – ответила выдра. —«Заяц, пусть летом твоя шкурка будет серой, а зимой белой, чтобы охотник не мог тебя поймать!» – « Ладно», – сказал заяц.
– Ну, и что толку? – возразил енот. – Всё равно охотники наши повадки изучили – всегда перехитрят. Это раз. Как бы от шаманки ни прятались, она от нас не отстаёт – приходится ей дань платить. Это два. А меня, беднягу, вообще легко поймать!
– Имей терпение слушать! – сердито прикрикнула белка. – Не умеешь слушать – отсюда твои беды! Знай: звери посоветовали барсуку жить в глубокой норе. Лапы у него короткие, по глубокому снегу он плохо ходит – вот пусть в норе сидит, оттуда его трудно выкурить. А твоему предку звери сказали: «Енот, живи, как барсук!» Однако он, как всегда, свои думки думал, мечтал о чём-то, и не расслышал совета. Вот почему охотникам легко вас поймать!
– Выдумала невесть что, – пробурчал енот. – Дедушка никогда мне этого не рассказывал. А он мудрым был. Учил: если попал в безвыходное положение, притворись мёртвым – враг падаль никогда не тронет. Вот и маскируюсь. Не виноват, что шаманка хитрее меня!
– У дедушки память была короткая, а у тебя – ещё короче! – отрезала белка. – Историю знать надо, вот что!
Слушала-слушала синичка их перебранку, не выдержала – закричала:
– Перестаньте спорить! Та же история говорит: силу может другая сила одолеть.
Зря, что ли, медведь считается хозяином тайги? Вот и пусть за нас заступается! Давайте попросим его об этом.
– Вот ты и проси его, – фыркнула белка. – Лично я и близко к нему не подойду. Боюсь медведя! А ты на крыльях – если что не так, спасёшься. Никогда не знаешь, что за настроение у медведя: то он добрый, то злой…
– Ладно, – сказала синичка. – Меня он хорошо помнит. Знает: обидеть маленькую пичужку – себе дороже. Может, уважит нашу общую просьбу. Была – не была, поговорю с медведем!
И полетела синичка разыскивать медведя. А навстречу ей ошпаренная Гаки летит: глаза выпучила, шею вытянула, облезлыми крыльями из последних сил машет, перья во все стороны летят.
– Спасайся, кто может! – орёт во всё горло. – Кар-кар! Никого он не щадит!
Ворона пулей мимо синички пролетела – та расспросить её ни о чём не успела. Другие звери и птицы тоже Гаки услышали, но никак в толк взять не могут: от кого спасаться, что происходит, куда бежать? Им бы от хэрэ-шаманки избавиться, а тут – новая, видать, напасть. Попрятались они по своим норам, гнёздам да дуплам – сидят, дрожат, лишний раз дыхнуть боятся.
Синичка, хоть и маленькая, а храбрая. «Ничего, – думает, – где под лист спрячусь, где за камнем притаюсь, а где – вся надежда на крылья, авось улечу от того, кого Гаки так перепугалась!»
Если бы она знала, что ворона имеет в виду Калгаму, обязательно бы к нему за помощью полетела. Но, увы, не знает: он как раз по тайге идёт.
А Калгама тоже ничего не ведает. Ни о Гаки, ни о хэрэ-шаманке, ни о Фудин и Хондори-чако. Переходит он речки и ручейки, болота перескакивает, на сопки поднимается – всё ближе и ближе та гора, на которую ему ведьма велела ориентироваться. Кажется: уже рукой до неё подать, но на самом деле – идти ещё и идти.
Хондори-чако в это время решил припугнуть Фудин.
– Не станешь мне женой – придётся тебя растерзать, – зарычал он. – Надоело мне тебя уговаривать! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Ну, что?
Фудин, однако, надеется: рано ли, поздно ли Калгама придёт её спасать. Быть такого не может, чтобы не избавил от злого бусяку! И решила она слукавить.
– Нехорошо порядочной женщине без гиамата тэтуэни – свадебного халата замуж выходить, – ответила она Хондори-чако. – Принеси мне лучшей рыбьей кожи, нитки и бисер достань – буду халат шить. Как сошью, так и стану тебе женой.
Гиамата тэтуэни шили из хорошо выделанной, выбеленной кожи сазанов, амуров и толстолобиков. Такой халат невеста обязательно украшала орнаментами, а на его спинке вышивала целую картину: два дерева с крепкими корнями, возле которых сидели лягушки, ящерицы, черепахи, пауки; возле стволов стояли олени, изюбры или кабарожки. В кроне деревьев прятались маленькие птички чока – они считались душами будущих детей. Увенчивало дерево солнце-цветок, яркое и радостное.
За несколько дней всё это не вышьешь. Некоторые девушки готовили гиамата тэтуэни не меньше года, – старались, чтобы халат был красивым, удобным, прочным. Какой халат – такая и жизнь получится.
Хондори-чако чуть не подпрыгнул от радости: если Фудин желает обычай соблюсти – значит, хочет, чтобы всё серьёзно было.
– Ладно, – сказал он. – Всё тебе достану, что просишь. Давно бы так! А то заладила «нет» да «нет»…
– Не знаю, как у вас, бусяку, положено, а у людей немного по-другому, – схитрила Фудин. – Скромная женщина никогда сразу не скажет «да». Мужчина должен заслужить её любовь. Ты настойчивый, и этим мне приглянулся.
– Никто никогда мне таких слов не говорил, – растаял Хондори-чако. – Давай быстрее гиамата тэтуэни шей! Хочу быстрее на тебе жениться.
– Потерпеть придётся, – скромно опустила глаза Фудин. – Свадебный халат – дело тонкое. Не мешай мне шить. И сестре своей скажи, чтобы не отвлекала.
Специально так сказала. Не хотела, чтобы брат и сестра – бусяку видели, чем она на самом деле занимается. Фудин задумала сшить из рыбьей кожи лёгкую оморочку. Она вроде складной: с виду – материал, сложенный в несколько раз, но в считанные минуты раскинешь его, вставишь каркас-распорку – и лодочка готова.
Фудин решила: улучит момент, когда хозяева пещеры уйдут на охоту, сядет в лодку и уплывёт от них. На воде следов не останется. Пусть попробуют найти!
Но Фудин надеялась: оморочка – на крайний случай, всё равно Калгама вот-вот придёт и спасёт её!