… Строительная бытовка на пустыре, продуваемом всеми ветрами. Под потолком плавают сизые клубы табачного дыма. Малиновым огнем светит намотанная на асбестовую трубу спираль самодельного обогревателя. Душновато, устоявшийся запах несвежей одежды, и влажного дерева. Перекур закончен, но никто не расходится. Сосредоточенное молчание бригады прерывает Веня Звягинцев, худенький и остролицый ученик штукатура:

— Петр Иванович, а что теперь будет? Как товарищ Сталин закончил выступать, так по радио — только военные песни и марши крутят. Ни новостей, ничего. Из парткома никого не было, а раньше-то как вождь чего скажет, бегом летели растолковывать.

Бригадир неспешно и основательно, аж с прокрутом, затушил окурок в самодельной пепельнице, уперся ладонями в колени, встал, и ни на кого не глядя, буркнул:

— Хорош ночевать, мужики. Что б там ни было, план никто не отменит. А тебе, Веня, я вот что скажу — слушай радио.

Как раз в этот момент крутили «Священную войну», и речь неоднократно битого жизнью бригадира наложилась на слова: «Отродью человечества сколотим крепкий гроб».

Не говоря более ни слова, Петр Иванович повернулся и толкнул дверь. Работу действительно никто не отменял.

Вопрос о том, как следует понимать сказанное Вождем и Учителем интересовал не только ученика штукатура Веню. Над ним ломали головы миллионы людей, не в силах поверить, что сказанное Сталиным — действительно сбудется.

…- Да вы закусывайте, закусывайте, Лев Николаевич, а ты уже восьмая рюмка без закуски, — говорил своему шефу секретарь-референт за столиком «Метрополя». — Даст Бог, образуется. Вот бутербродики, икорка. Не то переживали!

Собеседник перевел на него залитые водкой глаза и раздраженно осведомился:

— Что, уже рюмки считать начал?!

— Да никоим образом. Только погрузнели вы за последние годы сильно. Один я вас до квартиры не дотащу. Может урон репутации получиться! Опять же, супруга ваша…

Двойной подбородок и обвисшие щеки Льва Николаевича пришли в движение. Поперхнувшись, он произнес, отсекая слова кивками головы:

— Ты. Не. Понял. Ничего. Это — не конец карьеры сотен людей из высших эшелонов власти. Это — смерть. Так что не хер тут рюмки считать!

— Не сгущайте краски, Лев Николаевич, — осмелился возразить молодой человек. Мы живы, все остальное образуется. В конце концов, чистки пережили, войну переждали, сберегли и приумножили, так сказать. Что-нибудь придумаем, в конце концов, и он не вечен.

Лев Николаевич пару мгновений покачался на стуле. Затем рука вдруг вытянулась, и ловко опрокинула в широко раскрытый рот рюмку, заблаговременно налитую услужливым халдеем. Выдохнув, смахнул набежавшую на глаза слезу. Вновь проигнорировав закуску, он неожиданно трезвым голосом произнес:

— Вот потому-то ты секретарь, и боле звать тебя никак. А я — вижу! Ты говоришь, он не вечен. А я заявляю — он уже там! Чтобы стать бессмертным, надо либо правильно умереть, либо ярко прожить. Не каждый сможет! А наивный мечтатель Сосо — смог. Теперь память о нем будут хранить десятки поколений. И оболгать ее уже ни у кого не получится.

То, на что ты так неуклюже намекал, сделать никто решится, да и смысла в этом не стало! Разве что, кто-то решит сделать его святым великомучеником, но как раз это никому и не нужно. Он уже не при делах, он свое дело сделал… Ладно, чего уж там, домой пошли…

…В далеком южном городе на ту же тему говорили два пожилых человека, послушав которых, ни у кого бы не возникло вопросов об их национальности.

— Я таки вот что вам скажу, Абрам, и вы со мной обязательно согласитесь. Никого нельзя загонять в угол долго и методично. И уж тем более это нельзя делать с такими людьми. А что они? Они делали это долго и изобретательно!

— Таки да, Яков, могут быть неожиданности. И бывают! Особенно, если делать кого-то болваном, и пробовать иметь свой маленький гешефт от чужого имени. А что, в коммерции такое не редкость!

— Вот они и нарвались! Это ведь совсем не коммерция! А все почему? Эти поцы даже не подумали, что наш Иосиф не всю жизнь подписывал бумаги.

— Ты сказал наш? Первый раз от тебя такое слышу!

— Наш, дорогой мой, наш! Для каждого, независимо от национальности — наш! И ты не ослышался, — говоривший достал из бокового кармана пару густо исписанных стенографическими символами листков и слегка встряхнул ими в воздухе. — Идочка записала, пока я глазами хлопал. Таки я их перечитал трижды, и вот шо понял…

Отдаленный гарнизон. Ротная канцелярия. Печатая шаг, к столу, за которым сидит пожилой старшина-сверхсрочник, подходит молоденький солдатик.

Старшина Калиткин поднимает глаза от вороха ведомостей.

— Что за хождения после отбоя?!

— Разрешите обратиться с вопросом, товарищ старшина, а то заснуть не могу!

— Обращайтесь.

— Как он решился? Враги народа могли отключить радио!

— Глупый ты, Петренко! Отец наш вышел к своему народу. Это просто. А не отключили его от связи, потому что после первых фраз все ясно было: кто решится, тот всем нам враг.

Иди спать, завтра на склады столько народу придет — протолкнуться негде будет.

Понятно, где…

— Нет, Вячеслав Михайлович! В ваши игры я более не играю!

И смачный хлопок резко захлопнутой двери.

… Разговор под стук колес. Купе поезда?2 «Москва — Владивосток». Приглушенный свет, на столике два стакана чая в устойчивых железнодорожных подстаканниках и нехитрая снедь, купленная на вокзале.

— Давай спать, Игорь, ты что, в Москве не наговорился?

— Заснешь тут, как же. Ты сам-то представляешь, что теперь будет!

— Я ему верю. Правильно все будет. Ленина я читал, тот тоже был уверен, что государство будет отмирать. И партия — это только часть общества!

— Ленин не утверждал, что это будет, начиная с завтрашнего дня. Сначала, говорил он, построим коммунизм, а потом, потихоньку… А Сталин сказал, что вот сейчас и начнем. Как бы не вышло чего!

— Утомил ты меня, Костя. Все будет правильно. Про отмену налогов слышал?

— Так вместо них — взнос! То же самое, в принципе.

— Далеко не так! Но это тебе сразу не объяснишь. В общем, давай спать, глаза слипаются. А если беспокоишься, что выйти может криво, так тебе оружие дали. И не только тебе. Мне тоже. Завтра народ на склады придет. Фронтовикам — бесплатно, остальным — за деньги. Считай так — нужен обществу порядок, оно его и установит.

— А как кто по-пьяни, да в соседа?

— Обнажил ствол — стал мишенью. Когда у народа оружие, — при этих словах Игорь довольно покосился под подушку, — не забалуешь! Уроды быстро кончатся. Помнишь, как нам прямо в перерыве оружие раздали, и мы вернулись в зал. Кто-нибудь смог бы выстрелить в него? Возможность — то была!

— Да нет, кто б дал! Да я бы такого первый!

— Ну вот, сам себе и ответил, — сонно пробормотал Игорь, натягивая на себя одеяло.