Алан Бомбар на надувной лодке «Еретик» отправляется через Атлантический океан. У него все получится. Ценой собственного здоровья он докажет, что потерпевших кораблекрушение в большинстве случаев убивает не океан, а страх и неумение себя вести.

Я стою перед закрытою дверью учительской. Вдыхаю запах школы. Любуюсь пылинками, пляшущими в солнечном луче. Душновато. Огромные окна, составленные, как было модно в тридцатых, из небольших листов стекла, уже не открывают, так как по ночам холодно. А днем вовсю греет солнце. Юг все-таки.

Педсовет шумит, как камни в прибое. Из-за плотно прикрытой двери слышны возбужденные голоса. Двери тяжелые, звук гасят хорошо, разобрать можно только отдельные слова. Вот бубнит низкий басок директора, вот вступили высокие женские голоса. Меня то зовут, то выгоняют. Картина маслом: педагоги в когнитивном диссонансе.

Я вполне мог еще неделю не ходить в школу, но мы с мамой решили, что от этого проблемы сами не рассосутся. Пошли просить о домашнем обучении для одаренного мальчика и возможности сдачи экзаменов экстерном.

Директор школы, Николай Николаевич, был весьма колоритным дядей. Повадки неоспоримого лидера женского коллектива, блеклые, поросячьи голубые глазки, полувоенный френч из офицерского диагонального сукна и усы «под Буденного», которые, казалось, жили своей отдельной жизнью. Прочитав заявление, он долго молчал, а потом приступил к опросу, надеясь посадить самонадеянного юнца в лужу. Позже я узнал, что он преподавал физику в старших классах. А сначала просто обратил внимание, что он в основном, спрашивает по физике. Его усы сначала шевелились в предчувствии триумфа, а после моих ответов поникли, как спущенные флаги. Кажется, некоторых нюансов он не понял. Но понял главное — мальчик физику знает.

Через некоторое время выяснилось, что физику я знаю лучше Николая Николаевича. Моменты инерции он рассчитывать не умел и даже не представлял, для чего оно нужно. Потом, по одному, пригласили преподавателей математики, истории, географии, литературы. Я отвечал, стараясь держаться в рамках школьной программы. В маленьком кабинете стало душно и жарко. К тому же, пользуясь правом хозяина, Николай Николаевич так курил, что скоро под потолком стали плавать клубы сизого дыма и у меня запершило в горле. Я не выдержал и сказал:

— Николай Николаевич, не знаю, как другим, а мне дышать уже нечем. У меня, между прочим, слабое здоровье, я только из больницы. Может, я выйду, а вы как-то тут проветрите.

Учителя, большинство из которых было женщины, меня пожалели. Я был отпущен подышать, а все остальные переместились в учительскую, где места было больше.

Скоро я начал понимать, что меня совершенно не хотят отпускать на «домашнее обучение», хотя всем присутствующим было очевидно, что в школе, по большому счету, мне делать нечего. Начались умные речи типа:

— Мальчик одаренный, но его знания необходимо систематизировать, — это директор.

— Да, одаренный, да, талантливый, но как на это посмотрит гороно? — это раскрасневшаяся тетка восточного типа с пушком под носом. Кажется, историк.

— Мы составим программу, и мальчик будет заниматься по ней, — это, вроде бы, завуч.

Так, все ясно. Педагоги желают кусочек счастья и возможность бить себя в грудь, говоря, что именно они нашли и огранили чудный талант. Им хочется почетных грамот, премий, орденов и оваций. Ну и еще чего бог пошлет. Мама устремлений педколлектива, кажется, не понимает. Она настаивает на простом и разумном:

— Составьте список вопросов, Юра подготовится и ответит. Зачем методики и прочие сложности? Мой сын учится сам, и делает это хорошо.

Педагоги не уступают. На них уже лежат отблески будущей славы. Вы пробовали вырвать кусок мяса у злого соседского кобеля? Вот и здесь то же самое.

Меня поймали на неправомерном использовании интегрального исчисления при определении объема шара и неточных формулировках правил употребления деепричастных оборотов. Я перечислил не 109, а 106 притоков Волги — но кто их помнит?

Учителя единодушны. Талант подлежит огранке! Я сопротивляюсь, напирая на то, что все это мелочи, которые неизвестны большей части выпускников, успешно получивших аттестат. Меня снова выгоняют подышать. Учительская намного больше директороского кабинета. Но время-то послевоенное, дамы тоже курят. Причем много, особенно, когда волнуются. Вскорости полд потолком точно так же повисают пласты табачного дыма. Торг продолжается.

Неясно, сколько сорвано уроков ради этого педсовета. По коридору гуляют ученики и с интересом смотрят на меня. У подоконников собираются группки девчонок. Они что-то обсуждают, с интересом поглядывая на меня. Понятно, что обсуждают — меня, любимого. Отдельные старшеклассники подходят ближе и обсуждают опять же меня, рассматривая чуть ли не в упор и ничуть не стесняясь своей бесцеремонности. Рефлекторно краснеют уши. Вот этого мне как раз не надо, но так получается.

— Юра, иди к нам!

Снова зовут в учительскую. Захожу. Похоже, достигнут некий компромисс. Все понимают, что мне нечего делать в классе, где все еще только начинают коряво выводить крючочки и палочки. Тем более неуместно мое появление в старших классах, где я буду упираться одноклассникам взглядом в пупки.

Принято соломоново решение — буду учиться дома по программе, утвержденной в учебной части. Учителя в журнале будут отмечать, что я все-таки в школу хожу. Программа обучения будет выдана маме под расписку, с обязательством ее неукоснительного выполнения. Зачеты — раз в две недели, по пятницам.

Передовики народного образования получают своё в случае успеха, а он неминуем. Нам тоже удобно. Я как раз хочу побольше времени уделить физкультуре.

Возможность сдачи экзаменов за среднюю школу будет определять городской отдел народного образования — это в его компетенции. Но этот вопрос директор поднимет перед инстанциями только в случае успешной сдачи зачетов. Логично.

Все. На сегодня — точно все. Довели до головной боли. Приду — завалюсь спать. Маме — не лучше, ей можно только посочувствовать, ей предстоит суточное дежурство.