Сергей Шнуров
Когда я записал «Мат без электричества», я вот этой самой рукой ощутил, что вот оно, время, и его яйца у меня в руках. Я испытал кайф неимоверный. Чудо произошло маленькое. Все альбом залажали, говорят — говно полное, а мне было вообще неинтересно их мнение. Я сидел дома и слушал его каждый день.
Был 99 год. Время, зажатое Сергеем Шнуровым за яйца, было не то чтобы захватывающим — скорее податливым. В равной и ни к чему не обязывающей степени оно располагало и к неимоверному кайфу, и к маленьким чудесам. Время само по себе ничего не предлагало, оно велось. Никакого очевидного драйва в воздухе не витало, но его можно было изобрести и навязать.
Публика, не имевшая тесных экономических связей с окружающей реальностью, оправилась от кризиса быстро. Уже к лету 99 года вышеуказанной публике в Москве стало более-менее ясно: нового андеграунда не предвидится, а будут, напротив, и клубы, и журналы, и рестораны, а также некоторые деньги; следовательно, опять надо приниматься за работу, которая, к вящему восторгу многих, едва не отменилась вовсе в кризисном августе. Впрочем, память о том, что решительно все может рухнуть в любой момент, была жива, и мозг покалывало ощущение торопливого наплевательского праздника. Для него не хватало нужной музыки, однако ждать ее было неоткуда. Группа «АукцЫон» плавно и надолго входила в стадию «Волков-трио». «Мумий Тролль» кокетливо и оглушительно объявил о своих последних концертах. Вообще, в тот год все так или иначе воспевали бесперспективность в разных ее проявлениях. Федоров пел, что не будет зимы, Лагутенко щегловито постулировал отсутствие карнавала, только-только появившаяся Земфира огорошивала рассудительным: «А у тебя СПИД, и, значит, мы умрем». Летов вообще ничего не записывал и только изредка наезжал с полуопальными концертами в окраинные московские кинотеатры и питерские клубы типа «Полигон». За приблизительно бодрые и относительно свежие группы могли сойти разве что «Нож для фрау Мюллер» и «Дочь Монро и Кеннеди», но им от рождения не хватало размаха. Были еще попытки мелкомасштабных и обтекаемых прорывов, вроде «Михея и Джуманжи» или группы «Маша и медведи», им даже платили какие-то резонные деньги (приблизительно 3000 долларов за выступление), но все это было очень временно, к тому же главный хит «М и М» про Любочку с ходу обвинили в плагиате, расслышав в нем какую-то тему из Radiohead.
Весь город был завешан транспарантами, на которых белым по красному печатались воззвания вроде «Чай, кофе, потанцуем?» — рекламировали новый журнал с неброским названием «Афиша». Однако даже и в этом журнале, вроде бы взявшим моду формировать события, с музыкой творилось что-то невообразимое — печатались панегирики группам «Тайм-аут» и «Ва-банк», на обложку ставили Паштета и Максима Покровского, в общем, как пела совсем потерявшаяся к тому времени группа «Аквариум» — «того ли ты ждал, о-ё?».
Пелевин в тот год сочинил «Generation П» — книгу, состоящую, казалось, из одних лишь острот. В «Ролане» демонстрировали очередного Кустурицу — беспечную комедию «Черный кот, белая кошка», после которой все вокруг окончательно зациклились на цыганах и их подозрительной музыке. Водка «Гжелка» стремительно утрачивала свою популярность — вслед за главным своим пропагандистом, президентом Ельциным.
Прощальным фортелем ельцинской эпохи стал фестиваль разнообразных и небесспорных искусств «Неофициальная Москва» (питерская версия называлась «Неофициальная столица»). Эта безобидная антилужковская кампания на некоторое время создала довольно убедительную иллюзию какой-то объединенной жизни — туг и свердловский акционист Александр Шабуров, впоследствии прославившийся с проектом «Синие носы»; и жовиальный тюменский верзила по прозванию Ник Рок-н-ролл; и четверка столичных лодырей «ПГ», чья идеология ограничивалась пропагандой безделья, регги и легких наркотиков; и газета «Отечество не выбирают», и еще бог весть что, включая группу «Ленинград», которая уже подготовила ту самую роковую программу под странным названием «Мат без электричества».
С нее-то все и началось.
Эта буря в стакане водки служила одновременно и отповедью, и проповедью — в интонациях певца уживались как забавник, так и «еще один вселенский отказник». Уличный говор неплохо сочетался с кубинской осанкой песенок, а клиническая срамота — с трогательным самоедством. Песни были не то воплями отчаяния, не то следствиями одичания; любовный экстаз мартовского кота пополам с сумасшедшинкой мартовского зайца. Ликование мешалось с терзаниями: «Я так устал, я так измучен, в моей душе десяток ран, я плачу, как мудак последний, целую батареи кран». Дудки «Французской помады», самой первой песни, напоминали потревоженную в ночи сигнализацию малобюджетного транспортного средства, от их тревожного воя было не укрыться. Пластинка в целом походила на тост — болезненно бравый, столь же патетический, сколь и самоуничижительный. Тост был свинский, но не жлобский. В потенциальном переводе на столовый жаргон он звучал бы скорее так: «Чтоб хуй стоял, а денег не было!» Редко когда самые основы жизни понимались столь превратно. И редко когда подобная превратность приводила в столь отчетливый восторг. Виктор Шкловский где-то заметил, что одни художники в искусстве имеют обыкновение проливать кровь, другие — семя, а третьи — просто мочиться. «Ленинград» был заточен под три занятия одновременно, вероятно, поэтому в отечественном рок-н-ролльном кагале так и не появилось группы проще и натуральнее.
«Мат без электричества» был достаточно странно, скверно записан, что только добавляло ему лишней прыти. По утверждению Жана Кокто, дилетантизм уже сам по себе преступление перед обществом. Шнур пел не слишком уверенно, и этот обыденный конфуз неумехи действовал как наркоз. На записи хорошо слышно, как человек сам удивляется тому, что несет в микрофон. При этом в песнях чувствовалась такая упоительная гортанная гордость («ЭТО ПРО МЕНЯ!» — вот, конечно же, главная строчка пластинки), что не возникало ни малейших сомнений — тип, их записавший, точно поет по утрам в клозете. Как-то в гостях мы оказались у магнитофона, бесперебойно транслировавшего искомый «Мат без электричества», в компании Александра Тимофеевского. Шуре пришлось прослушать пару песен, после чего он задумчиво произнес: «Знаете, я понял, в чем тут дело, ему же ведь просто нравится произносить эти слова: хуй и пизда, хуй и пизда, хуй и пизда». Так оно, в сущности, и было. Тем не менее something stupid за считаные секунды превращалось в something else.
Шнур, разумеется, мог бы повторить вслед за Челентано: «Инстинкт — вот моя поэтика». А с другой стороны, мог бы этого и не делать, поскольку рациональной жесткости ему тоже было явно не занимать. При всех засвеченных на альбоме глупостях эффекта «дурной славянской башки» совершенно не возникало. В этой пластинке была смешная, но железная логика, в том числе и музыкальная. «Мат без электричества» был напрочь лишен этой паскудной заливистости духовых инструментов, которая была столь характерна для местных групп, укомплектованных схожим образом. Дудки не петляли попусту, они выполняли чужую и вполне черную работу (были вместо гитар), оттого звучали сдержанно и правдиво. Пение тоже обошлось без унизительной задушевности, поскольку душа этого автора-исполнителя слишком явно была не на месте.
С пластинки «Мат без электричества» началась подлинная история Сергея Шнурова. (Само название альбома невзначай соответствовало кличке солиста: шнур, электричество etc. И жизнь из этой записи выплывала сама собой, на простых и необсуждаемых основаниях, словно электричество из бытовой розетки.) Дело было вовсе не в соперничестве с Игорем Вдовиным, не в том, кто как пел — лучше, хуже, ярче, глуше. Дело в том, что, когда люди впервые слышали альбом «Пуля», они, как правило, спрашивали: «Что это играет?» Когда люди впервые слышали альбом «Мат без электричества», они обыкновенно интересовались: «Кто это поет?» С этим человеком хотелось — совершенно по-сэллинджеровски — познакомиться, причем желательно быстрее. Мне тоже этого хотелось. Даже несмотря на то, что мы уже, в общем-то, были знакомы — встречались зимой 98 года в первом «ОГИ», потом еще где-то, потом еще что-то. В те разы у меня совершенно не укладывалось в голове, что невысокий круглоголовый парень в псевдовоенном свитере и с нелепой, похожей на запятую, бородкой, фактически мой ровесник (Шнур старше на год и пять месяцев, он родился 13 апреля 73 года), окажется способен на такие слова и вещи.
Здесь был с ходу заманифестирован основной принцип «Ленинграда» — не важно, как петь, не важно, что петь, не принципиальна музыка и не в словах дело. По-настоящему важна только одна, точнее, две вещи — абсолютная точность фантазии и языка. Никакой специальной «правды жизни» там, разумеется, не было. «Мат без электричества» со всеми своими словесными и ритмическими ненормативами был, безусловно, художественным произведением (бесчисленные цитаты только подчеркивали условность спетого), настоящим спектаклем, а не реалити-шоу. В определенном смысле «Ленинград» был иллюзией еще почище того же «Аквариума», потому что из нее вообще не хотелось выкарабкиваться.
Пока все кругом деликатно цитировали, Шнур просто присваивал. Индульгенцией ему служила собственная неподражаемая интонация — точно так же, как в свое время Аркадию Северному. Наиболее обезоруживающим плагиатом был, разумеется, «Дикий мужчина» — проигрыш вчистую снят с песни The Tiger Lillies. Впрочем, имелись и несколько более засекреченные цитаты — Шнур только недавно признался мне, что свой коронный номер «Шоу-бизнес» он написал под влиянием арии старухи Шапокляк («Хорошими делами прославиться нельзя»). Шнуров производил подобные транзакции непринужденно, и музыка поддавалась ему с благодарной легкостью. Впрочем, этого следовало ожидать от человека, который одно время профессионально копировал картины Брейгеля.
С возникновением «Мата без электричества» у «Ленинграда» стала складываться вполне осмысленная аудитория. При всей матерщине группа совершенно не нуждалась в возрастном цензе — дети и юношество к этой музыке не слишком тянулись. Никто не писал слово «Ленинград» на стенах, это была музыка для старших. В Шнуре, которого мало кто тогда знал, все чаяли видеть как минимум сорокалетнего. Под его музыку вполне можно было, согласно расхожей установке, «все проебать». Однако сама конструкция фразы уже предполагала наличие этого «всего», то есть определенную зрелость. Интересно также то, что меломаны «Мат» почти поголовно избегали. Наслаждались им, напротив, те, кто музыку вообще не слушал (например, самые разнообразные девушки, а также гуманитарии под и за пятьдесят). Шнура это радовало. Семь лет спустя он мне заявит: «По крайней мере, про „Ленинград“ никто не скажет, что мы, мол, выросли на ваших песнях».
«Мат без электричества» обладал той редкой силой по-настоящему простой музыки, в которой нельзя услышать что-то «свое». Слышно было ровно то, что в ней заложено, не более. Она не оставляла простора для размышлений и интерпретаций. В довершение всего в «Ленинграде» напрочь отсутствовали юродство и «метафизика», всегда бывшие отличительной чертой местной алкогольной письменности и звукописи — от «Москвы — Петушков» до «Звуков Му». Шнур никак этот аспект не эксплуатировал. Ничего в духе «ангелы Господни, слышите ли вы меня» на альбоме не было, слава тем же ангелам. Все было просто, пусто и складно: «Я люблю пиво, я люблю водку, я люблю баб и жирную селедку, я не люблю твоих французских булок, я алкоголик, ебаный придурок». Лирика Шнурова была одновременно и физикой. В «Мате» с его ходовой лирикой и ходячими присказками, конечно же, клокотала низость, глупость и где-то даже мерзость. Зато энергия, которая выделялась от трения со всем вышеуказанным, шла строго снизу вверх. Причем достаточно высоко вверх. Если верить Честертону, то беззастенчивость — признак прогресса. В нашем случае он был налицо.
Сергей Шнуров
Кризис вообще пошел на пользу. Он всех поставил на место. И Тинькова приосанил. Это дало свободу. Все откололись, денег ни у кого не было, их больше никто не давал. И «Мат» в результате был записан мною за триста долларов в свободное от работы время. «Гала-рекордз» купила уже записанный альбом. Причем с ними мы очень сильно бодались по поводу концертного контракта. Я никогда его не хотел, но тогда это было общее место. Это означало, что ты должен играть не меньше шестидесяти концертов в год и до момента отбития какого-то невероятного (как будто кто-то во что-то вкладывался) ты получал тридцать процентов гонорара. В общем, наебалово.
Митя Борисов
После кризиса мы с Ицковичем уже не могли вообще ничего финансировать. Денег не было. Жили впроголодь.
Алина Крупнова
Я предложила помощь с организацией концертов, благо мне это было несложно. Серега с радостью согласился. Их еще никто не знал. Сейчас люди в этом ни за что не признаются, но тогда практически все, к кому я совалась с «Ленинградом», делали страшные лица и говорили: «Ну от тебя, Крупнова, мы не ожидали». И очень хотелось им показать, что на самом деле все не так. Был вялый издатель в виде «Гала-рекордз», который ничего не делал, и мы в результате все мутили сами. Потом появилась «Мистерия», и что было дальше, я не знаю. Мне был важен первый этап.
Денис Рубин
Первая официальная премьера без Вдовина — это был «Фиш-фабрик». Шнур пел неуверенно, странно, многие именно в тот день сказали: все, это уже не то, это загнется. Серега это тоже понимал и старался откреститься. В какой-то момент, если не ошибаюсь, они даже искали нового вокалиста. Слишком сильно было мнение старожилов, которые воспринимали «Ленинград» как такой хулиганский арт-проект. Для них «Пуля» была идеал.
Михаил Рябчиков
Я сильно удивился и огорчился, когда приехал на концерт в «Бедные люди» и увидел толпу каких-то незнакомых людей, практически гопников. Я подумал: ну бля… уже такие слушают группу «Ленинград». Почему-то мне было очень обидно. Они же что-то свое в этом понимают, совершенно другое. Они снимают самый простой первый слой, и им он по кайфу. Наверное, главная удача «Ленинграда» как раз заключается в том, что они многоуровневые.
Сергей Шнуров
Я не знаю, мне гопники на концерте не мешают. Вообще, плохо остаться такой группой для богемы. Это скучно и непонятно для чего нужно.
Алина Крупнова
Я помню, у них было два концерта подряд — пятница и суббота — в каком-то большом клубе в неблизком районе. Я посмотрела на зал и изумилась очень сильно. Переключка аудитории случилась очень быстро и резко — там были люди, которые частично пришли с концерта «Арии», а частично — с какой-нибудь попсовой девичьей группы. И им было отлично. Им было так же хорошо, как и мне.
Сергей Шнуров
А мы просто перестали быть богемной музыкой. В Москве вообще очень любят ретроспективизм. Если ты играешь какое-то ретро или цыганщину, то ты the best. Если это что-то оттуда, из детства, то это катит. А если ты делаешь актуальные вещи — извини.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
«Ленинград» согласно первоначальной идее — это люди, которые не умеют играть ни на каких музыкальных инструментах. Их много. Все они очень пьяные. Правда, у них присутствует некоторый… культурный багаж.
Илья Бортнюк
Когда я увидел в первый раз, что Шнуров встал к микрофону, было очень странно. Потом стало понятно, что так даже лучше. Всегда выходит точнее, когда человек сам поет то, что сочиняет. Хотя Вдовин был вполне себе профессиональный певец, у него все-таки все шло в одну сторону — разухабисто-блатную. А Шнуров мог петь в разные стороны.
Денис «Кощей» Купцов
Мой любимый альбом «Ленинграда» — это второй. Сильнейшая заява на победу. Это притом, что в то время был вообще взрыв питерских групп. И «Король и Шут», и TequiUajazzz, и «Дельфины», и «Deadушки», куча всяких панк-рок-групп, да до фига всего было в принципе. Но кто собирал, скажем, «Спартак»? Это были «Ленинград», «АукцЫон» и «Спитфайр». Я помню, приходил устраивать концерты, и как раз оттуда выходил Серега с таким выражением лица, типа «как же вы все заебали». И он из них выжимал, и я, по очереди.
«Ленинград», конечно, были более удачливые, потому что, во-первых, по-русски пели, во-вторых, так по-русски никто не делал. Хотя матом в «Спитфайре» мы первые начали ругаться. У нас была песня «Пидоры» — Серега очень от нее затащился. Но все равно, так, как он, никто не делал — у него был первый всплеск настоящей матерной поэзии.
Александр «Сашко» Привалов
«Мат» писали очень весело — за один день. Сейчас так уже не делают. Это было на «Неве-рекордз». Пришли на студию, сыграли первую песню. Вышел звукорежиссер и говорит: да, конечно, все так, но на концертах это звучит лучше. Мы говорим: ну конечно, на концертах-то мы пьем. Тогда звукорежиссер, по-моему, сам даже сходил и принес. Ну и все сразу заработало. Андромедыч играл на «ухе». Мы с Васей все гитарные партии сыграли на трубе и тромбоне.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
На улитке играть я стал совершенно случайно. Когда мы писали «Мат», была репетиция в «Грибыче», забили студию нашу любимую на Фонтанке, и Серега говорит: вот у Дракулы есть улитка, возьми ее и играй как на гитаре. Вот и все.
Когда у тебя есть дырка и три кнопки, а знаешь ты при этом гораздо больше по аккордеонным делам, то стараешься играть мало, но всегда очень вкусно.
Сергей Шнуров
На «Мате» чувствуется мера опьянения. Под конец уже все мимо играют, какие-то стоп-таймы появляются непонятные. Все звукачи были в шоке, когда это слышали. В ужасе. В ужасе.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
«Шоу-бизнес», конечно, шикарная песня. На концертах могла смело растягиваться на двадцать-двадцать пять минут. Очень здорово экономит силы.
Светлана «Колибаба» Шестерикова
Шнур не любил петь «Шоу-бизнес». Ее постоянно требовали на концертах, и он жаловался мне: «По-моему, меня когда-нибудь под эту песню похоронят».
Сергей Шнуров
Когда мы записали «Мат», я беру кассетку домой, врубаю, слушаю, думаю: надо ж, блядь, порядок песен составить. Начинаю что-то писать, вдруг понимаю: охуенный порядок. Я так все и оставил. Одну переставил, вступительную, «Будем веселиться».
Митя Мельников
Я впервые увидел Шнура году в 96-м — я тогда работал продавцом в ночном магазине в Питере. А Шнур поблизости жил, покупал бухло. Типа постоянный покупатель, привет-привет. А потом в 99-м я устроился в «Грибоедов» гардеробщиком, а они там репетировали. И когда Микшер уехал в Колумбию опыта набраться, была текучка барабанщиков. В конце концов взяли какого-то старого чувака, ему лет пятьдесят, наверное, было, типа, раньше в джазовых бэндах играл. Но он то плохо играл, то вообще не приходил на концерты, а я, помимо того что работал гардеробщиком, в «Грибоедове» жил практически. «Ленинград» туда приходил каждое воскресенье репетировать. А я пытался на барабанах играть. Ну и что-то мне подумалось, что я тоже так могу. Они же, реально, просто играли. Я подошел к Шнуру, он меня вспомнил. И в январе 2000-го мы первый раз сыграли в «Сайгоне». Ну и не выгнали, короче.
Алина Крупнова
На Шнурова повелись девчонки. К этому не было предпосылок поначалу, но это случилось. Я-то была уверена, что это группа для мальчиков. К тому же группе была дана четкая установка — заигрывать с залом. На такой успех, как мне кажется, они не рассчитывали. Если бы остался Игорь Вдовин, это была бы такая куртуазная богемная штучка. Вдовина, кстати, можно было бы вернуть, но Сережа вовремя понял, что в этом нет необходимости.
Сергей Шнуров
После той истории с Горбушкой я поговорил со Вдовиным и уговорил его продолжать. Мы вялотекуще играли с ним до мая следующего года, и в какой-то момент я понял, что это вообще никуда не ведет. И перед днем рождения Пуза я объявил Игорю: спасибо, до свидания.
Алина Крупнова
Вскоре после Вдовина ушел и игравший на тубе Дракула. Он был красавец, конечно, и вообще крайне интересный и непростой человек. Мне показалось, что Сережа после его ухода вздохнул с облегчением — больше у него в группе не оставалось конкурентов.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
Илья Ивашов по прозвищу Дракула все-таки был, по-моему, не музыкант, скорее артистическая личность.
Денис Рубин
Со Вдовиным это был, по сути, арт-проект. Вдовин достаточно интеллигентно себя вел, что многим не нравилось. Очень было заметно, что подсознательно он, конечно, интеллигент. Я даже помню рассказы о том, как Вдовина учили матом ругаться, поскольку сам он не имел такой привычки. То есть его буквально через силу заставляли все это петь. В результате то, что получалось, было ближе к московским стилизованным проектам — не зря же «Пулю» очень любили в Москве.
Шнур же умудрялся, сохраняя дистанцию, проживать все это по полной. Песни были ни при чем. Люди шли не на песни, не на хиты. Шнур объяснял мне, почему «Ленинград» за год вырвался из клубной истории в какие-то новые эмпиреи. Дело в том, что они писали новую песню как минимум раз в неделю. И он четко говорил о том, в чем заключается ошибка всех клубных питерских групп — тех же «Пепси», «Самолетов», «Маркшейдеров». Они записывают один альбом, а потом катают его по всем клубам. Но клубов мало, и люди устают. На «Ленинграде» же тусовка не ротировалась, а расширялась. Приходили все те же плюс новые.
При таком подходе многие песни, конечно, отсеивались, забывались. Я помню момент, когда на бис просили песен десять разных, и все были хорошие, но они уже половину этих песен не помнили или просто не успевали сыграть. Было несколько песен, которые Шнуров просто скомпоновал в одну.
Паша Павлик
Со Вдовиным все было более нежное, более эстетское, не было агрессии и этого драйва бешеного. Со Шнуровым все стало на свое место, хотя поначалу все недоумевали: чего это он начал петь-то? Не умеет парень ни играть, ни петь, влез на сцену.
Денис Рубин
Изначально Вдовин больше котировался, Шнуров был на заднем плане, хотя и старался вести себя достаточно ярко: переодевался в женское платье, красил ногти, каски какие-то носил. Вряд ли переход к микрофону был спором со Вдовиным — в конце концов, даже Пузо брал на себя довольно много внимания. Вообще, «Ленинград» в этом смысле был очень благодарной историей, группой как бы без лидера. Переход был сложный — Шнур ведь не хотел петь даже не потому, что он не умел и боялся. Ему не хотелось тянуть на себе всю эту историю, потому что изначально она была задумана как проект без лидера. Я помню, он жаловался, что тяжело брать на себя очень много, быть и лидером, и управляющим, потому что все были неуправляемые, особенно первый состав, за исключением Микшера, который, понятно, профи до мозга костей.
Алина Крупнова
В тот момент они перестали слепо следовать традициям шансона. Шнуров — он все-таки немножко Джим Моррисон, где надо. Он все-таки не совсем шансон. Он тебе и Моррисон, и Челентано, и Юрий Антонов, и Сид Вишес. К тому же, как показала позже практика, попытки чистого жанра, типа «Ля-Минор», здесь не прижились. Поэтому те же «Ля-Минор» пошли чесать по европейским клубам и прекрасно себя там чувствуют. Они не вылезают из Австрии, Германии, Франции. А вот у нас под водочку не пошло.
Алексей Зимин
«Мат без электричества» я первый раз услышал в бессознательном состоянии. Была весна 2000-го, апрель, а может, и март. Была квартира у Елоховской и день рождения хозяйки квартиры. Или просто крупная пьянка, не суть.
Утром я проснулся там один, лежа на полу, закутанный в пыльный ковер с полным комплектом абстинентных удовольствий.
Освободившись от ковра, я практически на ощупь — глаза не открывались — доковылял до кухни, пальпировал холодильник и, с трудом найдя на нем ручку, распахнул, и — опять-таки на ощупь — нашел там початую бутылку водки. Из раковины тем же манером извлек рюмку, налил ну и так далее. Глаза приоткрылись и обнаружили магнитофон на столе. Я нажал кнопку «play», и из магнитофона с удивительно нужной громкостью засопели трубы вступления к «Дикому мужчине». Я налил еще рюмку, выпил — и охуел.
Один мой приятель, повернувшийся на музыке даб и регги, верил в теорию ритмических вибраций. Он говорил, что в каждом человеке пульсирует свой ритм, и музыка, вообще всякое искусство только тогда по-настоящему трогает, когда внешний и внутренний ритмы попадают в нужный резонанс.
Теперь мне уже трудно объяснить, чем, собственно, меня так зацепили именно эти песенки. Но все в них волшебным образом срифмовалось и с моим незаконченным филологическим образованием, и с интуитивной страстью к панку, и с трудовой книжкой с записями о работе дворником, слесарем и начальником передвижной библиотеки — вся биография: и какая-то лихая и победительная в своем пораженчестве сексуальность, плюс еще похмелье, и смерть, и загробный оптимизм. Все, чем я жил и что нажил к тридцати годам, в опереточной, но самой точной форме было в этих шансонетках. В голосе Шнурова не было и тени вдовинского кривляния, не было никакой театральности. Это были песни по формуле Платонова: которых никогда не слышал, но слова которых втайне знаешь.
Я позвонил хозяйке и рассказал ей о своей находке. Оказалось, что находку эту я сделал еще вчера ночью, случайно поставив кассету, а потом, никого не подпуская к магнитофону, заставлял всех слушать «Мат», пока сам не упал замертво и не завернулся в пыльный ковер.
Тем утром я прослушал «Мат» семь раз, допил всю водку, которая была в этом доме, и уехал, украв кассету. Но это не была кража — я забирал свое.
Приехав домой, я позвонил Семеляку и сообщил ему, что у меня есть такая охуенная вещь, которая оправдывает вообще все, что с нами до этого было: новый альбом группы «Ленинград». Я потребовал немедленного приезда Семеляка, потому что он должен был это услышать. Семеляк скептически что-то поворчал в трубку, но приехал. К вечеру у «Ленинграда» было еще одним истеричным поклонником больше.
Сергей Шнуров
Я не снес людям крышу, я просто попал в резонанс к тому, что происходит у них внутри. Потому что я такой же. И то, о чем многие думают, я сказал со сцены, вот и все.
Алина Крупнова
Я никогда не была частью психоделической культуры, в отличие от всех моих друзей. Я всегда говорила, что я девчонка простая и незатейливая. А что было тогда своего и современного для обычной алкокультуры? Вообще ничего. При этом все тяготели. Слушали Северного в больших количествах.
Был такой Сергей Гинзбург, недолго пробыл, потому как спился, но его уже собирались поднимать на флаг, потому что у него был замечательный голос, он писал свои песни. Я уже не говорю, что все слушали Челентано — Гарик Сукачев, Скляр, Охлобыстин и все слушали. Думали сами как-то это протолкнуть, романсы какие-то записывали, пытались что-то сами придумать. Ничего не придумали, как мы знаем. Все эти акустические алкогольные пластинки… Ну они были, да, но все равно это было не то.
А по-честному это проявилось с «Ленинградом». Этого все ждали, это было всем нужно.
Иван Дыховичный
Я, когда их впервые услышал, сразу вспомнил такую команду Kid Creole & The Coconuts. А я очень любил эту группу. И я понял — вот, абсолютно та же линия. Я кому-то про это рассказал, а мне: ты ебанулся, что ли? Я говорю: да вы просто не умеете слышать! Ну кто, в самом деле, слышал в моем поколении Kid Creole & The Coconuts?
Алексей «Микшер» Калинин
Я всю жизнь старался заниматься музыкальными новациями не потому, что считал, что так нужно, а просто потому, что так уж у меня сложились отношения с музыкой. Единственный человек, с которым новации проходят на ура и сразу же обрастают плотью, — это Серега. В этой стране в те годы я не мог представить себе ни одного человека, с которым я мог бы записать «Мат без электричества». Никто не пошел бы на то, чтобы записать все эти ча-ча-ча с перкуссиями и именно так. Мы же не репетировали это в такой форме, никто не знал, как это. Все как в футболе — ты знаешь, что человек играет, и ты ему доверяешь, и он играет хорошо только потому, что ты не паришься. С Серегой легко делать музыку. Он берет в руки инструмент, я могу сесть за барабаны, и сразу возникает песня. Она еще не придумана, но все уже есть. Я знаю только двух музыкантов, с которыми легко играть, — это Гитаркин и Шнуров.
Ира Седова
Они своим внешним видом, нетрезвостью и хамством пугали и отталкивали, а с другой стороны, в этом витал такой дух вседозволенности и свободы, что всем казалось, что бухать с этими чуваками круто, полагая, что подобная свобода передается воздушно-капельным путем.
Михаил Рябчиков
Праздновали в «ОГИ» день рождения Мити Борисова 7 июля. Было только для друзей, каковых набралось человек сто пятьдесят. И в этот же день был концерт «Ленинграда» в «Бункере». Часов в одиннадцать я поехал в «Бункер», а поехал я на машине, которая называется «таблетка», старая-старая. Мы на ней перевозили всякие стройматериалы, Там было сиденье рядом с водителем, а сзади какие-то лавки деревянные. Грузимся вповалку всей группой «Ленинград» в эту «таблетку». В то время в «ОГИ» не было вообще никакого аппарата. Все каким-то чудом поместились на сцене, играют, и вдруг в какой-то момент отрубается электричество. Я держал эти патроны, которые то и дело вышибало, буквально руками, и безумие продолжалось.
Алина Крупнова
Самый первый корпоративный концерт «Ленинграда» (стоимостью в четыреста долларов) в Москве сделала я. Журналиста звали Кирилл Звягин, у него был день рождения. Все происходило в клубе «Край». Я так боялась, что даже туда не пошла. То есть я обо всем договорилась, получила деньги, проконтролировала, чтобы все приехали. Это, кстати, была главная проблема с «Ленинградом» — постоянно кто-нибудь не являлся на концерт.
Но в тот вечер все прошло нормально. Потом я сделала им еще один концерт, туда пришел продюсер Вадим Алисов, который занимался продолжением «ДМБ». Мы ему там же за скромные двести долларов продали песню.
Ира Седова
Я думаю, что по сей день рекордные сборы в «Летчике» остались за «Ленинградом». Считалось, что в клуб помещается 250 человек от силы. На «Ленинграде» бывало больше трехсот. Как они сами на сцене помещались — непонятно. Получали они долларов пятьсот на группу.
Митя Мельников
Сколько стоили концерты — для всех загадка, кроме Шнура, естественно. Мы думали, что мы получаем равную долю, ну а Шнур, допустим, в два раза больше. В Питере концерты были копеечные — на первом я заработал пятьсот рублей.
Денис Рубин
За пять московских концертов платили ну дай бог чтобы полторы тысячи долларов на группу. Может, две. «ОГИ» давали квартиру, еду и деньги от входа. Дорога и все остальное было на группе. Я не брал свои деньги, потому что совсем копейки смешные были.
Олег Гитаркин
Они были группкой для друзей, но при этом были у всех на слуху, и все ждали, что вот-вот-вот, скоро будут суперизвестны. Все они были бедные, вели себя попроще. Бортнюк очень им помог на каком-то этапе. Никакой тайны и магии в группе не было. Достаточно простые ребята у них были в первом составе, все очень любили пьянствовать. Один раз мы даже вместе поехали в Финляндию, очень странный был концерт: «Ленинград», «Мультфильмы» и «Нож для фрау Мюллер». Этот концерт был вообще без Шнура, пел Пузо, потому что у Шнура то ли паспорта не было, то ли что-то такое. По дороге все эти гадкие трубачи так напились… Ромеро там был легендарный и прочие уебки. Очень хотелось этому Ромеро по голове настучать, ну такой он дебил. При этом все вокруг считали, что он душа компании, а я почему-то сразу подумал, что все это хуйня и никакой души компании в этом нет, да и шоумен он, в принципе, неказистый.
Алина Крупнова
Замечательный концерт был в Хельсинки. Там пел Пузо, пели все. Мог бы кто-нибудь из зала петь. Потому что на должность исполнителя песен Пузо, при том что он забавный шоумен, тянул не больше, чем любой человек из зала. И все равно было отлично. И неявка Шнурова, она тоже была неспонтанной. Из Хельсинки мы вернулись в Москву, и он мне увлеченно показывал новые песни для «Трех дебилов». В общем, этим своим не-приходом он как бы продемонстрировал свое отношение к старой программе, которая в тот момент волновала его куда меньше.
Алексей «Микшер» Калинин
«Ленинград» очень многих двинул именно своим отношением к музыке, никто тогда не мог подумать, что у Сереги будет столько сил этот проект двигать. Я помню, мы приехали играть в МДМ, у нас тогда была песня «Только с тобой одной», там под конец Серега пел: «Только тебя одну сегодня буду я ебать». И я вижу, что люди в зале начинают вскидывать руки на этих словах, я понял, что происходит нечто необыкновенное. Как это можно? Вроде бы такая херня, ну просто матерное слово, а людей вскрывает с такой страшной силой.
Иван Дыховичный
У меня в машине играла все время какая-то его вещь. Люди сначала охуевали: ты что, это как вообще, есть же какие-то приличия все же? И я на «Ленинграде» проверял людей, был у меня такой тест. Сначала же было колоссальное неприятие. Но в результате огромное количество людей на это подсело, забыв, с чего они начинали. Шнуров абсолютно мой человек, меня ничего из того, что он делает, не может смутить. Тут нет обмана, нет фальши, не ради чего-то это делается. Когда меня спрашивают: ты что, серьезно это слушаешь? И что тебе здесь нравится? Я отвечаю: да это нельзя объяснить, раз вы в принципе задаетесь таким вопросом, мы уже не можем дальше разговаривать. Все, ты не в моей розетке, а я не в твоей вилке. Тут или есть или нет, или понимаешь или нет. Всегда очень много возникает подделок, а это настоящее. И я не знаю, как объяснить эту интонацию, потому что мне кажется, что расшифровывание этого образа — оно убивает. Это закодированная вещь. Нельзя ни объяснить, ни разъять.
Денис Рубин
Очень смешной у них был подход к использованию музыкального материала. Я как-то дал Шнурову послушать несколько дисков, через неделю появились две песни по их мотивам. Он взял у меня Эдмундо Роса и после этого сделал песню «Футбол футбол» и United Future Organization с заводящимся мотором, она была в «Латексе» использована, то есть буквально через неделю. Легкость, с которой это все проделывалось, была неимоверная.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
Я заходил в гости к Сереге, он снимал со Светиком хату на Измайловском проспекте. Помню, как мы придумали «Дикого мужчину». Шнуров мне поставил диск Tiger Lillies, он тогда на «Модерне» работал, оттуда и раздобыл.
Вот, говорит, есть такая группа, уебаны полные. Для него тогда критерием хорошей музыки служила в первую очередь неординарность. И всю историю «Ленинграда» формировало именно это. Вот, говорит, офигенный проигрыш, жалко, что мало. И он ходит, ходит по комнате, говорит: может, спиздить? Я спрашиваю: а сколько пластинок-то в городе? Ну, говорит, на «Модерне» есть и еще у какой-то бабы точно. Я говорю: все, пиздим. Тут же спиздили. А у него была такая коробка из-под обуви, в которой лежали листы с текстами, он порылся, вытаскивает этот текст, мы тут же его присобачиваем, благо гармошка у него дома лежала и контрабас. Тут же под горячую руку через полчаса сочинили «У тебя такая жопа». На радостях едем в «Грибыч», всех расталкиваем и после двенадцати выходим и играем Пузо подтягивается. Можно было абсолютно все.
Роман Грузов
Я видел хорошую сцену между группой «Корабль» и группой «Ленинград». Они встретились в «Грибоедове», и пьяные «Корабли» говорят: «Ну а хули-то у нас песню спиздили про пистолет, разве это дело?» А те отвечают: «Да вы посмотрите на себя и посмотрите на нас. Так хоть кто-то узнал про нее».
Иван Дыховичный
У людей типа Шнурова не бывает страха перед тем, что они кого-то любят и кого-то напоминают. Такие как Шнур сами протягивают руку, показывая, от кого они. Это признак силы. И поэтому они делают новое, в отличие от тех, кто заматывает и скрывает.
Сергей Шнуров
Если ты говоришь честно, то любой хуй может это обсмеять и поставить в говно. Вот ты говоришь: «Я люблю тебя». Смешно звучит? Смешно. Пиздец. Все в кавычках. Это все как бы. И «Ленинград» показывает эту ситуацию. Что все как бы. В обществе, где все стало понятием, где любые слова заворачиваются в какую-то оболочку, что бы ты ни произнес.
Денис Рубин
«Латекс» — это был шнуровский проект с девушками из «Пепси» — это был такой полусэмплированный-полусерф вариант, такой лайт-«Ленинград», без мата, очень попсовый. Там была песня «Ковбой», которую он потом вставил в «Мат без электричества», песня про Новый год (где «компьютеры зависли») изначально оттуда. «Латекса» была целая кассета, очень хорошая, песен восемь, она просто у меня потерялась. Я помню, Серега сам не мог вспомнить эти песни, просил ее у меня. Просто кассета Sony, песен восемь там было. Один экземпляр, и я не могу его найти.
Сергей Шнуров
«Латекс» мы писали в студии Барыкина. И что-то мы ходили с Дэном Калашником, пьяные, веселые, и нас забрали в менты. И что-то жестко забрали, винты полные. И тут Дэн им говорит: а я знаю Барыкина! Менты такие: сейчас проверим. Звонят: знаете такого-такого? Да, знаю, отпустите. Отпустили без вопросов. А дело было в Люберцах, там студия находилась.
Денис Рубин
У Шнурова в то время, помимо «Ленинграда» и «Латекса», был еще один проект — «Ленэнерго», скорее на уровне идеи. Это такой рейв. Тексты «Ленинграда» под сухую драм-машину. Тогда вообще все фонтанировало, появлялись все новые и новые истории, только они быстро забывались.
Светлана «Колибаба» Шестерикова
Мы постоянно пересекались с «Ленинградом» на разных площадках, только у них уже был альбом, а у нас пока еще нет. Я тогда играла в группе «Бабелей». Как-то раз Сережа Фирсов потащил нас на курехинский фестиваль — мы помогали Фирсову продавать его кассеты, диски. Ко мне тут же подскочили Андромедыч и Вдовин, он тогда еще пел. Андромедыч потащил меня за кулисы, там еще Наташа Пивоварова была, какая-то очень буйная и недовольная. На том концерте она пела шнуровскую песню «Я такая крутая баба». Ну и что-то закрутилось у нас с Андреем. Он стал брать меня с собой на репетиции. А я замечаю, что все на меня очень косо смотрят. Потом выяснилось, что у Андромедыча жена есть, оказывается, а я-то вообще не знала. И в какой-то момент Шнур предложил мне участвовать в «Латексе». Мы с ним записали четыре песни на «Добролете», кажется. Отдали Кузнецову на «Гала-рекордз», он послушал и сказал: «Да брось ты, Сережа, это дело, сейчас „Ленинград“ вроде как пошел, займись-ка им лучше». А я даже и обрадовалась. Там ведь рэп надо было читать, а у меня не очень это получается.
Денис Рубин
Я помню момент, когда они стали очень крутыми именно в народе. В Питере был какой-то фестиваль open air с разными молодыми группами, а хедлайнером был «Ленинград». И когда я вышел с этого фестиваля, они играли в каждой машине.
Денис «Веич» Вейко
Рубеж — это фестиваль «Крылья». Когда «Ленинград» там выступил, началось массовое помешательство, и я понял, что все становится совсем серьезно. Хотя меня больше греют те времена, когда Серега был злой бедный панк. Когда кругом было холодно, голодно и на улицах полно бандитов.
Константин Мурзенко
Главная особенность концертов группы «Ленинград» заключается в том, что на них никогда не случалось никакой хуйни. В отличие от, например, концертов группы «Колибри»… Я уж не говорю про «Гражданскую оборону» — я однажды пошел на их концерт возле станции метро «Выборгская», так я просто побоялся туда заходить. А первый же концерт группы «Ленинград» был в дорогом клубе с фейс-контролем. В «Манхэттене». Кажется, это был их первый концерт, ну, в крайнем случае, пятый. Там было много людей, всем все понравилось, однако же там никто не танцевал пого, не кидался пивными бутылками. И это было достаточно непривычно для меня. Игорь Вдовин очень сильно нравился девушкам. Про бесчинства группы «Ленинград» я знаю массу историй, а вот сами зрители вели себя на редкость пристойно.
«Ленинград» появился в эпоху группы «Два самолета». И хотя группа «Два самолета» вела себя довольно сдержанно, на ее концертах, равно как и на концертах группы «Колибри», творилось черт знает что — меня потом три дня носило непонятно где.
А как-то в Москве я оказался на сольном концерте Сергея Шнурова, где он пел все те же самые песни под электрическую гитару и произвел на меня куда большее впечатление. У него были очень красивые лакированные ботинки. Кремовые.
Митя Мельников
Мы играли однажды в «Манхэттене» — зачем нас туда позвали, непонятно. Народу было немного — группу «Ленинград» никто не знал. И на сцену полез какой-то чувак лет сорока в костюме, дико агрессивный и возмущенный, ну и в выражениях он тоже не стеснялся. А Шнуров ему говорит: «Давай иди сюда». Чувак поднимается по ступенькам на сцену, Шнур бьет ему в челюсть, он падает обратно, концерт продолжается. Ничего, прокатило.
Сергей Шнуров
Я — как Тупак Шакур. Десять лет был в розыске. В шестнадцать не пошел в военкомат, в восемнадцать объявили розыск, в двадцать уголовное дело в прокуратуре. Но самое смешное в этой ситуации — человек находится в розыске, а про него тем временем печатают статьи в крупных журналах, показывают по телику. А наша, блядь, милиция ищет до сих пор: где ж этот гад, где ж этот вредитель, ну не найти его никак! Вот сука, скрылся! Наверное, в деревне живет.
Александр «Сашко» Привалов
Что до алкоголя, то у меня был только один по-настоящему синий концерт с «Ленинградом». Это было в клубе «Бедные люди», если не ошибаюсь. Приезжаем утром в Москву, в кармане вообще ни копейки. И деваться некуда. Ну, доехали до клуба, кинули вещи. А мне нужно было заехать к одной барышне. И мы договорились, что Ромеро и Васо подождут меня в клубе, а я привезу им чего-нибудь поесть. Съездил, возвращаюсь. Барышня надавала мне сыра, колбасы, пива. Приезжаю со всей этой провизией, а там сидят Ромеро и Васо за столом, накрытым человек на двадцать. Все, что было в этом клубе в меню, все на столе. И с ними какой-то бандитского вида человек, который какое-то к клубу имеет отношение. На концерт он не остается — дела, короче, он сваливает. У нас тут же это все забирают со столов обратно, как только он ушел. Клуб еще пустой. Мы идем ко входу. А там три персонажа толпятся и что-то между собой обсуждают. А вход что-то типа сто рублей. И я так понимаю, что на вход у них деньги есть, а чтобы выпить потом, уже не остается. У меня рождается план. Я к ним подхожу, говорю: вы на концерт? Давайте так: я вас провожу бесплатно, а сейчас мы все вместе идем в магазин и на эти триста рублей просто бухаем. И они довольны, и мы довольны. А там магазин прямо у входа. Набрали водки, пошел бесконтроль полнейший. А я в те годы практически не бухал. Подъезжает машина, из нее выходит Серега — он на саундчек приехал. Он так на нас пристально смотрит, и в этот момент Ромеро начинает блевать. С грехом пополам начинается саундчек, и тут я понимаю, что я вообще ничего не могу сыграть. Нужно как-то трезветь, а как — непонятно. Думаю, надо запихать голову под кран. Не протрезвел, зато простудился неимоверно, температура поднялась. А я тогда еще служил в военном оркестре, поэтому репетицию перед отъездом в Москву пропустил. Саундчек, в общем, тоже пропустил. Начинается концерт, звучит какая-то песня. И только я вступаю, она немедленно заканчивается. Мне казалось, что я все соображаю. Шнур мне что-то говорит, а я не слышу на сцене и только показываю ему большой палец, мол, все здорово. На второй песне та же картина — я вступаю, она заканчивается. Третья, четвертая, шестая. Заканчивается мероприятие, Шнуров подходит и говорит: всем по четыреста рублей, а вам с Васо по двести. Мы такие: а чего за хрень? Он отвечает: такое наказание за то, что в жопу пьяные, чтоб на будущее знали. Я в диком негодовании, я-то был уверен, что сыграл превосходно, песни изменились, а я еще и виноват. А Васо стоит и вообще не соображает, что происходит. Я тогда говорю Шнуру: знаешь что, подачки нам не нужны. И сую ему деньги назад. И мы с Васо гордо уходим. Доходим до метро. Я хочу купить сигарет и тут понимаю, что денег по-прежнему ни копейки. Я говорю Васо: ладно, хуй с ним, давай вернемся, прикинемся дураками, извинимся и заберем эти двести рублей, потому что курить хочется. Возвращаемся в клуб, говорим: Серега, прости. И тут до Васо наконец-то доходит, что произошло. Он начинает нападать на Шнурова, типа, ты что, совсем оборзел, гони деньги ну и все такое. Шнур встает, кладет Васо руку на плечо и так слегка его разворачивает. Я вспоминаю, что вот точно так же он на днях в «Грибыче» кого-то развернул и ебнул ему. Я вмешиваюсь, говорю, мол, Васо пьяный, не обращай внимания, мы согласны — ну, по двести рублей, и хорошо. Шнур говорит: я деньги уже Свете отдал. Мы идем к Свете. Я говорю, знаешь, Шнур нам не успел выдать деньги, по двести пятьдесят. Света спрашивает: так вроде же по двести? И кричит ему: Шнуров! А он в другом конце зала стоит, вопроса не понимает, ну и кивает. Мы хватаем в результате по двести пятьдесят — и бежать, сзади вопли: «Сашко сука!» Купил сигарет, как сейчас помню, пачку «Петра Первого». Приходим в какой-то клуб, я кладу сигареты на барную стойку, на секунду отвернулся, а их уже нет. Я что-то начинаю скандалить. И тут подходит человек и дает мне пачку «Парламента» — типа, на, кури. Это оказался парень Глеб. В тот день мы и познакомились. Возможно, он этот день проклинает.
Глеб Владиславлев
Впервые я «Ленинград» увидел в 97 году — поехали в Питер на майские и решили сходить в модный клуб «Грибоедов». Приходим — кнопка звонка, вход в бомбоубежище, стоим, никого нет. Вдруг подваливает целая шобла пьяного народа. Мы стоим, жмемся. Тут какой-то человек из тех, что подвалили, говорит мне: «Хули стоишь? Кнопку нажимай!» Это был Пузо, как вскоре выяснилось. Мы трое, несколько обалдев, стояли среди напрочь расколбашенной публики. Это был тот самый знаменитый концерт Алла Пугачева unplugged. Очень веселая была тема, еще Вдовин пел. Это было целое представление. А потом по радио «Шансон» поставили «Катюху», а еще через какое-то время в «Бедных людях» я их встретил, ночевать им было негде, я говорю, поехали ко мне. Я даже не заметил, что у них вокалист сменился. Подхожу к Шнурову, говорю: спасибо, Игорек.
Духовики стали останавливаться у меня в Орехово. Кураж тогда был чудовищный. Квасо периодически по пьяни шел не в ту комнату и ложился к моей бабушке в кровать.
Александр «Сашко» Привалов
У Глеба жили я, Васо и Ромеро — в общем, лучшие люди «Ленинграда». Однажды мы ехали в Москву, а Васо опоздал на поезд. Глеб встречал нас на вокзале. Васо позвонил, сказал, что едет следующим поездом и будет через час. Мы стоим ждем его на вокзале. Он приезжает не один, а со своей барышней. Мы ее называли мадам Квасо. Ну и едем к Глебу. А мы там у него уже полностью расслабились. Его мама даже однажды оставила записку: «Глеб, я скоро закрою Дом колхозника». Приехали, закупились в магазине. Глеб поехал на работу, а мы сели пить. А в квартире оставалась бабушка. Она в какой-то момент вышла из своей комнаты. А Квасо со своей барышней к тому моменту уже напились и отправились трахаться — почему-то именно в бабушкину комнату. А мы с Ромеро подглядывали за ними и давали советы. В какой-то момент появляется бабушка и начинает лупить Васю по спине своей клюкой: уходите отсюда, черти! Квасо не обращает на это никакого внимания и невозмутимо продолжает, как швейная машинка. А барышня выглядывает из-под него и спокойно бабушке говорит: пожалуйста, оставьте его в покое, мы уже три дня пьем, ему и так кончить трудно, а тут еще вы ему мешаете. Тут и мы с Ромеро заявляем: милая бабушка, это молодожены, не обращайте внимания.
Глеб Владиславлев
Сашко был самый хитрый из битлов. Ромеро — просто пьяная дурь, а Квасо — Квасо что-то между.
Алина Крупнова
Несмотря на то, что я жила недалеко вокзала, Шнуров никогда у меня не останавливался и никому из группы не разрешал у меня ночевать. Он вообще был очень щепетилен в этом отношении. Никогда не напрашивался и никогда не злоупотреблял гостеприимством. Он любил соблюсти дистанцию, подчеркнуть любовь к порядку и свою роль в группе. Типа у нас все ведут себя как черт на душу положит, однако же есть среди нас один настоящий мужчина, зовут его Шнуров Сергей Владимирович. Я уверена, что весь этот его алкогольный беспредел — скорее притворство. Потому что такой контроль и такое следование продуманной программе просто невозможны на фоне настоящего алкогольного делирия.
Митя Борисов
Я, кстати, не знаю, чего бы было, если б им тогда предложили не мудовую продюсерскую группу «Ы», а за них взялся бы какой-нибудь Айзеншпис.
Ведь, как показывает время, Шнур стратегию разработал абсолютно стопроцентную. Я подозреваю, что он изначально все продумал — и Вдовина, и свой выход, и все-все-все. И платье. Все на десять лет вперед.
Денис Рубин
Во времена «Мата без электричества» Шнуров работал на радио «Модерн» дизайнером. «Модерн» был вполне культовой радиостанцией. Знаменитый логотип «Модерна» как раз его авторства. Сначала он был там дизайнером, потом пиар-директором. Работали смешно. Я был его помощником, мы должны были приходить, он в одиннадцать, я в двенадцать, я приходил в три, он приходил в шесть. И так каждый день. Два года все нормально работало каким-то образом. Шнуров довольно прагматично использовал «Модерн»: он приносил свой очередной хит Сереже Николаеву, хозяину, говорил, давай поставим. Это как раз «Дачники» и были. Он во времена «Дачников» еще был на радио. Это работало на его популярность, потому что Сережа Николаев уже тогда сильно любил «Ленинград» и хорошо понимал, что это серьезная история. Бачинский, который там тогда работал, Шнурова тоже любил и промоутировал. И первые треки охотно ставил.
Анна Черниговская
Он считался пиар-директором, но на рабочем месте его никогда не было, он вплотную занимался делами группы «Ленинград». И «Модерн» было такое дупло, где он мог оставить ролик или записать голос, чтобы кто-то его забрал. Там можно было оставить плакатик для него. «Модерн» вообще очень грамотно проехался по начинавшейся славе Шнура, потому что учредители радиостанции как раз были среди первых поклонников.
Илья Бортнюк
Шнуров, по-моему, до последнего момента не очень рассчитывал на карьеру музыканта. Я помню, он мне как-то сказал: вот, сейчас на «Модерне» предложили стать начальником пиар-отдела, и я не мог отказаться. А он уже тогда собирал тот же «Спартак». Он, кажется, не думал о том, чтобы постоянно играть.
Сергей Шнуров
Я в детстве вообще хотел стать мороженщиком.
Дмитрий Ицкович
Они, конечно, были молодые, но при этом не подростки. Хороший зрелый возраст.
Бухания, веселья и драк было много, но пьяного беспредела как такового не было. Шнур вообще человек трезвый и очень рациональный. Он многое имитировал, а люди вокруг него принимали эту имитацию за чистую монету. Шнур вообще единственный все это сильно держал. Он был настоящий командир в группе, уже тогда. Все переговоры с ним велись. Но кайф был еще и в том, что он робел при этом. Риск все-таки был сильный — получится-не получится, тогда никто не знал. От этого в нем возникала такая особая шпанистость, очень клевая.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
У Шнурова в то время был роман в духе Пелевина про то, что заграницы не существует. И были натуральные чтения в «Грибоедове». Он сидел и читал с ноутбука — они по тем временам еще были редкостью.
Александр «Пузо» Попов
Это был мой ноутбук, китайско-корейско-российский. Помню, организовался какой-то окололитературный вечер в Москве. Серега читал с него стихи сначала, а потом был небольшой концерт, где я вышел с гитарой. И то ли я не выпил тогда ничего, или, наоборот, выпил слишком много, но только в ноты не попадал совсем. Вообще ничего не получалось, но, на счастье, оказался среди гостей Дэн Калашник, который до этого уже играл с «Ленинградом». Он вышел, взял гитару и спас положение.
Алина Крупнова
В «Ленинграде» вообще много литературы — в поведении, в текстах, во всем. Это очень текстовая конструкция, такая киношно-литературная история, с самого начала. Мальчики-музыканты, с которыми я работала до этого, они все убивались за звук, они разбирали концерты — причем любые, даже самые пьющие. В «Ленинграде» этого не было. Есть настроение, нет настроения, ну и все. Инструменты исполняли скорее декоративную функцию. Люди играли не на тех инструментах, которыми они лучше владеют, а на тех, на которых в данный момент надо играть.
Михаил Ефремов
Группа «Ленинград» в достаточной степени формализует свои тексты, они из Петербурга и поэтому формалисты. Они всю матерщину и все жесткие темы заформализовали — это звучит девизно, плакатно. Этакими широкими мазками… Поэзия слоганов.
Митя Борисов
Пили все пиздец как. Падали музыканты со сцены. Но наркотиков тогда вообще не было. Не помню ни одной пьянки с участием наркотиков.
Митя Мельников
Как-то раз мы играли концерт в сауне. Это было в мае 2000 года. Какие-то московские строители что-то отмечали. Играли прямо как в кино — там такой большой павильон с бассейном, барная стойка. Кругом ходят голые красивые проститутки. И прыгают в бассейн.
Денис «Веич» Вейко
Я ненавижу любой шоу-бизнес и никогда не смог бы заниматься промоутированием или еще чем-то таким. Поэтому я просто по-тупому их роуд-менеджер. Уже девять лет. Мне нравится, что в «Ленинграде» никто не запаривается по поводу серьезности всего происходящего. Единственный человек, который по идее должен все это делать, это я, но я с этим тоже плохо справляюсь. Не то чтобы я этим горжусь… Но меня пока еще не выгнали, и слава богу.
Глеб Владиславлев
На первое «Нашествие» автобуса им еще не полагалось, и мы ехали на наших с Андрюхой «Эдисоном» машинах всей этой толпой народа. У меня скорость сто шестьдесят километров в час, в этот момент у Ромеро рвет планку. Вдруг он мне как ебнет сзади по плечу: давай драться. Странно, как не разбились.
Ира Седова
Утром с поезда они сразу ехали к нам в «Китайский летчик» положить инструменты. Тут же, естественно, начинали опохмеляться. Ромеро хватал за жопу нашу бабушку-уборщицу. Ирина Борисовна Паперная решительно не понимала, что это за хулиганье намеревается играть в ее клубе. Дошло до того, что за пятнадцать минут до начала концерта она начала орать на меня: «Они не должны здесь выступать! Они не должны здесь выступать!»
Дмитрий Ольшанский
После того как в «Ленинграде» начал петь Шнур и вышел «Мат без электричества», я, честно говоря, как-то подпал под влияние его грозного имиджа. Поверил. Но, случайно встретив его в книжном магазине уже второго «ОГИ» на Чистых прудах, я был поражен тем, какой он, оказывается, интеллигентный начитанный господин. Помню, что он интересовался какой-то замысловатой беллетристикой, я советовал ему что-то, выяснялось, что он читал то и читал это. Смешно теперь об этом вспоминать, но тогда я на самом деле удивлялся: как же, такая буйная музыка — и разговоры вокруг чего-то в стиле журнала «Иностранная литература». То, что Шнур какое-то время учился на богослова, я себе и представить тогда не мог. Мне казалось: вот, в Москву приехали настоящие питерские хулиганы из Купчино и Веселого Поселка, и всем они сейчас будут раздавать по морде.
Денис Рубин
Очень смешной концерт в «Спартаке» я помню, когда они играли вчетвером, еще Калашник играл на гитаре, и они сыграли самый настоящий хардкор, там была какая-то трэш-тусовка, металисты собирались. Очень было круто, они в три гитары сыграли. Шнуров всегда показывал, что может быть много разных вариантов, что это очень подвижная группа.
Я помню, они полувсерьез обсуждали возможность создания «Ленинград-1», «Ленинград-2» и «Ленинград-3». Вдовин в один клуб, Шнуров в другой клуб, Пузо в третий. Петь одни и те же песни, но одновременно. До этого все-таки не дошло, но идея была.
Александр «Пузо» Попов
Была у нас эта тема «Ласкового мая». Например, однажды Серега в поезде получил пиздюлей, ему разбили жало, и мы поехали в Москву без него. Играли пару концертов, в том числе в «Цеппелине». Все очень сильно перепились, я пел. Публика расстроилась, с меня даже в какой-то момент содрали это платье женское, наверное, это было ужасно. Впрочем, все довольно быстро устаканилось, стало понятно, что «Ленинград» — это Серега Шнур, а все остальные — ребята, которые вместе с ним. Но был период, когда это было непонятно.
Денис «Веич» Вейко
Пузо пел отвратительно. И денег нам за тот концерт в «Цеппелине» заплатили меньше.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
Однажды мы решили устроить концерт группы «Ленинград» сразу в пяти местах. Прикинули: можно же разбиться на части по три человека, ну, концерт как-то идет, затягивается, растягивается, а Серега просто ездит с места на место — выступит то там, то здесь. Чтобы главного персонажа все видели и не беспокоились. Затея закончилась на звонке Седовой в «ОГИ» — они тут же созвонились, поняли, что дни пересекаются, и заподозрили неладное.
Маша Федоренко
Стоял август 2000 года. Я была начинающим журналистом примерно 21 года и однажды пошла на концерт новой интересной группы «Ленинград». «Китайский летчик» стоял на ушах, а я, даже не выпив ни пива, ни текилы, оказалась совершенно влюблена в это, гм, явление. Я быстро поняла преимущества моего журналистского амплуа. Подошла к Шнуру после концерта и заявила, что мне необходимо взять у него интервью. Он согласился, но когда мы встретились, он сообщил, что давать его будет в ванной во время купания. Я целомудренно отказалась. Вместо этого мы выпили водки, и он исполнил песню «Мотоцикл».
В общем, через некоторое время я нашла себя в своей квартире на Маяковской в окружении членов группы. Они стали останавливаться у меня во время гастролей, там же и репетировали. Как ни странно, мои соседи, как сверху, так и снизу, почти никогда не грозились вызвать милицию.
Кроме Шнура дух Ленинграда лучше всех выражала Света Колибаба, которая выступала в составе группы «Три дебила» — еще одного проекта Шнура того времени, и на концертах «Ленинграда» тоже, она играла на аккордеоне. Она тогда еще любила яркие губные помады, волосы под платиновую блондинку не красила и была дворовая такая деваха, такая веселая секс-бомба. Шнур был на суперподъеме, пил водку, курил «Золотую Яву», сочинял песни на ходу и никакой бороды не имел. Тогда еще он работал вроде бы пиар-директором на питерской радиостанции «Модерн», так что «Ленинград» был типа хобби. Журналисты его пока не очень донимали. По-моему, его страшно радовала и развлекала новая ипостась рок-звезды. Меня поражало то, как он внимательно выслушивал бесконечные комментарии слушателей его концертов, доброжелательно кивал даже самым пьяным дуракам, которые могли только мычать, но очень хотели мычать именно Шнуру. И ужасно меня радовало отношение Шнура к концертным костюмам. Он носил кепочки и безумные майки, они были пародией на московский гламурный стиль и создавали остроумный художественный эффект, потому что совершенно не подходили к образу мачо, который был в песнях. Жизнь была прекрасна, мы ездили на кораблике по Москве-реке, солнце было ярким, денег было мало. Я выступала с «Тремя дебилами», раза четыре или пять. Играла на маракасах и приплясывала. В общем, мой музыкальный вклад в концерты сводился к нулю, может, я только немного увеличивала количество драйва. Но эти концерты повлияли на меня в том смысле, что я благодаря им вспомнила, как хорошо мне было стоять на детских утренниках на стуле, и году в 2003-м у меня даже появилась своя группа «ПБОЮЛ». Один из концертов был в «Цеппелине», я помню, что многие гламурные посетительницы и посетители клуба дико напряглись на мат и свистопляску и сидели за столиками с похоронным видом. Концерт прошел отлично.
Светлана «Колибаба» Шестерикова
Был концерту гостиницы «Прибалтийская» в рамках какого-то серферского праздника, когда как раз пел Пузо. Он вышел и поприветствовал собравшихся: «Привет, серферы-хуерферы!» Дело было на улице, а у этих мат на мате, я не знаю, как это все люди терпели. А Шнур уехал в Москву зажигать. Пузо сказал серферам, что его повязали менты. Дико веселый был концерт, я играла на клавишах, и они чуть не слетели со сцены. После вышли «Ляпис-Трубецкой», но им уже после нас, конечно, делать было нечего.
Сергей Шнуров
Мы вроде бы и заметные, и одновременно непонятно, как к нам относиться. У того же Летова были совершенно другие и определенные задачи, а наши задачи непонятны. Мы не протестуем ни против чего, и самое яркое, что видно, это как раз мат. Мы просто вышли пописать, вот это всех и смущает.
Маша Федоренко
Помню безумный концерт в каком-то московском клубе, когда Шнур был не в духе и просто стоял спиной к публике и перебирал струны время от времени. Света Колибаба тогда практически одна исполнила все его песни. Пьяные в хлам зрители, среди которых преобладали какие-то непонятные офисные толстяки, были все равно довольны и кидали в нас скомканными тысячными купюрами. Шнур придумывал всякие сумасшедшие идеи, решил продать сайт группы «Ленинград», очень смешно переделал песню Земфиры «Я искала тебя» на «Ты искала меня», но выпустить ее директор Земфиры не давал.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
Эта переделка Земфиры тогда вообще космос была полный. Я помню, Сукачев слушал ее с круглыми глазами, не веря, что такое в принципе бывает.
Земфира
Не помню, чтобы я негативно отнеслась к кавер-версии. Поют и поют, если кавер к тому же хорош, то где же здесь причина для злости? Меня разозлило другое — строчка про Земфиру с неверным ударением. Мне показалось это ограниченной шуткой с националистическим душком.
Ира Седова
Шнур очень закрытый и не очень счастливый человек. Недопонятый, кстати. Он не является мудрым человеком, но он про все знает, может любой разговор поддержать и всех за пояс заткнуть. Он каждый раз попадает пальцем в небо. В прямом смысле. И успехи группы «Ленинград» идут от этой его удачливости — пальцем в небо. Это же все на поверхности лежало, а он пришел и взял. Все думали, ну это же так понятно, так просто, так банально. И никому не приходит в голову, что, если банальное раздуваешь до нереального, получается феномен.
Андрей «Дед» Кураев
«Ленинград» — странный феномен. Когда я первый раз попал на концерт, дело было в «Спартаке», меня поразило, что народу битком. Я подумал: как же так, я тут, блядь, играю, все знаю, а вдруг какие-то неведомые мне люди играют музло, и полный зал. При этом в зале почти нет знакомых, совсем другая публика, не с наших концертов. И это явно люди не из тех клубов, в которые ходил я — «TaMtAm», «Фиш-фабрик». «Ленинград» был абсолютно параллельной историей. Глядя в полный зал, я подумал: что-то я пропустил. Они тогда играли песню «Ска», а я стоял и недоумевал: ну как же так, ведь мы в «Спитфайре» играли ска единственные по стране, и за много лет до «Ленинграда» кроме нас тут вообще никто не знал, что это такое, а теперь получается, что музыку ска в Россию принес Серега. Шнуров вообще так устроен — раз, новье хватает и переделывает на свой лад. И никогда не кладет в долгий ящик. Сварганил вещь — завтра это уже на студии.
Борис Хлебников
Шнуров вообще не перфекционист. Ему все надо сделать очень быстро и чтобы сейчас нравилось. Переделывать, доделывать — это для него какая-то вредоносная вещь. Ему нельзя себя причесывать, а надо, наоборот, делать очень грязно — на «отьебись».
Митя Борисов
Я помню концерт в «Маме» — был страшный биток, Шнур вышел в платье, и это был лучший концерт по тем временам. Он убил публику абсолютно. Гениальный был концерт.
Александр «Сашко» Привалов
В 99 году мы играли в МДМ на фестивале «Неофициальная Москва». И у нас был обед в «Бункере». За соседним столом сидели «Вопли Видоплясова». Мы сами по себе, они сами по себе. На столах было по бутылке водки, у нас она сразу кончилась, смотрим — у них она вообще нетронутая. «Вопли» нам заявляют: у нас перед концертом не принято, так что забирайте. А я при этом сижу, слушаю, о чем они говорят: ну мы там съездили туда, а там такой говенный звук, ой, а вот там такие мониторы. Мне в то время это было просто дико. Мне казалось: какая, в пизду, разница, что там у тебя происходит в мониторах, если тебя прет и ты каждый раз играешь, как в последний. Да плевать, что со звуком, есть он, нет, тебя вштыривает, и ты выворачиваешься наизнанку. «Ленинград» — это честно было. Ничего не важно было. И люди это чувствовали. Честно, и все.
Паша Павлик
Ничего подобного «Ленинграду» в те годы даже близко не было. Ну, была группа «Корабль», вроде бы то же самое по стилистике, но никому кроме рафинированной группки не интересная. А эти пробили всю страну и даже иностранцы кайфовали, не понимая ни слова. И жизнь была такая, что все искренне, без всяких надломов. До поры до времени. Потом уже начались надломы — люди ж взрослеют.
Я работая в FEELEE, нажрался всякой музыки выше крыши. Устал и как-то иронически посматривал на все вокруг. У меня было личное уважение к музыкантам, но удовольствия от их музыки не было никакого. А когда я слушал «Ленинград», то совершенно искренне был счастлив.
Андрей «Андромедыч» Антоненко
Мы были нечто среднее между «Гражданской обороной» и «АукцЫоном».
Митя Мельников
Тогда никто не играл веселую музыку. Были «Два самолета» в Питере, но они слишком богемные, слишком наркоманы, слишком столичные и вдобавок пели непонятно о чем. В «Ленинграде» никто не притворялся, все действительно были пьяные, при этом умудрялись играть и играли весело. Потом, конечно, реально начали нажираться так, что падали со сцены. Уже был перебор по части свинства. А на первых порах все было просто замечательно.
Митя Борисов
Группа «Ленинград» бессмысленна без успеха. Она была на это рассчитана. Мне это дико нравилось. Это был остроумный ход, при этом не блядский, никто никому не продавался. И мы в этом были уверены. То, что они выебут всю страну, было понятно сразу. Я до сих пор не понимаю, почему никто из продюсеров этого не понял и просто не сел на баблос. Это уникально, они ж до сих пор свободны. Все под кем-то.
Илья Ценципер
В то время — что сейчас уже очень сложно себе представить — существовал андеграунд и существовала попса. Все это были разные зверушки разной породы, они бегали по разным тропкам и никогда не встречались. Тогда существовали две вселенных успеха. Сейчас их либо гораздо больше, либо это более продолжительное пространство. Мир правды, угара и чего-то похожего на заграницы. Журнал «Афиша» и группа «Ленинград» похожи тем, что они не вполне сознательно, но все-таки стали размывать эту границу. Отчасти в силу смены поколений, отчасти в силу экономических причин. Шнуров играл в сознательного трикстера, который может действовать по разным правилам, находиться на разных территориях и везде быть одинаково успешным. Это то, чем довольно последовательно занималась также «Афиша», которая выкроила другой кусок из реальности. Просто традиционное противостояние немытых, но честных лучезарным гадам из телевизора — это противостояние и для «Афиши», и для «Ленинграда» происходило в другой плоскости. Вообще, «противостояние» — неправильное слово, просто что было интересное, что было живое, то в «Афишу» и попадало. И по-моему, «Ленинград» играл по таким же правилам. Туда, где было живо и не совсем гнусно, туда они и лезли, не обращая внимания на такие вещи, как традиционная демаркационная линия. Поэтому нам было легко договориться со Шнуровым снять его на обложке в виде зайчика в деловом костюме, что выбивало его из традиционного способа представления русского рок-музыканта. Трудно представить себе Гребенщикова или группу «Чайф», которые соглашались бы сниматься в роли шутов гороховых. Шнур умел разговаривать на разных языках. «Ленинград», наверное, единственный пример в этой пост-рок-музыке, который задел настолько разнообразные территории.
Михаил Рябчиков
Знание о группе «Ленинград» распространялось не из-за пластинки и не из-за концертов, а только благодаря устному общению — вокруг «ОГИ». Так же было и с Tiger Lillies, кстати. Приятное чистое время — все вокруг были знакомы.
Матильда Мозговая
Я хорошо помню, как первый раз «Ленинград» показали по MTV. Я сидела дома и делала уроки. Тутта Ларсен объявила, что вот, все мы уже год как слушаем группу «Ленинград», наконец-то у нее появилось видео и наконец-то нам разрешили его показать. Ну и показали клип «Ду ю лав ми». Тогда я впервые увидела, как выглядит Шнур. В клипе шнуровский друг Демыч переодевается в женщину и параллельно показывают выступление группы «Ленинград» в каком-то клубе. Демыч бреет ноги, красит губы, глаза, ногти, курит сигаретку. Приходит в клуб, залезает на сцену и целует Шнура взасос. На этом видеоклип заканчивается.
Марфа Хромова-Борисова
«Ленинград» я впервые услышала году, наверное, в 97-м, весной. «TaMtAm» уже закрылся, а «Молоко» как раз открылось. И чисто случайно мы оказались на концерте. Это был, конечно, восторг — вдовинский чуть повизгивающий голос, все эти песни полублатные-полупионерские: «Любка», «Катюха». Очень свежее было чувство, правда. И через месяц, что ли, объявили еще один концерт. Мы сразу решили, что пойдем, даже ждали его, можно сказать. А за полчаса до начала решили: нет, не пойдем. Неохота что-то. Потом друзей спросили, как оно прошло — и у них то же самое получилось. Передумали в последний момент.
Меня удивило это тогда, да и сейчас удивляет.
Зато года через четыре, когда я стала молодой матерью, ходила на работу и вообще не знала совершенно, куда мне деваться, я слушала все время «Мат без электричества». В наушниках спешила домой, смотрела злорадно по сторонам и думала: что, суки, похоронили? перевели в другой социальный слой? А вот хрен вам, у меня тут ТАКОЕ играет… Правда, очень помогало почему-то наладить связь с самой собой.
Группу «Ленинград» очень любят дети. Только надо делать перерыв где-то лет с двух и примерно до семи — в этом возрасте дети любят все повторять бездумно, включая матюги. А после семи они уже вроде как знают, что разные слова бывают и что бывает художественный мат.
Михаил Ефремов
Что касается мата, то, естественно, это прекрасно.
Юрий Сапрыкин
Альбом «Мат без электричества» я впервые услышал почему-то днем 1 января; кажется, накануне еще в отставку ушел Ельцин. И к обоим этим событиям я оказался совершенно не готов. Мне очень нравилась пластинка «Пуля», она была простая и понятная, даже уютная, что ли. Это был такой одомашненный блатняк, похожую музыку (хоть и менее талантливо) до сих пор играют всякие «Хоронько-оркестры» и ВИА «Татьяны». А тут какой-то мужик матом орет, музыки ноль, аранжировок никаких, песни совершенно патологические — мы ебемся с семи лет, я обнимаю батарею — бред, в общем. А я еще с похмелья. Как говорится, должно было пройти время; через пару месяцев я слушал «Мат» с диким кайфом в режиме нон-стоп.
Паша Павлик
У Сереги созревание стиля было очень трудное. Все его первые музыкальные записи, кроме «Пули», я слышал обязательно. Что-то они там с Андромедычем постоянно писали, потом браковали. Люди талантливые — не жалко. Состав был интересный, была большая джазовая составляющая, которая мне как раз нравилась. Это были люди никому не известные, но абсолютно ничего не боявшиеся.
Алина Крупнова
Он, безусловно, здорово подорвал повсеместное увлечение виртуозностью исполнения, качеством звука. Доказал целому ряду людей, что по большому счету это неважно.
Михаил Ефремов
Конечно, охуительно приватизированное название. В общем, это одно из проявлений постмодерна, такой постмодерн-рок. «Ноль», кстати, тоже не был до конца роком. Но Чистяков был ебнутый, а Шнуров — нет.
Михаил Трофименков
Шнур говорит, что не помнит такого, но я-то помню, я был не пьяный еще. Лет семь назад Марина Кронидова, моя жена, работала на башировском кинофестивале «Чистые грезы» пресс-атташе, а принимая во внимание всем известные организационные способности нашего обожаемого Александра Баширова, фактически — еще и директором программ. Поскольку одной ей просто физически не хватало времени и сил пиздить одновременно президента фестиваля, киномехаников и башировских студентов, как бы выполнявших там как бы административные как бы функции, я помогал ей, как мог. То есть: надев пиджак и лицо, придав себе максимальное ускорение, бегал по питерскому Дворцу молодежи. Такая зондеркоманда и «скорая помощь» в одном лице. Полагаю, именно мой сосредоточенный внешний вид и одежда ввели в заблуждение Сергея Шнурова, принявшего меня за начальника, неважно какого, но начальника. В конце концов, я там был единственный в пиджаке. Хотя в момент событий я-то себя со стороны не видел, поэтому несколько недоумевал из-за того, что произошло. Впрочем, по порядку. Программа фестиваля включала в себя ночные концерты, но музыканты, как люди ответственные, репетировали в буфете еще засветло. Пробегая мимо буфета, я уронил шляпу, то есть то ли Шнур налетел на меня, то ли я налетел на него, несущего к столику боезапас коньяка. Мы, как люди благовоспитанные, извинились хором, но он решил заодно воспользоваться ситуацией. «Простите, — откашлявшись, произнес он, — а можно мы будем выступать не ночью в зале, а сейчас в фойе?» Понятно, что у меня не было ровным счетом никаких полномочий и резонов что-либо Шнуру запрещать или разрешать. Мне было совершенно наплевать, где и когда играет «Ленинград». Но, с одной стороны, признавшись в этом, я бы резко обломал человека. Поэтому был обязан отреагировать на его просьбу с человеческой теплотой. С другой стороны, я не мог просто так, с кондачка, разрешить ему выступать в фойе: согласование бюрократических деталей — дело тонкое, а Шнур дал мне возможность впервые в жизни почувствовать себя бюрократом. Ну, таким инструктором обкома комсомола, приставленным к Ленинградскому рок-кпубу. Я подошел к делу ответственно: «А вы играете акустику или электричество?» — «Акустику». — «Хорошо, а каков состав инструментов?» Шнур честно перечислил. «Угу, — задумался я. — А почему вы хотите играть именно сейчас?» «Боимся, — признался Шнур, — опять получится как в прошлый раз». Аргумент был неотразим, тем более что слова «прошлый раз» для меня не содержали абсолютно никакой информации, а звучали этакой мантрой. Изобразив на театрально-взвешенное время напряженную работу ума, я великодушно раз решил: «Играйте». На Страшном суде мне, надеюсь, зачтется то облегчение, которое испытал Шнур, услышав эти слова.
Илья Бортнюк
Назревал альбом «Дачники». Записали песню «Терминатор» и «Когда нет денег» (на нее даже клип сняли). Я потащился с ними на «Наше Радио» — другого варианта тогда не было. Козырев был категорически против. Он сказал, что на его радиостанции никогда не будут крутить русский шансон. Мне стало совсем непонятно, как вообще продвигать группу. Радио нет, телевидения нет. Можно было, конечно, брать исключительно концертами, но это могло занять несколько лет. А Шнуров на этот счет вообще не парился. Он говорил, что все нормально, что самые крутые артисты как раз и не попадают на радио и телевидение, и вообще-то он прав был по-своему. А потом Козырев приехал на фестиваль журнала Fuzz в Питер и своими глазами увидел, что «Ленинград» там принимают едва ли не лучше, чем Земфиру. Сказал, давай попробуем поставить «Терминатора». И поставили его в какую-то пробную программу. И как только он его поставил, такой шквал звонков… Песня тут же оказалась на втором, а потом на первом месте и держалась там какое-то рекордное количество времени. Мало кто понимал, что вообще происходит.
Алексей Зимин
Став обладателями благой вести, мы с Семеляком принялись немедленно нести ее в массы. Я не знаю, сколько кассет с «Матом» я купил и развез по разным гостям. Пили мы много, по разным гостям ездили без счета, и везде нужна была музыка, чтобы поддерживать, оправдывать и вдохновлять алкогольный делириум. Наверное, я вел себя тогда как одержимый. Но на фоне регулярного пьянства это было не так заметно. Выпив, человек вообще чаще всего ведет себя настырней.
Андрей Карагодин
Весной 2000-го я вернулся в Москву из Голландии, где прожил всю зиму, и обнаружил, что в городе творится что-то странное. На Чистых прудах открылся подвал со странным названием «ОГИ», где каждый без исключения вечер собирались, смеялись, накуривались анашой, ухлестывали за не самыми красивыми, говоря по правде, женщинами, а главное — отчаянно, с остервенением, напивались дрянной водкой под дармовую газировку все мои друзья (было нам тогда по плюс-минус 25). «Пить стало снова модно», — провозгласил Семеляк, и даже наш старший товарищ, адепт спортивного ориентирования и спортивного секса художник Володя Могилевский стал прикладываться к бутылочке. После очередного графина с отравой было решено, что случился «ревайвл» молодости. Тут-то и грянула группа «Ленинград». Уже к июлю компания дошла до абсолютного скотства. На даче нашего дружка, спившегося таможенного брокера по прозвищу Мокеша под матерный ор «Ленинграда» озверевшие выпускники МГУ, дети академиков и редакторы журналов метали друг в друга ножи, выбивали зубы, колотили в пьяном угаре о придорожные столбы машины, ебали девок друг друга и заливали в себя бессчетные ящики «Старого мельника» и «Гжелки». Со стороны происходящее выглядело как преступление против человечности, но у участников бесстыдств вызывало ощущение дикой эйфории: типичный симптом помешательства.
Анна Черниговская
Осенью 2000 года был сборный концерт на Пушкинской, 10. Гребенщиков сыграл пару песен, и «Ленинград» неполным составом — тоже. До этого все кому не лень задавали Боре вопрос, а слышал ли он группу «Ленинград», и он честно отвечал, что нет. Это был самый популярный в городе вопрос. Ну и он их на том концерте послушал. Дня через два я встречаю Борю. Он говорит: «Знаешь, я постоял за кулисами, послушал, а на следующий день у меня состоялось интервью для какой-то странной радиостанции „Фантом-FM“. Приходит чувак, аккуратный такой, вежливый, называет меня Борис Борисович, вопросы задает умные. А я прекрасно понимаю, что это тот же самый Шнуров, которого я видел накануне. Это два разных человека». Еще Гребенщиков мне сказал: «Мне очень жалко этого парня. Он сам не понимает, каких бесов он выпускает. Я, как человек постарше, уверен, что он с ними в конце концов заиграется. Он просто пока этого не чувствует. Потому что нельзя этого делать, мы через это уже проходили».
Дмитрий «Демыч» Беляев
Бес выпущен, согласен. Но бес-то выпущен не только в музыке или культуре. Бес выпущен из бутылки вообще везде в мире. Это наш общий бес. Отражением этого бесовства на здешней почве служит группа «Ленинград».
Алексей Зимин
Я носился с «Ленинградом» и удивлялся, отчего другие не замечают всей взрывоопасной радости, которую несет в себе эта пластинка. Для меня было очевидно, что вот это и есть лучшая группа русского рока, что это должно стать как минимум национальным достоянием, а не просто ночным саундтреком клуба «ОГИ».
Теперь я понимаю, что для большинства именно в этой пластинке не хватало драйва, какого-то прямого, убийственного высказывания. В «Мате» было все, что составило потом силу «Ленинграда», но чтобы эта сила стала явной всем, понадобилась еще одна пластинка.
Летом 2000-го мы возвращались ночным поездом из Петербурга с Костей Мурзенко. Была дикая жара, и в вагоне-ресторане было нечем дышать. Мы покупали там водку и шли пить ее в тамбур — там было прохладнее.
В один из таких заходов мы натолкнулись на Илью Бортнюка, тогдашнего директора «Ленинграда». Мурзенко познакомил меня с ним и сказал, что я поклонник «Мата без электричества».
Я стал внушать Бортнюку, что нужна новая пластинка, после которой все бы поняли, какая сила этот «Ленинград». «Такая пластинка уже записана. Осенью выйдет», — сказал мне Бортнюк. И выдал мне демо-кассету «Дачников».
На демо-кассете было по минуте от каждой песни. Но этого было вполне достаточно, чтобы понять: осенью «Ленинград» уберет всех.
Нет страницы 97