Из жизни ковбоев

Рассказ КЕННЕТА ПЕРКИНСА

1.

Прежде, чем началась стрельба, Джим Кольдвель пел своему стаду. Он был худощавый юноша восемнадцати лет, со спадавшими на лоб черными кудрями, из-за которых смотрели волчьи глаза. В этих глазах был именно тот блеск, который видишь в волчьих глазах, уставленных на огонь.

Он пел громко и нервно, потому что нечто в прозрачном воздухе пустыни говорило ему, что надвигается беда.

Есть сорт людей, которые как-то инстинктивно находят отдельные лица в огромной толпе, — лица, которые они видели прежде, лица, которые почему либо с одного раза запечатлелись в их памяти.

Так же точно есть и сорт людей, которые могут в табуне узнать отдельных лошадей, как узнавали бы людей. Для большинства— лошади табуна похожи одна на другую, как горошины в котелке. Но для иных — лошади — отдельные индивидуумы.

Так же точно есть ковбои, которые знают коров в лицо. Из стада, скажем, в две тысячи коров, такой человек может узнать корову, с которой уже имел дело. Коровы для ковбоя — личности.

Джим Кольдвель, сын старого Бека Кольдвеля и наследник его стад, был именно такой человек. У него был просто феноменальный инстинкт в отношении стада, особое чутье, нечто вроде шестого чувства.

Он запоминал теленка с того момента, как его брали у матери и клеймили. Испуганная морда, выпученные глаза, толстые губы, раскрывшиеся для крика, — все эти подробности отпечатлевались на чувствительной пластинке мозга Джима и он уже не мог забыть этого теленка.

Как я уже говорил, Джим нервно пел стаду как раз перед тем, как случилось несчастье. Стадо, покорное волшебному голосу, послушно улеглось. Когда последняя, измученная жаждой корова нырнула вперед и неуклюже опустилась на землю, Джим услышал звук выстрела, донесшийся с верхнего конца ущелья.

Джим круто повернул лошадь и помчался мимо стада туда, где раздался выстрел. По соображениям Джима, единственным объяснением этого выстрела могло быть то, что один из ковбоев отца стрелял по бандиту. — Что это ты вздумал коров пугать? — закричал Джим, когда увидел вдали всадника. Но тотчас же вслед за этим он обратил внимание на то, что голова всадника была покрыта высоким остроконечным сомбреро. Это было не coмбpepo пастухов его отца.

Когда он натянул поводья, раздался второй выстрел и Джим снова круто повернул лошадь и погнал ее назад.

Его долгом было теперь прежде всего предупредить отца и затем взять у него ружье.

2.

Старик Кольдвель, владелец стада, с другой стороны ущелья, издали, следил за скотом. Он был доволен, что его сын Джим проделал над усталыми коровами свое обычное чудо и заставил их лечь. Старик вернулся затем на песчаное место, где стояла повозка, в которой они жили, и другая повозка — с провиантом и водой.

Он слез с лошади, зажег трубку, сел на круглый камень и предался приятным размышлениям.

В противоположность сыну, предпочитавшему проводить время только со своим стадом, старик не любил одиночества. Когда трое верховых выехали из ущелья и направились к нему — он встретил их радостно.

К нему подъехал маленький человек с головой, напоминавшей череп, слез с лошади и произнес:

— Добрый вечер! Рад встретить кого-нибудь в этом далеком углу земли.

— Рад видеть вас, господа, — приветливо ответил Кольдвель. — Идем ко мне. Будьте как дома.

Приземистый толстяк с бородой про которую можно сказать, что это большая борода с привязанным к ней человечком, слез с лошади и тоже приблизился.

— Меня зовут Эли Иокем, — сказал человек с лицом черепа, — скажу вам прямо, что мы с товарищами и голодны, и в горле у нас пересохло.

— У меня всего хватит. Идемте ко мне, — повторил старик.

— Хорошее, мясное у вас стадо! — сказал Иокем, когда старик принялся готовить еду.

— Видно, что вы знаток, — с воодушевлением ответил старик. — Верно, и вы скотом торгуете?

— Нет. Мы золотоискатели.

— Ну, так я вам скажу, что вы не найдете золотых приисков, которые забили бы это стадо. Двадцать долларов голова! Считайте потери и всетаки останется тридцать тысяч вот в этом стаде, что вы там видите.

— Лучше всякого золотого прииска! — сказала большая борода с привязанным к ней человечком.

Старик Кольдвель усердно угощал гостей. Чудесно было иметь собеседников в эту одинокую ночь!

— Вы же не один сторожите стадо? — спросил Иокем.

— Не совсем. Почти все ковбои уехали сегодня на праздник, в двадцати милях к западу. Но нас все таки осталось четверо: я, двое пастухов и мой сын. Что за молодец мой сын! Выростил это стадо, точно своих детей. Поверите ли, раз в бурную ночь проехал двадцать миль с больным теленком! Знаете, он напоминает мне одну старую индианку. Она няньчила, бывало, ребенка на чьей-нибудь ферме, а когда он выростах и ей нужно было с ним проститься, это чуть не убивало ее. Потом она шла на другую ферму и няньчила там ребенка, как своего собственного. Потом, когда и этот выростал, сердце ее просто разрывалось, что ей нужно с ним раставаться. И так было до самой ее смерти Вот мой сын — совсем, как эта индианка. Он точно усыновляет теленка, пока гот не выростет, а потом младенцы его кончают тем, что их раскладывают в Чикаго по жестяным банкам. Но у Джима в это время есть уже другие малыши, с которыми он няньчится.

Мистер Иокем протянул руку, но вместо того, чтобы захватить кусок жареной ветчины, воткнул вилку в руку старика Кольдвеля.

Старик с криком боли выронил сковородку, в то же время дуло ружья коснулось его ребер.

— Вот это мясо на тридцать тысяч долларов отправится на юг, мистер, — произнес Иокем, и кожа на его лице сморщилась от усмешки, — через границу, и еще подальше..

3.

Когда Джим прискакал к отцу за ружьем, он нашел старика связанным и лежащим на земле.

Джим соскочил с лошади, но в то же мгновение на него кинулся какой-то человек и связал ему назад руки. Из ущелья вслед за Джимом выезжали три всадника в остроконечных сомбреро.

— Мы нашли еще только двоих пастухов, — заявил один из них. — Мы связали их и заткнули им глотки.

— Сейчас погоним стадо через горы, — сказал Иокем.

— Через горы?! — воскликнул Джим.

— Через горы и еще дальше! — засмеялся бородатый человечек. — Придется убить этих четырех людей. Тогда никто не хватится стада до завтрашнего утра, а там мы уже будем далеко.

— Нам не поможет, если мы их убьем, — ответил Иокем. — На следующее утро нас все равно найдут по пыли, которую поднимет стадо.

— Старик, — обратился он к отцу Джима, — мы забираем стадо, лошадей и повозку. Ты останешься здесь на месте два дня, понял? Никому не позволяй ехать следом за нами. И когда завтра вернутся твои ковбои, ты и их не пускай. А чтобы ты исполнил все так, как я говорю, мы возьмем с тебя залог.

Он кивнул головой на Джима.

— Вы увозите с собой моего сына? — вскрикнул старик — Если вы его тронете…

— О, мы не тронем его, мистер. Вели вы сдержите ваше слово, он вернет! я к вам цел и невредим. Когда мы перевалим хребет, мы оглянемся и, если не будет преследования… тогда сын вернется к тебе.

Кольдвель смотрел на юношу и при свете луны видел выражение радости на лице Джима. Он, казалось, был бесконечно счастлив, что эти разбойники не разлучат его с его телятами. Он будет возле них, когда их погонят по этой ужасной безводной равнине.

Кольдвель перевел взгляд на стадо; это стадо в котловине было результатом многих тяжелых лет Все его состояние было в этом скоте. И одним ударом будет все потеряно. Но что это по сравнению с жизнью его сына?

— Берите, берите все! — закричал старик. — Кто вам мешает? Не я во всяком случае! Но если что-нибудь случится с моим сыном…

— Решено, — сказал Иокем. — Садитесь на лошадей и оставьте здесь старика. А мальчишку сажайте в повозку и двигаемся. Гоните эти окорока в Мексику!

4.

Джим лежал в повозке со связанными руками и смотрел, как бандиты гнали его стадо вверх но горе. Это была ночь ужаса не только для Джима, но и для всего измученного стада. На Джима начала нападать ярость, когда он увидел, как гнали эти люди его коров. Подъем становился все круче, а бандиты подгоняли скот жестокими ударами. Грабители старались все время держать стадо скученным, не давали ему растягиваться. Быки стучались рогами, а коровы метались в страхе, боясь, что телята будут растоптаны надвигающейся лавиной скота.

Джим не мог дольше вынести этого мучительства и крикнул человеку, правившему повозкой.

— Эй, послушай! Вы не умеете обращаться со скотом. Так нельзя их гнать!

Возница усмехнулся:

— Мы, по-твоему, слишком торопимся в Мексику, а? — кинул он — Ну, хорошо, я скажу начальнику, что это тебе не но нраву.

Он хлестнул лошадей и заставил их еще быстрее бежать по скалистой дороге.

Джим не сказал больше ни слова. Все тело его болело от неудобного положения, а каждый удар хлыста по бокам лошадей и коров болью отдавался в его сердце.

Поднялось солнце. Стадо гнали с перевала вниз по обрывистой тропинке — самое трудное путешествие для лошади и кор вы.

Когда спустились вниз, в безводную равнину, отделяющую хребет Большой Рог от мексиканских Сонорских гор, и люди, и скот были в лихорадке усталости и жажды.

Предводитель остановил свою лошадь и приказал привести к нему Джима. Юноше развязали руки. Он стоял с почерневшими от застоя крови руками, с горящими ненавистью глазами. Взгляд этот, казалось, сулил месть за каждого теленка, которого бросили умирать у дороги, за каждый удар хлыстом, рассекавший шкуру коровы.

— Эй, ты, приготовь нам поесть. Разложи костер из сухой травы. Только не подходи к лошадям, если не хочешь, чтобы тебя подстрелили в спину.

Джим молча принялся за работу. Он приготовил еду, накормил бандитов и потом стал чистить посуду. Только теперь, когда стали собираться в дальнейший путь, Джим заговорил:

— Нельзя так гнать стадо и не поить его. Я знаю недалеко отсюда колодец.

Иокем схватил свой длинный хлыст и, размахнувшись, как змеей обвил им голову Джима. Юноша беспомощно упал на землю.

— Ты, может быть, и теперь еще захочешь командовать нами? сухая кожа черепа растянулась в усмешке, — брось его в повозку, Хико.

Все кружилось перед глазами Джима. Множество сверкающих солнц сияли ему прямо в глаза, жгли и сушили его окровавленное лицо.

— Надо напоить стадо, — слабо выкрикнул он, — напоите, не то вам же хуже будет.

Его подняли и швырнули в повозку. Кастрюли и сковородки полетели вслед за ним.

Началась вторая часть пути — высушенная зноем равнина.

— Слушай, ты, принимайся-ка за работу! — крикнул Джиму его возница. — Чего ты сидишь, да глаза лупишь!

Джим принялся чистить песком посуду и укладывать ее в ящик. В задней части повозки сложена была провизия и вот среди этой-то провизии Джим наткнулся на коробку с патронами и на спички.

Джим быстро схватил свою находку. Да, но у него не было ружья! Всю остальную часть дня голова Джима была занята одной мыслью. Как ему покончить с разбойниками и вернуть свое стадо с помощью одних только патронов без ружья? Патроны без ружья!.. И вдруг мысль осенила его…

5.

Стадо катилось вперед. Безводная равнина с дюнами, точно морские волны. Джима кидало в повозке из стороны в сторону. Голова его бешено работала. Восемь человек, две тысячи коров, облако пыли, коробка с патронами, непрестанный топот копыт и шум стукавшихся одни о другие рогов… Джим смотрел на темные силуэты животных, как человек, ищущий в толпе друзей.

6.

На эту ночь стадо загнали в ущелье Только один человек знал, что во время длинного пути через вызженную равнину на скот напало особого рода бешенство, и человек этот был Джим.

— Что вы хотите с ними делать в этом ущелье? — спросил он. — Вы думаете, что можете их здесь поставить на отдых? Да вы с ума сошли! Они ни за что не лягут.

Джим видел, как быки махали хвостами и опускали рога. Два самых неукротимых быка высунули языки и шли неверным шагом. Страх за телят все еще преобладал над всеми чувствами Джима и он заявил своему вознице:

— Выделите из стада коров с телятами. Это поможет вам уложить их на ночь.

Хико сам понимал трудность справиться с измученным скотом.

— Выделите коров из стада, начальник, — сказал он Иокему. — Эти коровы беспокоют стадо.

Иокем принял это предложение. Он уже чувствовал себя победителем. Еще день — и они будут по ту сторону границы. Спутники его благодушествовали. Их крики и песни казались странным контрастом с тихим, зловещим ворчанием стада в ущелье.

Люди чувствовали себя счастливыми и свободными, но в ущелье две тысячи животных беспокойно топтались, точно искали спасения от охватывавшего их стадного безумия.

Только один Джим знал нрав этого стада. Он знал, что что-то должно случиться. Лучше было бы, если бы эти грабители понимали, что их крики только еще больше возбуждают животных. Но Джим ничего не говорил. Он сидел с каменным лицом идола и усердно чистил песков посуду.

Наконец до Джима донесся звук, опасность которого знал он один. Это была стадия безумия животных, которую владельцы стад называют «ворчанием».

Джим не двинулся и только окинул взглядом местность. Костер горел, с одной стороны ущелья скрытый скалой. Повозка стояла шагах в пятидесяти от костра в пересохшем русле реки. Неподалеку были привязаны лошади. Несколько мужчин лежали на земле, закутанные в одеяла. Двое других разъезжали верхом вокруг стада.

Иокем, предводитель, медленно ходил взад и вперед, следя взглядом за Джимом.

Вдруг, когда ворчание стада стало громче, Иокем направился к Джиму.

В эту минуту Джим вскочил на ноги и изо всех сил бросил сковороду о камни.

Звук раздался так резко, что лежавшие на земле мужчины вскочили. Иокем бросился на Джима, но Джим выхватил из кармана свое оружие.

Это была коробка с патронами. Бросил ее Джим не в человека, а в огонь. Хлоп! Хлоп! Хлоп! — звучали выстрелы. Стреляли не ружья. Выстрелы потонули в заключительном ужасающем взрыве. Точно в огонь швырнули скалу! Все это произошло меньше, чем в минуту. Никто из людей не мог опомниться и сообразить, что за дьявол овладел этим лагерным костром.

Тотчас же вслед за взрывом раздался громовый бег стада. Лошади сорвались и бросились в стороны. В то же мгновение стадо, представляющее собой широкую живую стену громовых копыт и опущенных рогатых голов, ворвалось в узкий промежуток речного русла, где стояла повозка. В этот короткий миг общей паники, люди кинулись к лошадям. Одному из людей удалось поймать лошадь, но она отбросила его и он слетел прямо под мчавшуюся живую стену. Вот еще двух других настигло обезумевшее стадо. Иокем кинулся к повозке, но он никогда не добрался до нее.

Гигантский бык впереди стада подхватил Иокема на рога. Бык отшвырнул человека в сторону и над ним прокатилась лавина копыт и пыли.

Только один человек был готов к тому, что произошло. Этот человек — был Джим. У него было преимущество того короткого момента паники, который погубил других. Он уже много часов следил за наростающим волнением стада. Он знал, что страшный конец неизбежен. Безжалостная гонка в зной по тяжелой скалистой дороге, муки жажды, нежелание стада укладываться на ночь, потом топтание животных на месте и, наконец, последний шаг — «ворчание».

И в психологический момент, когда «ворчание» прекратилось, и животные напряженно ждали малейшего необычного звука, Кольдвель бросил в огонь патроны. Но до этого он уже заранее нашел себе место, где бы он мог спастись от обезумевшего стада. Он прыгнет в повозку, которая во всяком случае не убежит от него, как лошади.

Он очутился в повозке как раз во время. Один бык смял мимоходом бок повозки, другой сорвал колесо. За ними мчались другие, наклонив головы и ничего не видя перед собой от ярости.

Джим сидел, крепко ухватившись руками. Его швыряло из стороны в сторону, как моряка в бурю. Быки топтали друг друга, перепрыгивали один через другого. Гигантские тела стукались о стенки старой, расшатанной повозки.

Джим видел, как затоптали быки троих людей. Видел, как отшвырнули могучие рога тело Иокема.

Большая часть стада уже промчалась мимо. Старая разбитая повозка, на которую всей тяжестью надавили бежавшие за быками коровы, перевернулась.

Джим лежал в полном мраке; его оглушал гром копыт, душила пыль. Потом постепенно грохот затих, лавина стада прокатилась дальше в открытую равнину. Джим медленно выполз на свет.

7.

Далеко, в северной части выжженной равнины, человек двенадцать прятались в скалистом ущелье.

Старик Кольдвель собрал своих пастухов и ждал теперь в этих горах. Они с раннего утра пробирались через хребет и теперь уже спускались в равнину. Вся равнина была у них перед глазами.

— Он подаст нам знак, — говорил старик. — Два огня будет, если ему удастся бежать. Три, — если ему понадобится помощь. Это у нас всегда так было установлено.

Теперь орлиные глаза старика увидели вдали крошечную точку света.

— Огонь… вон там! Он подает нам знак, — закричал старик.

— Это они просто варят себе ужин, — скептически возразил один из ковбоев.

Но старик знал, что бандиты не зажгут огня так, чтобы он был виден издали.

— А вот и другой! — восторженно крикнул он. — А теперь три! Мальчик подает нам знак. Только я не могу понять…

— Да, видите, — закричал один из ковбоев, — огонь то тухнет, то опять загорается. Это он нам говорит про стадо. Это значит, что стадо разбежалось. Да разве это возможно? Не мог же он убить всех бандитов? — засмеялся пастух.

— Все равно, ему нужна наша помощь, и помощь будет.

В следующее мгновение все двенадцать человек мчались верхом по сухому руслу реки через пустынную равнину.

К полуночи, когда была сделана уже половина пути, всадники встретили, как они думали, диких лошадей. Но вскоре они узнали своих лошадей, угнанных бандитами.

— Случилось что-то непонятное, — бормотал старик.

Немного позднее им попалось навстречу несколько быков. Животные медленно плелись, измученные, обессиленные.

Еще коровы, еще и еще. Дальше равнина была вся усеяна скотом, точно пастбище.

Люди въехали в ущелье. Луна ярко выбелила все кругом Вот перевернутая повозка, а там, на скале — три костра.

Старик Кольдвель в страхе побежал к кострам, но в то же мгновение услышал:

— Я тут, отец.

Джим Кольдвель оставил раненого теленка, за которым ухаживал, и подбежал к отцу.

— Разбойники… воры… где они все? — задыхаясь, крикнул старик.

— Трое вон там, — юноша указал на какие-то бесформенные массы на земле. — А пятеро взяты в плен.

— Кто же их взял в плен? — спросил в недоумении старик.

— Да, собственно говоря, их взяло в плен стадо. Троих я нашел с перебитыми костями в русле реки. Потом еще одного нашел Ему тоже не до того, чтобы драться. А двое еще приехали верхом искать своих товарищей. Ну, так их-то я просто связал.

— А как же стадо?

— Стадо разбежалось. Я знал, что это случится. Только я заставил их разбежаться-то во время. Да и телят убрал у них с дороги.

— Ну, я знал, что ты хорошая нянька для стада, — сказал, улыбаясь, отец, — знал, что ты их и спать уложишь, и песенку им споешь, только не знал, что ковбой может поднять в стаде бунт, когда захочет. Теперь, братцы, давайте попразднуем. Оставили же нам грабители какую-нибудь еду…

— Оставили, — сказал Джим, — в повозке найдется еще провизия. Только уж готовьте сами ужин, я до смерти устал, да и за теленком мне нужно походить. Это, ведь, тоже мой друг.