Решение рассказа-задачи «МОИ ПРЕВРАЩЕНИЯ»

На 3-й Конкурс поступило 71 решение. Из них подписчицами прислано 14 заключительных глав. Можно было бы ожидать большего количества женских решений, так как ведь в рассказе ставился, между прочим, и вопрос о силе женского влияния на мужскую психику, да еще при довольно необычных для главного персонажа условиях.

Основным моментом заключительной главы является решение: остался ли Феникс Иванович в тихом селе на Волге или снова пустился в свое прежнее бурное плавание. И большинство в 38 голосов отвечает, что он остался. 31 голос высказывается за его уход. По любопытному совпадению, некоторые даже одними и теми же безнадежными словами мотивируют свой ответ: «горбатого могила исправит». 2 рукописи не решают вопроса вообще.

В общем читатели отнеслись серьезно к предложенной литературной задаче и выполнили ее с известным тщанием.

По форме — большинство присланных рукописей представляет собою правильное и выдержанное по тону и манере продолжение основного повествования. Диссонансом звучит одна только заключительная глава, к сожалению, напоминающая курьезные выдержки, как-то приведенные, если не ошибаемся, «Красной Газетой» из некоторых ученических сочинений. Там автор писал: «Уже давно тому назад жил Евгений Онегин. У него была шмара Татиана». Здесь некто пишет: «Между нашими губами произошла смычка». «Мои губы активно воздействовали на нее» и т. д. В заключение автор посылает спасшегося от пожара и Соню, радостными и бодрыми, с котомками за плечами, в Крым, где они находят следы первобытного человека, продают свои древности в музей и зарабатывают хорошие деньги. Не ради глумления над автором, вероятно, читающим мало книг и черпающим свой лексический запас только из газет, мы привели и эти характерные антилитературные выражения, и содержание его главы. Автор дал, что мог, и по-своему рассуждал правильно. Чутье ему подсказывало, что натуры и привычки Феникса и Сони, как и пути их жизни, — прямо противоположны, и он нашел своеобразный компромисс, конечно, психологически неверный, но все же свидетельствующий о добросовестной и посильной работе над задачей.

Как же, однако, нужно было решать ее? Как подойти к ней? С такими недоуменными вопросами в обширном и прекрасном искренностью своею письме обращается к нам один студент Рабфака Ленинградского Университета, излагая принципы, которыми он руководился, когда писал свою заключительную главу. Он хотел, чтобы «факторы, действующие на героя рассказа, были присущи современному общественно-материалистическому пониманию»… Он «очень боялся, чтобы не было, как сейчас говорят, в идеалистическом тоне». Это правильно. Так и нужно было подходить, обсуждая сложную неустойчивость психики «героя», его печальное прошлое и необычайное настоящее, куда ярким лучем ворвалась Соня с ее любовью. Но автор не замечает что он помимо воли, даже против воли, впадает сам именно в «идеализм» — с другой стороны… Феникс Иванович у него рассуждает: «Достаточно ли будет помощи Сони, ее влияния, чтобы исправить такого вывихнутого человека, как я? Разве не будет у меня еще другого общества, другой помощи, другого влияния? Да. Оно почти есть. Ну, хотя бы комсомольцы? Они здоровые, молодые, полные энтузиазма благодеяний — разве не вольют в мою душу здоровой влаги жизни, разве не окажут своего влияния на меня, разве не облегчат задачу моего перерождения, если я буду работать и приносить им и всему обществу пользу» и т. д.

Автор письма не «учитывает», однако, что преступно легкомысленный проходимец не мог написать такой апологии комсомольской молодежи. Сам он, конечно, не комсомолец и чужд комсомолу; конечно, не имел возможности наблюдать близко комсомольцев; конечно, среди своих уголовных похождений и скитаний под мостами не мог систематически следить за комсомольскими газетами и журналами. Откуда же эта вера и упование и такая блестящая и удивительная со стороны бесспорно «вредного социального элемента» характеристика комсомола? Автор далее заставляет Феникса спасти какого-то ребенка из горящей избы, мотивируя это тем, что «у него Заговорил внутренний голос, — так сказать — самца, вызванный чисто биологическими законами». Нужно ли пояснять, что это — совершенно искусственная подстановка мотива действий, противоречащая в корне и идеалистическому «Энтузиазму благодеяний». Можно вполне уверенно сказать, что весьма многие комсомольцы, да и не комсомольцы только, бросились бы спасать ребенка, но уж понятно не влекомые голосом самца. Мы остановились более подробно на этом труде неизвестного автора потому, что он показателен. Стремясь практически подойти к жизни, автор на самом деле отрекся от живой жизни, весь занятый схематическими построениями. И этим испортил свою работу. Сопоставление его главы с премируемым окончанием рассказа, написанным членом провинциального Рабоче-Крестьянского Клуба, для вдумчивого читателя еще сильнее подчеркнет и пояснит разницу между живым беллетристическим восприятием жизни и искусственным, публицистическим построением ее.

По существу почти все решения материалистические. Да и какими иными они могли здесь быть? Их прямая противоположность зависит непосредственно от того, пессимистически или оптимистически смотрит сам автор на жизнь. Отсюда и главное деление всех присланных окончаний на две основные группы с большим внутренним разнообразием индивидуальных ответов.

Вот наиболее интересные пессимистические решения вопроса: Феникс при помощи стамески взламывает сундук, крадет деньги вдовы, неожиданно встречает Соню и отдает ей деньги. Он уходит и хочет «убить в себе несносное существо, пытавшееся отнять у него свободу». — Приезжает к Соне дядюшка из Самары, хорошо знающий весь состав Желрыбы. Феникс встревожен и торопится унести ноги. — Хороший и литературно-написанный рассказ прислала подписчица К., к сожалению, занявшая 17 страниц плотной машинописи для «краткой заключительной главы» и много превысившая одной главой объем всего рассказа. По версии этого автора, Феникс ушел. На 10 лет присужден к тюремному заключению. В тюрьме его принимают за шпиона, калечат. Он мечтает о Соне и после амнистии, в качестве носильщика, берет вещи Сони и ее мужа нести на пароход. Соня шумлива, как примус. Суетится, безтолково кричит. Разочарование Феникса. — В одном решении Феникс хочет уйти. Кто-то душит Татиану Петровну. Обвиняют Феникса и забирают его. Соня смотрит презрительно на недавнее свое увлечение. — Две заключительные главы близки по содержанию. Феникс идет купаться на Волгу. Встречается с двумя школьными товарищами, путешествующими в лодке из Ленинграда в Астрахань. Сразу (через 15 лет!) узнают друг друга, и он уезжает с ними. Или: встречает бродягу, вспоминает прошлое и уходит с незнакомцем.

В этой группе есть любопытные решения со специфическим злободневным душком. Какой-то пессимист уверяет, что Феникс не открыл Соне, что он платит кому-то алименты, так как тогда Соня не простила бы ему печальное прошлое. Пока он ухаживает и за дочерью, и за матерью. — У другого автора, по невероятному совпадению, в Мурзаеве находят среди спасенных с парохода вещей документы агента Желрыбы Феникса Ивановича Красницкого. Феникс берет их себе. Соня рада, что ее возлюбленный не бродяга. Среди документов газета, из которой видно, что у Красницкого уже три иска об алиментах. Соня разочарована и уезжает. — Третий автор (женщина) живописует еще ярче. Соня раздобыла документы какого-то Рябова. Феникс женится. У него с Соней дети. Вдруг с далекого юга получается исполнительный лист на взыскание с Рябова алиментов в пользу Лии Рувимовны. Приезжает и она сама. Соня перестает существовать для Феникса, и Лия Рувимовна берет его, «как приз» в сети чувственного увлечения. И откуда-то у Феникса неожиданно появляются такие невяжущиеся с его жизнью философские рассуждения. «Семья — плод недомыслия, семья — общее несчастие всех поколений человечества. Долой семью».

Наиболее пессимистически настроенные авторы представляют себе, что: Феникс украл деньги, поглумился над Соней, превратился в немца Феликса Баудера… или: объяснился в любви мамаше и с бумажником уехал… или: по ошибке обнимает под утро мамашу, получил оплеуху, его выгнали… или: выбирал из сундука костюмы, нарвался на мать и сделал ей предложение. Такие решения, во всяком случае, не истекали из условий задачи. Там не было и намека на фарс и пошлость.

Романтически настроенные авторы обнаружили большую изощренность. Один заставляет уходящего Феникса написать исповедь. Он убил отца, бывшего провинциального воинского начальника, сделавшегося потом крупье. — У другого автора — прямо «американский» кино-фильм для постановки в Ленинграде. Феникс бежит к полякам в Варшаву. Соня прилетает туда на аэроплане, правда, со шпионом, но ничего общего с ним не имеет, а остается в Варшаве, чтобы перевоспитать Феникса для ожидающейся социальной революции. У третьего — Феникс назвался писателем. Ему приготовили стол и поставили хорошо знакомую ему по прежней жизни чернильницу со сфинксом. Эту чернильницу где-то приобрел следователь и подарил Соне. И глубоко огорченный Феникс уходит, чтобы нырнуть глубоко на дно… Четвертый автор заставляет Феникса колебаться. Он даже хочет сам заявить о себе в угрозыск… Через 2 дня Волга выбросила на берег голого человека. Приходится думать, что это — неизвестно как погибший Феникс. — Пятый автор — о Фениксе справляется милиция. Он уходит, оставляя Соне письмо, что он ее родной брат, когда-то пропавший… Наконец, один автор нашел среднее решение для бродяги по призванию: Феникс и остался, и уехал, и бродяга, и легализован: ему дали в заведывание какой-то вагон-читальню, вечно передвигающийся.

В группе оптимистически настроенных авторов, заставляющих героя повествования начать новую жизнь, резко выделяются три течения:

1) благополучно доводящие Феникса до тихой пристани;

2) требующие все таки возмездия за прошлое и 3) не верящие в прочность исправления и считающие возврат к былой жизни неизбежным.

И тут любопытные варианты, и здесь интересные и характерные по замыслу и внутреннему смыслу решения. Например: Феникс отправился к директору маслобойного завода поступить простым рабочим, переехал в общежитие и видится с Соней. — Еще более романтично и наивно заключение: уехал и через год обновленный вернулся к Соне. — Феникс остался, мечтает сделаться членом партии, руководителем драматического кружка. Все устроилось, ему дали трудкнижку, и счастливая Соня говорит: «теперь уже вы не голый!» — Или: признается властям, получает прощение (?) и паспорт, женится на Соне. — Или такое, совсем невероятное решение: «Зав» ссыпного пункта встречает Феникса по дороге в Мурзаево, принимает его за назначенного ему помощника, все устраивает, улаживает. Феникс делается литератором, бросает службу. Теперь едет по Волге с Соней и сыном. — Вот наивное решение, показывающее, что автор хотел бы все предоставить слепому случаю: Феникс делает два билетика: остаться? или уходить? Предлагает Соне решить жребием. Та отказывается, и тогда Феникс предоставляет девушке просто выбрать. Конечно, выбор падает на «остаться». — Мало понимает характер действующего лица и автор, заставляющий Феникса, под влиянием перемен погоды (сторона описательная не плоха), то собираться уйти, то остаться. Погода решает, что Фениксу нужна оседлость. — Так же маловероятен и следующий исход: Феникс поступает на грузовой пароход. Среди тяжелой физической работы пишет рассказ на премию. Получает тысячу рублей и телеграфирует Соне.

Варианты второго течения авторской мысли, требующей расчета с прошлым, но вносящей и проблески света в это чистилище, видны из следующих примеров. Феникса арестовали в Мурзаеве. Соня выручила, доказав, (?) что он не тот, кого ищут. Феникс ведет хозяйство, руководит драмкружком и библиотекой и т. д. — Феникс сам на себя донес в Мурзаево и его тут же приговорили на 6 месяцев (невероятно!). — Феникс совершил до поездки по Волге крупную кражу из банка. Теперь его узнали агенты угрозыска. Посадили в тюрьму. Соня навещает его. — Попадает в тюрьму и снова возвращается к Соне. — Эффектн0 сделан такой вариант: В Мурзаевском Сельсовете Феникс заполняет анкету. Приезжий следователь берет ее, а Затем огорашивает Феникса, перечисляя все его прежние вымышленные имена. Феникс сознается. Ему сообщают, что три года придется сидеть. Соня заявляет следователю, что желает тут же, в этой комнате, в столе Загса, «записаться». Следователь изумлен. Через несколько минут Феникс и Соня — муж и жена перед долгой разлукой.

Третье течение в одном рукаве своем представляет кое-что любопытное для характеристики мужской психологии самих авторов. Мы вправе это сказать, потому что автор рассказа не давал ни одного намека в этом отношении, и заключения писавших последнюю главу совершенно произвольные. Центром становится у этих авторов беременность Сони, «внушающая отвращение». Вот образцы. — Феникс остался, он влюблен, готов обнять весь мир. Но Соня забеременела. У Феникса явилось отвращение. Он задушил старуху мать, обокрал и ушел. — Или: Феникс остался, сделался секретарем Сельсовета, потом казначеем его. Соня забеременела, Феникс захватил казенные деньги и бежал.

Куда же однако, к какой из групп примыкает сам автор всего рассказа? В своей последней, не напечатанной главе, он оставляет Феникса в тихом приволжском уголке. На долго ли? Этого автор не берется решить. Было ли превращение Феникса последним, или случайности жизни снова толкнут его по разным дорогам? Этот вопрос даже не ставится автором.

Но читатели поставили его и решили в двух направлениях — противоположных, но в равной мере жизненных и литературных. В виду этого Редакция присуждает не одну, а две премии: обычную в 100 рублей и добавочную поощрительную в 50 р.

Премию в 100 р. на Конкурсе № 3 Систематического Литературного Конкурса «Мира Приключений» 1928 г. получает

НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ВАСИЛЬЕВ

(г. Майкоп, Северо-Кавказского края)

Поощрительную добавочную премию в 50 руб. получил

ВАСИЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ КУЛЬВАКИН

(ст. Павловская, Кубанского округа, Рабоче-Крестьянский Клуб)

За следующие заключительные главы к рассказу:

МОИ ПРЕВРАЩЕНИЯ

1-й ВАРИАНТ (Пессимистический)

…Нельзя не сознаться себе в том, что все предыдущие мои рассуждения чрезвычайно напоминают ту самую «хлестаковщину», которую я только что столь красноречиво бичевал. Я вздумал изобразить из себя так называемого хорошего человека, то есть, вернее, хотел заставить других людей поверить, будто во мне, все-таки, несмотря ни на что, больше хорошего, чем дурного. Но, ведь, на весах всегда неизбежно перетягивает то, чего больше и что тяжелее. И поэтому я решил, что эти женщины, неведомо для себя самих, должны помочь мне в новом моем превращении, — последнем или не последнем, — кто может сказать?

Жребий брошен, и игра начата… — в то время, как другие считают ее чуть ли не оконченной. В домике на Волге царят суета и волнение. Я — жених Сони. Ее мамаша в восторге и временно даже как будто забыла трудкнижку и мою предполагавшуюся поездку в Мурзаево. Это очень хорошо, так как в действительности я уже побывал не в Мурзаеве и сумел раздобыть себе паспорт, — только не с известным ей, а совершенно другим именем. В ожидании дальнейшего, я осушаю до дна сладкую чашу домашнего благополучия; я вкусно ем и пью; я пользуюсь огромным, почти безграничным доверием Татьяны Петровны; я даже написал пару новых стихотворений; наконец, я постоянно ловлю на себе долгие, нежные, полные доверчивого обожания взгляды моей невесты и, как влюбленный Аркадский пастушок, целую теплые, мягкие ручки, украшающие цветами мою голову… Поистине, изумительнейшее из изумительных превращений Феникса Ивановича!

Я уже сказал, что пользуюсь безграничным доверием моей будущей тещи. Будущей!.. Какой злой, едкой иронией звучит в моих ушах это слово! И ради того, чтобы прогнать от себя подальше все эти темные призраки раскаяния и ненужных колебаний, я перестаю раздумывать и взвешивать… Я — решаюсь… Ведь, стоит только протянуть руку… И разве я не сказал еще в самом начале, что подобные мне люди не думают и не заботятся о грядущем, ни к кому не привязываются, никого не любят, не знают никаких предрассудков, но лишь минуту удачи?

Сегодня утром я спросил Соню, серьезно ли она думает, будто для такого человека, как я, возможно, под влиянием женской любви, переродиться настолько, чтобы из глубины своего падения подняться (или, впрочем, может быть, еще ниже опуститься, — это зависит от точки зрения) — до уровня ее добропорядочного идеала?

— Вы вовсе и не падали никогда: вы просто сделали много ошибок, а теперь перед вами явилась возможность вполне, вполне исправить их, — воскликнула она, как и всегда, с наивной пылкостью.

— И ты веришь, Соня, в то, что я сумею и захочу воспользоваться этой возможностью? — Задавая последний вопрос, я почувствовал легкий, еле ощутимый, но тем не менее почти мучительный укол в том месте, где у всех порядочных людей, как говорят, бьется сердце. Может быть, мне стало чуточку жаль Соню. Я взял ее руку и несколько минут мы оба молчали сентиментально, прислушиваясь к шуму, реки под обрывом.

— Ну, конечно же верю, — промолвила она, те то убежденно, не то робко. — Не нужно и спрашивать об этом так часто…

… Осторожно отпустил ее руку и встал со скамейки, на которой мы сидели.

— Горбатого могила исправит, милая моя девочка, — сказал я, чувствуя себя в эту минуту негодяем наивысшей марки и в то же время очень красноречивым и умным психологом — Запомните это раз навсегда — вы обе, с Татьяной Петровной. В жизни нельзя быть идеалистами, нельзя верить в силу так называемого добра и думать, что в человеческой душе оно всегда пересилит зло. В большинстве случаев бывает как раз наоборот. Единственное, что остается в утешение не исправимым идеалистам — это надежда на то, что хоть на одно мгновение их ошибочной вере в чужую порядочность удалось пробудить в непорядочном существе сожаление о собственной низости.

Соня слушала внимательно и глядела на меня с немым обожанием.

— Как красиво вы говорите! — прошептала она, как во сне.

… Я посмотрел на нее, улыбнулся невольно и пошел прочь.

_____

… Последняя глава моего рассказа подходит к концу или даже уже кончена. Я — в новой фазе моих бесчисленных превращений. Поезд мчит меня — владельца приличного английского костюма, солидного чемодана и не менее солидной суммы червонцами… куда, я и сам хорошенько не знаю… Впрочем, билет мною взят на одну из узловых станций далекого Юга, откуда пути широко и гостеприимно открыты для меня на все четыре стороны. — Кто я? — Я — г-н Икс, — может быть, нэпман, а, может быть, и проезжая знаменитость литературного или театрального мира, или, наконец, известный врач, или просто скучающий сибарит-иностранец, — а в действительности… Да неужели же вы, в самом деле, еще не угадали, кто я? Странно! — А между тем поезд так внятно, так навязчиво выстукивает громче и громче: «Вор-вор-вор-вор-вор-вор», что мне кажется, весь мир слышит и понимает…

Да, я — вор!.. Я воспользовался доверием этих двух добрых женщин и ночью… обокрал их, добравшись с давно приобретенной за мою обширную практику ловкостью до заветного сундучка Татьяны Петровны. Наверное, они раньше хватились меня, чем заметили исчезновение денег… И какой же поднялся тогда, наверное, переполох!..

Не знаю, может быть, мне и жаль немного Соню и ее детски-наивного обожания. Но, впрочем, я, ведь, предупредил ее, как честный человек, а понять или не понять зависело уже от нее самой.

Каково-то будет следующее мое превращение?

2-й ВАРИАНТ (Оптимистический)

…Быстро подхожу к столу и на первом попавшемся листке бумаги энергично пишу записку Соне. Извиняюсь за внезапный уход, объясняю его причины и уверяю в скором возвращении…

А когда восток окаймился пурпурным багрянцем, я был уже далеко за пределами так гостеприимно принявшей меня деревушки.

Дорогой детально проработал план действия, внезапно осенивший меня часом раньше и направленный к единой двигающей меня цели. Если расчет окажется верным и все задуманные мероприятия будут осуществлены, тогда можно уверенно сказать, что новое, недавно зародившееся во мне существо, получит удовлетворение… А Соня! Она будет так рада. Снова я буду иметь возможность ощущать ее возле себя, снова увижу ее внимательные, влюбленно-доверчивые глаза… Вместе с тем прекратятся мои тяжкие испытания бродячей, опостылевшей жизни, так же, как и мои «чудесные превращения». — Превращение в общественного работника должно стать последним превращением. Своей работой в будущем я должен искупить преступления прошлого…

В Мурзаеве сон уже был изгнан, и по улицам кипела жизнь. Навстречу мне двигалось стадо коров, издающих добрый, утренний рев. Где-то, совсем близко, блеяли овцы, пели петухи, рассыпчатыми трелями заливались пернатые жители степи. И только этот хор жизни разбудил меня, витавшего в облаках мечтаний о новом будущем.

Найдя председателя сельсовета, крепкого, размеренного в своих действиях мужика, я пространно и по возможности убедительно рассказал ему весь ход событий с момента «исторического» прыжка с горящего парохода. Затем сообщил ему вымышленную историю с «Желрыбой» и… попросил у него работы для того, мол, чтобы привести себя в «божеский вид».

Работу мне дали; вместе с плотником, русым, неуклюжим детиной неопределенного возраста, с фантастической прической волос, напоминавшей куделю тамбовской пряхи, мы огораживали площадь земли в две десятины для посадки фруктовых деревьев к предстоящему «Дню леса».

Таким образом, первая часть моего плана: достать денег и пробыть где-нибудь столько, сколько это нужно для «поездки за трудкнижкой» и в несуществующую «Желрыбу», — была выполнена. Без документа немыслимо было возвращение к доброй вдовушке. Она, конечно, не могла бы примириться с мыслью, что муж ее дочери — молодец без роду и племени. Проще и лучше всею раздобыть вид на месте. Но для получения документа нужно иметь полное доверие местной власти, которая поверила бы мне на слово при составлении книжки.

В этом помог мне случай, помогавший мне часто и раньше в прежней безалаберной жизни, полной чудесных случайных превращений.

Пользуясь отсутствием хороших докладчиков, нужных к проведению «Дня леса», я, как бы невзначай, предложил председателю сельсовета:

— Если хотите, сделаю доклад…

Тот обрадованно согласился. Тщательно подготовившись, подгоняемый своей целью, я сделал вдохновенный доклад, которому, наверно, позавидовали бы многие современные ораторы. Это сразу подняло меня в глазах местной власти. Называть меня стали не иначе, как «Феникс Иванович» или «тов. Болгов», как я себя назвал в честь моего последнего волжского превращения. А когда я принял участие во всей хозяйственной работе села и активно стал содействовать проведению общегосударственных мероприятий, распространяя облигации Крестьянского займа, проводя работу по расширению страховой кампании, то доверие партийных и советских органов стало ко мне безграничным. Секретарь партъячейки говорил мне:

Тов. Болгов, почему бы тебе не остаться у нас? Мы тебе найдем работу, дадим квартиру. У нас так мало хорошо грамотных, развитых людей…

И когда я, в конце концов, сказал председателю, что хотел бы устроиться в соседней деревушке, не скрыл истинных пре-чин этого побуждения и намекнул, что для этого мне необходимы документы, он без колебаний распорядился их выдать…

Дальнейшее уже совсем не представляет интереса. Меня устроили избачем. И здесь я показал себя развитым и сразу освоившимся с работой человеком.

И в настоящую минуту, окончив свою повесть, держа на руках маленького «Фениксовича», я говорю Соне:

— Знаешь ли, Соня, что я открыл. Ведь по существу я старше Владилена всего лишь на один год. Ему отроду один год, а мне… два. Не правда ли?

Улыбаясь, Соня отвечает мне: — Да.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem