Сергей Семенов

Кровь Земли

Фантастический рассказ С. А. СЕМЕНОВА

Иллюстрации Н. А. УШИНА

I.

Инженер Игорин нетерпеливо и с тревогой глядел на часы. С каждым прыжком секундной стрелки его сердце билось чаще и сильнее, дыхание становилось глубже. Еще только один час — и он будет сидеть внутри металлического «Плутона». Только час — и мощная машина со скрежетом вопьется и поползет в недра земли. От этой мысли к его голове приливала кровь, глаза застилались туманом. Нервный, настораживающий трепет пробегал по телу, мучительно томил в ожидании заманчивого и пугающего момента.

Талантливый изобретатель, механик-самоучка Захаров, при энергичном содействии члена Геологического комитета профессора Тураева, создал подземную самодвижущуюся машину.

Уже месяц, как сооружение «Плутона» закончено. А сегодня, в семь часов вечера, он должен отправиться в путь.

Игорин совсем недавно окончил Институт и, в качестве ассистента профессора Тураева, должен был, вместе с ним и Захаровым, принять участие в подземной экспедиции. Как ни велико было его волнение, однако, все же оно не объяснялось целиком только необычайным характером путешествия. Здесь было и другое. Не только о постройке машины, но и о самой экспедиции знали очень немногие. Это была тайна Геологического комитета, на средства которого и строился «Плутон».

По своей конструкции подземная машина могла послужить ужаснейшим военным средством в руках милитаристических государств. Боязнь именно такого применения изобретения Захарова и руководила мудрой осторожностью Геологического комитета.

Одна из задач подземной экспедиции носила разведочный характер. Геологический комитет поручил профессору Тураеву обследовать всю область залегания тяжелых металлов на территории Северного Урала. Но, помимо практических целей, на обязанности экспедиции лежали и более серьезные задачи. Предстояло окончательно разрешить глубочайший научный вопрос о внутренней структуре Земли. В последнее время этот вопрос стоял особенно остро. Несмотря на то, что старое учение о сплошной огненно-жидкой массе внутри Земли было отвергнуто, однако и новая теория уже успела устареть. Взгляды защитников твердометаллического строения земного ядра далеко не пользовались общим признанием. Целый ряд тифонических и вулканических процессов не объяснялся новой теорией. Все эти процессы говорили о какой-то непрерывной и чрезвычайно сложной деятельности внутри нашей планеты.

У профессора Тураева на этот счет имелись собственные соображения. Но об них ученый молчал. Были ли они слишком парадоксальны или, быть может, недостаточно обоснованы — сказать трудно. Ясно было только одно: — геолог надеялся проверить их, предпринимая эту экспедицию. Он горячо и неустанно торопил постройку «Плутона».

Часовая стрелка подползала к половине седьмого. Игорев нервно оделся, вышел из дома и сел в автомобиль. Через десять минут мотор остановился на большой ровной опушке, среди высокого соснового леса. У огромного досчатого гаража, с железными решетками, прильнув чудовищным телом к земле, лежал «Плутон». Около что-то хлопотал механик Захаров. Профессор уже находился внутри.

Внешним видом «Плутон» походил на несколько удлиненное гигантское яйцо, в пять саженей продольного и в две сажени поперечного диаметров. Передняя часть его тела на полторы сажени покрывалась винтовым цилиндром, с глубоким двухфутовым нарезом. Кроме нареза, передние края цилиндра были снабжены острой зубчаткой. На ходу «Плутон» должен был врезаться в землю всем своим колоссальным корпусом, с помощью именно этого винтового цилиндра, приводимого во вращение изнутри двумя сверхсильными моторами.

Снаружи и под винтовым цилиндром корпус одевала сплошная огнеупорная броня. Под броней была еще толстая нетеплопроводная стенка. И только за нею находился металлический остов «Плутона». На «спине» и по «бокам» «Плутона» располагалось по одному иллюминатору, с приспособленными к ним сильными рефлекторами. Один из боковых иллюминаторов заменял люк, через который можно было проникнуть в каюту, а затем и в машинное отделение. «Нос» же этого подземного корабли был вооружен подвижным резцом, в форме утолщенного к основанию зуба пилы. Резец одновременно служил и рулем.

Бронированный корпус машины был построен из исключительно твердого и неплавкого материала, рассчитанного на давление в миллион атмосфер. Обыкновенные твердые материалы, как иридий, платина, хром, не выдержали бы страшной температуры и давления в глубинах Земли.

Резец-руль и винтовой цилиндр с зубчаткой состояли из «скормунда». Этот состав был получен в последнее время во Франции химическим путем. Твердость «скормунда» превосходила во много раз твердость алмаза. Тройные стекла иллюминаторов обладали такими же стойкими и непроницаемыми свойствами.

Под землею «Плутон» мог развивать большую скорость. Оба мотора обладали мощностью в триста тысяч лошадиных сил. Честь изобретения этих моторов принадлежала исключительно механику Захарову. Горючим же веществом сложил открытый профессором Тураевым металлоид «Вулкан», заключающий в себе бездну энергии.

Однако, несмотря на титаническую силу моторов, несмотря на несокрушимую крепость всего корпуса, уйти глубоко в землю «Плутон» все же не мог бы. Он с успехом буравил бы мягкий грунт, уплотняя за собой отбрасываемую винтом рыхлую почву. Но уплотнить раздробленные в порошок горные породы было невозможно. Объем размолотого гранита был бы, все-таки, больше объема целого гранита. «Плутон» неизбежно застрял бы там, как в тисках.

Гениальный механик победоносно вывел свое изобретение из этого затруднения. Во время движения «Плутон» не столько буравил землю, сколько «пожирал» ее, в буквальном смысле этого слова. Помимо резца-руля, в передней части машины находилось так называемое «жерло» или пасть «Плутона». Земли немного откидывалось нарезом винтового цилиндра назад. Главная масса попадала в раскаленное «жерло», моментально плавилась там и, пробегая в виде жидкого стекла по сети расположенных внутри стен труб, извергалась из задней части корпуса. Этот «физиологический» процесс протекал с большой быстротой. При этом значительный процент почвы перегорал совершенно. Благодаря большой плотности, стекловидная масса лишь на одну треть заливала вырытый туннель и остывала в форме ровного пола.

Температура раскаленного жерла зависела от степени напряжения моторов. Чем сильнее пускались двигатели, тем больше раскалялись стенки жерла. Они нагревались по трубкам горящими газами того же самого «Вулкана», который питал и моторы. На полном ходу моторов температура жерла достигала шести тысяч градусов. При такой жаре почва уже не плавилась, а сразу превращалась в пары.

Машинное отделение «Плутона» помещалось впереди, т. е. под винтовым цилиндром, а каюта — позади. Каюта была снабжена всем необходимым для целей подземной экспедиции. Кроме разных измерительных приборов, инструментов, был взят даже запас пищи. Путешественники рассчитывали под землею пробыть долго. Аппараты, вырабатывающие кислород для дыхания, и поглотители углекислоты дополняли снаряжение каюты..

Когда инженер проник через люк в каюту, профессор Тураев стоял у бокового иллюминатора, с хронометром в руках. Его моложавое, бритое лицо выражало полное удовлетворение. Веселые, светлые глаза обернулись и ласково стрельнули в инженера.

— А!.. Вы уже здесь! Хорошо! Потрудитесь занять свое место, — скомандовал он притворно строгим топом. — Через пять минут моторы будут пущены в ход, и от «Плутона» на земле останется только один след.

А через два-три часа юдоль земной поверхности от нас будет так же далека, как теперь звездное небо.

Профессор довольно погладил свой бритый подбородок и вскинул прищуренные глаза на иллюминатор в потолке. Сквозь толстые тройные стекла виднелось облачное вечереющее небо. Серый, пасмурный день быстро уходил.

В каюте появилась кряжистая фигура Захарова. Не останавливаясь, механик прошел в машинное отделение. Скоро оттуда донесся приглушенный шум разогреваемых моторов. Профессор поднял хронометр. И когда стрелка остановилась на семи, он дал механику знак, а сам взялся за штурвал.

Пущенные Захаровым моторы загудели. «Плутон» дрогнул и рванулся вперед. В боковых иллюминаторах поплыла зеленая поляна, замелькали стройные стволы сосен. Потом все исчезло. В каюте воцарился мрак.

Если бы в этот момент снаружи были наблюдатели, они увидели бы необычайное зрелище. Оторвавшись от гаража, «Плутон» одним напором пробороздил через всю опушку огромную канаву. Разинув огненную пасть, ворвался в лес. Как бритвой срезал несколько вековых сосен и, кидая облака дыма, столбы земли, пропал из глаз.

«Плутон» пробороздил огромную канаву, ворвался в лес и как бритвой срезал несколько вековых сосен…

II.

Не выпуская штурвала, профессор Тураев включил электрический свет и посмотрел на манометр, определяющий давление напластований.

— Вот как!.. Тысяча атмосфер! — удивленно воскликнул он. — Почвенный слой уже сопротивляется с силою в тысячу атмосфер. Это значит: мы пробежали два километра и закопались на двести метров вглубь.

— Павел Андреевич! Мы двигаемся к югу, — сказал Игорин, на обязанности которого лежало следить за компасом и рядом других приборов. — Значит «Плутон» удаляется из области залегания тяжелых металлов? А ведь по заданию Геологического комитета…

— Тяжелые металлы могут подождать, а с ними и Геологический комитет, которому они так понадобились, — упрямо перервал профессор молодого инженера.

Вдруг каюта вздрогнула от страшного толчка. Захаров растянулся на полу. Но профессор не упал. Он крепко держался за штурвал. «Плутон» дрожа замедлил ход, словно его впереди ожидала непреодолимая преграда.

— Гранит! — крикнул ученый. — Мы попали в область сплошного гранита!..

Стенки «Плутона» были абсолютно непроницаемы для звуков. И, тем не менее, все трое слышали какое-то пронизывающее, жгучее пение. Это проносился по проложенным в стенках трубам расплавленный гранит. Все предметы и каюте впитывали в себя это пение и, вибрируя на разные лады, отзывались. А что было снаружи?.. Надо было думать, что адское шипение внутри жерла, скрежет резца и неистовый стон винтового цилиндра разбегались и далеко плыли даже по массиву безбрежного гранита.

«Плутон» шел со скоростью только пятидесяти метров в минуту. Манометр показывал давление в четырнадцать тысяч атмосфер, а термометр — две тысячи триста пятьдесят градусов жары в жерле по Фаренгейту. Но в каюту жара не проникала. С самого отъезда ртуть оставалась на двадцати по Реомюру.

С каждой минутой давление увеличивалось, а ход «Плутона» уменьшался.

— Должно быть плотность гранита возрастает, — заметил Захаров. — Не повысить ли скорость, Павел Андреевич? Что-то уж по-черепашьему мы ползем. «Плутон» скоро совсем застрянет. — Механику не терпелось. Изобретатель, во что бы то ни стало, хотел испытать сокрушительную мощь своих двигателей. В какие сферы углублялся «Плутон» и для чего? — такие вопросы мало волновали Захарова. Словно машинный дух, он был целиком поглощен работой своего создания.

— Да, пожалуй, это не будет лишним, — согласился после некоторого раздумья профессор Тураев. — В противном случае, нам сегодня не удастся проникнуть через гранитный слой, поближе к загадкам земного организма.

Лишь только Захаров взялся за регулятор, как «Плутон» внезапно остановился. Давление сразу упало до нуля. Температура тоже стала быстро понижаться.

Геолог с недоумением поглядел на манометр.

— Стоп!.. Остановить моторы!.. — приказал он. — Здесь что-то неладно. Надо сделать вылазку и посмотреть, куда мы попали.

Облачившись с головы до ног в жаронепроницаемые костюмы, снабженные резервуарами кислорода для дыхания, все трое вышли из «Плутона». Профессор Тураев засветил рефлектором вокруг. Обширный туннель, который просверлил «Плутон», был почти пуст. Стекловидной массы оказалось очень мало, да и та уже успела остыть.

— Да тут словно и не жарко — подумал Захаров и, обняв руками шлем ученого, громко прокричал:

— Ну и прожорлив наш «Плутон»! Неужели он все это проглотил?… Или гранитная порода такая?..

— Углероду много, углероду!.. Перегорает все!.. — слабо отозвался геолог и полез на «спину» «Плутона» к винтовому цилиндру. Затем поднял рефлектор и протянул вперед. Яркий, длинный луч утонул в какой-то темной, ужасающей пустоте. Впереди была беспредельная черная бездна. На целую треть тела «Плутон» висел над бездной.

При взгляде на нее у геолога зашумело в висках. Съежившись, в немом страхе, он отполз обратно. Он понял, почему остановился «Плутон».

— Ну, как, Павел Андреевич?.. На что мы наткнулись? — крикнул Захаров снизу. Из-под шлема ученого прозвучал непонятный глухой звук. Механик и инженер поднялись к нему.

При одиноком, теряющемся во мраке луче рефлектора, все трое безмолвно замерли над пропастью. Теперь всем было ясно, на что наткнулся «Плутон». Было также ясно, что «Плутон» не мог двинуться и назад. Винтовой цилиндр даже краешком не задевал гранита. Он целиком торчал в пустоте.

Профессор, однако, скоро овладел собою. Не говоря ни слова, он отправился в каюту и в несколько минут изготовил три ракеты. Обернул их в жаронепроницаемую оболочку и возвратился.

— Посмотрим, как велико это пустое пространство? — подумал геолог, и, с сухим треском, первая ракета взвилась вверх. Длинной золотой иглой она проколола тьму, потом высоко-высоко запылала желто-зеленым огнем и распалась. Вторая ракета, описав траекторию, брызнула чуть заметными искрами вдали и потухла.

— Ага!.. Наткнулась!.. Теперь заглянем вниз, — и третья ракета нырнула вглубь. Но, не пролетев и ста метров, ракета вспыхнула морем бледно-фиолетового пламени. Путешественников с силой швырнуло далеко в туннель. Но пламя тут же погасло. Воспламенился и сгорел на дне какой-то тяжелый газ.

Первым очнулся Захаров. Профессор и Игорин еще лежали неподвижно. Механик осторожно подполз к «Плутон» и осветил рефлектором. Машина всем корпусом находилась в туннеле. Ее сдвинуло давление газа. Игорин тоже встал на ноги и приблизился к профессору Тураеву. Геолог все еще лежал без чувств. Его бережно внесли в каюту, сняли жаронепроницаемый костюм. Пока инженер приводил его в чувство, Захаров пустил моторы и дал «Плутону» задний ход.

— Куда?… Куда? Что вы с «Плутоном» делаете»? — вдруг очнулся ученый, впиваясь в приборы и мигом обозревая положение вещей. — Это совсем необязательно! — С этими словами геолог, как ни в чем не бывало, вскочил на ноги и схватился за штурвал. Через секунду «Плутон» врезался в западную стенку туннеля и засверлил вперед, под углом в шестьдесят градусов от прежнего пути.

— Павел Андреевич, — заговорил Игорин, — чем объяснить эту пустоту на такой большой глубине? Какого она происхождения?

Профессор не отвечал. Он внимательно следил за какой-то сложной, только ему одному понятной картограммой на стене.

— Конечно, естественного! — сказал Захаров. — Мало ли всяких пещер, гротов находили под землей. А эта — только размером больше.

— Гм! Естественного! — недовольно промычал инженер. — Это в сплошном граните, да еще при давлении в четырнадцать тысяч атмосфер?… Объяснение довольно-таки наивное и к тому же противоречит самым элементарным законам физики.

Механик обидчиво помолчал. Слова инженера незаслуженно укололи его.

— Другого объяснения я не вижу, — после небольшой паузы заговорил он. — Уж не считаете ли вы, чего доброго, эту пустоту искусственной? — Костистое лицо Захарова готово было искривиться, как от невероятного парадокса, в улыбку. Но сильный толчок его опрокинул на диван. Из иллюминаторов в каюту брызнул ослепляющей яркости свет, точно «Плутон» ворвался в недра самого Солнца. И едва все трое уцепились, кто за что попало, как «Плутон» снова прыгнул и завертелся волчком среди какой-то бешеной стихии. Непрестанно содрогаясь от жесточайших ударов, каюта несколько раз обернулась вверх дном. Профессора отбросило от штурвала. Он кубарем прокатился по каюте, ловя руками. Попал под диван и там крепко застрял. Игорин и Захаров держались за один из приборов на стене. Они почти висели в воздухе.

Пять минут «Плутон» кидало, как пылинку в огненном, пенящемся водовороте. Потом подхватило и с непостижимой скоростью понесло куда-то к центру Земли.

Профессор прокатился по каюте, попал под диван и там крепко застрял. Игорин в Захаров почти висели в воздухе.

Ослепленные исследователи все еще цеплялись, ожидая новых эквилибристических фокусов «Плутона». Но машина уже неслась по совершенно прямой линии, со скоростью трех тысяч километров в час.

— Мы погибли!.. «Плутон» внутри расплавленной Земли! — едва выговорил Игорин, закрывая руками слезящиеся от нестерпимого света глаза.

Иллюминаторы вспыхивали всеми цветами радуги. Каюта пылала то желтым, то зеленым и синим огнем, то вдруг окрашивалась ярко багровым и резко переходила в фиолетовый, то загоралась и долго алели бледно-красным, то сменялась светом неописуемой белизны.

Еще немного и гибель от смертоносных лучей была бы неизбежной. Но профессор во-время предупредил опасность. В три прыжка он задвинул иллюминаторы красным стеклом и стал у штурвала.

— Мы попали в магматический поток, — сказал он, когда инженер и механик оправились. — Внутренность Земли наполнена не сплошной огненно-жидкой массой, а лишь изрезана непрерывными каналами, как наше тело артериями. Опасности беспомощно блуждать в океане атмосферы нет…

— Но, ведь, управлять «Плутоном» нельзя, Павел Андреевич! — возразил все еще бледный Игорин. — Мы можем вечно носиться по кровеносной системе Земли.

— При первом крутом повороте мы застрянем. А этого нам только и надо, — спокойно сказал геолог.

— А если канал широк, если все каналы таковы?.. Как же мы тогда застрянем? — с ноткой отчаяния в голосе сказал инженер.

— Ну тогда уж будем носиться!.. Что-нибудь из двух!.. — профессор раздраженно пожал плечами.

— Как бактерия в человечьей крови! — беспечно добавил Захаров, не разделявший опасений своего коллеги. Спокойный вид геолога и таинственная картограмма на стене внушительно повлияли на него.

И ученый оказался прав. Скоро «Плутон» затрясся, как смертельно раненый зверь, и стал от ужасного удара. Затем, собрался с силами, приналег и медленно пополз в твердый грунт. Будь раскаленная магма менее плотной и упругой, его двойная оболочка и броня не могли бы устоять. «Плутон» лопнул бы, как тыква, с размаха брошенная на камень. От сотрясения в каюте много предметов сорвалось с винтов. Половина измерительных приборов была разбита. Но пассажиры каким то чудом уцелели.

Профессор бледный, потрясенный ударом тела о стену, с трудом поднялся на ноги и снова занял место у штурвала.

— Сейчас мы находимся на глубине около десяти тысяч метров под землей, — медленно, но твердо проговорил он, — на глубине, где сеть магматических потоков имеет наименьшую частоту. По моему расчету, здесь каналы раскинуты не менее, как через каждые двести — двести пятьдесят километров. На сегодня возможность такого нового сюрприза исключена.

— А в следующий раз мы вновь натолкнемся на такую возможность? — с горечью в голосе сказал Игорин.

— За следующий раз вы может быть спокойны. — невозмутимо ответил ученый. Если мы запасемся специальными приборами, предупреждающими о близости магмы, то это даст нам возможность, лавируя среди каналов, опуститься на любую глубину… — А это что такое?!. — и профессор изумленно поглядел на иллюминаторы. Они по-прежнему пламенели красным светом.

— Это магма за нами гонится по пятам! — догадался Захаров. — Она преследует нас!..

— Теперь нам от нее не уйти, — с тревогой на лице сказал Игорин. — Куда бы «Плутон» ни проникал, она всюду будет двигаться за нами. Единственный выход — выбраться на поверхность Земля.

— И наградить ни в чем неповинных жителей вулканом!.. — Голос ученого резко повысился. — Прекрасный совет!.. Ценой людских бедствий освободиться от временных неудобств!

— Но это рано или поздно должно произойти!.. Это неизбежно!. — заволновался инженер. — Никаких исследований мы производить не можем. Так или иначе, а возвращаться на земную поверхность мы же будем. И потом, мы, ведь, можем выбрать пустынную местность, где вулкан никому вреда не причинит…

— А каким образом мы отыщем эту пустынную местность?… Разве вы позабыли?.. — геолог указал рукою на осколки разбитых приборов.

— Что же нам тогда делать? — Игорин безнадежно поник головой.

— Осмотрительно продолжать путь. Еще не все потеряно. Магма может найти выход в какой-нибудь пустоте и мы преспокойно выберемся наверх.

— Смотрите! — крикнул Захаров. — «Плутон» уходит от магмы…

И действительно. Ярко-красное предохранительное стекло иллюминаторов стало быстро темнеть. И скоро оно совсем превратилось в черное. Снаружи зиял мрак.

— Вот видите!.. Тревоги ваши оказались напрасными, — весело улыбнулся геолог. — Сила напора из центра, очевидно, ослабла и магма осталась позади. Теперь «Плутону» остается только пробуравить как можно более длинный извилистый путь, на случай новой погони магмы. Это совсем не лишняя предосторожность!.. Температура гранитного тоннеля не так уж высока… Прежде, чем выйти на поверхность, магма в нем успеет остыть и отвердеть. — В заключение своих бодрящих слов ученый уверенно поднял голову и крепко зажал руками штурвал.

III.

Прошло часа полтора. Неторопливо дробя и глотая гранит, «Плутон» медленно полз под землей. Весь пройденный им путь представлял сплошной, запутанный лабиринт.

— И все-таки, профессор, ваше сравнение земного шара с живым организмом мне кажется мало убедительным, — говорил инженер. — Я еще до сих пор не могу отказаться от мысли считать нашу старушку Землю мертвым, остывающим телом.

— Считать вы можете, как вам заблагорассудится! — горячился ученый, не переносивший равнодушно ничьих возражений.

Считают же малайцы, что Земля воткнута на рога огромного быка. Это только указывает на консервативный характер вашего мышления. Для того, чтобы опровергнуть мою аналогию, нужна критика основных положений, а не просто отрицание, ничем не мотивированное. Моя идея покоится на целом ряде неопровержимых доказательств.

В чем же общее между Землей и организмом?… Прежде всего — во внутренней жизни. Вулканы, гейзеры, нефтяные фонтаны, множество других источников говорят нам, что внутри Земли происходят непрерывные процессы, говорят, что Земля живет. Кристаллизация, образование новых пород, бездна всяких химических процессов — что все это такое? Все это — работа наших органов, наших желез. А картина вечных движений и изменений на поверхности?.. Какое же это мертвое тело?.. Я не говорю уже о магме, о земной крови, которая омывает и питает нашу планету. Здесь — аналогия полная. Кроме того, как и организм, Земля имеет и свою среду. На нее постоянно воздействуют Солнце, звезды, соседние планеты. И, конечно, Земля не остается в долгу. Всякое движение, всякая жизнь основана на взаимодействии.

В это время пение в трубах прекратилось. «Плутон» начал резко вздрагивать. Словно нарез и зубчатка цилиндра срывались, соскальзывали с неуязвимой металлической массы. Продвижение вперед стало еле заметным.

Это заставило профессора успокоиться. Он стал прислушиваться.

— «Плутону» что-то попалось не по зубам, — тихо сказал Захаров, тоже прислушиваясь.

— Странно! — пожал плечами геолог. — Что здесь такое может быть?.. До сплошного металла еще, кажется, очень далеко!.. Да и движемся мы вовсе не туда, не к центру Земли…

— Как тут не сбиться? — с досадой сказал Захаров, поддаваясь минутной растерянности ученого. — Роемся в земле, как слепые кроты!

Профессор Тураев молча отошел от штурвала к иллюминатору и кинул из рефлектора яркий электрический луч.

Перед глазами медленно плыла какая то черная, изрытая винтом «Плутона» стена.

— Это не металл, — подумал профессор Тураев, — и не минерал… Так что же это такое?… Разве — порода, еще неизвестная науке?..

Стена, неожиданно, оборвалась. «Плутон» прыгнул в пустоту, залитую белым светом.

— Магма!.. Магма опять! — закричал механик и остановил работу моторов. «Плутон» встал, как вкопаный. Изо всех трех иллюминаторов в каюту струился сильный и, в то же время, холодный, мертвый свет.

— Нет, не магма, — протянул геолог, глядя через иллюминатор. — А что именно? — Ни разглядеть, ни понять но могу… Может вы лучше видите?..

Захаров и Игорин, с вытянутыми лицами, изумленно глядели в другой иллюминатор. Картина превосходила всякое воображение. Они точно онемели.

Не дождавшись ответа, профессор Тураев вышел из каюты. Осторожно открыл люк и вылез из «Плутона». За ним машинально последовали инженер и механик. Едва геолог обвел глазами вокруг, как тут же присел, придавленный невиданным зрелищем. Его остолбеневшие, растерянные спутники тоже отказывались верить глазам. Головы их не вмещали понимания окружающего.

Все трое стояли посредине фантастического овального зала необозримой величины. Несмотря на ровный свет многих тысяч огней, усыпавших обширный свод, всего нельзя было охватить и разглядеть. на всем протяжении стен из красного полированного металла тянулась непрерывная цепь пузатых веретенообразных колонн. Весь овал зала охватывался ими, как кольцом. Но колонны не подпирали высокого свода, а бесшумно вращались на оси. Они, как будто, равномеренно и чинно плыли в неведомом танце. В промежутках между колоннами тоже бесшумно, но с неуловимой быстротой, вращались неясные металлические тела золотистого блеска. Своим стремительным движением они как бы пытались разогнать неторопливый, торжественный ход гигантов. Кроме того в зале вращалось и двигалось в различных направлениях множество дисков, цилиндров, конусов, осей, расположенных в строгой симметрии. Посредине зала, из одного края в другой, шел длинный ряд каких-то загадочных механизмов. Каждый механизм был заключен в прозрачный колпак.

Все трое стояли посредине фантастического овального зала необозримой величины, переполненного изумительно двигавшимися колоннами и загадочными механизмами…

Пол зала казался застывшим озером. Под его стеклянной, прозрачной поверхностью иногда вспыхивали и потухали разноцветные огоньки. Поблескивая, появлялись непонятные тела и снова исчезали. Был ли там второй этаж такого же мира механизмов или что иное — неизвестно.

В зале, однако, ни яркий свет, ни сложные, сверкающие движения не оживляли, не одухотворяли всего зрелища в целом. Ни малейшего звука, или хотя бы шороха не рождалось нигде. Было одно немое, вечное движение. Именно поэтому предметы казались только призраками безжизненного мира. Будто давным-давно некий волшебник толкнул эти совершенные механизмы и потом позабыл их навсегда.

— Какое чудесное царство машин!., шептал восхищенный инженер. — И кто мог построить его?.. Какие великие существа?.. Неужели жили такие люди под землей?..

— Очевидно жили. Не боги же создали его, — грубовато буркнул Захаров, глазами буквально пожирая машины.

— Но каким образом машины все еще работают? — продолжал инженер. — Какая сила, пережившая строителей, движет их?.. Вот что удивительно!..

— Ничего удивительного нет, — сказал профессор. — Мы с этой силой уже достаточно познакомились. Вся внутренность земли целиком — неистощимый источник энергии. Это — Perpetuum mobile безграничной мощности.

— Значит, здесь использованы постоянно движущиеся потоки магмы? — догадался инженер.

— Именно!.. Постоянно циркулирующая кровь земли.

— Глядите!.. Зал, кажется, имеет выход… — Захаров указал рукой на темнеющий вдали стрельчатый проход. Озираясь и лавируя среди машин, все трое двинулись туда. Проход оказался началом длинной галереи. По обеим сторонам галереи были сделаны в стенах большие круглые окна из желтого стекла. Окна открывали вид на поразительные панорамы.

Через первые пять окон, с одной и другой стороны, была видна внутренность двух величайших шаровидных камер. Из мощных трубных жерл, через стены, внутрь камер врывались, под стихийным напором, потоки раскаленной магмы. Описав дуги в пространстве, потоки сливались посредине камер в один сплошной водопад и всей массой обрушивались на исполинские вращающиеся турбины. Последние походили на вазы более пятидесяти метров диаметром. Потоки лились непрерывными струями и пенились внутри ваз. Сверкали брызгами огромных лопающихся пузырей и исчезали в турбинах, как в ненасытной пасти чудовищ.

— Грандиозное зрелище!.. Вот где закована огненная кровь земли!.. — воскликнул инженер, не отрывая глаз. — Вот она — побежденная сила!..

— Взгляните на стекла окон, — заметил Захаров, не упускавший ни одной детали. — Они не пропускают ядовитых лучей магмы. Особенный состав… химический… Вот чего не хватает нашему «Плутону». — В голосе механика зазвучали завистливые нотки. Было видно по лицу, что он не задумался бы эти стекла переставить в свою машину, если бы такая операция не являлась столь затруднительной.

Все следующие окна галереи выходили на широчайший подземный канал с целой рекой магмы. Бурлящие волны бешено бились о раскаленные стены канала. Облака паров то клубясь, то расстилаясь сплошным туманом, неудержимо неслись по следам волн.

— Оох!.. Даже дыхание захватывает, — Игорин со вздохом взялся за грудь. Отошел на середину галереи. — Трудно поверить, что мы с «Плутоном» мчались по такой же адской реке. Это что-то невообразимое!..

Наконец галерея кончилась. Шедший впереди Захаров остановился.

— Стена!.. Дальше идти некуда! — крикнул он.

— Этого не может быть! — профессор подошел вплотную к стене. — Впереди должен находиться хотя и покинутый, но все же какой-нибудь мир. Для чего тогда эти машины, эта удивительная техника?.. А!.. Вот!.. Так и есть… рычаг!.. — И, не долго думая, профессор навалился на него всем телом. Стена чуть дрогнула и бесшумно скользнула вверх.

В тот же миг всех троих с непреодолимой силой рвануло вперед. Инженер и механик инстинктивно ухватились друг за друга. Однако устоять не могли. Подхваченные вихрем их сцепившиеся тела исчезли впереди. Геолог не выпустил рычага и удержался. Но только на две-три секунды. Воздушный поток оторвал его от рычага, высоко поднял вверх и кинул куда-то в пустоту. Свистящий, холодный мрак захлестнул сознание.

IV.

Геолог поднимал то одну, то другую руку, шевелил ногами, поворачивался на своем ложе, испытывая при этом в теле приятное ощущение. Видел вокруг себя комнату. Но встать, осмотреться, не мог и не хотел. Сноп золотых лучей, падавших на тело от блестящего диска над головой, обессиливал всякое желание. Мозг был парализован. Только какая-то его маленькая частица еще жила, имела власть и протестовала. Этим крохотным кусочком мозга ученый и силился оживить остальные мертвые части. Но напрасно. Ни память о прошлом, ни сознание окружающего не возвращались, словно к шее был приставлен мертвый череп.

— Что такое?.. Что с головой?.. Что?.. — жалким червячком копошился живой кусочек мозга и недоумевал. Чтобы убедиться, профессор поднял руку и скользнул ею по голове. Тупая, ломящая боль рванула тело. Голова была разбита. Все темя пересекал глубокий пролом.

— Ая-яй!.. Ай!.. — закричал геолог и, как обожженный, вскочил на ноги. — Где же это меня так..?

От потрясающей боли пробудилась мысль. Все мозговые клетки зашевелились. Качаясь, профессор обошел комнату. Боль постепенно утихала. Комната оказалась почти пустой. Но стены и потолок поражали сказочной роскошью. Причудливая металлическая мозаика, разноцветная эмаль, ляпис-лазурь, были собраны в живописные узоры орнаментов. Из узоров, как живые, вылезали и глядели, не мигая, барельефы человеческих и звериных голов.

— Так-так!.. Они самые!.. Сомнений нет!.. — шептал с затаенной радостью ученый, внимательно и долго рассматривая три звериных головы из темно-зеленого минерала.

— Они!.. Они!.. — повторял он, шаря но карманам. — Они!.. Царственные звери… Немые свидетели межледниковых культур. — Фигуры походили на головы тигров с длинными моржовыми клыками. Профессор достал из кармана записную книжку, отыскал рисунок такой же головы и стал сравнивать. — Никаких различий!.. Никаких!.. Он самый!.. Махайрод!.. кинжалозубый тигр межледникового периода!.. Махайрод — потрошитель слонов!.. Гримаса радости скривила лицо. — А где гипербореи? — шепнул он и оглянулся. — Где же люди межледникового периода?.. А-й!.. — схватился за голову и грохнулся об пол. Струйка алой крови потекла из головы по искристой мозаике пола.

* * *

Еще в бытность студентом, Тураев создал любопытную гипотезу о погибшей под снегами последнего ледникового периода культуре Гипербореев. Гипотеза была так неожиданна и малоправдоподобна, что не только профессора, но даже и студенты сочли ее шуткой. Идея о существовании в такие отдаленные времена на севере Европы высокой цивилизации — и не могла не показаться только смехотворной выдумкой. С точки зрения геологии такая гипотеза еще была терпима. Но археологи об этом и слышать не хотели. Теплый климат, богатые ископаемые, близость моря — аргументы геологов — их абсолютно ни в чем не убеждали. Однако Тураев не сдавался. Мало того. Он шел еще дальше. На основании какой-то сомнительной находки, он вздумал утверждать, что Гиперборейская культура не исчезла, что эта культура, может быть, существует и до сих пор.

— Никакой культуры в такой период быть не могло! — веско и безапеляционно отвечали ему.

Тураев искал утешения в своей «находке». Он верил в нее своим необыкновенным чутьем. Этой находкой был не больше, не меньше, как кусок остывшей вулканической лапы. Сама по себе лава не представляла интереса. Но что находилось внутри — являлось незаурядной загадкой. Внутри был вплавлен осколок какого-то металлического предмета, напоминавшего голову махайрода. Лаву Тураев нашел в Исландии, в одну из своих учебных экскурсий. По всем признакам, лава была выброшена вулканом недавно. Но как предмет застрял в ней? — понять было почти немыслимо. Единственным объяснением оставалась мысль, что предмет тоже выкинут из вулкана. Так и решил Тураев. А отсюда и вытекли все его головокружительные выводы о культуре гипербореев. — Раз предмет не расплавился в магме, — рассуждал он, — значит, он — продукт высокой металлургической техники. Если на нем изображен махайрод — должен принадлежать к культуре, древность которой простирается к межледниковому периоду. — Попасть в вулкан предмет ни в каком случае не мог, — продолжил допытываться Тураев, — следовательно, эта культура находится или находилась внутри земли. Вопрос: каким же образом предмет выкинуло в Исландии, раз он принадлежал культуре гипербореев? — Тураев решал просто: — Загадки в этом никакой нет. Потоки магмы могли его выкинуть где угодно, хоть на Огненной Земле.

Вот какими извилистыми путями Тураев пришел к своей гипотезе. Но это была хотя и гадательная, однако все же научная основа его идеи о гипербореях. Неотступно преследуемый мыслью об исчезнувшей культуре, он часто наедине, с помощью фантазии, дорисовывал то, перед чем бессильна была наука. Как у наркомана, в его пылком воображении проходили красочные картины далекого прошлого. Сплетаясь в стройную канву ярких видений, перед ним оживала вся история таинственного народа.

Первая и самая отчетливая картина его фантазии это — море непрерывно падающего снега. То ровно снижаясь тяжелыми хлопьями, то бешено крутясь мерзлый, сухим вихрем, снег падает застилая необозримое пространство, подобное полярной пустыне. Только кое-где, прорезав снежный саван, торчат золотые шпили, верхушки обелисков и башен. Местами, точно под стеклянными куполами, еще вспыхивают и гаснут огоньки. Как затерянные среди полярного океана маяки, они то тускло озаряют, то снова кидают в полумрак густую снежную мглу. Там, где-то в глубине, кто-то отстаивает жизнь от объятий мертвящего снегопада. Ни солнца, ни неба нет над этой жуткой равниной. Они закрыты снежными тучами на многие столетия.

Но вот под снегом исчезает все. Воображение Тураева переносится вглубь, под снега. В просторных роскошных амфиладах, при слабо догорающих под сводами огнях, он видит тысячи трупов. Белые окоченевшие тела, в легких голубых и сиреневых одеяниях, лежат неподвижно, прильнув друг к другу. Все они искрятся тонким слоем инея, как засахаренные мумии.

Но не одних мертвых Тураев видит внутри оледенелого города. Он видит и живых. Одетые в меха, вооруженные инструментами, они неутомимо суетятся около машин. Нагревают замерзающие залы, выкачивают воду, ломают и разбирают на материал стены, крыши зданий и увозят на машинах куда-то в глубь земли. Люди появляются, действуют и исчезают с точностью не живых существ, а каких-то железных механизмов. Лица их никогда не улыбаются. На суровых, сосредоточенных масках лежит печать неукротимой энергии и упорства, это не люди, а какие-то титаны, волю которых не могут сломить слепые силы природы.

Проходят годы, десятилетия, века. На людях уже нет мехов. Они уже среди гигантских кранов, чудовищных машин, с лязгом и грохотом врезающихся все глубже и глубже к самому сердцу Земли. И теперь, среди неустанного стального скрежета, их лица кажутся Тураеву все теми же масками. Закованные в металл, люди мелькают в огненных шахтах, как призраки, обуздывая раскаленные потоки магмы.

Текут многие тысячелетия. Внутриземные силы побеждены. Мертвые блики угрюмых машин уже не окружают людей. Они запрятаны в укромных уголках и, как вечные рабы, не показываясь, служат своим творцам.

И теперь люди изменяются. Упорный труд уступает место непрерывному празднеству. Везде царит расточительная роскошь, всюду только наслаждаются.

— А что же дальше?.. Вырождение и гибель?.. — возвращаясь к действительности спрашивал себя Тураев. И на этом заканчивалась его фантазия.

В течение пяти лет он не расставался со свей гипотезой. Все искал подтверждений. Под конец выбился из сил. Но через десять лет интерес к культуре гипербореев у него возник опять. На этот раз геолог погрузился в древнегреческую мифологию. Известное предание, жрецов Дельфийского храма о «ипервореях» разбудило в его сердце новые надежды. Древнейший греческий миф о существовании сказочного народа в той северной стране, «откуда дует холодный Борей», не случайно совпадал с его гипотезой. В этом Тураев был убежден. А главное: он знал, что наука последних лет перестала смотреть на мифы, только как на поэтический вымысел. В них всегда можно было найти много отраженной истинной жизни.

— Откуда у греков могло возникнуть это сказание? — думал он. — Откуда все эти намеки, что даже их древнейший и любимейший бог Аполлон пришел к ним из Гипербореи.

— Почему, — с досадой задавал он себе вопрос, — рассказу Платона об Атлантиде можно больше верить, чем повествованиям дельфийских жрецов? Кто знает, быть может сами греки происходят от гипербореев?.. Разве это невозможно?.. Разве не могла какая-нибудь группа во время катастрофы переселиться на юг, деградировать, а потом снова возродиться? Ведь не только расовые признаки древних греков отмечают в них северных пришельцев, но и вся их необычайная культура так своеобразна, так непохожа на культуру окружающего восточного мира. И что теперешний грек скорее похож на турка, чем на своего классического предка, только подтверждает мою мысль, — с увлечением подкреплял свою гипотезу Тураев все новыми и новыми аргументами. — В южных географических условиях, среди чуждого «варварского» мира, чудесный осколок богатого северного народа долго устоять не мог. Культура быстро отцвела, как и возродилась. Чистая раса смешалась с арабскими и тюркскими племенами и выродилась.

* * *

Ученый — снова пришел в себя. Лежал он не на полу, а на ложе. Золотой сноп целительных лучей над его телом исчез. Сиял только широкий диск. Комната была та же. У самых ног стоял человек. Голый череп, бледное, безволосое и изрезанное морщинами лицо; длинный желтый хитон на высоком, худом теле украшал его внешность. От больших голубых глаз, глядевших холодным и пытливо-вдумчивым взором, профессору Тураеву почему-то стало грустно и тяжело. Ни страха, ни изумления он не испытывал. Здесь было нечто другое. Им овладело чувство, какое охватывает ребенка перед неласковым «чужим». Слишком безучастно, непростительно бездушно смотрело на него это странное человеческое существо.

Если бы человек заговорил — профессору Тураеву стало бы легче. Пусть он заговорит хотя на своем, на непонятном языке. Но человек молча стоял и глядел. В синих, пустых глазах не было и признака любопытства. Длинные, чуть опущенные седые ресницы, казалось, струили на ученого не греющие серебряные лучи.

На его лице лежал отпечаток какой-то безмерной усталости. Словно этот человек слишком долго жил, все перечувствовал и хотел умереть.

Откуда-то, из глубины, профессор Тураев почувствовал, что перед ним исключительное существо. Простым гипербореем оно быть не могло. Гипербореи, по его еще ранним соображения, если и жили до сих пор, то только медленно регрессирующей жизнью. Достигнув известного предела в своем развитии, они должны были, по законам культурно-исторической эволюции, начать процесс постепенного падения. Скорее интуитивно, чем сознательно, ученый догадывался, что у его ложа стоит, может быть, последний представитель какой-то верховной касты. Может быть, только один он и знает тайну управления машинами, созданными еще в эпоху великих строителей.

Не в силах переносить дальше неподвижный взгляд гиперборея, геолог нервно шевельнулся на постели. Затем приподнялся и сел, с неудержимым желанием заговорить. В тот же миг старик вышел из задумчивости. Глаза засветились сильным волнением. И он поспешно вышел из комнаты. Вместо него в комнату неслышно проскользнули трое гибких, как юноши, людей. Вся одежда их состояла из короткого, от пояса до колен, зеленого трико. В руках они несли нечто в роде ручного катафалка или паланкина.

Профессор Тураев вопросительно поглядел на катафалк. Перевел глаза на людей… Но ему даже и одуматься не дали. Ловкими движениями подхватили и уложили на носилки. Вынесли из комнаты. Почти бегом пронесли по широкому коридору, со светящимся потолком и вьющимися растениями по стенам. В зале, проколотом от пола до потолка толстой трубой, остановились. Здесь ученого, вместе с носилками, конвоиры поместили в цилиндрический вагон и стали стремительно падать по трубе вниз. Через минуту падение прекратилось. Профессора Тураева перегрузили в вагон трубы горизонтальной, и снова понеслись. Однако на этом путешествие геолога не кончилось. Скоро оказалась новая пересадка. Теперь его положили на открытый экипаж-площадку и заскользили в обширном туннеле со скоростью сквозного ветра. Профессор Тураев покорно и терпеливо лежал. Три конвоира стояли неподвижными изваяниями.

Но вот, впереди, сквозь жерло туннеля заблистали яркие переливы огней какого-то гигантского зала. Геолог растерянно заморгал и, от внезапного шума в разбитой голове, снова потерял сознание.

V.

Как инженер Игорин попал в воду? — вопрос большой сложности. На объяснение его ушло бы много времени. Сам же Игорин этого не помнил. Его первым сознательным ощущением, после полета в воздухе, было ощущение воды.

Бассейн, в котором он беспомощно барахтался, был огромный. Теплая вода пропитала всю одежду насквозь и влекла ко дну. Вначале Игорин решился плыть к берегу. Но мраморные берега оказались безжалостно далеко. Тогда инженер поплыл на середину. Там, высоко, из пасти золотого чудовища бил мощный фонтан. Доплыть до фонтана удалось без труда. Но когда Игорин оседлал золотой хребет морского чудища, то почувствовал себя довольно-таки отвратительно. Со свистом вылетавшая из задранной кверху пасти вода обрушивалась вниз целым водопадом. Тяжелые струи немилосердно хлестали тело, срывая обратно в бассейн. Кое-как скинув намокшее платье, Игорин еще раз попытался выбраться на берег. Однако у самого берега выбился из сил и, захлебываясь, пронзительно закричал.

Спустя секунд шесть-семь, рядом раздался глубокий всплеск и чьи-то руки гибко обвились вокруг тонущего тела. А через полминуты еще Игорин лежал на берегу. Изумлению его не было границ. Около, на коленях, стояла полунагая девушка. Как золотая рыбья чешуя, вокруг бедер блестел купальный пояс.

Изумлению Игорина не было границ.

И можно ли сказать: кто из них был больше изумлен?.. Синий блеск ее широко распахнутых глаз говорил об этом так полно и красноречиво. Девушка почти не дышала. С юной груди, с плеч, с отливающих бронзой и янтарем волос, с бедер, замкнутых золотой чешуей пояса, еще скатывались капельки воды. На ее лице не было видно страха. Нет… Такого чувства спасенный не внушал. Она не знала — кого спасла. Об этом кричала каждая черточка, каждое застывшее движение тела. Если бы Игорин сейчас умирал, задыхаясь от попавшей в легкие воды, она бы не нашлась, ничем не помогла, а по-прежнему глядела бы все с тем же немым, безотчетным чувством изумления.

Игорин раньше овладел собою. От взгляда на свое тело он густо покраснел. Кинув глазами по сторонам, — одежда плавала далеко в бассейне — он жалко съежился и отвернулся, не зная, что делать. Лучистые ресницы девушки задрожали. Сделали несколько крылатых, встревоженных взмахов. А грудь часто-часто задышала. Как будто она пробудилась от сна.

Когда Игорин робко обернул глаза — девушки рядом не было. Где-то далеко, в тени примыкающих к бассейну аркад, ее тело мелькнуло и, подобно последнему отблеску дня, пропало. С тоскливым ожиданием Игорин жадно глядел ей вслед. Все остальное для него обволоклось серым безразличием и потускнело. Ни то, что с ним произошло, ни то, что его окружало, теперь не имело никакой цены. Один манящий, колдующий образ завладел его чувствами и умом.

Накинув на себя брошенный девушкой плащ, в виде арабского бурнуса, из тончайшей воздушной ткани, Игорин, как зачарованный, двинулся от бассейна. Прошел голубые, самосветящиеся своды над стройными рядами белых колонн. Долго блуждал среди каких-то статуй на высоких пьедесталах из желтого мрамора.

Нередко на пути попадались такие же, как и он, закутанные с головой мужские фигуры. Они скользили молча и неторопливо, с равнодушными лицами. Лунатически расширенные зрачки глаз бесцельно глядели вперед. Это были какие-то потерявшие жажду к радостям жизни существа.

Женских фигур Игорин не видел. Иногда ему чудилось, что все это с ним не на яву, а во сне. Но необычайного было так много, что его притупленные чувства уже не останавливались ни на чем. Лишь от одного он освободиться не мог. Правда, это была только женщина; может быть с более обаятельным и утонченным телом, но… и все. Однако Игорину именно она и казалась самым необыкновенным из всех виденных им чудес.

Шел он не оглядываясь. Оглянись он хоть на миг — увидел бы ту, которую искал. Как привидение, она следовала за ним по пятам, с пугливой грацией. При каждом малейшем повороте Игорина девушка вздрагивала и останавливалась. Пряталась за статуи, перебегала, протягивая руки, от одной колонны к другой движениями ныряющей среди волн сирены.

В чертах лица и во всей ее фигуре было столько мучительного любопытства к этому неведомо откуда свалившемуся в бассейн существу, что Игорин должен был почувствовать и невольно обернуться.

Наконец, инженер увидел над собой небо. Оно так поразительно напоминало надземную лазурь ясного летнего дня, что Игорин мысленно перенесся туда. Рокочущие по камешкам ручьи, озера, поросшие с берегов аиром, зеленые холмы, ровная полоска леса за ними, были раскинуты под голубым небом в духе истинного наземного пейзажа. И солнце было, хотя и не такое живительное, лучезарное. Великое искусство подземных обитателей, должно быть, хранило в этом уголке память о подлунной прародине.

Вдали, над густо усеянной цветами полянкой, Игорин увидел любопытное зрелище. Целый рой юношей и девушек летал в воздухе. Игорин подошел ближе. Летающие, под звуки призывной музыкальной мелодии, легко опускались вниз, подпрыгивали и снова взвивались в воздух. Грациозными, танцующими движениями, они припадали в ритм музыки друг к другу. Расходились. Опять соединялись в пары.

Каким образом они летали? — Игорин сначала понять но мог. Но когда над их спинами разглядел маленькие прозрачные баллоны — загадка стала ясна. Баллоны заключали сильный летучий газ. Музыкой служили их собственные голоса, подобранные, точно струны в одной гигантской арфе.

Игорин увидел любопытное зрелище. Целый рой юношей и девушек летал в воздухе.

Но вот нежная мелодия разом перешла в пламенную симфонию. Девушки и юноши замелькали, изгибаясь и вытягиваясь упругими змеиными телами. Они походили на разбушевавшихся в кристально чистом море нереид. Как полеты стрел, прыжки стали неуловимо стремительными, движения — взрывами бурной радости.

Так продолжалось несколько минут. Игорин не мог оторвать глаз от причудливо-пленительного танца. Вдруг, стройная гармония музыки и танца оборвалась. Рой рассыпался. Игорин невольно взглянул на «небо» и остолбенел. По голубому фону, как молнии, запрыгали огненно-красные зигзаги. Непонятными знаками они чертили и кромсали небо. Будто некто издалека лучами посылал предостерегающие зловещие сигналы и, предупреждая, звал к спасению. Молодые тела испуганной голубиной стаей взлетели в воздух и с беспорядочными криками скрылись вдали.

— От чего они спасаются?.. От какой опасности?.. — С недобрым предчувствием какой-то подземной трагедии подумал инженер. На секунду в его голове задержалась мысль, от которой он похолодел. Он вспомнил пробитую «Плутоном» в город машин брешь. — Но может быть подземные жители, узнав об этом, уже устранили опасность? — гнал от себя Игорин страшную мысль. — Может быть магма уже успела остыть в туннеле? — Ему показалась неслыханным преступлением вся их подземная экспедиция. Нет, это невозможно! Невозможно! Какое безумие! — схватился за голову Игорин. — Погубить целый мир!.. Целый народ… и погибнуть!.. От какой-то случайности!.. Что за бессмыслица!.. Нет!.. Нет! — не своим голосом закричал Игорин и в слепом страхе побежал, куда глядели глаза. — Куда я бегу? — внезапно остановился инженер среди какого-то сложного лабиринта галерей, и почувствовал всю нелепость — бежать неизвестно куда.

С ним поравнялась легкая фигура девушки и, сверкнув золотым поясом, пронеслась дальше.

— Это она!.. она!.. — и Пгорин позабыл страх, он почувствовал, что готов бежать за этой путеводной звездой хоть целую вечность.

VI.

Механик Захаров приподнялся на одно колено и стал озираться. Но воздушный вихрь ослепил глаза и опрокинул на спину. Захаров снова поднялся. Опять на спине. Так повторилось несколько раз. Наконец, ему удалось за что-то ухватиться и, прикрывая левой рукой от ветра глаза, осмотреться кругом. Разглядеть хоть что-нибудь было трудно. Кроме бешено рвущего ветра, мешал серый и густой, как стальная пыль, полумрак.

— Ничего но вижу!., ни… чего!.. Хоть глаз выколи!.. — вытирал набегавшие слезой глаза Захаров. — Где же они?.. Куда их занесло?.. Только сейчас за меня держался Игорин. Даже галереи не видно, откуда выкинуло-то… Вот дьявольщина?!. В какую трущобу запихнуло! — Воздушный поток с визгом и воем рвал на нем одежду. Издали доносился такой гул, будто там вертелись и ревели тысячи пропеллеров.

— Ну, теперь мне труба!.. Не иначе, как в воздухонапорную камеру попал, — безнадежно решил Захаров. — Раздавит где-нибудь, как червяка!.. — Чтобы лучше разглядеть камеру, Захаров еще раз попробовал повернуться кругом.

— Воздух, должно быть, отсюда подается… А куда подается воздух? — он так и не докончил. Ослабевшая рука разжалась. Тело помело в темноте ветром. Скользя на спине, Захаров, как подстреленная птица, раскидывал руками, чтобы уцепиться. Но бесполезно. На гладкой, полированной поверхности не было ни малейшего выступа. Перекатывая, точно набитый мешок, Захарова сунуло куда-то в канал. Пронесло. Потом со свистом засосало в узкую трубу. Катало и таскало еще где-то. В довершение, полуживого, окунуло в воду. Попади он сюда головой — был бы конец. На счастье, голова оказалась на песке, а тело — в мелкой речушке.

Долгое время Захаров лежал без движения. Затем, вздохнув, вылез из воды. Огляделся. Кругом был не то лес, не то сад какой-то. Ни солнца, ни голубого неба вверху не было. Был только мерно разлитый голубовато зеленый свет. Растительность на обычную, на наземную тоже не походила. Цвета растений показались Захарову бесконечно разнообразными, а формы — хрупкими. Но и те, и другие дышали какой то искусственной пышностью, изнеженной красотой. Крупные деревья имели вид тяжеловесно-темных олеандр, кактусов, орхидей, а маленькие растения, наоборот, напоминали изящных карликов, недоразвившиеся пальмы, маслины, кипарисы. Почти все растения имели тяжелые, местами созревшие, плоды. Некоторые покорно гнулись под их бременем до самой земли. Захаров сорвал одни, похожий ни крупный гранат. Повертел перед глазами и стал закусывать. Плод оказался сочным и ароматным, как ананас. Присоединив к нему полулитровую порцию воды из речки, механик почувствовал себя совсем недурно, хотя, сказать по правде, и скучновато. Его, как дизель, крепко свинченный мозг питал и вдохновлял мир железных вещей. Здесь, среди природы, его мозг оказался точно жук на стекле. Пищи для него тут не было.

Чувствуя от всего происшедшего путаницу и полную неразбериху в голове, Захаров и не пытался отдать себе в этом хоть сколько-нибудь ясный отчет. Неожиданные пертурбации его просто ошеломили. Осталось одно непреодолимое желание: дать отдых изнуренному телу. И механика стало клонить ко сну.

— А людей что-то не видно… Вымерли, — подумал он, пробираясь среди деревьев и разыскивая место где бы прилечь.

В ответ на эту мысль листья зашелестели. Из кустов поднялось большое львиное тело. Почти перед самым носом Захарова оно потянулось зажмурясь, сонно зевнуло могучей пастью с двумя саблями клыков, и скрылось за деревьями, гулко щелкая по бокам мускулистым хвостом. Механик выпучил глаза и попятился. Сонливость как рукой сняло. — Вон… что!.. Тут ухо надо держать востро. Чуть в самое логово не угодил… Экий волкодав! — И механик, содрогаясь при одном воспоминании, возвратился опять к речке. Опасливо присматриваясь, пошел вдоль течения.

Скоро перед глазами Захарова выросла полупрозрачная, стекловидная стена. Речка уходила под стену в туннель. Высоту стены определить было невозможно. Она высоко пряталась в зеленоватой мути искусственного неба. У самого туннеля покачивались на воде две плоскодонные и совершенно круглые шлюпки. Влекомый любопытством к их странному виду, Захаров подошел и залез в одну.

— Автомат!.. — удивленно воскликнул он и хотел выпрыгнуть. Но было поздно. Шлюпка плавно оторвалась от берега и скользнула под свод туннеля. Около четверти часа Захаров проплыл в полутемном туннеле, освещенном лишь фосфорическими точками сырого свода. Шлюпка ровно скользила посредине течения. Когда туннель окончился, перед его глазами развернулась грандиозная и жуткая картина. Огромное озеро под черным, косматым небом, с черным блестящим кубом посредине — вот что увидел он. Пределы озера сливались с густым, непроницаемым мраком. Но кубическое здание было видно хорошо. Четыре двадцатисаженных столба по углам освещали его кроваво-красными огнями, словно какие-то невиданные факелы.

Огромное озеро под черным, косматым небом, с черным блестящий кубом посредине — вот что увидел Захаров.

— Дон!.. Дон!.. Дон!.. — внезапно донесся оттуда рыдающий, будто колокольный звон. Захаров съежился. Он не был пуглив, но звуки потрясли всю его душу. В них послышался неизъяснимо печальный живой человеческий вопль. Захарову показалось, что кто-то умирал, расставался с долгой жизнью и, умирая, ужасался небытия. Шлюпка неудержимо несла его на звуки, к мрачному кубическому храму. Красные пламенные отблески факелов на черных стенах, на застывшей воде, бежали навстречу. — Дон!.. Дон!.. Дон!.. — стонали звуки, рождая тревогу и страх даже в угрюмо притаившемся омуте воды. — Дон… Дон… Дон!.. Вот шлюпка стукнулась о широкие ступени храма и остановилась. Охваченный непонятной силой, Захаров выскочил из шлюпки и бросился внутрь. Пробежал лестницу, арку, и… оцепенел.

Перед ним было обширное пространство черного каменного зала. Белый, режущий глаза свет вырывался из бездонной квадратной пропасти посредине. На дне пропасти что-то стихийно бурлило и клокотало.

В эту пропасть, под неумолимый, плачущий где-то в высоте звон, кидались люди. С каждым ударом в пламенеющую бездну летело тело. Длинной вереницей, в белых одеждах, люди подходили один за другим и с высоко поднятыми руками прыгали вниз.

Захаров обезумел от ужаса. Он глядел на их морщинистые, старческие лица с широко раскрытыми голубыми глазами, видел их бодрые, нестарческие движения и ничего не мог понять. Ошеломленный впечатлением, его ум не в силах был выдавить такой мысли, которая ему объяснила бы происходящее.

По какому тайному закону эти люди добровольно умирали?.. Почему, еще сильные и бодрые, они желали смерти?.. Это ему казалось только кошмарным и непостижимым.

Над пропастью осталась последняя жертва.

— Дон!.. — скорбно вздохнул последний звон. Короткий взмах рук… и, развевая одеждой, тело исчезло в раскаленной глубине. Вслед за этим с пола поднялась целая стена и бесшумным автоматом опустилась на могилу. Кругом разлился душный полумрак. Захаров опомнился. Точно сумасшедший, сорвался с места и пробежал зал насквозь. Попал в светлую галерею, откуда шли умирать люди. И медленно побрел, глядя вперед усталым, грустным взором.

— Так вот она какова, эта Кровь Земли?!. - выплывала из подсознания разгадка. — Здесь все ей подвластно… И жизнь, и смерть… Все подчинено единой силе… До чего дошли люди, отгородившись от всего остального мира!.. До поклонении энергии, до обожествления! — Захаров с негодованием плюнул. — Только под землей и можно додуматься до такого дикого культа!

Захаров был мало начитанным человеком. Особенной скудностью отличались его сведения из области психологии и истории культуры, чтобы глубже вникнуть и осмыслить все то, что он видел. Но большой природный ум ему многое подсказал. Он не мог не почувствовать, что на его глазах происходил религиозный ритуал древнего, быть может, вымирающего народа. Только угасающая культура, потерявшая творческий огонь прежних завоевателей внутриземных сил, могла опуститься до этого. Неуменье расширять эти завоевания, постоянный страх перед катастрофой старого, износившегося города машин, в результате должны были привести к религиозному чувству. Единая сила всей жизни, всего движения подземного мира — Кровь Земли стала предметом священного трепета и поклонения.

Поглощенный потрясающей картиной ритуала, Захаров не заметил, как свет в галерее стал меркнуть, бледнеть, а тени — быстро сгущаться. Скоро свет потух совсем. Но механик, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, продолжал двигаться вперед. Он двигался почти бессознательно. Какая-то гордость все еще живого тела боролась с бессилием и неудержимо влекла. Так Захаров проплутал полчаса. По дороге попалась лестница, ведущая куда-то вглубь. Захаров спустился по ней. Прошел длинный коридор и, неожиданно, вдали увидел слабый свет.

— Эха-ха ха-ха! — долетел до его слуха из какого-то обширного зала хриплый, раскатистый хохот. Собрав последние силы, Захаров кинулся на звуки. Он узнал в них голос профессора Тураева.

VII.

Первое время профессор Тураев был ослеплен морем переливающегося кристаллического света. Тело его лежало на животе, на какой-то гладкой, шлифованной поверхности. С чувством только что вылупившегося из яйца он беспомощно мигал. Приподнимался на руках и водил разбитой головой и плечами то в одну, то в другую сторону, движениями большого озирающегося ящера.

Ему очень хотелось сесть. Но сесть все не удавалось. Тяжелая, будто чугунная гиря, голова пригибала его тело книзу. Наконец, после больших усилий, профессор Тураев сел, подогнув под себя ноги. В этой позе он походил на внезапно ожившего китайского идола. Глаза по-прежнему хлопали. От мучительной боли в голове нижняя губа оттопырилась и повисла.

Вокруг него раскидывался величественный зал, имеющий вид колоссального круглого амфитеатра или цирка. Высокие каменные ступени, охватывающие кольцами арену, были сплошь усеяны людьми. Несмолкаемый шум многотысячных голосов, постоянное движение толп по ступеням указывали на сильное волнение собравшегося сюда народа.

Амфитеатр казался почти фантасмагорией. Все обширное пространство стен и даже ступени были облицованы огненно-кристальным, как топаз, минералом. Неуловимая игра и переливы каменных граней делали амфитеатр каким-то постоянно вспыхивающим, гаснущим и вновь оживающим миром.

Искусственного освещения в амфитеатре точно и не было. Весь свет будто истекал от кристаллически граненой облицовки. Но это только казалось так. Свет был где-то скрыт и только отражался каменными огнями.

Над амфитеатром, взлетев на стосаженную высоту, светился изменчивым, прозрачным мерцанием купол. Своим разлитым, воздушным сиянием он напоминал уменьшенный предвечерний небосвод.

Профессор Тураев сидел посредине арены, в самом центре амфитеатра. Позади стояли три конвоира. Ученый не двигался, а лишь бессмысленно и тупо обводил глазами вокруг. Он словно был в каталепсическом сне.

Но таким представлялся его внешний вид. Шума в амфитеатре он, правда, не понимал. Однако, волны бредового жара, пробегавшие от поврежденной головы по всему телу, распаляли в нем жажду какой-то разгадки. Нарастающая тревога многотысячной толпы вокруг тоже влияла на него.

Шум в амфитеатре все возрастал. По примыкающим к нему галереям прибывали все новые испуганные толпы. Тысячи потрясающих рук поднимались в воздух. Раздавались отдельные крики отчаяния. Возбуждение, однако, овладело не всеми. С ближайших к профессору Тураеву ступеней не слетало ни единого звука. Там стояли замкнутые круговые ряды, подобных конвою ученого, гипербореев. Они оцепили неподвижным тройным кольцом всю арену и, как стеной, сдерживали напор волнующихся масс.

На их белых, как алебастр, и сухих лицах лежала печать бесстрашного ожидания. В устремленных на профессора Тураева глазах горел слабый, ровно тлеющий огонек. Что за существо сидело перед ними и откуда появилось оно? — им, видимо, не было известно. Но они совсем не походили на мятущихся в полном неведении остальных. Точно когорта сильных, автоматоподобных блюстителей порядка, эти люди беспрекословно выполняли волю некоего верховного властителя. За их спинами, на верхних ступенях амфитеатра, волнение уже превратилось в оглушительный гул. Молодые тела гипербореев в разноцветных коротких платьях, сбившись в сплошную массу, лавинами прокатывались по широким ступеням взад и вперед.

Вдруг шум мгновенно замолк. Тысячи голов поднялись кверху, к куполу амфитеатра. Профессор Тураев тоже поднял туда глаза. По прозрачно-голубому своду зигзагами просверкало несколько кроваво-красных загадочных букв… и исчезло. По тишине амфитеатра хлестнули редкие, пронзительные крики. Буквы под куполом появились опять. Амфитеатр замер снова. Лишь слышались сдавленные шепоты читающих сообщения, посылаемые сигнальными лучами какой-то всевидящей, всезнающей рукой. Знаки пропали вновь. По куполу разлилась дымно-белая пелена. И, вслед затем, на ней вспыхнула цветным светом яркая картина.

— Плутон!.. Плутон!.. — внезапно вскрикнул профессор Тураев и вскочил на ноги. Но, от неожиданности, он еще ничего понять не мог.

На световой картине, действительно, был изображен «Плутон». Он грузно лежал среди грандиозного зала машин, будто неведомо откуда ворвавшийся зверь. Позади, в металлической стене, зияла темная брешь прожженного им туннеля. Но машины продолжали движение все тем же неустанным, неизменным темпом. Они все так же, как многие века назад, блестели своими полированными телами в строго рассчитанном ритме. Ни пробитый в их царство туннель, ни присутствие страшного, с оскаленной пастью, чужеродного гостя их нисколько не тревожило. Но вот, из бреши туннеля выкатилось серое облачко дыма и растаяло под сводами зала. За ним, извиваясь, потянулась темная полоса. Потом, как из вулкана, под страшным напором, вырвался черный горизонтальный столб и сразу заволок густой тучей весь зал машин. В тот же самый миг картина с купола исчезла. По амфитеатру прокатилась волна дикого отчаяния.

— Кровь!.. Кровь!.. Кровь Земли!.. — нечеловеческим воплем вырвалось у профессора Тураева. Как пуля, пробило мозг сознание свершенного им чудовищного деяния.

Ошеломленный неслыханными звуками, амфитеатр замолк, все сдавила бездыханная, гнетущая тишина. Мириады каменных огней застеклились и потускнели.

Профессор обезумел. То извергая бешеные невнятные крики, то разражаясь воющим плачем, он извивался при гробовом молчании амфитеатра. Потом упал и забился в конвульсиях. Рана на голове разошлась. На лицо брызгала кровь и смешивалась с потоками слез.

Охваченных жутким зрелищем гипербореев покинул страх. Они глядели, не дыша. Чем-то сверхъестественным веяло на них от этого рокового, таинственного существа, одержимого каким-то непонятным экстазом.

Вдруг море огней заколебалось… Стало блекнуть… мутнеть… И дыхнуло стынущим сумраком под исполинские своды амфитеатра. Повеяло холодной, межзвездной пустотой. Каменные огни, отражающие скрытый где то в куполе свет, сделались далекими, бледными точками… Померцали…

Слабо мигнули в последний раз… и погасли, все проглотила черная, густая, как смола, тьма. Несколько безмерно медлительных секунд длилась тишина. Амфитеатр онемел от померкшего света.

— О-у-у э-э-и-и-й!.. — разодрал тишину чей-то первый протяжный крик. И всеобщий ужас прорвался. Многоголосый отчаянный вой нарастающей волной прокатился в темноте. Амфитеатр задрожал… Купол отозвался грохочущим рыданием.

Обуянные паническим смятением гипербореи кинулись всей массой в галереи. Но и там был мрак. Тогда лавиной отхлынули обратно, смели тройную цепь хранителей порядка и заметались в непроглядной тьме.

Подхваченный волной горячих, извивающихся тел профессор Тараев тоже носился во мраке. И тоже завывал, ревел, царапал чьи-то нежные, искаженные страхом лица, и безумно хохотал… хохотал…

Вдруг и центре купола сверкнул белый луч света. Отразился в каменных гранях миллионами искр и озарил рассеянным, брежжущим сиянием тысячи мечущихся тел. Потом стал ровно опускаться, в виде светящегося шара, на арену. Стихия слепого ужаса, как но волшебству, оборвалась и замерла. По амфитеатру пронесся единый жаркий вздох. Все взоры устремились к свету.

По мере приближении сияющего шара, под ним стала вырисовываться человеческая фигура старика в длинном золотисто-желтом хитоне. Она спускалась, как бы прищепленная к маленькому светящемуся аэростату. Едва старик-гиперборей коснулся ногами арены, как издал резкий, короткий крик. Арена мигом опустела. На ней остался один старик. Он вынул из под своего хитона нечто вроде большого ключа. Проворными движениями отыскал в полу какое-то отверстие и вставил туда ключ…

Фигура старика и золотистом хитоне спускалась, как-бы прицепленная к маленькому светящемуся аэростату.

Раздался глухой, металлический звон механизма… И вся арена, в двадцать пять саженей диаметром, вместе со стариком, стала плавно подниматься вверх. Сравнялась с первой ступенькой. Поднялась еще выше… и еще… Наконец, выросла в грандиозный цилиндр. Затем, с такой же скоростью, начала снижаться и остановилась на прежнем место.

Старик дал новый свистящий сигнал. Не протекло и минуты, как тысячная толпа гипербореев уже плотной массой стояла на цилиндре, окруженная кольцом охраны. А еще через несколько секунд цилиндр стремглав полетел вниз… И исчез в бездонной трубе. Только слабый свет от шара старика еще продолжал освещать амфитеатр из глубины. Скоро и он пропал. Оставшиеся гипербореи снова оказались и темноте.

Профессор Тураев ничего случившегося в амфитеатре даже и не заметил. Истерзанный, с окровавленным лицом, он продолжал фурией метаться по ступеням с хриплым карканьем. Наскакивал на испуганных гипербореев и несуразно гоготал. Его никто не трогал. Как от прокаженного, все шарахались от него. Несколько раз он был готов свалиться в глубокую, как пропасть, трубу. И только непрерывный строй охраны вокруг нее спасал ученого.

— Профессор!.. Павел Андреевич!.. — неожиданно прозвучал у самого уха геолога голос Захарова. Но профессор не узнал голоса и ринулся дальше, сбивая на пути гипербореев. Механик погнался было за ним. Но наткнувшись на несколько тел, потерял.

Автоматически движущийся цилиндр скоро опять поднялся наверх. И опять нагруженный гипербореями пропал в глубине.

Захаров не успел воспользоваться временным светом в амфитеатре, что бы отыскать ученого. Он только слышал его крики. А откуда доносились они — уловить не мог.

С самого появления в амфитеатре механик сразу понял, что происходило в нем. Подземные жители спасались от катастрофы. Пробитая «Плутоном» брешь, потухший свет, поспешное бегство населения из города — факты, которым не было другого объяснения. Подземные обитатели прятались в какое-то недоступное для магмы убежище, предусмотрительно построенное на случай катастрофы. Может быть это был даже целый городок, вполне приспособленный для жизни.

Катастрофа, очевидно, не была первой. В памяти Захарова всплыла пустая бездна на пути «Плутона». Для него теперь не было сомнений, что там некогда был тоже город. Но его выжгла Кровь Земли и пробила себе новое русло.

Во всяком случае механик не растерялся. Наоборот. Встреча с профессором Тураевым, которого он считал погибшим, сильно ободрила его. Раз спасаются подземные жители, — спасутся и они. А что их ждет впереди? — Захарову некогда было задуматься. Сейчас его больше всего волновало странное поведение ученого. — Что же это такое с ним?.. Как помешанный? — тревожно думал он, стараясь определить по крику местонахождение профессора Тураева.

Когда цилиндр поднялся наверх и принял пассажиров в третий раз. у Захарова сжалось сердце. На ступенях амфитеатра осталось не более трехсот каких то мрачных, полуголых людей, в костюмах цирковых акробатов. Двое из них цепко держали профессора Tуpaeвa. С пронзительным визгом ученый порывался соскочить на цилиндр. Захаров закачался. Он почувствовал, как на его голове ледяными змейками шевелились волосы.

Скоро в амфитеатре цилиндр появился в четвертый раз. И последние триста гипербореев выстроились на нем полукругом. Старик в желтом хитоне высоко поднял над головой светящийся шар и зорким взором оглядел опустевший амфитеатр. Мимолетно скользнул глазами но двум борющимся силуэтам в полутьме верхних ступеней. Там обезумевший профессор бился в руках Захарова.

— О-y-э-и-й! — неожиданно прозвучал из одной галереи звенящий крик. Старик удивленно повернул лицо. По ступеням, задыхаясь, сбегала девушка. Держась одной рукой за грудь, она другой тащила за руку какую-то покорную, измученную фигуру в белом бурнусе. То был инженер Игорин.

Когда они вбежали на цилиндр, старик внимательно осмотрел Игорина и испустив гневно-изумленный звук, сурово их оттолкнул. Девушка вскрикнула и затрепетала. Протянула руки к старику, со слезами стала что-то лепетать. Все ее тело вздрагивало страстной мольбой. Но гиперборей был непоколебим. Его бирюзовые глаза вспыхнули грозным, неумолимым огнем.

Девушка напрасно умоляла старика…

Продолжал умолять, девушка склонилась перед ним, обвилась вокруг ног. Из груди вырывались полные скорби и мук рыдания. Тогда старик нагнулся над ней, схватил за волосы и отбросил от себя, точно оскверненное тело. Потом сделал рукой знак. Четверо гипербореев молча подхватили девушку и Игорина, как детей на руки. В несколько прыжков поднялись на самую верхнюю ступеньку амфитеатра и оставили их там. Когда возвратились обратно, цилиндр оборвался и всей громадой устремился вниз. Амфитеатр затопил мрак.

Минуту спустя в темноте раздался тупой звук механизма. — Автоматически поднявшийся цилиндр занял прежнее место арены.

— Эха-ха-ха-хо-хо-о-о! — разносился по темному простору не то хохот, не то плач профессора. Он все еще бился в объятиях Захарова, кусал его руку, колотил по голове. Затем обессилел и присмирел.

— Тише… тише… слышите?.. это она… она… Кровь Земли… — едва слышно, голосом сокровеннейшей тайны прошептал он, когда Захаров опускал его тело на пол. И замолк.

В амфитеатр доносился отдаленный грохочущий гул. Подземный город ломала, крошила и пожирала раскованная стихия.

Но вот, и галереях блеснул яркий, режущий свет магмы и разноцветными, сверкающими иглами лучей впился в темную пустоту амфитеатpa. Амфитеатр воспламенился и заиграл последним, небывалым сиянием. И тут же потускнел. Целые облака газов со свистом ворвались под купол, заклубились густыми зелеными комьями и стали опускаться вниз.

Инженер первый глотнул жаркого ядовитого смрада и без звука упал. А за ним рядом мягко распростерлось отравленное тело гиперборейки.

Захаров еще жил. Он сел на ступеньку, возле мертвого человека, и в смертном ужасе закрыл руками лицо.

В амфитеатр с клокотом и шипеньем хлынула Кровь Земли.

VIII.

В 1934 году на одном из Филиппинских островов вскрылся кратер старого, давно потухшего вулкана. Извержением уничтожило два города, сотни селений и погубило тысячи жителей. Пол-острова погрузилось в океан. Но вулкан бушевал только несколько ночных часов. Под утро он умолк и, быть может, умолк на целые века.

Америку сильно встревожила катастрофа. Один погибший город был укрепленной военно-морской базой. Около пятидесяти крупнейших линейных кораблей проглотило море. Не уцелело ни одного форта. Из Вашингтона была немедленно выслана правительственная комиссия экспертов для обследования места бедствия и подведения итогов колоссальным убыткам.

В самый разгар обследовательных работ председатель комиссии генерал Крэгг, самолично объезжая остров, наткнулся на странный предмет, застрявший в лаве. Предмет удивительно походил на гигантский снаряд, только особенной, хитроумной конструкции.

Кого другого, но генерала Крэгга находка не поставила в тупик. Его зоркий военный глаз и стратегический ум сразу определили находку должным образом.

Не прошло и дня, как вся Америка уже взвыла об отмщении. Вся печать и радио на разные лады вопили о кошмарном злодеянии японцев и требовали возмездия.

В том, что найденный на острове «снаряд» принадлежал «коварным азиатам» — никто не сомневался. Только и оценке их «чудовищных замыслов» были некоторые разногласия. Одни говорили, что «азиаты» пробили своим снарядом кратер с намерением обезоружить и захватить Филиппины. Другие не соглашались. Что снаряд выкинуло из пробитого вулкана в не взорванном виде — наводило их на более реальные соображения. Они с пеной у рта уверяли, что снаряд был японцами пущен на самый материк, с расчетом взорвать Вашингтон или Нью-Йорк. Только по случайности он не долетел до цели и вместо метрополии угодил в колонию.

Через три дня японцы уже читали строжайший ультиматум. Предлагалось: или возместить на три миллиарда убытка и уничтожить губительные орудия, или готовиться к встрече всей северо-американской воздушно морской эскадры.

Огорошенные сыны «Страны Восходящего Солнца» только покачали головами, но ничего не ответили.

Американцы совсем освирепели. Война стала неизбежным фактом.

Что произошло дальше? Было бы не лишним рассказать, если бы рассказ наш не торопился к точке.

---

Журнал "Мир приключений", № 5–6 за 1928 г.