Политика в советской империи представляла собой борьбу за власть.

Ареной борьбы был Кремль.

Марксисты заблуждаются. Личности с их индивидуальными качествами имеют значение в истории.

Личности формируют историю. Не подлежит сомнению, что они сформировали и советскую историю.

Система обладает собственной мощной инерцией, собственными закономерностями и динамикой. Лидеры приходят и уходят, но Леонид Брежнев — не Никита Хрущев, а Хрущев не Иосиф Сталин. Немыслимо даже представить, чтобы Брежнев был в состоянии провести безжалостные чистки 30-х годов, даже если бы обладал для этого необходимой властью и возможностями.

Представим другую ситуацию: допустим, Хрущеву удалось бы предотвратить октябрьский переворот 1964 года и сохранить свою власть до конца своих дней. Как бы он реагировал на войну во Вьетнаме, чехословацкий кризис и «остполитик» («восточную политику» Западной Германии)? Так же, как Брежнев? Пошел бы Хрущев на вторжение в Чехословакию накануне встречи с Линдоном Джонсоном? Или, предположим, что Брежнев не оправился бы после болезни в 1975 году… Одолел бы Андрей Кириленко своих соперников?

Анализировать партократов на расстоянии — искусство сомнительного свойства.

Переплетчик — не советолог. Это две совсем разные профессии.

Советская система была построена на секретности, одной из особенностей которой являлось стремление укрыть многих официальных лиц от глаз некоммунистических наблюдателей.

Нет никакой гарантии, что несколько деятелей, оказавшихся в одной группировке по политическим соображениям, будут во всем автоматически поддерживать друг друга. Ведь не всегда же дружат с соседями, волею случая живущими на одной лестничной площадке.

Вместе с тем, с течением времени образуются блоки и личные, дружеские связи. Более того, даже при наличии взаимоотношений, построенных на деловом расчете, при принятии общих решений наблюдается тенденция к взаимной личной поддержке. Так, например, ничего удивительного в том, что в тех случаях, когда Брежнев, Косыгин и Подгорный — занимавшие в течение определенного времени высшие партийные и государственные и правительственные посты — действовали заодно, это был мощный блок, и мало кто решался бросить ему вызов.

Брежнев был единоличным лидером, которого окружали не равнодушные партнеры, а дружки-приятели.

Брежнев вытеснил своего соратника Подгорного из кресла председателя Президиума Верховного Совета и сам занял пост главы государства. На первый взгляд, может показаться странным, зачем ему понадобился этот церемониальный пост, но при ближайшем рассмотрении этот шаг не был лишен смысла. Почему бы не занять этот церемониальный пост, чтобы представлять одновременно и государство и партию.

Следующей мишенью был правительственный аппарат — Совет министров и сам его председатель Алексей Косыгин. В ноябре-декабре 1978 года Константин Мазуров был снят с поста первого заместителя председателя Совета министров и выведен из состава Политбюро, хотя на посту первого заместителя он находился свыше десяти лет.

Очевидно, если учесть возраст и болезнь Косыгина, пост первого заместителя председателя Совета министров был ключевым и по этой причине назначение на него старого друга Брежнева — Николая Тихонова и его включение в члены Политбюро было оправдано.

Смысл этого назначения был еще более подчеркнут, когда Черненко в то же самое время стал членом Политбюро. Всего после 19 месяцев пребывания в кандидатах.

Вскоре заболел Косыгин. И хотя он вновь появился на короткий срок, осенью 1980 года было объявлено о его выходе на пенсию. А заменил Косыгина, конечно же, Тихонов, ставший полноправным членом Политбюро. Новым первым заместителем Тихонова стал еще один подопечный Брежнева — Иван Архипов.

На протяжении трех лет (1977–1980) брежневцы укрепили свои позиции в секретариате, в правительстве и в КГБ. Брежнев окружил себя старыми и надежными друзьями, приятелями, подопечными. Учитывая судьбу Хрущева, это было предосторожностью, не лишенной смысла.

Хотя брежневцы и занимали ряд ключевых позиций, прочность их положения была всего лишь предположительной, ибо находилась в зависимости от власти Брежнева. Выдвинув на ключевые позиции своих подопечных, у которых — за исключением Черненко — не было своей собственной базы, Брежнев лишил их шанса на выживание в кровопролитной политической борьбе за наследование.

За год до смерти Брежнева американский советолог Уильям Г. Хейланд писал: «В послебрежневском Политбюро, как можно предположить, образуются фракции, более резко противостоящие одна другой: брежневцы, крепко окопавшиеся на своих позициях, но лишенные решающей власти своего патрона, несомненно будут стараться сохранить существующее статус-кво. Кое-кто из старой гвардии, например, Андрей Громыко или Дмитрий Устинов будут по-прежнему располагать властью и авторитетом. С ними придется считаться.

Несколько аморфная группа молодых из секретариата и Политбюро может попытаться организовать нажим на старую гвардию. Соблазнительной может показаться перспектива ввести в эту ситуацию в качестве решающих факторов профессиональных военных и КГБ».

Вот так представляли себе советологи механизм смены власти в закрытом тоталитарном обществе.

Владимир Соловьев и Елена Клепикова — авторы книги «Заговорщики в Кремле» назвали политическое долголетие Л. И. Брежнева «поразительным».

7 ноября 1982 года, за три дня до смерти, престарелый советский вождь, поддерживаемый с обеих сторон помощниками, останавливаясь, чтобы отдышаться, на каждом переходе, с трудом поднялся на трибуну ленинского Мавзолея. Он простоял там несколько часов, подняв в приветствии одеревенелую руку. Старческая кровь на десятиградусном морозе не согревала, мускулы на отекшем лице окаменели. То было прощание с принадлежавшей ему когда-то Красной площадью, Москвой, Россией — через неделю на Мавзолей поднялись его коллеги, и преемник Юрий Владимирович Андропов открыл траурный митинг. Гроб опустили в могилу у Кремлевской стены между Мавзолеем, где лежал основатель Советского государства, и могилой преемника Ленина — Сталина, при котором Брежнев начал свою политическую карьеру.

Вместе со Сталиным он поднялся на Мавзолей, заслоняемый вождями первого ранга. Потом — с Хрущевым, которому служил верой и правдой, пока не сверг его осенью 1964 года и не сменил на посту руководителя партии.

В последнее время он стоял здесь фактически один, окруженный торжественной свитой — Политбюро, одному из членов которого, Андропову, полностью доверил охрану своего престола от претендентов на него, поскольку сам уже был не способен по старости вникать в кремлевские интриги, как ни необходимо это и для захвата власти, и для ее удержания. Благодаря Андропову он обеспечил себе несколько спокойных лет и одновременно обрек себя на ужасную агонию последнего года, когда не в силах был защитить от высокопоставленного стража не только ближайших друзей и соратников, но даже семью. Ибо никто так не опасен диктатору, как собственный охранник.

Но был ли он когда диктатором?

Разве что внешне.

Феномен политического долголетия Брежнева поразителен и на международном, и — тем более — на отечественном фоне. За время его правления сменились — иногда по нескольку раз — руководители большинства стран мира, демократических и тоталитарных, включая Францию, Великобританию, Западную Германию, Италию, Югославию, Польшу, Ватикан, Испанию, Китай, Индию, Пакистан, Иран, Израиль, Египет, даже Уганду. Одни только США сменили пятерых президентов. Что касается его собственной страны, то хоть и есть среди русских вождей и царей такие, что правили дольше его, но нет ни одного из функционирующих лидеров, кто бы дожил до столь преклонного возраста. Здесь Брежнев рекордсмен. Император Николай II расстрелян 50-ти лет от роду, Иван Грозный, Петр Великий и Ленин умерли в 53 года, Николай I — в 59, Александр II убит бомбой за полтора месяца до 63-летия, Екатерина Великая умерла в 67 лет. Даже Сталин, несмотря на традиционное грузинское долголетие, едва дотянул до 73. За время пребывания у власти Брежнев пережил физически и политически не только всех соперников, но и всех соратников и даже возможных наследников, а после Суслова и опалы Кириленко остался в начале 1982 года последним членом того Политбюро — тогда оно называлось Президиумом, — которое 18 лет назад свергло Хрущева.

Андропов лишил Брежнева и соперников, и соратников, и наследников — он сам стал теперь его единственным соратником, соперником и наследником, хотя еще совсем недавно, всего несколько лет назад, не числился ни среди первых, ни среди вторых, ни даже среди третьих, был человеком со стороны и только под конец вошел в число претендентов на кремлевскую корону, но замыкал их ряды на правах аутсайдера. Буквально на последнем витке этой напряженной борьбы за власть, в последний год номинального присутствия Брежнева на посту главы партии и государства, Андропов обошел по крайней мере с десяток более вероятных кандидатов в советские вожди из непосредственного брежневского окружения и вышел к финишу первым. Единственное отличие состязания в Кремле от спортивного соревнования заключалось в том, что финиш в первом случае — понятие относительное. Его невозможно с точностью угадать, но возможно — приблизить. Ибо смерть старика, многократно предсказанная и несколько раз даже ложно объявленная, — что может быть лучшей презумпцией невиновности для того, на чьем пути этот старик находился?

Как удивительно повторяется порой история, да еще за такой короткий срок! Будто кто-то, за пределами нашего зрения и понимания, подыскивает к событию в прошлом современную рифму, дабы связать воедино разобщенные звенья исторической цепи. Разве не точно так же, как сейчас Андропов вокруг больного и беспомощного Брежнева, плел Сталин заговор вокруг умирающего Ленина, отстраняя от власти одного за другим ближайших друзей и соратников вождя, вместе с которыми тот совершил революцию — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова — с тем, чтобы во второй половине 30-х годов уничтожить их всех физически, а заодно с ними — множество других? И могучий Ленин, одолевший в короткий срок — несколько месяцев, период русской демократии — всех своих политических противников, оказался теперь совершенно беспомощен перед интригами такого интеллектуально ничтожного и коварного врага, как Сталин. Был даже невнятный слух о том, что Ленин умер не своей смертью, а отравлен Сталиным.

Незадолго до гибели Троцкий написал для «Лайфа» статью «Отравил ли Сталин Ленина?» О богатейшей коллекции ядов, которой обладала советская полиция, о словах Бухарина, что «Сталин способен на все», наконец, об очень странном сообщении, которое в присутствии Троцкого, Зиновьева и Каменева Сталин сделал на заседании Политбюро: будто в конце февраля 1923 года Ленин просил у него яду на случай, если почувствует приближение нового удара. Просьба невероятная, учитывая, что к этому времени Ленин в прах рассорился со Сталиным из-за грубого и оскорбительного разговора того с Крупской, а 4 января продиктовал приписку к своему политическому завещанию о необходимости сместить властолюбца с поста Генсека. Ленин не мог ничего просить у Сталина не только потому, что он ему не доверял, но и потому, что больше с ним не общался. К тому же самоубийство с помощью яда — это больше восточный, понятный грузину вариант. Решись Ленин в самом деле на самоубийство, он бы использовал скорее один из европейских способов. Только не похож он на самоубийцу, а тем более — на такого, который загодя обсуждает намерение уйти из жизни с кем бы то ни было, а особенно с лютым своим врагом Сталиным. Сообщение Сталина на Политбюро — чистая выдумка. С его точки зрения, оно должно было послужить для отвода от него — в случае смерти Ленина — подозрений, хотя в действительности само по себе было в высшей степени подозрительно. А еще более подозрительно то, что Сталин телеграфировал Троцкому на Кавказ невероятную дату похорон Ленина. Когда Троцкий приехал, тело вождя было уже забальзамировано, а внутренности кремированы. И не затем ли выстроил Сталин Мавзолей и уложил ленинские останки в стеклянный гроб — в вопиющем противоречии с материализмом марксизма — чтобы с помощью восточного ритуала предотвратить попытки как современников, так и потомков произвести эксгумацию?

Журнал «Лайф» отказался печатать статью Троцкого, и за десять дней до его убийства сталинским агентом она была опубликована в херсонском издании «Либерти». Главный аргумент критиков гипотезы об отравлении Ленина: почему Троцкий хранил свою тайну до 1939 года? На самом деле он ее не хранил — просто не знал. В том была сила Сталина, что никто из его коллег, включая Ленина и Троцкого, даже не предполагал в начале 20-х годов, на что он способен. Сообщение о просьбе Ленина дать яд не казалось Троцкому в 1923 году подозрительным, но он иначе оценил его и связал с другими событиями после процессов над вождями революции в конце тридцатых годов и сопутствовавшего им Большого Террора. Троцкий, с интеллигентской слепотой по отношению к Сталину, принял его только под конец своей жизни и тогда по-новому взглянул на смерть Ленина. Во всех отношениях запоздалое прозрение!..

С каждым годом Брежневу становилось все труднее подниматься по этим отполированным мраморным ступеням. Никто почему-то не догадывался встроить здесь лифт или эскалатор, провести паровое отопление, поставить стулья, чтобы люди могли иногда присесть и отдохнуть, да хотя бы соорудить рядом уборную, из-за отсутствия которой он тоже страдал, но боялся кому-либо в этом признаться. И каждый раз ему казалось, что приспело его последнее здесь появление — так он болен: ноги не слушались, отвисала челюсть, не хватало дыхания, и он широко открывал рот, глотая морозный воздух, как рыба, выброшенная на лед. В конце концов он перестал понимать, кому и зачем нужно тащить его, полуживого, наверх и показывать народу вместо того, чтобы уложить в постель и дать хоть немного отдохнуть перед смертью. Он оглядывался на соратников и ровесников и видел, что им тоже невмоготу стоять здесь, соблюдая требования неукоснительного регламента, перед многотысячным военно-гражданским потоком, медленно текущим по Красной площади, как гигантская гусеница, а что, если однажды они все умрут от одновременной сердечной атаки, прямо на глазах у потрясенной праздничной толпы? Благо, что сразу под ним, по обе стороны ленинского Мавзолея, — предназначенное для них почетное кладбище у Кремлевской стены…

Он не был не только диктатором, но даже полноправным и единственным правителем страны ему так и не удалось побыть ни разу. Сначала он правил вместе с двумя другими членами триумвирата, Косыгиным и Подгорным, под идеологическим надзором Михаила Суслова. А когда триумвират распался и он вроде бы остался единственным официальным вождем, подвело здоровье. Инфаркт следовал за инфарктом, отнималась речь, не слушались ноги, а за спиной в это время разгоралась смертельная схватка за власть, и он был не в состоянии в нее вмешаться на чьей-либо стороне. В конце концов, как часто бывает в восточных дворах, верх взял начальник личной охраны — по современному статусу исполнявший также множество других обязанностей. Таков секрет Брежнева: он никогда лично не управлял страной. Но ничуть от этого не страдал — регалии власти были ему дороже ее самой.

Брежневское время называли бесцветным. Таким оно и было по сравнению с прошлыми советскими временами, окрашенными более ярко: сталинскими и хрущевскими. Словно у природы не хватило красок, будто она израсходовала их все на предыдущие эпохи!

В отличие от Сталина и Хрущева, Брежнев лишен яркой индивидуальности, которая в условиях тоталитарного государства становится знаком волюнтаризма. Сталин и Хрущев — две крайности советского правления, если рассматривать их, минуя нравственные критерии. Оба они были волюнтаристами, хотя их волюнтаризм равноправен: в сторону массового политического террора у одного и в сторону либеральных реформ у другого. Сталин резко накренил корабль государства и чуть не потопил в кровавой пучине. Хрущев, спасая его, качнул в противоположную сторону так называемой «оттепели». Брежневская команда выровняла курс и ввела корабль в традиционный для России фарватер бюрократического правления без либеральных либо тиранических крайностей. Будучи бесцветным и безыдейным аппаратчиком, Брежнев стал фигурой подвижного компромисса между различными тенденциями как в кремлевской верхушке, так и в народных низах — не забудем о действии в Советском Союзе закона стихийной демократии. Бесцветье этого времени объясняется сопротивлением Брежнева попыткам своих оппонентов окрасить его в какой-нибудь определенный цвет: он синхронно противостоял экстремизму как либералов, так и неосталинистов. Естественно, что последнее многочисленнее, устойчивее и агрессивнее первых, и политическое сопротивление Брежнева либералам было эффективнее сопротивления сталинцам.

В этом смысле бесцветье брежневского времени мнимое. Просто перерождение власти происходило в его правление тайно. Тем сильнее глубоко скрытые до того изменения проявились впоследствии, когда Андропов сменил Брежнева. Словно в самом времени была заложена бомба замедленного действия. В период бесцветного брежневского правления, вроде бы идеологически нейтрального и сугубо бюрократического, в самой структуре Советского государства произошли коренные процессы. Ом свели роль главы государства до декоративного. Именно бесцветье бюрократического брежневского правления подготовило яркую и неожиданную вспышку пришедшего ему на смену полицейского порядка. А благодаря неизменному присутствию Брежнева на торжественных парадах и церемониях, полицейский переворот, произведенный еще при его жизни Андроповым, остался невидимым для сторонних наблюдателей и был обнаружен лишь тогда, когда Брежнев сошел в могилу. Парадокс заключается в том, что, несмотря на болезненность, Брежневу тем не менее удалось пережить брежневскую эпоху, которой он дал имя, но для которой был не менее чем потемкинским фасадом. За этим фасадом незаметно и прочно закладывались основы нового режима. Брежнев — живой мост, по которому Россия из одной эпохи перешла в другую.

В последние годы он и вовсе стал лицом не действующим, а страдательным — точкой приложения сил нетерпеливого наследника. Ни в коей мере не сравнивая Брежнева с Имре Надем, Александром Дубчеком или Андреем Сахаровым по характеру политической деятельности, мы все-таки рискнем сказать, что в последние годы жизни он был, как они, жертвой Андропова и, стоя 7 ноября 1982 года на трибуне Мавзолея, не мог этого не понимать. Его прощание в этот день с Москвой не только печально, но и трагично.

Через три дня, утром 10 ноября, позавтракав и почитав «Правду», он ушел к себе в спальню. Вслед за ним отправились приставленные к нему Андроповым телохранители. Через несколько минут они возвратились в гостиную и сообщили Виктории Петровне Брежневой, что ее муж неожиданно умер.

С самого своего появления во главе советской империи Андропов предстал именно в качестве сфинкса. Мировое мнение о нем резко разделилось. Известный американский журналист на страницах самой известной в Америке газеты приветствовал его как «тайного либерала», в то время как американский генерал назвал его «отвратительной змеей». Слухи, один невероятнее другого, закрутились вокруг нового обитателя Кремля, сразу возникли два противоположных «жития» Андропова, и трудно было решить, какое из них ближе к реальности, где подлинный портрет, а где апокриф.

Сам герой в это время на любых торжественных церемониях, начиная с похорон своего предшественника на Красной площади у Кремлевской стены, появлялся неизменно в сопровождении маленького человечка с черным чемоданом в руках. Это придало ему еще больше таинственности, ибо всех интересовал вопрос, что находится в чемоданчике: пульт атомного управления? секретный телефон-коммутатор? фармацевтический набор лучших лекарств против сердечных спазм, диабета и нефрита — болезней, которыми страдает Андропов? Почему-то никто даже не предположил, что черный чемодан пуст, а такое ведь тоже возможно.

Первое, что сделал Андропов придя к власти, — запретил только что поставленный в Театре на Таганке спектакль «Борис Годунов». Хотя действие спектакля происходит в конце XVI — начале XVII века, тема его злободневна на протяжении всей русской истории, по сию пору: борьба за власть, ее узурпация, самозванство. Причем политическая история развивается совершенно отдельно от народной: «Народ безмолвствует» — многозначительно заканчивает свою пьесу Пушкин. А сам сюжет ее построен на слухе о том, что для того, чтобы стать царем, Борис Годунов приказал убить малолетнего царевича Дмитрия, припадочного сына Ивана Грозного. Какую опасную для себя параллель увидел в таком сюжете Юрий Андропов, коль поспешил лишить этот спектакль зрителя?

Любопытно уже не только, в каком возрасте уходят из жизни кремлевские олимпийцы, но и когда именно — в какое время года. Здесь, надо прямо сказать, они проявляют поразительное единодушие. Чтобы далеко не ходить, возьмем для примера только 80-е годы. Бывший советский премьер Алексей Косыгин умер в декабре 1981 года лет), главный партийный идеолог Михаил Суслов — нваре 1982 (79 лет), Брежнев — в ноябре 1982, а спустя два месяца скончался бывший советский президент Николай Подгорный (79 лет), Андропов умер в феврале 4 года, не дожив несколько месяцев до своего 70-летия, а маршал Устинов в декабре 1984 года (76 лет). Если к этому добавить еще два исторических примера — скончавшихся в январе 1924 года Ленина и в начале марта 1953 года Сталина, то картина станет ясна даже не вооруженному кремленологическим знанием человеку: русская зима — время, которое кремлевские лидеры облюбовали для своей смерти (хотя точнее будет сказать, что это смерть облюбовала русскую зиму для своих набегов на Кремль). Причем, если мы заглянем в фенологический календарь, то обнаружим, что дни смерти и даже похорон большинства вышеназванных товарищей — от Ленина до Устинова — пришлись на особенно лютые даже по русским стандартам морозы.

Этой необычной тенденции в кремлевских нравах можно подыскать ряд объективных, отнюдь не мистических объяснений — затяжной характер русской зимы, вспышки зимних эпидемий, подверженность стариков простудам и воспалениям легких, охлаждение старческого организма и так далее.

Взяв все это в расчет — вдобавок к рекордному даже по кремлевским понятиям возрасту и ухудшающемуся здоровью главных советских лидеров — мы сразу же после смерти маршала Устинова предсказали в газетной статье «The Kremlin: the Winter of their discontent» («Кремль: зима и тревоги» — перифраза выражения Шекспира и названия романа Стейнбека), что Смерть по крайней мере еще раз посетит этой зимой Кремль. Ибо смерть в том возрасте, в котором находятся кремлевские геронтократы, становится заразной болезнью. Тем более, что им приходится идти по замерзшей Москве за гробом своего «предшественника», а потом еще дрожать на ленинском Мавзолее во время траурной церемонии на Красной площади. Ввиду именно этой смертельной для себя опасности, и без того чуть живой Константин Черненко не явился на похороны своего соратника и друга маршала Устинова. «Однако поможет ли это ему пережить самое тревожное для кремлевских лидеров время?» — таким несколько риторическим вопросом кончили мы наше предсказание.

Мы не ставим себе в заслугу, что оно сбылось. Мы вспоминаем об этом скорее к тому, что похороны на Красной площади стали в 80-е годы привычным для советских граждан ритуалом. Печальная и торжественная церемония, ввиду ее регулярной повторяемости, превратилась в пародию на самое себя.

Черненко умер 10 марта 1985 — через несколько дней после того, как его заставили сыграть здорового и функционирующего лидера Советского Союза.

Бесполезно было бы искать невидимого, жестокого и бездарного режиссера двух этих мизансцен, которые производили впечатление, противоположное задуманному. Бессмысленно задавать вопросы — кому и зачем понадобилось предъявлять всему миру умирающего вождя в качестве доказательства, что он жив и здоров. А тем более нелепо искать в этом телешоу какую-то заднюю мысль сторонников нового поколения кремлевских руководителей, стремившихся продемонстрировать, в каком состоянии находятся те, кто стоит на их пути к власти. Ибо шахматные правила не приложены к игре в домино.

Сама система кремлевской власти, которая вознесла заурядного партийного чиновника на вершину, сбросила его вниз, предварительно показав всему миру, как он физически жалок на самом деле. А заодно — и саму себя: без прикрас, без сложностей, но во всей своей поразительной абсурдности и жестокости.

Если, однако, от этой фантастической и ни на что не похожей системы власти перейти к ее конкретным носителям, то здесь мы столкнемся с вещами хоть и не менее удивительными, но вполне постижимыми.

В обеих телевизионных мизансценах с Черненко участвовал также 70-летний партийный босс столицы Виктор Гришин. Он же за день до выборов вел собрание, на котором было зачитано обращение Черненко к «избирателям», и советские средства массовой информации в каждом случае с особым упором подавали участие Гришина, так что многие как в Советском Союзе, так и за границей решили, что он будет после Черненко следующей промежуточно-компромиссной фигурой на вершине Кремлевского Олимпа. На самом деле, он был скорее запасным игроком — на случай, если ни Романову, ни Горбачеву снова не удастся взять верх в их затянувшейся битве за власть.

Впрочем, теперь, когда по крайней мере этот раунд кремлевской схватки остался позади, а Гришин оказался за ее бортом, его роль — либо роль, которая предназначалась — не так уж и интересна. Тем более, он никогда и не принадлежал к главным участникам кремлевского представления, а возник только в последний момент в качестве запасной фигуры. Не случайно, несмотря на разгар борьбы за власть, Гришин во второй половине января 1985 года — во главе советской делегации в Варшаве, что было бы непростительной беспечностью для реального претендента. Михаил Горбачев, напротив, наученный своим горьким британским опытом, решил, по-видимому, больше не рисковать и отменил свой визит в Париж на съезд французских коммунистов, хотя и он, и Раиса Максимовна были падки на такого рода заграничные турне, когда можно было и мир посмотреть и себя показать.

Короче, от рядовых либо даже запасных участников кремлевской борьбы за власть перейдем к ее главным участникам.

В день выборов, когда советское телевидение готовилось устроить мировое шоу с Черненко в главной роли, ни о чем не подозревающие иностранные корреспонденты были приглашены на избирательный участок в Дом Архитектора, где обычно голосует Константин Черненко. Однако вместо него там появился Горбачев в сопровождении своей жены, дочери Ирины и внучки Ксюши.

Михаил Сергеевич передал свой бюллетень пятилетней Ксюше, помог ей опустить его в щель избирательной урны. Когда умиленные фотокорреспонденты попросили его повторить эту сцену, он широко развел руками, улыбнулся и сказал: «Голосуют только один раз».