По длинному узкому коридору быстро, почти бегом шёл заметно взволнованный человек. Четкая отмашка при каждом шаге выдавала в нём военного, хотя одет он был в обыкновенный штатский чёрный костюм и светлую рубашку. Лицо выражало крайнее нетерпение, а правая рука крепко сжимала папку, на которой в самом уголке мелким шрифтом значилось: «Проект Фаэтон-2».

Зловещий безлюдный коридор состоял, казалось, из одних железных дверей, похожих одна на другую как братья-близнецы и оснащённых кодовыми замками со встроенными глазками камер наблюдения. Только номера и не давали возможности их перепутать. Больше всего коридор напоминал какой-то огромный сейф со множеством ячеек, вход в которые был открыт только человеку, знающему шифр своей ячейки. Безжизненная и давящая тишина, царящая вокруг, нарушалась лишь гулкими шагами спешащего человека. Однако безжизненность была здесь весьма иллюзорной. За каждой из этих дверей кипела активная работа.

Пройдя почти через весь коридор, человек резко остановился у двери под номером 21. Пригладив волосы и немного успокоившись, он коснулся замка магнитной карточкой, и через несколько секунд дверь, щёлкнув, медленно отворилась.

За столом в кабинете сидел мужчина лет сорока или чуть больше, крепкого телосложения с тёмными, коротко стрижеными волосами, в которых только начинала пробиваться седина. В целом он выглядел достаточно сурово, но его проницательные, умные, чуть насмешливые зелёные глаза выдавали не только деятельного, решительного, но и склонного к компромиссам человека. Это он возглавлял секретную лабораторию, просто Секретную Лабораторию, не имевшую из соображений конспирации не только названия, но даже номера. Это он руководил проектом «Фаэтон» а теперь уже и «Фаэтон-2». Звали его Роман Рафаэлевич Каюмов. Среди сотрудников — просто Рафаэлич. Формально Каюмов являлся научным руководителем лаборатории, то есть за безопасность, финансирование и прочее отвечали другие люди. Но реально именно он стоял у истоков создания Лаборатории ещё лет пятнадцать назад, только он был допущен в определенные властные структуры, курировавшие проект, и, соответственно, без согласования с ним не решался ни один вопрос.

После того как совершенно уникальный и безумно дорогостоящий проект «Фаэтон» «торжественно» завершился бегством неуравновешенного генетика Сергея Борисова, прихватившего с собой экспериментальный образец прибора и полный комплект документации на него, многие боялись, что будут немедленно уволены, а некоторые поговаривали и о том, что снимут самого Рафаэлича. Но так могли говорить только относительно новые люди, плохо знакомые с ситуацией в целом. Увольнение Рафаэлича означало бы закрытие Лаборатории, а закрыть её теперь уже не представлялось возможным по очень многим причинам. Бегство и внезапная гибель генетика Борисова стало лишь дополнительным подтверждением тому.

Круг лиц, допущенных к секретной информации, был очень узок, никто не собирался сильно расширять его, а потому именно этим избранным людям и вменялось в обязанность, во-первых, найти утраченный прибор и документы, а во-вторых, придумать на перспективу, как исключить повторение подобной ситуации, как обезопасить «Фаэтон» в случае очередного возможного выхода из-под контроля. С этой точки и стартовал новый проект — «Фаэтон-2», которым руководил всё тот же Каюмов.

Вообще Рафаэлич был блестящим специалистом в области теоретической физики, и сама идея путешествия во времени через перемещения в прошлые жизни принадлежала ему. К тому же он обладал в полной мере теми качествами, которые необходимы именно научному руководителю — умел обобщать, выделять главное и направлять исследования в нужное русло. И, наконец, Каюмов оказался наделён поистине фантастическими полномочиями. Никто не знал точно, как именно это произошло. Рассказывали, что он взлетел на самый верх ещё в конце восьмидесятых совсем мальчишкой, едва закончившим физфак. Время было смутное, власть в стране менялась, а науку ещё не задвинули за Можай и по инерции щедро финансировали. По слухам ворожил молодому учёному кто-то из ведущих политиков, и в 91-м они организовали Секретную Лабораторию на правах спецслужбы с подчинением, как тогда было модно, напрямую Президенту. С тех пор много воды утекло, много всяких структур возникло и развалилось, но положение всесильного завлаба лишь укрепилось с годами, ведь изобретения Лаборатории реально начали работать и значимость их трудно было переоценить.

Правой рукой Рафаэлича с самого начала был его однокашник Андрей Звонков, тот самый выдающийся физик-экспериментатор, который первым испытал машину времени на себе и который, к великому сожалению шефа, тоже ушёл из лаборатории вслед за генетиком Борисовым. Это была огромная потеря для научной группы, и, конечно, для Каюмова лично. Но группа продолжала работать, она не могла не работать, особенно теперь, когда исследования вышли на новый, ещё более сложный этап.

Уход Андрея Рафаэлич воспринял уже почти спокойно. Он вообще был сдержанным, лояльным и терпеть не мог кого-то наказывать. Он считал, что «великие умы» имеют право на свою точку зрения, даже если она противоречит общепринятым нормам.

На прощание он только и сказал Андрею: «Не поступай в монахи, если не надеешься выполнить обязанности свои добросовестно». Рафаэлич любил иногда процитировать Козьму Пруткова. Проверенные годами афоризмы били точно в цель. И Андрей, конечно, понял, что имеет в виду руководитель. Уйти из науки он мог — в смысле просто перестать ею заниматься. Но уйти из Лаборатории — это было невозможно. Сотрудники Рафаэлича не только давали подписку о неразглашении (это само собой), они ещё брали на себя самые высшие — моральные — обязательства. Звучало несовременно, несерьёзно, почти по-детски, но здесь было заведено именно так. Именно таких людей брали на работу в Лабораторию. И это было куда серьезнее любого монастыря. Потому что во всех религиях мира верят в придуманные тайны и на этом строят свои отношения с Богом и с церковными иерархами. Здесь ничего не придумывали, здесь люди прикасались к реальной тайне, допускались к секретной информации высшей категории значимости. Сотрудники осознавали себя избранными, посвящёнными и уже не могли просто вернуться в мир и жить, как все остальные люди.

Уйти из Секретной Лаборатории удавалось только на тот свет. Или в свою прошлую жизнь — навсегда. А не одно ли это и то же? Для друзей и родственников ушедшего — определенно.

Андрей решил просто расстаться с наукой. Конечно, Каюмова это поразило.

«Как он сможет жить? — размышлял Рафаэлич. — Ведь для него физика — всё! О реализации проекта „Фаэтон“ он мечтал столько лет! Многим тогда казалось, что идея абсолютно безумна, но Андрей загорелся ею. Быть может, их и было лишь двое, кто с самого начала верил: всё получится. Они просиживали в Лаборатории днями и ночами, могли сутками ничего не есть, они просто забывали обо всём на свете. И результат превзошёл ожидания. Машина сделана, она работает, путешествия во времени возможны!.. Конечно, теперь начинаются совсем другие проблемы: политические, экономические, морально-этические, проблемы достаточно тяжёлые и даже порою мерзкие. Понятно, что физику совершенно не хочется их решать. И генетику не хочется. Но решать всё равно придётся. Пожалуй, только привлёченные профессионалы: политологи, социологи, психологи — могут уйти в сторону. А нам — родителям „Фаэтона“ — никуда не деться от заботы о собственном ребёнке. Как это наивно — бросить науку! Какая разница, сидишь ты дома или ходишь на службу — всё равно не получится „не думать о белой обезьяне“. Работать — даже легче, потому что отвлекаешься на конкретные задачи…»

— Садись, Николай, — предложил Рафаэлич вошедшему. — Разговор, я так понимаю, не на три минуты?

— Да уж, — согласился Николай, присаживаясь к столу.

Николай Круглов уже седьмой год возглавлял службу безопасности Секретной Лаборатории. Рафаэлич пригласил его, когда стало ясно, что охранять надо уже слишком многое, источники опасности слишком непредсказуемы, а бравые парни из ФСБ, не посвящённые в истинное назначение объекта, слишком ненадёжны. Круглов был из милиции, командовал СОБРом, прошёл Чечню, уходя из органов, звание имел скромное — майор, но опыт — колоссальный. А главное, они с Каюмовым дружили со студенческих лет, и Рафаэлич доверял другу, как самому себе.

Собственно, это и был главный принцип отбора сотрудников в лабораторию. «Чужих» здесь не держали, а для «своих» главными критериями служили те принципы, которые формулировал ещё один друг, знавший Рафаэлича с детства — гениальный психолог Миша Боркин. В любой нормальной спецслужбе его систему тестов, например, на честность, на совестливость, на чувство собственного достоинства, на гуманность, на умение мыслить глобально и так далее — сочли бы бредом сумасшедшего. Но здесь было принято именно так. И, конечно, майор Николай Круглов, ставший у Рафаэлича за семь лет генерал-майором, полностью разделял и научную и нравственную концепцию шефа. Однако после бегства генетика Борисова он всё чаще задумывался: «А что, если корень зла именно в кадровой политике Рафаэлича и психолога Боркина!»

Вообще история с генетиком поставила в тупик всех, включая самого Каюмова. Начальник в этом, конечно, не признавался, как правило просто отмалчивался, однако Круглов чувствовал: он тоже не в силах объяснить происходящее. И это очень не нравилось суровому опытному вояке.

«Вынести „Фаэтон“ и документы за пределы лаборатории! — думал Николай. — Что это — легкомыслие или вредительство? Фи, слово-то какое! Конечно, тут и не то, и не другое. Тут надо переходить на высокопарный слог и говорить о больной совести, об ответственности за всех людей, о мессианстве… Короче, мозги у генетика явно не выдержали перегрузок. Понятно, что „Фаэтон“ в руках морально-нечистоплотных заказчиков из верхних эшелонов власти может стать опасной игрушкой. С этим трудно не согласиться. Но с другой стороны пресловутая вертикаль обеспечивает и контроль достаточно вертикальный. Обещали не менять историю — и пока не меняют. Обещали не тащить из прошлого „золото-брильянты“ в промышленных масштабах — и пока не тащат; обещали не убивать людей… Ну, с этим немного сложнее. И всё же установленные правила достаточно строго соблюдались. Пока. Да, гарантий на будущее никто дать не мог, но… Какие гарантии, какой контроль, какие вообще правила могут быть за стенами Лаборатории?! Унести „Фаэтон“ неведомо куда — чудовищная ошибка! Это слишком опасно! Как говорится, молотком можно и гвоздь забить, а можно и человека убить. В данном случае не человека — человечество. Как же мы проморгали? Как же не разглядели в генетике бунтовщика? Как же не учли такой возможности?! Но сколь тщательно ни отбирай людей, всё равно ты обязан предусмотреть любую ситуацию, включая внезапное помешательство. Да, Сергей хотел уничтожить прибор, но в итоге?.. А если бы он захотел продать „Фаэтон“?»

Николай ни на секунду не допускал такой мысли — слишком хорошо он знал генетика Борисова. Но как начальник службы безопасности предусмотреть обязан был и это! Однако не подумал…

И вот сегодня они имеют то, что имеют: прибор у случайных людей, документы — неизвестно где.

Вина за всю нелепую и страшную историю формально была возложена на Николая Круглова, но шеф сразу заявил, что считает это в первую очередь своим проколом и никого не собирается наказывать. До поры. То есть у всех есть шанс исправиться, и чем быстрее, тем лучше. А уж если «Фаэтон» окажется упущен совсем… Об этом предпочитали не думать.

— Докладывай, — сказал Рафаэлич.

— Мы зафиксировали новый сигнал активизации «Фаэтона», — Николай вынул из папки распечатку и положил её на стол перед шефом. — Вот расшифровка.

Рафаэлич нахмурил брови, быстро пробежал глазами по строчкам и отложил бумагу.

— Значит, Древний Египет, — произнёс он. — Готовьте команду. По этой эпохе специалисты, слава богу, есть.

— Вопрос: кого там искать? — обозначил Круглов ещё одну проблему. — Если тех же юнцов, всё понятно. А если это другой прибор, который уже успели сделать? Ведь документы гуляют на свободе.

— Вряд ли, — покачал головой Рафаэлич, — Ищите для начала юнцов.

— За юнцами у нас идёт непрерывная слежка. И, тем не менее, мы не можем с полной уверенностью сказать — они включили «Фаэтон» или не они.

— Что значит не можете? — не понял Рафаэлич. — Так свяжитесь с агентами и выясните у них, где эта троица.

— Пытались, — начал объяснять Круглов, точно оправдывался. — С нашими оперативниками нет связи.

— Как это — нет связи? — удивился Рафаэлич. Пока он выглядел спокойным, но в глазах уже поселился недобрый огонёк.

— Последний раз они докладывали обстановку около часа назад, — поспешил добавить Николай. — Связь была. А сейчас они, возможно, вне зоны досягаемости.

Каюмов не стал усугублять разговор.

— Постарайтесь связаться с ними как можно быстрее, — закончил он эту тему. — Итак, кто бы ни был этот несанкционированный путешественник во времени, его надо поймать. Возможно, это не один человек…, — он сделал паузу. — Но вероятнее всего, прибор включила эта троица.

— Мне тоже так кажется, — согласился Круглов.

— Ладно. Отправляйте команду в прошлое. Прибор и документация по-прежнему за пределами Лаборатории. Это — недопустимая ситуация. Ты меня понял, Николай?

— Собственно, команда готова, — сообщил Круглов с гордостью, — они просто ждут конкретных распоряжений.

— Хорошо. Значит, Египет, говоришь. С одной стороны, чем древнее история, тем проще вживаться в примитивный уклад, а с другой, слишком много неясностей и пробелов. И, стало быть, вероятность напортачить очень высока… Кого отправляете туда?

— Двоих. Максима Соколова…

— Достойный кандидат! — ухмыльнулся шеф, перебивая. — Ведь это он в качестве старшего группы фактически провалил порученную ему миссию в средневековой Франции?

— Ну… — растерялся Круглов. — Он ведь вынужден был отпустить юнцов, иначе документы… Если бы Соколов оставил ребят в средневековой Франции и вернулся домой с одним прибором, мы потеряли бы след документов навсегда! Какие у Макса были варианты, шеф? Я чего-то не понял…

— Остынь. Я пошутил. Лучшего кандидата действительно нет. В интеллектуальном плане. А в качестве горы мышц кого ему в помощь даёте?

— Булаев Сергей. Капитан спепцназа ФСБ. Тридцать пять лет.

Поскольку в руководстве и научном коллективе Лаборатории были сплошь совестливые интеллигенты, на определенном этапе пришло осознание: кто-то ведь должен выполнять и чёрную работу, если не сказать грязную. Особенно это стало необходимо, когда начались регулярные путешествия в прошлое, именуемые на местном жаргоне боевыми вылетами. Многочисленные вылеты понадобились для составления «шкалы времени». Экспедиции были безумно интересны и, конечно, учёные рвались в прошлое лично, но даже блестяще подготовленные «диверсанты» не возвращались, как правило, после пятого-седьмого раза. Светлыми головами разработчиков так рисковать было просто недопустимо. Вот тут и понадобился постоянный штат «летчиков-испытателей».

Их набирали из «бывших», дабы не вступать в постоянные отношения с действующими спецслужбами. То есть это были сотрудники, уволенные из органов за те или иные порою очень серьёзные нарушения. В некоторых случаях Рафаэлич лично или генерал Круглов, пользуясь своими связями, вытаскивали их даже из тюрем. Овчинка стоила выделки. Эти люди шли на опасную работу не просто добровольцами, они были по-настоящему счастливы, когда получали ещё один шанс вновь заняться настоящим мужским делом. Всё другое в жизни казалось им пресным и скучным. А смерти они не боялись по определению. Сергей Булаев был особо выдающимся представителем этой странной профессии — «летчик в прошлое».

— Итак, Булаев, — задумчиво проговорил Каюмов, то ли пытаясь вспомнить, то ли уже вспомнив что-то. — За что его уволили из органов? За пьянку, как обычно?

— Нет, он «чехов» убивал без приказа.

Рафаэлич удивленно вскинул брови:

— Да разве ж за это?..

— Так ведь не двух-трех, шеф, а очень много.

— Понял. Ещё один достойный персонаж. То есть он будет рваться вынуть из ребят душу вместе с информацией, а потом запросто закатает их в пирамиду Хеопса.

— Примерно так, шеф. Но он настоящий профи. А к тому же в одной из своих прошлых жизней уже побывал как раз там — в Древнем Египте. Правда, на сто с лишним лет раньше, но это, и к лучшему — мы исключаем опасную встречу с его предшественником по прошлой жизни. А что касается обычаев и языка, так в этом Египте за сто лет ничего не менялось…

— А сколько у этого парня всего «боевых вылетов» в прошлое?

— Тридцать восемь.

— Солидно, — присвистнул Рафаэлич. — Впечатляет. Средняя цифра у нас какая? Напомни.

— Шесть и три десятых.

Оба помолчали, проникаясь уважением к настоящему профи Булаеву.

— А у Соколова как с общей подготовкой? — спросил шеф.

— Язык древних египтян он уже освоил методом погружения, о бытовых нюансах ему рассказали наши историки, ну и, конечно, Булаев просветит. Кстати, — заметил Круглов, — Боркин подтвердил, что эта парочка составляет идеальный альянс «ум плюс сила». И лично я надеюсь, что разумный и очень спокойный Макс сумеет, если надо, сдержать необузданные порывы оперативника.

— Старшим будет Соколов?

— Нет, Булаев. Так лучше.

Начальник ненадолго задумался.

— Вы решили в отношении несанкционированных путешественников делать ставку на жёсткие меры?

— Да, шеф. Сказать честно? Я считаю, что надо было взять этих юнцов за шкирку ещё во Франции, и тащить сюда вместе с «Фаэтоном». А теперь, по милости Соколова, мы гоняемся за ними по всей Москве.

— Ты, наверно, не понял, Николай, мы просто не смогли взять этих молодых людей там, в средневековье. Они невероятно умелые и сообразительные. Наша команда оказалась к этому не готова.

— Не верю, — резко ответил Круглов. — Соколов, когда писал отчет, элементарно пытался оправдать свой непрофессионализм. Я его очень уважаю, Макса, я полностью за его кандидатуру сегодня. Но ты же знаешь, Роман, как относятся настоящие офицеры к этому умнику и чистюле. Дескать, пороха не нюхал, в спецоперациях не участвовал и так далее. Я думаю, ему элементарно не хватило опыта и физподготовки. Но ясно же, куда почётнее списать всё на суперменство ребятишек!

— Суров ты, — то ли похвалил, то ли пожурил шеф. — Так может и не брать его на этот боевой вылет.

— Вопрос уже решённый. У него, как минимум, три козыря: он знает ребят в лицо, а то, что в Древнем Египте именно юнцы, все почти уверены; он неплохой психолог, способный просчитывать поведение фигурантов; наконец, у него двенадцать боевых вылетов. Не каждому профи такое удаётся. Ну, и плюс ко всему, он уравновешивает свирепость Булаева. Но об этом я уже говорил….

— Ладно. Главное, со свирепостью не перестарайтесь. Насилие — не лучший выход. А жертвы — это вообще безобразный брак в работе. Помните об этом. А так… конечно, есть главная задача. И пусть Булаев действует по обстановке. Но пусть он всякий раз советуется с Соколовым. Вопросы есть?

— Никак нет! — ответил Круглов по-военному чётко и поднялся. Но шеф неожиданно спросил.

— А как думаешь, могли эти ребята натворить бед в средневековой Франции, перевернуть всю мировую историю вверх ногами?

— Конечно, могли. И сейчас могут. А ради чего мы, собственно, стараемся, шеф?

— Так ведь не натворили же, Коля! — с преувеличенной радостью воскликнул Рафаэлич. — Можешь себе представить, насколько разумными они оказались?

— Роман, опомнись, о какой разумности ты говоришь! Разве можно так легкомысленно подвергать свою жизнь опасности, путешествуя по прошлому? Это просто безрассудство молодости. Так я понимаю.

— Может быть, — задумчиво проговорил Рафаэлич.

Разговор был окончен.

«Дались ему эти ребятишки! То и дело сворачивает разговор в их сторону, как будто они дороже ему, чем весь проект в целом…» — думал Круглов, шагая по коридору в другую комнату, где его ожидали исполнители — Соколов и Булаев, прибывшие на последний инструктаж.

Когда приготовления были закончены, всё снаряжение укомплектовано и все инструкции получены, начальник Службы безопасности Круглов подошёл к Булаеву и протянул ему два флакончика из-под духо?в — традиционных, древнеегипетских. Духи? являлись удобной разменной монетой в той эпохе, ведь египтяне ценили благовония выше, чем многие другие предметы, а к тому же флакончики были компактны.

— Еще духи?? — спросил Сергей. — Куда столько? Будем подкупать саму фараониху?

— Это уже не духи?, — сказал генерал Круглов, — это —бактериологическое оружие.

— Что?! — в один голос выпалили Булаев и Соколов.

— В одном из этих флаконов находится вирус-аллерген, который, проникая в организм через кожу, стремительно разрушает его. Достаточно пару капель нанести на тело, и через час-полтора появляются симптомы: недомогание, слабость, сыпь, даже нарывы. Всё зависит от индивидуального восприятия.

— Этот вирус смертелен? — спросил Соколов.

— Время течения болезни может быть различным, — начал Круглов издалека, а потом рубанул: — Но в девяноста процентах случаев — летальный исход.

В глазах Соколова поселилось недоумение, переходящее в отчетливое желание отказаться от очередного боевого вылета.

— Второй флакончик содержит вакцину-антидот — стопроцентного и быстрого действия, — Круглов не сводил глаз с Максима.

Булаев протянул руку и взял оба флакона.

— Суть задания? — деловито спросил он.

— Это для наших дорогих путешественников во времени. Если не сможете завладеть прибором и документами обычным способом, используете вирус в качестве средства давления. Грубовато, но действенно. Каждый хочет жить, — и он несколько фальшиво усмехнулся.

— Вопросов нет, — сказал Булаев.

Соколов поморщился, но промолчал.

И тогда генерал принялся очень подробно рассказывать о вирусе, специально разработанном для операций особого назначения. Собственно он прочел целую лекцию оперативникам. Булаев не очень понял, зачем ему знать всё это, и вежливо резюмировал:

— Надо же, до чего наука дошла!

А Соколов слушал с предельным вниманием и постепенно, кажется, смирялся с необходимостью применения новейшего спецсредства.

— Нет, ну раз так, — пробормотал он, — что-то есть всё-таки в этой идее насчёт отравления вирусом. Я даже не исключаю, что он может нам пригодиться. Если, конечно, другие способы не сработают.

— А я бы предпочел нормальное огнестрельное оружие, — вздохнул Булаев.

— Серёга, мы едем не на сафари.

Булаев покосился на товарища и коротко хохотнул — оценил шутку.

— Итак, — генерал решил повторить главное на всякий случай, — вот это — флакон с вирусом. Он почти ничем не отличается от других флаконов с духа?ми, которыми вас снабдили. Тот же прозрачный алебастр, та же форма. Но обратите внимание на крышку в виде распустившегося цветка лотоса. У антидота она обычная, круглая, как у других флаконов, только сверху как бы срезанная. Запомнили?

— Так точно, — ответил Сергей.

— А теперь, капитан, следуйте за мной.

И генерал скрылся вместе с Булаевым в соседнем помещении. Такова была традиция: старшему группы выдавались особые инструкции, о которых никто не должен был знать, даже его напарник.

— Повторите, как поняли задачу, капитан.

— Докладываю, — тихо, но четко начал отвечать Булаев. — Доставить назад похищенный «Фаэтон» и документы, а сверхлюбопытных путешественников нейтрализовать с помощью вируса. В случае необходимости — ликвидировать.

— В случае крайней необходимости, — поправил генерал. — И только при согласии старшего лейтенанта Соколова.

— Так я же старший группы! — не понял Булаев.

— Сергей, вы сегодня служите не в спецназе, а в Секретной Лаборатории. Пора бы уж запомнить это. Ни одного решения, связанного с риском для чьей-либо жизни вы не будете принимать без согласования с Максимом. Ни одного. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — хмуро отозвался Булаев.

Они вышли в общую комнату, где все уже было готово к старту. Максим искоса посмотрел на напарника. Но тот уже совладал с собою и выглядел вполне довольным.

Сергея Булаева ценили в лаборатории за его отчаянную храбрость и фантастическое умение выживать в любых условиях. Максим и близко не видел таких мясорубок, из каких Сергею не раз и не два удавалось выходить без единой царапины. Максима тоже очень ценили в Лаборатории, потому что в то время, пока Сергей отстреливался бы, теряя последние патроны, Соколов мог, опередив врага на три хода, зайти к нему в тыл и вовсе избежать потерь.

«Сумеют ли они гармонично дополнить друг друга? Теперь покажет только время », — подумал Круглов и улыбнулся: подобные привычные всем обороты речи в устах путешественников во времени звучали крайне забавно.

— Готовность к старту номер один! — скомандовал генерал.

— Есть готовность номер один, — рапортовал Сергей.

— Есть готовность номер один, — словно эхо отозвался Максим.

Генерал похлопал по плечу одного, потом другого, пожелал им удачи, и отдал последнюю команду, ставшую у них традиционной:

— Вперёд, в прошлое!