Весна 1242 года. Лангедок. Область Ларагуэ. Авиньонский замок

Прошло почти полгода с тех пор, как Пьер, Анри и Мигель обосновались в Монсегюре. Каждый из них выбрал свой путь, несмотря на то, что жили они фактически под одной крышей. Пьер проводил долгие часы среди катаров и проникся их учением. Пока он был лишь простым верующим, но всё сильнее склонялся к тому, чтобы принять обряд «concolamentum» и полностью отречься от мира.

В большей степени на решение Пьера стать катаром повлияло известие о смерти отца. Не выдержав пыток, Рауль де Брюи умер, однако успел передать весточку для сына, где просил его не покидать Монсегюр и подумать над решением стать «совершенным». Он писал: «Когда я искал подвигов во имя мирских нужд, то почти всегда достигал цели. Я разил врага, будь то правый бой или неправый, и не страшился смерти. Мне казалось, я жил правильно, но теперь понимаю, что только милосердие, праведность и покаяние есть истинные ценности…». Пьер долго переживал его смерть, и лишь прибытие матери в Монсегюр немного успокоило его сердце.

Анри, наоборот, не покидала мысль о мести. Он ненавидел инквизиторов и всех тех, кто отнял у него дом и достойное будущее. Уход от мирской суеты, смирение для него были равносильны признанию себя бессильным.

— Послушай, друг, — говорил ему Пьер, — над твоим сердцем властвуют злые демоны. Успокой его, и ты по-другому почувствуешь мир. Нельзя жить только ненавистью.

— Разве можно примирить ветер с огнём, море со скалами? Нет. В моём сердце царствуют не демоны, а справедливость. И успокоится оно только тогда, когда свершится правосудие. Если ты думаешь, что время сотрёт следы обид, то ошибаешься. Месть — это блюдо, которое едят охлаждённым. Чем дольше ждёшь, тем сильнее желание обратить назад зло, которое тебе причинили.

Воинственная настроенность Анри нашла отклик в душе начальника гарнизона Монсегюра Пьера Роже Мирепуа. Отчаянный юноша был принят в ряды защитников крепости. Оруженосцем его стал Мигель. Мальчишка гордился новым статусом и ни на шаг не отходил от своего кумира.

Если Монсегюр жил в относительном спокойствии, то жители Тулузского графства ежедневно принимали на себя удар инквизиционного трибунала. Каждое воскресенье там зачитывались длинные постановления и списки осуждённых на покаяние, количество которых еженедельно переваливало за сотню. Создавалось впечатление, что в Тулузе почти нет добропорядочных католиков и весь город пропитан ересью.

В Монсегюр поступали тревожные вести.

«В первое воскресенье Рождественского поста осудили на покаяние сто двадцать человек, половина из них были женщины. Некоторые осуждены были лишь за то, что встречали еретиков у своих знакомых; другие за то, что принесли из Константинополя какие-то священные пальмовые кресты и носили их на платье. В следующее воскресенье обратили сто четверых, из них одну женщину, за то, что она два раза имела несчастье видеть еретика. Вслед за этим девяносто и ещё пятьдесят человек… Для дня Спасителя было осуждено двести четыре человека. А сверх того отправленные с нарочной целью доминиканцы осудили в Монпелье и в Альтамонте по двадцати одному, в Кастельнове — одиннадцать, а в Муссаке — восемьдесят восемь человек…».

За несколько недель жертвами инквизиции стало более семисот человек.

Своими судилищами инквизиторы вызвали в народе такую ненависть, что того и гляди могло грянуть восстание. Граф Тулузский Раймонд VII не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы вернуть себе былые владения и укрепить пошатнувшийся авторитет перед согражданами. Графу нужны были союзники. В апреле он выехал в Аженуа, чтобы встретиться с графом де Ла-Маршем, владельцем графства Пуатье. Подданные де Ла-Марша так же ненавидели французов, как и провансальцы. Переговоры прошли успешно. Из Аженуа граф Тулузский направился обратно к себе в столицу. По дороге ему сообщили, что Ла-Марш поднял восстание. С радостью в сердце Раймонд VII въехал в Тулузу, где тут же созвал всех знатных феодалов Лангедока. Граф Фуа подписал с Раймондом Тулузским акт клятвенного союза. Другие вельможи — графы Комминг, Арманьяк, виконты Нарбонны, Лотрека, депутаты Альби и другие — обещали графу Тулузскому своё содействие.

Все приготовления к восстанию граф проделывал тайно. Инквизиторы не опасались опального государя Тулузы. Более того, они получили от него бумагу с отречением от друзей, причастных к ереси, и с обещаниями всяческого содействия инквизиции. Ненавидя французов, отнявших у него родовые земли, граф, тем не менее, не хотел ссориться с Церковью. Вначале надо было восстановить свои прежние права, а потом уже пересматривать отношения с инквизиторами. Сейчас главное — воспользоваться назревшим недовольством подданных и выгнать французов со своей земли.

Весна стояла в самом разгаре. Всё утопало в бело-розовом кипении цветущих садов. Упоительные запахи кружили голову. Высоко в горах пахло гвоздикой, чабрецом и лавандой. В низинах воздух наполнился ароматами кориандра, черешневых, грушевых, яблоневых цветов. Бесконечные виноградники зелёным ковром устилали равнины. Тёплый весенний ветер шевелил молодые бархатистые нежно-зелёные листья на лозах, и издали казалось, будто по изумрудному морю разбегаются волны. Природа возрождалась, играла… В виноградниках стоял пчелиный гул. Просторные луга пестрели разнотравьем, под каждой былинкой кипела жизнь. Стоило шевельнуть траву, как десятки кузнечиков с треском устремлялись ввысь, испуганно вспархивали крошечные мотыльки. Солнечный свет играл на их полупрозрачных крыльях, окрашенных в самые невероятные цвета, создавая иллюзию живого фейерверка. Весна! Она очаровывала прозрачностью воздуха, шелестом ручьёв, завораживала началом нового дня. Ранним утром над долиной поднимался тёплый туман, превращая всё в зыбкий мираж, а затем первые лучи солнца алмазными искрами вспыхивали на подёрнутой росой листве. Прекрасная весна! Долгожданная весна! Жители Лангедока дышали полной грудью, наслаждались теплом и солнцем. Буйство красок, запахов и звуков, наступившее после слякотной холодной зимы, пробуждало в душе трепет и восторг…

Наступал праздник Вознесения. Во всех уголках Лангедока священники проводили предпраздничные богослужения и рассказывали прихожанам о евангельских событиях, связанных с последними днями пребывания Христа на земле. О том, как накануне праздника еврейской Пятидесятницы ученики Христа возвратились из Галилеи в Иерусалим, а в сороковой день Христос явился апостолам и, выведя их из города на гору Елеонскую, повелел не отлучаться из Иерусалима. Он произнёс обетование о ниспослании Святого Духа, а затем, благословив апостолов, вознёсся на небо. Апостолы поняли, что Христос после этого уже не будет видим на земле в телесном виде, как это было до и после Его Воскресения…

Провансальцы, готовясь к торжественному дню, пребывали в приподнятом настроении. А может быть, это действовала весна, проникая в потаённые уголки души ожиданием каких-то радостных событий. Мир, казалось, возрождался заново, становился по-новому прекрасным и удивительным.

На второй план ушли разговоры о судилищах, чинимых инквизиторами, о жестоких расправах над еретиками. Стали поговаривать, что ожидается второе пришествие Христа. Якобы придёт Спаситель и восстановит справедливость, примирит людей и наконец наступит всеобщее благоденствие. Уверовавшие в пришествие убеждали сомневающихся, говорили, что сии речи они слышали от уважаемых людей, а те, в свою очередь, от праведных монахов или отшельников. Ну а как не верить праведникам?

Особенно сильно эти слухи распространились среди тулузцев. И на то были веские причины. Их бывший государь, Раймонд VII, заметно переменился. Его было не узнать. Раньше, хмурый и печальный, он проезжал по улицам Тулузы никого не замечая. Теперь же гордо сидел в седле, улыбался прохожим, выглядел весёлым и добродушным. А мучители тулузцев, инквизиторы Арнальди и Стефан, накануне праздника Вознесения покинули город, отбыв в область Ларагуэ.

Горожане перешёптывались:

— Уехали, видно, поняли, что их дела не благословлялись Богом.

— Да-да, — вторили другие, — это праведные люди раскрыли им глаза о великом плаче нашей земли. Арнальди и Стефан боятся второго пришествия. На самом деле они направились в Пруллианский монастырь. Там они запрутся в кельях и будут просить Господа о прощении. А в Ларагуэ они будут проездом, только отпразднуют праздник Вознесения.

— Неужели хищный волк примет вид смиренного агнца? — вопрошали сомневающиеся.

— Раскаялись, вне всяких сомнений, — убеждали те, кто верил в пришествие. — Тучи миновали. Скоро над всем Лангедоком вновь засияет солнце. Даже наш государь граф Раймонд стал другим.

Уж больно сильно провансальцы желали мира и спокойствия, потому и надежда их на второе пришествие крепла с каждым днём.

Однако Арнальди и Стефану не было никакого дела до чаяний тулузцев. И ехали инквизиторы вовсе не в Пруллианский монастырь, а целенаправленно в Ларагуэ. И не для того, чтобы пышно отпраздновать праздник Вознесения. Они ехали карать жителей за ересь. Помимо инквизиторской миссии у Арнальди была и миссия тайная. Долго он ждал известий от своих лазутчиков, отправившихся по следам катара в Святую землю. И именно здесь, в Ларагуэ, он должен был получить наконец важные сведения, касающиеся местонахождения Ковчега Завета.

Сеньор Альфаро, поставленный графом Раймондом VII управлять областью Ларагуэ, только что вернулся из Тулузы, где присутствовал на тайном собрании вельмож, устроенном их государем графом Тулузским. Альфаро был в приподнятом настроении: дела у Раймонда VII складывались как нельзя лучше. Все друзья графа, в том числе и он сам, объявили о своей преданности и готовности к восстанию. У каждого из них французы отобрали если не все земли, то значительную их часть, и теперь в очередной раз можно было попытаться свергнуть ненавистных завоевателей.

В таком вот чудесном настроении он и въехал в свой замок Авиньонет. Однако радость сеньора Альфаро оказалась недолгой. В тот же день ему сообщили, что инквизиторы Арнальди и Стефан со своей свитой выехали из Тулузы и направляются в Ларагуэ, чтобы вершить инквизиторский суд. Новость была ошеломляющая. Альфаро не был готов к такому. Он прекрасно знал, что творилось в Тулузе, сколько людей подвергли церковному судилищу, сколько костров пылало. Неужели и на его земле может твориться подобное? Нет, он этого не допустит. К тому же Альфаро и сам был не без греха — свободно общался с еретиками и имел в друзьях самого отчаянного борца за свободу, Пьера Роже Мирепуа. Было яснее ясного, что первым, кого вызовут инквизиторы в трибунал, будет он сам.

Решение пришло быстро. Взяв бумагу, перо и чернила, он составил письмо Роже Мирепуа и не мешкая отправил его в Монсегюр.

Крепость жила обособлено, но о событиях в столице там узнавали одними из первых. О передвижениях Арнальди сразу доложили начальнику гарнизона Роже Мирепуа и Бертрану Мартену. Само по себе это известие не было таким уж из ряда вон выходящим.

— Арнальди уже некого жечь в Тулузе, — зло высказался барон Мирепуа. — Его руки, жаждущие крови, наверно, трясутся от предвкушения новых жертв. Остаётся только удивляться, как земля не разверзнется под ним и не поглотит его в адское пламя.

Однако для Бертрана Мартена это событие приняло новый оборот, когда в Монсегюр прибыл человек из Святой земли с важным донесением.

Уединившись в кабинете, посланник передал епископу письмо. На бумаге было всего несколько слов, но обычный человек не смог бы разобрать написанное. Письмо было зашифровано. Бертран Мартен прочитал написанное и удовлетворённо кивнул. Теперь ему стало ясно, где хранится последняя реликвия, Ковчег Завета. Поднеся послание к огню, он сжёг его.

Но не всё так гладко шло на Святой земле. Прибывший человек сообщил, что в Ларагуэ у Арнальди не только инквизиторская миссия, но и встреча со своим тайным агентом из Иерусалима.

— Еврей, живший в Иерусалиме, последний из пяти, хранивших тайну, убит. Понятно, кто сделал это — люди Арнальди. Теперь они идут по следу нашего человека. Возможно, они надеются, что катар приведёт их к Ковчегу.

Бертран Мартен насторожился.

— Это в том случае, если хранитель ничего не сказал о том, где спрятана реликвия. А если сказал?

— Он мог умышленно дать неверные сведения, и наши враги понимают это, поэтому следят за каждым шагом катара. Разумеется, им было бы проще захватить его и пытать, пока не скажет, но это может оказаться совершенно бессмысленным. Катар не выдаст тайны, даже под пытками.

— Ему следует вести их по ложному следу, запутать следы. А затем мы переправим его сюда. Я подумаю, как это сделать. И всё же не исключено, что еврей-хранитель рассказал им правду о месте пребывания Ковчега, — задумчиво произнёс Бертран Мартен. — Меня смущает этот человек, идущий в Ларагуэ на встречу с Арнальди. Какие сведения он несёт?

Вернее всего было бы срочно перехватить посланника. С этим ответственным поручением Бертран Мартен обратился к Пьеру Роже Мирепуа.

Барон не мог отказать епископу катаров.

— Я преклоняю перед вами колена, господин Мартен. Любая ваша просьба — честь для меня. Я не спрашиваю, зачем вам нужен этот человек, но полагаю, что сведения, которые он торопится передать Арнальди, очень важны для вас. Мои люди как раз собираются в Ларагуэ. Я только что получил письмо от сеньора Альфаро, управляющего этой областью. Он просил меня об услуге. Заодно я охотно выполню и вашу просьбу. — Барон помолчал немного, а потом осторожно добавил: — Однако описание таинственного посланника, которое вы дали, очень скудно.

— К сожалению, это всё, что мне известно.

Роже Мирепуа вздохнул.

— Ну что ж, попытаемся справиться своими силами. Небеса помогут нам. Мои люди будут следить за каждым шагом Арнальди и непременно выйдут на след незнакомца.

— Это очень важно, — добавил Бертран Мартен. — Здесь нужна большая осторожность. Если вам удастся перехватить его до встречи с Арнальди — это будет поистине великая удача.

Барон Мирепуа покачал головой, что-то обдумывая про себя. Потом сказал:

— Сеньор Альфаро поможет в этом деле. Я упрошу его пригласить инквизиторов остановиться в его замке. А там мимо Альфаро ни одна мышь не проскочит. Тем более подозрительный странник в чёрной одежде монаха, с загорелым и обветренным лицом.

— Я полагаюсь на вас, мой друг, — согласился Бертран Мартен.

Рано утром накануне праздника Вознесения из ворот Монсегюра выехал небольшой отряд. К вечеру они должны были достигнуть области Ларагуэ. По предварительной договорённости, в роще неподалёку от Авиньонского замка их ждали люди сеньора Альфаро.

Среди всадников был и Анри де Билль со своим оруженосцем Мигелем. Анри уже успел доказать свою преданность и смелость, поэтому входил в число рыцарей, отобранных бароном Мирепуа для выполнения этого важного задания.

Путь был длинный и располагал к разговору.

— Мигель, в этот раз я мог бы обойтись и без оруженосца, — сказал Анри. — Там, куда мы направляемся, нас не ждут с распростёртыми объятиями.

— Сеньор, вы не должны говорить таких слов, — обиделся Мигель. — Я служу вам и должен всегда быть рядом.

Мальчишка сам напросился ехать со своим покровителем. Его душа ликовала при мысли, что он отправится в такой дальний и опасный путь вместе с Анри.

— Малыш, а ведь мы едем туда, где полгода назад сошлись наши пути. Кажется, это было очень давно… Признаюсь честно, мне не хочется туда возвращаться. Чувствую какое-то смятение в душе…

— Это от плохих воспоминаний, — рассудил Мигель. — Мы спасались бегством от крестоносцев и инквизиторов. Какая уж тут радость?

— Может быть, — задумчиво произнёс Анри.

Что-то тревожило его. Нет, это был не страх, а какое-то душевное волнение, предчувствие. Он сам не мог объяснить, откуда возникло это навязчивое ощущение. Живя мыслями о мести, он, казалось, должен был радоваться, что встретится лицом к лицу со своим обидчиком, инквизитором Арнальди. И Анри радовался, однако у этой радости был какой-то нехороший привкус.

Мигель наблюдал за своим покровителем, и ему не нравился его настрой. Он решил сменить тему.

— А знаете, сеньор Анри, мне ночью снился удивительный сон. Я встречался со своим Ангелом.

— Ангелом?

— Да. Он прекрасен. Он держал меня за руку. От него шла такая любовь…

— Иногда ангелы-хранители покидают нас. — Анри вздохнул.

— Нет. Ангелы никогда не покидают нас. Просто мы не умеем их слушать. Моя матушка говорила, что ангелы всегда рядом, всегда готовы помочь, но они не навязывают свою помощь, а оставляют человеку право выбора. Вот послушайте такую историю. Умер человек, его душа поднялась на небо, полетела над житейским морем и увидела песчаный берег и две цепочки следов на песке. Одна была непрерывной и очень длинной, а другая то исчезала, то появлялась. Господь указал человеку на прерывистые следы и сказал: «Это твой путь, которым ты шёл по Земле». «А чьи следы рядом с моими?» — спросил человек. «Твоего ангела-хранителя», — ответил Бог. «А почему мои следы то исчезают, то появляются? Наверное, ангел покидал меня?» И Господь сказал: «Нет. Он нёс тебя на руках».

— Это рассказывала тебе матушка?

— Да. Она очень мудрая была.

— Если ангелы никогда не оставляют нас, тогда почему в мире столько горя?

— Потому что есть ещё злые демоны, которые шепчут на ухо человеку, принуждая совершать его неправильные или плохие поступки. Они дают недобрые советы и очень настойчивы. Ангелы же никогда не принуждают человека, оставляя его свободным в выборе.

Анри покачал головой.

— Это вечная борьба добра и зла. И как же сложно отличить одно от другого. Думаешь, что совершил хороший поступок, а он оборачивается несчастьем для другого.

— Надо просто научиться слушать Ангела.

Анри улыбнулся.

— Ты уже преуспел в этом. Ты видел Ангела во сне. И что же он сказал тебе?

— Он спросил, о чём я мечтаю.

— Дерзну предположить — стать рыцарем? Одержать славные подвиги на поле брани?

— Рыцарем, само собой. Но уж больно сердце моё преисполнено желания поглядеть мир, побывать в дальних странах, узреть толику чудес в неведомых землях.

— Хочешь путешествовать? — удивился Анри. — И что Ангел ответил на это?

— Он долго ничего не говорил, просто смотрел ласково, и такая доброта разливалась по всему телу. А перед тем, как исчезнуть, сказал: «Я помогу тебе увидеть мир, когда придёт время».

Анри был несколько удивлён желанием Мигеля. Он почему-то думал, что того прельщают только рыцарские подвиги и слава героя. А тут — путешествия. Оказывается, он плохо знал своего маленького друга.

— Так ты хочешь стать путешественником? — спросил Анри ещё раз, ожидая всё же услышать другой ответ.

— Да. Я хочу увидеть мир. Весь мир, — Мигель оживился, его медового цвета глаза засияли особенно ярко. — Говорят, далеко на востоке есть земли, где живут люди с собачьими головами. А ещё говорят, что есть огненное море и море железное. И сказывают, что где-то за семью морями есть земля, полная золота и серебра, и охраняют эти сокровища невиданные звери…

— И кто ж тебе такое рассказывал?

— Матушка и отец. Они многие земли повидали. А я хочу достичь места, где небо сходится с землёй, где садится солнце. Что там, на краю света? Неведомые чудовища, пожирающие свет?

— Эх, Мигель, — вздохнул Анри. — Нет края света. Земля бесконечна.

— Как так? — не понял мальчик.

— Земля — круглая как шар. В какую бы сторону ты не пошёл, всё равно когда-нибудь вернёшься в то же место, откуда начал свой путь.

Мигель задумался, а потом, усмехнувшись, произнёс:

— Вы шутите, сеньор. Земля не может быть круглой. Получается, что на другой стороне люди ходя вниз головами. Разве такое может быть?

Анри пожал плечами.

— Откуда мы знаем, что на другой стороне? Никто туда не добирался пока. Были, наверно, храбрецы, но сгинули. Может, там людей и вовсе нет. Одна бесплодная сушь. Но то, что земля круглая, говорят многие мудрецы. Очень давно жил астроном по имени Клавдий Птолемей. И написал он великий труд из тринадцати книг, «Альмагест», что значит «Великое построение». Там рассказывается о звёздах, луне, солнце и земле. Птолемей — признанный мудрец, великого ума человек. Он говорил, что земля — это шар, заключённый в ещё больший шар небесного свода.

Мигель удивился.

— Сеньор Анри, вы прочитали эти тринадцать книг?

— Нет, малыш. Только учёные мужи могут осилить труды Птолемея. Мне о Птолемее поведал придворный книжник барона Мирепуа. Однажды он застал меня, когда я смотрел на ночное небо. Помнишь, я рассказывал, что мы с отцом гостили в замке барона? Я тогда был мальчиком, таким, как ты сейчас. Любил подниматься на самую высокую башню, смотреть на звёзды…

— И любоваться на закате пиком Святого Варфоломея. Я помню ваш рассказ. У меня тогда даже сердце замерло. А потом вы читали стихи.

Анри улыбнулся.

— Чужие стихи. А хочешь, свои прочту? Я тогда тоже баловался сочинительством. Вот послушай.

Мигель вдохновенно повторил четверостишие и спросил:

— Вы научите меня сочинять стихи?

— Конечно, малыш.

Он улыбнулся и некоторое время что-то обдумывал про себя, а потом сказал:

— Да откуда ему знать, этому Птолемею, что земля похожа на шар? Он что, обошёл её по кругу?

— Астрономы — великие учёные, Мигель. Они смотрят на небо, видят звёзды, солнце, луну и вычитывают тайны в небесных письменах, они точно знают, когда день будет равен ночи, когда лучше выбрать время для посева или сбора урожая. Они даже могут предсказать будущее каждого из нас.

— И там, в небесных знаках, они вычитали, что земля круглая?

— Я как-нибудь отведу тебя к морю. Ты увидишь, как отчаливает от берега корабль. Он плывёт по воде, уменьшаясь в размерах, а потом, когда исчезает за горизонтом, его мачты ещё некоторое время видны. Кажется, что корабль перевалил через какую-то таинственную гору. Но такого не может быть. Какие горы? Кругом вода. И что выходит? Что эта гора — вовсе и не гора, а кривизна земли.

Мигель пожал плечами.

— Сеньор Анри, вы говорите такие мудрёные вещи…

— Ничего, малыш, когда-нибудь ты станешь взрослым и прочтёшь много книг. А в книгах собрана вся мудрость человеческая.

— Я хочу путешествовать.

— Одними помыслами ничего не достигнешь, друг мой. Как же ты будешь путешествовать, не имея знаний? И чужие языки надо понимать, и уметь ориентироваться по звёздам.

Мигель, казалось, сник. Анри бросил на него пристальный взгляд.

— Я так мыслю. Перво-наперво грамоте тебя надо обучить. Вот вернёмся, и я займусь этим. Надо отдать тебя на обучение мудрым людям. Есть один такой в Монсегюре, с ним и буду держать разговор насчёт тебя. Согласен?

— Согласен, сеньор. Почту за счастье. Вы так добры…

— Не стоит благодарить меня, малыш. Я это делаю от чистого сердца. Глядишь, годков так через десять станешь учёным мужем, стяжаешь себе почёт и мирскую славу. Гордиться тобой буду.

Отряд всадников приближался к Ларагуэ. Небо померкло, и только пурпурная полоска ещё горела на закатной стороне. Впереди показался лес, за ним возвышался молчаливый замок с прямоугольными башнями.

У опушки леса отряд встретили всадники сеньора Альфаро во главе с рыцарем Видалем.

— Мне нужно двенадцать храбрецов, — сказал он.

Приехавшие воины все как один выступили вперёд. Видаль сам отобрал рыцарей. Среди них был и Анри.

— Отдохните немного с дороги. А в полночь двинемся к замку.

У Мигеля в глазах стояли слёзы. Анри не брал его с собой.

— Это опасно, — сказал он. — Подождёшь меня здесь, в лагере. Не расстраивайся, ты ведь будешь не один. Многие остаются.

Ровно в полночь отряд всадников покинул своё убежище и направился к Авиньонскому замку.

Авиньонет был настоящей неприступной крепостью, как, впрочем, почти все замки Лангедока. Тяжёлые ворота с подвесным мостом надёжно защищали его от вторжения. Башенный сторож был всегда начеку. Чуть что — и громкий звук рога оповещал жителей замка об опасности.

Однако в эту ночь, на Вознесение, всё было иначе. Подвесной мост опущен, ворота открыты, башенный сторож будто исчез. Беспрепятственно въехав во двор замка, рыцари увидели вооружённых горожан, у которых, видимо, были те же намерения, что и у них. Спешившись, воины поспешили к замковой башне, главному зданию крепости.

Именно в замковую башню гостеприимный хозяин, сеньор Альфаро, поселил высоких гостей: инквизиторов Арнальди и Стефана, архидьякона Лезата из Тулузы, молодого инквизитора доминиканца Раймонда Писателя. При каждом из них был послушник. Также удостоились чести проживать в замковой башне нотариус и два прислужника тулузского трибунала. Всего одиннадцать гостей и несколько крестоносцев для охраны.

Накануне вечером в замок пришёл странный человек в одежде монаха — похоже, паломник. Он искал встречи с Арнальди, был очень настойчив и наотрез отказался от приглашения Альфаро отдохнуть с дороги и поужинать в одной из комнат. Альфаро сразу понял, что этот человек, так упорно не желавший быть его гостем, и есть тот самый таинственный незнакомец, о котором говорил Пьер Роже Мирепуа. Не сумев уговорить монаха следовать за ним, он хотел силой затолкать его в одну из тёмных келий (что не составило бы труда: посланец выглядел достаточно хлипким), но, как на грех, в это время появился Арнальди со своей свитой и увлёк странного незнакомца за собой.

В этот вечер инквизиторы и сопровождавшие их лица собрались в большом зале, чтобы обсудить порядок введения в городе трибунала. Открытие суда инквизиции они хотели приурочить к празднику Вознесения. К обсуждению присоединился и местный приор. Таинственный незнакомец тоже был здесь, но участия в разговоре не принимал, сидел в дальнем углу. Через полуприкрытые веки он с интересом наблюдал за происходящим. Со стороны же казалось, что он дремлет.

Дебаты затянулись до позднего вечера, поэтому заночевать решили в одной большой комнате, чтобы назавтра с утра завершить наконец это нелёгкое дело. Двенадцать членов инквизиторского совета и монах-незнакомец расположились на лавках вдоль стен. Всего тринадцать. Несчастливое число, дьявольское. Но никто из них не думал тогда об этом.

Где-то около полуночи доминиканец Раймонд Писатель проснулся от того, что услышал доносившееся с улицы ржание лошадей и людские голоса. Выглянув в окно, он пришёл в волнение: суета во дворе выглядела подозрительно. Позвать охранников-крестоносцев, ночующих в соседней комнате, уже не было времени. Разбудив остальных, он предложил забаррикадироваться.

Но было поздно. По коридору бежали люди с мечами и топорами, жаждущие мести. Впереди был сам сеньор Альфаро. Взломав дверь, разъярённая толпа ввалилась в комнату. Арнальди, не успев вымолвить ни слова, получил удар по голове от самого Альфаро. Находившийся в первых рядах нападавших Анри с разочарованием посмотрел на мёртвого инквизитора: он надеялся сам прикончить его. Других заседателей ждала не менее суровая участь. Они падали под ударами топоров и мечей, не имея возможности защищаться.

Зрелище напоминало бесовской танец в освещённой факелами комнате. Тени метались по каменным стенам, свет сверкал на острых лезвиях мечей, повсюду мелькали искажённые ужасом лица. Стоны и вопли разносились по всему замку. Никто не испытывал ни сочувствия, ни жалости к безоружным, их убивали жестоко и хладнокровно. Последние жертвы, забившись в угол, запели молитву «Те Deum laudamus». В какой-то момент им вдруг показалось, что где-то рядом помощь. Они запели громче. За дверью ясно слышался звон мечей. Это охранники-крестоносцы пытались пробиться к инквизиторам. Но вскоре всё затихло. Надежды не осталось.

Альфаро лично пересчитал убитых. Их было двенадцать, не считая пятерых крестоносцев, лежащих за дверью.

— А где тринадцатый?! — выкрикнул он. — Где этот чёртов монах?

Рыцарь Видаль пожал плечами и ещё раз пересчитал мертвецов. Ровно двенадцать. Со злости Альфаро стал распихивать трупы ногами, затем подошёл к мёртвому Арнальди и отрезал ему язык. Наблюдавший за ним Анри в последний момент отвернулся. Его враг, Арнальди, был мёртв, но радость победы отчего-то не приходила.

Альфаро отдал приказ обыскать замок и найти сбежавшего монаха. Затем повернулся к своим товарищам.

— Мы уничтожили дьявольское племя! — громко выкрикнул он. — Теперь вы все будете счастливы!

Воины Роже Мирепуа возвращались на место стоянки в приподнятом настроении. Они свершили праведную месть, и теперь, когда не стало Арнальди и Стефана, их уверенность в счастливом будущем возродилась с новой силой. Видя радостные лица собратьев, Анри, казалось, успокоился. Что за хандра вдруг на него нашла? Он желал смерти Арнальди, быть может, сильнее других. Он не раз представлял, как его острый меч вонзается в тело ненавистного инквизитора, этого демона в сутане, осквернившего тело его отца, погубившего его жизнь, отобравшего всё и сделавшего из него скитальца без имени, без семьи. Арнальди мёртв.

Теперь он не сможет мучить людей, пытать их, жечь на кострах. Так радуйся! Радуйся справедливой мести! К чему напрасные терзания?

С этими мыслями он въехал в лагерь. Спешился, стал искать Мигеля. Однако мальчишки нигде не было. Анри обошёл лагерь несколько раз. Никакого результата. Нехорошие предчувствия холодком пробежались по спине. Ничего не оставалось, как подходить к каждому воину и спрашивать о Мигеле. Наконец нашёлся один, который что-то видел.

— Он выехал из лагеря следом за вами. Правда, времени прошло уже достаточно много. Я окликнул его. Сказал, что не велено до прибытия отряда никому выезжать. Он ответил, что сеньор Анри, то есть вы, забыли одну вещь, а без неё никак нельзя.

Недолго думая, Анри вскочил на коня и поскакал обратно в Авиньонский замок.

Во дворе замка стояла суматоха. Альфаро грозным голосом отдавал распоряжения слугам. Анри увидел, как из окна той самой комнаты, где произошло убийство инквизиторов, выбрасывали трупы. Прямо посреди двора стояла огромная бочка с вином. Люди подходили к ней, и виночерпий наливал каждому в большую глиняную кружку. Все веселились, радовались смерти ненавистных инквизиторов. Один только приор, может быть, вызывал сочувствие.

Анри бегал по двору в поисках Мигеля, отчаянно распихивая локтями захмелевших воинов и крестьян, заглядывал в кузницу, в амбар, в конюшню. Наконец, устав от бесплодных поисков, он сел на землю, облокотился о холодную стену замку, и уставился в одну точку. Одна женщина, наблюдавшая за ним, подошла и спросила:

— Сеньор, вы потеряли что-то?

Не обращая внимания на вопрос, Анри поднял руки к Небу:

— Господи Всемогущий, помоги мне! Сделай так, чтобы с ним ничего не случилось!

— Вы ищете кого-то, — догадалась женщина.

— Мальчика, лет двенадцати. Его зовут Мигель, — устало проговорил Анри.

— Подождите меня здесь. Я попробую разузнать.

Через некоторое время женщина вернулась и повела Анри на дальний двор. Там, в домике для слуг, он и нашёл Мигеля. Пожилая прачка сидела возле кровати и гладила по руке мальчика.

Анри бросился к нему, выкрикнув срывающимся голосом:

— Что с тобой, парень?

Прачка протянула нож и сказала:

— Вот это ему всадили в грудь. Он не выживет. Я уже послала за священником.

— Кто это сделал? — одними губами спросил Анри.

Прачка пожала плечами.

— Я нашла мальчика во дворе.

Анри опустился на колени и схватил руку Мигеля.

— Ты меня слышишь, малыш?

Больше он не мог произнести ни слова. В горле стоял ком, сердце сжалось так, что трудно стало дышать, а на глаза навернулись слёзы.

— Как же так? — еле выдохнул он.

И тут Мигель открыл глаза. Вымученная улыбка скользнула по его лицу. Слабым голосом он прошептал:

— Простите меня, сеньор Анри. Я просто хотел быть рядом.

— Кто это сделал?

— Я не знаю, кто он… Стоял и ждал вас. Вдруг увидел, как из боковой двери башни выбежал человек, монах в чёрной сутане… — Мигель прервался, ему было трудно дышать. Однако собрал последние силы и продолжил: — Монах торопился, всё время оглядывался. Я последовал за ним… Хотел проследить. Мне он показался подозрительным.

Анри сразу вспомнил о тринадцатом, которого так искал Альфаро, и договорил за мальчика:

— Он заметил слежку и нанёс удар ножом.

— Да. Всё случилось так быстро…

Анри схватился за меч.

— Клянусь небом, я найду и убью его! — выкрикнул он.

Поднявшись с колен, он подошёл к прачке и, сорвав с пояса кошелёк с деньгами, сунул ей в руки.

— Беги! Найди лучшего лекаря и приведи сюда. Мигель должен жить! Ты слышишь!

Прачка жалостливо взглянула на мальчика.

— Ему не помочь.

— Я сказал, беги! — яростно выкрикнул Анри.

Женщина бросилась за дверь.

Мигель был очень плох. На лице испарина, взгляд блуждал. Анри слышал его тяжёлое дыхание.

— Держись, малыш. — Он наклонился к самому лицу мальчика. — Господь не оставит тебя. Он поможет, даст силы.

— Я не хочу умирать, — еле слышно проговорил Мигель.

— Ты и не умрёшь. Мы ещё вместе будем путешествовать по дальним странам. Будем ходить с караванами, увидим далёкую и сказочную Индию. Ты знаешь, там, говорят, обитают неведомые животные, и люди не такие, как мы. Мы с тобой дойдём до края света…

Мигель во все глаза смотрел на Анри, в расширенных зрачках всколыхнулись огоньки надежды.

— Вместе дойдём до края света, — прошептал он и слабо улыбнулся. — Но, сеньор Анри, вы же сказали, что края света нет, что земля круглая.

— Вот мы и посмотрим, прав ли Птолемей, — ободряюще произнёс Анри.

— Мы увидим дальние земли. И я обязательно сочиню прекрасные стихи, такие, как когда-то сочинили вы. — Мигель сделал над собой усилие и произнёс:

Он замолчал.

— Ну что, забыл? — улыбнулся Анри и продолжил:

Но Мигель уже не слышал его.

Что было дальше, Анри мог вспомнить потом с трудом. Он тряс Мигеля за плечи, пытаясь вернуть его к жизни, всё ещё не веря, что душа оставила мальчика. Затем прибежал лекарь, за ним — священник… Анри, грозя лекарю мечом, кричал, чтобы тот во что бы то ни стало спас Мигеля. Но лекарь только разводил руками. Какие-то люди пытались успокоить рыцаря, но всё было бесполезно. В конце концов Анри выбежал на улицу, вскочил на коня и помчался за пределы замка разыскивать ненавистного убийцу.

Только когда дрогнули рассветные тени, и заря заиграла своими лучами на голых скалах, он наконец остановил лошадь и понял, что сил двигаться больше нет. Он сполз с седла и рухнул прямо на землю. Сколько пролежал так, он не помнил. Время для него будто остановилось…

Анри привёз тело Мигеля в Монсегюр, где и состоялись похороны. Над могилой он поклялся, что найдёт убийцу и отомстит.

Прошло несколько дней, но Анри становился всё мрачнее и мрачнее. Боль не утихала ни на минуту. Молодой рыцарь был сам не свой: не мог есть, не мог спать, не хотел ни с кем разговаривать. Избегал всех, даже Пьера, который всеми силами старался поддержать друга. Как обречённый на вселенское одиночество, Анри уединялся в саду и подолгу сидел на скамье, погружённый в свои мысли. Предательская память мучила его, оживляя прошлое невообразимо ярко, выуживая из потаённых уголков сознания всё, что было связано с Мигелем. Эти медового цвета глаза, светящиеся безграничной любовью к жизни — от них не было спасения. Испытание прошлым приносило нестерпимую боль и уныние. Иногда Анри срывался со своего места и ходил по дорожкам сада, что-то бормоча себе под нос. Чувство вины разъедало душу…

В саду тоскливо пела иволга. Она прилетала сюда ежедневно, кружась над разорённым гнездом. Анри как-то сразу проникся к ней симпатией. Ему казалось, что только эта потерянная птица понимает его. Кроме её печальных песен, он больше ничего не хотел слушать. Две одинокие души нашли друг друга. Они оба были из разных миров, но оба чувствовали одно и тоже.

Время шло, но душевные раны не затягивались. Анри всё больше и больше уходил в себя. Пьер, который не мог больше смотреть на терзания друга, решил во что бы то ни стало вывести его на разговор, вернуть из мира прошлого в мир настоящий. Но как найти нужные слова, простые и убедительные? Как подобрать ключ к двери, которая не хочет открываться? В памяти Пьера всплыли слова его отца: «Трагедия для сильного духом — почувствовать физическую немощь, но не меньше переживает и сильный телом, чувствуя, как падает духом».

Пьер нашёл друга в саду. Тот, как всегда, сидел на излюбленной скамье и слушал пение иволги.

— Послушай, Анри, — начал Пьер, — ты думаешь, что своими терзаниями сможешь изменить прошлое? Время и место смерти каждого человека предопределены. Никто не может избежать предначертанной судьбы.

Анри молчал. Он даже не взглянул на друга.

— Грех так предаваться скорби. Ты не даёшь душе Мигеля уйти на Небо, держишь её около себя.

Анри бросил на друга тоскливый взгляд, но ничего не ответил. Отвернувшись, он снова погрузился в свои мысли.

Пьера просто убивало это молчание. Выдержав паузу, он сделал новую попытку:

— Я знаю, ты во всём винишь себя. Но это не так…

При этих словах Анри вдруг сорвался:

— Да! Я виню себя! Стоит мне вспомнить, как его тело лежало бездыханным… Сердце вырывается из груди… Только сейчас я понимаю, кем был для меня Мигель. Настоящим другом. Больше, чем другом. Он искренне любил меня… Господи, за какие грехи Ты наказал меня так жестоко? — Он вдруг перешёл на шёпот. — Или, может быть, нами уже правит не Бог, а дьявол? Уже пришёл Антихрист? Он и погубил невинное дитя руками его приспешников? — В его глазах блеснул странный огонёк. — Что сказано у Иоанна? «.. Даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу…»

— Послушай, Анри, оставим божьи дела Господу. И потом, ты никогда не задумывался над тем, что предсказываемое царствие Сына Тьмы есть часть Божественного плана, который как раз и заключается в том, чтобы отделить «агнцев от козлищ»? Живи по слову Господа и не думай о Сатане. Иначе он проникнет к тебе в душу.

— Моя душа теперь закрыта для всех. Никто не проникнет в неё. Даже Сатана. Потому что там царствует скорбь и ему просто не хватит места. Я не прощу себе никогда смерти Мигеля.

— Это напрасные терзания, — жёстко произнёс Пьер. — Мигеля уже не вернёшь. Ты не должен впадать в отчаяние. Ты должен быть сильным…

— Мигель, этот мальчик, совсем ещё ребёнок, спас меня от смерти, когда мы убегали от инквизиторов, помнишь?

— Конечно, помню, — кивнул Пьер.

— Мигель заботился обо мне. Помнишь, как он искал травы, чтобы излечить мою раненую руку? А как он преданно служил мне! Мы знали друг друга всего полгода, но мне теперь кажется, что всю жизнь. И в Авиньонский замок он поскакал, чтобы быть рядом… Зачем я взял его с собой, зачем согласился на его уговоры? Да, я виноват! Виноват в том, что рисковал его жизнью… Нет, ты не понимаешь!

Он махнул рукой и замолчал.

— Ты не можешь винить себя за чужое преступление! — уже громко выкрикнул Пьер. — Ты, наверно, забыл свою клятву на могиле Мигеля?!

Анри с минуту молчал, а затем взглянул на Пьера, и в его потухших глазах вдруг промелькнул огонёк жизни.

— Да, ты перестал жить надеждами! — Пьер уже не мог остановиться, он кричал почти во весь голос. — Живёшь лишь воспоминаниями, боишься настоящего, сегодняшнего дня! Выходит, ты трус! Запомни, твой страх — это источник храбрости для твоих врагов. Ты поклялся отомстить за смерть друга. А что на деле?! Где прежний Анри?! Его нет!

Пьер развернулся, чтобы уйти, но Анри остановил его:

— Подожди, — тихо сказал он. — Сядь рядом.

Он долго молчал, затем произнёс:

— Ты прав. Я не знаю, что со мной. Хочу быть сильным, но не могу. Говорю, что в душе нет места дьяволу. Но, видно, лукавлю. Чувствую, будто демон держит меня в своей власти и заставляет всё сильнее и сильнее терзаться. Он почти сломил меня… Да, ты прав! Ты во всём прав! Я должен быть сильным! И знаю, что должен делать.

— Что? — не понял Пьер.

Анри облегчённо вздохнул, будто сбросил с себя непосильную душевную тяжесть, и сказал:

— Я буду учиться слушать Ангела.

— Слушать Ангела? — Пьер растерялся.

— Да. Я знаю, он всегда рядом со мной…

Пьер тревожно взглянул на друга.

— Я не понимаю тебя.

— Поймёшь потом.

Анри решительно встал и прошёлся по дорожке сада, обдумывая что-то, а потом уселся снова на скамью и сказал уже не таким бесцветным и печальным голосом:

— Я кое-что покажу тебе.

Он вытащил из-за пазухи кинжал и протянул Пьеру.

— Этим ножом был убит Мигель.

Пьер взял оружие в руки и стал рассматривать. Красивый кинжал. Изогнут по-восточному, с витиеватой ручкой, украшенной золотым дискообразным набалдашником. На одной стороне диска был выбит знак: крест с раздвоенными концами. А на другой — буква «М».

— Это крест тамплиеров, — пояснил Анри. — А буква «М», вероятно, означает имя владельца. Жаль, что нет ножен. По ним я мог бы больше узнать о хозяине кинжала.

— Обрати внимание: нож изогнут по-восточному. Что из этого следует? Его владелец был на Востоке. Скорее всего, в Святой земле.

— Он мог получить этот кинжал в подарок, мог украсть его. Меня смущает один факт. Мигель говорил, что преследовал монаха в чёрной сутане. А на кинжале знак тамплиера.

— Тамплиеры носят белые плащи с красным крестом на груди, — задумчиво произнёс Пьер. — Конечно, он мог переодеться, чтобы не быть узнанным. Всё это очень странно. Что делал тамплиер в Авиньонском замке?

Анри рассказал, как Альфаро искал тринадцатого. Видимо, это и был тот сбежавший монах.

Ещё долго друзья гадали, кто мог скрываться под личиной монаха, но так ни к чему и не пришли. Эта история казалась странной и запутанной. И всё же они чувствовали, что тамплиеры имели к этому делу прямое отношение.

— Я слышал, что тамплиеры обосновались в графстве Разе. В двух днях пути от Монсегюра, — сказал Пьер. — И я также слышал от Бертрана Мартена, что некоторые из них имеют дружбу с катарами. Если показать кому-то из них кинжал, может, они укажут на его владельца? Только как это сделать?

— Я поговорю с Роже Мирепуа, — ответил Анри. — Возможно, у него есть друзья среди тамплиеров.

Пьер похлопал его по плечу.

— Теперь я узнаю своего друга. А я в свою очередь попытаюсь что-нибудь выведать у Бертрана Мартена.

Убийство приора и одиннадцати инквизиторов в Авиньонском замке привело в ужас католическое духовенство. В доминиканском монастыре был объявлен траур. Многие доминиканцы и минориты требовали отмщения, но в сложившейся ситуации это было невозможно. Повсюду начиналось восстание. Раймонд VII уже вёл войну с французами. Активно действовал и союзник тулузского графа, английский король Генрих III. Объявив войну Франции, он со своими войсками стал лагерем под Тейльбургом.

Доминиканцы опасались предпринимать жёсткие действия против убийц, поэтому потребовали лишь выдачи трупов. Они получили их и похоронили в своих монастырях. Каркассонская инквизиция произнесла проклятие убийцам и предписала графу Тулузскому преследовать виновных под страхом анафемы. Епископ тулузский наложил на город интердикт. Все богослужения и обряды были запрещены. Но народ, несмотря на это, радовался. Их главные мучители умерщвлены и уже больше не потревожат их. Быть может, теперь уже скоро, очень скоро ненавистные французы оставят их землю, и Лангедок обретёт долгожданную свободу.

В Монсегюре тоже присутствовали подобные настроения. Довольны были все, кроме епископа катаров Бертрана Мартена. История с тайным агентом так и осталась нераскрытой. Барон Мирепуа пообещал приложить все усилия, чтобы выйти на след неизвестного монаха, однако это оказалось не такой простой задачей. Почти не за что было зацепиться. Что же касается убийства инквизиторов, то в целом барон Мирепуа был удовлетворён исходом дела, сожалел лишь о том, что его люди не привезли голову Арнальди, из черепа которого он собирался сделать чашу.

Тем временем волнение в Лангедоке набирало обороты. Прованс, Альби были уже освобождены от французов. Виконт Амальри ввёл в Нарбонну тулузского графа и признал его своим законным государем. Раймонд даже поселился во дворце своих предков, но, как потом оказалось, ненадолго.

Архиепископ нарбоннский был вынужден удалиться в Безьер, где произнёс отлучение тулузскому графу и его немногочисленным союзникам, назвав их клятвопреступниками против Церкви и сообщниками еретиков.

Раймонд VII ждал помощи от других своих друзей, влиятельных лангедокских феодалов, с кем заключил клятвенный союз. Победа казалась близка. Однако многие вельможи вдруг отвернулись от тулузского графа. Как ни странно, именно убийство в Авиньонском замке послужило причиной столь резкой перемены. Бароны и графы, уже не раз испытавшие на себе, что значит быть отвергнутыми церковью, опасались попасть под анафему, боялись прослыть защитниками еретиков. Да, они не прочь освободиться от французов, но ссорится в очередной раз с Церковью, которая теперь была сильна инквизиционным трибуналом, никто из них не хотел.

Выходило, что благие намерения друга и родственника Раймонда VII, сеньора Альфаро, привели его господина прямиком «в ад».

Болезненнее всего Раймонд переживал разрыв с графом Фуа. Два сильнейших дома Лангедока испокон века были дружны между собой. Что бы ни происходило в Лангедоке, они всегда помогали друг другу. И вдруг граф Фуа воспользовался первым же предложением французского правительства и не только разорвал договор с графом Тулузским, но и согласился сражаться против него.

Раймонд узнал об этой измене во время осады Пенни в Аженуа. Он поспешил обязать присягой вассалов графа де Фуа, которые находились у него на военной службе, но всё было напрасно. Тогда Раймонд воззвал к самому графу Фуа, напомнив о клятвенном союзе, заключённом ещё его предками. Но для бывшего друга этот аргументом был смешным. Гордый дух лангедокской аристократии угасал на глазах, каждый заботился лишь о своих собственных интересах.

Раймонд теперь мог рассчитывать лишь на английского короля Генриха III. Но тот оказался плохо подготовленным к войне и проиграл первое же сражение.

Графу Тулузскому пришлось покориться. Со дня на день французская армия ожидала сильное подкрепление. Силы Раймонда были ничтожны по сравнению с армией противника.

20 октября 1242 года граф Тулузский сдался на милость победителя. При этом было оговорено, что все альбигойцы и причастные к делам ереси не имеют права пользоваться амнистией.

В начале 1243 года по всему Лангедоку прокатились судебные процессы. Французский король Людовик, а ещё больше — его мать Бланка Кастильская негодовали о событиях в Авиньонском замке. Французское правительство и духовенство пришло к единому мнению, что вся вредная агитация идёт из Монсегюра. Было принято решение навсегда избавиться от этой пиренейской крепости, которая представляла большую опасность для нового государственного порядка и для истинной веры.

В один из майских дней 1243 года жители Монсегюра услышали пронзительный звук рога. Это трубил башенный сторож, стоявший в карауле.

Внизу, со стороны Лавланэ, по пыльной дороге, ведущей к горе, на которой располагался замок, тянулась длинная вереница крестоносцев. Шло порядка тридцати тысяч человек. Впереди ехали всадники, за ними шли пехотинцы. Все были облачены в кольчуги и железные шлемы.

Крестоносцы разбили лагерь у подножия горы. Взять штурмом крепость не представлялось возможным. Началась долгая осада.