Как обрадовалась Гроздена, когда ее предупредили, что на следующий день вечером Асен со своим отрядом войдет в село! Сколько времени она и дети ждали этого дня! Она знала, что партизаны, войдя в село, направятся прямо к зданию общинного управления. Именно так поступили они несколько дней назад и в Габровице, и в Голямо-Белово. Потом созовут крестьян на митинг и займутся разными другими делами. У Асена дел будет по горло — ведь он командир. Но она знала, что он наверняка забежит домой — к ней, к детям. Вот и дождались они его! Ожидание этой встречи наполняло ее таким волнением, какого она давно уже не испытывала. Но к радости примешивалась и тревога. А что, если жандармерия узнает об их приходе и встретит огнем? Асен будет среди первых, а первые погибают раньше всех… Нет, только не это!

На следующий день Гроздена встала еще до рассвета и вышла на крыльцо. Над селом возвышалась громада горы, освещенная луной. В соседних дворах еще никто не появлялся. Где-то поблизости тяжело дышала корова. Залаяла собака, но и она вскоре смолкла.

Гроздене в этот день предстояло много дел: испечь хлеб, чтобы хватило и партизанам, когда они придут; на поле в Раштеле обобрать табачные листья и вывесить сушиться; привезти с бахчи арбузы. Она разбудила детей, помогла запрячь волов и отправила ребят в поле, а сама занялась домашними делами.

Когда она кончила хлопотать, солнце уже взошло. Над полем стояло марево. Гроздена взяла сумку с хлебом, закинула на плечо мотыгу и пошла к полю в Раштеле.

— Уж не к партизанам ты ли отправилась, красавица? Что у тебя в сумке? — встретил ее вопросами у калитки Черный.

Нахмуренный, смуглый, с большим шрамом под правым глазом, он стоял в нескольких шагах от нее. На его руке висел пиджак, из-за пояса торчала рукоятка пистолета. Но не пистолет испугал Гроздену. Другое ее встревожило: чего ищет этот кровопийца здесь? Ведь Черный живет в другом конце села, и Гроздена раньше не встречала его у своего дома.

— Сам знаешь, страда… Теперь вся наша надежда на урожай. — Она выдержала его пронзительный взгляд. — А партизан разве такой сумкой накормишь?

Черный вытер пальцем уголки губ и глухо проговорил:

— Развелось это волчье отродье… Все равно всех истребим. Запомни это хорошенько!..

Гроздена пошла дальше, но долго не могла успокоиться.

…Вражда у Черного с Асеном давняя. Гроздене казалось, что они всосали ее вместе с молоком матери. Черный преследовал Асена со звериным упорством. Асен же, встречаясь с Черным, оставался спокойным; огромный и сильный, он смотрел на него словно на пустое место.

Впервые Гроздена почувствовала эту вражду много лет назад, еще до того, как вышла замуж за Асена. Когда Асен возвращался со службы в армии, она пошла встречать его на станцию. Радостные и счастливые, шли они в село. Кругом зеленели поля. Встречные ласково здоровались с ними, отпускали шуточки.

Черный догнал их у самого села. Он возвращался из Пазарджика на новой расписной бричке. Правил стоя, рубаха на нем была расстегнута. Увидев Асена, дернул вожжи и резко остановил лошадей.

— Воротился, стало быть? В армии не успели укокошить? — спросил он с ехидной усмешкой.

Гроздена замерла. Не слова ее испугали, а враждебный голос Черного, полный ненависти взгляд. Его рука сжимала кнутовище. Кони не двигались и тяжело дышали.

Асен подал Гроздене знак рукой, чтобы оставалась на месте, а сам вроде бы нехотя шагнул вперед и встал рядом с бричкой. Сзади она видела по его плечам, как тяжело он дышит, и поняла, что сейчас произойдет что-то страшное. От напряжения на скулах Асена выступили желваки. Он и Черный стояли, готовые броситься друг на друга. Черный — на бричке, Асен — на дороге.

— Э-эй! Да вы сдурели, что ли? — крикнул кто-то с поля.

Голос заставил их опомниться. Асен оглянулся. Кнут Черного просвистел над спинами лошадей, и те понеслись что было мочи к селу. Гроздена бросилась к Асену. С тех нор к ее любви прибавилось новое чувство — гордость за Асена, она радовалась, что он такой сильный и смелый. Но вместе с тем поняла, что жизнь с Асеном будет нелегкой, беспокойной.

Вскоре после их свадьбы в селе появился невысокий коренастый человек с острой бородкой и веселыми глазами. Асен привел его в комнату, подал табуретку и с большим почтением обратился к нему:

— Добро пожаловать, батюшка! Жена подаст чего-нибудь перекусить. Отдохни, а вечером пойдем в трактир…

Тогда я не поверила своим глазам. Асен больше всего ненавидел Черного и его дружков, а после них — попов. И вдруг привел в дом попа! Да еще так заботится о нем! Только непонятно, почему этот поп не в рясе, а в крестьянской одежде.

До самого вечера гость не выходил из дома. Асен куда-то ушел, а вернувшись, долго о чем-то говорил с ним, снова ушел и объявился только вечером. Не ужиная, они вдвоем с гостем отправились в трактир. Оттуда вернулись в полночь. В душу Гроздены уже закралась смутная тревога, но еще до свадьбы Асен предупредил ее, чтобы она не вмешивалась в некоторые его дела. Он разделся и молча лег спать.

— А где остался поп? — спросила она.

Асен помолчал, потом ответил:

— Вернулся в город.

— С каких это пор ты решил водить дружбу с попами?

— Это не обычный поп. Его зовут «красным попом». Фамилия его Русинов. Он в тюрьме вместе с попадьей сидел…

В ту ночь восстановили в селе коммунистическую ячейку, разгромленную после сентябрьского восстания 1923 года.

Гроздена решила не вмешиваться в дела Асена и делала вид, что занята лишь своими домашними заботами. Но с того момента, сама не понимая, как это произошло, она почувствовала, что на нее возложена какая-то новая, непонятная ей ответственность.

Черный — будь он проклят! — еще больше озверел. Вместе со старостой и его приспешниками он следил за каждым шагом Асена и его товарищей. Ох, сколько тревог свалилось на нее!..

Гроздена никогда не забудет, как пытались их убить в 1935 году. Все началось из-за общинного леса. Тогда селяне поднялись против старосты и местных богачей, распоряжавшихся лесом как своей собственностью: рубили его когда и сколько хотели.

Однажды они с Асеном работали в поле в Раштеле. К обеду стало душно, как в печи. Но только они перекусили и взялись снова за работу, над полем разразилась буря. Пока добежали и укрылись под старым вязом на софийской дороге, полил дождь. Ветер сгибал ветви чуть ли не до земли. Молния прорезала небо и ударила в землю где-то совсем рядом. Загорелась копна, и даже проливной дождь не смог погасить огня.

Когда утихло, люди снова разошлись по полям. Тогда к Асену подошли его товарищи, и они решили потребовать от старосты прекратить грабеж общинного леса.

Вечером они собрались на площади. Из здания общинного управления вышли староста с сыном, Черный, полевые сторожа и еще несколько их пособников. У кого на плече дубина, у кого толстая палка, у сына старосты — кол.

— До каких пор будете грабить крестьянское добро? — спросил Асен. Он стоял впереди всех — коренастый, широкоплечий, словно высеченный из камня.

Староста только раскрыл было рот, но ему не дали говорить. Все разом зашумели:

— Разбойники! Мы не потерпим этого больше! Хватит! Довольно!

Сын старосты замахнулся на стоявшего рядом Сестримского, одного из самых бедных в селе крестьян, едва сводившего концы с концами. Это явилось поводом к свалке. Но Асен оставался спокойным, не принимая участия в драке.

— Староста, Асена нужно прикончить! — Черный с несколькими полицейскими бросились к Асену.

За ними двинулся и сын старосты, размахивая над головой колом. Асен не отступил. Не сводя глаз с Черного, он наклонился, взял камень и выпрямился во весь рост. Черный остановился, сын старосты замахнулся колом, но Асен опередил его, ударил камнем и повалил на землю. Черный и остальные растерялись.

После этого Асена арестовали. Его долго таскали по тюрьмам и судам, а в это время Черный и его банда из засады убили Сестримского. Им это сошло с рук, Асена же власти осудили на три года тюремного заключения…

Перед самым началом войны проводили выборы. Из Пазарджика явилась полиция. Черный послал полицейских арестовать Асена, чтобы некому было агитировать за «красного кандидата». Приходили за ним несколько раз, но в эти дни он не появлялся дома — крестьяне укрывали его. В день выборов его видели где-то на окраине села, и полицейские бросились туда, чтобы арестовать его.

Было воскресенье. Гроздена и ее мать затеяли печь пироги. Вдруг раздались крики. Посмотрев в окно, они увидели: к дому бежит Асен, а за ним — полицейские. Асен перескочил через плетень, вбежал в сени, схватил топор и встал у двери. Гроздена с мотыгой, а мать с кочергой встали рядом с ним. Полицейские ворвались во двор, направили на них винтовки. Дети закричали, из соседних дворов сбежались люди.

— Чего вам здесь надо? — набросилась на полицейских мать Гроздены. — Что он вам сделал?

— Мутит народ… Всей деревней верховодит! — начал старший.

— Вы о народе забеспокоились или о старосте Полозове? — прервала его старуха.

У плетня собралась толпа. Прибежали товарищи Асена. Это напугало полицейских. Старший дал знак своим уходить.

Настало время выборов. Когда Асен вошел в темную кабину для голосования, староста нагрянул туда же с несколькими полицейскими, и те связали его. И снова Асена таскали по тюрьмам, но опять в конце концов выпустили.

Самое страшное началось, когда гитлеровцы напали на Советский Союз. Асен ночами не возвращался домой. Вместе с братом Спасом и другими товарищами они подолгу задерживались в лесу. Куда они ходили, что делали?..

Осенью их арестовали и увезли в Пазарджик. Оттуда отправили в Пловдив — в областное управление полиции. Вместе с арестованными поехали Черный и сын старосты. Вернувшись в село, они водили полицейских по домам коммунистов, а затем снова уехали в Пловдив.

Что делали с арестованными в Пловдиве, сильно ли их мучили?.. Арестованные вернулись оттуда полуживыми. Асен перешагнул порог и сразу свалился на кровать.

— Согрей воды помыться, — сказал он. — И не пускай детей.

Его лицо потемнело. Под глазами залегли черные тени. Под самым глазом виднелся огромный синяк. Но Асен ни на что не жаловался и лишь стискивал зубы, чтобы не стонать.

— Живого места не оставили, изверги! — ахнула Гроздена и бросилась греть воду.

Через несколько дней он поправился. И снова тайные встречи с товарищами, ночные вылазки в лес… Но теперь он без пистолета не ступал и шагу. Да еще заметила Гроздена, что взгляд его стал подолгу задерживаться на детях, как будто раньше он их не видел. Однажды Гроздена бесшумно вошла в комнату, и муж ее не заметил. Он держал на коленях дочку Кипче, прижавшись лбом к ее лбу. Девочка, не привыкшая к отцовской ласке, пыталась освободиться. Как только Асен почувствовал, что Гроздена на него смотрит, оставил Кипче, тяжело перешагнул через порог и вышел во двор.

Когда около их села появились первые партизаны, люди начали собирать продовольствие, оружие и разные вещи. Гроздена пекла для них хлеб, стирала белье, покупала сигареты, спички, соль. А Асен все это носил партизанам.

В начале февраля 1943 года Асен, Кольо Радков и Павел Несторов направились в лес. Они решили выкопать землянку и спрятать там продукты, одеяла и все прочее — и для партизан, если те придут, и для себя — на случай, если им придется уйти в лес от преследований полиции. Вечером Асен вернулся домой встревоженный.

— Выследили нас, мерзавцы… Я и Павел копали, а Кольо оставался наверху. Не заметили, как подкрался внук старосты. Увидели его, когда тот пустился бежать назад. Мы уже ничего не могли поделать…

Асен наспех взял немного хлеба, одеяло и ушел. Предупредил жену, что Кольо Радков решил скрыться, а он постарается меньше бывать дома, пока не выяснится, что к чему…

В ту ночь арестовали Несторова и увезли в Пазарджик, а позже в Пловдив. Двадцать пять дней продержали его в полиции, но он так и не признался, что копал вместе с Кольо Радковым землянку в лесу, и полиции пришлось выпустить его. Асен послал верных людей к Несторову и выяснил, что внук старосты видел только одного Кольо Радкова, а Павла арестовали лишь по подозрению. Асен вернулся домой.

Наступила весна 1943 года. Стояли погожие дни. Весенний воздух кружил голову. Со стороны Милевой скалы волнами наплывали белые облака. Вдали, над Средна-Горой, небо было чистое. И вечера стояли мягкие, полные запахов трав. Крестьяне после работы собирались на площади, чтобы послушать у репродуктора новости с восточного фронта. И как ни старалась пропаганда скрыть факты, все понимали, что под Сталинградом Гитлеру перебили хребет. И теперь уже ни за что не остановить наступление деда Ивана…

В один из апрельских дней Асен вернулся с работы раньше обычного. Он должен был встретиться с партизанами. Уже несколько дней они находились недалеко от села. Гроздена испекла для них хлеб, сварила фасолевый суп, приготовила сала и другой еды.

Асен ушел в трактир посмотреть, что делается в селе, и заодно купить сигарет. Не успел хозяин подать ему сигарет, как в трактир вошли полицейские из Пазарджика во главе с усатым старшиной с широкой фельдфебельской саблей и при шпорах: видимо, в молодости он служил в кавалерии. Позади него Асен заметил сельского сторожа. Шум в трактире сразу же стих. Люди, а их собралось много, насторожились. Асен оставил сигареты на прилавке и направился к запасному выходу. Стараясь выглядеть спокойным, он шел медленно, чуть вразвалку, своей обычной походкой, как будто приход полицейских его не касался. Ухватился за ручку двери, но дверь сама открылась, и перед ним оказались двое полицейских.

— Ты-то нам и нужен! — проговорил один из них — он был из местных.

— Раз вам удалось так ловко меня накрыть, значит, хорошо знаете свое дело, — попытался пошутить Асен. — Я в ваших руках…

Вокруг зашумели люди, кто-то закричал. Старшина встал между столиками, осмотрел собравшихся и прикрикнул:

— Тихо! Всем оставаться на местах! Никому отсюда не выходить, пока мы не закончим!

Он потребовал, чтобы Асен повел их в дома коммунистов, но тот отказался.

— Я вас поведу! — отозвался местный полицейский. — Я их всех знаю…

Двое полицейских повели Асена к зданию общинного управления. Остальные пошли за другими коммунистами.

Уже наступали сумерки. Повозки возвращались с поля, во дворах около скотины хлопотали хозяйки. Где-то на станции пыхтел паровоз…

Полицейские не обыскивали Асена и не знали, что у него под пиджаком спрятан пистолет. С винтовками через плечо они шли с обеих сторон от него, не ожидая никакого сопротивления. Они не догадывались, что задумал арестованный. А Асен выжидал удобного момента, чтобы расправиться с конвоирами.

Здание общинного управления находилось недалеко. Асен понимал, что, если его запрут там, он пропал. Надо действовать. Один из полицейских шагнул вперед, чтобы открыть дверь управления. Асен выхватил пистолет, ударил полицейского рукояткой по голове, и тот свалился на ступеньки. Пока второй успел понять, что произошло, Асен выстрелил в него. Тот пронзительно закричал — пуля попала ему в плечо.

Асен бросился бежать. Из помещения управления выскочил староста. Поднялся и оглушенный ударом по голове полицейский. Засвистели пули. Асен выстрелил всего два раза — берег патроны. Вдруг что-то обожгло ему ногу. Он понял, что его ранили. «Видно, здесь и придется помирать», — подумал он, спрятавшись за каменную ограду. За ним спешила погоня. Асен подпустил преследователей ближе и открыл огонь. Те растерялись и отступили. Тогда Асен оторвал край рубашки, наскоро перевязал простреленную ногу и поспешил в лес.

С той поры Гроздена не помнила ни одной спокойной ночи. Ее мучили не только тревога за Асена и заботы о четверых детях — Черный и староста не оставляли ее в покое. Сколько раз ее вызывали в общинное управление; сколько раз обманывали, говоря, что Асен убит; сколько раз водили в Пазарджик на допрос…

Никогда она не забудет первую пасху после того, как Асен ушел к партизанам. В полночь залаяли собаки. Она вскочила с постели и вышла в сени посмотреть, что происходит. Вокруг сплошной мрак. Во дворе и возле плетня ничего не заметила, но все же не могла успокоиться. Собаки в соседних дворах заливались лаем. Ударили церковные колокола, возвещая воскресение Христово. Из церковного двора доносились голоса. Замелькали колыхавшиеся на ветру огоньки свечей — шел крестный ход вокруг церкви… Гроздена легла в постель, но не могла уснуть.

Около трех часов во двор нагрянули полицейские. Она сразу же услышала их шаги. Застучали в дверь. В окно она видела штыки на винтовках.

— Открой!.. Да поживее!.. — послышался голос Черного.

Полицейские ворвались в дом и начали рыться всюду. Дети смотрели на них, ничего не понимая. Кипче вскочила с постели и прижалась к матери, всхлипнула два-три раза, но от страха не посмела даже заплакать…

Еще до рассвета их заставили собраться и увезли в Пазарджик; бросили в тюрьму вместе с семьями других партизан из Лесичево, Сараньово, Величково… Старшая дочь Гроздены заболела брюшным тифом. На третий день детей отпустили, а Гроздену отправили в Трынскую околию.

Вернулась она только в октябре. Склоны гор окрасились в осенние цвета. В пожелтевших лесах пламенели алые кроны диких груш… На станции Гроздену никто не встречал. Она думала о родном селе, смотрела на пестрый осенний лес и вспоминала мать, умевшую такие вот краски переносить на ткани, которые ткала для ее приданого. Глаза ее наполнились слезами: больно стало, когда подумала об ушедшей молодости, о детях, об Асене. Она не знала, где Асен, а детям не сказали, что их мать возвращается. Несколько дней назад в Трыне она узнала, что в горах около их села партизаны вели тяжелые бои с войсками. Были и раненые. Не ранен ли Асен?

…С той поры прошло много времени. Летом 1944 года Асена избрали командиром нового партизанского отряда имени Ангела Кынчева. Гроздена услышала об этом и не знала, радоваться ей или плакать. И вот сегодня Асен должен войти с отрядом в родное село. Тяжелые дни ссылки забыты. Гроздена снова увидит мужа! Она поднялась с постели еще затемно и послала детей в поле, чтобы убрать дом к приходу гостей.

И вот тебе на — Черный! Куда он собрался? Почему спросил, куда она идет? Уж не проведал ли о чем-нибудь, не готовит ли какую новую подлость?..

Дети собрали табак и спали под старым орехом. Она оставила рядом с ними узелок с хлебом, чтобы поели, когда проснутся, а сама пошла окапывать кукурузу. Где-то в поле разносилась песня жнецов и слышалась то громче, то тише. И почему-то от этой песни защемило сердце…

В полдень за селом раздался выстрел. Эхо от выстрела болью отозвалось в душе Гроздены. Она отбросила мотыгу. Господи! Когда же этому придет конец?..

С поля она возвратилась рано. Солнце еще стояло высоко над Милевой скалой. Село задыхалось от пыли и духоты. Несколько кур неподвижно лежали в тени под навесом.

Телега остановилась во дворе перед сенями. Борис и Кипче побежали в дом, а Йорданка и Иван помогли матери распрячь волов, снять корзины с табачными листьями и арбузы. Ай да дети — и послушные, и трудолюбивые! С тех пор как отец ушел в партизаны, они стали помощниками матери во всем. Но вместо того чтобы радоваться, Гроздена с болью в сердце спрашивала себя: а что их ждет?

Из корзины с табаком, которую Йорданка несла на плече, выпала конская подкова и ударила по босой ноге. Она ахнула и присела. От боли глаза наполнились слезами.

— Откуда взялась эта подкова? — спросила она Кипче.

— Я ее в поле нашла, около дороги… Хотела повесить над окном. На счастье… — стала торопливо объяснять сестренка.

— Вот еще глупости! Какое счастье может принести ржавое железо? — посмеялся над ней Иван. Он взял подкову и уже замахнулся, чтобы выбросить ее через плетень.

— Не надо! — бросилась к нему Кипче. — Отдай мне, не выбрасывай. Я загадала… чтобы папа вернулся к нам живой и невредимый.

Иван вернул ей подкову.

Гроздена стояла в стороне и кусала губы, чтобы не заплакать. Будь проклято это время, которое отрывает отцов от детей, мужей от жен…

В сумерки на другом конце села раздались выстрелы.

— Наши!..

Гроздена и старшие дети выскочили во двор. С куском хлеба и ломтем дыни в руках за ними последовала и Кипче. Но на улицах никого не было видно, село снова затихло. Гроздена и дети вернулись в дом. Свет керосиновой лампы едва освещал комнату, и она все больше погружалась в темноту. Деревья во дворе теряли свои очертания.

— Гроздена… Гроздена-а… Ты дома? — позвал ее женский голос.

Гроздена выглянула в окно. У плетня, который отделял их двор от соседнего, чернели силуэты женщины и мужчины. По голосу она узнала соседку.

— Зачем я тебе понадобилась в такое время? — спросила Гроздена.

— Выйди! Черный тебя зовет, — быстро проговорила соседка дрожащим голосом.

— Заткнись! — прохрипел мужчина, стоявший рядом.

— Господи!.. — Гроздена бросилась к детям в соседнюю комнату. В сенях она наткнулась на Ивана, схватила его за руку и потащила за собой.

Черный перескочил через плетень. Послышались его шаги на крыльце. Пока они закрывали засов изнутри, он ударил в дверь ногой. Гроздена подперла дверь спиной, рядом упирались в нее плечом Йорданка и Иван. Кипче и Борька жались тут же.

— Ну смотри у меня! Убью!.. — выругался Черный.

— На это ты способен, — ответила ему из-за двери Гроздена. — Попробуй лучше с партизанами воевать…

Черный всем телом навалился на дверь. Дышал он тяжело, из груди вырывался хрип — он был ранен. Кровь стекала у него по ноге.

— Держись, змеиное отродье! Небось радуешься, что ваши зашевелились! Ничего, мы еще сочтемся!

Гроздена почувствовала, что он отошел от двери, и тут же услышала щелчок затвора винтовки… Черный выстрелил. Лампа погасла. От дверей полетели щепки. Разрывные пули защелкали по стенам. На платье у Йорданки показалась кровь. Она в ужасе сжалась в углу. И Борька тоже запищал:

— Кровь!..

Но Гроздена уже не слышала: пули пронзили ей грудь. Изо рта и носа текла кровь, Гроздена задыхалась. Все завертелось, земля ушла из-под ног, и она свалилась на пол.

— Дети, — простонала она, — пусть отец заберет вас в горы.

Черный нажал на дверь, но ее продолжала подпирать своим телом мертвая Гроздена.

Он отступил на несколько шагов, перезарядил винтовку и снова начал стрелять. Дети сжались в углу, оцепенев от ужаса…

Сам я не видел Гроздену Боневу. Говорят, что это была статная, красивая крестьянка, с косами цвета спелой пшеницы на полях в Раштеле. Мертвой стала эта пшеница…

С ее мужем Асеном я впервые встретился мартовской ночью 1942 года, когда вместе с Кочо Гяуровым тайно пробирался из Пазарджика в район Чепино. Потом в 1944 году мы вместе сражались в партизанском отряде.

В тот трагический вечер, когда Черный стрелял в Гроздену, наша партизанская бригада «Чепинец» и партизаны отряда имени Ангела Кынчева атаковали станцию Варвара. Мы вели ожесточенный бой с жандармерией и полицией. В тот же вечер отряд имени Панайота Волова обезоружил охрану большого немецкого склада в Симеоновце, освободил село и вел тяжелый бой с жандармами в Семчиново. В село Варвара вошли партизаны отряда имени Ангела Кынчева во главе с Асеном.

Партизаны Асена действовали быстро и решительно. Одни бросились к дому старосты, а Асен с двумя партизанами ворвался в дом Черного. Застали его во дворе, попытались арестовать, но он выхватил пистолет. Партизаны выстрелили в него в упор, и Черный упал. На его одежде проступили кровавые пятна. Но он только притворился убитым. Партизаны оставили его и направились к зданию общинного управления. Тем временем Черный поднялся, оправился, вытащил из-под кровати свою винтовку…

В отряде Асена было много его односельчан. Встреча с родными всех взволновала. На площадь стекался народ. Жены обнимали мужей, дети целовали огрубевшие лица отцов, матери и отцы искали сыновей. Заиграла партизанская гармонь. И вдруг раздались выстрелы. Зловещие огоньки вспыхивали со стороны дома Черного.

Несколько партизан бросилось по направлению выстрелов, но стрельба прекратилась, а через несколько минут началась в противоположной части села. Теперь выстрелы доносились со стороны дома Асена. Он оцепенел от страшной догадки. Его спрашивали, где взять лошадей и мулов, чтобы вывезти реквизированные продукты, что делать с архивами общины, куда девать арестованных полицейских, а его мозг сверлила одна мысль: «Дома что то случилось!..»

Он послал туда своего брата и еще одного партизана, а сам продолжал руководить операцией. Вскоре он заметил на площади какое-то смятение. Замолкла гармонь. Асен понял: произошло что-то страшное. Он побежал к дому. Навстречу ему шел брат, неся на руках тяжело раненную Йорданку. Рядом с ним шли Иван, Борька и Кипче.

— Папа! Черный убил маму! — задыхаясь от слез, выговорил кто-то из детей.

Дети громко плакали, прижимаясь к отцу, а он стоял как парализованный…

Отряды собрались у околицы — провести перекличку, организовать отход в горы. Всех нас потрясла трагедия Асена. Теперь с ним были и его дети. Не было только Кипче — ее оставили у родственницы, она должна была спрятать девочку и тайно переправить в другое село. Йорданке и Борьке перевязали раны, усадили на мулов, и мы отправились по партизанским тропам. Асен шел молча, раздавленный горем. На него было тяжело смотреть.

Из глубоких ущелий доносились крики сов. Их голоса напоминали предсмертный стон.

…Асен и сейчас живет в селе Варвара. Как корни старого вяза, прошлое удерживает его на этой земле. После победы он женился на вдове одного погибшего партизана. Они построили новый дом вблизи железнодорожной станции. Дети его выросли и разъехались из родного дома.

Однажды зимой я побывал у него в гостях. Меня встретила новая хозяйка, подала на стол закуску, вино. Мы завели разговор о Гроздене, и тогда жена Асена незаметно покинула нас. Как всегда, Асен говорил мало, слова произносил веско. Возле него вертелась внучка лет пяти-шести. От вина ли, от воспоминаний ли — не знаю, но стало грустно. Мне хотелось спросить, есть ли какой-нибудь памятник Гроздене, не названа ли ее именем улица или школа, но я не решился. Побоялся услышать отрицательный ответ, увидеть скорбный молчаливый взгляд, как бы упрекающий нас за то, что мы забыли о чем-то важном, очень важном!