1

Крестьяне из Величково были люди суровые и дерзкие. Полиция подозревала, что, хотя они и ездят на базар, возят на поля навоз, пашут и жнут, вроде бы целиком поглощенные своими повседневными крестьянскими заботами, у них есть и другая, скрытая жизнь. Полиция пыталась проникнуть в их тайну, подступалась со всех сторон, но взаимная солидарность создала вокруг величковцев непроницаемую стену. Возможно, это явилось одной из причин, породивших в них обманчивое чувство, что власти бессильны. Это придавало им решительности, даже дерзости, и так шло, пока в феврале 1944 года не наступила трагическая развязка.

Все началось в атанасов день — день, когда с незапамятных времен люди празднуют приход весны.

Иван Чалыков, человек добрый, мягкий, но с величковской бунтарской закваской, у которого я скрывался еще весной 1942 года, когда перешел на нелегальное положение, решил отпраздновать именины своей жены Атанасы. Он собрал родственников и друзей, накрыл стол, и в кувшинах забулькало горячащее кровь пазарджикское вино. Люди ели и пили, и глаза у них блестели не столько от вина, сколько от воодушевления: «околевающий конь», как они называли фашистскую власть, хотя еще и брыкается, но лягнуть их уже не может. Своими заскорузлыми пальцами Иван Чалыков разламывал караваи хлеба, разливал вино, а посуда в шкафу позванивала, словно откликаясь на множество громких голосов.

Поздно ночью во дворе залаяли собаки. Иван встал — в расстегнутой безрукавке, низкорослый, с обветренным вспотевшим лицом:

— Запоздалые гости — тоже желанные гости…

Он пошел к двери, но не успел протянуть руку, чтобы ее открыть и сказать «Добро пожаловать», как дверь распахнулась, и на пороге появились вооруженные жандармы.

Атанаса вскочила, теребя передник, щеки ее заметно побледнели. Иван молча посмотрел на нее, потом на жандармов.

— За мной пришли, что ли? — спросил он.

Ему не ответили. И от этого в горнице стало еще тягостнее.

Ивана вывели на улицу. Гости стали расходиться, не смея посмотреть друг другу в глаза, а Атанаса прислонилась к двери, кусая себе руку, чтобы не закричать.

В ту же ночь арестовали Лазара Праждарова, Гроздана Рошлева, Димитра Найденова и Димитра Чавдарова. Еще недавно они были партизанами, но осенью 1943 года, поверив объявленной амнистии, сдались. Полиция оставила их на свободе, рассчитывая ввести в заблуждение и других партизан. Но никто не последовал их примеру, и «благодетели» решили прекратить эту игру.

Всех четверых постигла поистине трагическая участь. Презираемые своими, к которым уже не могло быть возврата, унижаемые людьми, у которых они попросили милости, в конце концов они оказались перед лицом неминуемой гибели.

Около полуночи их на грузовике увезли на берег Тополницы. Возле моста на Пазарджикском шоссе машина остановилась. Вдали сквозь оголенные ветви верб мерцали отсветы огней города, в садах белели пятна не растаявшего еще снега.

Обреченным приказали сойти с грузовика, отделили от них Ивана Чалыкова и погнали связанными друг с другом к дамбе у реки.

Первым по мокрой земле стал взбираться вверх Лазар Праждаров. Человек исполинского роста, он, несмотря на свои пятьдесят лет, все еще сохранял силу и славу первого борца в округе. Арестованные встали на дамбе в один ряд. За их спиной монотонно шумела река, а над ними нависло холодное беззвездное небо.

В темноте обреченные попытались развязать друг другу руки. Но тут раздалась команда:

— Огонь!..

Беспорядочно затрещали автоматы. Димитр Чавдаров, молодой мужчина с худым продолговатым лицом, неистово вскрикнул, покачнулся и упал навзничь на крутой склон. Упал и Лазар Праждаров, но пули его не задели — он притворился мертвым и стал ждать. Полицейские пнули его сапогами и кинулись догонять Рошлева и Найденова, скрывшихся в темноте.

Лазар Праждаров встал, прислушался и через заросли вербняка пробрался в Величково. Его приютил верный товарищ. Через два дня полицейские захватили его врасплох, спящим. Быстро придя в себя, Лазар вскочил и потянулся к своему пистолету, но выстрелы полицейских опередили его — Лазар выпрямился, покачнулся, глаза его потускнели, стали страшными.

Сбежав с дамбы у Тополницы, Гроздан Рошлев укрылся в заброшенном охотничьем шалаше над Марицей. На следующий день его обнаружили по следам в прибрежной грязи. Гроздан бросился бежать, а преследователи за его спиной смеялись и стреляли, делая вид, что никак не могут в него попасть. Эта дикая потеха была более жестокой, чем само убийство. В конце концов его пристрелили среди заснеженного луга.

Димитру Найденову удалось пробраться в соседнее село и укрыться в хлеву у своих родственников. Рассказывали потом, что они уложили его на дно телеги, накрыли сеном и повезли якобы в более надежное место. Но когда сено над ним разгребли, Димитр понял, что находится во дворе казармы 27-го Чепинского полка.

После расправы на дамбе полицейские увезли Ивана Чалыкова в Пазарджик. Его наспех допросили и в ту же ночь — в ночь святого Атанаса, вестника весны, — расстреляли на берегу Марицы.

2

В канун 9 февраля полиция и войска оцепили Величково. На перекрестках дорог — на холме над селом — установили пулеметы. Во дворах коммунистов залаяли собаки, закричали женщины, заплакали дети. В здание школы затолкали сотню людей. Ускользнуть удалось только Марко Добреву, его сыну Атанасу и молодым ребятам Николе Чипилову и Благо Панчеву — Баджуну.

Было за полночь, когда Марко Добрев и его сын Атанас направились через виноградники к селу Бошуля. Пошел мокрый снег, ледяной ветер щипал лица. Шли молча, засунув руки в карманы.

— Послушай, сынок, — сказал отец, — лучше нам идти порознь. Ты около Тополницы разыщи Ангела Чалыкова, а я попытаюсь укрыться в Бошуле. Может, хоть один из нас уцелеет…

Отец и сын расстались, стараясь побороть в себе тревогу.

На следующий день в дом Марко ворвалась группа жандармов.

— Где твой муж? — спросили его жену.

— А он дома не засиживается, куда-то по делам ушел, — ответила тетка Гина.

— А сын?.. Тоже ушел по делам?

— Его дело холостяцкое. Разве уследишь за ним…

— Ничего, все равно мы его схватим. Но и тебе тогда не поздоровится… А теперь забирай своих щенков — и чтоб духу твоего здесь не было! — И они указали на троих детей, ухватившихся за подол матери.

Тетка Гина поняла, что сейчас произойдет что-то страшное.

— Куда же мне деваться? — через силу спросила она.

— Куда глаза глядят! — крикнули ей. — Да пошевеливайся!

И она, не помня себя от горя, пошла с детьми искать приют у чужих людей. Сильный грохот заставил ее обернуться: из-под черепицы ее дома пробивались клубы желтого дыма, а когда ветер рассеял их, она увидела зияющую в крыше дыру, в комнатах полыхало пламя — дом подожгли гранатой.

Отец Марко Добрева, восьмидесятипятилетний дед Ангел, все еще крепкий старик, растолкал солдат и очутился перед поджегшими дом жандармами:

— Поджигайте, убивайте!.. Но только помните: завтра вы сами в этом огне гореть будете!

В его глазах стояли с трудом сдерживаемые слезы.

— Что! Что ты сказал? — накинулся на него один из жандармов.

— То и сказал, что скоро с вами расплатятся за все! — ответил старик.

Дед Ангел умер в 1953 году девяноста шести лет ел роду. Умер у себя дома, когда внук брил его. Старик сидел на стуле, и руки его дрожали. Внук побрил ему одну щеку и налил деду рюмку сливовой водки. Потом начал намыливать другую щеку, а старик сказал:

— Поторапливайся, Гошо, я помираю…

Все в доме подумали, что он шутит, но, пока Гошо возился с мылом, дед притих, словно заснул. Тут увидели, что он мертвый.

Было у него поле, где рос большой вяз. Когда в 1947 году его сын и Ангел Чалыков убедили крестьян создать кооперативное хозяйство, дед Ангел заявил:

— Если срубите вяз, пусть руки у вас отсохнут!

Дерево и до сих пор растет среди огромного кооперативного массива. Называют его Ангеловым вязом. Старик говорил, что с тех пор, как он его помнит, вяз все такой же огромный, с узловатыми ветвями. Он и не думал, что вяз останется единственным памятником ему…

Тогда жандармы сожгли одиннадцать домов. Целый день над селом подымались черные клубы дыма. Когда стемнело, во мраке долго еще светились и дымились головни. На улицах никто из жителей не показывался, даже собачий вой в морозной ночи доносился откуда-то издалека…

3

У Ангела Чалыкова при крупном туловище были короткие руки и ноги. Из-под черных бровей смотрели небольшие глаза, которые в минуты гнева злобно сверкали. Тогда ему исполнилось двадцать три года, и о нем шла слава как об отчаянном, дерзком парне, готовом на все. Еще до того как Ангел стал партизаном, он всегда носил при себе оружие, носил его так, чтобы оно было заметно под пиджаком. Он знал, что его считают забубенной головой, и это наполняло его каким-то особенным чувством собственного достоинства.

В ту ночь, когда в селе начались аресты, Ангелу удалось собрать нескольких человек — сына Марко Добрева, Чипилова, Баджуна — и увести их в кустарник у Тополницы. Они провели там двое суток в надежде, что за это время жандармерия и полиция уберутся в город и в Величково станет спокойно. 11 февраля Ангел велел ребятам перебраться в дубовую рощу за селом, где было более безопасно, а сам остался в урочище Белый Источник, чтобы встретиться кое с кем из села.

Утром на дороге показалась группа полицейских. Ангел попытался скрыться, двинулся по направлению к Величковскому холму через овраг, заросший ежевикой и колючим кустарником. Но навстречу ему шла другая группа полицейских. Со всех сторон путь для него был отрезан.

Он залег в овраге и ответил огнем на автоматные очереди. Полицейские из группы, находившейся на склоне оврага, рассыпались цепью и начали приближаться короткими перебежками. Ангел выждал и выстрелил в них чуть ли не в упор. Полицейские растерялись и побежали назад, но тут за спиной у Ангела кто-то крикнул: «Сдавайся!» Это были полицейские из второй группы, которые подползли к нему метров на пятьдесят. Осмелев, они побежали вперед. Ангел снова выстрелил и стал отходить через колючие кустарники, ища выхода из окружения. Так он достиг тропинки через виноградники, но там овраг кончался и сливался с окружающей местностью. Скрыться было негде!

Вдруг он услышал шаги. Труднее всего человек примиряется с мыслью о смерти, но тут вдруг Ангел понял, что это конец. Не видя выхода, он почему-то почувствовал себя странно спокойным и выхватил гранату. Лицо его почернело. Ангел выдернул кольцо и прижал гранату к себе. Его пульс отсчитывал: «Двадцать один, двадцать два, двадцать…»

Дальше все произошло быстро, невероятно быстро — с такой быстротой, при которой подробности каждого мгновения запечатлеваются в памяти с неимоверной ясностью.

На дороге появились совершенно растерянные, запыхавшиеся мужчина и женщина. Спасаясь от выстрелов, они бежали к селу и оказались между Ангелом Чалыковым и полицейскими. Стрельба смолкла, преследователи растерялись. В голове Ангела мелькнула мысль о спасении. Он метнул гранату в залегших полицейских, а сам побежал по открытой местности. Звон в ушах, напряженное ожидание выстрелов, затем спасительная межа за дорогой.

Через час Ангел добрался до села Памидово, а полицейские, потеряв его след, вернулись в Величково, хмурые и озлобленные.

После этой перестрелки Ангел уже не мог вернуться к товарищам из Величково, а они потеряли всякую связь с отрядом. Тогда они решили расстаться и в одиночку искать отряд. Атанас Добрев пошел в Виноградец, а Никола Чипилов и Баджун вечером пробрались в Величково. Баджун спрятался в хлеву у сестры. Та поделилась этим с матерью, а мать сообщила обо всем полиции, наивно полагая, что может таким образом спасти сына.

Впоследствии она до конца изведала весь ужас того, что совершила по своей наивности. Никто не осудил бы ее более сурово, чем она сама…

Баджуна схватили. Семнадцатилетнего парня подвергли в Пазарджике диким истязаниям, но он все время твердил одно и то же: «Ни к каким партизанам я не ходил. В селе начались повальные аресты, и я испугался. Хоть и ничего не сделал, но испугался. Пошел к сестре накормить волов и спрятался в хлеву».

Полиция была вынуждена выпустить его. Баджун вернулся в Величково, но не успел он установить связь с партизанами, как в селе снова устроили облаву, и первым арестовали его. Несколько дней Баджуна мучили в здании общины, но он молчал. Тогда его увезли на дамбу — ту же дамбу, где расстреляли добровольно сдавшихся партизан. В обмен на жизнь ему поставили условие: сказать, где скрывается Ангел Чалыков, кто в селе помогает партизанам и кто из молодежи состоит членом нелегального РМС.

Баджун лежал на мокрой земле босой и связанный, но тут он приподнялся и глухим голосом человека, приготовившегося к смерти, произнес:

— Где Ангел, не знаю, но, если бы и знал, все равно бы не сказал… Каждая семья в селе помогает партизанам, и вся молодежь состоит в РМС…

Ему стали выворачивать руки.

— Рой себе могилу! — И перед ним воткнули в мягкую землю лопату.

— Меня и без могилы разыщут и поставят мне памятник, а вы истлеете, и никто костей ваших не соберет!

Позже родственники нашли его мертвым, забросанным опавшими листьями, на берегу Тополницы. Одна рука была отрублена, глаза выколоты.

В феврале и марте погибло еще 17 коммунистов из Величково. Говорили, что некоторых из них живьем закопали у шоссе Пазарджик — Синитьово…

Многое из того, что произошло в те дни, я узнал в июне 1944 года, когда партизанские троны снова свели меня с Ангелом Чалыковым в горах над Ветрендолом. Но трагедию Величково я почувствовал после 9 сентября 1944 года, когда из песков Марицы и Тополницы выкапывали кости расстрелянных и в красных гробах увозили в родные села, чтобы там похоронить. Уже заседал народный трибунал, улицы Пазарджика были полны народа, но лица величковцев выделялись среди множества других — они застыли от горя и жажды мщения. Среди них я встретил осиротевших детей Ивана Чалыкова. Они-то и рассказали мне подробности пережитых ужасов. Многое я позабыл, но их прерывавшиеся, дрожавшие от волнения голоса, в которых как бы все еще звучал подавленный стон, забыть не могу.