Куцый и тайна Каменного Зуба

Куцый… Так зовут его и взрослые, и дети. А ведь у этого человека есть имя: Леонтий Михайлович Тучин…

Каждый раз веселый бригадир овощеводов Митя Хвостиков, встретив его, посмеивается:

— Леонтий Михайлыч, когда перестанешь в деда играть? Ведь не на сцене же, экую бородищу-то отпустил! Ровесники мы, наверное, а глянь: я перед тобой, как мальчишка…

Он становится с Куцым рядом, словно собирается фотографироваться. Куцый сердится. А бригадиру весело:

— Сходи в парикмахерскую, на сто лет помолодеешь. А бороду нам в драмкружок отдай, для парика сгодится.

— Для ча? — угрюмо усмехается Куцый.

— Для парика, говорю, — охотно повторяет Митя.

— Зубоскал ты, Митрий. Я, почитай, постарше отца твоего буду, а ты ко мне в ровесники норовишь.

Митя спрашивает:

— Когда со своей берлогой за Черным озером расстанешься? Что там тебя держит, не пойму…

— Расстанусь. Погодь мал-маля… — неопределенно бормочет Куцый.

«Вжился в роль старика, — глядя на Куцего, думает Митя. — И словечки-то нарочно выкапывает: «для ча», «почитай», «мал-маля». А ведь не старый! Чего хитрит?..»

Бригадир знает, за что Тучина прозвали Куцым. На ногах у него нет пальцев. Одни говорят, будто обморозился он в немецком лагере, другие — будто отбывал Куцый наказание где-то на Севере…

Сидит иногда Куцый у костра, печет раков и рассказывает мальчишкам разные истории про войну. Любят его общество ребята. Он много знает. Любят и за характер. Идет ли Куцый с бреднем ловить карасей в мутных затопях, едет ли на лодке по быстрой Пырше с дорожкой за кормой или с переметами по сто крючков на каждом, попросись — возьмет с собой. А кого не катал он на своем стареньком мотоцикле?..

Знает эту доброту Куцего каждый в селе Тамборе. И бригадир знает. Но ему не нравится Куцый. Почему человек живет не в деревне, а где-то за далеким озером, словно отшельник?

— Ну, будь здоров, «дед», — смеется бригадир. — Мне надо спешить к своей капусте и огурцам, а тебе в парикмахерскую, сбривать гриву!..

— Можа и так, — нарочно по-стариковски шамкает Куцый и садится на мотоцикл.

Ему тоже пора. Далеко за деревней, за суходолами и болотами, за старыми и новыми лесными гарями, за длинным Черным озером стоит на самом юру над буйной Пыршей одинокий небольшой домишко. Ждет там Куцего его жена Параня. Целый час надо петлять и подпрыгивать на своем видавшем виды мотоцикле по плохой лесной дорожке, прежде, чем доберется Куцый до «хибары», как он сам называет свой ветхий домик. Доберется, остановится по привычке на скалистом берегу возле Каменного Зуба, долго и задумчиво будет смотреть вниз, на кипящие волны…

Никто, кроме Куцего, не знает, что находится на дне реки под Каменным Зубом — так зовут местные люди гранитный выступ в самой горловине Пырши. Куцый жил тут еще в те памятные дни, когда навигация по большой реке, в которую Пырша впадает, прекратилась, потому что внезапно был прорван фронт и гитлеровцы оседлали Малый перекат. Куцый работал тогда бакенщиком. Его будка стояла в десяти километрах от переката. Пришлось погрузить свое имущество в лодку и пробираться к Пырше, крутые, каменистые берега которой издавна славятся угрюмой непроходимостью. Немецким танкам хода там не могло быть: единственный деревянный мост накануне взорвали. И самое важное: вся буйная Пырша скрывается в дремучих лесах. Надежное убежище переждать войну!..

Куцый знал, что неподалеку от взорванного моста есть рубленая сторожка. Она немногим больше обыкновенной железнодорожной будки стрелочника. В ней бакенщик и поселился. Но долго отсиживаться в глухих местах не довелось. Пришли и туда фашисты. Они построили через Пыршу новый деревянный мост…

…Да, никто, кроме Куцего, не знает, что находится на дне реки под Каменным Зубом.

* * *

Наконец началось настоящее лето. Вот уже который день солнце так жарит — нет от него никакого спасения. Все живое прячется. Комары, недавно донимавшие, вдруг пропали. Птицы исчезли. Не слышно даже чириканья воробьев. Сидят на земле, распустив крылья и раскрыв клювы, куры. Не вылезают из воды гуси и утки. Собаки лежат в тени у домов, высунув длинные красные языки. На песчаном плесе, словно не живое, прижухло стадо овец. В воде стоят коровы. Все замерло.

— Ну и жара-а!.. — говорят в Тамборе.

— Пропадет урожай. Все пропадет пропадом, — вещает Куцый, сидя на берегу Пырши. Он изредка пошевеливает палкой в костре, переворачивает раков, которые не допеклись еще, вышвыривает из огня тех, которые хорошо покраснели. Возле Куцего гурьбой расположились дети. Они следят за его ленивыми движениями, слушают его разговоры. Это — тамборские малыши.

Ребята, что постарше, — в речке. Плавают, ныряют, брызгаются, кричат. Дальше всех плавает Ленька Хватов. Перевернувшись на спину, раскинув руки, как крылья, он держится на воде, отдыхает минутку. Потом вдруг резко опрокидывается и стремительно уходит под воду, бултыхнув на прощанье сухопарыми ногами. Ленька Хват ловит раков. Он должен поймать за час двадцать пять штук — тогда выиграет спор. Куцый засек время, ухмыляется в бороду.

Вынырнув, Ленька кричит:

— Еще один! Это девятнадцатый!

«Ну и ловкач!» — восторгается Куцый.

Этому Леньке — лет двенадцать, не больше. Особым умом он как будто не отличается — есть в Тамборе ребята ловкие, хитрые и серьезные, вроде Фили Носаева. А Ленька простодушен, чересчур болтлив. Недавно всем рассказал, как его дружок Филя здорово подшутил над стариком Куркиным, что сторожит колхозные амбары. Филя обмотал колючей проволокой будку сторожа, дед до утра не мог из нее выбраться. Пришли колхозники, удивились: «Вот так сторож, здоров спать!» На место Куркина назначили другого человека. Тем бы все и кончилось, не выдай Ленька тайны. А теперь дед Куркин спокойно видеть Филю не может… Не раз задумывался Куцый над этой стороной Ленькиного характера. Перебирал в памяти всех тамборских мальчишек. И все-таки Хват самый подходящий для тайного дела. Тонкий, высокий, с узкими плечами и длинными руками, он будто и создан лишь для того, чтобы ловко нырять в воду и с большой глубины доставать раков. Этой его способности завидуют все мальчишки. В груди у Леньки крепкие легкие. Он ныряет, подобно утке, немыслимо долго держится под водой. Таких нырунов Куцый еще не встречал. Но язык у Леньки — точно метелка. Как такому болтливому откроешь тайну Каменного Зуба?..

— Двадцатый! — кричит Ленька, выбрасывая очередного рака. — С одной клешней! Наверное, еще в первом отрубе ему другую-то оторвали…

Сам он достает раков только из третьего «отруба». Это самый труднодоступный порог. Он лежит на глубине трех метров. В илистом пороге множество норок, выбитых в грунте водой, а может быть, прорытых раками. В норах живут раки самые крупные. Значит, самые старые и хитрые. Мелюзга обитает в отрубах помельче, доступных для многих ловцов. Оттуда, из мелких отрубов, по мнению Леньки, и уходят вглубь раки-инвалиды. Неумелые ловцы зачастую берут рака за клешню и тащат из норки. Рак упирается, старается задержаться в своем убежище. Неопытный ловец дернет посильней — клешня отрывается. Брать рака снова уже нет времени, не хватает воздуха, надо всплывать. Пока ловец всплывает, рак, потерявший клешню, спешит из норы удрать прочь, вглубь.

Над теми, кто выплывает с клешней в руке, вместо рака, Ленька посмеивается. Сам он никогда не берет рака за одну клешню. «Либо надо брать за две сразу, — учит Ленька, — либо за шейку. Тогда уж наверняка — рак твой!»

Мальчишки завидуют. Что ни нырок, то в руках у Леньки добыча.

— Двадцать первый! — сообщает Ленька.

Куцый смотрит на часы. Остается семь минут. Нет, не взять Леньке двадцать пять штук. Проспорил… Один за другим выходят из воды ребята, спрашивают, сколько осталось времени.

— Семь минут, — отвечают за Куцего окружающие его малыши. Все напряженно следят за ловцом. Вот он вынырнул, тяжело фыркнул, бросил добычу.

— Двадцать два!

— Валяй, валяй, — усмехается Куцый, запустив пальцы в бороду. Потом опять ворочает раков палкой в костре. Их выловили другие ребята. Ленькины — лежат в сторонке, в корзине.

— Ух и крупны! — обступив корзину, переговариваются малыши.

Ребята постарше не обращают внимания ни на костер, ни на выловленных раков. Их взгляды устремлены туда, где ныряет Ленька. Все понимают: он страшно устал. Так, неровен час, может и захлебнуться.

Об этом же подумывает и Куцый. Он сидит, вытянув свои ноги, пристально смотрит на воду. Но остановить Леньку не хочет. Ведь это — экзамен. Это тренировка. Ленька, конечно, о ней не догадывается, об этой тренировке на выдержку, на выносливость. Каждый раз, когда он выныривает на полминуты лишь за тем, чтобы сделать глубокий вдох и снова опуститься, Куцый нарочно поднимает часы, лежащие на траве, подзадоривает его: смотри, мол, времени уже мало.

— Сколько? — подходит к Куцему Филя.

— Три с половиной.

— Проиграл… — с сожалением заключает Филя. Он волнуется за Леньку. Ведь если тот выиграет спор, Куцый заплатит за каждого рака по полтиннику. Заплатит тут же, на месте. Это очень выгодно Леньке. Все в Тамборе знают, что каждое лето Ленька зарабатывает на ловле и продаже раков. Дело это нелегкое. Бывает, среди лета наступят холодные дни, зарядят на целые недели дожди, дуют, неизвестно откуда взявшиеся, северные ветры. В такую погоду жалко смотреть, как посиневший от холода Ленька барахтается в воде, борясь с волнами и течением, ловит, чтоб отнести добычу на полустанок к приходу пассажирского поезда. Матери у Леньки нет. Живет он с бабушкой. Она получает пенсию. Жить вдвоем на эту пенсию трудновато. Но год от года взрослеет Ленька и все глубже опускается в Пыршу, достает самых больших раков.

«Эх, спорил бы лучше Ленька на двадцать. Три минуты осталось, а он выловил только двадцать два. На двадцать третьем застрял. Четвертый раз опускается на дно и не может его найти — попадаются пустые норы»…

Но вот, наконец, пойман и двадцать третий. Ленька так устал, что едва докинул его до берега.

— Еще две минуты! — кричит другу Филя.

Никто уже не сидит у костра, все столпились у воды, тревожно следят за ловцом. Теперь Ленькина голова высовывается на какие-нибудь секунды. Он едва успевает вдохнуть воздух и тотчас опускается снова. Но, как нарочно, все чаще попадаются пустые норки.

— Упустил двадцать четвертого, — сообщает он, когда на часах остается всего одна минута.

— Эх, Ленька, Ленька, — жалеет Филя и бросает недобрый взгляд на Куцего. Тот напряженно наблюдает за ловцом.

«Какой нырун, какой отчаянный. Этот опустится под Каменный Зуб!..» — размышляет Куцый. Но перед ним вырастает Филя. Глаза у него злые.

— А если захлебнется?! — кричит он запальчиво прямо в лицо.

— Пошел отсюда! — Куцый поднимает с травы часы. «Да, проиграл Ленька Хват. Но — молодец! Такой нырнет под самый Зуб».

А в это время ловец, отчаянно, в третий и, наверное, последний раз опускается на дно Пырши. Идут секунды. Последние секунды. Если даже достанет Ленька рака, он все равно проспорил — будет лишь двадцать четыре.

— Смотрите, пузыри! Пузыри пускает! — растерянно зашумела ватага. — Может, руку из норы не вытащить? Всосало ее!..

Но в эту минуту из воды с шумом выскакивает голова очумевшего от напряжения Леньки. Лицо у него судорожно-багровое, рот широко открыт, глаза вытаращены. Ленька дышит, как рыба, выброшенная на берег.

— Ну, что, не взял?! — спрашивает Филя, забежавший до пояса в воду.

Ленька молчит, как-то неловко приближается к берегу. Работает ногами, а в руках у него что-то есть.

«Неужели он сразу двух взял?» — строит догадки Куцый. Он был уверен, что Ленька не выиграет спора. Надо быть артистом своего дела, чтобы достать столько раков из нор за такое короткое время.

— Ну, что там у тебя… эй! — кричит Куцый, когда, все еще тяжело дыша, Ленька нащупывает ногами почву и медленно бредет к берегу, не поднимая рук, словно дразня собравшихся.

— За двух раков я дам налима, — наконец, отдышавшись, говорит Ленька.

Все оборачиваются к Куцему. Конечно же, он возьмет налима — это дороже. Ведь налима трудно схватить в норе руками, он скользкий и вьется, как волчок. Того и гляди — выскочит. Трудно, очень трудно взять его руками в воде… Повезло Леньке. На последней минуте выхватил налима.

— Налим не нужен, — внезапно отказывается Куцый. — Договаривались на двадцать пять раков? Давай двадцать пять раков! Поймал двадцать три — проиграл спор…

Ленька медленно выходит из воды. Руки у него низко опущены. Все видят, как бьется вода у его живота — это большой налим крутится в руках, ошалело пытаясь вырваться.

Ребята молча расступаются, давая дорогу.

Куцый ковыляет навстречу.

— О!.. Вот так налим!..

— Не налим, а налимище! — восторженно подбегает к товарищу Филя. — Как ты его схватил? Никогда я такого еще не видел!

Все кидаются к Леньке. В его руках отчаянно вертится упругий усатый налимище почти метровой длины.

Куцый сжимает в руке часы.

— И вы не хотите брать такого налима за двух раков? — по-мальчишески презрительно спрашивает Филя. — Да тогда вы просто…

— Отстань, — прерывает его Куцый и мелко шагает по берегу рядом с Ленькой. Он кладет на Ленькину голую, холодную, всю в пупырышках спину свою короткую руку, ласково говорит:

— Проиграл ты, Ленок. Не серчай. Спорили честно: двадцать пять раков. Конечно, налим твой хорош. Но спор — есть спор…

Ватага собирается вокруг костра. Кто-то подбрасывает сухих веток, пламя разгорается. На Ленькином теле медленно исчезают пупырышки, кожа словно разглаживается.

— Думал, не сумею взять… — рассказывает Ленька. — Уж так он крутился, так не хотел даваться. Едва ухватил за жабры. И никак не вытащить было. Хвост выгнул дугой, а нора узка…

— Ничего, — мрачно сплевывает в сторону Филя. — За такого-то деньги возьмешь. В нем, небось, килограмма два с половиной, а то и три…

Все опять начинают рассматривать, щупать налима. Рыбина под лучами солнца становится вялой, движения ее судорожны.

— Этот налим получше всех твоих раков, — спокойно заключает Филя.

— Не суйся, — останавливает его Куцый. — Чего лезешь? Мы заспорили — он проиграл. И, вишь, — молчит. Потому как честность в нем есть… А ты лезешь, подзудыкиваешь. Сами разберемся. А ну — жарь, братва, раков! Вали всех на огонь, — вдруг развеселился Куцый.

Однако никто не тронулся с места. Все молча смотрели на него и на хмурого Леньку.

Куцый удивленно озирается: он не ожидал такого оборота. На лице его растерянность. Правда, никто этого не замечает — ведь чуть ли не все лицо Куцего скрывает борода. Пытается взять шуткой:

— Чо надулись, глаза пучите? Жарь раков, ешь, лопай! Пузо лопнет — наплевать, а добру не пропадать!..

Ребята, потупясь, молчат.

— Ведь был уговор какой? Я проспорю — деньги отдаю. Он проспорит — раков на всех делим. Так? Так.

— Не хотим мы этих раков ваших… — тихо произносит один из мальчиков.

Куцый бросает на него удивленный взгляд, ведь этого «пацана» он лишь позавчера катал на мотоцикле.

— Чудаки, — усмехается Куцый. — Ишо спорить не научились. Того не понимаете, что спор — дело честное. Поймал бы он двух хоть самых малых рачков — выиграл бы. А что малые два рачка заместо этого налима?.. — Куцый поднимает с травы кусок высохшего кизяка, показывает всем: — Два малых рачка, как все равно вот это… — Он сердито бросает кизяк в костер. — К тому и говорю, что спор — дело честное. Потому я и не беру налима…

Все молчат.

Куцый свернул цыгарку, достал кисет, насыпал махорки, курит.

— Ты не горюй, — обращается он к Леньке. — Хошь, я дам тебе денег так, не за этих раков?.. Вот просто дам и все тут… Ну?

Ленька удивленно смотрит на него.

— Думаешь, я жадный? — продолжает Куцый. Он отложил цыгарку, медленно расстегнул пиджак, полез под полу и достал мятую десятирублевку.

— Держи. Не за этих раков, а за твою ловкость. Люблю смелых и ловких. Никто так не умеет нырять. И я сам не умею. Двадцать пять раков и за весь день не достану… Бери, бери, чего боишься?

Все облегченно вздохнули, когда Ленька взял деньги и спрятал в карман брючишек, лежащих возле него. Ведь заработал же он…

— А теперь, братва, — жарь! — командует Куцый.

И снова у костра шумно, весело. Кто собирает кизяк и ветки, еще весной выброшенные половодьем на берег, кто аккуратно кладет в костер раков, кто побежал еще разок окунуться в воду, — уж больно жарко у костра, да еще под знойным солнцем.

Куцый сидит, улыбается. Заметив, что Филя взял налима и потащил его к корзине, кричит:

— Э-эй! Куды налима-то поволок?.. Я его возьму сам. Мы тут договоримся. Так, Ленок?..

Но вот уже испечены все раки. Куцый собрал их в одну кучку, отрывает от каждого шейку и клешни, складывает отдельно. А остальное он раздает малышам, повторяя:

— Ешь, братва, жри, лопай во всю!.. Хороши раки!.. Ай да ты, ай да я, ай да мы с тобой! — приговаривает свою любимую поговорку. Потом берется за клешни. — А я вот пузо не люблю есть, хоть и много в нем мяса… Я только клешенки высасываю…

Глаза у Куцего веселые, озорные. Он будто тоже мальчишка, только с бородой. Хорошо с Куцым! Малыши жадно высасывают рачьи желудки, не замечая, что ребята постарше едят только шейки и клешни и тихонько смеются над глупыми.

На траве все больше появляется красных рачьих панцырей. Пирует тамборская ватага!..

— Завтра, ежели будет ладная погодка, я за тобой приеду, — шепчет Леньке Куцый. — Махнем за жерехами, а хошь, с бреднем пойдем карасей в затопях баламутить. Ух, и много их там. Кишмя кишат! Только, чур, смотри, никому об этом…

— Хорошо, — кивает Ленька и восхищенно смотрит на Куцего. «Добрый он, Леонтий Михайлович. И зачем его прозывают Куцым…»

 

История одной темной ночи

Утром Леньку мучают сомнения. Уговаривались ведь ребята выйти спозаранку поработать в овощеводческой бригаде Мити Хвостикова. И вот в первый же день обманет их Ленька — приехал за ним Куцый. Он стоит на крыльце, громко разговаривает с бабушкой.

— Толку от ихней работы не будет. Хороший дождь нужен. А его нет. Все теперича погорит. Вон какая жара! Ее ведром воды не зальешь.

Но бабушка не сдается. Она велит Леньке не отставать от товарищей.

Куцый трясет бородой. Вспомнив, что старуха богомолка, заводит другую речь, и голос его становится вкрадчивым, мягким:

— А внук у тебя отменный. Хочу ремеслу обучить его. Ага, обучу. Вот те крест, — он снимает картуз, неумело, размашисто крестится. — Увидишь, парень сам будет невода, сбрую чинить. А раки от него не уйдут…

Лицо бабушки светлеет.

— Ну, поезжай уж, — разрешает она внуку.

Пока едут, Куцый молчит, сосредоточенно смотрит вперед, объезжая рытвины и кочки.

Первые километры, когда отъехали от Тамбора, на сердце у Леньки тоскливо: обидятся на него товарищи, а Филя поколотить может. Ведь он, Ленька, слово давал. И каждый из их ватаги давал слово. Потом ходили в правление колхоза.

Председатель похвалил их и распорядился, чтобы каждому был отведен участок. Так и сказал:

— Личный участок каждому отвести.

И вот теперь Ленька обманывает всех. Кто будет поливать его участок? Выпалывать сорняки, рыхлить землю?..

Но чем дальше уезжают, тем Леньке словно бы легче становится. Он думает о предстоящей рыбной ловле. За Черным озером он никогда еще не бывал. А затопи, в которых кишмя-кишат караси, ему и не снились. Куцый знает, где водятся жерехи. Не пустым вернется Ленька домой. Обрадуется бабушка. А ребятам он объяснит, как все дело вышло. «Подумаешь, один лишь день пропустил…»

Долго едут по берегу Черного озера. Оно длинное, а вода в нем обыкновенная, и Леньке непонятно, отчего же это озеро называется Черным?

Спрашивает у Куцего.

— Гнилых коряг в нем много, — отвечает тот и прибавляет скорость. — А вон и моя хибара!

За мелколесьем виднеется маленький домик, обнесенный частоколом.

— У вас и огород есть?

— А как же. Есть.

Останавливая мотоцикл возле изгороди, Куцый оборачивается к Леньке, подмигивает:

— У меня такое есть — ни у кого в Тамборе нету… — Он доверчиво кладет руку на узкое Ленькино плечо. Ленька хочет спросить, что же у него есть, но не решается. А Куцый, словно догадавшись, понижает голос:

— Я бы показал, да проговоришься ты, дурно выйдет.

— Нет, честное слово… — робко бормочет Ленька и чего-то пугается, какой-то страх вдруг закрадывается в его душу. Странный все-таки человек Леонтий Михайлович.

— Не проболтнешь, покажу, — обещает Куцый. Глянув на оконце домика, повелительно кричит: — Эй, Параня! Где ты?.. Гостя привез, завтракать нам подавай!

Выбегает женщина с сонными выпуклыми глазами, недоуменно смотрит на Леньку и тотчас снова скрывается в сенцах.

— Погоди малость, — бросает хозяин и тоже уходит в домик.

Ленька опускается на скамейку, приспособленную на двух высоко спиленных пнях, ждет. Вскоре Куцый возвращается. Но что это у него в руках? Ленька во все глаза смотрит, затаил дыхание.

— Видал, какая штука?

— Ручной пулемет? — приглушенно спрашивает Ленька, приподнявшись со скамьи.

— Да ты сиди, никто нас тут не увидит. Не пулемет, автомат это. Хошь стрельнуть?..

Ленька растерянно смотрит на автомат. Он никогда не стрелял, даже из простого ружья. Вот его, Ленькин, отец пострелял за свою жизнь!..

Мальчик даже зажмурился от волнения, не может поверить себе, что все это происходит не во сне. Ведь он так мечтает научиться метко стрелять!

Был Ленькин отец известный охотник. Никто в Тамборе, да и в ближайших других деревнях, не мог сравниться с ним в меткости. На областных и даже республиканских стрельбах он был одним из лучших стрелков. Ленька смутно помнит, как отец приезжал из большого города с покупками, как рады были его возвращению все дома, как поздравляли его с успехами односельчане… А на войне Ленькин отец стал снайпером. В конце войны погиб.

— Ну, что задумался? — посмеивается Куцый. — Понимаю. Хочешь стрельнуть, а не умеешь. Так? Так. Будем дружить, научу. Могу даже ружье тебе купить… Я тут тебе еще тако-ое покажу, ахнешь!

Вдруг улыбка сходит с его лица. Он недоверчиво смотрит мальчику в глаза:

— А верно, что не проболтаешься, а?

— Вот честное слово!

— Простому не верю. Дай пионерское.

— Честное пионерское… — лепечет Ленька.

— Ну, вот это другое дело. Смотри, Ленок… Нельзя про автомат никому болтать — обоим нам влетит. Ведь я тебя, стрелять надумал выучить…

— Стрелять?! — у Леньки захватило дух.

— Ага. Могу снайпером сделать. Хошь? Факт, хошь, вижу. Только погоди мал-маля. Вот кое-какие дела закончим, тогда стрелять будем. Выучишься, век благодарить будешь.

Куцый закуривает, положив автомат рядом с Ленькой.

— Ты, конечно, подумал, — продолжает он, — почему я не сдал оружие. Подумал? А вот почему: был я, Ленок, партизаном. Дали мне добрые люди оружие и научили стрелять врага… И вот однажды добыл я себе в бою с фашистом новый автомат. Вот этот самый. — Куцый гладит вороненый ствол и вздыхает. — Сколь я прошел с ним вместе, сколь отвоевал… И теперича никак не могу расстаться. Замест брата али сына он мне. Понял?

— Понял, — взволнованно отвечает Ленька.

— Вот и жалко отдавать. Но все-таки придется. Думаю как-то раз: обучить бы хоть какого дельного мальца стрелять из этого оружия, а потом уж и сдать. Присматривался к ребятам, узнал, что твой папаня был снайпером отменным… вот и остановился на тебе. Вижу, ты самый честный и самый смелый. Хорошо тебе будет, когда, скажем, случится война. Ты уже стрелок настоящий. Спросят, кто тебя обучил? Леонтий Михайлыч, скажешь. А как войны не будет, в армию все одно возьмут служить, лучшим солдатом станешь с первого же дня. Почему? Потому как автоматом владеешь. У меня и ружье есть. Я вначале-то из него тебя стрельбе обучу. Это проще. Эй, Параня, готово ли? — вдруг спрашивает он.

— Пожалте.

На столе жареная рыбина, облитая маслом, пахнущая жареным луком. Ленька от волнения даже не узнал своего вчерашнего налима. Толстыми ломтями нарезан хлеб. В тарелке — соленые волнушки. Посередине стола бутылка водки и две рюмки: одна большая, другая маленькая. Куцый наливает сначала большую, потом подмигивает Леньке и наливает маленькую. Ленька густо краснеет, невнятно бормочет:

— Не умею я, дядь Леонтий. Никогда не пробовал.

— А ты попробуй, не бойся, — смеется Куцый. — Разом проглоти, и все тут.

Ленька поднимает рюмку, вдыхает в себя воздух, словно собирается нырять, и льет водку в рот. Глотает, но поперхнулся и закашлялся, крутит головой.

— Ничего, ничего! — восклицает Куцый. — Эй, Параня, гляди-ко! Умеет! Ай да ты, ай да я, ай да мы с тобой!

Он берет кусок рыбины, кладет Леньке в тарелку. Тычет вилкой в соленые грибы, поучает:

— Вначале, как выпил, грибком закусывай, грибком.

После завтрака, который показался Леньке невероятно долгим, Куцый берет какие-то шнуры с крючками, два сачка, жерлицу, вставные уключины. Леньке дает нести весла и сплетенный из ивовых прутьев садок.

— Айда за жерехами!

Спускаются с обрыва. Пырша здесь намного у́же, чем у деревни. Течение сильное, вода так и рябит, так и крутит вьюнками.

Бросив все в лодку. Куцый говорит:

— Сейчас так помчим, как все равно на самом быстроходном катере. Смотри, не качай лодку, сиди смирно…

Отталкивается от берега. Течение тотчас подхватывает дощаник. Ленька сидит на перекладине, завороженно смотрит вперед. В голове туманится, все как будто происходит во сне. Хорошо с Леонтием Михайловичем. Страшновато, правда, но хорошо!

Течение заметно усиливается. Лодка стремительно мчит вперед. Река все глубже зарывается в берега, словно хочет уйти под землю. Берега обрывистые, каменистые, безлюдные. Огромные глыбины висят над водой. Кажется, вот-вот оборвутся и упадут, придавят лодку, запрудят реку.

— Э-гей, берегись! — предупреждает Куцый, глядя куда-то вначале вверх, а потом прямо перед собой, мимо Леньки. — Только не шевелись, смотри… Вдвоем тут я еще ни с кем не ездил…

Ленька с замиранием сердца смотрит вперед. Над рекою, которая становится настолько узкой, что, кажется, ее можно перепрыгнуть, нависли огромнейшие гранитные глыбины. Особенно с одной стороны угрожающе висит такая махина, что у Леньки невольно сжимается сердце. Вода клокочет, бешено катится прямо под эту махину. От страха Ленька втягивает голову, сгибается.

— Не шевелись! — орет Куцый и выставляет вперед весло.

Короткий удар дерева о камень — дощаник резко бросает в сторону…

— Проехали! Ну, перепугался?

Ленька все еще сидит, низко нагнув голову и даже чуть прижмурив глаза. У него захватило дух.

— Да ты погляди, красота какая! — улыбается Куцый, трогая его за плечо. — Ничего… Только наперво обучиться править веслом тут надо!

Ленька поднял голову, смотрит на каменную серовато-коричневую махину над Пыршей. Она удаляется и теперь уже не кажется такой страшной.

— А знаешь, — наклоняясь к нему, сообщает Куцый тихим голосом, — под этой самой скалой кое-что запрятано.

— В воде? — удивляется Ленька.

Куцый смеется:

— Чудак. А ты думал, в земле? Там земли-то нет. Голый камень.

— Верно, потому и запрятано, чтоб никто уже никогда не достал, — простодушно высказывается Ленька.

— Как это никто? — возражает Куцый. Оживленно крутит головой: — Любой, кто хорошо может плавать и нырять… Вот кабы я мог, а то ноги больные. В воду встану — судорога сводит. Ревматизм. Проклятая война наградила.

Куцый босой. Ленька с жалостью смотрит на его изуродованные ноги.

— Когда я был партизаном, все исходил тут, воюя. И знаю, что запрятано…

Он опять закуривает, хмурится, опасливо поглядывая на мальчика.

— Но ты, Ленок, никому об этом, понял?.. Даже бабе моей ни гу-гу! Она болтуха. Узнают другие, приедут, и все сами достанут, а нам с тобой — кукиш. Понял?

— Понял.

— Вот и хорошо, — успокаивается Куцый, мечтательно продолжает: — Мы сами попробуем все оттуда вынуть. И как вынем, — тогда людям сообщим. Об нас с тобой во всех газетах писать будут. Портреты наши, может, напечатают. Прославимся!.. Ну и себе, конечно, кое-что возьмем. А остальное — государству сдадим, как и положено поступать советским людям. Наградят нас грамотами или еще чем. Вот попомни мои слова — наградят.

— Да что ж там запрятано?

Куцый, словно не слышит вопроса, задумчиво смотрит на воду. И снова встает перед его глазами одному ему известная картина.

Темная осенняя ночь сорок третьего года. Вздрагивает от тяжелых взрывов земля. Третью осень идут бои на одном рубеже. Целые сутки мелко сеет колючий дождь. В единственном оконце сторожки время от времени вспыхивают отсветы далекого пламени, словно зарницы.

Немецкий танкист стоит на пороге избушки, щурится на свет тусклой лампы, недоверчиво ощупывает глазами Куцего, через каждую минуту спрашивает одно и то же:

— Партизан?

Куцый отрицательно крутит взлохмаченной головой. Колени его мелко вздрагивают каждый раз, когда фашист подергивает рукой и в лицо бакенщику поглядывает черное дуло парабеллума. Солдат белокур, в черном комбинезоне и, кажется, пьян. За окном глухо рокочет его небольшой и приземистый, как черепаха, танк.

— Партизан, найн? — опять спрашивает он, тревожно озираясь.

— Нет, — отвечает Куцый, боясь даже пошевельнуться под дулом пистолета. И совсем не знает он, что в это время деревянные балки нового моста через Пыршу подтачивает тонкая пилка. «Жик-жик… Жик-жик…» — ведет она ночной разговор с мостом. Это партизаны стараются.

— Документ! — требует танкист.

Куцый протягивает засаленную гербовую бумагу. Ее выдал ему фашистский комендант. В ней, между прочим, сказано, что Леонтий Тучин до войны бежал из большевистской ссылки и теперь содействует германским властям в борьбе с партизанами.

Бумага очень пригодилась. Каждый раз показывает ее Куцый проезжающим или проходящим немецким солдатам.

Танкист читает документ, вертит его в руках, тревожно поглядывая в темные углы сторожки, потом прячет в карман и хмуро картавит по-русски:

— Карашо…

Затем тычет себя в грудь, повторяя:

— Улих… Улих… Улих…

Назвав себя, он настойчиво твердит:

— Улих, понимай?

Куцый растерянно пожимает плечами.

— Улих! Не понимай?! — удивляется и сердится танкист.

Куцый испуганно смотрит на него. Он и в самом деле не понимает, что от него требует этот Улих.

А фашиста бесит то, что Куцый о нем не слышал.

— Варум не понимай?! — орет он, надвигаясь и грозя пистолетом.

— Улих аллее понимай! Ты есть швайн! Hinaus! Weg! — показывает он гневно на дверь, выгоняя бакенщика прочь из его сторожки. «Улих сам будет тут спать. Сейчас подойдут его товарищи».

— Ош-шен многа. Цу филь!

Но Улих хитрит. Ночь пугает его. И в душе он проклинает этот глухой северный край. Он совсем один сегодня. Другое дело, когда товарищей много. А теперь лишь бы дождаться рассвета. Притаиться в лесной глуши и дождаться…

Куцый вымаливает разрешение остаться под крышей. На улице холодно. На улице дождь.

Подумав, Улих разрешает остаться под крышей. Только под крышей, но не в сторожке.

Куцый благодарно кланяется, собираясь лезть на чердак. Стара, дырява крыша, но все-таки крыша…

Улих вышел, заглушил мотор. Танк устало утих. Солдат вернулся в сторожку. В руках у него снаряд, похожий на узкий длинный медный стакан. Он показывает бакенщику снаряд и бормочет:

— Партизан капут, канут!..

— Понятно. — Куцый, покряхтывая, залезает на чердак.

В щель, меж потолочин, на чердак пробивается слабый штришок света.

Немец заперся, сидит за столом, держит перед собой снаряд, пугливо посматривает на черное оконце и прислушивается. Бакенщику хорошо это видно сверху, в щель на потолке. Он видит, как танкист вдруг отвинчивает головку снаряда. Теперь уже перед ним и вправду не снаряд, а медный стакан. Улих опрокидывает его, и по столу рассыпаются яркие блестящие предметы. Куцый затаил дыхание: не порох в снаряде — золото!

Танкист воровато пересчитывает кольца, зубные коронки, серьги, старинные монеты. Потом достает из внутреннего кармана брошь с драгоценными камнями, внимательно рассматривает ее и неторопливо завертывает в бумагу, ту самую «бумагу», которую он отобрал у Куцего.

«Что ж ты делаешь!» — хочется крикнуть Куцему, но он молчит.

Завернув брошь, Улих присоединяет ее к остальным драгоценностям, прячет в медную гильзу снаряда, закладывает ватой. Бронебойная головка снаряда становится на свое место.

«Вот так штука!» — ошеломленный, замер бакенщик на чердаке. Смотрит сверху на гитлеровца и с трудом сдерживает взволнованное дыхание. «Пристукнуть бы теперь его! И золотишко бы взял, и документ вернул».

А Улих вынул нож с многочисленными приборчиками, открыл граненое шильце и что-то ковыряет острием на медном стакане.

«Метит», — догадывается Куцый.

Танкист увлекся работой. На столе перед ним — парабеллум.

«Подкрасться, схватить парабеллум!..» Но едва Куцый пошевелился на чердаке, танкист тотчас вскинул голову, схватился за пистолет…

Фашист не заснул ни на минуту. Не спал и Куцый.

На рассвете танк, зарычав, уполз. Но уполз недалеко. Обломился под ним подпиленный деревянный мост. И упал танк в быструю Пыршу. Не быструю, а бешеную в этой горловине…

Куцый метался по сторожке, не зная, что делать. Ведь без «бумаги» теперь житья не будет.

«Может быть, удастся переждать в сторожке, гитлеровцев уже повсюду теснят… Но придут свои, достанут танк, найдут документ… Что тогда?» Отчаянье охватывает Куцего.

Под вечер дверь тихонечко приоткрылась, и один за другим вошли трое людей в ватниках, с автоматами в руках.

Самый старший партизан сказал:

— Я — Милорадов. Слышал?

— Как не слышать, — признался Куцый, — тебя все знают…

— А слышал, что мы фашистский танк в Пыршу скинули? Угадал как раз в самую банку, скатился под Каменный Зуб! После войны водолазам будет работка… А пока надо поскорее сообщить в штаб…

Высокий, с белыми колечками волос, выбивающимися из-под кубанки, молодой партизан достал портсигар с махоркой, угостил.

В это время за окном раздался выстрел.

Партизаны поспешно ушли.

Потом прибежали гитлеровцы.

— Где партизан?.. Где партизан?!

— Ушли, — махнул рукой Куцый. — Я не партизан…

Что было дальше, — он не помнит. Очнулся уже в каменном подвале. Его допрашивали, били, а потом отправили в лагерь.

В плену он часто думал о танке. Видимо, очень важная птица был этот Улих, коль тогда гитлеровцы, словно с ума посходили, весь лес обшарили в поисках танка и партизанской группы Милорадова. Впрочем, уже в лагере Куцый узнал позднее, будто партизаны пойманы и расстреляны, а сам Милорадов повешен.

Кончилась война. Куцый вернулся на родину и сразу отправился к берегам Пырши. Никто теперь не знает, что он когда-то бежал из заключения, не хотел воевать с фашистами. И никто не знает о танке. Во что бы то ни стало решил Куцый достать меченый снаряд.

На всякий случай он отпустил бороду, по случаю приобрел старый мотоцикл, своими силами наладил его и поехал к сторожке в глухой безлюдный край. Приехал уже осенью. Сторожка оказалась целой, только крыша местами провалилась. Куцый починил ее, замазал глиной в печи трещины и остался зимовать. В ближайшей деревушке Тамборе нанялся ремонтировать плуги, телеги, лодки, чинить колхозную сбрую, сети, невода…

…Обычно прикатив из Тамбора, Куцый ужинает, потом свернув цигарку, укладывается на топчан, что у самой печки.

— Знаешь, — бормочет он, — кабы у меня хорошие ноги были, жили бы мы с тобой в городе…

— Слава богу, Леонтьюшка, что хоть такие ноженьки остались, — робко причитает Параня.

Параня недавно вышла за Куцего и вовсе не знает, что «Леонтьюшка» еще до войны повредил свои ноги.

— Погоди, — цедит Куцый, зажмурив глаза и глубоко затягиваясь цыгаркой. — Погоди малость, заживем…

Зажмурясь, он снова видит перед собой кипящие воды Пырши.

В солнечную погоду, если умело пришвартоваться к Каменному Зубу, можно заметить контуры танка. Зеленоватый, он похож, на первый взгляд, на обычную гранитную глыбу. Так, по крайней мере, покажется каждому, кто осмелится проехать здесь на лодке и глянуть на дно. Но таких смельчаков Куцый еще не встречал. Разве что осенью промчался на дощанике какой-то охотник. Однако, он ни на минуту не мог отвлечься от управления лодкой. Ездить в этих местах никому нет надобности. А если и случается редко кому проезжать, так человек и не помыслит высматривать дно в горловине — лодку занесет и шлепнет о Каменный Зуб, может разбить в щепки… Да и высматривать, что лежит на дне, можно только в тот недолгий час, когда солнце стоит в зените… Так никто и не подозревает о стальном гробе под Каменным Зубом, кроме Куцего. Сам он точно не знает, выпрыгнул ли тогда Улих, или и по сей день скелетом сидит за рулем и где-нибудь возле него, среди прочих боеприпасов, лежит меченый снаряд.

— Сиди, сиди, Улих, в русской реке… — как молитву шепчет иногда Куцый. — Отдай мне только меченый снаряд… — Шепчет и подолгу стоит в раздумье на гранитном обрыве, смотрит в кипящие волны Пырши.

Много раз проезжал он здесь на лодке, наловчился цепляться за Каменный Зуб, измерил глубину.

Танк стоит в своем обычном положении. До его люка метра три с лишним. Как побывать в этом танке?..

Лодка плывет и плывет по течению, а Куцый все сидит и задумчиво смотрит на воду…

Ленька подождал немного и снова спрашивает:

— Что же запрятано в воде, под скалой?

— А? — словно очнулся Куцый. — Что запрятано, говоришь? Вынем — увидишь. Заранее хвастать не буду. Течение крепкое, но мы приспособимся. А ты нырун, каких не сыскать на свете. Но, смотри, Ленок, с условием, — поднял он палец, щурит глаза, точно целится, — молчок, и баста. Работа большая, спешить шибко не будем, все станем делать потихонечку, как следует. И, главное, в тайне. Понял?

«Вот зачем я ему нужен!» — мелькнуло в сознании Леньки. Однако он механически сказал: «Понял».

— То-то. Давай руку. — Куцый первый протягивает Леньке руку. — Смотри, никому ни словечка. Сделаем — прославимся, будем богатые. На этом — шабаш!

Ленька чувствует такое пожатье, будто его тонкая рука попала на этот раз в клешню рака-гиганта.

 

Опасная глубина

Вечером перед Ленькиным домом останавливается ватага во главе с Филей.

— Эй, Хват, выходи! Где спрятался?

На крыльце появляется сгорбленная, будто вся из костей собранная, сердитая Варвара Акимовна.

— Чего кричите, как оглашенные? Нету его — раков ловит.

— Как заявится, пускай в пещеру зайдет, дело есть, — авторитетно заявляет Филя, похлестывая веткой по изгороди.

Бабушка хлопает дверью.

Все это видит и слышит Ленька. Он как раз подходил к дому, когда заметил ребят. Куцый не довез его километра два, потому что у мотоцикла не действует фара — в темноте трудно возвращаться к сторожке. Куцый приедет за ним завтра и увезет на несколько дней.

Ленька стоит за ветвистой ивой, наблюдает за товарищами. Выйти боится: вдруг поколотят.

Но вот, пошумев, ватага удалилась.

Едва Ленька переступил через порог, как бабушка начала его ругать:

— И чего привязался к тебе этот… кулапый. Вот и сам Митя-бригадир после обеда заходил, про тебя спрашивал. А сейчас твои дружки тут были. Ужо зададут они тебе трепку. И поделом — не обманывай…

— Ладно, не боюсь, — хмуро отговаривается Ленька. Он хочет сказать, что скоро прославится, потому что знает теперь такое, чего никому из его приятелей и во сне ни снилось. Важный секрет открыл ему Леонтий Михайлович. А работа в бригаде — дело нехитрое и оно от него не уйдет. Вот достанет он из-под Каменного Зуба «кое-что», так и заговорят о нем повсюду.

Ведь Куцый обманывать не станет. Он так доверяет Леньке, что даже автомат показал!

Досадно, что о новостях нельзя рассказать бабушке. Поэтому Ленька вздыхает, выслушивая ее упреки, и, молча садясь за стол, спешит покончить с тюрей. Сегодня парное молоко с мягким хлебом кажется особенно вкусным. Он только сейчас вспомнил, что еще не обедал, все ездили с Куцым, ловили жерехов, а поймали лишь одну небольшую щучку.

— Жерехи, стало быть, куда-то ушли, — сказал Куцый. — Погоди, они вернутся. Их тут иной раз кишмя-кишит, хоть руками хватай!..

Бабушка останавливается перед Ленькой и уже теплым, ласковым голосом говорит:

— Сказывали, чтоб в пещеру явился. Ступай, повинись.

Ленька низко опустил голову, не смотрит на бабушку.

— Ступай, ступай уж. Чего задумался?

— Зачем гонишь? Не пойду…

По обыкновению Ленька спит в чуланчике, что отгорожен в горнице у окошка, выходяшего в палисадник. Сегодня он отправляется на задворье в глинобитный амбар. Там, на чердаке есть сено, спать будет хорошо. Ленька не хочет самому себе признаться, что боится: вдруг ребята влезут в чуланчик и начнут допрашивать. Филя ведь знает, что окно не запирается.

— Экий упрямыш, весь в отца, — вздыхает бабушка вслед внуку.

Ленька забрался на чердак. Но, прежде чем лечь, посмотрел сверху в сумеречную даль. На краю селения, на отшибе стоит дом Фили. От дома тянется узкий и длинный сад. За околицей — глубокий овраг. В его крутом склоне вырыта землянка. Ее-то и называют Пещерой. Строили землянку всей ватагой. Сколько сил положили, прежде чем получилось что-то вроде пещеры с узким входом-норой. Вначале об этом сооружении знали лишь сами строители, но прошлым летом в нее провалилась лошадь и теперь о Пещере знает каждый в Тамборе. Лошадь наделала хлопот — пришлось ремонтировать потолок.

Не существовать бы этой Пещере, если бы не один случай. С него-то и началась настоящая мальчишеская дружба… Однажды, еще во время войны, года четыре назад, сидели на бугорке Ленька с Филей, прислушивались к отдаленным взрывам и тихонько переговаривались. В деревне ходил слух, что за Пыршей в лесу появились партизаны. Неожиданно к ребятам подошел Кузя. Толстенький, кривоногий, он всегда чему-то улыбался. Кузя был младше Фили. Поэтому Филя с ним не водился.

— Ну, чего приплелся? — грубо спросил он у Кузи.

— А у нас гитлер спит, — сказал Кузя, улыбаясь. — Крепко-крепко спит и ружье бросил… А дедушка сказал: «Вот какой вояка, и ружье проспит…»

Этот нескладный разговор и толкнул ребят: «Надо действовать, помогать партизанам».

— Скажи толком, где он спит и почему оружие бросил? Пьяный, наверно?

— Ага… — продолжал улыбаться Кузя. — За нашим огородом спит, у плетня. А ружье в канаве…

С тех пор тайна связывала ребят. Другом их стал и Кузя, который помалкивал о том, что Филя утащил у спящего фашиста винтовку и спрятал ее, чтобы при случае передать партизанам.

То было в годы войны.

Теперь ребята часто об этом вспоминают. Как-то Филя предложил построить землянку с потайным ходом на том самом месте, где они прятали винтовку. «Будем играть в подземный партизанский штаб», — сказал он.

Друзья часто собираются по вечерам у Пещеры, как прозвали они свой «штаб», раскладывают костер, рассказывают разные истории. Иногда бывает здесь и Митя Хвостиков.

В особых случаях дружная ватага забирается в тесную конурку, и это означает, что дело очень важное, никто посторонний не должен подслушать.

Смотрит Ленька сверху — нет костра у Пещеры. Тихо на улице. Один за другим гаснут в домах огни.

«Значит, в штабе сидят, — с тревогой догадывается Ленька… — Важное дело. Что бы это могло быть?..»

Постояв у открытой дверцы чердака, он устало ложится на сено.

…Мерещится Леньке Каменный Зуб. Пенится, бурлит под ним придавленная Пырша. На дощанике мчит Куцый. В руках у него — длинное весло.

«Готовсь! — кричит он Леньке. — Ныряй хорошенько, пустым, смотри, не вылазь…» От слов этих Ленька вздрагивает и открывает глаза.

Тишина над деревней такая, что даже слышно, как журчит в речке вода, подтачивая обрывистый берег.

Пронзительный свист заставляет Леньку вскочить на ноги. Сердце тревожно забилось. Хорошо знаком этот свист. Так умеет лишь Филя. Заложив два пальца в рот, он издает такую трель, что, наверное, можно услышать у самого Черного озера. Бабушка говорит, что так раньше свистели только разбойники.

Условный сигнал снова доносится от Пещеры.

«Не пойду», — пугливо отступает на сеновал Ленька. Он знает, что не вытерпит и расскажет о тайне.

А в Пещере в это время ждет его вся ватага. Тесную конурку освещает «летучая мышь». Фонарь где-то раздобыл и приспособил Кузя.

Рядом с Кузей, прислонясь к стене стоит Вова Тюбетейкин. Он самый маленький, и потому может стоять в рост, а другие ребята вынуждены сгибаться, чтобы не задеть потолок головой. Вова — тихий и молчаливый. Обычно он напряженно слушает, что говорят другие. А если и ему захочется высказаться, он тихонько кашлянет, как бы извиняясь перед товарищами, и вставит словцо. И так случается, что замечание его всегда оказывается уместным.

Напротив Вовы расположился Юрка Крючков. Он всегда шумит, ругается и имеет дурную привычку прерывать человека на полуслове. Но его терпят. Он считается вторым по силе после Фили и когда понадобится действовать кулаками — не подведет.

У входа, на корточках — Павлик Хмельков, признанный знаток жизни муравьев. Его и прозвали: Павлик-Муравьиная душа. Характером Павлик похож на Вову Тюбетейкина, но крепче телосложением и большой фантазер. В саду у него множество муравейников. Говорят, Павлик кинулся однажды даже на Филю за то, что тот сунул в муравьиное гнездо палку. Правда, оба никогда не вспоминают об этом, и дружба у них крепкая…

Все ожидают Леньку. Слышно, как старается наверху Филя, подавая сигналы.

Филя человек почетный. Кто не знает, как четыре года назад, во время войны он утащил у заснувшего фашиста винтовку и потом отдал ее партизанам. Филю наградили партизанской медалью. Он нацепляет ее на костюм только в большие праздники.

Вот и вся ватага. Филя и Ленька учатся в пятом классе, остальные ребята — в четвертом. Если не считать трех девочек, в Тамборе больше нет ни одного сверстника Филе, нет больше и пионеров. Есть взрослые, и есть совсем маленькие. Маленьких Филя зовет одним словом: дети. Особых дел им доверять нельзя.

— Ну, что будем делать? — возвратился в Пещеру Филя.

Ребята молчат. Каждый думает о Леньке Хватове. Ведь он открыто не явился на сбор, нарушил присягу, которую каждый из них давал еще год тому назад. А днем он всех обманул, не вышел на работу. Даже Митя Хвостиков укорил их:

— Раков, наверное, ловит Ленька. Про свое обязательство позабыл. Слаба ваша дружба!

Последние слова больше всего задели ребят.

— Ты, говоришь, видел его? — обращается Филя к Кузе.

— Вот честное слово! — клянется тот. — Когда я вышел из дому, вижу Хват пошел на задворки. А под мышкой у него подушка и одеяло. Я даже удивился…

— Довольно. Об этом мы уже слышали, — прерывает его Крючок — так зовут Юрку Крючкова — и обращается ко всем: — Надо вытащить его из чулана да вздуть! Вот мое слово!..

Филя смотрит на Вову Тюбетейкина. Тот встречается с ним взглядом, робеет, затем чуть поднимает руку, тихонько кашляет и негромко произносит:

— Как же его вытащить из чулана, если его там нет?

— Факт! — смеется Павлик.

Смеются все. Юрка досадливо моргает глазами.

— Он куда-нибудь спрятался.

Но обыскивать дом ватага не решается. Лишь один Крючок упрямо настаивает на этом. Он шумит, ругается, машет руками, говорит, что Ленька «дрянь, барышник и даже подлец».

— Поручите мне, и я ему зубы на зубы помножу! — рвется Крючок.

Филя останавливает его.

— У всех у нас есть родители, а у него…

— Ну и что? — прерывает Крючок.

— А то! — хмурится Филя, поправляя воротник, будто ему что-то там мешает, теснит. Эту привычку знает каждый, она не предвещает ничего хорошего.

Крючок умолкает, отодвигается в угол.

Филя сердито продолжает:

— По-моему, надо объяснить Леньке по-хорошему, чтобы он все понял и сам пришел к нам, рассказал всю правду. Если завтра он опять не явится, норму его в бригаде придется все-таки выполнить. Стыдно перед людьми. Хорошо, что еще председатель ничего не знает.

Вова Тюбетейкин шевельнул рукой, как бы прося внимания. Все оборачиваются в его сторону. Виновато улыбнувшись, он с запинкой говорит:

— Надо письмо сочинить, такое письмо, чтобы все-все там сказать Леньке…

— Ну и придумал! — восклицает Крючок и даже привстает. — В одной деревне живем и переписку начнем заводить. Ха-ха! Выдумал тоже…

Вова заморгал глазами, плотнее прижимаясь к земляной стене. Ему кажется, что может быть, и в самом деле, он сказал чепуху. Но Филя смотрит на него с явным одобрением.

— А что, ребята, ведь это идея неплохая. Надо покумекать!

Юрка недоуменно смотрит на Филю, поджимает губы.

— Да. Такое письмо, чтобы понял Ленька! — рубит воздух рукой Павлик-Муравьиная душа. — Все припомнить ему надо. Он уже давно что-то отвиливает от нас…

— Такие слова подобрать, чтобы проняло его, как рака в кипятке!

* * *

Ленька проснулся поздно. Опять снился Каменный Зуб и кипящая под ним Пырша. И как будто спустился Ленька под скалу, а там вдруг открылась перед ним Пещера, но не такая, что в овраге, под Филиным садом, а светлая и яркая, точно из хрусталя. В Пещере этой сидят его приятели и смотрят, как он, мокрый, медленно подходит к ним. Ему хочется спросить, как же они пробрались сюда сухими, но он никак не может открыть рта. Ленька в страхе проснулся…

Войдя в чуланчик, Ленька с удивлением находит на подоконнике конверт с размашистой надписью: «Хват, прочти!» Берет конверт, но в это время по улице с ревом мчится мотоцикл. Возле палисадника он «чихает» и останавливается. Ленька увидел: Куцый уже идет к крыльцу, мелко переставляя свои ноги.

— Ну, как — поехали? — весело спрашивает он.

— Едем, — хмуро отвечает Ленька, засовывая в карман письмо.

— Порядок! — Куцый будто не замечает его невеселого настроения, смеется в бороду:

— Ай да ты, ай да я, ай да мы с тобой!..

«И что ему смешно?» — размышляет Ленька.

Выходит бабушка.

— Ты куда собираешься?

— Со мной, со мной поедет, — бодро отвечает за мальчика Куцый. Он вскидывает голову, смотрит с крыльца на синее небо, качает бородой. — Ай и жара ныне опять припекает! Бедные колхознички, пропадет ваша заботушка…

Мотоцикл проносится мимо палисадников по тихой деревенской зеленой улице. Ленька оглядывается: бабушка все еще стоит у калитки, смотрит им вслед и крестится. И так вдруг жалко Леньке становится ее, сердце тоскливо сжимается. Почему жалко — он и сам хорошенько еще не понимает. Только чуть догадка берет, что в чем-то он бабушку обманывает. Обманывает и Куцый. Зачем он говорит, будто обучает Леньку ремеслу?..

За селом Ленька увидел Филю и Павлика.

Оба они стоят на пригорке и провожают его взглядами. Филя широко расставил ноги и заложил руки за спину. В этой его позе есть что-то недоброе. Ленька отворачивается, но успевает заметить, как Павлик погрозил кулаком.

Не проехали и километра — попадается навстречу Крючок. Он идет с рыбалки. Видно, встал очень рано, потому что утро в самом еще разгаре, а Крючок уже успел натаскать целую связку окуней.

— Куда ты, эй?! — кричит он вслед Леньке. Ленька делает вид, будто не слышит.

— Ну, погоди, гад, мы тебя проучим, как обманывать товарищей!

Ленька напряженно смотрит на затылок Куцего. Думает, что вот он что-нибудь скажет. Ведь он все слышал. Однако, тот молчит. И только, спустя четверть часа, внезапно спрашивает:

— Чо бабка твоя кудахчет? Ты ей про что-нибудь рассказывал? Нет? Смотри, не болтай. Вынем из воды, тогда все хвалить начнут. А покамест терпи.

Больше Куцый не произносит ни слова до самой сторожки. Ленька тоже ничего у него не спрашивает. Ему хочется прочитать письмо, но читать на ходу неловко. Да и боится он, что в письме что-нибудь написано такое, чего и Куцему, пожалуй, знать не надо.

* * *

На противоположном берегу Пырши, чуть выше течением Каменного Зуба, свисает со скалистого обрыва длинная веревка. Куцый говорит, что ему легче будет повеситься на этой веревке, чем отказаться достать из-под воды клад.

Он отталкивает от берега дощаник, вынимает из кармана резиновую шапочку и велит примерить ее.

— А то волосы тебе в глаза лезут в воде, мешают, — поясняет он. — Хороша штука эта шапка. Мне специально один человек для тебя ее раздобыл.

Ленька удивленно смотрит на Куцего: «Что ж особенного в этой шапочке, ее можно купить в любом магазине. Сам он видел такие в универмаге, когда ездил в районный центр. И чего Куцый хвастает?»

Дощаник плывет к висящей веревке. Выждав момент, Куцый ловит ее конец, торопливо передает его Леньке, а сам ожесточенно гребет к другому берегу. Он спешит, потому что в этом месте как раз усиливается течение. До Каменного Зуба — каких-нибудь тридцать — сорок метров…

Подтащив дощаник на кромку берега, Куцый берет моток тонкой, но крепкой бечевы, обвязывает ее концом огромную каменную глыбу, выступившую из породы, затем отталкивает дощаник от берега, распуская бечеву. Леньке приказывает:

— Ты, Ленок, трави свою веревку, а конец, смотри, не выпускай…

Скоро Ленька угадывает намерение Куцего: он хочет спустить лодку в горловину Пырши и там, напротив Каменного Зуба, где под водой находится драгоценный клад, остановиться. Этому помогут две веревки, прикрепленные концами к противоположным берегам.

В дощанике лежит длинный шест, к тонкому концу которого привязана большая гиря. Для чего этот шест с таким грузом на конце, — Ленька пока угадать не может.

Дощаник все сильнее тянет течением. Куцый покрикивает:

— Трави, трави, трави!..

И сам он тоже травит бечевку.

Вода глухо шумит, пенится, ударяясь о каменные берега. Дощаник неистово крутит из стороны в сторону. Куцый и Ленька, оба потные, с красными от напряжения лицами, стоят на корточках, понемногу стравливая веревки. Куцый то и дело оглядывается на корму, меряя глазом расстояние до того места, где под водой лежит клад.

— Так… еще малость… Еще… Смотри, не выпускай веревку!

Ленька уцепился одной ногой за перекладину в лодке. Его, того и гляди, вытянет из дощаника и сбросит в воду. Он уже не травит, а изо всех сил держится за конец веревки, на котором завязан узел. Если бы не было этого узла, — чувствует Ленька — мокрая веревка уже выскользнула бы из его рук. «Хорошо, что Куцый догадался завязать узел».

— Так… вот теперь, кажись, мы на месте… Вяжи за перекладину!

Ленька подтянул конец веревки с узлом к перекладине и хотел привязать его — веревки не хватило. Тогда он попробовал изо всех сил немного подтянуться. И вот появилось несколько лишних сантиметров веревки, Ленька быстро перекидывает узел за перекладину, но… невидимая сила выдергивает веревку из рук.

— Кикимора! — орет на него Куцый, выпучив злые глаза и тряся бородой. — Эх, ты, кикимора!

Дощаник, удерживаемый теперь лишь одной бечевой, ринулся к каменному яру…

— Упрись веслом! — ошалело командует Куцый.

Ленька хватает весло и концом его, как копьем, целится в стену берега.

— Ах, мать честная! — ругается Куцый. — Говорил тебе, держи крепче…

Ленька чуть не плачет от досады. Он все еще не может понять, каким образом веревка в миг выскользнула из его рук. Теперь же все надо начинать сначала: подняться, цепляясь за туго натянутую бечеву вверх по течению, взять конец злополучной веревки и снова «травить».

— Ладно, — видя отчаянье на лице мальчика, успокаивающе говорит Куцый. — Я и сам виноват — надобно было заранее привязать веревку к перекладине, а уже потом помаленьку стравливать. Так мы и сделаем.

Ленька уже почти не думает о подводном кладе. Он боится, как бы снова не допустить оплошности и не рассердить Куцего.

Часа через полтора, — пока поднимались против течения, потом отдыхали, — начали снова сплывать к угрюмому Каменному Зубу.

Вот он все ближе и ближе — огромный коричневый столб, нависший над водой. Река с каждым метром становится отчаянней, рвет из-под ног дощаник. Корма юлит.

— Держи, опять зазевался! Держи крепче, разом не отпускай, не то перевернуть может!

Ленька изо всех сил держит веревку, хотя теперь знает, что она уж никуда не вырвется, потому что привязана. Но Куцый боится, как бы не перевернуло дощаник.

Наконец, зыбившийся из сил Ленька отпускает веревку. Она натянута туго, как струна.

Куцый трогает его за плечо.

— Отдохни. Сейчас нырять будешь. Подкопи силенок. И слушай, что я тебе скажу, запоминай…

Сквозь клокотанье воды Ленька слушает наставления. Куцый рассказывает, что на дне реки стоит железная машина, похожая, может быть, на танк. Наверху у нее круглая дверца-люк. Люк этот открыт. Если Ленька умеет засовывать руку в рачьи норы, то в этот люк можно даже самому влезть, он широкий. Но самому, конечно, туда лезть не надо. Нужно только, держась одной рукой за край железной дверцы, чтобы не отбросило теченьем, другой рукой пошарить по стенкам машины. Там должны стоять снаряды. Надо взять один и опустить его в сачок, который Куцый сейчас пристроит на шесте с гирей. С помощью этого же шеста Ленька сможет точно опускаться к люку. Надо только придерживаться за шест во время спуска.

— Сейчас попробуешь, как будет получаться. Снаряды брать не надо. Только попробуй пощупай их рукой, есть ли они там…

Про себя думает:

«Ежели меченый снаряд лежит где-нибудь под сиденьем танкиста, то вряд ли Ленька его достанет…» От этой мысли ярость охватывает его. Он на все пойдет, но не отступит от своей цели!

— Отдохнул? — ласково спрашивает Куцый.

— Отдохнул, — вздыхает Ленька.

— Ну, смотри, держись за шест, кабы теченьем не отнесло… Однако, не бойсь. Хорошему пловцу никакое теченье и глубина не в диво. Так? Так. Валяй!

Ленька медленно поднимается с сиденья, поправляет на голове резиновую шапочку, широко открытыми глазами смотрит на кипящую Пыршу. Одной рукой он держится за выступающий из воды конец шеста. Потом грудь его широко раздается, он набирает полные легкие воздуха, и, ловко перевернувшись, скрывается в воде.

Слабая надежда озаряет лицо Куцего. «Ловко ныряет, стервец». Он напряженно смотрит в воду, однако солнце уже давно сошло с зенита, отвесные берега бросают на реку тени, и потому вода черна.

 

Кому идти в разведку

Разлад. Ленькин участок никто не хочет обрабатывать. А день кончается. Широкое капустное поле будто умылось недавно; листья выправились. Земля под ними черная, мокрая. И только на Ленькином участке она серая, словно ее только что обсыпали пеплом.

Возле огромной пустой бочки сидят ребята. Слушают Юрку Крючкова. Он запальчиво кричит, размахивая кулаками:

— Письмо сочинили, к совести его обратились?! А он что?.. Сел на мотоцикл и уехал!.. Будь моя воля — эх, и проучил бы я его!..

Филя сидит в сторонке, задумчиво смотрит куда-то. Кажется, он и не слышит вовсе злой ругани, а напряженно о чем-то думает.

Но вот на обрывистом берегу реки появляется Митя Хвостиков. Он-то и нужен здесь. Митя идет прямо через капустное поле. Ватага хмуро смотрит на приближающегося бригадира. Что-то он скажет? Опять, наверное, предложит общими силами привести в порядок Ленькин участок.

— Дудки! — огрызается Крючков. — Вы, ребята, как хотите, а я не буду. Выходит, мы все дураки, а один Хват умный?! Катается с Куцым на мотоцикле, а тут за него работай… По-моему, его надо подкараулить и… — Крючок многозначительно показывает кулак. — Вот мое слово!

Никто не возражает. В самом деле: такого от Леньки не ожидали. Что с ним сталось?.. И в Пещеру не явился, и на письмо не ответил.

— Ну, что, соколики? — весело спрашивает Митя, подсаживаясь к ребятам. Волосы на его голове мокрые и тщательно причесаны. Видно, Митя только что выкупался. Он с улыбкой смотрит на мальчишек, словно не замечает их настроения…

Обычно появление Мити ватага встречает радостно. Митю ребята любят. В деревне он первый шутник и весельчак и, как говорит председатель колхоза, Митя «главный заводила». Да и не пустой заводила. В руках его любое дело огнем горит. Старые люди, глядя на Митю, говорят, что он и жнец, и швец, и на дуде игрец!.. Только на какой же дуде? Просто играет Митя на баяне. И в клубе он руководит художественной самодеятельностью. О нем два раза даже в областной газете писали, а в районной напечатали его фотографию. Правда, фотография была какая-то очень серая, туманная.

Митя самый лучший друг ватаги. Дружба эта началась еще в ту пору, когда он был в школе пионервожатым.

— Вот сидим и думаем, что нам с Хватовым делать, — признается Филя.

— Значит, опять не явился? — удивленно оглядывает ребят Митя.

Филя кивает на неполитые рядки капусты.

— Так, так… — Митя усаживается поудобнее. — Давайте будем рассуждать…

Ребята умолкают, придвигаются ближе. Все знают: когда Митя говорит, что надо «рассуждать», значит, дело серьезное.

— Ленька ваш товарищ, так?.. Так, — начинает Митя. — Он член совета дружины. Так? И это так. Парень он стоящий. Верно? Конечно. Прежде никогда своих товарищей не подводил? Нет. Что случилось с Ленькой теперь?

Ребята пристально смотрят в лицо Мите. Сейчас бригадир очень похож на прежнего пионервожатого.

— Будем смотреть глубже, — продолжает Митя. — Ленька ловит раков, продает их на полустанке, помогает бабушке. Сколько лет ловит он раков?.. Два года. Мы виноваты, что ему труднее других живется?..

— Вот уж нет! — состроив презрительную гримасу, покрутил головой Крючок.

— Виноваты, — поправляет его Митя. — Но разве одному Леньке трудно жить? У многих родители погибли на войне. Чем можно помочь сиротам? Сами знаете: братьев Хмельковых колхоз определил в детский дом. Там их полностью обеспечивает государство. А наш колхоз по праздникам посылает им хорошие подарки. Ребята вырастут и вернутся в свою родную деревню… Теперь возьмем Колю Балясникова. Его судьба всем известна: нашелся дальний родственник, приехал, взял к себе. Было такое дело? Было. Коля обеспечен. А Нюра Ивакина? Ее воспитывает тетя Луша, наша же колхозница. Так? Так. А что же такое с Ленькой Хватовым?.. У него нет отца и матери. Бабушка стара, пенсии им не хватает. Но разве колхоз обидел Хватовых? Весной им выдали откормленного кабана. Мясом обеспечили?.. Обеспечили. За счет же колхоза им отремонтировали дом. Было такое? Было. Сейчас за поливку овощей начисляем трудодни. Каждый из вас уже заработал порядком. Факт. А что же случилось с Ленькой? Не хочет работать? Почему? Отчего такое у него настроение? Вот тут-то и загвоздка! На него, очевидно, кто-то влияет…

— Известно кто — Куцый! — вставляет слово Филя.

— Он и сейчас там, за Черным озером. Мы видели, как утром Куцый повез его на своем драндулете.

— Вот, говорите, Куцый… А почему? Чем смог заинтересовать этот человек Леньку? Неизвестно.

Митя достает мятую бумажку, развертывает ее. К бумажке приклеились леденцы: зеленые, красные, желтые… Он кладет леденец в рот, остальные раздает ребятам. Митя отвыкает курить.

— Итак, продолжаем, — говорит он. — Что за человек Куцый? Кто он? Откуда? Почему живет за озером, а не вместе со всеми в деревне? Непонятно. Вам он нравится?.. А мне — нет. Почему? Потому что он чуждается людей. Почему чуждается? Вот это загадочно. Приехал, заключил с колхозом договор, день работает, неделю не является. Полезный он человек? Мало от него пользы. Давайте будем думать, почему Ленька сдружился с Куцым, что его так влечет туда, за Черное озеро?.. Может, кто из вас что-нибудь об этом знает или догадывается?..

Пока на капустном поле Митя Хвостиков «рассуждает» с ребятами, далеко, за Черным озером, Куцый выполняет, наконец, обещание: учит Леньку стрелять из ружья. А из автомата стрелять — научит потом…

После Ленькиного неудачного спуска в воду, Куцый время от времени невесело посмеивается:

— Эх, Ленок-Ленок, а я-то думал, какой ты нырун!.. Ан нет — ошибся. Говорил тебе: держись за притугу! Я ее для того и обстругал так гладенько, чтобы заноза тебе не встряла в руку. А ты не сумел опуститься… Эхма! Ну, да ничего. Ишо время есть у нас. Завтра попробуем сызнова.

Леньке не по себе от тяжелых взглядов Куцего и его усмешечек. Ведь старался, как мог. Но разве виноват, что под Каменный Зуб вода рвется, как ошалелая, и нет никакой силы устоять против нее? Едва он кинулся головой вниз, рассчитывая уже на глубине поймать рукой шест с гирей и приблизиться к железной дверце, как его быстро отбросило прочь. Течение ужасное! Он вынырнул на поверхность и не поверил своим глазам: от кормы дощаника его отнесло метров на пятнадцать. После повторной неудачи Куцый смачно сплюнул в воду и приказал тянуть дощаник к берегу. Шест с тяжелой гирей он бросил в кусты и, мелко ступая своими уродливыми ногами, поплелся к сторожке. Ленька шел следом, как побитая собака.

После обеда хозяин лег на топчан и скоро Ленька услышал его тихое похрапывание. Параня знаком руки велела Леньке выйти и сама пошла следом за ним. В сенцах она достала из сундука старое одеяло, приказала:

— Приляг там где-нибудь. Проснется, сам тебя разбудит.

Ленька получил, наконец, возможность прочитать письмо. Он устроился неподалеку от входа в сторожку, разостлав одеяло на траве. Но едва распечатал синий конверт, как перед ним внезапно появился Куцый и, не спрашивая, быстро схватил письмо. Прочитав, он усмехнулся, медленно разорвал листок в мелкие клочья и бросил. Строго взглянув Леньке в лицо, пояснил:

— Филька и его приятели хотят тебя силком заставить ходить в колхоз… А я вот что скажу: нет такого закона, чтоб заставляли работать поневоле. Потому как живем мы в советском государстве. И смотри — ежели будут приставать, скажи мне, я их проучу.

Почесав за ухом, он зевнул и лениво проворчал:

— Дура баба, хлопнула дверью. Знает же, что я чуток во сне, а хлопает… Ну, леший с ней!

Встретив насупленный взгляд Леньки, вдруг весело сказал:

— Айда из ружья стрелять! Сейчас увидишь, как Тучин бьет метко!

И вот Куцый тратит уже пятый патрон. Стреляет он с каким-то наслаждением. Ленька держит старую шапку. Куцый вкладывает в ствол новый патрон, командует:

— А ну, подкинь, да повыше!..

Ленька высоко кидает шапку. Куцый мгновенно вскидывает ружье, целится… При выстреле шапку будто шквалом отбрасывает в сторону.

Куцый победно кричит:

— Весь заряд в нее угодил! Видал, как подпрыгнула?! Ай да ты, ай да я, ай да мы с тобой!..

Потом он особо тщательно заряжает ружье, дает его Леньке, приговаривает:

— Держи твердо. Прикладом отдает в плечо, не бойся, это так и положено. Левый глаз зажмурь, правым гляди на мушку и на мишень. Мушка должна быть как раз под нижним краем мишени… Ну, смотри, не мажь.

Ленька с замиранием сердца целится в мишень — кусок бумаги, наколотый на сучок. Радость и волнение охватывают его. Он осторожно нажимает на спусковой крючок и тотчас что-то сильно толкает его в плечо. Так сильно, что Ленька чуть не выронил ружье. Выстрела не слышал. В ушах стоит сплошной звон.

— Ай да ты, ай да я, ай да мы с тобой! — трясет бородой Куцый, ковыляя к мишени. Он смотрит на лист бумаги, потом качает головой:

— Ни одной дробиной не угодил. Как же ты метился? А?

Он немного журит Леньку, но потом достает из кармана патрон и опять заряжает ружье.

— Ладно уж, я не жадный, ишо раз стрельни…

— А если опять не попаду? — с отчаянием в голосе спрашивает Ленька.

— Как это «не попаду»?.. Попадать надо!

Но видя растерянность на лице мальчика, успокаивает его:

— Ладно, завтра ишо дам два патрона. Каждый день буду давать. Ну, а ежели нырнешь хорошо, пять дам! Вот те честное слово. — Куцый протягивает руку.

При втором выстреле Ленька попал в мишень двумя дробинами. Куцый сказал, что это уже означает, что он, Ленька Хватов, научится метко стрелять. И, вспомнив детство, рассказал, как его тоже когда-то учили стрельбе. Учил дядя. Куцый был тогда еще младше Леньки, а ружье — старинное и тяжелое. Дядя клал ружье в развилину яблоневого ствола, а он дергал за спусковой крючок и бросал ружье, бежал прочь.

— Так что не тужи. У тебя складней получается. — Он хлопает Леньку по худому острому плечу и отбирает у него ружье, направляется в сторожку.

Вечером Куцый пойдет удить рыбу, обещает взять Леньку с собой.

Но Ленька о рыбе не думает. Он смотрит на ружье, которое Куцый вешает на гвоздь в сенцах. Оно заряжено. Кто бы знал, как хочется Леньке еще выстрелить. Хотя бы один раз!..

На закате, как и было договорено с Митей Хвостиковым, двое представителей Тамборской пионерии, а именно — Вова Тюбетейкин и Кузя, являются в Ленькин дом для прямых переговоров. Возле самого палисадника к ним внезапно присоединяется Юрка Крючок, хотя его вовсе не уполномачивали вести эти переговоры.

Нежданных гостей встретила на пороге сухощавая старуха Варвара Акимовна. Как всегда, она неприветлива. Увидев ребят, перекрестилась и, всматриваясь в каждого из них, спешит выпроводить:

— Леньки нету. Раков, должно, пошел ловить… Чего вам от него надобно? Ишь, ходят тут…

— Нам поговорить с вами надо, — важно заявляет Кузя. — Нас послали к вам от имени всех наших деревенских ребят…

— Ой, господи Иисусе! — сердится старушка. — Чего от меня-то вам надобно?

— Вы, бабушка, не гоните нас, а выслушайте, — робко начинает Вова Тюбетейкин. — Дело очень серьезное. Мы хотим знать, почему Леня бросил свой участок? Это — раз. Где он сейчас — это два…

— И не говорите, что он раков ловит. Известно, он у Куцего. Вы лучше скажите-ка, что Ленька делает у этого подозрительного типа? — вступает в разговор Крючок.

Вова толкает его локтем — мол, помолчи. Но Крючок уже не унимается. Задорно подбоченясь, настойчиво требует:

— Вот, вот, ответьте-ка нам!..

Ленькина бабушка обрушивается на него тотчас:

— А ты чего пришел?! Небось прошлым летом по чужим садам лазал, а теперь до Леньки тебе дело, допросы учиняешь!

— Не лазал я! — горячо оправдывается Крючок. — У нас свой сад большой и яблок хватает! А насчет Леньки, так и знайте: если не ответите, что он делает у Куцего, то вам же и хуже будет. Вот вам мое слово!

— О, господи! Да вы что привязались, окаянные! А ну — подите-ка вон отсюда!..

— Не гоните нас, Варвара Акимовна, не гоните, — отступая, робко упрашивает расшумевшуюся старуху Тюбетейкин. — Мы ведь по-хорошему пришли…

Но старуха уже неумолима. Она хватает метлу, угрожающе замахивается ею на «делегатов».

— Нечего шляться по чужим избам! «По-хорошему» пришли… Еще допросы учиняют, ишь… Леньки нету, приедет на той неделе. Пошли прочь отсюда!

Крючок сбежал с крыльца последним.

— Бросьте, ребята, антимонию с ней разводить, она же известная покрикуха!.. Ее вся деревня знает!..

Кузя и Вова уже далеко отошли, а Юрка все еще стоит у палисадника и, скороговоркой бормочет:

— Бабка-бабка, покричи! Бабка-бабка, покричи!..

Затем он вприпрыжку догоняет товарищей.

— Все дело ты испортил! — укоряет его Кузя. — И чего влез?

— Подумаешь, — передергивает плечами Крючок. — Выболтала ведь она, что Ленька через неделю вернется. Что еще от нее узнаешь?..

Переругиваясь, они медленно идут к Пещере.

Уже возле оврага, перед Пещерой, Крючок увидел ворох сухого хвороста и щепок. Не задумываясь, он поднес зажженную спичку — и вмиг на привычном месте, где всегда разжигали костер, вспыхнуло высокое пламя. Из Пещеры выскочил Филя и, чуть не с кулаками, бросился в Юрке:

— Тебя просили зажигать, да? Был уговор дать огонь в восемь ноль-ноль! Как раз Митя работу кончит…

— Да он и у нас так — не просили, выскочил! — заявляет Кузя, отходя, на всякий случай, от Крючка подальше. — Ну, и все дело испортил, разругался с Варварой Акимовной…

Филя кладет руки на бедра, широко расставив ноги, в упор смотрит на Крючка.

— Что с тобой делать? Перестал считаться с нашим порядком?.. Если так — проваливай отсюда!

Крючок попятился от Фили.

— Да, да — проваливай! — повторяет Филя, делая шаг вперед, словно собираясь толкнуть Юрку.

Тот отходит в сторонку, садится на траву, уныло смотрит на костер.

— Поддерживайте огонь, до восьми осталось немного, — приказывает Филя. Кузя и Вова отправляются собирать щепки. Метрах в пятистах построена новая кузня — щепок там разбросано много.

Бежит запыхавшийся Павлик.

— А я подумал, наши часы отстают. Вижу, костер уже полыхает!

— Это вон кто поджег раньше времени, — хмуро кивает Филя на одиноко сидящего Крючка.

Ровно в восемь костер разгорается с новой силой, и вскоре приходит Митя.

— Ну, соколики, спасибо, что не оставили в беде хватовские гряды. Кто на этом отличился?

— Работали все, кроме… Крючкова. Он отказался, — сообщает Филя.

С тяжелым сердцем один за другим не торопясь рассаживаются ребята вокруг костра. Филя подробно рассказывает Мите, как Вова и Кузя ходили к Ленькиной бабушке и что потом произошло.

— Ай, ай, — качает головой Митя, поглядывая на сидящего поодаль «обиженного» Крючка. — Характер бабки Вари кто не знает? Помню, однажды перед пасхой мы устроили антирелигиозный вечер. Так она примчалась ругаться, шуму наделала… Нет, мы Леньку не отпустим от себя… Иначе испортит его этакая бабушка и всякие там Куцые… Я думаю, ребята, надо кому-то отправиться на разведку за Черное озеро. Подождем немного, может, вернется Ленька. А если нет, — снарядим туда разведку. Надо узнать, чем он там занимается. Так я говорю?

— Правильно! — единогласно поддерживает ватага.

— Лучше всего, ребята, послать двоих, — высказывается Кузя. — Мало ли, в разведке что бывает. Один всегда может вернуться и доложить…

— Так-то так. Но справимся ли с работой, если половины людей не будет? — озабоченно чешет затылок Павлик. — Ведь Крючок-то работать не станет.

Все поглядывают на Юрку, словно ожидая, что он возразит. Вот сейчас должен сказать, что вовсе не такой он человек, как думают о нем ребята, что он не подведет. Но Крючок молчит.

— Н-да… — вздыхает Митя, и улыбка сходит с его лица.

Начинают решать, кто пойдет в разведку.

— Конечно, Филя должен пойти, — предлагает Митя. — Старый партизан, он знает, как действовать в разведке.

Кандидатура Фили принимается единогласно. Однако, кого послать вторым, вместе с Филей?

— Выдвигайте, соколики, — опять улыбается Митя. — По заслугам каждого, по качеству, так сказать…

— Пусть идет Павлик.

Крючок зло взглянул на ребят. Неужели его не назовут? Ведь он сильнее всех, кроме Фили.

— Мне нельзя, — вздыхает досадливо Павлик. — Сами знаете — нужно с сестренкой нянчиться.

— Верно, — поддерживает его Митя. — Разведка может занять целый день, а то и больше.

— Иди ты, Кузя, — говорит Павлик. — Твой участок я беру на себя.

У Кузи лицо просияло.

— Так-то оно так, — смущенно произносит Митя, — но ведь и Вове тоже, наверное, хотелось бы пойти. Правда?

Тюбетейкин краснеет, опускает голову.

— Конечно, так. Придется, соколики, голосовать.

Крючок широко открытыми глазами смотрит на товарищей. Но про него, кажется, забыли. Никто не замечает его присутствия, даже Митя.

Первым голосуют за Кузю. Митя, как председательствующий, считает голоса:

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Единогласно!

«Мой голос считают, а про меня ни слова», — с обидой думает Юрка.

— А теперь, кто за Вову? Считаю: раз, два, три, четыре, пять… Всего пять голосов. Постойте, — недоуменно вскидывает Митя голову. — Ведь нас здесь всего шестеро. Каким же образом Кузя получил шесть голосов?

Ребята недоуменно переглядываются. Кузя оторопело выглядывает из-за спины Вовы.

— Да он сам за себя голосовал, — сердито говорит Крючок. — Это с ним бывает…

— Ты, правда, поднимал руку?

— Да… — смущенно и растерянно бормочет Кузя.

— Эге, соколик, так нельзя. Значит, один голос снимается. Получается по пяти голосов. Равное число. Как же быть? Может, кто из вас возьмет самоотвод?

— Ладно, я беру самоотвод, — соглашается Кузя. Ему все еще неловко за допущенную оплошность.

— Тогда все дело решено, — заключает Митя. — Если до завтра Хватов не вернется, за Черное озеро отправляются Филя и Вова…

Крючок ожесточенно грызет ногти и часто сплевывает.

Совещание закончено.

— Тушите костер. Вы идите по домам, а мне еще надо, соколики, на репетицию поспеть.

— Я погашу, — хмуро отзывается Крючок.

Взглянув на него, Митя качнул головой, вздохнул и пошел. За ним уходят и ребята.

У догорающего костра остался Крючок. Сердце его тоскливо сжимается. Он обнял колени, смотрит на тлеющие угольки. Обида словно хватает за горло и душит. Слезы сами собой навертываются на глаза… Крючок сидит, не мигая смотрит перед собой. И уже не сдерживает слез, они вольно катятся по щекам. Всегда ведь был он первым после Фили — какое бы дело ни затевали. А теперь все на него взъелись. Но еще увидят, еще поймут, что такое Юрка Крючков!..

Пришло утро. И в самом деле, все увидели: участок Крючкова уже обработан. Видно, поливая капусту, он таскал воду из речки за полкилометра. Он не пришел в обычный час вместе со всеми и не ждал, пока водовоз доставит воду. Почему? Не хочет работать вместе? Обиделся? Разные догадки строят ребята, стоя возле фанерной бирки с надписью: «Участок Крючкова Ю.»

Но никто не догадывается, что в это время сам Крючков уже далеко-далеко катит на велосипеде, петляя по тропинке, на которой еще видны отпечатки шин мотоцикла Куцего.

 

Страх

— Ай да ты, ай да я, ай да мы с тобой!.. — Куцый суетливо подает Леньке руку, помогает ему влезть в дощаник. Ленька тяжело дышит, возбужденно осматривается. Три раза опускался он на дно Пырши. Два — безуспешно. В третий раз, вот сейчас, удалось ухватиться за край железного люка.

Теперь Ленька уже натренировался: вынырнет метрах в десяти ниже течением от привязанного дощаника, подплывет к берегу, вскарабкается наверх, пробежится, потом спустится и сплывает к дощанику. Вся операция занимает каких-нибудь десять минут.

— Я теперь знаю, как нырять, — отдуваясь, говорит Ленька, садясь на скамью.

— Скажи, как, Ленок? — радостно смотрит на него Куцый.

— С носу лодки. Понимаете, пока я иду вниз, меня бросает течением метра на полтора-два обязательно!.. Как раз до кормы, где шест с гирей. Тут и хвататься надо…

— Молодец, молодец, — умиленно крутит головой Куцый. — Я знал, что ты не подкачаешь, ишо дашь прикурить!..

Но он понимает, конечно, что не каждый раз Ленька может удачно ухватиться за шест. Может удариться головой об этот шест и потерять сознание. Или — удариться спиной и сломать позвоночник.

Ленька отдыхает, глядя на мрачные громады камней, стеснившие реку. Коричневые с сероватыми крапинками гранитные стены все сплошь в трещинах и выбоинах. Ленька никак не может понять, каким образом люди спустили сюда железную машину. Он спросил вчера об этом Куцего, но тот лишь подмигнул хитро и нехотя ответил:

— Все узнаешь, Ленок. Все сам поймешь, дай срок. А покамест доверяй мне. Понял?

Теперь Ленька думает о том, когда же придет этот «срок». Пока что он едва лишь тронул рукой борт таинственной железной машины, а ведь надо, держась за край дверцы, другой рукой достать снаряд и положить его в сачок, пристроенный на шесте чуть повыше гири… Ленька думает, посматривая то на гранитные берега, то на голубое, без единого облачка, небо над головой и яркое горячее солнце.

Куцый навалился грудью на борт дощаника, все смотрит в воду, ворчит — тень лодки ему мешает что-то разглядеть…

Ленька вспоминает о письме товарищей, которое отнял у него Леонтий Михайлович. Разве так поступают? Ведь письмо написано ему, Леньке. Почему же Куцый разорвал его, даже не дав прочитать?.. «Что они там писали? — это все больше тревожит его. — Наверное, ругают, что не хожу поливать капусту».

Эх, если бы знали ребята, каким важным делом занят он сейчас — заговорили бы по-другому. Недаром Леонтий Михайлович обещает: «Вынем из воды, тогда все о нас заговорят. А покамест, терпи, милок…»

Мысли его прерывает Куцый. Он садится рядом, ласково хлопает Леньку по загорелому острому плечу, тихонько спрашивает:

— Ну, как — отдохнул?

— Отдохнул…

— Смотри, Ленок, как возьмешь снаряд, не упусти… Ради бога не упусти! Я тебе скажу по секрету: в иных снарядах порох и свинец… Много пороха и свинца. На пятьдесят зарядов из ружья хватит.

— На пятьдесят ружейных зарядов?! — У Леньки захватило дух.

— Факт. Я тебе без разговора отдам. И ружье бери, стреляй сколь хочешь, ежели достанешь снаряды… А в иных — кое-что другое. В тыщу раз подороже тех, которые с порохом! Вот какое дело-то! Сто ружей себе можешь купить и… десять тысяч патронов! И мотоцикл, и лодку с мотором и, если хочешь, дом себе новый можете с бабкой выстроить!

— Мы с бабушкой? — удивляется Ленька.

— Чудак-человек! — смеется Куцый. — Не ты будешь строить и не бабушка. Ты как хозяин будешь ходить и указывать плотникам, что где делать. А они без слова выполнять твои указания станут. Потому как известен ты будешь, ежели мы вынем из машины кое-что… Эх, и позавидуют нам люди! Вот попомни мои слова!

Внезапно большой камень с шумом катится вниз с обрыва и бултыхается в воду. Куцый вскидывает голову. На берегу — никого.

— Видал? Сама природа швыряет каменья в воду!..

Он закуривает, хмурится и уже невесело продолжает:

— Ну, а как упустишь хоть один снаряд, он-то и может оказаться самым ценным… Судьба играет человеком… Эх, милок-Ленок! Не подкачай, а? Так нырни-мырни, чтобы рыбы засмеялись!

Он услужливо подает Леньке резиновую шапочку, пристально смотрит в глаза.

Настроение у Леньки хорошее. Конечно, он нырнет изо всех сил, со всей ловкостью. Ведь опускался же на три метра под Ерохиным яром в самый глубинный отруб. И не только опускался — успевал найти норку, всунуть в нее руку и схватить рака. Правда, там нет такого сильного течения…

Ленька уверенно натягивает шапочку, переходит на нос лодки и смотрит в воду так, словно целится в тайную ее глубину…

Куцый замер. Он боится малейшим движением помешать сосредоточившемуся Леньке. Сейчас нырун щукой пойдет вниз. Лишь бы не расшибся о тяжелую броню танка…

Вскинув голову, Ленька делает глубокий вздох и тут же оцепенело смотрит вверх. На лице его выражение испуга и растерянности. Он увидел на берегу человека. Причем этот человек отлично ему знаком…

— Ну, что ты, что ты?.. — удивленно спрашивает его Куцый. — Чего остановился? Хорошо так приметился и остановился. Аль испугался?

«Каким образом оказался здесь Юрка Крючок?» — Озадаченный Ленька стоит на носу дощаника, но вверх уже не смотрит. Крючок тотчас исчез, едва встретился с ним взглядом. «Сказать об этом Леонтию Михайловичу или не говорить? Еще подумает, что я рассказал ребятам тайну…»

— Чего стоишь? Чего ждешь-то?.. — недоумевает Куцый.

Ленька набирает воздух снова и резко перевертывается головой вниз. Мелькнули пятки, и волны все скрыли вмиг.

Куцый смотрит на секундную стрелку часов.

«Тик-тик-тик», — скачет крохотная стрелка.

«Долго, шельмец, держится». — Куцый косит глазом по бурлящей поверхности Пырши. Но вот, словно мяч, выскакивает из воды Ленькина голова. Он как-то неловко, на боку, молча плывет к берегу.

— Ну, как — не повезло?

Ленька не отвечает. Только выйдя из воды, он удивленно и испуганно смотрит на какой-то предмет, зажатый в руке… Затем вдруг дико вскрикивает и бросает что-то, трясет рукой, словно его укусил ядовитый водяной паук.

— Что там, что нашел? — спрашивает Куцый. Он видит, как испуган Ленька. Онемев от страха, стоит он на песчаной кромке под обрывом и все еще смотрит на то, что бросил. Однако даже на небольшом расстоянии Куцый никак не может распознать лежащий на мокром песке предмет.

— Ну, беги сюда, пробирайся, плыви скорей! — зовет он Леньку, но скоро понимает, что надо ехать самому — парень чем-то страшно напуган, оцепенел.

Куцый быстро вынимает шест, отвязывает сдерживающие дощаник веревки и быстро мчит, держа наготове весло, чтоб не удариться о Каменный Зуб. Миновав опасность, зло набрасывается на Леньку:

— Ишо чудить вздумал!.. Воды, что ли, в рот набрал, а?.. Чего стоишь, кикимора?..

Но Ленька не обращает внимания на его слова.

— Какая холера тебя испугала, а?..

Куцый неуклюже выходит из дощаника на кромку песка, смотрит на клочок материи, невольно вздрагивает. Но он быстро овладевает собой и каким-то надтреснутым голосом смеется вдруг, широко открыв рот, выставив мелкие и редкие, желтые от табака зубы.

— Эх, кикимора ты, кикимора! Чего испугался? На дне всякой дряни полно… Ну и набилось в люк…

— Нет! — бледный Ленька вздрагивает всем телом. — Там… там…

— Дурак! — орет на него Куцый. Потом ногой поддевает клок материи и швыряет в воду.

— Устал ты, вот и почудилось… Ей богу, полезешь в другой раз, ничего такого там не найдешь. Спорим на что хошь? Хоть на ружье и двадцать пять к нему патронов… Чудило ты гороховое. Трава сверху набилась, и все. Может, какая тряпка в ней запуталась, а ты напридумывал целый короб. Эх, ты. Ну, ладно, не обижайся, устал… Бывает. Водолазы, знаешь, тоже, когда устанут, им всякое начинает чудиться. Небось, читал про это?

— Нет… — испуганно смотрит на Куцего Ленька.

— Ты не читал!.. А я сколь таких книг перечел! Айда до хибары. Параня теперь заждалась, обед ныне такой сделает, аж губы оближешь!..

— Домой хочу… — робко заявляет Ленька.

— Э, нет! — в упор глядя на него, крутит бородой Куцый. — Дома ишо будешь. А уговор дороже денег. Я же тебе секрет раскрыл, а ты домой! Вот нырнешь разок-другой…

Они медленно поднимаются на крутой берег. Впереди Ленька. За ним — Куцый.

Куцый думает о «документе»: авось он подмок и ничего в нем уже никому не разобрать. Однако время от времени страх все-таки внезапно охватывает Куцего. Вдруг бумага не подмокла? Немец тогда завинчивал головку снаряда…

«Без Леньки надобно пошурудить там крюком. А то ведь, стервец, и ружье выиграет и ни за что потом не полезет за «кладом». Проклятый Улих! Покойник, а не хочет отдать золотишко…»

Куцый неистово сплевывает, глянув с обрыва на кипящие волны в горловине Пырши.

А Ленька в эти минуты думает, что не надо ему никакого клада, лишь бы уйти домой и больше никогда сюда не возвращаться. Он поглядывает по сторонам. Где же Юрка Крючок? Или он ему померещился?

— Леонтьюшка, — нараспев тянет Параня, плавно двигаясь с большой сковородкой к столу, — и что за притча: каждый день рыбу ловить ходите, а ничего-то не поймаете? Иль не везет вам?..

— Э-э, дура баба, — в замешательстве бормочет Куцый, — не твоего ума наше рыбачье дело… Подай-ка нам по махонькой, клюнем с устатка. Так, Ленок?

Ленька уныло смотрит в окно.

— Да ты не горюй, мать честная! Все уладится, и рыбка будет наша! — при последних словах Куцый озорно подмигивает Леньке.

На столе снова появляется бутылка. Куцый достает штопор…

Вдруг Ленька заметил скрюченную за плетнем фигурку. «Юрка», — тотчас догадывается он.

— Ой, — морщится Ленька, хватаясь за живот.

— Что? Живот схватило?..

— Да… — И так, скорчась от мнимой боли, Ленька выбегает на улицу.

«Понял ли Крючок? Ведь окно открыто, он должен все слышать».

Ленька бежит на задворок. Крючка за плетнем уже нет. «Куда же он спрятался?..» Но за ветхим сарайчиком, видно, пристроенным к «хибаре» на скорую руку, они сталкиваются лицом к лицу.

— Юрка! — радостно шепчет Ленька. — Ох, Юрка… — и голос его дрожит.

— Я все слышал. Ты как бы вроде в плену у Куцего. Айда домой! У меня в кустах велосипед спрятан!.. Я ведь в разведку сюда из-за тебя и приехал…

— Велосипед? — глаза Леньки загораются. — Вот хорошо-то… — но вдруг он сникает. — Нет, не сможем удрать… Тропа одна, везде болота, Куцый враз настигнет нас на мотоцикле…

— Тогда ты держись, а я быстро махну к ребятам! Клад под водой, да?.. — Крючок смотрит Леньке в глаза.

— Как будто, я и сам хорошо не знаю… В общем, скажи Филе, что…

— Ладно, знаю, — останавливает его Крючок. — Я ведь все слышал, о чем вы говорили там, и видел, как ты нырял и как тряпку достал. Правда ведь?..

— Правда… — снова побледнев, шепчет Ленька.

— Ну, держись, Хват. Не робей — я быстро. А в воду не ныряй… Я народ позову! Притворись больным, что ли…

С этими словами Крючок хватает его за руку, жмет ее крепко и, согнувшись, во весь дух бежит к берегу, скрывается под обрывом.

Ленька возвращается в сторожку бодрый, глаза веселые. Но он еще пытается кривиться, хотя это ему мало удается.

— Вижу, вижу — полегчало! — встречает его Куцый.

Параня стоит у стола, спрятав под фартук руки, задумчиво смотрит на Куцего.

…От внезапного окрика: «А-ну, стой!» Юрка влетел в застаревшую, до краев залитую водой, воронку от тяжелой бомбы, что у самой тропы. Из кустов лозняка выскочили Филя и Вовка Тюбетейкин.

— Так, так. Крючок… — свирепо надвигаясь, глядя исподлобья, говорит Филя. — И ты такой же, как Хват. Решил обмануть товарищей, пойти всем наперекор, да?..

Крючок не сразу сообразил, что перед ним товарищи. Он уже думал, что его каким-то путем обогнал Куцый и теперь ждал самого плохого. Но, увидев своих, обрадовался.

— Ребята, Ленька-то наш в плену у Куцего! — собравшись с духом, выпалил Крючок. — Вот честное слово! Он клад из-под воды заставляет его доставать. Ленька увидел меня и велел скорей за вами ехать, народ звать…

— Постой, постой, что ты мелешь? Какой клад?..

— Вот клянусь всем, чем хотите! Они были на речке, когда я подкрался к берегу и спрятался за камнями… Ленька как нырнет, да так и вытащил клок материи… на утопленника наткнулся!.. Вот мое слово!..

— Э-э, Крючок, не морочь голову. Отвертеться хочешь, так и давай врать, что взбредет! А ну-ка, Вовка, бери у него велосипед, чтоб не смылся. Сейчас мы серьезно поговорим!

Вовка подходит и берет велосипед. Филя смотрит на Юрку не то насмешливо, не то угрожающе.

— Да что вы, не верите? — чуть не плачет тот.

— А кто тебя посылал, скажи? Ну, кто?.. — наступает Филя.

— Это другое дело, — вешает Юрка голову. — А что Ленька в беде, правду говорю. Он и сам не рад, что связался с Куцым… Я слышал, как он просился у него домой, а Куцый не отпускает…

Крючок оживляется, возбужденно размахивает руками:

— Я спрятался за камни, а у них шел разговор о каких-то снарядах, которые надо достать из какой-то затопленной железной машины. В одних снарядах порох и свинец, а в других… в других, Куцый сказал, в тысячу раз дороже, чем порох. Он только не сказал, что в них, а очень просил Леньку не упустить ни одного снаряда. Потому что тот снаряд как раз и может оказаться самым дорогим…

— Вот как? — удивленно крутит головой Филя. — И ты не врешь?

Крючок кладет руку на сердце:

— Вот тебе велосипед, больше он не мой, если я соврал!.. Самое верное слово даю! Айда скорей в деревню! Всем надо рассказать! Может, председатель колхоза катер нам даст, чтоб поскорей Леньке на выручку поехать?..

Филя не сводит с Крючка глаз, словно все еще сомневаясь в его искренности.

— Если так, ох и будет же шуму!.. А что Ленька сказал?

— Ленька?.. Да что ж он мог сказать! Едва пять слов успел мне бросить. Мол, чтоб я поскорей всем рассказал да приезжали бы… А он пока нырять не будет. А Куцый говорит, что врет Ленька, нет там никакого утопленника.

— Кому говорит, тебе?

— Фу, какой ты! — разводит Крючок руками. — Он меня, если бы увидел, поймал бы и запер… Он ведь боится, что кто-нибудь об этом узнает, сам клад хочет взять…

— Ну, если так, Крючок, давай жать скорей в деревню… Только как же нам быть — ты на велосипеде, а мы за тобой не поспеем.

Молчавший все время Вова робко советует:

— Вы садитесь вдвоем и поезжайте… А я побегу.

— Правильно, — поддерживает его Крючок. — Ты, Филя, садись на багажник. Часа через полтора, смотришь, будем дома!..

…Ленька уснул, а Куцый тотчас принимается за работу: выбирает ровную жердину и к ее толстому концу прикрепляет острые крючья из толстой проволоки. Мысли беспорядочно теснятся в его голове. Уже в который раз возникает перед ним картина будущей жизни, после того как меченый снаряд окажется в его руках. Бросит он тогда эту убогую хибару, а вместе с ней и доверчивую глупую Параню, и умчится куда-нибудь подальше…

Куцый работает, пристраивая стальные когти к толстому концу жердины. Голова полна радостных надежд.

 

Далекий выстрел

День выдался пасмурный. В единственное оконце сторожки сыплет мелкий дождь. Это первый дождь после недельной жары.

Ленька открыл глаза, смотрит снизу вверх на обсыпаемое капельками воды рябое оконце. Он лежит на полу. Под головой старый ватник. Равномерно тикают на стене ходики. Ленька поворачивает голову и удивленно таращит глаза: уже десять! Как же это он так проспал?.. Почему нет Мити Хвостикова с ребятами? Где Куцый? Где Параня?..

В сторожке — никого. Топчан пуст.

Нелепая мысль вдруг пугает Леньку. Ему почему-то кажется, что Куцый и Параня уехали, пока он спал, и заперли сторожку. И теперь ему отсюда не выбраться — оконце узкое, в него не пролезешь… Но почему они оставили часы?.. А вон на топчане лежит одеяло. Ленька отгоняет прочь глупый страх, быстро поднимается. В это время в сторожку входит Параня. На ней серый брезентовый дождевик. Она снимает его и резко встряхивает — на пол сыплется град капель.

— Хорош дождичек, слава те господи, — говорит она. — Теперь хоть картошка отдохнет от зноя, а то совсем, бедная, поникла…

— А где дядя Леонтий?

— Уехал. Тебе велел дрова пилить. Да уж повремени, какие там дрова в этакую непогодь.

Ленькино сердце сжимается от тоски. Как ему хочется домой, к бабушке, к товарищам. Соберутся они, обычно, вот в такую погоду у Фили на крыльце и сидят, разговаривают. А не то — заберутся в Пещеру и там, в полутьме, рассказывают разные страшные истории… И зачем было связываться с Куцым? Ведь Ленька уже догадался — хочет Куцый достать клад и все взять себе. Иначе, чего ему скрывать от людей?

Но что же не едут ребята? Или Крючок толком не рассказал обо всем и ему не поверили?..

— Скоро ли вернется дядя Леонтий? — спрашивает он у женщины. — Что же он меня-то не взял?

— Про то не знаю. Обещался вернуться к обеду. Наказывал тебя никуда не пускать…

— Почему? — недоумевает Ленька. Потом молча направляется к двери.

Мотоцикл в сенях.

Ленька озадачен. На чем же уехал Куцый?

Спрашивает Параню.

— Да не знаю я ничего! — досадливо восклицает она, отмахиваясь. — Сказал, что поедет по делу. На чем поехал — не знаю. Может, на лодке… Не велел никуда ходить. Ни к речке, никуда…

«Э, вот оно что…» — догадывается Ленька, вспомнив, как вчера вечером Куцый дал ему работенку для отвода глаз. Насыпал на большую сковородку мелко изрубленного свинца. Сверху положил на сковородку другую, меньшую сковородку, и велел ее поворачивать. Она, как жернов, трет свинцовые кусочки, делает их круглыми.

Дело утомительное, но, если Ленька хочет заработать на пару выстрелов из ружья, пусть потрудится. Стрелять он ведь уже научился хорошо. Надо уметь и дробь делать.

Ленька принялся катать дробь, а Куцый, тем временем, по задворью отправился к речке с длинным шестом, на конце которого прикреплены крючья. Наверное, думал, что, занятый работой, Ленька не увидит его…

Да, теперь Ленька окончательно понял, что Куцый многое скрывал от него.

Куда он мог уехать в такую погоду?

Разные догадки приходят в голову Леньке. Гнев заливает его сердце. Выбежав из сторожки, спешит он к Пырше.

— Погоди, малый, куда ты? — кричит вслед Параня. — Вот ужо вернется хозяин, он тебе задаст!..

Эти слова еще больше будоражат душу Леньки. Он даже кулаки сжал от обиды:

«Хозяин… хозяин… Тьфу!»

Во что бы то ни стало найти Куцего и подсмотреть, что он делает!

У самого обрыва Ленька резко останавливается, потом тихонько пробирается вперед, прячась за каменными глыбами…

Уже слышно, как шумит внизу вода. В лицо бьет ветер, осыпает мелкими дождевыми каплями. Ленька вытягивает шею. Отсюда, из-за огромного камня, что на самом изгибе Пырши, виден Каменный Зуб. Сердце чуть не остановилось, и ярость охватила Леньку, когда он увидел Куцего…

Дощаник, как всегда привязан. Куцый стоит на корме и орудует шестом.

«Ах ты, проклятый обманщик!» — хочется во весь голос кричать Леньке. Но он молчит, оцепенело смотрит сверху, придумывая, что же делать. Лихорадочно рождаются один за другим планы, но все нелепы. То Леньке хочется обрезать веревки, чтоб дощаник бросило течением вниз и разнесло о Каменный Зуб. То представляется, как Ленька швыряет сверху вниз на Куцего огромную глыбину. Но вдруг лицо Леньки светлеет. Он срывается с места и со всех ног бежит обратно к сторожке.

— Где ты был, парень?.. Вот вернется Леонтьюшко… — начинает Параня, но Ленька не обращает на нее никакого внимания. Гнев будто придал ему силы и смелости. Он снимает с гвоздя висящее ружье и, вскинув его на плечо, поспешно выходит из сторожки. В ответ на подозрительный взгляд женщины, небрежно бросает:

— Он сам послал меня за ружьем… А вам приказал обед готовить…

За двором Ленька останавливается и проверяет патроны. Кусочком проволоки выковыривает пыж, высыпает дробь на ладонь. Круглые крупные шарики тускло поблескивают на солнце. «Самые хорошие. Куцый на ночь всегда заряжает ружье крупнокалиберной дробью. Говорит: «Мало ли, какой леший ночью вдруг заявится…»

Снова зарядив ружье, Ленька устремляется к Пырше.

* * *

Катер упрямо бороздит волны Пырши. Он идет по течению, но против сильного ветра.

На носу стоит Митя, всматривается вперед, бормочет:

— Лишь бы успеть… Как бы он не утопил нашего Леньку…

Возле пожилого молчаливого моториста, сосредоточенно посасывающего трубку, пристроилась вся ватага.

— Чу! Слышали? Выстрел! — вскакивает на ноги Филя, смотрит вперед. — Далекий-далекий…

Крючок тоже уже на ногах.

— Слышал и я, вот мое слово — слышал! — подтверждает он.

Однако Митя и моторист только переглянулись, улыбнувшись глазами. Им понятно волнение ребят.

— Честное пионерское, был выстрел, — клянется Филя. — Только далеко. Наверное, где-то за Черным озером…

Митя кивает в знак согласия и задумчиво смотрит на обрывистые берега. Хорошо знакомы ему эти холмы, перелески, крутые овраги — все исходил он здесь в годы войны. Но думает он не об этом. Значит, неспроста прижился Тучин у Каменного Зуба…

Время от времени Митя переглядывается с мотористом. Тот спокойно ведет катер, на лице его не дрогнет ни один мускул. Он сказал перед отплытием: «Не кипятитесь, друзья. Приедем, все будет ясно с одного слова. Этот Куцый от нас никуда не денется, теперь мы его найдем хоть под землей!»

Минут через сорок мотор выключается, и катер уже плывет по течению бесшумно. Впереди виднеется крутой поворот. Берег встал стеной и словно загородил путь реке. И река удивительно мирно ведет себя: остановилась и не ищет себе дорогу дальше. Но это так кажется лишь издали. На самом деле, вода кипит у этого берега мелкой волной, вьет вьюнками и резко поворачивает вправо. Оттуда далеко видна Пырша и в самом конце, уже перед другим поворотом — Каменный Зуб. Там, где был когда-то мост.

— Надо подъехать незаметненько, и как можно ближе, — говорит моторист. — Может, в самый раз, Куцый на месте.

Споры на катере смолкают. Притихшие ребята томительно ожидают, когда катер подойдет к повороту. Всем очень хочется застать Куцего «за работой». Рассеивает надежды и потому портит настроение мелкий нудный дождь. Пожалуй, в такую погоду Куцый, скорее всего, сидит в сторожке…

— Выключай мотор, подруливай к берегу, — тихо говорит Митя мотористу.

Ребята непонимающе смотрят на него.

— А то ласточек спугнем… А они привлекут внимание Куцего, — Митя указывает на высокий коричневый яр на самом повороте. — Поняли, соколики?

Все взоры устремлены на ровный, точно срезанный гигантским ножом, коричневый обрыв. Верхняя его часть сплошь усеяна норками. Будто кто-то, балуясь, сверлил песчаный берег сверлом, понаделав бессчетное количество отверстий.

— В непогодь птички попрятались в гнезда. А потревожь их, изо всех норок с шумом выпорхнут и поднимут такой переполох!

Катер плавно пристает к берегу.

— Подождите меня здесь. — Митя удивительно ловко карабкается наверх. Но едва он поднялся, как тотчас же поспешно спрыгнул обратно, осыпая ногами красноватый песок, комья глины и камешки.

— Полный вперед! — приглушенно командует он и резко отталкивает катер от берега.

Гулко зарокотал мотор. Взволнованный, чуть побледневший Митя как-то неестественно весело сказал:

— Надо было полагать, Куцый не сидит сложа руки… Вот сейчас увидите!

На повороте моторист резко рулит, катер кренится на борт. Из норок выпархивают тысячи маленьких черненьких птичек с белыми грудками. Они кидаются к волнам, проносясь над самыми головами людей. Ласточек-белогрудок так много, что пестрит в глазах.

— А вон и Ленька Хват, смотрите! — кричит Филя, едва катер обогнул береговой выступ.

Ватага растерянно смотрит на длинную, тонкую фигурку товарища. Ленька стоит на самом краю обрыва с ружьем, держа на прицеле человека в лодке…

Митя быстро ходит взад-вперед по узкой бортовой кромке. Он думает в эту минуту о том, что война хотя и кончилась, но борьба еще будет продолжаться. И вот еще один враг прижат к стене. Надо сегодня же доставить его куда следует, а уж потом вызвать водолазов… Да, работа предстоит нелегкая. Но они поднимают со дна и не такие штучки, как этот гитлеровский танк…

Еще Митя думает о своих юных друзьях. Надежные живут в Тамборе ребята! Такие — не подведут!..

Река быстро сужается и потому кажется, что мотор стучит все громче. Каменные берега надвигаются с обеих сторон. На катере не слышно, о чем переговариваются те два человека, один на берегу, другой в лодке.

— Ах, ты, стервец… — шипит Куцый. — Погоди, ишо пожалеешь об этом… — Однако браться за весла он не решается. Ведь первым выстрелом Ленька сбил ведро, стоявшее на перекладине, в метре от Куцего. Одна дробина даже шлепнулась совсем рядом, пробуравив борт. И какая дробина!.. Такой можно медведя ухлопать. Сам заряжал!..

— Двинешься с места, прибью! — грозит Ленька, поводя стволом ружья.

И когда катер, гул которого он услышал уже давно, пристает, наконец, к берегу, Ленька, состроив гримасу, кричит побелевшему от страха и злобы Куцему:

— Ай да ты, ай да я, ай да мы с тобой!..