© Сергей Семипядный, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

 

1

Весеннее солнышко слепило глаза, и Марина Бояркина опустила солнцезащитный щиток, а спустя минуту нацепила на нос очки с затемнёнными стёклами. Марина наклонилась вправо и посмотрелась в зеркало заднего вида. И осталась собою довольна: мелированные русые волосы, модные и недешёвые очки (сто долларов с лишним), мягкие правильные черты гладкого ухоженного лица.

И не беда, что сплошные пробки и она уже опаздывает. Она, в конце концов, женщина (и какая!), она может себе позволить задержаться на десять – пятнадцать минут. Встреча, правда, деловая, и, конечно же, опаздывать… А, чёрт с ним!

Марина огляделась и обнаружила, что несколько водителей-мужчин с неподдельным интересом рассматривают её. А чему же удивляться? Она действительно хороша. Чертовски хороша! Захотелось открыть окно и пренебрежительно сплюнуть. Она опустила стекло, однако плевать в окно не стала.

И в самом деле, как бы это выглядело? Импозантная дама, сидя за рулём малинового «Фольксвагена» – трёхлетки, плюётся, словно рядовая представительница дворовой шпаны.

Неожиданно позади появился милицейский автомобиль, спуcтя несколько секунд коротко и противно провыла сирена и зазвучал усиленный динамиками мужской голос. Марина Бояркина, не разобравшая прозвучавших слов, осмотрелась и с удивлением обнаружила, что бубнёж этот, судя по всему, адресуется именно ей. Этого ещё не хватало! Она и так опаздывает уже, а тут эти… Она припарковалась и полезла в сумочку за документами.

Однако приблизившийся милиционер не удовлетворился протянутой ему в окно книжечкой с надписью «Автодокументы» и попросил Бояркину выйти из автомобиля. Не скрывая недовольства, Марина выбралась из салона «Фольксвагена-Пассата».

– Что случилось, офицер? – спросила она, хмуря брови. – Я очень спешу. Я опаздываю.

– Попрошу вас открыть багажник! – приказал милиционер и посмотрел на своего напарника, который уже находился позади её автомобиля.

– Что там может быть интересного? – выполняя полученное распоряжение, раздражённо проговорила Марина. – Пулемёт «Максим»? Портативная гаубица?

Однако то, что было обнаружено в багажнике, не шло ни в какое сравнение ни с гаубицей, ни с пулемётом. В багажнике принадлежащего Марине Бояркиной автомобиля находился труп человека. То, что это труп, а не живой, может быть, заснувший, чудак, Марина даже не сразу и поняла.

– Эй! – она схватила лежащего к ней спиной и подогнувшего колени мужчину, показавшегося ей очень маленьким, за плечо и дёрнула на себя. – Это ещё что?..

Больше она ничего выговорить не смогла – на неё и, одновременно, как бы мимо вытаращенными глазами смотрел покойник. Исключительно неживым, мутным взглядом.

***

Вошёл Василий Александрович. Приблизившись к столу Андрея Николаевича, он положил перед следователем лист бумаги и мобильный телефон Бояркиной. Андрей Николаевич прочёл написанное и нахмурился. Марина встревожилась.

– Марина Григорьевна, – следователь поднял глаза на Бояркину, – вы сильно усложняете ваше и без того непростое положение. Вы заявляете, что не знаете его. Так? Правильно я вас понял?

– Да. Я же говорю вам! Это – как снег на голову! Как обухом по голове!

– Понятно, – следователь улыбнулся в белёсо-сивые усы. – А в записной книжке вашего мобильного телефона имеется номер его мобильника. Как вы это объясните?

– Какой ещё номер?! Да говорю же, впервые вижу этого человека! – в отчаянии вскричала подозреваемая.

– Вот тут у вас его телефон. И – имя. Вячеслав Юрьевич. Прямой московский, но, похоже, мобильный. Сами посмотрите.

И Андрей Николаевич продемонстрировал Бояркиной содержание записной книжки её мобильного телефона.

– Вячеслав Юрьевич? – удивлённо проговорила Марина. – Да, мне известно это имя. Но я его никогда не видела! Клянусь!

– Ну-ну, поясните.

– Мы должны были вчера встретиться. Но я опоздала, а он не приехал.

И Марина принялась рассказывать, как ей на днях позвонил человек, представившийся Вячеславом Юрьевичем. Он сказал, что у него кое-какие проблемы. Он хотел встретиться попозже вечером, чтобы не светиться, так как он, по его словам, достаточно известный предприниматель. И они договорились о встрече. Но тут случился сердечный приступ у её матери. А потом, в довершение всего, она ещё и в ужасную пробку попала. Мобильник свой она забыла в квартире матери, которую отправила в больницу, в результате чего и позвонить не могла. Когда она прибыла в офис, то никого там не застала. Даже охранника уже не оказалось, хотя он был предупреждён, что она ещё вернётся в офис.

– На какой машине вы приехали и с кем? – последовал вопрос.

– На «Вольво». Одна.

– А «Фольксваген»?

– Он во дворике стоял.

– Кто на нём ездил, и у кого имелись ключи?

– У меня, естественно, – ответила Марина.

– Запасные ключи имелись? – продолжал допрашивать следователь.

– Запасные? Дайте подумать, – проговорила Марина и принялась тереть ладонью лоб.

Да, вот это ей сейчас как раз и требуется. Ей нужно сообразить, как выбраться из положения, в котором она очутилась. Хотя бы для того, чтобы выиграть время. И ни в коем случае она не должна оказаться за решёткой!

И Марина Бояркина придумала. Решительно выпрямившись, она открыто посмотрела в глаза следователю и заявила:

– Андрей Николаич, между прочим, я имею право на телефонный звонок. И я требую. Мои близкие должны знать, где я нахожусь.

– Если будет принято решение о задержании… – начал Андрей Николаевич.

– Да я уже целый час, как задержана! – перебила его Бояркина. – И вообще, без адвоката я разговаривать не буду.

– Хорошо, – согласился Андрей Николаевич. – Какой номер набрать?

Бояркина решительно поднялась.

– Я сама. Позвольте! – Она пододвинула к себе телефонный аппарат и набрала номер.

– Кому вы звоните? – поинтересовался следователь.

Марина движением руки попросила подождать, а затем закричала в трубку:

– Срочно сматывайся! В моей машине нашли труп! Мертвеца! Я сказала, что ты ездил на «Фольксвагене» и…

Она замолчала, ибо связь прервалась. Это Василий Александрович, приблизившись сзади, нажал на рычаг.

– Так вот вам для чего звоночек потребовался! – мрачно глядя на женщину, проговорил Андрей Николаевич. И обернулся к Василию Александровичу. – Надо выяснить, кому звонила госпожа Бояркина, Василий. Или это не является секретом, Марина Григорьевна?

– Требую адвоката! Я должна пригласить своего адвоката! – Марина потянулась к телефону.

– Сядьте, Бояркина! – приказал Андрей Николаевич. – И ответьте, куда и кому вы звонили?

– Сейчас выясним, – уверенно заявил Василий Александрович. – Если номер, который она набирала, имеется в записной книжке её мобильника, то мигом выясним.

Он взял со стола мобильный телефон Бояркиной и принялся неторопливо нажимать кнопочки. Через минуту или две Василий Александрович торжественно объявил:

– Вот, пожалуйста. Диман. Марина Григорьевна, Диман – это кто? Это фамилия или имя?

– Ну-ка, – произнесла Бояркина и взяла из рук Василия Александровича свой мобильный телефон. – Нет тут такого номера.

И Бояркина отключила свой мобильник.

– А пин-код, вы, конечно, не помните? Прекрасно, – пожал плечами Василий Александрович и обернулся к Андрею Николаевичу. – Я вас оставлю. Я выясню, кто такой Диман и где обитает, и вернусь.

– Звякни к ней на работу сначала, – посоветовал следователь.

– Сделаем.

***

– Что?! Какой труп?! Ты чего?! – вопил Дмитрий Подлесный, ошарашенный полученным сообщением.

Однако ответом ему были гудки. Положила трубку? Что за шутки? Да, действительно, она прервала разговор. Огорошила человека и… А может, по техническим причинам связь прервалась? Подлесный, возбуждённо бегая по квартире, досчитал до сорока, а потом принялся звонить Бояркиной. На мобильный, на работу, домой. Ни мобильник, ни домашний не отозвались, а на работе её не оказалось.

Дмитрий бухнулся на кровать, перевернулся на спину и уставился в потолок. Ерунда какая-то, бессмыслица! Какой ещё труп? И при чём тут он-то? Ах да, она заявила, что я ездил на её «Пассате». Совсем обнаглела! Влипла в какую-то грязную историю и перевела стрелки на него. Чтоб самой отмазаться. Вот скотина-то! Опять, значит, достала. Хоть в другую страну беги. Один выход – поменять страну пребывания, купив предварительно паспорт на чужое имя.

Однако насущная сегодняшняя проблема – спрятаться, нырнуть куда-нибудь. Ведь он же, по-видимому, стал нежданно-негаданно подозреваемым в убийстве. А вот кого он грохнул – вопрос. И ответ на него получить можно, очевидно, в милиции, куда обращаться отнюдь не хочется, либо у Бояркиной, которая неизвестно где.

Дмитрий Подлесный вскочил на ноги и вновь принялся названивать по всем телефонам Бояркиной. Результат оказался прежним. Подождать немного и сделать очередную попытку? А как же насчёт «срочно сматывайся»? Будь она проклята, эта Маринка!

И он, продолжая ругаться, извлёк из шкафа объёмистую спортивного типа сумку и приступил к сборам. Брать решил лишь самое необходимое: бельё, носки, рубашки, туалетные принадлежности. Да у него и было-то имущества не более, пожалуй, чем на три таких сумки.

И всё же он возьмёт лишь самое-самое. Он, возможно, завтра уже вернётся сюда. Так какого же чёрта в таком случае огород городить? А может, уже сегодня всё прояснится и рассосётся.

Забросив сумку в багажник «Лады» девяносто девятой модели, Подлесный запустил двигатель и спустя минуту вырулил со двора, чтобы отправиться… А куда, кстати? Куда ехать, он и не решил до сих пор.

Скоро Подлесный, так и не сумевший принять решение о маршруте следования, обнаружил, что привычно заворачивает к своему дому, а точнее, к дому, в котором он в течение многих месяцев снимал однокомнатную квартирку. Что за чертовщина! Впрочем, почему бы не проехать на противоположную сторону двора и не понаблюдать за своим домом? Спешить-то всё равно некуда.

Он так и сделал. А спустя пару минут остатки надежды на то, что звонок Бояркиной является глупым розыгрышем или неким недоразумением, рассеялись подобно утреннему туману. Благодаря нырнувшему во двор милицейскому «жигулёнку», а затем резво подкатившему к его подъезду.

 

2

В начале шестого вечера Марина Бояркина явилась в офис. Вид она имела усталый, если не сказать – измученный. Однако, найдя сотрудников салона в полном составе собравшимися в приёмной, она недовольно нахмурилась и сердитым тоном проговорила:

– Что это вы тут расселись? Заняться нечем? И что это за табличка на дверях в рабочее время?

– Да какая работа, Марина Григорьевна?! – вскричал Барыбенко и взмахнул руками, а потом вскочил с дивана и подбежал к Бояркиной. – Мы же, как на иголках! Мы же о вас тут сидим и беспокоимся! Это сейчас. А до этого тут чёрт-те что творилось! Обыски и допросы весь день! А вас отпустили?

– Ну не сбежала же я, в самом-то деле!

– Нам сказали, что в вашей машине обнаружили труп клиента! – воскликнула Катя и прижала к щекам ладони.

Бояркина бросила на Катю мрачный взгляд и разразилась, вдруг разозлившись:

– Это что за вид у тебя?! Ты почему в таком виде на работу являешься?

– Но это же ещё неделю назад, Марина Григорьевна. Если вы о причёске, – растерянно пробормотала Катя, экстравагантная барышня с оранжевыми волосами и экстремально чёрными наращёнными ногтями.

– Ладно, о дисциплине мы ещё поговорим, – неожиданно остывшим и почти безжизненным тоном произнесла Бояркина, затем опустилась в ближайшее кресло и поинтересовалась: – Нового что? Что все эти допросы и обыски?

– Говорят, что этого человека тут убили, у нас. Задушили, – сообщила Людмила Александровна, пышных форм блондинка с умопомрачительно высокой причёской, для изготовления которой она, вероятно, использовала несколько килограммов искусственных шиньонов.

– И как они это определили, что тут? – спросила Бояркина. – Не могли же следы крови обнаружить, если его задушили.

– Из-за охранника же! – всплеснул руками Барыбенко. – Он хотел, по-видимому, помешать им. Но мы, Марина Григорьевна, все без исключения, верим, что вы здесь ни при чём! А то, что он в вашей машине оказался…

Барыбенко пожал плечами и замолчал.

– А то, что он в моей машине оказался? – эхом отозвалась Бояркина и обвела всех присутствующих хмурым взглядом.

– Ну, нам сказали… – растерянно проговорила Катя. – Сказали, что вы им сказали…

– Да, я сказала! – сердито перебила её Бояркина. – Но кто из вас видел здесь Подлесного в последние месяцы?

Ответом было молчание.

– То-то и оно, – после паузы подвела итог Бояркина.

– Что же теперь делать? – испугалась Катя. – Всё хотят на вас свалить? А я не верю, Марина Григорьевна. Человека убить – это не фигушки воробьям показывать.

– Я способна, по-твоему, только фигушки показывать?

– Да нет, что вы! Я вовсе не хотела сказать. И вообще, тут какая-то мистика!

– Чему бы жизнь нас ни учила, но сердце верит в чудеса, – с лёгкой усмешкой произнесла Марина и взглянула на Мышенкова. – Лев Николаевич, вы у нас признанный авторитет по всяким явлениям мистического плана. И что скажете по поводу всего этого?

Мышенков, до того не проронивший ни слова, печально вздохнул и удручённо покачал головой.

– Я в полной растерянности, Марина Григорьевна. Ясно, что здесь у нас свершилось смертоубийство. Но одно или два? И как это произошло? Меня до такой степени потрясло всё происшедшее, что я, кажется, в полной мере утратил контроль над функциями своего организма, и все системы жизнеобеспечения…

– О чём вы, Лев Николаевич? – язвительно улыбнулась Бояркина. – Какие системы и функции, над которыми вы утратили контроль? Вы стали мочиться в штаны или у вас понос объявился? Соберитесь и поработайте в условиях конкретного времени и пространства.

– Я постараюсь, Марина Григорьевна, – покорно пообещал Мышенков.

Катя, вдруг оживившись, воскликнула:

– Марина Григорьевна! Марина Григорьевна, а со мной стали происходить удивительные вещи. Сегодня я неожиданно вспомнила тот первый звонок к нам этого Козюкова. Я вспомнила наш с ним разговор дословно, все нюансы его голоса! И мне кажется, я даже вижу его, когда слышу его голос!

– Ну-ну, кто-то говорил, что больничные собаки, наслушавшись разговоров на медицинские темы, начинают мечтать о ветеринарной практике, – насмешливо покивала Бояркина.

Катя сделала обиженное лицо.

– Ну зачем вы так, Марина Григорьевна? Вы же сами говорили, что у любого человека могут проявиться какие-либо особенные способности.

– Да я разве возражаю, Катя? Напротив. Если нашего полку прибудет, то наши шансы, несомненно, возрастут. Дерзайте!

– Лев Николаевич, кстати, уже дерзнул, – ехидным голосом сообщила Людмила Александровна.

Марина Бояркина насторожилась.

– То есть? Проясните!

– Следователь мне сказал, что Лев Николаевич, когда его допрашивали, поведал им о своём внечувственном видении ситуации и дал им понять…

– Что дал понять?

– Что вы, по его мнению, можете иметь ко всему этому отношение.

И Людмила Александровна победно посмотрела на Мышенкова.

Бояркина также обернулась к Мышенкову, который сидел ни жив ни мёртв.

– Людмилу Александровну, позволю себе заметить, неверно информировали, – пролепетал он.

Бояркина вскочила и быстро ушла в свой кабинет. Распахнув дверцы бара, она выхватила оттуда бутылку французского коньяка и пустой бокал. Наполнила бокал и залпом его осушила. Потом проделала то же самое во второй раз. Сволочь! Какая же он сволочь! Она это ему припомнит! Она выпутается из этой истории и поквитается с этим скотом!

Вернувшись обратно в приёмную, Мышенкова Марина Бояркина на прежнем месте не обнаружила.

– Где он?

– К себе убежал, Марина Григорьевна, – сообщила Катя.

Бояркина направилась к кабинету Мышенкова.

– Марина Григорьевна! – подскочил к ней Барыбенко. – Да плюньте на него. Все его внечувственные испражнения всё равно к делу не пришьёшь. А вот его жалобы, если вы его, э-э-э, побьёте…

Бояркина, не слушая Барыбенко, ворвалась, тем не менее, в кабинет Мышенкова. Окинув помещение гневным взглядом, и не обнаружив Мышенкова, она в растерянности обернулась к последовавшим за нею подчинённым.

– Где же он?

– Да вон же! – воскликнул Барыбенко, указывая пальцем на кадку с искусственной пальмой. – Но лучше его не бить, а бойкотировать.

– Или порчу наслать! – выкрикнула Катя из-за широкой спины Людмилы Александровны.

Мышенков, будучи обнаруженным, робко поднялся с корточек и бочком пробрался за свой стол.

– Ты, тварь, мало у меня зарабатываешь? Я тебе маленький процент плачу? Я обеспечиваю тебя клиентами! Я открываю все двери, подонок! Там, наверху! – Бояркина отшвырнула стоявшее у неё на пути кресло и нависла над столом. – Или ты считаешь, что способен сам договариваться с дяденьками в кожаных креслах? Да ты слишком высокого о себе мнения, козёл паршивый!

– Я… Я же… – пролепетал Мышенков.

– Что?! Да ты ещё и вякать осмеливаешься?! – взвизгнула Бояркина.

И она, решительным движением поддёрнув кверху юбку, резво перебралась через разделявшее её и Мышенкова препятствие – стол. Лев Николаевич вновь попытался укрыться за пальмой, но Марина Григорьевна его настигла и легко повалила на пол, ибо праведный гнев – а Бояркина считала воспламенившее её чувство гнева праведным – делает человека очень сильным.

Бойцов разняли. Правда, прошло некоторое время, так как Катя и Людмила Александровна довольно долго преодолевали преграду в виде стола, не то что их начальница, а худой и слабосильный Барыбенко мало что мог сделать один в деле сдерживания Бояркиной – разъярённой фурии. И Льву Николаевичу изрядно досталось: шишка на лбу, ссадины на лице, болезненные ощущения во всём теле.

Потом общими усилиями приводили в порядок внешность участников боевого столкновения и кабинет Мышенкова.

– Всего-то несколько минут… – Катя замолчала, затруднившись с подбором определения категории происшедшего. – Несколько минут конфликта, а такой бардак в итоге. Лев Николаевич, вашими талисманчиками весь пол усыпан.

– Хорошо, что не зубами, – заржал Барыбенко.

– Имеются и зубы. Пожалуйста. Только они уже на верёвочке почему-то, – сообщила Людмила Александровна и продемонстрировала всем чётки, представляющие собою человеческие, по всей видимости, зубы, нанизанные на шнурок чёрного цвета.

Бояркина, подкрашивавшая губы, оторвала взгляд от зеркальца, прищурилась на оригинальные чётки и изрекла:

– Реквизирую. Под видом подарка.

– Под видом трофея, Марина Григорьевна, – поправил её Барыбенко и снова захохотал.

– Можно и под видом трофея, – согласилась Бояркина, принимая от Людмилы Александровны подарок-трофей, и бросила суровый взгляд на Мышенкова, испуганно застывшего с пластырем в руках. – Жалко, что ли? Ничего, себе ещё достанешь, если надо так уж.

 

3

Дмитрий Подлесный вошёл в зал кинотеатра лишь после начала сеанса, когда погасили свет. Отыскав десятый ряд, он с удовлетворением отметил, что Бояркина уже смотрит фильм. Ну, или ожидает его, что, пожалуй, будет вернее.

О встрече они условились два часа тому назад, когда Дмитрий сумел-таки до неё дозвониться.

– Что это всё означает? – спросил Дмитрий, стремясь говорить холодно и жёстко. Он повернул голову влево и выжидающе уставился на белеющее в темноте лицо Бояркиной.

– Я каким-то образом вляпалась в очень неприятную историю, – жалким голосом проговорила Марина Бояркина.

Подлесный дёрнулся, но выдержку сохранил.

– Это я понял. Мне только непонятно, почему я… Слышишь? Почему я оказался тоже вляпавшимся в твою историю?

– Так, понимаешь, как-то вышло.

– Но я, кажется, давно уже держусь от тебя подальше! Я, кажется, уже забыл, как ты выглядишь! Я, кажется, уже…

– А вот это ты уже врёшь, дорогой товарищ! – неожиданно взбрыкнула Бояркина. – Уж что-что, а забыть, как я выгляжу, ты не мог! Ты, я в этом убеждена, во сне меня видишь! И те ночные порнушечки…

– Какие ещё порнушечки?! – возмутился Подлесный.

– Да я убеждена, что основная героиня твоих снов, которые ведут к так называемым юношеским поллюциям…

– Снов? К поллюциям? Ты? – злорадно вскричал Подлесный. – Да ты заблуждаешься, киса! Почти что пожилая, облезлая кошка!

– Кот кастрированный!

На них зашикали, призывая к порядку, окружающие кинозрители.

– Пошли на передние ряды! – распорядилась Бояркина, поднимаясь. Подлесный последовал за нею. Когда расположились на новом месте, Марина, уже поостывшая, презрительно процедила: – Ну что, продолжим о снах и поллюциях?

– Давай к делу, – буркнул Дмитрий. – Откуда труп у тебя в машине? В той машине твоей, на которой якобы я разъезжал, откуда взялся труп? Объясни.

– Да я сама не знаю. Меня цепляют двое ментов и требуют открыть багажник. Багажник? Да ради Бога! Открываю, а там… Меня чуть инфаркт пополам с инсультом не хватил. Я уже думала…

– Чей труп?

– Да откуда ж я знаю?! Раз в моей машине, то выходит, что…

– Идиотка! Имя, статус, кем он был, пока не помер? Кстати, отчего он жмуриком прикинулся?

– Ну как, раз в багажник после смерти пристроили, то ясно, что не рыбьей костью подавился. Придушили его. А он такой маленький, такой худенький. Он такой, прямо, подросток с морщинками и лысинкой.

Подлесный поморщился.

– Ты скажешь, наконец, что вас с ним связывало? Какого чёрта он – в твой багажник? После смерти.

– Я его в глаза не видывала! Хотя по телефону мы и говорили. Должен был приехать ко мне в офис. Но я опоздала. А когда приехала и не обнаружила его, решила, что он просто передумал приезжать. Я не стала звонить сразу, думаю: дам ему время, а потом опять наеду. Клиентом он мог стать классным, потому как из буржуев, которые и на горшок-то под охраной присаживаются. К тому же охранника на месте не оказалось. Его уж только сегодня в кладовке нашли. Мёртвого. Кирилл. Ты его помнить должен.

– Тоже задушили?

– Да.

– Буржуй – к тебе тоже с эскортом?

– Увы, нет. Он слишком много внимания уделял вопросу конфиденциальности. И время вечернее выбрал из-за этого. А телохранителей, как мне стало известно, оставил в квартале от офиса. Его машину уже сегодня забрали. Она ночь около моего офиса простояла.

– И каким образом он в твою машину забрался? – съязвил Дмитрий.

– Он не сам. Его задушили и засунули. Сигнализацию я ещё не установила. Я же всего месяц назад её…

– Где машина стояла?

– Где обычно. Во дворике.

– А ворота? – продолжал допрашивать Подлесный.

– На замке, как всегда. Но калитка-то настежь. А он такой маленький, ты бы видел. Его положи в сумку да и тащи, куда хочешь. Я, кстати, говорила это милиции.

– Меня зачем приплела?

– Сначала я не подумала. А потом, когда поняла, что такого не обязательно расчленять, чтобы транспортировать, то и стала пытаться отмазать тебя и себя.

– А они?

– Ну-у-у, – замялась Бояркина, – я ведь говорила, что у тебя якобы ключи имеются. Ну, от машины.

– Ох и скотина же ты! – вскинул сжатый кулак Подлесный.

– Прости, виновата, – смущённо проговорила Марина. – Я им потом сказала, что, может быть, я и ошибаюсь, ну, насчёт ключей, что не давала, возможно. Но потом Кирилла нашли, и положение усугубилось. И запасные ключи не могу найти. Ездили ко мне домой, но не нашли.

– Ладно, пошли сдаваться, – решительно выпрямился Подлесный.

– С ума сошёл! – ужаснулась Марина. – Тебя бросят на нары и начнут выколачивать признание. Они так просто не отстанут. Тем более что тут и твой знакомый Гольцов задействован. А он давно под тебя копает.

– Я не виноват ни в чём, и мне нечего бояться!

– Но тут ещё… – Марина печально посмотрела на собеседника. – Как бы это выразиться? Покойниковы церберы тоже тебя разыскивают. Бандиты натуральные. Они и меня стращали. Четверо амбалов. Женя, Никита и ещё двое, не запомнила, как их звать.

– Да-а-а, удружила, – сквозь зубы выдавил Подлесный. – Спасибо. И за тех, и за этих. Благодарен в квадрате тебе. Если выберусь из этой передряги, то с такой скоростью рвану в противоположную от тебя сторону, что… – Дмитрий горестно замолчал.

– Может, у тебя алиби? – с надеждой выговорила Марина. – Где ты, с кем провёл вечер и ночь?

– Дома. Один, – зло ответил Подлесный.

– Вот! – ткнула пальцем Бояркина. – Всё твои бирючьи повадки. Вот до чего они доводят. Хоть бы бабу завёл, раз друзей не имеешь.

– Ты полегче! – остановил её Дмитрий. – Не бирючьи повадки, а твои подлые выходки всему виной. Перевела, вишь, стрелки. Сделала из меня крайнего, а теперь ерунду всякую мелешь по поводу алиби. Друзей! Таких, как ты? Таких друзей, с которыми и враги не нужны?

– Ну хорошо, успокойся. Давай думай, что делать будем.

И они, по-прежнему не обращая внимания на происходящее на экране, принялись обсуждать дальнейшие действия. Бояркина твердила, что ему необходимо залечь куда-нибудь на время. Или даже уехать из Москвы. Хоть в тот же Воронеж, где у него наверняка остались какие-то связи.

Потом Подлесный спросил:

– Какого чёрта твою машину обыскивать стали?

– Я знаю? Да они как будто знали, что у меня там. Остановили и потребовали. А я ни сном ни духом. Открываю – и чуть не в обморок…

– Ладно, слышали. Откуда они могли знать?

Бояркина вздохнула и сообщила:

– Я спрашивала.

– Ну и?

– Говорят: обстановка в связи с событиями в стране. Но мне не верится. Иметь бы своих людей. Между прочим, эта твоя журналистка-криминалистка не могла бы попытаться что-то узнать по своим каналам?

– Да я уж сто лет её не видел.

– Ну и что? Свяжись с ней и попроси. Может, не откажет по старой памяти. Ты ведь с нею когда-то вась-вась и шуры-муры.

– Да какие там вась-вась…

Вдруг Марина оглянулась и тревожно зашептала:

– Это они!

– Кто?

– Да эти, которые тебя ищут. Люди покойника Козюкова. Беги! Или нет! Давай прячься! – заметалась Марина. – Вниз! Под сиденья!

Встревоженный и растерянный, Подлесный последовал её совету – быстро сполз с кресла и принялся забираться под сиденья.

Когда по обе стороны от Марины Бояркиной, старательно вглядывавшейся в экран, уселись двое рослых парней, Дмитрий уже лежал вниз лицом на пыльном полу кинотеатра и почти не дышал.

– Расслабляемся после успешно проведённой операции? – спросил Бояркину Женя, усевшийся справа от неё.

– Оригиналка, надо заметить, – ухмыльнулся Никита. – Почему не сауна с мальчиками?

– Не ваше дело! И никаких я операций не проводила! – сердито ответила Бояркина, по-прежнему глядя прямо перед собою.

В эту минуту раздался писк, характерный для пейджера. Марина обмерла. Она первой сообразила, что данный звуковой сигнал исходит от пейджера Дмитрия Подлесного. Соседи завертели головами.

– Что это? У кого это? – запереглядывались они.

Когда позади и справа от сидящей троицы выскочил Подлесный и бегом кинулся к проходу, парни разом глянули на Марину, затем вскочили и бросились за ним.

***

Догнали или не догнали? И что лучше для неё лично? Вопрос довольно сложный. Если Подлесного настигли, то… Нет, дальше размышлять не хочется.

А если ему удалось от них оторваться? Как в этом случае они поступят? Ответ довольно прост. Вернутся к ней. С претензиями. Мол, как и почему? И как, мол, она смела тайком от них встречаться с человеком, которого они разыскивают? Почему, спросят, не предупредила? И ежели учесть, что вопрос этот задают не обыкновенные обыватели, а натуральные бандиты, то… Нет, дальше размышлять опять нет желания.

Вконец разволновавшаяся, Бояркина с трудом попала ключом в замок зажигания. Необходимо срочно сматываться отсюда! Однако куда ехать? Хоть домой, хоть в офис – разницы нет. И отвечать на неприятные вопросы всё равно придётся.

Отъехать она не успела. Уже включила левый сигнал поворота, когда увидела в наружном зеркальце фигуру бандита по имени Женя, совсем рядом, в нескольких, буквально, метрах. Кажется… Нет, не кажется, а на самом деле она уже видит его мерзкую усмешку на его мерзопакостнейшем лице. Точнее, роже или даже харе. На его морде, по крайней мере.

Спустя несколько секунд Женя и Никита, уже сидели в её машине, первый на правом переднем сиденье, второй – на заднем, причём не справа, а за её спиною.

– Никита, дай ей почувствовать разницу, – бросил Женя, раздражённо дёрнув головой.

– Встреча была случайной. Я и не предполагала… И вообще, я бы попросила… – начала Бояркина, изо всех сил стараясь говорить как можно более твёрдо.

– Ладно, не быкуй! – рыкнул Женя. И снова – Никите: – Ну, чего ты?

И в этот миг Марина Бояркина почувствовала на своей шее шнур или тонкую верёвку.

– Э-э-х-х! – захрипела она, так как шнур моментально затянулся на её горле и доступ воздуха в лёгкие прекратился.

Потом петля ослабла, и Марина начала приходить в себя. Женя спросил:

– Почувствовала разницу? Мы к тебе по-людски, мы к тебе со всем нашим расположением и доверием. Мы думали, действительно хочешь нам помочь. Добровольно. Ан нет, как оказалось. Говорила: я не такая, я жду трамвая. И что мы имеем в итоге? Что ж, будем теперь строить наши отношения на перпендикулярно иной основе. Правильно я говорю, Никитка?

– Да, – с готовностью отозвался тот, и Марине снова нечем стало дышать. Даже то, что пальцы рук её теперь, в отличие от первого акта удушения, были между шнуром и горлом, практически не помогало – слишком силён был Никита. И словно во сне слышала Бояркина обжигающий ухо шёпот душителя: – Я задушу тебя! Я поклялся, что собственными руками задушу убийцу! Ты слышала?

– Но… Но… я… не убийца! – с трудом ворочая непослушным языком, проговорила Бояркина, когда сжимающая горло верёвка в очередной раз ослабла и к ней стало возвращаться сознание.

– Ой, я тебя умоляю, – насмешливо протянул Женя, – сей живую землю, кончай ерундой заниматься. Твоё положение слишком серьёзно, покойница. Сегодняшний эпизодец помог нам стряхнуть с ушей лапшу, которую ты развесила. Мы готовы были тебе поверить, мы рассчитывали на встречное движение, а ты… Да-с, очень прискорбно. Организуешь встречу со своим подельником, а потом заявляешь, что встретились случайно. Москва, говоришь, такая деревушка в три дома с сараем, что случайные встречи – в порядке вещей. А я ещё думаю: чего это её в киношку потянуло? Давай рассказывай, как дело было, и поедем к твоему дружку. Где он прячется?

– Я ничего не знаю! Мы не имеем отношения к этому убийству! – продолжала отрицать Марина, едва не плача, и зажмуривала глаза.

– Человека убивают в твоём офисе, а тело находят в твоей машине – это всё тоже случайности? Хорош заливать! Кончай, короче, заливать и пудрить мозги, если ещё пожить хочешь. Правду говори! Спасай свою шкуру!

Действительно, ей необходимо спасать свою жизнь. Она это прекрасно понимала. Но каким образом? Что она должна говорить, что делать для этого? Если бы она знала, кто убил Козюкова!

И Марина торопливо заговорила:

– Я готова сделать всё возможное, чтобы выяснить истину. Всё от меня зависящее! Но что я могу? Я не знаю. А если меня убьёте, то ничего не добьётесь. Я же со своей стороны…

– Вот и говори, кто и почему. То, что ты заманила в ловушку, не вызывает сомнений. А как обстояло дело дальше? И сколько тебе заплатили? Мы в любом случае выясним. И не надо нас злить. Ты в наших руках. И ты будешь находиться в таком положении, пока хоть одно твоё слово будет вызывать сомнение.

– Отпустите меня, – взмолилась Бояркина, – и я сделаю всё возможное! Если убийство имеет отношение к моей фирме, то я всё выясню!

– Если? – удивлённо переспросил Женя. – Да ты совсем обнаглела, гляжу, тётка!

Разговор ещё некоторое время продолжался в том же духе, пока, наконец, бандиты не осознали в полной мере, что Бояркина им может в дальнейшем пригодиться. Если хочет жить, решили они, то пускай землю носом роет. Пусть остаётся на свободе и вовсю шевелится. Или нароет чего-нибудь, или, если у неё рыльце и на самом деле в пушку, выведет на кого-то. Как сегодня едва не вывела на этого Подлесного.

– Мы отпустим тебя, – сообщил Женя. – Но при одном условии. Догадываешься, о чём я?

– О Подлесном? Я постараюсь. Но я не знаю, где он. Он мне сам назначил свидание. И, между прочим, я хотела бы и его использовать в этом деле.

– Позвони ему, – усмехнулся Женя. – Назначь свидание сама. Ты говоришь, что хочешь использовать его. Но этого хотим и мы. И разве для этого не требуется его явка с повинной? Пусть придёт и всё расскажет.

– Если бы ещё было ему, что рассказать! – с горькой полуулыбкой ответила Марина. – Ведь я же уже говорила, для чего его замазала. А он ни сном ни духом. Я хоть по телефону с Козюковым разговаривала, а он и вообще никакого отношения к этому не имеет! Ни малейшего!

– Нам хотелось бы решить этот вопрос самостоятельно.

– Знаю я, как вы решаете эти вопросы! – позволила себе раздражённый тон Бояркина. – Меня чуть не задушили сейчас. А его и вообще замучаете до смерти. Зверьё! Лучше бы у себя там покопали. Кто-то же желал его смерти. Если вы там около него крутились, то и должны хотя бы догадываться, что и почём.

– Отрабатываются и другие версии, – сдержанно произнёс Женя.

– Сомневаюсь.

– Ладно, это не твоё дело. Звони своему дружку быстроногому. Мобила у него имеется?

– Потерял он мобильник. Только пейджер у него. Который и пищал.

– Шли сообщение! – последовал приказ.

Бояркина пожала плечами и улыбнулась.

– Диктуй. Не хочу никакой отсебятины. Чтоб потом без претензий ко мне.

Женя нахмурился и сказал:

– Ты не взбрыкивай, тётя. Возьми бумажку, авторучку и набросай текст. Причём такой именно, чтобы он не пришёл, а прибежал.

– Вы деловые! Напугали его до полусмерти, а теперь – чтобы не пришёл, а прибежал. Он ведь, поди, не совсем дурак.

– Вот и придумай текст соответствующий. Ты же его не первый день знаешь. Как его обычно называешь?

– По-разному. Когда-то мы были почти что мужем и женой, потом расстались.

– Ну, как раньше называла и как теперь?

– Дмитрий, Дима, Диман, Митя. Всяко. Сейчас, пожалуй, чаще более официально.

– По имени-отчеству, что ли?

– Да нет, Дмитрием.

Текст был написан и согласован, однако решено было, что отправит его Бояркина спустя пару часов.

 

4

Дмитрий Подлесный долго бродил вокруг дома Марины Бояркиной, не решаясь приблизиться к нужному подъезду. Внутреннее напряжение не проходило. Он двигался медленно, внимательно всматриваясь во все сгущения ночного мрака. Опасность была где-то в самой непосредственной близости от него. Это он знал точно. Процентов этак на сто.

И когда в кустах что-то зашуршало, Подлесный мгновенно выхватил пистолет и присел. Пистолет – это, конечно, громко сказано. Не огнестрельное оружие было сейчас в его руке, а металлическая игрушка под пистолет марки «ТТ», приобретённая им когда-то в ЦУМе для племянника, но так и не преподнесённая десятилетнему пацану в подарок.

Спустя несколько секунд, осознав, что никто на него не набросился, что, кажется, обошлось, Дмитрий осторожно выдохнул. Необходимо приблизиться к кустам и посмотреть, что это там такое шорохопроизводящее.

В кустах что-то белело. Дмитрий несколько раз мягко шагнул и нагнулся. На земле лежал человек, это он видел теперь достаточно отчётливо, особенно мясистую часть ноги, женской, скорее всего.

– Кто тут? – спросил он.

– Я. Валентина, – последовал ответ. – Мне разрешено.

Подлесный был поражён. Что означает это странное «мне разрешено»? Что разрешено и кем?

– Что вы здесь делаете? – снова спросил он.

– Я отдыхаю, – сообщила Валентина.

Дмитрий засунул «оружие» за ремень и пожал плечами. Человек отдыхает. К тому же разрешено. И голос – трезвый. Да, вот это-то и странно. То, что, судя по голосу, женщина не пьяна, а валяется на холоднющей земле и заявляет, что имеет на это право.

– Холодно же, – сказал он, вспомнив, что ему сегодня тоже предстоит искать ночлег.

– Ничего, не беспокойтесь, – вежливо отозвалась «отдыхающая» Валентина.

– Отдыхать лучше дома, в постели, – сказал Дмитрий, вглядываясь в автомобили, стоящие у подъезда, в котором проживала Марина Бояркина. Ощущение опасности вновь усилилось.

– Так они вас караулят? – вдруг задала вопрос Валентина. В голосе её слышалась радость.

– Кто?

– В чёрном джипе. Их двое. Они – опасные. Меня такие же выселяли. А вас от Марины не они выселили?

– Меня? От Марины? – поразился Дмитрий. – Вы меня знаете?

– Да, конечно. Вы всегда такой стройный, элегантный. А я жила в том же подъезде и часто вас встречала. Вы даже здоровались иногда. Когда в подъезде или в нескольких метрах от подъезда встречали.

– Почему вас выселили? – полюбопытствовал Дмитрий.

– У меня купили её, – вздохнув, сказала Валентина и поднялась на ноги. Теперь лицо её было в нескольких десятках сантиметров от его глаз. – Не узнаёте?

– Да, по-моему, и в самом деле… Пожалуй, да, – замялся Дмитрий, всматриваясь в незнакомое женское лицо. Светлые глаза, светлые волосы, тонкий с горбинкой нос. – Так вы продали квартиру?

– Нет, у меня купили её. А я не продавала, – загадочно ответила Валентина. – Да и смешно было бы продавать квартиру, хоть и однокомнатную, за десять тысяч рублей. В секту я попала. Вот и… Я бы и сейчас там была, в секте, если бы не любовь к родному дому. Не могу без него долго.

– Понятно, – кивнул Дмитрий.

А вот у него нет даже такого дома. Съёмная квартира, в которой он жил в последнее время и которую сегодня вынужден был покинуть на неопределённое время, – не дом. Но сегодня у него нет и того, что было. К Бояркиной он, естественно, не пойдёт. Почему она пригласила его к себе домой? Неужели она не догадывалась, что здесь его может ждать засада? Позвонить Ларисе? Да, пожалуй.

– Ну что ж, я пойду, – проговорил Дмитрий и повернулся, чтобы уйти. – Да, должен вас поблагодарить. Мне действительно не следовало бы с этими ребятами встречаться.

Он вынул бумажник и, развернувшись таким образом, чтобы свет от фонаря хотя бы слегка осветил его внутренности, стал перебирать купюры. А сколько же он должен этой женщине за оказанную услугу? Сто рублей? Пятьсот рублей? Тысячу рублей? А может быть, столько, сколько стоит его жизнь? А сколько стоит его жизнь?

Определившись со стоимостью своей жизни, Дмитрий протянул женщине стодолларовую купюру.

– Спасибо вам, – поблагодарила Валентина. – Куплю Пашке бутылку пива – может, пустит переночевать. – После небольшой паузы робко попросила: – Извините, а вы на водку не добавите? За водку уж точно пустит. Я ведь у него или за постель ночую или, если месячные, за спиртное. А минет я не делаю.

– Там и на пиво хватит, и на водку. Я вам сто долларов дал, – пояснил Подлесный. – Впрочем… – Он вынул сторублёвку и отдал её Валентине.

– А сто долларов? – Валентина, похоже, подумала, что доллары у неё сейчас заберут.

– Доллары завтра обменяете, – сказал Дмитрий. – Счастливо!

Заняв место в своей «девятке», он впервые подумал, что машину лучше бы поменять. В эту минуту он увидел проходившую мимо Валентину, и у него появилась неожиданная идея предложить обмен автомобилями Вовке Степанищеву, бывшему своему соседу, использовав для осуществления этой цели Валентину. Он окликнул женщину и попросил её пригласить Степанищева, на что она охотно согласилась.

Минут через пятнадцать Степанищев явился и после некоторых колебаний согласился на обмен за вознаграждение в размере ста долларов.

– Как она? – покосился он на «девятку».

– Ездит. В автосервис, правда, давненько не заезжал, – признался Подлесный.

– Но учти, только на неделю.

– Да, не больше.

– Зачем тебе это? – прищурился Степанищев. – Афера какая-то?

– Ну, как тебе сказать… В общем, не хотелось бы мне, чтобы кое-кто видел меня на этой машине, – принялся напускать туману Дмитрий.

Степанищева ответ не особенно удовлетворил, а когда Дмитрий ещё и попросил «четвёрку» его подогнать к месту их настоящей встречи, совсем насторожился. Пришлось увеличить сумму контракта вдвое.

 

5

Лариса встретила Подлесного иронично-сочувственным взглядом, ибо выглядел он далеко не блестящим образом. Он бочком просунулся в дверь кафе, воровато осмотрелся испуганными глазами по сторонам и, заметив Ларису, едва ли не на цыпочках приблизился к ней.

Присев на краешек кресла, опять принялся зыркать вокруг, машинально бормоча:

– Привет! Рад тебя видеть. Ты прекрасно выглядишь. Извини, что побеспокоил. Ты давно пришла? Ты ничего не заметила?

– Что случилось? Ты весь какой-то взвинченный, – сказала Лариса. – Кто за тобой гонится? От кого ты убегаешь, дорогой?

– От милиции скрываюсь, – горестно вздохнул Дмитрий Подлесный и, словно ища сочувствия, посмотрел в глаза собеседнице. – И не только. Ещё и от бандитов.

– Что натворил?

– Именно что ничего! – всплеснул руками Дмитрий. – Безгрешен! Подставили! Кстати, моя бывшая. Труп нашли в её машине, а она сказала, что это я ею пользовался в последнее время. В смысле – её машиной.

– Давай-ка с самого начала и поподробнее, – распорядилась журналистка, приняв исключительно серьёзный вид.

Подлесный приступил к рассказу. Лариса слушала молча, лишь в конце задала несколько уточняющих вопросов.

– И что посоветуешь? – нетерпеливо заёрзал в кресле Дмитрий. – Пойти сдаться или продолжать прятаться?

– Сколько времени собираешься прятаться?

– Да пока это всё не прояснится.

– Каким образом оно прояснится?

Подлесный удивлённо округлил глаза.

– Как это, каким? Найдут преступников и… – начал он и растерянно замолчал, наткнувшись на насмешливый взгляд собеседницы.

– Много ли убийств-то раскрывается? А? Тем более – заказных. Много? – спросила Лариса и оглянулась в сторону стойки. – Ты заглотить ничего не хочешь?

– Погоди, – отмахнулся от предложения чего-нибудь «заглотить» Дмитрий. – Почему думаешь, что убийство заказное?

– В связи с личностью фигуранта.

– Но обстоятельства-то! Его же задушили! Где ж это видано-то, чтобы заказы таким-то образом исполнялись?!

– А охранник?

– Тоже без огнестрела и взрывчатки.

– И всё же это не бытовуха, – покачала головой Лариса. – Ты сам-то что думаешь?

– Да что я! Жую и жую мысленно одно и то же. Каша в голове у меня. А вот узнать бы, что там правоохранители по этому поводу кумекают. Что им известно? Кстати, на Бояркину кто-то навёл их. А кто? И каким образом? Они знали что-то. Они не случайно тормознули. Кто-то подставил её. А потом она меня подставила.

– Если виноватых нет, их назначают. Она и назначила тебя, – с улыбкой сказала Лариса. Затем добавила: – Может её, твою Мариночку, никто и не подставлял? А то как-то уж чересчур это выглядит, ну, что подставили её, что следом подставили тебя. А?

– Убить человека и возить в багажнике? – с сомнением покачал головой Дмитрий.

– Не возить, а везти. Чтобы избавиться от трупа. А кто-то видел, знал… А? Не могло так случиться?

– Нет, что это она, я так не думаю. И вообще, сам характер преступления… Похоже, действительно она не замешана. А то, что на меня стрелки перевела – так тут и вовсе ничего удивительного нет. Тут она исключительно и полностью в своём стиле. Я по жизни крайний у неё.

– А то, что тебя сегодня едва не поймали? Причём дважды. Она же тебя оба раза приглашала на встречи! И когда по телефону ты ей звонил, и через пейджер! – Лариса внимательно посмотрела в глаза Дмитрию. – А? Это как, по-твоему?

Вместо ответа Подлесный пожал плечами.

– Позвони ей с моего сотового, – распорядилась Лариса и протянула ему свой мобильник. – Кстати, с антиопределителем номера. Позвони и поинтересуйся.

Дмитрий позвонил и поинтересовался. Он прямо спросил у Марины Бояркиной, зачем она с маниакальной настойчивостью приглашала его себе домой. Не для того ли она зазывала его, чтобы он прямиком угодил в лапы поджидавших его ребят на джипе?

– А ты и попёрся ко мне? – возмутилась Бояркина. – В таком случае ты просто дурак. Была о тебе более высокого мнения. Ты убежал, а они на меня наехали и заставили. Разве трудно было об этом догадаться?

Дмитрий отключился.

– Что? – спросила Лариса.

– Я же и дурак, – сообщил Дмитрий.

– И где ты будешь ночевать, дурак бездомный?

– Переночевать я могу и в машине, а вот жить мне сейчас действительно негде.

– Переночевать ты можешь и у меня, а вот жить… – Лариса замолчала, задумавшись. Затем махнула рукой. – Завтра снимешь. В крайнем случае, через агентство. Деньги-то есть? Или субсидировать?

– Да немного есть.

 

6

Степанищеву всё не нравилось в этой машине: и люфт рулевого колеса, и шум в двигателе, и тормоза, особенно стояночный, который практически совсем не держал. Машина такая же противная, как и её хозяин.

И такая же опасная. Никогда не знаешь, что она выкинет на следующем повороте: то ли на встречную полосу вынесет, то ли в кювет утащит. Следить же надо за транспортным средством. А этот Дима только на то и способен, что свечи поменять да масла долить. Сам не можешь или не хочешь – загоняй в автосервис и лечи за денежки.

Поглощённый недовольством «девяткой», он необычно поздно заметил, что его нагло подрезает белая «Волга». И при этом ещё и сигналит. Степанищев бросил быстрый взгляд в боковое правое зеркало и, притормозив, отклонился вправо. Однако что это? «Волга» не уходит вперёд, а, напротив, сбавляет скорость, в результате чего оказывается на одной линии с «Ладой» Подлесного. И опять начинает подрезать, вынуждая Степанищева сместиться на правую полосу.

Степанищеву стало страшно. Он понял, что его хотят вынудить прижаться к обочине и остановиться. Зачем? Кто они? Убьют и заберут машину? А может, только выбросят из автомобиля? Может, не тронут его? Плевать на эту колымагу, которая и не его вовсе.

А эта «семёрка» позади и справа? Да они за одно, из одной компании! Или – банды. Нет, надо прорываться, надо пытаться уходить!

Приняв решение, Степанищев приступил ко второму этапу. Он стал продумывать тактику своих действий. Включить поворотник, мол, сейчас остановлюсь, даже скорость чуть снизить, а потом – педаль акселератора до упора вниз и… Он так и сделал. И ему удалось оторваться от «семёрки» и «Волги», которые действительно оказались из одной компании – обе они бросились в погоню за ним.

Степанищев вылетел на пятую полосу и помчался вперёд. Он домчится до ближайшего поста ГИБДД и обратится к гаишникам за помощью. Пускай-ка попробуют в присутствии милиционеров обидеть его!

«Волга» настигла его и зависла на хвосте, буквально в нескольких десятках сантиметров от заднего бампера. Если чуть тормознуть, то столкновение окажется неизбежным. Даже не тормознуть, а всего лишь убрать ногу с педали акселератора. Однако опасно, так как не известно, кто больше пострадает от столкновения. Уж лучше просто ехать и ехать вперёд, благо теперь остановить его не сумеют.

Но что это?! «Семёрка» по четвёртой полосе вырвалась вперёд и теперь прижимает его к бетонному ограждению влево. Вот уже и водитель «Волги» предупредительно включил аварийную сигнализацию.

Степанищева охватил ужас. Он пропал! А может, прорываться? Пристегнуть ремень и попробовать выскочить из капкана. Тем более что машина не его, а Подлесного, которую не жаль. Хотя платить, видимо, придётся. Но лучше уж потратиться, чем… Чем неизвестно что.

Спустя несколько секунд Степанищев уже был на четвёртой полосе, а его преследователи – на флангах. И что теперь? Всё с самого начала? Когда же, наконец, этот пост ГИБДД выскочит на обочину?

Потом ему пришла мысль переместиться на крайнюю правую полосу и на огромной скорости следовать по ней в надежде, что неизвестные враги столкнутся к кем-нибудь из выезжающих на МКАД.

Но он всё же решил этого не делать. Он будет прорываться по третьей, уходя то влево, то вправо. А если по краю, левому или правому, то его зажмут в тиски, остановят и выковыряют из этой жестянки.

Прозвучал выстрел. Степанищев машинально убрал правую ногу с педали и вытаращил глаза. Спина, давно уже мокрая, мгновенно замёрзла. Частично выйдя из ступора, он посмотрел сначала на лобовое стекло, потом перевёл взгляд на салонное зеркало, чтобы убедиться, что и заднее окно не пробито пулей. А боковые? Целы и боковые окна. Или по колёсам стреляют? Он посмотрел на спидометр. Скорость упала до восьмидесяти. А ехать быстрее – смертельно опасно.

Опять стали стрелять и продырявили-таки заднее левое колесо. Степанищев справился с управлением. И продолжил движение. Он ни за что не остановится прежде, чем достигнет цели. А цель – вон она, не больше километра. Степанищев откинулся назад и вытянутые руки упёр в рулевое колесо. Пускай прострелят все шины – он не отступит, он доползёт. Сначала будет ехать на лохмотьях шин, потом – гремя дисками.

И тут у его уха раздался стук. Степанищев повернул голову влево и обомлел. Оказалось, в стекло стучали дулом пистолета. Пассажир «Волги». Намекают, что следующий выстрел будет ему в голову? Да, несомненно. И Степанищев быстро закивал головой, давая понять, что согласен сдаться, а сам продолжил движение в прежнем направлении и с прежней скоростью.

И снова – стук, и опять – чёрный пистолет и рука в камуфляже. А на заднем плане лицо человека, который сейчас будет его убивать. Однако если остановиться, то, возможно, оставят в живых. Степанищев с тоской посмотрел вперёд. Вон он, пост, совсем рядом. Чуть-чуть не дотянул.

Степанищева, стодвадцатикилограммового, словно морковку из грядки, вырвали из салона и принялись охаживать кулаками.

– Кто?.. Ох! В чём?.. Ох! За что?.. Ох! Кто – ох! – вы? Что я сделал?

– Ты почему, козёл, не останавливаешься? Ты что, сука? Борзый, однако!

На него надели наручники. Так это всё-таки омоновцы? Менты? Значит, не убьют. Он не будет сопротивляться, и его не убьют. Намнут бока, обыщут и отпустят, потому как он ни в чём не замешан. За ним нет никаких уголовно-наказуемых грехов. Он же всего лишь водила и, по совместительству, сторож.

Степанищева обыскали, с головы до пят ощупав грубыми руками. Из заднего кармана вынули бумажник с документами.

– Это чьи у тебя права? А ну повернись! – скомандовали.

Степанищев исполнил приказ. И увидел перед собою троих омоновцев, у одного из которых находились в руках изъятые документы, в том числе его водительское удостоверение.

– О, да тут твоя фотка! – удивлённо воскликнул омоновец. – Поддельное, что ли? Как твоя фамилия?

– Степанищев, – ответил пленник.

– Машина чья?

– Одного моего знакомого. Вон доверенность.

– Какого ж чёрта драпал? – последовал новый вопрос. – Почему не останавливался? Жить не хотел?

– Нет, я… хотел, – запинаясь, пробормотал Степанищев. – Я… Я испугался. А вы кто?

– Сам-то как мыслишь?

– Что-то вроде милиции или ОМОНа, как мне кажется, – покосился на автоматы задержанный. – Верно?

– Угадал. Вот только не останавливался-то почему? Чего везёшь?

– Я думал – бандиты. Убьют и машину заберут. Чужую.

 

7

Они ввалились в кабинет Бояркиной, даже не подумав спросить разрешения у секретаря. Катя, невольно чувствуя свою вину в связи с наглым проникновением непрошеных гостей в кабинет директора, бросилась следом, но дверь с треском захлопнулась у самого её носа. Катя торопливо схватилась за ручку, однако и тут опоздала – дверь оказалась закрытой изнутри. Катя подбежала к столу и нажала кнопку селекторной связи.

– Марина Григорьевна, я вызываю милицию!

– Не надо ничего, Катя, – усталым голосом ответила Бояркина и отключилась.

Ворвавшихся было трое. Всё тот же Женя, стройный парень со смешным чубчиком, верзила-садист Никита и ещё один, которого она, как будто, видела впервые. Это был сутулый светлоголовый парень с выступающей нижней челюстью.

– Привет, колдунья! И – собирайся! – распорядился Женя, усаживаясь в кресло напротив Бояркиной. Никита и блондин остались стоять, один справа от стола, а второй слева.

– Что это значит – собирайся? – не без вызова в голосе поинтересовалась Бояркина, внутренне обмирая от страха. – Вы не слишком ли много себе позволяете? И мы ведь договорились…

– Договорились? И что выполнено из тех договорённостей? – Женя сделал небольшую паузу. – Ничего. На сегодня – никаких результатов. Мало того, что не является, так он ещё и машины меняет. Менты задерживают его машину, а в ней не Подлесный, а Степанищев оказывается. Знаешь такого?

– Знаю, – призналась Марина.

– Поэтому придётся изменить меру пресечения.

– Что значит – изменить? – голос Марины дрогнул. – Какую меру пресечения?

– Поедешь с нами и будешь под полным контролем. Усекла, колдунья? И что ты так смотришь? Это полная для тебя неожиданность? Даром предвидения, смотрю, совсем не обладаешь. Раньше у тебя было что-то вроде подписки о невыезде, а теперь… В общем, подскочила быстренько и моментом собралась.

– Какие претензии? Я, между прочим, изо всех сил стараюсь, – не двигаясь с места, заявила обвиняемая.

– Где Подлесный?

– Да что вы зациклились на этом несчастном? Я же сказала, что он ни при чём. Он, кстати, приезжал, но каким-то образом засёк вас.

– Ты и про себя тоже говорила, что ни при чём. А вот не верится почему-то. Ни мне, ни Никите, ни Сёме. Так? – Женя обменялся взглядами со своими спутниками и зло прищурился на Бояркину. – Не вынуждай силу применять. И вылезай-ка из-за своего начальственного стола. Увидишь, сразу легче станет.

– Я никуда не поеду! – твёрдо заявила Бояркина. Выдвинув ящик стола, она вынула из него чётки Мышенкова и принялась их перебирать.

Женя усмехнулся и с демонстративной неторопливостью вынул из-под пиджака пистолет.

– Ты будешь выполнять все мои распоряжения, тётя. Беспрекословно.

– А если нет? Стрелять начнёшь?

– Сомневаешься?

– Очень. Ты не кажешься полным идиотом.

– А мои друзья? – Женя посмотрел на Сёму.

– Тоже, – ответила Бояркина. И подумала, что на обработанную гидропиритом обезьяну блондин Сёма похож. Вслух же сказала: – Так что попрошу оставить меня. Иначе я буду вынуждена принять контрмеры.

– Это какие же? – улыбнулся презрительно бандит Женя и, поднявшись на ноги, дал недвусмысленный знак своим людям.

Спустя мгновение Бояркина завизжала. Никита и Сёма не успели, кажется, и шагу сделать в её направлении, как она пронзительно завизжала. Затем бросила на стол чётки, схватила пепельницу и запустила ею в окно.

– Ведь там же люди ходят, – поморщился Женя.

– Да! Именно что! – выкрикнула Бояркина, после чего подскочила к окну и заверещала пуще прежнего.

– Ну! – рявкнул Женя на застывших в нерешительности Никиту и Сёму. Душераздирающий визг женщины, звон разбитого стекла и яростный стук в дверь повергли их едва ли не в состояние ступора.

– Может, не надо? – высказался Никита. – Пока её вытащим, за дверью уже вся их шобла будет.

– Взять, я сказал! – рассвирепел Женя.

Никита и Сёма бросились выполнять его приказ, однако Бояркина с неожиданной ловкостью увернулась от объятий Никиты, подбежала к Жене и вцепилась в его вооружённую пистолетом руку. Никита и Сёма поспешили на помощь своему командиру, но вдруг загромыхавшие в замкнутом пространстве выстрелы заставили их в панике броситься на пол. «Убью!» – мысленно решил Женя судьбу строптивой женщины.

Однако когда он вырвался из цепких женских рук, то, во-первых, оружия в его руке уже не было, во-вторых, смотреть и видеть цель мешали струйки крови, стекавшие со лба из глубоких царапин, а в-третьих, в комнате появились ещё двое человек.

И оба эти человека – женщины. Одна влетела вместе с выбитой мощным ударом дверью и теперь, толстая и неуклюжая, пыталась подняться на ноги, а вторая вертелась в дверном проёме и громко кричала про милицию и бандитов.

– Линять надо! – услышал Женя шёпот Никиты.

– Где мой волын?

– У меня. Я забрал его, – ответил Никита. – Линяем шустро!

– Да, это-то вы шустро можете, шнурки рваные! Давай его сюда! – приказал Женя, имея в виду свой пистолет.

– Только не стреляй больше, а то меня чуть не зацепило, – пожаловался Никита, отдавая Жене его оружие.

– Мне штанину продырявил, – сообщил Сёма. – Ещё бы сантиметр влево и коленная чашечка – вдребезги…

– Ладно, уходим, – принял решение Женя. – И не ной. Штанину пожалел!

Под победные женские вопли они покинули офис и заняли места в машине.

– А вот чётки у неё прикольные, – сказал Никита, заклеивая пластырем ссадины на лбу Жени. – Прямо, как у босса.

– Что?! – дёрнулся Женя.

– Спокойно. Чётки, говорю, такие же, как у босса, тоже из зубов составлены. А что такое?

– Ты уверен, что из зубов?

– Зуб даю. А ты не видел?

– Да, – вмешался в разговор Сёма, – из зубов чётки. Причём, как я понял, из настоящих, так как разного размера.

– У босса тоже из настоящих, одна стоматологичка подарила, – теребя чубчик, проговорил Женя. Ему вдруг показалось, что чёток при теле убитого не было обнаружено. – А ведь вещица эта из редких, – принялся он размышлять вслух. – Да, надо всё проверить. Да, надо позвонить.

– Думаешь, у неё чётки босса?! – поразился Никита.

– Ничего я не думаю, – отмахнулся Женя и стал набирать номер телефона Василия Александровича. – Василий Александрыч, это вас Евгений беспокоит. По делу Козюкова… Да, как раз такая у меня причёска. Василий Александрович, я хотел уточнить, в кармане босса чётки в виде зубов на верёвочке были? Должны были находиться в левом кармане пиджака… Из настоящих человеческих зубов… Да нет, никому он не выбивал, ему подарили… Не было? Это точно?.. Да нет, просто у нас тут кое-какие соображения… Да, будем держать в курсе… До свидания. – Дав отбой, он посмотрел на товарищей. – И что бы это значило?

– Надо пойти и вывернуть её наизнанку! – не стал долго размышлять Никита.

– Если это его, то… – сжал кулаки Сёма, вытаращив при этом глаза и выпятив вперёд нижнюю челюсть.

Женя охладил их пыл, заметив:

– Нас сейчас туда просто не впустят.

– Подключить мусорков, – высказал предложение Сёма. – Приедут со своей кувалдой и – жах! Ну, или подвесят на дверь колбаску, рванут…

Женя отрицательно помотал головой.

– Нет, тут надо иначе действовать. Мы, ну, или милиция вломятся, а она выбросит улику в окно.

– А почему раньше не выбросила? Даже наоборот… – озадаченно произнёс Никита.

– Вот это вопрос, на который ещё предстоит ответить, – признал Женя.

– Действительно, – кивнул Сёма, – мы, можно сказать, наезжаем не в шутку, а она достаёт из кармана чётки покойного и так непринуждённенько, понимаешь…

Женя, не соглашаясь, помотал головой.

– Ну, положим, не очень и непринуждённенько. Нервничала она всё же.

***

Ещё на лестнице Лев Николаевич Мышенков услышал доносившийся из офиса шум. Что там случилось? Мышенков приоткрыл дверь. Крики, визг, грохот. Впрочем, нечто подобное здесь уже происходило. И не раз. Когда в руководителях такие люди, как Марина Григорьевна, это вполне закономерно. Вернуться на улицу или переждать в туалете, пересидеть, так сказать, шумные события?

Организм высказался в пользу второго варианта, и Лев Николаевич поспешил в туалет, находившийся в трёх метрах от входной двери. Конечно, его могли заметить. Но не заметили. Та же картина, которую он зафиксировал своим зрением перед тем, как скрыться в туалете, безмерно его поразила.

И действительно, где это видано, чтобы подчинённые выламывали дверь, ведущую в кабинет директора?

Мышенков осторожно прикрыл за собою дверь туалета и обернулся. И едва не вскрикнул, неожиданно обнаружив, что он здесь не один.

– Добрый день, Лев Николаич! – приветствовал его Барыбенко. – Я испугал вас?

– Что здесь происходит, позвольте полюбопытствовать? – спросил Мышенков.

– Здесь? Здесь я… Ну, туалет – это такое место, в общем… – Барыбенко ухватился руками за ширинку и подёргал замок молнии на брюках.

– А там?

В эту минуту прозвучал выстрел, затем ещё несколько.

– Вот вам и ответ на ваш вопрос, – подавленно проговорил Барыбенко, лицо которого в одно мгновение покрылось смертельной бледностью. Не покрылось даже, а как бы напиталось.

– Кто?! В кого?! – ужаснулся Мышенков и осмотрелся вокруг. Ему вдруг трудно стало стоять, ему вдруг захотелось куда-нибудь присесть. Да куда тут присядешь? Разве что пройти в кабинку и опуститься на унитаз.

– Кто, я догадываюсь. И в кого, тоже могу предположить, – негромко прошелестел словами Барыбенко, исключительно не соответствовавший сейчас собственному имиджу.

– Ну! – тяжело выдохнул Мышенков.

– В Марину Григорьевну! Эти… которые из «Натурбойла». Их трое. Они ворвались в её кабинет, и вот теперь… Ну, вы сами слышали. При таких торнадо лучше находиться ниже уровня земли.

– Если они её убьют, то… – Мышенков покачнулся и схватился рукой за раковину умывальника.

– Зачистка?! – ужаснулся Барыбенко. – Но я… Но мы же не свидетели! Мы же в это время…

И Барыбенко с неожиданной в данной ситуации резвостью расстегнул ремень, а также пуговицу и молнию на брюках и – в приспущенных до колен штанах, мелькая голой худой задницей, – юркнул за дверь кабинки с унитазом.

Мышенков торопливо последовал его примеру, но затем осознал, что вдвоём они на одном унитазе не поместятся. Ждать своей очереди? Но когда Барыбенко покинет унитаз, то и ему это будет, по сути, не нужно.

Вскоре мимо двери протопали тяжёлыми ножищами несколько человек.

– Они ушли, кажется! – свистящим шёпотом поведал Мышенков.

– Ушли? Да? – выскочил из кабинки Барыбенко, на ходу застёгивая брюки. – Идёмте скорее, Лев Николаевич, надо вызвать милицию и «неотложку».

И он выбежал за дверь.

Выйдя из туалета, Мышенков глянул в направлении приёмной и понял, что сотрудники фирмы находятся за порогом незапертой двери кабинета Бояркиной и что-то бурно обсуждают. Он приблизился и боязливо заглянул вовнутрь, ожидая увидеть труп Бояркиной. А возможно, и не только её труп, ведь выстрелов было несколько.

Мышенков ещё шарил взглядом по полу кабинета, когда перед ним выросла Бояркина и огорошила вопросом:

– Вы где прохлаждались, Лев Николаич, пока нас бандиты расстреливали?

– Я же только пришёл, – пробормотал Мышенков.

– Да что за мужики у нас?! – возмущённо всплеснула руками Бояркина. – Нас тут расстреливают из всех, можно сказать, видов оружия, а мужики наши или на горшке сидят, или чёрт знает где прохлаждаются!

– Марина Григорьевна, организму не прикажешь, как вы знаете. Ведь это же физиология, – оправдывался Барыбенко. – А Лев Николаевич действительно отсутствовал по делам службы во благо нашего общего дела.

И Барыбенко заговорщически подмигнул Мышенкову.

– А вот мы с Людмилой Александровной не прохлаждались и были на месте, на посту, как полагается! – радостно кричала Катя. – И защитили честь фирмы!

– И обратили в бегство супостатов! – спешила дополнить Людмила Александровна.

Барыбенко радостно соглашался:

– Да-да, есть женщины в русских селеньях!

А потом женщины принялись демонстрировать мужчинам выбитую дверь, разбитое стекло и следы от пуль, наперебой рассказывая о страшном событии, исход которого, к счастью, оказался благополучным.

На столе Мышенков увидел те самые чётки, что были найдены в его кабинете и присвоены Бояркиной. Чётки, которые появились в его кабинете после того трагического вечера, когда был задушен бизнесмен Козюков. Решение созрело мгновенно. И, улучив момент, он смахнул чётки в левый карман своего пиджака. Теперь необходимо как можно быстрее смотаться отсюда и избавиться от опасной вещицы. Мышенков направился к выходу.

– Лев Николаич, вы куда? – обратилась к нему Людмила Александровна.

– Мне нужно один звоночек сделать, – соврал Мышенков.

– Да-да, – спохватилась Бояркина, – тоже надо срочно связаться с РУБОПом. Я позвоню и приглашу их сюда. И пусть разбираются! А так я этого не оставлю!

– Правильно, бандит должен сидеть в тюрьме, – поддержала решение начальницы Людмила Александровна.

 

8

Ещё в течение некоторого времени посовещавшись, Евгений и компания сошлись во мнении, что лучшим вариантом развития событий явилось бы процессуальное, по протоколу, изъятие чёток. И Женя вновь позвонил Василию Александровичу.

– Василий Александрыч, мы тут в этот треклятый салон наведались, – представившись, начал Женя. – И вот какое дело…

– Я уже слышал о ваших делах-делишках, – язвительно ответил Василий Александрович. – Как раз выезжаем. И будем разбираться на месте.

– Она позвонила?

– Да. Вы что устроили? Что за самоуправство? На кичу захотели? Из какого оружия стрельба велась?

– Оружие моё, зарегистрированное, Василий Александрыч. Самопроизвольный выстрел. Раз в году, говорят, и палка стреляет, – пытался оправдаться Женя.

– Разберусь и посажу. Быть на месте. Оружие изыму и отправлю на экспертизу.

– Василий Александрыч, тут кое-что другое изымать надо. Мы у неё видели чётки босса, те самые, которых при нём после убийства не оказалось.

– Которые из зубов, ты говорил? – недоверчиво произнёс Василий Александрович. – А она что поясняет?

– Да ничего она не поясняет. Мы её и спросить-то не успели.

– Как палить из всех видов оружия начали, – вновь съязвил Василий Александрович. – Приеду, разберусь, посажу. Ждать меня.

Когда прибыл Василий Александрович и с ним ещё двое, всей делегацией отправились в офис салона Бояркиной.

– Что тут произошло? – обратился Василий Александрович к Бояркиной, в трагически-монументальной позе застывшей посреди приёмной.

– Меня хотели похитить. Похитить и убить, – дрожащим голосом произнесла Бояркина. – Сначала – похитить. Но когда я оказала сопротивление, то пытались убить. Вот этот человек. – И она театральным жестом указала на Евгения.

– Василий Александрыч, клевета! – возмущённо вскричал Женя. – Мы только собирались взглянуть на те чётки, о которых я вам говорил по телефону. И нарвались на яростное противодействие.

– Ха! Ха! Ха! – троекратно продекламировала Бояркина и указала на стоявших позади неё Людмилу Александровну и Катю. – У меня есть свидетели.

– Да, – выступила вперёд Катя. – Ворвались без разрешения, закрыли дверь и стали стрелять. Марина Григорьевна подала сигнал, и я стала стучать в дверь.

– Какой сигнал подала? – спросил один из коллег Василия Александровича по фамилии Гольцов, невысокого роста молодой мужчина с очень серьёзным и сосредоточенным лицом.

– Звуковой. Голосом. И я стала колотить в дверь. Потом мы с Людмилой Александровной выбили дверь и едва не угодили под пули.

– Хотели поговорить, а она подняла визг. Ну, эти и принялись в дверь ломиться, – изложил свою версию происшедшего Женя. – Кстати, у меня тоже двое свидетелей имеются.

– Не свидетелей, а бандитов! – злобно поправила Бояркина.

– Ладно, разберёмся. И где эти чётки, из-за которых сыр-бор? – обратился к Бояркиной Василий Александрович.

– При чём тут чётки? – возмутилась Бояркина. – Меня чуть не подстрелили, как куропатку! Вот эти вот бандиты!

Женя приблизился к Василию Александровичу и шепнул:

– Они у неё в кармане или в кабинете.

Василий Александрович окинул Бояркину цепким взглядом – пиджачок с тремя карманами и юбка, как минимум, с двумя. И он равнодушным голосом проговорил:

– Что за чётки у вас, Марина Григорьевна, интересные появились?

– Дались вам эти чётки! – Бояркина с недоумением обвела присутствующих взглядом округлившихся глаз. – Да в чём дело?

– Позвольте взглянуть, – настаивал Василий Александрович.

– Пожалуйста! – продолжала недоумевать Марина Бояркина. Она направилась в свой кабинет, остальные последовали за нею. – Заодно и на дырки в стене поглядите. А стол пускай мне новый покупают – там скол совершенно непотребный. Устроили мне разгром по Фадееву. Я сказала, чтобы тут ничего не трогали до вашего прихода. Вот, сами полюбуйтесь. Я сидела за столом, когда они ворвались и потребовали, чтобы я отправилась с ними. В заложники, очевидно, на пытки и жестокую смерть. Я, естественно, воспротивилась. Результат – стрельба и едва ли не убийство. Три дырки в стене – я даже не знаю, чем их заделывать. А стол? С таким столом я должна вип-клиентов принимать?

– Позвольте взглянуть на чётки, – повторил Василий Александрович.

– Чётки? Где же они? – осматривая поверхность стола, проговорила Бояркина. – Что-то я их не вижу. Между прочим, я была в настолько безысходном положении, что вынуждена была запустить пепельницей в окно. Чтобы привлечь внимание. Я даже думала, что придётся самой в окно выбрасываться. Для той же цели. Да, чтобы привлечь внимание к тому, что здесь творилось.

– Похоже, улика ликвидирована, – высказал предположение Гольцов и с сожалением покачал головой.

– Но мы их видели! И опознали! – вскричал Женя. – Так что…

И он посмотрел на Бояркину не предвещающим ничего хорошего взглядом.

– Не надо самодеятельность тут разводить, – досадливо поморщился Василий Александрович. – Проведём обыск и найдём.

– Обыск?! – опешила Бояркина. – Что вы искать собрались? Да что тут происходит, чёрт возьми?!

Василий Александрович надул щёки и приосанился.

– Марина Григорьевна, вам предлагается добровольно выдать оружие, а также иные предметы, имеющие отношение к убийству господина Козюкова. У следствия, в частности, имеются основания полагать, что в данном помещении находятся чётки, представляющие собой соединённые… – Василий Александрович обернулся к Жене. – Каким образом там?..

– На шнурке. На чёрненьком шнурочке! – подсказал тот.

– Так вот… – продолжил Василий Александрович. – Да, речь, в частности, идёт о чётках в форме так называемых человеческих зубов на чёрного цвета верёвочке.

– Но какое отношение имеют они к убийству? Мне их подарили. Мне их наш сотрудник подарил, – растерянно проговорила Бояркина.

– Есть основания полагать, что они принадлежали господину Козюкову. Где они? Их видели у вас сегодня.

Бояркина обежала вокруг стола, заглянула под стол, потом начала выдвигать один за другим ящики и заглядывать в них.

– Ничего не понимаю, – потерянно приговаривала она. – При чём тут Козюков, когда мне их Лев Николаевич дал? И куда они подевались? Я же говорила, ничего здесь не трогать. Катя, заходил кто-нибудь сюда? Ведь я же просила, чтобы никто… Чтобы никто и ничего не касался.

Катя принялась уверять, что никто ничего здесь не трогал. А заходить, конечно, заходили. Но только, кажется, свои. И то из любопытства, а не для того, чтобы что-нибудь взять. Бояркина, до которой постепенно доходило осознание всей серьёзности положения, смотрела на Катю теперь с ненавистью во взгляде.

Но в отношения директора и секретаря вмешался Василий Александрович. Попросив Бояркину остаться, он велел всем сотрудникам салона занять свои рабочие места, а Жене, Никите и Сёме пройти в приёмную. Необходимые распоряжения он отдал и своим спутникам. Оперативно-следственная машина завертелась.

Завертелась, повертелась с часик, а потом начала пробуксовывать. Пробуксовывать в том смысле, что никто не мог сказать, куда исчезли чётки. Обыск также ничего не дал.

Было, однако, установлено, что пропавшие чётки, по всей видимости, в полной мере идентичны чёткам Козюкова – описания их, сделанные как Бояркиной и её подчинёнными, так и козюковцами совпали.

***

Мышенков замороженно сидел в своём кабинете и ждал. Ему дано время на то, чтобы подумать, поразмыслить и что-нибудь сообразить. Но что тут придумаешь? Он сейчас как белогвардейский генерал эпохи гражданской войны, проигравший последнюю в своей жизни битву, которому ничего не остаётся иного, как только лишь написать прощальное письмо жене и детям, а затем пустить себе пулю в висок.

Однако тем генералам было проще. Во-первых, у них было огнестрельное оружие. Во-вторых… Да, им, суровым и гордым генералам, вероятно, не так сильно хотелось жить, как хочется жить и долго-долго не умирать ему, Льву Николаевичу Мышенкову.

И действительно, что за жизнь тогда была! Холод, голод, разруха! Ни телевизора, ни радио, ни компьютера, а удобства зачастую – во дворе!

Мышенков выскочил из-за стола. Нет, надо что-то делать, что-то предпринимать! Необходимо извернуться и вывернуться! Чётки нашли в его кабинете. Но где! На полу! Они валялись на полу. Почему? Их кто-то выронил. А кто? Да неизвестно. Ему, по крайней мере, это неизвестно. Может, Марина Григорьевна и выронила, когда тут зверствовала. Или кто-то другой, из миротворцев, например.

И Мышенков принял решение. Он будет утверждать, что они появились тут, в его кабинете, именно после той их ссоры с мордобоем. А раньше их не было, и быть не могло.

Откуда он это знает? Да хотя бы потому, например, что как раз перед нападением на него Бояркиной он уронил свою паркеровскую ручку и вынужден был весь пол облазить, чтобы её отыскать. И не было там никаких посторонних предметов! Уж чётки-то он бы заметил. Два глаза плюс две линзы всё-таки.

Вошёл Василий Александрович. Мужик мужиком. Ему бы не пиджак с галстуком, которые на нём словно на корове седло, а косоворотку с пояском или, на худой конец, робу сталевара. Однако – власть. Мышенков вежливо улыбнулся и чуть-чуть приподнялся в кресле.

– Прошу располагаться, где вам будет удобно.

Василий Александрович, усевшись в кресло напротив Мышенкова и бросив на стол чёрную папку, некоторое время смотрел на Льва Николаевича молча, затем развёл руками в стороны и произнёс:

– Ну-с, я вас слушаю.

– Простите, не понял, вы задали какой-то вопрос? – живо откликнулся Мышенков.

– Да, о всё тех же чётках.

– Но я не знаю, куда они подевались! Так что прошу прощения.

– Откуда они взялись? Это-то, надеюсь, вам известно?

Мышенков сделал недоумённое лицо и пожал плечами.

– Должен, к сожалению, вас разочаровать, Василий Александрович, мне и это не известно.

– Как? – удивился Василий Александрович. – Вы, как мне тут рассказали, подарили их Марине Григорьевне. Разве не так?

– Увы, – вздохнул Мышенков, – это заблуждение. Марине Григорьевне я их не дарил. И я не мог этого сделать по той простой причине, что они мне не принадлежат и никогда не принадлежали.

– Но ведь имеются же свидетели, в присутствии которых это, так сказать, и имело место быть!

Лев Николаевич снисходительно улыбнулся.

– Василий Александрович, должен повторить, что это глубочайшее заблуждение. Я впервые увидел те несчастные чётки в ту минуту, когда на них обратил внимание кто-то из наших сотрудников. Или сотрудниц. Если не ошибаюсь, это была Людмила Александровна. Это, как вам, наверное, уже известно, произошло в момент случившегося в нашем коллективе конфликта. Марина Григорьевна, понимаете ли, позволила себе разгневаться из-за какого-то пустяка и… В общем, она предприняла попытку воздействовать на меня физически. Я, естественно, стал уворачиваться, благо в контракте случаи рукоприкладства, к счастью, не предусмотрены. И, что тоже вполне предсказуемо, коллеги вступились за меня, они попытались остановить неправомерные действия…

Василий Александрович не вынес многословия собеседника и перебил:

– Короче говоря, Бояркина стала вас избивать, а коллеги этому воспрепятствовали. Что из этого следует?

– Да как же! Ведь после всего случившегося и была обнаружена та оригинальная вещица! Их нашли на полу!

– И?.. Что из этого следует, я не понял? – повторил Василий Александрович.

– Но это так понятно и объяснимо! Мне даже неловко пояснять! – Мышенков смущённо улыбнулся. – Кто-то обронил их.

– Кто же?

– Вот этого я, к сожалению, не видел. И не мудрено, Василий Александрович, ведь я был в те страшные мгновения в таком состоянии, которое, если говорить искренне…

– Почему же все утверждают, что это именно ваши чётки, что это именно вы их подарили Марине Григорьевне? – с недоверием в голосе проговорил Василий Александрович.

– Да что вы! – всплеснул руками Лев Николаевич. – Какие подарки? Я был в таком состоянии! Бог с вами, Василий Александрович! Да и будучи подвергнут незаконным репрессиям, я и помыслить не мог о подношении подарков. В результате тех неприятных событий случился беспорядок, в связи с чем, возможно, у кого-то и создалось впечатление, что эта вещь – атрибут моего кабинета. Однако это, уверяю вас, не так! Эта вещица появилась там именно в момент той заварушки!

– И не раньше?

– Ну-у-у, – нахмурившись, протянул Мышенков, – нет же, Василий Александрович. Это полностью и совершенно исключено. Между прочим, как раз перед тем, как Марина Григорьевна позволила себе столь экспрессивно ворваться ко мне, я уронил авторучку. И очень долго, обратите внимание, её искал. Я облазил весь кабинет, обследовал исключительно каждый сантиметр пола, пока отыскал своего «паркера». И где бы, вы думали, я нашёл её?

– Где? – холодно произнёс собеседник.

– Да у самых дверей! Вон там, слева, за ножкой шкафа. Я и помыслить не мог, что она способна вот отсюда и – туда!

– А где были найдены чётки?

– Ой, этого я не знаю. Лучше спросить у того, кто их нашёл, Василий Александрович. Где-то в этом вот районе, то есть где и происходили те неприятные события.

Воцарилось молчание. Василий Александрович и Мышенков сидели и глядели друг на друга. Лев Николаевич смотрел на Василия Александровича честным и открытым взглядом, Василий Александрович – хмуро, исподлобья.

– Что ж, хорошо, – сказал после паузы Василий Александрович. – Сейчас запишем ваши объяснения и будем разбираться дальше. – И он пододвинул к себе чёрную папочку.

Спустя четверть часа, когда с формальностями было покончено, Василий Александрович, покидая уютное кресло, с сожалением в голосе проговорил:

– Боюсь, однако, не всем ваши утверждения, Лев Николаевич, покажутся убедительными.

– Не всем? Разве не вы ведёте это дело, Василий Александрович? – слегка встревожился Мышенков.

– Ну, во-первых, не я один. Хотя и я, если говорить откровенно, не склонен вам доверять безоговорочно. И потом, они же ведут, как вы, очевидно, заметили, и самостоятельное расследование.

– Кто?

Василий Александрович движением головы указал на дверь.

– Да вот они, сегодняшние гастролёры с пистолетом. Хотя пистолет мы изъяли, конечно, но, как вы понимаете… – И Василий Александрович окинул Мышенкова сочувственным взглядом.

– Вы полагаете, что… – Лев Николаевич растерянно замолчал.

– Возможно, они захотят вам задать несколько вопросов, – пояснил Василий Александрович.

– Но почему? Как же тайна следствия? – Мышенков также поднялся на ноги и выбежал из-за стола.

– Вчерашняя тайна сегодня уже не тайна, сегодняшняя тайна завтра уже не тайна, – направляясь к двери, беспомощно развёл руками Василий Александрович. – Так что…

Когда дверь за посетителем закрылась, Мышенкову стало по-настоящему страшно. А ну как сейчас войдут эти трое, которые ничуть, судя по всему, не лучше тех, что убили их начальника, да и начнут задавать вопросы, предварительно надев ему на голову целлофановый пакет? Так что же делать-то? Рассказать всю правду?

А если им покажется мало? Скажут, что это не вся правда, по их мнению, и… И что тогда? Снова пакет на голову, пока не задохнётся, что с его-то слабыми лёгкими может случиться непредсказуемо рано?

Словно волк, впервые угодивший в клетку, он метался по кабинету и не находил себе места, а в голове его бились мысли, причиняя едва ли не физическую боль. Необходимо искать и найти выход!

Неожиданно взгляд его наткнулся на дверь. Да, надо срочно сматываться отсюда, чтобы хотя бы временно снять остроту проблемы! И не ночевать сегодня дома. А к завтрашнему утру попытаться что-нибудь придумать.

 

9

Подлесный припарковал «четвёрку» таким образом, чтобы, не покидая салона автомобиля, можно было наблюдать за входом в офис салона «Фея», а правильнее сказать, за аркой, ведущей во внутренний дворик, где и находился вход в салон.

Он намерен был во что бы то ни стало дождаться, когда Бояркина отправится домой, и поговорить с нею, жёстко и однозначно. Она впутала его в грязную и опасную авантюру, она и обязана выпутать его из неё. А положение гонимого зайца его не устраивает в принципе.

На улице появился Мышенков. Он явно был очень сильно взволнован, двигался суетливо, озирался по сторонам и то да потому делал попытки перейти на бег. Что у них такое приключилось, если этот самовлюблённый поросёнок позабыл о своих величаво-плавных манерах? Такое впечатление, что он драпает, спасается от кого-то бегством.

Подлесный выскочил из машины и бросился догонять Мышенкова. Когда он находился уже метрах в десяти от Мышенкова, тот в очередной раз обернулся. Дмитрий быстро присел, укрывшись за спинами впереди идущей парочки, в результате чего остался незамеченным.

Затем Подлесный вновь метнулся вперёд и настиг Мышенкова. Ткнув указательным пальцем беглеца в бок, он грозным голосом рыкнул:

– Стоять! И не дёргаться!

Мышенков, напуганный суровым окриком, рванулся вперёд, однако споткнулся, и раз, и другой, потом зашатался и упал на колени. Но и на коленях не устоял – опустился на четвереньки. Подлесный, не ожидавший, что жертва его шутки окажется столь неустойчива, кинулся с поспешностью поднимать упавшего.

– Э-эй, ты отчего такой пугливый? Шуток не понимаешь? Давай вставай!

Мышенков покосился на Подлесного и что-то промычал нечленораздельное. Язык у него отнялся, что ли? Впрочем, что касается языка – это вопрос. А вот ноги действительно не слушались Мышенкова, и Дмитрию стоило немалых усилий, чтобы стопроцентно зафиксировать тело пострадавшего в вертикальном положении.

– И что же стряслось, Лев Николаич? – взяв Мышенкова под руку, спросил Подлесный. – Вы в таком состоянии, Лев Николаич, в каком я вас сроду не видывал. За вами кто-то гонится? А с лицом у вас что?

– В каком я состоянии! – вдруг вскричал Мышенков и бросил на Дмитрия надменный взгляд. – Я возмущён! Вашим поведением, извольте слышать! Да что вы себе такое позволяете?! – продолжал возмущаться он, однако смотрел теперь уже не на Подлесного, а мимо: назад, вправо, влево – стрелял глазами по сторонам, что называется.

– Я тут Марину Григорьевну повидать хотел, – сообщил Дмитрий. – Но вы с таким видом выскочили из офиса, что я даже не знаю… Что там у вас происходит?

– Повидать Марину Григорьевну? – повторил за Дмитрием Мышенков, и лицо его приняло скорбное выражение. – Не знаю. Не знаю, сможем ли мы вообще увидеть Марину Григорьевну. Там сейчас такие разборки, что упаси и помилуй. И милиция с прокуратурой, и бандиты эти.

– В связи с чем обострение?

– Марина Григорьевна обронила вещь одну, такую одну вещицу… Одним словом, это такие чётки, которые были у бизнесмена этого убитого и затем пропали.

– Откуда они у неё? Она-то что говорит?

– Ой, не знаю. Это так неприятно, так неприятно. И я ушёл. Понимаете? – Мышенков снова посмотрел в направлении офиса. – И теперь подозрение не только на ней. Я не знаю, что делать. Я даже домой боюсь идти ночевать. Если не одни, так другие… Теперь все мы под подозрением. Я знаю, что и вы… Да, очень нехорошо она с вами поступила. Сказала, что вы её машиной пользовались. Ай-я-яй! Должен вам сообщить, я всецело на вашей стороне.

Дмитрий Подлесный вынул сигарету и закурил. Затянувшись пару раз, изучающим взглядом уставился на собеседника.

– Вы считаете, она имеет какое-то отношение к этому делу? – спросил, наконец.

Лев Николаевич сначала вскинул на Подлесного удивлённый взгляд, затем печально потупился и громко вздохнул.

– Во всяком случае, мне известно, что вы – кстати, Марина Григорьевна и сама это говорила – вовсе тут ни с какого боку даже. А вот что касается Марины Григорьевны… – Мышенков, замолчав, серией красноречивых жестов дал понять, что он в совершеннейшем, ну, в соверше-е-еннейшем, недоумении.

– Но вы же, говорят, освоили все или почти все психические и предсказательные практики, – не без некоторой иронии произнёс Дмитрий. – Вот и дайте ответы на животрепещущие вопросы.

– Психоэнергетические, – поправил Лев Николаевич. И вдруг засуетился. – Да-да, вы правы, надо что-то делать. Я уже позвонил домой, я сказал жене, что дома меня не будет. Я – командировке. Да, в командировке. Вы, я слышал, тоже?.. Ну, что скрываетесь. Так ведь? У вас уже опыт имеется. Что вы посоветовали бы?

– В каком смысле?

– Если гостиница – это, наверное, не супервариант? – обеспокоенно проговорил Мышенков.

– Не лучше ли в машине поговорить? – высказал предложение Подлесный. – Вы всё озираетесь, нервничаете. Да и мне торчать тут не хотелось бы.

– Да-да, идёмте, – охотно согласился Мышенков. – Где ваша машина? Мы все в опасности! А в связи с последними событиями – и вообще!

Они сели в машину, и Подлесный начал выспрашивать подробности об этих «последних событиях». Когда вопросы к Мышенкову у Дмитрия иссякли, он глубоко задумался.

Да и было о чём. Сначала у Бояркиной в машине находят труп, потом у неё же обнаруживаются злополучные чётки из человеческих зубов. Хотя, конечно, не совсем уж и у неё. Ясно лишь, что кто-то из находившихся в кабинете Мышенкова в момент внутрисалонного конфликта сотрудников фирмы имеет к убийствам гораздо большее отношение, нежели предполагалось ранее. И кто же?

Да кто угодно. У Бояркиной приличных сотрудников никогда не было. Один другого стоит. Все до единого, мягко говоря, люди тёмные и неприятные, начиная с самой Бояркиной и заканчивая вот этим вот Львом Николаевичем, который сейчас сидит рядышком и взволнованно сопит.

Не вызывает сомнений также и то, что Козюкова убили в клоповнике Бояркиной. Как и охранника, понятно. С другой же стороны, если рассуждать здраво, налицо отсутствие логики в действиях лиц, имеющих отношение к фирме Бояркиной, но при этом прибегнувших к совершению убийства по месту своей работы. Это почти то же самое, что и, например, убийство хозяином собственного гостя. То есть пригласил, убил и убежал.

Хотя, опять же, приглашала Бояркина, а «хозяева» имеются и другие. Бояркина пригласила, а Некто воспользовался опозданием её и грохнул Козюкова. А труп сунул в багажник машины Бояркиной. Охранника же пришил потому, что тот знает его и может выдать.

И чётки преступники могли подкинуть Бояркиной с целью усугубления её положения. Правда, сделано это как-то нелепо, не таким образом, чтобы факт обнаружения улики у Бояркиной с бесспорной очевидностью свидетельствовал бы об её причастности к преступлению.

Подлесный тронул за плечо Мышенкова, который вот уже в течение нескольких минут неотрывно и с тревогой следил за входом в офис, и заявил безапелляционным тоном:

– Думаю, окорочкового магната убил кто-то из ваших коллег. Сначала его, затем охранника, ставшего невольным свидетелем. А стрелки перевёл на Бояркину, ну, я имею в виду трупик и чётки. Ваши соображения? Вам не кажется, что версия очень даже и ничего?

Делая это заявление, Дмитрий внимательно наблюдал за реакцией собеседника, который вполне мог быть убийцей.

– Но… Но как вы можете такое предполагать?! – сделал попытку оскорблённо вознегодовать Мышенков.

– Знаю я о ваших взаимоотношениях в коллективе, – не стал слушать Дмитрий.

– Да, – обиженным тоном согласился Мышенков, – отношения у нас не совсем простые, но чтобы так вот!.. К тому же этот несчастный Козюков… Ведь чтобы поступить таким образом, я имею в виду это жуткое убийство, нужен же мотив. Откуда же ему взяться, если никто из нас – я, по крайней мере, уж точно – и в глаза его не видывали?

– Бояркина, как она говорит, тоже его не видывала, только лишь по телефону общалась.

– Вот-вот, и она-то, возможно, только по телефону… А уж мы и вообще… По меньшей мере, я. А задушить человека? – продолжал взволнованно Лев Николаевич. – Да разве ж на подобное способен кто-то из наших? Барыбенко? Людмила Александровна? В Барыбенко сил, как у котёночка. А у Людмилы Александровны пальчики коротенькие, как обрубышки. И Катя на эту роль не подходит тоже никак, смею утверждать. А больше у нас никого и нет. Кроме, разумеется, Марины Григорьевны.

Подлесный с подозрением посмотрел на Мышенкова и спросил:

– По-вашему, только она способна человека задушить?

– Да нет же, я этого не говорил! – взмахнул руками Лев Николаевич, затем с красноречивым вздохом прибавил: – Хотя физически, должен заметить, она самая крепкая из нас. Да вы и сами это знаете не хуже меня. Насколько мне известно, Марина Григорьевна позволяла себе и в отношении вас некоторые вольности. Рассказывали даже…

– Ладно, наслышан я о рассказах! – перебил Дмитрий.

– Да-да, простите! – поспешно извинился Мышенков и замолчал.

Немного поразмыслив, Подлесный решил всё же пригласить Мышенкова к себе, в однокомнатную квартиру на Алтуфьевском шоссе, куда его поселила Лариса, договорившись с одной из приятельниц. Лев Николаевич, чуть помявшись, согласился.

– Вот и ладненько, – кивнул Дмитрий. – Выпьем, поговорим, обсудим и примем решение.

Они и в самом деле выпили и поговорили в тот вечер, однако толком создавшееся положение не обсудили и решения никакого не приняли. Не то у них состояние было, чтобы решения принимать. Лев Николаевич, в частности, впал в состояние крайнего изумления, когда вдруг обнаружил, что они выпили не менее восьмисот граммов водки, и долго не мог из данного состояния выбраться.

Да, по сути, он так и не выбрался из него. Удивлялся, изумлялся, а потом и выпал в осадок, отхлебнув в очередной раз из стограммового стаканчика. Дмитрию, тоже порядком нагрузившемуся, стоило немалых трудов переправить гостя на диван. Он так утомился, что даже всерьёз задумался, стоит ли возвращаться к столу и продолжать застолье или же нет. И пока не отдышался, положительного решения принять не мог.

 

10

– Марина Григорьевна, я на сегодня могу быть свободным? – невинным голосом полюбопытствовал Барыбенко.

– Увы, нет, – сурово отозвалась Бояркина. – Все остаются на своих рабочих местах!

– Но какая же работа сегодня? – всплеснул руками Барыбенко. – Я в полной мере, да, после всех этих событий, я полностью и целиком в стадии распада оказался. А Катя? А Людмила Александровна?

Бояркина зловеще усмехнулась, затем скользнула мрачным взором по лицам притихших Кати и Людмилы Александровны.

– Никто никуда не уходит! Вы, дорогие мои коллеги, будете со мной до конца, – решительно заявила она. – К тому же нам необходимо провести внутреннее, служебное, так сказать, расследование.

– Василий Александрович! – Барыбенко метнулся к сотруднику милиции, который стоял, взявшись за дверную ручку, и задумчиво улыбался. – Василий Александрович, что же это такое?

Василий Александрович пожал плечами и ничего не ответил.

– Катя! Людмила Александровна! Вы чего молчите?

– Действительно, Марина Григорьевна, – неуверенно проговорила Катя, – мне за дочерью в садик нужно.

– У тебя муж есть, звони ему.

– Но он поздно с работы возвращается.

– Всё, проехали! – отрезала Бояркина. – Кто ещё хочет воздух сотрясать понапрасну?

Людмила Александровна открыла рот, но тотчас и закрыла, наткнувшись на строгий взгляд начальницы.

– Василий Александрович! – Барыбенко воззвал к правоохранительной системе страны в лице всё того же Василия Александровича. – Нас же не оставят в покое! Вы уедете, и эти бандиты или их коллеги завалятся сюда. С пистолетами, утюгами и другими своими бандитскими штучками! И будут нас терроризировать! Вы должны нас защитить!

– Звоните, если что, мы приедем, – вновь пожал плечами Василий Александрович. – Если какие-либо противоправные действия… – И он неспешно удалился.

Барыбенко бросился в кресло и в отчаянии сжал голову руками.

– Боже мой! Боже мой!

– Марина Григорьевна, ведь всё же повторится! – едва не плача сказала Катя. – Бандюки – это ещё хуже, чем милиция!

Бояркина направилась к выходу.

– Пошла закрывать. С этой минуты на осадном положении, – на ходу бросила она.

Лишь закрылась за начальницей дверь, Барыбенко накинулся на женщин с упрёками в связи с их мягкотелостью. Он был уверен, что если бы Катя и Людмила Александровна подняли настоящий вой, то никакая Марина Григорьевна не сумела бы таким вот образом с ними поступить. А теперь они обречены на новые муки.

Кричащим шёпотом он вещал:

– Мы – в смертельной опасности! За наши жизни понимающий человек не дал бы и полушки! Лев Николаевич – самый умный из нас. Он, пока сыр-бор, смотался и теперь попивает пивко да телевизор смотрит. Он понимает, что при таких торнадо с женскими именами гораздо разумней находиться ниже уровня земли.

– Телевизор и пиво здесь имеются. Не в этом дело, – вздохнула Людмила Александровна. – Кстати, кому пивка? Я принесу.

– Да пошли вы со своим пивом! – в сердцах воскликнул Барыбенко и заметался, словно волк в клетке. – Боже мой! Боже мой! За что?! Я же только в прошлом месяце в церкви был! Я же службу отстоял! Я даже на колени опускался!

Вернулась Бояркина и села в кресло возле фикуса. Пришла Людмила Александровна, принеся целую охапку баночного пива.

– Марина Григорьевна, Александр Артурович пива захотел, – сообщила она, размещая банки с пивом на журнальном столике. – И ещё он телевизор хочет посмотреть.

– А кто хочет поведать о том, откуда взялись чётки и куда они затем подевались?

– Да если бы мы знали, Марина Григорьевна! – воскликнула Катя.

– Вы за себя отвечайте, Катя. Не надо за всех.

– Тем более – за Льва Николаевича, который сбежал и благоденствует! В отличие от нас, – вставил Барыбенко.

Обсуждение животрепещущей темы продолжилось. Спустя четверть часа Бояркина подвела итог:

– Да, жаль, что Льва Николаича упустили. А порасспросить его есть о чём.

– Вот-вот, Марина Григорьевна, теперь вы сами убедились, что здесь мы ни при чём! – обрадовался Барыбенко. – Так, может быть, мы…

– Да ни в чём я не убедилась! – оборвала его Бояркина и стукнула кулаком по подлокотнику кресла. – Все остаются на местах! Катя, разыщите Мышенкова и пригласите его сюда, – повернулась она к секретарше.

– Как же, пришёл он! – горько усмехнулся Барыбенко. – Он не совсем ещё… Наоборот даже. А я ведь тоже думал убраться, как только меня допросили.

– И что же не убрались? – спросила Людмила Александровна.

Барыбенко трагически сморщился.

– А любопытство удержало. Как будто по телевизору не мог посмотреть.

– А что по телевизору?.. – не поняла Бояркина.

– Да ведь по телевизору полно сериалов про криминал и тому подобное. Пей пиво и переживай понарошку. Кстати, Марина Григорьевна, вам пиво открыть?

– Да-да, здесь всё взаправду, – подтвердила Бояркина. – И кровь там, – она кивнула в направлении своего кабинета, – самая настоящая могла пролиться. – Приняв из рук Барыбенко банку пива, она спросила: – А почему бы вам, Александр Артурович, как любителю криминальных сериалов, не предложить нам, слабым женщинам, выход из этого критического положения? Что нам делать? Это вы эти злосчастные чётки нашли?

– Нет-нет, это Людмила Александровна! – испуганно открестился Барыбенко.

– И что? Я увидела их и сказала, – стала защищаться Людмила Александровна. – Разве ж я знала! Да если бы только я могла предположить!..

– Его нет нигде, Марина Григорьевна, – сообщила вернувшаяся Катя. – И по сотовому не отвечает он.

– Ушёл в подполье, – резюмировал Барыбенко. – Ай да Лев Николаевич! Ай да пройдоха! А я вот тут… – Барыбенко удручённо замолчал.

– Надо его найти. – Бояркина обвела присутствующих строгим взглядом.

Барыбенко торопливо сказал:

– Я бы мог попытаться. Вы отпустите меня, Марина Григорьевна…

– И вы тоже уйдёте в подполье? Так, Александр Артурович? – с хитрецой во взгляде высказалась Людмила Александровна.

– А вы, Людмила Александровна? – повернулась к ней Бояркина.

– Я – нет! – решительно заверила Людмила Александровна. Она поставила пиво на столик и приняла стойку «смирно», максимально выпрямившись в кресле и устремив на начальницу самоотверженный взгляд.

Бояркина кивнула.

– К вам, Людмила Александровна, у меня больше доверия. Но что вы можете? Я и сама не знаю, что тут можно…

Барыбенко выскочил из кресла.

– Марина Григорьевна, да они же за ней попрутся! Эти! Они на хвост сядут! И как вы, Людмила Александровна, от слежки будете уходить?

– От слежки? Я? – Людмила Александровна задумалась. – Я возьму такси и…

– А у них нет машин? – язвительно спросил Барыбенко.

– Можно и в метро оторваться, – сказала Катя. – Зайти в вагон, а потом неожиданно выскочить. Когда двери уже закрываться начнут. Или по эскалатору – бегом.

– О, это очень даже реально, – засмеялся Барыбенко. – С её-то, – он повернулся к Людмиле Александровне, – извините, Людмила Александровна, комплекцией.

– Вам комплекция моя не нравится? – вспылила Людмила Александровна. – Что же вы тогда руки-то распускаете? Марина Григорьевна, он меня постоянно пытается пощупать, когда мы наедине. На прошлой неделе он в лифчик залез, когда я переодевалась в своём кабинете, и стал соски теребить своими похотливыми пальцами.

– Зачем же вы при нём переодевались, Людмила Александровна?

– Ну так… – Людмила Александровна растерянно замолчала, однако тотчас же и спохватилась. – Но всему же есть пределы! А необходимости прятать свои формы, которые…

– Прятать их, может быть, и нет необходимости, – перебил её Барыбенко, – но вот уходить с ними от слежки, я бы сказал, очень не с руки. А вот я могу затеряться в любой толпе.

– Каким образом? – усмехнулась Бояркина. – У кого-нибудь в лифчике или под юбкой спрячетесь?

– Необязательно, Марина Григорьевна, – обиженно надул губы Барыбенко. – Я могу, например, воспользоваться проходным двором. Или – в подъезд и – через чёрный ход. Я сумею ускользнуть, Марина Григорьевна.

– Вот именно. Он, Марина Григорьевна, ускользнёт и с концами, – ухватилась за слово Людмила Александровна.

– А вы нет? – прищурился Барыбенко.

– Я – нет!

Бояркина решила прервать дискуссию.

– Хорошо, на поиски Мышенкова пойдёт Людмила Александровна. И теперь надо продумать план действий.

В эту минуту в дверь позвонили.

– Это они! – всполошился Барыбенко. – Они снова решили за нас взяться.

Бояркина успокаивающе подняла руку.

– Без паники. Я наказала Игорьку дверь никому не открывать. И дверь мы не откроем. Пускай звонят до посинения.

– Каким же образом Людмилу Александровну будем выпускать? – спросила Катя, испуганно округлив глаза.

– Сейчас всё обсудим, – с начальственным спокойствием ответила Бояркина.

Она так просто не сдастся. А будут доставать, узнают, что такое синдром доведённой женщины. У неё есть армия. Маленькая и не очень надёжная. И тем не менее. В крайнем случае, она сама возьмёт в руки оружие. Да, и оружие, если потребуется!

 

11

На дворе лето, а солнце по-зимнему бесцветное и неласковое. Говорят, взрывы на Солнце. Говорят, что всегда и постоянно. Может, врут? Сегодня, похоже, ничего подобного там не происходит.

– Мисс Лариса, вы уезжаете? А я хотел вас повидать, – услышала Лариса явно знакомый ей голос и обернулась. На тротуаре стоял Гольцов, в серой ветровке и с пятном немыслимой расцветки галстука во всю грудь.

– А, привет! – обрадовалась Лариса.

На живца, оказывается, и зверь бежит. Она тут обдумывала, каким образом выловить его, чтобы и эффект был, и эффективность была обеспечена, а он сам откуда-то выпал и стоит всего-то в трёх метрах от неё.

– Добрый день, Лариса. У меня к вам небольшой разговорчик. Вы не могли бы мне уделить несколько минут?

– С удовольствием, Егор Палыч, – мило улыбнулась Лариса. – Но почему вы настаиваете лишь на нескольких минутах? – Она приблизилась к Гольцову и взяла его под руку. – И куда мы отправимся, чтобы вместе прожить эти минуты?

Гольцов смутился. Он, по всей видимости, не ожидал подобных слов от Ларисы.

– Мы могли бы побеседовать в моей машине, – неуверенным голосом проговорил он.

– В машине? – Лариса лукаво прищурилась. – Но с вами, насколько я знаю, опасно уединяться. Я ведь помню тот случай, когда, будучи у меня в гостях, вы едва не соблазнили меня. Вы, Егор Палыч, крепкий опер с упругой харизмой, и далеко не каждая женщина способна вам противостоять. Если вы с сугубой прямолинейностью и упорством танка… Впрочем, что я такое говорю! Да стоит вам только намекнуть, и в душе любой женщины разгорится пожар жутчайшего номера сложности.

Лариса шла рядом с Гольцовым и щебетала самозабвенно. А опер Гольцов смущался и недоумевал. Ему казалось странным, что Лариса, судя по всему, рада его видеть.

– Так куда вы меня тащите, Егор Палыч? – вдруг прервала себя Лариса и остановилась. – Моя машина совсем в другой стороне.

– И моя тоже. Но вы идёте, и я с вами иду, – ответил Гольцов.

– Что ж, – с громким вздохом сказала Лариса, – идёмте к вам в машину за вашим «разговорчиком». Однако учтите, если вы этим вашим «разговорчиком» убьёте во мне всё живое, то я вам этого вовек не прощу. Но я всё же – хоть я девушка и скромная – буду до последнего надеяться, что ваше ко мне дельце – всего лишь предлог, чтобы возобновить наше знакомство.

В машине, как Лариса и предполагала, Гольцов заговорил о Подлесном.

– Лариса, вы помните Дмитрия Ивановича Подлесного? – спросил он.

– В общем, да. Но уже не очень отчётливо.

– Тут он опять оказался замешанным в одну историю.

– Не может быть! В какую же?

– Двойное убийство.

– Да вы что?! – Лариса всплеснула руками и выпучила глаза, как если бы услышанное её безмерно поразило. – Но ведь это же так на него не похоже!

Гольцов решительно возразил:

– Как раз очень даже и похоже. И подобное, как вам известно, имело место быть и раньше.

– Вы ошибаетесь, Егор Палыч. Мне, напротив, известно, что он не участвовал в убийствах. И он, между прочим, говорил мне о ваших заблуждениях в отношении него. Ещё мне известно, уважаемый Егор Палыч, что вам ни разу не удалось доказать вину Подлесного в каких-либо преступных действиях.

Гольцов нахмурился и опустил голову – расстроился. Однако спустя несколько секунд он поднял на Ларису взгляд серо-стальных глаз, в которых светились решительность и упрямство.

– На этот раз он не вывернется, – твёрдым голосом изрёк опер «с упругой харизмой». – И я прижму его!

Гольцов, запрокинув голову, уставился в потолок и надолго замолчал. Вероятно, приносил клятву, довольно длинную. А может, и короткую, но требующую многократного повторения.

– Вы опасный человек, Егор Палыч. Ой-ё-ёй! Я вас даже боюсь. А если вы захотите меня прижать, да так, чтобы я и не вывернулась?

– Вы-то при чём? – удивился Гольцов, не почувствовавший подтекста в словах Ларисы. – Кстати, вы когда его в последний раз видели?

– Ой, давно, Егор Палыч. И можете быть уверены, что к последним его преступлениям я отношения не имею.

– Да я и не думаю. Но я, мисс Лариса, хотел обратиться к вам с просьбой, – проникновенным голосом поведал Егор Павлович и с надеждой посмотрел в глаза женщине.

– Понятно, вы осуществляете вербовочную разработку, вы хотите меня сделать своим агентом, – разочарованно проговорила Лариса. – А я уж навоображала себе чёрт знает что.

– Лариса, это дело могло бы вас заинтересовать. Убит гендиректор фирмы «Натурбойл» Козюков. Не слыхали о таком?

Лариса сдержанно кивнула.

– Слыхала. А каким боком здесь Подлесный? Неужели вдруг занялся торговлей мясными продуктами да и приступил к ликвидации конкурентов?

Гольцов, кажется, не заметил иронии.

– Козюкова нашли в машине небезызвестной вам Марины Григорьевны Бояркиной, – поведал он. – А пользовался машиной якобы Подлесный. Так сама Бояркина пояснила, когда её задержали с трупом в багажнике. Потом, правда, стала отрицать причастность Подлесного к пользованию её машиной. Мол, и она тут ни при чём, и он – тоже. И ещё, Лариса, – Гольцов сделал многозначительную паузу, – обнаружены чётки, принадлежавшие покойнику. Сначала труп Козюкова нашли в машине Бояркиной, потом труп охранника – в офисе Бояркиной, потом люди видели чётки убитого Козюкова в руках Бояркиной.

– В офисе Бояркиной, в машине Бояркиной, в руках Бояркиной. При чём же в таком разе Подлесный? Пользовался он машиной или нет? Вы меня совершенно запутали, Егор Палыч! – Лариса обиженно надула губки.

– Так я же объясняю…

– Или вы мне морочите голову, Егор Палыч? Признавайтесь! – Лариса подалась в сторону Гольцова и томно прикрыла глаза. – Ну же! Вы до сих пор влюблены в меня, Егор Палыч? Да, без сомнения. Сбивчивая речь, потерянный взгляд, учащённый пульс, полагаю, – как я сразу не сообразила? Что ж, попытайтесь меня поцеловать, Егор Палыч.

Лариса правой рукой ухватилась за галстук Гольцова, а левой обняла его за шею. Спустя секунду губы их соединились в поцелуе.

– Лариса! – вскричал Гольцов, лишь только ему представилась такая возможность.

– Достаточно слов! – Лариса пальчиками прикрыла губы, только что выкрикнувшие её имя. – Больше не нужно слов, Егорушка. Вы очень оригинальны в своих ухаживаниях. Я в этом вполне убедилась. Идёмте. Бросьте свою машину, мы поедем на моей. И пускай время замрёт в восхитительной позе данного мгновения!

Лариса открыла дверцу автомобиля и, продолжая ласкать и поглаживать мужчину откровенно призывным взглядом, выбралась из машины. Затем она повернулась и направилась к своему «Опелю», находившемуся в десятке метров позади «пятёрки» Гольцова. Она ещё была в пути, когда за её спиною раздался шум запускаемого двигателя. Лариса в недоумении обернулась. То, что она увидела, сразило женщину наповал – «жигуль» Гольцова, пропуская следовавшую по улице «Газель», покидал место стоянки.

– Вот же гад! – всплеснула руками Лариса и принялась озираться в поисках чего-нибудь такого, чем можно было бы запустить в заднее стекло «пятёрки» с благородной целью пробить его насквозь и поразить подлого мужичонку в затылок насмерть.

Однако ничего подходящего не нашлось, и Лариса, содрав с ноги туфлю, запустила ею в отъезжающие «Жигули». Туфля, сверкнув лакированным чёрным бочком, ударилась о стекло, отскочила под колёса услужливо подвернувшейся «Оки» и беспомощно хрустнула. Вглядываясь в то, что осталось на мостовой после исчезновения «Оки», Лариса едва не заплакала.

– Ну, ты мне заплатишь! – пообещала Лариса. То ли водителю «Оки», то ли водителю «Жигулей» пятой модели.

Если бы в эту минуту ей подсунули подкову и предложили её разогнуть, она сделала бы это с лёгкостью необыкновенной. И кочергу бы в узел завязала. Да она бы голову отвернула! Любую оказавшуюся вдруг в её руках голову представителя мужской половины человечества несколько раз повернула бы на семьсот двадцать градусов и зашвырнула за благоухающие в отдалении мусорные баки!

***

Грязный, вонючий подъезд. Такие подъезды – навсегда. Ныне процветающая цивилизация прекратит своё существование, оставив для последующей лишь мощи святых. А вонючие подъезды – сохранятся. Для всех последующих атлантид.

– Что случилось?

Это был самый первый вопрос, заданный Ларисе открывшим ей дверь Подлесным.

– Может быть, ты позволишь мне войти? – сердито пробурчала Лариса. Затем оттолкнула Подлесного и быстро прошла в квартиру.

Дмитрий посмотрел ей вслед и энергично встряхнул головой. Нет, он не ошибся – она действительно босиком, точнее, в одних лишь колготках. И выглядит растрёпанной и разъярённой мегерой в распахнутой ветровке. Подобным образом, вероятно, выглядят замужние дамы, вынужденные поспешно бежать из собственной квартиры в результате неудачного боестолкновения с мужем.

Но Лариса не состоит в браке. И даже сожителя не имеет.

– Сейчас приготовлю тебе кофе, – сказал Подлесный, решивший не спешить с расспросами ввиду того состояния, в котором пребывала гостья.

Когда он внёс в комнату поднос с двумя чашечками кофе и вазочками с сахаром и печеньем, Лариса, ссутулившись и широко расставив ноги в изорванных колготках, докуривала третью сигарету. Она, правильнее было бы сказать, не курила, а уничтожала сигареты, сжигая их посредством мощных, частых затяжек.

Исподлобья глянув на Дмитрия, Лариса сообщила:

– Видела я Гольцова.

– И что удалось выяснить?

– А ничего. Не получилось у нас разговора. Сейчас вот сижу и думаю, как быть дальше.

– Не получилось? Почему? Не захотел говорить на эту тему?

– Наоборот, – досадливо поморщилась Лариса. – Он, напротив, хотел, чтобы прощупала тебя. Но тут…

Лариса замолчала и хмуро посмотрела на Подлесного.

– Что?

– Короче, тут начался ураган, тайфун со смерчем налетели и утащили его! – выкрикнула Лариса.

– Какой тайфун? Ничего не слышал. Куда утащили?

– Да откуда я знаю?! – рявкнула Лариса, затем схватила чашечку с кофе и отхлебнула. – Ч-чёрт! Горячий же!

– Туфли – тоже смерч? – полюбопытствовал Дмитрий.

– Да, и их – тоже! Что в этом особенного? – продолжала кипятиться женщина.

Подлесный не стал спорить, заметил лишь:

– Да нет, ничего особенного. Америку, например, вон как треплет. И мы, думаю, не хуже.

Неожиданно Лариса резко выпрямилась и, вытянув шею, замерла, словно к чему-то прислушивалась.

– Слушай, такое ощущение, что мы не одни! – с тревогой проговорила она и осмотрелась.

– О-па! – вскричал Подлесный и вскочил на ноги. Он выбежал из комнаты, но вскоре вернулся. – Куда он подевался? Ничего не понимаю.

В эту минуту под кроватью началась какая-то возня, послышались звуки, похожие на сопение животного происхождения. Лариса испуганно вскрикнула. Дмитрий успокаивающе похлопал её по плечу.

– Не волнуйся. Это один мой знакомый. Не пойму только, как он под кроватью очутился. Львом Николаичем его зовут. Сейчас я вас познакомлю.

Выбравшийся из-под кровати Мышенков выглядел не менее оригинально, чем Лариса. Весь в пыли и мусоре, с птичьими перьями и лохмотьями паутины в волосах он вполне мог бы сойти за чердачного бомжа, не окажись на нём белой рубашки и яркого красно-зелёного галстука.

– Добрый день! – вежливо кивнул Ларисе Мышенков. – Я прошу прощения за мой вид, но тут так вышло…

– Ты какого чёрта под кроватью прятался? – потребовал ответа Подлесный.

– Звонок в дверь… – замялся Мышенков. – Звонок был таким, э-э, яростным, что ли, что я решил принять некоторые, как говорится, меры.

– Меры! Ха-ха! Юморист ты, Лев Николаич. – Дмитрий повернулся к Ларисе. – Лев Николаевич работает у Бояркиной. Тоже, можно сказать, жертва известных событий. И тоже домой боится являться. Там у них вчера разборки со стрельбой происходили. Бандиты, стрельба, милиция, допросы – всё как в лучших боевиках Голливуда и Мосфильма.

– Ну-ну, рассказывай, – предложила Лариса.

– Да Лев Николаевич сам тебе и расскажет. Да, Лев Николаич?

– Конечно-конечно, – охотно подтвердил Мышенков. – Только позвольте, я приведу себя в порядок. Предстать перед дамой в таком виде – это просто невозможно.

– Да уж предстал, – рассмеялся Дмитрий.

Мышенков, неловко семеня, удалился в ванную.

– Что это? – брезгливо скривилась Лариса.

– У Бояркиной работает. Считается крупным специалистом. Встретил его вчера около их офиса. Бежал по улице и озирался. Я его поймал и сюда притащил, чтобы потрепаться в спокойной обстановке.

– Почему же он домой боится идти? – спросила Лариса.

– Да как раз из-за вчерашних событий. Похоже, на подозрении не только я и Бояркина, но и остальные члены их гадюшника.

– Что можешь сказать о его морально-этических качествах? – Лариса понизила голос. – По-моему, мерзавец ещё тот.

– Мне он тоже никогда не нравился. Я давно говорил Бояркиной, чтобы гнала его подальше от себя. Одно время он даже подозревался в организации покушения на Бояркину. По крайней мере, «заказавшая» Бояркину бабёнка, она тоже у Бояркиной работала, была его любовницей.

– Очень интересно, – задумчиво проговорила Лариса. – Что ж, ладно, послушаем этого субчика.

Потом Лариса расспрашивала Мышенкова обо всём, что ему могло быть известно в связи с трагическими событиями, происшедшими в офисе их салона. Мышенков послушно отвечал на все вопросы журналистки, однако был довольно сдержан и с виду печален. По окончании допроса Лариса остановила на Подлесном многозначительный взгляд и констатировала:

– Прекрасно. Можно сделать кое-какие выводы.

– Ну-ну, мы слушаем, – с готовностью откликнулся Дмитрий.

– Что вы слушаете? – язвительно усмехнулась Лариса. – Сейчас я, сидя перед вами в таком-то вот виде, – Лариса пошевелила пальцами ног, торчащими из разодранных колготок, – буду итоги подводить и выставлять оценки? Да?

Подлесный пожал плечами. Курить, пить кофе и вести расспросы-допросы она может в «таком-то вот» виде, а подводить итоги и делать выводы – нет, как выясняется.

– Вот именно что, – резюмировала Лариса и, не обращая внимания на присутствие мужчин, принялась сдирать с себя колготки. – Мне необходимо принять душ. Кстати, никто из вас мне спинку не потрёт? Дима, может быть, ты?

– Пожалуйста, – согласился Дмитрий, с недоумением глядя на Ларису. Какая нахалка, однако! Уж не собиралась ли она Мышенкова под душ с собою затащить? А что, у неё сбудется.

– Шутка. Это же, Димочка, шутка, – усмехнулась Лариса, когда они с Подлесным вошли в ванную и закрыли за собою дверь. – Тем более, речь не только о том, чтобы спинку потереть. Понял? – Лариса принялась расстёгивать на Дмитрии брюки. – Ты понял? Не только об этом.

– О чём же ещё? – заулыбался Подлесный.

– Да о том, что мне твой Лев Николаич не понравился.

– Почему же? Это же прекрасно, когда их много, мужиков-то. Хороших и разных.

– Идиот! Я о том, что он порядком темнит, наводит тень на плетень. Тебе разве так не кажется?

– Да есть немного, – согласился Дмитрий.

– Немного! Если бы немного. Да более чем достаточно, чтоб ты знал, проницательный ты наш. С ним надо говорить в стиле мрачного средневековья. Вот так вот. Колоть его до самой… Ну ты понял. Звонок его мой, видите ли, испугал! Под кровать, видите ли, загнал его мой звоночек в твою дверь! Козлы!

– Кто козлы? – не понял Дмитрий.

– Он – козёл номер раз, ты – козёл номер два. Тебе ещё сколько времени требуется, чтобы раздеться?

Дмитрий быстро избавился от одежды, но вдруг спохватился:

– Подожди, я сейчас одну вещицу притащу. Я тут мимо секс-шопа проезжал. В пакете на вешалке…

Обернувшись полотенцем, он выскочил из ванной и ринулся к вешалке, однако тотчас и остановился – поразила представшая его глазам картина.

– Ты куда? – удивлённо спросил он у Мышенкова, замершего у входной двери с ботинком в руках. Да, Мышенков надел плащ и шляпу и теперь обувается, чтобы куда-то отправиться. – Ты уходишь? И не простившись?

– Да, мне надо. Срочно. Тут одна знакомая заболела, – ответил Мышенков не вполне уверенным голосом. – В общем, спасибо за приют. Да. Но мне надо идти.

Дмитрий приоткрыл дверь ванной и сообщил:

– Лариса, Лев Николаич уходит.

– Что?! – вдруг заорала Лариса. – Держи его! Держи! Я сейчас!

Подлесный и Мышенков разом посмотрели друг на друга. Подлесный круглыми от удивления глазами, Мышенков – круглыми от испуга глазами. Потом Мышенков быстро отвернулся от Подлесного и, сунув ботинок между коленей, принялся отпирать замки. Столь поспешные действия Льва Николаевича в сочетании с диким криком Ларисы вынудили Дмитрия принять меры к тому, чтобы воспрепятствовать неожиданному уходу гостя. Он приблизился к Мышенкову и тронул его за плечо.

– Лёва, подожди уходить. Слышь? Лариса чего-то там хотела.

И за плечо-то лишь чуть тронул, и слова произнёс вежливые и безобидные, однако Мышенков отреагировал исключительно неадекватно – он вдруг развернулся и двумя руками отпихнул от себя Подлесного. Да так сильно, что Дмитрий отлетел на пару метров и грохнулся на пол. И откуда столько силы взялось в рыхлом теле этого интеллигентишки? Поойкав, Подлесный поднялся на ноги, подобрал слетевшее с него при падении полотенце и торопливо обернул его вокруг бёдер.

Мышенков же уже справился с замками и распахнул дверь.

– А ну стой! – закричал Дмитрий, бросился к Мышенкову и сделал попытку ухватить того за плащ. Не получилось. Секунда – и Мышенков уже на площадке. – Вернись, гад!

Орать бесполезно. Остановить беглеца возможно лишь силой. Надеть штаны, догнать и вернуть. Но тут появившаяся из ванной Лариса внесла коррективы в его план.

– Давай догоняй! Уйдёт же! – И она вытолкала полуголого Дмитрия из квартиры.

Мышенков – возле двери лифта. Увидав Подлесного, он отскакивает влево и начинает бежать по лестнице вниз. Дмитрий кидается следом. «Кидается» – не совсем точное слово. Но всё же он спешит. Боязливо семеня босыми ногами и придерживая набедренную повязку.

Будь он одет подобающим образом, то настиг бы этого увальня Мышенкова в несколько прыжков. А так… Вот уже четвёртый этаж миновали, за ним третий… И вдруг Подлесный осознал, что ещё чуть-чуть и Мышенков станет недосягаем. И в самом деле, если вырвется беглец-подлец из подъезда, то погоню придётся прекратить. Не бежать же по улице в этаком-то виде.

– Стой! Стрелять буду! – прорявкал Подлесный и в эту секунду увидел немолодую даму, которая, раскинув в стороны руки, отягощённые переполненными пакетами, пыталась поглубже вжаться в стену.

– О-о-ой! – пискнула она.

– Здрасьте! – бросил перепуганной женщине Дмитрий, подсознательно желая, очевидно, успокоить её.

А Мышенков, подстреленный грозным окриком, оступился и раз, и второй, а потом и вообще кувырком полетел по бетонным ступенькам вниз. Дмитрий возликовал. Однако ликование его длилось очень непродолжительное время – он также оступился, не попав ногою куда следовало.

Побитые жёсткими ступеньками, громко постанывающие Подлесный и Мышенков вяло барахтались на пыльном и заплёванном полу площадки первого этажа, когда из кабины лифта вышла одетая в одну лишь свою незначительной длины ветровку Лариса.

– А ну встать оба! – приказала она. Убедившись, что распоряжение её выполнено, повелела: – В лифт! А ты, Дима, прикройся! – Присев, она двумя пальчиками подняла полотенце и протянула его Подлесному.

Возвращённый в квартиру и усаженный в кресло Лев Николаевич Мышенков послушно и безропотно выполнял все команды Ларисы. Но лишь до поры до времени. Вскоре после ухода Подлесного в ванную он вдруг встрепенулся, замысловато дёрнувшись всем телом, затем глянул на часы и вскочил на ноги. Лариса отреагировала мгновенно, она также выскочила из кресла и загородила выход из комнаты.

– Отпустите, умоляю, у меня знакомая заболела! Я очень вас прошу! – заканючил Мышенков. – Пожалуйста!

– Место! – Лариса пальцем указала Льву Николаевичу его место.

– Прошу вас… Знакомая… Тяжёлое состояние… – бормотал тот и при этом вытирал обильный пот со лба.

– Вызови ей врача. Дать телефон?

– Нет, я должен лично отсюда… Я должен сам туда убыть… Прибыть туда сам…

– Отсюда убыть, туда прибыть, – презрительно передразнила Мышенкова Лариса. – Не сыпь мне пудру на мозги. Говори, куда и зачем собрался. Почему бежишь? Ты понял, что я не Дима, что я отожму тебя как половую тряпку перед применением, и решил рвать когти. Ты мне всё расскажешь, всё, что не пожелал сказать Димке!

– Я – потом. Если есть вопросы. Я позвоню. Прошу вас! – Лев Николаевич сделал робкую попытку обойти Ларису.

Лариса быстро расстегнула молнию ветровки, под которой не было ни белья, ни одежды какой-либо, а затем распахнула полы её таким образом, что основательнейше перекрыла дверной проём.

Мышенков, не привычный, по-видимому, к нагой женской красоте, зажмурился. Однако попытки покинуть комнату не оставил. Выставив перед собою руки, он попробовал наощупь отыскать лазейку. Лариса глаз не закрывала, поэтому ей не составило большого труда сделать так, чтобы одна из рук Мышенкова наткнулась на её обнажённую грудь.

– Ой, простите! – вскрикнул Лев Николаевич.

– Простите?! Да что вы себе позволяете?! – возмутилась Лариса. – Да в любой демократической стране за такие грязные домогательства!..

– Но вы же сами… – забормотал Мышенков, затем посмотрел на часы и дико вытаращил глаза. Лариса подумала, что сейчас он упадёт в обморок. Однако Лев Николаевич в обморок не упал – он заорал, причём абсолютно диким голосом: – А-а-а! – И бросился вперёд, напролом.

В следующее мгновение Лариса была сбита с ног. Падая, она вцепилась в голень правой ноги Мышенкова и зарычала. Лев Николаевич, ответно зарычав, принялся вырывать захваченную женщиной конечность. Не получилось, и он устремился к выходу из квартиры с четырёхпудовым грузом на ноге. Скорость его движения была существенно ниже средней скорости пешехода, в связи с чем Подлесный, взволнованный донёсшимся до него шумом, сумел выбежать из ванной ещё до того, как Мышенков достиг входной двери.

Лев Николаевич был повержен на пол, затем связан шарфом и волоком доставлен к тому самому креслу, из которого он и совершил свой дерзкий побег.

И опять последовали слёзные мольбы Мышенкова отпустить его. Это продолжалось несколько минут, потом он завертел головой по сторонам, словно что-то хотел отыскать взглядом, обнаружил настенные часы и громко завопил:

– Надо уходить отсюда! Срочно! Прошу вас!

– Это почему же? – спросила Лариса.

– Надо! Я потом объясню! Прошу вас! Быстрее!

– Не знаю, когда ты будешь объяснять, но выслушаем мы тебя сейчас, – строго сообщила пленнику Лариса.

– Сейчас сюда приедут нехорошие люди! – чуть ли не рыдая, выговорил Мышенков.

– Кто?

– Эти… Которые из «Натурбойла»!

– Зачем?

– Они узнали, что Дмитрий тут от них скрывается!

– Каким образом они узнали?

Лев Николаевич, не ответив, опустил голову. Лариса многозначительно посмотрела на Подлесного.

– Понял? Ты понял, кого ты привёл в своё логово, простодырый?

– Надо уходить! – вновь затрепетал Мышенков.

– Да. Быстро собираемся. Дима, только самое необходимое!.. – приняла командование на себя Лариса. – Этого пока не развязывать. А сам – пулей. Даю три мгновения на сборы. И принеси мне мои ремки из ванной.

В дверь позвонили.

– Не открывайте, – всхлипнул Мышенков, – пока я тут!

– Вот сволочь, меня заложил, а теперь – «не открывать»! – возмутился Подлесный и, не удержавшись, пнул Мышенкова ногой. Затем пообещал: – Сейчас приоткроем дверь и выбросим тебя. Ты будешь если и не последней, то уж, во всяком случае, первой жертвой.

Лев Николаевич снова запоскуливал.

– Да тише вы! – угрожающим шёпотом приструнила мужчин Лариса. – Все передвижения – только на цыпочках. И ни звука! Полная тишина в эфире! Дверь ломать они не будут.

– Они работают в контакте с милицией, поэтому могут их пригласить, – высказал предположение Подлесный.

Опять стали звонить в дверь, теперь уже более требовательно. Трое в квартире слушали звонки и молчали. Лариса внимательно посмотрела на Подлесного, потом перевела взгляд на Мышенкова. Подлесный не желает встречи ни с козюковцами, ни с работниками правоохранительных структур. А Мышенков? То, что не хочет повидаться с этими, которые за дверью, – это ясно. А как он относится к встрече с ментами? Не горит, пожалуй, желанием, однако и не боится их, вероятно, так, как бандитов.

– Дима, – негромко произнесла Лариса, которой вдруг в голову пришла занимательная мысль, – предлагаю следующее. Ты сейчас по карнизу уйдёшь к соседу справа. Там живёт этот слесарь Петя, который никогда не закрывает форточку. Ну, ты его знаешь.

Подлесный вкинул удивлённый взгляд на Ларису и открыл рот, чтобы огласить несколько подступивших к горлу вопросов, однако заметил, что женщина подмигивает ему. И вопросы задавать не стал, лишь прокашлялся.

Лариса сочла возможным продолжить.

– Ты пройдёшь по карнизу и пролезешь в форточку. И там переждёшь. А я впущу этих зверей. Как только войдут сюда, уйдёшь через чердак. А то вдруг они около подъезда кого-то оставили.

– Не надо впускать! – жалобным голосом высказал своё мнение Мышенков.

– Ты молчи вообще! – зашипела на него Лариса. – Дима уйдёт, я открою дверь – и наговоришься. Я уже поняла, что имеется, что сказать этим костоломам.

И снова пошли почти непрерывные звонки в дверь. Кроме того, стали барабанить кулаками.

– Я тоже через форточку на карниз!.. – затрепыхался Мышенков.

Лариса беззвучно рассмеялась.

– Камикадзе. Дима, он самый настоящий камикадзе. Каскадёр ты наш желеобразный, – обратилась она к Мышенкову, – пойди, во-первых, и ознакомься с шириной карниза, который десять сантиметров. Представляешь, где твой центр тяжести окажется? Во-вторых, размеры форточек в наших домах рассчитаны не на сытых буржуйчиков, а на голодных люмпенов и маргиналов.

– Дмитрий мне окно откроет, – неуверенно проговорил Лев Николаевич.

Подлесному и Ларисе стало смешно. Этот жук окончательно разум утратил.

Лариса насмешливо спросила:

– После всего, что ты для него сделал?

Лев Николаевич смущённо потупился. Потом он вскинул полные мольбы глаза и предложил:

– Давайте по ноль – два позвоним! В присутствии милиционеров они не посмеют! У меня тут мобильник. – И Лев Николаевич скосил взгляд вправо и вниз.

– Да сейчас милиция не ласковее бандитов, – заявил Подлесный.

После этих слов он подошёл к Мышенкову, обшарил его карманы и забрал мобильник. Затем Подлесный приблизился к телефонному аппарату, взялся рукою за шнур и посмотрел на Ларису. Та кивнула, и Дмитрий решительным движением оборвал провод. Мышенков закрыл глаза и побледнел.

– Сваливай, Дима, – распорядилась Лариса.

Дмитрий, только-только присевший в кресло, нехотя поднялся и с надеждой поглядел на Ларису – может быть, она снова подмигнёт, и можно будет рассчитывать, что удастся избежать опасного путешествия по карнизу? Лариса тоже встала и направилась к балконной двери.

Когда они вдвоём оказались на балконе, Лариса шепнула:

– Коробки видишь? Спрячешься за ними.

Дмитрий обрадованно кивнул, затем спросил:

– Что собираешься делать?

– Посекретничать с твоим Львом Николаичем в формате один на один. Сейчас он будет говорливей самой наибазарнейшей бабы.

Убедившись, что Подлесный укрылся за тремя картонными коробками довольно удачно – от двери, во всяком случае, не видать, – Лариса возвратилась в комнату. Вопросительно вытаращившемуся на неё Мышенкову, облегчённо выдохнув, сообщила:

– Едва не сорвался. Но всё-таки получилось.

– Может, и я… – робко ворохнулся в кресле Мышенков.

– Только не проси меня развязать тебе руки. А то посадят меня за соучастие в твоём самоубийстве, – издевательски произнесла Лариса. – Да поспеши. У тебя ровно столько времени, сколько мне требуется, чтобы дойти до двери.

– Нет-нет-нет, не надо! – всполошился Лев Николаевич. – Простите меня, прошу вас!

– Мы же деловые люди. Давай баш на баш. А то – «прошу вас, простите». Рассказываешь мне то, что тебе не хочется рассказывать ребятам за дверью, а я делаю всё, чтобы помочь тебе выбраться отсюда.

– Я ни в чём не виноват!

– Бежишь зачем? Прячешься – почему? – Ларису уже стало тревожить довольно продолжительное отсутствие звонков и стука в дверь. Однако тут опять люди за дверью дали о себе знать. И очень настойчиво. Лариса сурово глянула на заелозившего в кресле Мышенкова и прошипела: – За что ты задушил Козюкова?

Мышенков дёрнулся, словно от удара.

– А?! Что?! Да вы что?! Да как вы могли?.. Как можно такое?.. – он повёл головой справа налево и обратно, чтобы не задохнуться.

– Я не дура. И всё понимаю. Это лопоухого Диму ты можешь дурить! Но не меня! – Лариса сделала паузу. – И не бандитствующих холуев Козюкова, как ты, полагаю, догадываешься, – злорадно добавила она.

Лев Николаевич покрылся смертельной бледностью. Лариса направилась к выходу из комнаты.

– Подождите! – простонал Мышенков.

– Ну?

– Пообещайте мне… – начал Мышенков.

– Говори! – рыкнула Лариса.

И Лев Николаевич заговорил. Сумбурно, перебивая самого себя, он поведал о событиях того вечера, когда Козюков нашёл свою смерть. Закончив, он с мольбой посмотрел на Ларису.

– Вы мне верите?

Лариса со скептическим видом пожала плечами. Если она заявит, что безоговорочно поверила ему, то этот субъект, пожалуй, вообразит, что и козюковцы тоже проникнутся доверием к его версии. С усмешкой она спросила:

– Если это так, то зачем затолкал труп в багажник чужой машины? Нестыковочка тут получается, согласись.

– Но ведь это же она заманила его! – горячо зашептал Мышенков. – И разве не было бы справедливым, чтобы она и отвечала за всё?

– Ты ненавидишь Бояркину, – сделала вывод Лариса. – И ты воспользовался возможностью напакостить ей. Но случился прокол. Ты прокололся, ненаглядный, со злосчастными чётками и празднуешь труса, ибо хочешь жить и процветать.

– Просто – жить, – поправил Ларису Мышенков. – Эти бандиты убьют ещё до того, как выяснят правду. Или умру от пыток, так как не выношу боли. Совершенно. И если кровь…

– Понятно, боли и крови ты не выносишь. Своей. А вот если бы это случилось с Бояркиной или Подлесным – тогда другое дело. Кстати, затихли твои враги. Видимо, убрались. Но, надо полагать, не окончательно. У подъезда, думаю, выставят пост.

– Что же делать?

– Морщить лоб и чесать репу. Сейчас позову Димку. Две головы хорошо, а три – лучше.

Лариса отправилась на балкон. Лев Николаевич проводил её недоумённым взглядом.

Возвратившись с Подлесным, Лариса указала пальцем на Мышенкова и сказала:

– Вот, Дима, твой избавитель. Оказывается, уважаемый Лев Николаич обладает эксклюзивной информацией, свидетельствующей о твоей непричастности к убийствам.

– Да ну? А почему он ничего не сказал?

– Сделай умное лицо и догадайся.

Подлесный последовал совету Ларисы, для чего нахмурил лоб и выпятил губы. Выходит, Мышенкову известны какие-то факты, подтверждающие его, Дмитрия Подлесного, невиновность в двух убийствах, однако Лев Николаевич почему-то не спешил их обнародовать. Впрочем, тут вопроса нет. Подлец он, Лев Николаевич этот сволочной. И ненавидит как Бояркину, так и его, Дмитрия Подлесного.

И вдруг его пронзила неожиданная мысль.

– Он? – Дмитрий вопросительно ткнул пальцем в темечко Мышенкову. – Это он грохнул Козюкова? Да? Так? За что?

– Давай не будем забегать вперёд, – попридержала его Лариса. – Сейчас откроем бутылочку, сядем, и он нам всё расскажет. Не спеша, подробно и обстоятельно, в духе великого своего тёзки Льва Толстого.

 

12

Подлесный слушал рассказ Мышенкова молча, не перебивая и не задавая вопросов. Однако вербального характера проявлений и не требовалось, чтобы любому из бросивших взгляд на Дмитрия, хотя бы мимолётный, стало понятно, что температуры кипения его организм достиг уже давно.

К счастью, Лев Николаевич, с самого начала боявшийся смотреть на него, избранной тактики придерживался неукоснительно и, полуотвернувшись от Подлесного, глядел только на Ларису. А иначе слова просто-напросто застряли бы у него в горле, перекрыли все воздуховоды и привели бы к летальному исходу.

И всё же волосы на затылке Льва Николаевича, негромко шурша, шевелились под яростным взглядом глаз Подлесного, вследствие чего тот ёжился, подёргивался, втягивал голову в плечи и периодически переходил на некие странные вскрики-всхлипы.

Лариса время от времени строго поглядывала на Подлесного, чтобы не допустить безрассудных поступков с его стороны, а когда Мышенков завершил свой рассказ и втянул голову в плечи по самые кончики ушей, спокойно произнесла:

– Всё прекрасно. И никакой трагедии. А ты, Дима, должен воспринимать эти грязные поступки нашего общего друга как мелкие пакости погоды, к примеру. Как, например, град посреди июльской жары или дождь на масленицу.

– Я так всё это и воспринял, – глухим голосом проговорил Подлесный.

Лариса продолжила:

– Пойми, Дима, жизнь прогнёт кого угодно. А наш друг вследствие комплекции и физических данных ограничен в средствах борьбы за выживание. В древнюю эпоху ему было бы несподручно лазить по деревьям в поисках питательных плодов или охотиться на диких животных типа мамонта. В эпоху средневековья ему было бы затруднительно участвовать в крестовых походах или биться на рыцарских турнирах. Однако благодаря своему гаденькому умишку подобные ему экземплярчики довольно удачно вписались в вектор эволюции, выжили и расплодились.

– Ещё как расплодились, – согласился Дмитрий. – Пора уже давить их, как клопов!

– Давить мы его не будем, но, конечно, накажем. И я предлагаю наказать его рублём, который на цвет зелёный и называется долларом. Он компенсирует тебе моральный вред и все расходы с учётом, – Лариса выставила кверху указательный палец, – выплаты тобою, Дима, мне комиссионных, так как я не альтруистка и не филантропка. Но сначала он должен отмазать тебя от этого дела, из-за которого твоя жизнь, по сути, в опасности.

– Но рожу ему всё равно набью! – мстительно заявил Подлесный. – И если рожу не набить, справедливость никак не будет восстановлена, уж поверь.

– Хорошо, это мы потом в трёхстороннем порядке обсудим, что и в какой форме компенсировать, – поморщилась Лариса, недовольная неделовым подходом Подлесного к сложившемуся положению вещей. – А сейчас необходимо разработать план твоей реабилитации. И здесь необходимо учитывать, что милиция любит явки с повинной, а бандиты… – Лариса замолчала. После некоторых раздумий закончила: – Бандиты, пожалуй, тоже предпочитают чистосердечные признания.

В итоге было решено, что Лариса быстренько сгоняет домой за диктофоном и видеокамерой, а потом Мышенков повторит свой рассказ о событиях, происшедших в офисе салона Марины Бояркиной.

А рассказ заслуживал того.

В тот вечер охранник Кирилл встретил Мышенкова взволнованным сообщением:

– Лев Николаевич, там уже минут пятнадцать, вы только представьте, пятнадцать минут клиент Марину Григорьевну дожидаются! А её нигде нет. И даже по сотовому не отзывается.

– Не волнуйтесь, возьму на себя, – ответил Лев Николаевич и стал подниматься на второй этаж.

В приёмной, развалившись на диване, сидел маленького роста господинчик, худенький, однако с пивным брюшком и двойным подбородком. Мышенкову он сразу не понравился – на лице никаких следов высшего образования, только злоба и презрение.

Однако Лев Николаевич широко улыбнулся и вежливо произнёс:

– Здравствуйте! Позвольте принести наши извинения. От имени Марины Григорьевны и от меня лично.

– Ты кто? – вместо приветствия бросил посетитель и брезгливо поморщился, цепкими глазками осматривая Мышенкова.

– С превеликим удовольствием представлюсь. Лев Николаевич. Ведущий специалист салона. Марина Григорьевна задерживается, к величайшему сожалению, но мы могли бы начать и до её приезда. Как прикажете вас величать?

– Не надо меня величать, – мрачно поглядел на него посетитель. – Ты мне Марину найди. Моё время стоит дорого. Ещё дороже, чем её и твоё вместе взятые. Как бы не пришлось вам эти пуфики продавать, чтобы со мной рассчитаться. – И господинчик выразительным взглядом окинул диваны и кресла, населяющие приёмную.

– И всё же… Ведь как-то неудобно, согласитесь…

– Вячеслав Юрьевич. – Посетитель вынул из нагрудного кармана пиджака визитку, взмахнул ею и сунул обратно в карман.

– Прекрасно! – всплеснул руками Лев Николаевич. – Вячеслав Юрьевич! Прекрасно! И мы вам поможем, Вячеслав Юрьевич, уверяю вас. К вашим услугам широчайший спектр применяемых нами методов кармического целительства, приёмов практической магии и работы с мыслеобразами, эгрегорами семьи и коллектива. Мы вам подкорректируем биополе и сделаем необходимые установки.

– Какие ещё установки?

– На успех, на удачу, на всё. Мы обеспечим защиту от разорения, мы снимем проклятия.

– Какие проклятия? – несколько насторожённо проговорил Вячеслав Юрьевич.

Он вынул из кармана чётки и стал перебирать их. Мышенков с удивлением заметил, что чётки представляют собою нанизанные на шнурок зубы.

– Как родовые, активные, то есть порчу, как говорят в народе, так и случайные, то бишь сглаз. У нас огромнейший опыт. К примеру, ваш покорный слуга, – Лев Николаевич, до того прохаживавшийся туда-сюда, застыл в горделивой позе, – ещё в эпоху так называемого застоя и тоталитаризма, в брежневскую эпоху осторожного бездействия, – действовал. И помогал людям. И спасал их.

– И ты спасёшь меня? Даже если я знаю, что вот-вот умру? – криво усмехнулся посетитель, и Мышенков прочитал в его глазах растерянность и страх.

– Мы стабилизируем положение, – уверенно заявил Лев Николаевич. – Не стоит думать, что процесс необратим. Необходимо верить в успех. И мы вам поможем найти и установить живую связь с сотканной из любви, мудрости, знания и действия нитью, ведущей из лабиринта нашей разорванной действительности к истине. Это трудно, но возможно, Вячеслав Юрьевич.

Вячеслав Юрьевич поднялся с дивана, приблизился к Мышенкову и ухватил того за грудки.

– Перестань втирать мне в уши эту лабуду, придурок московский! – свистящим шёпотом заговорил он. – Прибить тебя, раздавить, балаболка!.. Ты за кого меня держишь, морда? Я к тебе с конкретной проблемой, а ты тут…

– Я готов вас выслушать, – торопливо сообщил Мышенков, которому было не так просто говорить в создавшейся ситуации, тем более наблюдая у самого лица угрожающе белеющий ряд нанизанных на верёвочку человеческих зубов. – Давайте присядем.

Вячеслав Юрьевич отпустил Мышенкова и снова сел на диван. «Только поэтапная оплата после каждого сеанса», – мысленно заключил Лев Николаевич, приводя себя в порядок. Этот тип и в самом деле на ладан дышит. Потусторонний весь какой-то.

– Так как? – сурово поинтересовался клиент. – Что ты конкретно можешь предложить? Ты понимаешь, в каком я положении?

«Да, я понимаю, – мысленно ответил ему Мышенков. – Я прекрасно всё понимаю. И я сделаю всё, чтобы получить с вас, уважаемый, аванс. Сеансов этак за несколько вперёд».

Вслух же произнёс:

– Вы можете довериться нам полностью и абсолютно. Кстати, доверие – непременное условие успеха. Предстоит серьёзная работа, а вы, однако, позволю себе заметить, не в полной мере готовы к встречному движению. В таких случаях, ну, когда обратившийся к нам человек выглядит неготовым к многоуровневому связывающему с нами поведению, мы предлагаем произвести предварительную оплату наших услуг. Вы понимаете? Заплатив вперёд, человек как бы стимулирует себя поступать в процессе лечения должным образом, способствуя, тем самым, достижению требуемого результата. Конечно, для кого-то сотня-другая – не деньги. И всё же, и всё же…

– Сколько?

– Это зависит от многих факторов. Однако если человеку грозит более чем реальная опасность, если он уже ощущает прикосновения, вы меня простите, смерти, – Лев Николаевич печально посмотрел на Вячеслава Юрьевича и вздохнул, – то необходимо уходить в глухую оборону, чтобы…

– Сколько? – повторил вопрос Вячеслав Юрьевич. – Сколько она стоит, эта глухая оборона?

– Порядка тысячи долларов, ибо работа предстоит серьёзная, – ответил Мышенков, а про себя добавил: «К тому же, за грудки меня хватать изволили, уважаемый».

– Будет тебе тыща, – кивнул Вячеслав Юрьевич, перебирая чётки.

– Хорошо. Но это приблизительно. Когда я вас посмотрю и назначу лечение, то в соответствии с прейскурантом…

– Я не больше тебя больной! – перебил нервный клиент. – Меня обложили! Понимаешь? Обложили!

– Кто или что вам угрожает?

– Если бы я знал, кто! – нехорошо рассмеялся Вячеслав Юрьевич и презрительно поглядел на собеседника.

– У вас имеется охрана?

– Да, в квартале отсюда. Не хотелось, чтобы челядь прознала, что шляюсь по шарлатанам.

– Мы не шарлатаны, Вячеслав Юрьевич. И вы непременно очень скоро убедитесь в этом. Смею вас уверить…

– Ладно, уймись! – сморщился клиент и неторопливо вынул из кармана бумажник. Отсчитав десять стодолларовых купюр, протянул их Мышенкову. – На! И приступай.

– Прошу в мой кабинет, – согнулся в полупоклоне Лев Николаевич. – Вот сюда, пожалуйста.

Они прошли в кабинет Мышенкова. Вячеслав Юрьевич остановился у порога и насмешливым взглядом окинул убранство помещения. Чего тут только не было. От оленьих рогов, бубна и попугая до жутковатого вида масок на стенах и всякой мелкой дребедени на двух громоздких стеллажах. А справа от двери, в углу, – огромный пень с покрытыми тёмным лаком замысловато переплетающимися корнями. Если бы не чёрный офисного типа стол и приткнувшиеся к нему чёрные же кресла на колёсиках, то посетитель решил бы, что оказался в каком-нибудь запаснике музея.

– Садитесь, прошу вас, – указал на кресло Мышенков.

Вячеслав Юрьевич присел в кресло, однако тотчас обернулся.

– Что там за звуки?

Лев Николаевич на секунду прислушался.

– Не знаю, я ничего не слышу. Может быть, Марина Григорьевна приехала. Если это Марина Григорьевна, то вдвоём вас посмотрим. Марина Григорьевна – прекрасный специалист, с большим опытом. К тому же красивая женщина. Вы с нею встречались уже?

– Нет, – ответил Вячеслав Юрьевич и снова посмотрел через плечо в направлении двери. На лице его было тревожное выражение. – Кто там ходит?

– Да говорю же вам, что Марина Григорьевна, видимо, приехала. – Лев Николаевич успокаивающим жестом коснулся плеча нервного клиента.

– С кем? – задал очередной вопрос Вячеслав Юрьевич. – Там не один человек! Я же слышу!

– Если не одна, значит, с Кириллом, с охранником, – пожал плечами Мышенков и беззаботно улыбнулся.

В этот миг дверь распахнулась.

– Замри! Оба! – раздался грозный окрик.

Лев Николаевич увидел двоих в чёрных масках и с пистолетами, и ноги его сделались ватными. Он зашатался. На пол бы – с целью достижения равновесия! Но команды такой не было, и он ухватился руками за кресло, в котором сидел клиент.

Точнее, уже не сидел, а судорожно бился, жутко дёргался и сучил ножками в чёрных туфельках с латунными пряжками. Его душили. Один из ворвавшихся обеими руками сжимал шею Вячеслава Юрьевича, и тот, ещё живой, обезумевшим от страха взглядом шарил по лицу Мышенкова и хрипел, брызгая слюной.

Лев Николаевич потерял сознание. Привели его в чувство болезненные удары по щекам. Мышенков увидел склонившегося над ним человека в маске. Кажется, того, который душил Вячеслава Юрьевича. Душитель рывком поднял его и швырнул в кресло. В то самое, где недавно (или давно?) бился в судорогах несчастный клиент. Мышенков покосился по сторонам и увидел Вячеслава Юрьевича безжизненно лежащим на ковре слева от кресла.

– Придумай, зачем ты его убил, – приказным тоном произнёс убийца и наградил Мышенкова увесистой пощёчиной.

– Но я… Я не… – залепетал тот.

И получил новый удар.

– Я верю, что ты «не». Но мусора должны поверить, что это ты. Ясно? Иначе и тебе, и твоей семейке – хана. Врубился? Ты же – маг и чародей. Нечистая сила вселилась в тебя и овладела – в этом роде что-нибудь. Ясно? Да, и охранника – ты. Он в кладовке. Через недельку откажешься. Дополнительные аргументы нужны?

Лев Николаевич, ожидая очередного удара, зажмурил глаза и втянул голову в плечи.

Когда он, наконец, открыл глаза, перед ним никого не было. Сон! Это был всего лишь сон, но – страшный. А сколько страшных снов он повидал за свою жизнь! И не счесть. А все забылись. Или почти все. Стоит только посмотреть налево и вниз, чтобы окончательно убедиться, что до неправдоподобия реальный сон именно сном и является.

Лев Николаевич резко повернул голову и дико вскрикнул. Материальным подтверждением реальности происходящего был лежащий на ковре труп человека.

Потом с Мышенковым что-то случилось. Он как бы раздвоился. Один Мышенков поспешно вскочил с кресла, вытащил из нижнего ящика стола полотенце, накрыл им голову покойника и поволок труп к двери. Второй Мышенков с ужасом наблюдал за ним.

Затем первый Мышенков произвёл ещё массу телодвижений, в результате которых тело задушенного клиента оказалось помещённым в багажник «Фольксвагена» Бояркиной, и исчез.

Остался Мышенков номер два. Он столбом стоял посреди дворика и озирался по сторонам. Заслышав скрип ворот, преграждающих въезд в арку, Мышенков Второй вдруг ощутил себя ответственным за действия Мышенкова Первого и поспешно спрятался за контейнером с мусором. Во двор въехал автомобиль, и спустя несколько секунд, на ходу поглядывая в круглое карманное зеркальце и поправляя причёску, мимо быстро прошла Марина Григорьевна Бояркина. Она несколько раз нетерпеливо позвонила, затем побарабанила в железную дверь кулаком и снова придавила кнопку звонка.

Спустя минуту после того, как Бояркина, отперев дверь извлечённым из сумочки ключом, вошла в офис салона «Фея», Лев Николаевич Мышенков бегом припустил к арке, чтобы через калитку в решётчатых воротах выскочить на улицу, где только лишь живые люди и нет покойников. Тем более – убитых в его присутствие и на его глазах.

 

13

Забыла что-то? А что она могла тут забыть? Подлесный глянул по сторонам – во всяком случае, не сумочку. А кроме сумочки и ветровки у неё ничего не было. Что ж, сейчас узнаем. Дмитрий дошёл до двери и отпер её. Даже в глазок не посмотрел.

Дальнейшее произошло столь стремительно, что он опомнился уже после того, как уткнулся лицом в пыльный палас, ещё хранивший запах чьих-то потных ног. Ворвавшихся в квартиру людей было много, наверное, трое. А может, всего двое, но – быстрых, решительных и сильных.

Потом его схватили за шиворот и поволокли. Втащив в комнату, которую он минуту тому назад покинул, швырнули в кресло. Обретя устойчивость, Дмитрий собрался осмотреться, дабы сориентироваться в обстановке, но в тот же миг перед его глазами возникло круглое лицо молодого парня, увенчанное сверху хохолком реденького чубчика.

– Привет, дядя! – злорадно произнёс круглолицый парень с чубчиком. – Вот и свиделись, родимый. Ну-ка, обозначь радость! Как ты это делаешь?

Дмитрию захотелось двинуть в гладенькую рожу, однако он удержался. Как ни врежь этому гаду, чубчик с его головёнки никуда не денется, даже не помнётся. Как торчит веерочком, так и будет торчать.

– Это кто у тебя со связанными руками? – спросил парень с чубчиком. – Что здесь происходит? Ну! Отвечай! – И парень ударил Подлесного в солнечное сплетение.

Дмитрий решил не отвечать. Потому, во-первых, что разговаривать ему было трудно, и потому, во-вторых, что общаться с ворвавшимися в квартиру и распускающими руки хамами не желал из принципа. В конце концов, пускай беседуют с Мышенковым и не машут ручонками. Сейчас им Мышенков объяснит, что он не имеет отношения к смерти их папочки – а то, что это люди Козюкова, Дмитрий догадался практически сразу, – и его оставят в покое. Ещё и извиниться обязаны будут.

Чубатый снова ударил Дмитрия и повторил свой вопрос. Подлесный зажмурился и закряхтел, но не изрёк ни слова.

– Упрямый, – констатировал парень. – Ладно, пригляди за ним, Никитка, а я со вторым поболтаю.

И его сменил высокий парень с длинным лицом, сходу отвесивший Подлесному увесистую затрещину. В ушах зазвенело. Сквозь звон доносились не вполне внятные вопросы, задаваемые чубатым Мышенкову, мол, кто, что и почему. Потом слуха Дмитрия стал достигать почти совершенно нечитаемый лепет Льва Николаевича, торопливый, взволнованный, сумбурный. Лишь когда звон в ушах прекратился, Дмитрий смог адекватно воспринимать происходивший между чубатым и Мышенковым разговор.

А разговор был суперудивительный, настолько поразивший Подлесного, что нижняя челюсть его отвисла, а глаза округлились.

– Я не знаю, как он догадался. Наверное, на лице моём отразилось. Видимо, так, – испуганным голосом говорил Мышенков.

– Сюда он каким образом тебя затащил? – следовал очередной вопрос.

– Затащил в машину и привёз. Он сильный.

– Да ну? А ведь не похоже.

– Сильный.

– Что он собирался с тобой сделать?

– Убил бы, смею предположить. Я уже с жизнью распрощался окончательно.

– Ты признался ему, что узнал его? – продолжал допрашивать Мышенкова чубатый.

– Мне ничего не оставалось.

– Как ты узнал, если они были в масках?

– По фигуре, по одежде. И по голосу ещё.

– Душил он или второй?

– Они оба. Сначала один, затем другой. Думал, и меня убьют.

– И почему же не убили? Шея толстая?

– Я не знаю.

– Что ты не знаешь? Толстая ли шея?

– Не знаю, почему пощадили.

– Почему тело оказалось в багажнике?

Воцарилось молчание. На этот последний вопрос чубатого ответа у Льва Николаевича, похоже, не было. Или ответ имелся, но такой, который, по мнению допрашиваемого, не мог понравиться суровому следователю на общественных началах.

– Не тормози! – прикрикнул «следователь», и послышался глухой звук удара. – Кто засунул тело в багажник? Это ты надругался над телом покойного?

– Нет, я не знаю! Не я! – испуганно выкрикнул Мышенков.

– Ну ничего, всё проверим. Живи пока, – разрешил чубатый и возвратился к Подлесному. – Что скажешь, рогатое животное? Какие будут дополнения? – И «рогатое животное» получило очередной удар, на этот раз кулаком по макушке.

– Мне надо, – потирая ушибленную голову, проговорил Дмитрий, – задать уточняющий вопрос.

– Кому?

– Ему, – сказал Дмитрий, кивнув в сторону Мышенкова, и поднялся на ноги.

– Ну-ну, – чубатый отступил чуть назад.

Подлесный развернулся почти на сто восемьдесят градусов и бросил взгляд на Мышенкова. Шаг правой, шаг левой и… Да, именно так и никак иначе. Он проделал два быстрых шага и нанёс удар ногою прямо в ненавистную рожу Мышенкова. Тот, не успевший никак среагировать, откинулся на спинку кресла и захрюкал. Дмитрий предпринял попытку нанести удар и второю ногой, левой, однако чубатый воспрепятствовал этому – он толкнул Дмитрия в левое плечо, и Подлесный, потеряв равновесие, упал.

– Убьёшь же, – сказал чубатый с усмешкой. – А вы, оба, нам пока живые нужны. Сядь и не трепыхайся, пострел.

Подлесный, поглядев на стонущего Мышенкова, занял прежнее место и с облегчением выдохнул. Хоть один раз, но заехал этому уроду в морду. Надо же, что придумал, ублюдок подлючий! И что теперь делать? Доказывать этим бандитам, что он не верблюд? А если поверят всё же Мышенкову? Однако каков! И главное, зачем ему это надо?

И вслух Дмитрий произнёс:

– Ребята, это ещё та сволочь. Только что он тут рассказывал совсем другое. По крайней мере, не вполне то, что вам сейчас. И труп в машину он запрятал. Напакостить Бояркиной хотел. Сунул труп в багажник и звякнул в милицию. А теперь, как видите, мне подгадить решил.

– Ничего, разберёмся, хи-хи, – хихикнул радостно парень с чубчиком. – А ты, волчара, ошибочку сделал, что свидетеля не пришил сразу, а сюда притащил. Ха-ха-ха! – рассмеялся он и потрепал Подлесного по голове. Дмитрий сделал попытку уклониться от этого его фамильярного жеста, однако бандит вдруг вцепился пальцами в волосы и прорычал: – Кто твой подельник, сука?! И от кого, падла, заказ получил? На кусочки, сука, буду резать медленно!

– Вместе будем, Женя, – внёс уточнение Никита.

Подлесный сморщился от боли и застонал, как бы вторя всё ещё подвывающему Мышенкову. Вырвет ведь волосы бандюга озверелая. Да, вырвут волосы, выбьют зубы, переломают кости, отобьют внутренности, а потом пристрелят или живым в асфальт закатают.

И потому – бежать! Необходимо что-то придумать самым срочным образом и бежать от них, пока не спеленали наручниками, не затолкали в машину и не увезли туда, откуда ему, изуродованному уже полутрупу, будет только одна дорога, дорога, которой не возвращаются. Никто ещё не вернулся.

– Кто они и где? Говори быстро! – продолжал настаивать чубатый по имени Женя, и Дмитрий ощутил возле лица холод огнестрельного оружия. Приоткрыв левый глаз, он увидел пистолет. О-па! А ведь у него тоже имеется подобная штука! Но как до неё добраться?

– Я ничего не знаю, – проговорил Подлесный, в голове которого начал складываться некий план побега. – Я почти ничего не знаю.

– Почти? Это уже интересно, – уцепился за слово мучитель.

– У меня где-то была бумажка с данными одного типа. Сейчас я поищу.

– Сидеть! – последовал приказ. – Где?

– В столе. В этом… В нижнем ящике.

Женя сунул пистолет за пазуху и подошёл к письменному столу. Присев, он выдвинул нижний ящик и стал в нём рыться.

– Какая бумажка? – спросил он раздражённо. – Тут полно всякого хлама.

– Беленькая такая. Не очень большая.

– Что там? Какие данные? Телефон? Адрес? Фамилия? – всё больше злился парень. – Да тут хлам прошлогодний, да и только.

– Там, там она. Такая мятая немного. Средних размеров. Её сразу видно.

– Иди сюда! – распорядился, наконец, нетерпеливый бандит.

– Иду-иду! – Подлесный этого как раз и ожидал.

Приблизившись к столу, он нагнулся и принялся правой рукой ворошить содержимое нижнего ящика.

– Сейчас найдём. Где-то здесь.

Враг ждёт, когда он отыщет мифическую бумажку с данными «одного типа». Он даже сучит ногами в нетерпении. И ничего иного он не ожидает. Вот и прекрасно.

Покопавшись ещё несколько секунд в нижнем ящике, Дмитрий, словно вдруг спохватившись, вскрикнул:

– Стоп! Минутку! – И, разогнувшись, взялся левой рукою за ручку верхнего ящика. – Наверное, здесь.

Теперь необходимо быстро открыть ящик левой рукой, а правую сунуть вовнутрь, вправо и вглубь, где находится макет пистолета «ТТ». Главное – никаких заминок.

И заминок не случилось. Увидев перед носом дуло пистолета, Женя мгновенно побледнел, лицо его вытянулось, а глаза полезли из орбит. Подлесный не преминул воспользоваться временным преимуществом. Он перекинул псевдопистолет в левую руку, а правую запустил за борт пиджака противника и принялся вырывать из плечевой кобуры пистолет бандита.

– Что такое? Что там у вас?! – встревожился Никита.

– Стреляй! – приказал товарищу чубатый Женя. Однако Никита его не услышал, ибо приказ этот получился беззвучным – парень всего лишь шевелил губами и таращил глаза. Но ни вытаращенных глаз коллеги-подельника, ни движений его губ Никите видно не было.

А Подлесный уже овладел оружием противника и, отскочив назад и влево, взял на мушку обоих врагов. Точнее, на мушки, так как один пистолет он направил на Никиту, а второй – на Женю.

– Не шевелиться! Одно движение – стреляю! – выкрикнул он, пытаясь быстренько сообразить, что следует сделать в дальнейшем. Взять чубатого в заложники и покинуть квартиру? Или всё-таки разоружить и Никиту? Да, надо разоружить его, это – во-первых, и забрать с собой Мышенкова, это – во-вторых. И Подлесный повелел: – Ты, который Никитка, потихоньку выгребай свою пушку и бросай на пол. А ты, который Лёва, топай сюда.

Отдавая распоряжение Мышенкову, Дмитрий резко повёл в его сторону дулом пистолета-«макета», что крайне сильно напугало Льва Николаевича, который вдруг вскочил и аж бегом бросился выполнять полученный приказ.

Подлесный, конечно же, не ожидал от Мышенкова, у которого к тому же и руки были связаны, подобной прыти. Он жестом вооружённой макетом «тэтэшника» руки остановил Мышенкова и сказал:

– Спиной ко мне развернись. И чуть в сторону.

Он не очень много времени потратил на Мышенкова, всего несколько секунд, однако этих секунд хватило Никите, чтобы извлечённый из-под левой руки пистолет привести в боевую готовность.

Дмитрий метнулся к выходу, позади загремели выстрелы и дико вскрикнул Мышенков. Но всё же ему удалось выскочить из квартиры. Из квартиры и из тапочек. Лифт приглашать было некогда. Точнее, опасно – можно превратиться в мишень на фоне коричневых створок двери кабины лифта. И бежать в тонких носочках по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, – тоже ничего хорошего.

Но Подлесный продолжал нестись вниз, на бегу приспосабливаясь к новым условиям существования. И практически приспособился. Если бы ещё руки оказались свободны, чтобы можно было периодически хвататься за перила. И тут он вспомнил, что один из пистолетов – ненастоящий, игрушка всего-навсего. И он притормозил у мусоропровода и высвободил правую руку.

Первое, что увидел Дмитрий, выскочив из подъезда, был припаркованный на тротуаре у подъезда джип тёмного цвета с водителем за рулём. Это то, что надо. И он запрыгнул в кабину и крикнул:

– Пошёл!

– Но, простите, я… – начал водитель «Форда», светловолосый парень.

– Я кому сказал! – повысил голос Подлесный и потряс у носа строптивца пистолетом, предварительно перебросив его в правую руку. – У меня проездной на все виды транспорта!

И в эту секунду сообразил, что в руке его не настоящий «проездной», а всего лишь подделка, липа, попросту говоря. А то, что должно было быть зажато сейчас в его правой руке, он выбросил в мусоропровод, придурок с прибабахом!

Однако лишь бы этого не понял водитель. И он поспешно опустил псевдопистолет на уровень рёбер блондина.

– Трогай!

Но водитель джипа оказался не промах, он засёк, что оружие ненастоящее. Развернувшись к Подлесному лицом, он нагло усмехнулся и заявил с издёвкой:

– Давай не будем суетиться. Твоя игрушка, думаю, реже стреляет, чем та палка, которая раз в году. Была у меня такая. Кстати, я тебя узнал, гангстерюга. И ты уже приехал.

Дмитрий был поражён. Это в первую секунду. А на исходе второй он уже начал понимать, что оказался в машине людей Козюкова, то есть от двоих ушёл, но напоролся на третьего, оставшегося в арьергарде. Попал, одним словом.

И счёт идёт на секунды, на мгновения, так как сейчас из подъезда выбегут Женя и Никита. И будет трое против одного, против него одного. Одного и безоружного к тому же.

Подлесный дёрнулся к двери, но парень ухватил его за плечо и рванул на себя с такой силой, что едва не случилось сотрясение мозга, в глазах, во всяком случае, помутилось.

В глазах потемнело, однако краем левого Дмитрий всё же заметил, что блондин намеревается ударить его в область уха или затылка. И быстро сполз на пол и сместился вправо, пытаясь укрыться под панелью. В результате этого его манёвра удар у противника не получился. Оказались не на уровне и последующие удары бандита, которые также не нанесли ощутимого урона обороняющейся стороне.

– А ну вылазь! – ярился водитель «Форда».

– Я вылезу – плохо будет! – отвечал Подлесный, стремясь залечь как можно глубже на дно и при этом сгруппироваться таким образом, чтобы минимальнейшее количество ударов врага достигало своей преступной цели.

И скоро боевые действия сместились, по сути, в партер, таким образом, что выбежавшие из подъезда Женя и Никита и разом глянувшие в направлении джипа не заметили ни водителя, ни тем более Подлесного.

– Куда он, козёл, слинял? Урод! – выругался Женя.

– Может, он этого преследует? – предположил Никита.

– На своих двоих со своим плоскостопием? – скривился скептически Женя. – Давай налево, а я – направо.

Они разбежались в разные стороны.

Борьба в машине в эту минуту достигла точки высшего напряжения. В том смысле, что утомились оба. Но тут из блондинистого водителя выпал пистолет, прямо к носу Подлесного. Дмитрий сначала не понял, что произошло, но затем разглядел этот глухо состукавший предмет и мгновенно сориентировался.

Он быстро выпустил из своей руки собственный недопистолет и ухватился за этот посланный фортуной настоящий. Блондин запоздало осознал, что потерял оружие, и принялся отпихивать Подлесного в сторону. Когда ему это удалось, он торопливо схватил валявшееся на полу псевдооружие и направил его на противника.

– Сидеть! Одно движение и… – Он в замешательстве уставился на зажатый в его руке предмет.

– Чего замолчал? – полюбопытствовал Дмитрий. – Какие будут указания?

– А где… мой?..

– Вот этого только не надо. Мой, твой, наш… – проговорил Дмитрий, направив на него по-настоящему огнестрельное оружие. И вдруг рявкнул: – Пшёл вон! Выпрыгнул отсюда, пока дырок не наковырял. А ключи оставь!

И он рукояткой пистолета ударил водителя по потянувшейся к замку зажигания руке. Бандит охнул и поспешно покинул салон автомобиля.

Женя заметил промчавшийся мимо него джип с Семёном, как он полагал, за рулём, и принялся свистеть и орать, размахивая руками. Но автомобиль не остановился, не затормозил. Женя побежал обратно к подъезду и обнаружил там растерянного и морально убитого Сёму.

– А кто… Кто в машине был? – поразился он, уже предчувствуя неладное. – Кто машину угнал?

– Так этот же… У меня пистолет… выпал, – последовало признание.

– Раззява! – выругался Женя. – Ну что мы без машины-то? Куда мы теперь? Ты на метро покататься решил, раздолбай?

– Да хорош базлать-то! – остановил его подошедший Никита. – С тебя всё и началось.

– Может, с меня началось, – парировал Женя, – но закончилось твоим трупом!

– А вдруг он живой ещё?

***

Необычные ощущения. Сидишь, словно в грузовике, однако едешь с гораздо большим комфортом. И пускай все боятся и уступают дорогу.

Дмитрий перехватил Ларису почти у самого её дома.

– Почему такой мрачный? – усевшись в джип, спросила Лариса. – Обзавёлся классной тачкой, а сам мрачный, как похоронная процессия.

– Да, вот именно. Будут, видно, скоро похороны самые настоящие. Сначала Мышенкова зароют, а потом и меня.

– Мышенкова зароют? Что-то случилось? – Лариса по-прежнему не готова была разделить с Подлесным его печаль. – Чья машина? Откуда?

– Козюковцы уступили. На время. На какое время – не знаю. Может, на то время, что мне осталось прожить на этом свете.

– Кончай загадками говорить. Откуда машина? Где Мышенков? Какие дела у тебя с козюковцами? – начала сердиться Лариса.

Дмитрий в краткой форме поведал Ларисе о случившемся.

– Да, попал ты в переплётик, – резюмировала Лариса. – Что ж ты открываешь-то кому попало?

– Да говорю же, условный, мне показалось, был звонок. Я даже и в глазок не глянул – думал, ты чего-то там забыла. Буквально ж после твоего ухода.

– Мышенков-то жив или мёртв?

– Понятия не имею. Когда вопил, был ещё жив, как я думаю. Но выстрелов было несколько.

– Надо хоть «скорую» вызвать.

– Да эти, поди, вызвали. Хотя к такой скотине не «скорую» надо вызывать, а чистильщика с маузером.

– Вот и ошибаешься, – возразила Лариса. – Если он на тебя поклёп возвёл, то было бы неплохо, чтобы он, выродок бессовестный, назад слова свои взял. А так – ткнул в тебя пальцем и копыта, животное, отбросил. Соображаешь? Ладно, я звоню. Может, повезёт вам, тебе и ему.

– А с ментами как быть? – опечаленно произнёс Дмитрий.

– Тут вообще без комментариев. Боюсь, на тебя они повесят эту мокруху. Выбросят орудие убийства, а сами заявят, что оно у тебя в ручонках было. И что ты несчастного Мышенкова шлёпнул в отместку за то, что он тебя как бы заложил.

– Что же делать?

– Не знаю. Если бы у нас были хоть показания этого козла. А так мы не просто на исходную вернулись, но ещё и в минус ушли.

– Вот именно. Я опять бездомный, – вздохнул Дмитрий.

Однако проблема бездомности оказалась наиболее легко разрешимой, и спустя два часа Дмитрий Подлесный уже входил в квартиру на Туристской улице.

Агентство, в которое они с Ларисой обратились, сработало достаточно оперативно, задействовав сразу нескольких агентов. И минут через десять уже последовал первый звонок с конкретным предложением, от которого, правда, пришлось отказаться ввиду того, что хозяева могли освободить сдаваемую квартиру не ранее завтрашнего дня. Но вскоре объявилась эта квартира на Туристской улице, двухкомнатная, сдаваемая как однокомнатная, полностью готовая к заселению, и Дмитрий согласился посмотреть её.

Агент по недвижимости Вероника Тимофеевна, засушенная тётенька постменструального возраста, довольно скоро покончила с бюрократическими формальностями и убралась. Дмитрий улёгся на диван и уставился взглядом в потолок. И рассматривал его гораздо дольше, чем всю квартиру в совокупности.

Да и какого чёрта, собственно, он должен очень уж интересоваться этим временным прибежищем? Необходимая мебель, кое-какая посуда, холодильник, телевизор, телефон – всё это имеется. А бритвенный станок и зубную щётку он купит. И поесть чего-нибудь притащить надо. Пойти куда-нибудь в кафешку перекусить, а потом отовариться в ближайшем универсаме.

Покинув квартиру, Подлесный бесцельно побрёл по улице. Навстречу шли люди, возвращающиеся с работы. А у него и работы-то нет. Ни дома, ни работы, ни друзей. Бездомный пёс, гонимый к тому же. Работа, впрочем, у него ещё недавно была – он почти два месяца проработал менеджером по реализации вино-водочных изделий, но потом плюнул и ушёл. Надоело. Да и что это за занятие – водку в торговые точки пристраивать. Это ещё противней, чем самому её пить.

Впрочем, сегодня как раз и не помешало бы причаститься. Он зашёл в кафе-павильончик и с удовлетворением узнал, что кухня здесь кавказская. Заказал триста граммов водки и триста же граммов шашлыка. Водка, естественно, оказалась, в отличие от шашлыка, совершенно несъедобной. Дмитрий огляделся и, высмотрев одиноко сидящего за кружкой пива парня с сигареткой «Прима» во рту, попросил его сбегать в ближайший магазин за нормальной водкой, пообещав за услугу пятьдесят рублей. Парень повертел в руках полученную от Дмитрия сотню и буркнул, словно сплюнул:

– Ладно. – И неуверенной походкой направился к выходу.

Если сбежит, подумал Дмитрий, придётся есть остывающий шашлык всухомятку. Однако парень вернулся, и довольно скоро.

– Хотел тебя нагреть на сотню, – презрительно скривившись, сообщил он, – но вспомнил, что я честный человек. Водка «Сапрошин». Говорят, что пока не подделывают.

– Отлично. Сам-то выпьешь? – предложил Дмитрий, выложив на стол пятидесятирублёвую купюру.

– Хм! Западло, считаю, отказываться, – фыркнул парень, затем встал и ушёл к стойке. Спустя минуту возвратился с одноразовой пластиковой вилкой. – Не возражаешь? – кивнул на тарелку с шашлыком.

– Бери, ещё закажем, – разрешил Дмитрий.

Выпили, покурили, ещё выпили.

– А ты кто? – спросил парень у Дмитрия.

– В каком смысле?

– Чем занимаешься? Работаешь где?

– В настоящее время я в киллерах числюсь, – ответил Подлесный и с усмешкой посмотрел на собеседника.

– А, тогда понятно, откуда у тебя деньги. Даёшь стольник и не боишься, что слиняю, – проговорил парень и вздохнул. – А я вот мог бы замочить кого-нибудь, но – бесплатно. А кто мне заплатит, если я не киллер?

– Да мне тоже не платят. Я ведь только лишь числюсь, но не являюсь им. Но если поймают, то грохнут. Это если компашке покойничка попадусь. Ну а менты загребут, то, сам понимаешь…

Парень с недоверчивой миной на лице выслушал Дмитрия и презрительно скривился.

– Если не платят, то какого чёрта… Или уже и тут бардак, как на каком-нибудь машзаводе? Я лично так понимаю: сделал работу…

Дмитрий перебил его, спросив:

– Тебя как звать?

– Костец. Костя.

– Меня Дмитрием. Так вот, Костец… Да, очень приятно, – Дмитрий пожал протянутую руку. – В общем, Костя, я работу не делал, но подозрение пало на меня. И теперь я в бегах. Не далее, как сегодня, я стоял под дулом пистолета, а потом драпал в одних носках под звуки гремевших вслед выстрелов.

– И не попали? Это что за стрелки-то? – возмутился Костя. – Я, между прочим, классно стреляю. У меня и разряд есть. Первый. Ты, кстати, меня не пристроишь, Дима? Я ведь их всех ненавижу. Правда… – Костец замялся и смущённо почесал взъерошенную голову. – Я, правда, немного стесняюсь их. Я тут на парковке работал когда, то и заметил. Но если мне винтовочку или пушку с глушителем… – Костя крепко ухватил бутылку за горлышко и сделал суровое и решительное лицо. Затем низким голосом, близким к рыку крупного хищника, сказал: – В общем, я разливаю.

 

14

Сотрудники салона «Фея», проведя полубессонную ночь, наутро выглядели далеко не лучшим образом. Барыбенко, опившийся пивом, утратил свою обычную порывисто-суетливую подвижность и то да потому икал, чем просто бесил раскисшую Катю, которая без привычных для неё утренних процедур, а также возможности сменить бельё и сорочку стала заметно менее терпимой к человеческим недостаткам.

– Александр Артурович, в приёмной директора попрошу не икать. Это вы можете сделать в своём кабинете, – безапелляционным тоном заявила она, набирая номер домашнего телефона Людмилы Александровны.

Бояркина, узнав, что телефонную связь опять не удаётся установить не только с Мышенковым, но и с Людмилой Александровной, помрачнела и тоже сердитым голосом потребовала от Барыбенко прекратить икать.

Однако несмотря на царившее в офисе напряжение, день прошёл относительно спокойно. Более того, около одиннадцати часов охранник доложил Бояркиной, что джип бандитов, безотлучно находившийся напротив их окон со вчерашнего вечера, куда-то, резво сорвавшись с места, умчался.

Периодически подъезжавшего на непродолжительное, как правило, время «Мерседеса» тоже сейчас поблизости нет. Барыбенко, явившийся случайным свидетелем разговора Бояркиной с охранником, моментально активизировался и с удвоенной энергией заныл, упрашивая непреклонную начальницу отпустить его домой.

В девятом часу вечера все сотрудники салона во главе с Мариной Бояркиной покинули офис. На выезде «Вольво» никто не остановил, преследования также не было.

И вообще жизнь в городе была обычной. Двигались автомобили, то быстро, то не очень. Шли, брели и бежали люди. Сверкала, мигала и звала реклама, и манили вывески кафе и ресторанов. Возможно, конец света отменён окончательно и бесповоротно. Возможно, готовится новая редакция Апокалипсиса.

***

Ларисе стало известно, что одна из пуль, выпущенных Никитой вслед убегавшему Подлесному, попала в Льва Николаевича Мышенкова. Она вошла ему в спину, едва не зацепив позвоночник, пробила левое лёгкое, жёстким бочком своим задела сердце и выскочила наружу, чтобы, вдобавок ко всему, повредить ещё и дверной косяк. Пострадавший жив, однако абсолютной гарантии того, что он не умрёт в результате полученного ранения, нет.

Сотрудник рубоповской пресс-службы, сообщивший данные сведения, поведал Ларисе также и о том, что преступление совершено в условиях очевидности, имеются свидетели и есть все основания полагать, что преступник будет установлен и понесёт заслуженное наказание.

– А преступником назначен, очевидно, гражданин по имени Дмитрий Иванович Подлесный? – не без сарказма проговорила Лариса.

– В интересах следствия имя… имена подозреваемых не разглашаются, – с заминкой ответил сотрудник пресс-службы и поторопился закончить разговор.

Выслушав сообщение Ларисы о том, что ей удалось узнать о Мышенкове, Дмитрий Подлесный совершенно естественным образом расстроился. Однако Лариса считала, что отчаиваться оснований пока нет. Во-первых, Мышенков ранен, а не убит, и, следовательно, ещё велика вероятность того, что он даст показания. И как раз те, которые и требуются, а именно – правдивые. Во-вторых, что-то можно сделать на данном этапе и самим.

– Например? – спросил Подлесный.

– Например? Пожалуйста. Ты, к примеру, можешь изложить на бумаге или записать на видео или аудиокассетку свои показания. Это раз. Кроме того, можно попытаться проникнуть к раненому и попросить у него интервью.

– Интервью ты будешь брать? – поинтересовался Дмитрий.

– Не обязательно. Тут надо подумать. Возможно, целесообразней будет заслать к умирающему мерзавцу тебя.

Они ещё поговорили на эту животрепещущую тему, а затем Лариса отбыла по своим делам, оставив Подлесному диктофон и наказав ему записать свою версию случившегося, а кассету отвезти к её дому и опустить в почтовый ящик.

– А я созвонюсь с Гольцовым, – пообещала она, уходя.

***

Людмила Александровна хорошо помнила инструкции, полученные ею от Марины Григорьевны, и ничуть не сомневалась, что сделает всё от неё зависящее, чтобы отыскать Льва Николаевича. Вообще, она была более чем уверена в себе. Даже когда перебиралась через двухметровый забор под звуки удивлённых возгласов четверых малолетних детей, игравших в свои детские игры неподалёку, на лице её были не напряжение и испуг, а светилась самодовольная усмешка. И в вестибюль станции метро она вошла весело и легко. Легко, конечно, настолько, насколько позволяли её возраст (сорок три года) и комплекция (девяносто девять килограммов).

Оказавшись в метро, она решила позвонить Мышенкову домой. Правда, в последний раз звонили всего лишь двадцать минут тому назад, когда трубку никто не снял. Ну и что? Двадцать минут назад там никого не было, а теперь, возможно, Лев Николаевич уже дома. И пока она не нырнула туда, где радиоволны практически бессильны, можно сделать ещё одну попытку.

Однако Мышенкова опять не оказалось. Зато дома уже была его жена Тина Алексеевна, которая на вопрос о местонахождении Льва Николаевича почему-то ответила несколько замысловато и после длительной паузы. Она произнесла следующее:

– В виду некоторых обстоятельств Лев Николаевич решил воспользоваться своим правом не явиться домой.

– Когда же он будет? – спросила Людмила Александровна.

– Это мне не известно, – ответила Тина Алексеевна. – И вообще, у меня дурные предчувствия. Очень дурные, уважаемая коллега моего мужа. Это началось ещё вчера, а когда закончится, я не знаю.

– Лев Николаич вам рассказывал, что у нас тут произошло?

– Нет, он ничего не сказал. Но что-то экстраужасное, и это я знаю. Я слышала его голос, который совсем не его голос.

– Когда он появится, передайте, чтобы мне перезвонил, Тина Алексеевна. Меня Людмилой Александровной зовут. Хоть на сотовый, хоть на домашний. Хорошо?

– Я надеюсь, что он ещё позвонит, – ответила Тина Алексеевна и, не прощаясь, положила трубку.

Разговор с Тиной Алексеевной почему-то взволновал Людмилу Александровну. Заняв место в вагоне метро, она с тревогой осмотрелась кругом. И неожиданно встретилась глазами с тяжёлым и злым взглядом сидящего напротив неё мужчины. Людмила Александровна отвернула голову в сторону, решив на злого пассажира больше не смотреть.

Но потом, спустя минуту, вновь посмотрела. И не без удивления обнаружила, что мужчина по-прежнему сверлит её взглядом, переполненным ненавистью, причина которой была необъяснима, загадочна и оттого особенно пугающа. Людмила Александровна выбежала из вагона на ближайшей же остановке и заскочила в поезд, следующий в обратном направлении.

Добравшись, наконец, домой, она заперла дверь на все имеющиеся засовы, включая и цепочку, позвонила Вадику, приходящему бой-френду, как она его называла, запретив ему сегодня к ней являться, и, вынув из холодильника бутылку водки, осушила её процентов на восемьдесят всего лишь в течение каких-нибудь десяти минут и практически без закуски. С трудом добравшись до кровати, она тяжело повалилась поверх покрывала и моментально уснула.

Пробудившись около двух часов ночи, она допила оставшуюся водку и распечатала вторую бутылку. Спустя полтора часа водки не осталось, однако самочувствие Людмилы Александровны не улучшилось. Она даже не опьянела. Трезвая и испуганная, она без сна проворочалась в кровати до утра, а в восьмом часу, когда подъезд дома потихоньку начал оживать, сбегала в магазин и купила две бутылки «Гжелки» и три килограмма пельменей. Возвратившись домой, она опять со всей основательностью блокировала дверь, отключила телефоны, выпила стакан водки и принялась варить пельмени.

Пришла в себя она лишь в середине следующего дня. И тотчас позвонила Мышенкову домой. От Тины Алексеевны, говорившей голосом убитой горем женщины, она узнала, что Лев Николаевич тяжело ранен и теперь врачи борются за его жизнь.

***

Марина Бояркина пребывала в ужаснейшем состоянии. Несколько минут тому назад она плакала. Сначала на глаза навернулись слёзы, а потом вдруг прорвались поразительно жуткие, удушающие рыдания. Кое-как залив эту безобразную вспышку горя минеральной водой, а затем и коньяком, она принялась торопливо приводить себя в порядок. С минуты на минуту ожидалось прибытие полчаса назад позвонившего клиента, которого ей придётся принять самой, так как сделать это больше некому. Кроме Кати, разве что.

А Барыбенко взял больничный. Скотина Барыбенко взял больничный, а Людмила Александровна где-то шлындает и непонятно чем занимается. В четыре часа она позвонила Кате и сообщила, что Мышенков весь изранен какими-то бандитами и собирается помирать. Сначала Марина подумала, что, возможно, Людмила Александровна взялась за старое и отправилась в запой, откуда и телефонирует, руководствуясь нашёптываниями повылезавших из углов чёртиков, однако после звонка Кати жене Мышенкова стало понятно, что переданная Людмилой Александровной информация о Льве Николаевиче вполне достоверна. Похоже, отстрел сотрудников салона «Фея» начался, сделали один и тот же вывод директор салона и секретарь, обменявшись красноречивыми взглядами.

И вот теперь Марина Бояркина не сумела сдержать рыданий, хотя и крепилась изо всех сил. В отличие от Кати. Та в течение последних полутора часов уже дважды или трижды всплакнула.

Клиент, оказавшийся симпатичным шатеном тридцати – тридцати пяти лет, дорого и безупречно одетым, явился около шести часов вечера. Причина, побудившая его обратиться в салон «Фея», в устах этого холёного и франтоватого молодого мужчины выглядела как-то не очень правдоподобно.

– Присох к проститутке, дорогая Мариночка, – сообщил он с усмешкой.

– Как же это произошло, Станислав? – не сумела скрыть удивления Марина.

– Я, Мариночка, сам не понимаю, – улыбаясь лучезарно, ответил клиент. – И хоть бы супер, а то так себе – из двоих выбрал.

– На улице? – не удержалась от вопроса Марина.

– Да нет, в сауне. Сауна клубного типа. Бываю там иногда. Сауна, бассейн, бильярд, как правило. А тут решил, понимаете ли, ещё и девочку взять – ломка достала.

– Ломка? Вы хотите сказать…

– Да нет, Мариночка, что вы. Меня семейная моя ситуация ломает. С женой у нас прохладные очень, мягко говоря, отношения, – пояснил Станислав и обаятельнейше улыбнулся. – В общем, не спим вместе. И уже давно. Она, понимаете ли, тантрический секс предпочитает. Ляжет на пол, согнёт ноги в коленях и давай тазом двигать. Вверх – вниз, вверх – вниз. Да так быстро, знаете ли. И мускулистая такая стала. Наощупь – боксёр типичный. Что делать, не знаю.

– Вы хотите восстановить отношения с женой? – спросила Марина.

– С женой? – Станислав как бы даже удивился вопросу. – С женой – потом. Мне бы от девицы этой оторваться. Меня же теперь никакие другие женщины никоим образом не волнуют. Вообще. Просто не существуют. – И мужчина мило улыбнулся, окидывая Марину тёплым взглядом.

«Врёт, наверное, – почему-то подумала Марина. – Сейчас вот возьму и проверю».

Клиент, прочитавший, по-видимому, её мысли, сделал грустное лицо и сказал:

– Вот даже вы, Мариночка, представьте, бессильны. Хотя я вижу и умом понимаю, что не произойди со мной такого несчастья, то всё было бы иначе. И при одном взгляде на вас, Мариночка… Да что там говорить! – Станислав грустно вздохнул.

– Станислав, вы предполагаете, что со стороны этой… девушки имело место принятие каких-то специальных мер, чтобы вас привязать к себе?

– Ну, я не знаю. Вам, раз вы такими делами занимаетесь, проще было бы разобраться. Кстати, Мариночка, мы могли бы сейчас проехать, чтобы на месте посмотреть.

– Куда проехать? – не поняла Марина.

– В сауну, конечно. Я позаботился о том, чтобы она сейчас там находилась, – сообщил Станислав.

– Эта девушка?

– Да.

– Но это совсем не обязательно. Чтобы защитить вас от негативных воздействий, от приворотов и секспривязок, если таковые имели место быть в данном случае, не требуется непосредственной работы с той девушкой. Остуды возможны…

– И всё-таки мне хотелось бы, чтобы вы на неё взглянули сами, – принялся настаивать Станислав. – Один мой приятель, например, говорит, что у неё взгляд какой-то особенный, как у колдуньи, что ли. Я, Марина, заплачу, сколько необходимо.

И Марина Бояркина, несмотря на одолевавшие её дурные предчувствия, позволила Станиславу уговорить её отправиться с ним, чтобы лично познакомиться с «присушившей» его проституткой по имени Нателла.

***

Погода просто чудесная. И многие прохожие это прекрасно понимают. Некоторые даже улыбаются. Идут и улыбаются.

– И какова цель? С какой целью вы меня пригласили? – официальным тоном проговорил Гольцов, усаживаясь рядом с Ларисой, вполоборота к ней.

Лариса рассмеялась.

– Не бойся. Цель – другая. Кстати, реагируй на импульс, переходи на «ты». Ты всё «выкаешь» да «выкаешь» в меня. Как будто первый день знакомы. А я ведь, Егорушка, влюбилась. Да, я втрескалась, как малолетка.

– В кого? – проявил любопытство Гольцов.

– Да в тебя же!

Гольцов непроизвольно отшатнулся от женщины и удивлённо вытаращил глаза.

– В каком смысле? – пролепетал он.

– Именно в том самом. Увы и ах. Как раз именно в том смысле, когда всё вокруг окрашивается в лирические цвета. Это сначала – в лирические цвета, а потом, ты знаешь, налетает вихрь свежих ощущений, появляются из ниоткуда дерзкие желания и первородные инстинкты, и ты чувствуешь вкус весеннего ветра и запах красного вина заката. Вот такая поэзия, Егорушка, получается. Понимаешь? – Лариса повернулась вправо и чуть подалась в сторону Гольцова. – А ты, Егорушка, чувствуешь, как всё вокруг заполняется аурой нежности и страсти?

Гольцов чувствовал. И нежность, и страсть, которые хлынули на него мощной волной. Однако устремиться навстречу стихии он не спешил. Напротив, он, кажется, готов был выскочить из машины и спастись бегством. Лицо его сделалось бледным, из глаз лилось быстро растущее беспокойство, даже волосы, как будто, встали дыбом.

– Хорошо, считай, что я пошутила. Ишь, взъерошился.

– Я женат, – сказал в своё оправдание Гольцов.

– Да я знаю. Но я и миллиметра бы не откусила. Что я зверь, что ли? Раз мужик женат. Ну так едем?

– Куда?

– Какая разница? В любом месте веселее вместе. Ладно, ты только не пугайся. Ко мне домой.

Гольцов напрягся. Лариса это заметила и с усмешкой пояснила:

– К моему дому, точнее. Я вынесу тебе одну кассетку. Подлесный надеялся, что нескоро ему предоставится возможность лично навестить вас или кого-либо из ваших, и потому записал на плёночку свои показания. О том, как бандиты убивали Мышенкова. Или тебя и компанию это не интересует? – Лариса ткнула Гольцова локтем в плечо. – У вас уже имеется стройная версия, которую и ломать не с руки, да? А, Егорушка?

– Версия имеется, конечно, но… – Гольцов с озадаченным видом помолчал и закончил: – Но нам интересно всё, что касается событий, имеющих хоть какое-то отношение к делу.

– А если интересно, то могу тебе рассказать, как убивали Козюкова. И – во всех подробностях, – сделала заявление Лариса.

Гольцова словно током ударило.

– Как?! Откуда?!

– Мышенков рассказал.

Гольцов сразу обмяк.

– О рассказах Мышенкова я уже знаю, – с улыбочкой сообщил он.

– Со слов этих бандитов? Что якобы Подлесный душил Козюкова? Но нам с Подлесным он совсем другое поведал, Мышенков этот подлый. Он же просто ненавидит Подлесного – вот и воспользовался случаем, чтобы навредить ему. У меня диктофона с собой не оказалось, а то бы у нас сейчас была запись его подробнейшего рассказа об убийствах.

Гольцов внимал Ларисе со скептической миной на лице, глядел сонно и прохладно. Лариса замолчала. Ей захотелось двинуть кулаком в рожу тупому оперу, но она понимала, что этим делу не поможешь. Вообще, невозможно разговаривать с мужчиной, который тебя не видит.

– Ладно, – вздохнула она, – поехали. Я отдам кассетку, а вы там всё же прослушайте показания Подлесного.

***

Марина Бояркина чувствовала себя очень плохо. Находясь на заднем сиденье «Лексуса», испытывала отчего-то комфорта не более, пожалуй, чем если бы сидела на электрическом стуле напротив рубильника с малиновой ручкой.

Быть может, им грозит автомобильная авария? Сейчас она пребывает в качестве пассажира, а не за рулём, и, возможно, по этой причине ей так тревожно? Однако молчаливый парень за рулём, без сомнения, очень умелый водитель. И это прекрасно видно. Во всяком случае, уж она-то, начинающий, можно сказать, водитель, не идёт ни в какое сравнение с этим парнем, словно бы сросшимся с автомобилем и составляющим теперь как бы одно целое с умным и послушным автосуществом.

И Станислав почему-то всё время молчит. Молча сидит перед нею – и словно воды в рот набрал. Кажется, как выехали за ворота, так ни разу и не повернулся к ней.

– Скажите, Станислав, а эта девушка, которая Нателла… – начала Марина.

– Что? – перебил Станислав, резко оборачиваясь. – Какая ещё Нателла? – И он, широко задействовав мимические мышцы лица, продемонстрировал Марине степень крайнего своего изумления. Даже ресницами удивлённо похлопал. – Не знаю никакой Нателлы.

– Как?! Но ведь мы же… Но вы же… – растерялась Марина.

Однако Станислав уже повернул голову к водителю и негромко бросил:

– Давай.

Водитель приблизил к своему лицу левую руку с зажатой в ней рацией и что-то сказал, после чего вывернул руль вправо и резко затормозил. Марина Бояркина и слова вымолвить не успела, как вдруг находящаяся справа от неё дверца открылась.

– Привет, колдунья! Подвинься-ка! – услышала Марина знакомый голос.

Немного придя в себя, что, впрочем, случилось уже после того, как она оказалась зажатой между Евгением и Никитой, Марина дрожащим голосом заявила:

– Вы не имеете права! И вы ответите! Сейчас же остановите и выпустите меня!

– Женя, если ещё раз кукарекнет, заклей ей пасть, – не оборачиваясь, сказал Станислав.

– Слышала, бизнес-тётя? Да? Ну так и помолчи, окажи такую любезность.

– Куда вы меня везёте?

– Скоро узнаешь. И мы кое-что узнаем, – ответил Женя. – А сейчас не трепыхайся, не гневи шефа. Приедем и дадим тебе слово.

Дадут они слово! Вот уж действительно! Но что же делать? Марина пыталась рассуждать, стремясь найти выход из создавшегося положения, но у неё ничего не получалось. Только и приходило на ум, что заорать да завизжать изо всех сил. Или сейчас, или когда из машины выводить будут. И ни одной более светлой мысли.

А вот мрачные фантазии по поводу того, что её ожидает в ближайшем будущем, появлялись в изобилии, прямо лезли и теснили друг дружку.

– Пытать будете? – поинтересовалась Марина, стараясь произносить слова с весёлым презрением.

– Вопросы будем задавать, – ответил Женя. – А ты будешь отвечать. Честно, как пионерка.

Честную пионерку нашли! Сволочи! Наверняка кто-нибудь из их же компании пришил босса, имея собственные корыстные интересы. А теперь шебуршат, отыскивая врага на стороне. Возможно, не найти преступника они желают, а всего лишь стремятся назначить такового.

 

15

Дмитрий Подлесный сунул голову в окошечко регистратуры и увидел… Точнее, он сначала унюхал некое существо, беспощадно заароматизированное туалетной водой, а затем и разглядел особу средних лет в белом халате и такого же цвета колпаке. Учитывая воду и всё остальное, мгновенно сориентировался – двадцать баксов.

– Добрый день, девушка. Как там мой родственничек и партнёр себя чувствует? Мышенков Лев Николаевич. Могу я его повидать? Очень надо. Вопрос жизни и смерти. Буду соответствующе благодарен. В размерах необходимой суммы.

– Мышенков, вы сказали? Какая палата? – Женщина в халате и колпаке придвинула к себе поближе раскрытую амбарную книгу.

– Палата какая не скажу, но, как мне сказали, он чувствовал себя очень неважно. Но – вчера.

– А, это тот, что с огнестрелом, – протянула женщина в регистратуре и посмотрела на Подлесного оценивающим взглядом. – Тяжёлый случай, очень тяжёлый. Его уже сегодня спрашивали. И пришлось отказать. Так что ничем помочь не смогу. Приходите через недельку. Если, конечно, раньше забрать его не придётся.

– Послушайте, красавица, очень нужно. Очень и очень. У нас же общий бизнес, – не отступал Дмитрий. Он вынул из кармана бумажник и с мольбой выговорил: – Помогите!

– В данном случае я не решаю. Так что сожалею. – «Красавица» заняла томно-выжидательную позицию.

«Пятьдесят? Две по пятьдесят? Пятьдесят и сто? Или, может, три полусотенных?» – лихорадочно размышлял Подлесный. И, наконец, решил предложить для начала две купюры по пятьдесят долларов. Он положил в паспорт деньги и сунул документ в окошечко.

– Помогите, пожалуйста!

– А кем он вам доводится? Каким родственником? – Женщина открыла паспорт, чтобы оценить родственные связи посетителя и больного.

– Он мой двоюродный брат. Росли вместе. У нас даже фамилии родственные. Посмотрите: Мышенков и Подлесный.

– Да уж, – усмехнулась регистраторша. – Но я попробую что-то сделать. Хотя и трудно обещать. – Она возвратила паспорт, уже без денег, и закрыла окошечко.

Деньги взяла, что обнадёживает. Однако же конкретно исполнить просьбу не обещала. «Ладно, приготовим ещё полтинничек и будем ждать», – принял решение Подлесный, глядя вслед лениво удаляющемуся по коридору источнику благовоний. Уж что-что, а давать взятки за годы жизни в Москве он выучился.

Ожидать пришлось недолго. Ещё и аромаследы не исчезли, не смешались с окружающими запахами, как благодетельница появилась из-за дальнего угла и поманила его пальцем. Подлесный едва не бегом припустил на зов.

Мышенков выглядел потусторонне. Он и на Подлесного посмотрел равнодушно и без всякого выражения в отрешённом от суетности сего мира взоре. Посмотрел и перевёл взгляд на потолок. Точнее, не в потолок, а куда-то дальше и выше.

– Как чувствуешь себя, Лёва? – поздоровался Подлесный, присаживаясь возле раненого.

Мышенков не ответил.

– Мне ничего сказать не хочешь? – спросил Дмитрий. – У тебя ещё есть, Лёва, шанс облегчить многогрешную душу. Я, кстати, и диктофон захватил. Не как в тот раз.

– Я умираю, – прошелестел слабыми губами Лев Николаевич.

– Если помрёшь, а меня отправят следом, то опять встретимся, – безжалостно проговорил Дмитрий. – И там уже не покрутишься. Там врать не принято.

Мышенков скосил взгляд на Подлесного и пошевелил распухшими, потрескавшимися губами. Дмитрий торопливо вынул из кармана диктофон и, включив его на запись, сунул ко рту Льва Николаевича.

– Решается вопрос, – прошептал Мышенков.

– Какой вопрос?

– По поводу меня.

– Тем более. Вот и говори как на духу, лживый подлец, – посоветовал Дмитрий.

– Лариса знала, – с трудом выговорил Лев Николаевич. – Да, знала. Она ненавидит Марину Григорьевну. И… тебя. Поможет… говорила… Старый должник поможет старые должки… Вернуть должки…

– Ну-ну! – поторопил Дмитрий вдруг замолчавшего больного. – Какие должки?

– Старые… Ты знаешь… И должника… – Лев Николаевич обессиленно прикрыл глаза. После этого он ещё некоторое время шевелил губами, однако звуков слышно не было.

Скоро Дмитрий понял, что от Мышенкова сегодня уже ничего не добиться, и поднялся на ноги. Может быть, ещё раз удастся с ним поговорить? Если не умрёт, естественно. Надо позвать сестру из коридора и попросить попридержать его на этом свете.

Медсестра с радостью приняла от Подлесного пятидесятидолларовую купюру и охотно обещала отнестись к Мышенкову со всем возможным вниманием. Подлесный не особенно ей поверил, но виду не подал. Попрощавшись с медсестрой, он вышел в фойе, сел на лавочку и, не обращая внимания на присутствие посторонних людей, прослушал только что сделанную запись разговора с Мышенковым.

Лариса? И при чём здесь Лариса? У Ларисы, понятно, нет оснований с особой теплотой относиться к Бояркиной, но чтобы уж ненавидеть сильно… А Козюков? Какая связь может быть между убиенным Козюковым и Ларисой? Какие-то старые должки… «Лариса знала…» Что она знала и откуда, если он сам втянул её в это дело уже после того, как несчастный Козюков отправился к праотцам?

Прослушал ещё раз и опять ничего не понял. Ох уж этот темнила Мышенков! Подлесный с досады стукнул кулаком по скамейке, на которой сидел, поднялся и направился к двери с надписью «выход».

Уже сидя в машине, Дмитрий ещё дважды прослушал диктофонную запись, однако облегчения ему это не принесло. После нескольких минут мучительных раздумий Подлесный ощутил собственное бессилие разобраться в случившемся. От бессилия – ярость. Он даже не поглядел по сторонам, когда покидал место стоянки. И помчался куда глаза глядят.

Правильнее сказать, куда вели его сигналы светофоров, дорожные знаки и дорожная разметка. А также обстановка на полосах. Свободна была левая – перестраивался влево, загоралась стрелка «направо» – уходил вправо. Окружающие участники дорожного движения его просто бесили. Одно неосторожное движение кого-нибудь из них – и он бы пошёл на таран.

***

В метро было шумно и тесно. И скандально, если так можно выразиться. И – бомж. Средь бела дня. Вонючий. Их много вечером, ночью, особенно на кольцевой линии. А тут – днём. И не десять, а сто человек вдыхают этот смрад. Выловить бы кого-нибудь из этих, да, из этих самых и – мордой к бомжу поближе. И пускай нюхают, твари гладкопузые. И когда же она разбогатеет хотя бы настолько, чтобы обосноваться в машине, в собственной, с персональным водителем? Уж лучше дремать в пробках… Да, она облапошит сотни, тысячи охотников за счастьем, но достигнет благополучия!

Людмила Александровна столкнулась с Дмитрием Подлесным в дверях больницы и тотчас его узнала, хотя и встречалась с ним не более двух раз. Подлесный же не обратил на неё никакого внимания, даже взглядом, кажется, её не коснулся, стремительно обогнул неожиданно возникшее на его пути препятствие и выскочил на крыльцо.

Людмила Александровна хотела окликнуть его, но вдруг подумала, что тот вряд ли захочет с нею, практически незнакомой ему женщиной, разговаривать. К тому же выглядела она сегодня, только-только выкарабкавшись из загула, далеко не лучшим образом. Конечно, она немало потрудилась, чтобы увеличить безобразно опухшие глаза, а серо-зелёный цвет лица замаскировать под загадочную бледность, но результатом, тем не менее, осталась крайне недовольна.

И если бы не чувство вины, которое она испытывала перед Мариной Григорьевной, полагая, что подвела её, Людмила Александровна ни за что не рискнула бы показаться на людях. А тут ещё, как назло, этот противный моросящий дождь, обезобразивший её причёску.

Да, надо срочно приниматься за себя, необходимо резко увеличить объём физических нагрузок и… Тут Людмила Александровна ярко представила себе многократно испытанные ею радости диетического питания и в отчаянии заломила только что в порыве решительности сцепленные руки.

Впрочем, на эту тему она поразмыслит позднее, не сейчас, не сию минуту. А в данный момент ей необходимо повидаться с Мышенковым Львом Николаевичем.

Однако к больному её не пропустили, и спустя несколько минут Людмила Александровна покинула больницу, вновь оказавшись во власти непогоды. «А если промокну, опять – водка?» – с тоской подумала Людмила Александровна и осмотрелась по сторонам, словно надеялась отыскать нечто такое, за что можно было бы ухватиться, чтобы удержаться в этой сырой и неуютной, но трезвой жизни.

Её взгляд наткнулся на автомобили, выстроившиеся в два ряда напротив больницы. Да, именно это ей сейчас и нужно – выйти на улицу, поймать машину и не киснуть под дождём. Или прямо здесь, на больничной стоянке, взять мотор. В одной из машин она увидела сидящего за рулём человека. А может быть, это Дмитрий Подлесный? Может, он ещё не уехал? И Людмила Александровна бросилась к синей иномарке.

– Дима? – воскликнула она, торопливо распахивая правую переднюю дверцу и заглядывая вовнутрь.

Нет, она ошиблась. За рулём находился совершенно незнакомый усатый мужчина с торчащими из-под серой кепки чёрными кудрявыми волосами, который в эту минуту разговаривал по сотовому телефону. Извиниться и убраться восвояси? Людмила Александровна таким именно образом и поступила бы, если бы не устремившееся ей навстречу влекущее тепло уютного салона.

И она, как бы даже и против своей воли, бормоча извинения, забралась в машину. Усевшись и взглянув на водителя, свежеиспечённая пассажирка обнаружила, что тот, не прерывая телефонного разговора, красноречивыми жестами правой руки просит её покинуть салон его тёплого и уютного автомобиля.

– Извините, там дождь. Вы до метро меня не подкинете? – зашептала Людмила Александровна.

Автовладелец отрицательно замотал головой и повторил свой негостеприимный жест. Людмила Александровна не подчинилась, и мужчина, сурово посверкивая на неё глазами, зло зашипел в трубку:

– Вы за кого меня принимаете? Я же не этот самый… Я же не какой-нибудь там… Для этого нужна определённая подготовка и совсем другие люди.

Он замолчал и снова гневно-нетерпеливым жестом потребовал от Людмилы Александровны убраться из машины.

– Нет-нет! – прошептала Людмила Александровна.

– Да, я сидел и слышал. Сказали, что помирает, а он ещё… Да что ему слова, если он в таком состоянии. Просто не надо было язык распускать… Ладно, попробую что-то сделать. Но никаких гарантий… – после паузы ворчливо проговорил кудрявый брюнет. – Вы же знаете, какое движение сейчас. И вообще, так дела не делаются. Всё, заканчиваю… Ладно, попытаюсь.

Покончив с разговором, брюнет запустил двигатель и грубо бросил незваной пассажирке:

– Выметайся!

– Но до метро! Вы же обещали! – воскликнула Людмила Александровна.

– Я ничего не обещал. Быстро! – рассерженный владелец уютной иномарки нетерпеливо толкнул женщину в плечо.

– Хам! Не выйду! – вскипела Людмила Александровна. – Ну и хам же!

– Стоп! Сиди пока. Выброшу у первого же светофора! – прошипел «хам» и резво тронул машину с места. – Вот наглая-то баба! Вломилась беспардонно и ещё тут, понимаешь… Вот люди пошли! А этот-то скот что делает! – вдруг вскричал он. – Да он взбеленился, никак!

Людмила Александровна удивлённо посмотрела на водителя. О ком это он? Подрезал его кто-то, что ли? Она собралась уже вслух произнести этот вопрос, но в эту минуту машину резко бросило вправо, затем влево, и Людмила Александровна, проглотив заготовленные слова, принялась цепляться руками за что ни попадя, лишь бы удержаться в кресле и не разбить себе голову.

– Руки! – взвыл сумасшедший водитель и снова резко вывернул руль влево.

– Что за бешеная гонка?! – прокричала испуганная пассажирка, кое-как отыскавшая, за что можно более или менее надёжно ухватиться руками. – Я не хочу! Вы специально? Высадите меня!

– Сиди и молчи! – прорычал в ответ грубиян в серой кепке, продолжая накручивать руль и бросая автомобиль то в одну сторону, то в другую. – Ещё не хватало, чтобы из-за тебя он сорвался!

Людмила Александровна догадалась, что они кого-то преследуют, а спустя минуту ей стало ясно – кого. Конечно же, синие «Жигули» с водителем в светлой бейсболке. Светлая бейсболка?! Да уж не Дмитрий ли Подлесный это?

Да, без сомнения, это он, вскоре сделала она однозначное заключение. Что этому хаму надо от Подлесного? И кто он такой? Людмила Александровна не без труда удержалась, чтобы не задать эти вопросы патлатому великовозрастному брюнету. Усы почти наполовину седые, а волосы – как смоль. Крашеные, поди. Очень странный тип.

– Выметайся! – вдруг услышала она грубый приказ. Машина только что замерла перед светофором.

– Мне к метро нужно, – ответила Людмила Александровна и решительно поджала губы. Никуда она «выметаться» не станет, пока не поймёт, что надо этому мужику с крашеными кудрями от Дмитрия Подлесного.

– Ну! – Патлатый собрался, кажется, силой вытолкать нахальную пассажирку, однако загорелся зелёный. – На следующем чтоб убралась! И духу твоего чтоб не было!

– Ага, разбежалась.

Потом скорость движения существенно замедлилась. Потеряли преследуемого? Да нет, вроде бы. Вон они, синие «Жигули», впереди катят.

Брюнет внимательно осмотрел Людмилу Александровну, прикидывая, очевидно, по силам ли ему вытащить из машины эту стокилограммовую нахалку. Решил, видимо, что это будет довольно сложно, и мрачно изрёк:

– Ладно, сиди.

– Мы, между прочим, проезжали мимо каких-то станций, – заметила Людмила Александровна не без язвительности в голосе. – Почему ж не остановились?

Странный тип за рулём не удостоил её ответом.

– Почему ж так медленно едем? – спустя минуту или две поинтересовалась Людмила Александровна, прекрасно, между тем, понимая, что едет длинноволосый брюнет медленно потому, что синий «жигулёнок» впереди ползёт еле-еле.

Ответа вновь не последовало, и Людмила Александровна игриво спросила:

– Уж не изнасиловать ли вы меня собираетесь? Уже вечер, а мы, должна заметить, всё по каким-то мрачным местам едем. И вряд ли тут станции метро водятся.

Людмила Александровна хотела ещё что-нибудь сказать в том же духе, однако в это мгновение машина резко затормозила, и она полетела вперёд.

– Э-э-э! Полегче! – закричала испуганно.

– Идиот! – выругался потенциальный насильник. – Вот скотина-то! Что вытворяет!

Людмила Александровна повернула голову вправо и увидела, что дорога перегорожена грузовиком с крытым брезентом кузовом, из которого выскакивают вооружённые автоматами люди.

– Что такое?! – взволнованно вскричал водитель, вытаращив глаза и вжимаясь в спинку сиденья. Людмила Александровна увидела, как побледнело его лицо. Потом он резко нагнулся и сунул руку куда-то вниз, по-видимому, под сиденье, а спустя секунду выдернул её обратно. – На! Спрячь это! Быстро!

Людмила Александровна увидела перед собою пистолет и в испуге отшатнулась от мужчины.

– Что это?!

– Спрячь! Ну! Засунь куда-нибудь! Да быстрей же!

Перепуганная женщина повиновалась и непослушными руками принялась пристраивать страшную вещь у себя на груди.

– Да не так же! Чтобы не видно было! – рассердился странный субъект в кепке, и Людмила Александровна ощутила на своём теле горячие мужские руки.

– Но я не понимаю, – пролепетала она.

– И – тихо! Убью.

Через несколько секунд Людмила Александровна обнаружила, что машина, в которой она находится, движется задним ходом, а впереди гремят автоматные очереди. Потом автомобиль развернулся и, резко увеличив скорость, помчался прочь от стрельбы.

– Давай! – распорядился кудрявый тип в кепке и протянул руку. Затем, принимая от женщины оружие, бросил: – Разрешение дома забыл.

Людмила Александровна ещё не вполне оправилась от пережитого, когда машина остановилась.

– Метро «Молодёжная», – услышала она.

– Метро?

– Тебе же метро надо было. Всё! Вышла и забыла! – прозвучали рубленые фразы.

Людмила Александровна кое-как выбралась из салона, и автомобиль с жутким типом за рулём исчез. Жива? Жива! Слава Богу! Людмила Александровна истово перекрестилась и попятилась на тротуар.

Бандюга в кепке велел всё забыть. А как такое забудешь? Да никак! Разве что… Людмила Александровна забежала в первое попавшееся кафе и заказала двести граммов водки.

***

Дмитрий Подлесный с удивлением обнаружил, что едет очень медленно. Не едет, а ползёт вдоль обочины мостовой (или края расположенного справа пустыря), аккуратно собирая все выбоины по-весеннему безобразной дороги. Дмитрий прибавил скорости и бросил машину влево – он ведь и так опоздал на свидание. Он десять минут уж как опоздал, а время продолжает постреливать секундами с исключительно тупой последовательностью.

Да, он бездумно едет на встречу с Ларисой, а по правому борту – характерная доминантная линия сумеречного цвета в форме сконденсированной, закристаллизированной энергии хаоса – бугры, ямы, лужи, всевозможный хлам. Дмитрий машинально посмотрел в зеркало заднего вида и убрал ногу с педали газа. А зачем? Собрался повернуть обратно? Ну уж нет! Вперёд и с песней! Которая, впрочем, может стать лебединой, в смысле – последней.

И тут открылся вид на ресторан «Ермак» – башенки, стенки, монумент. Приехали, следовательно. Здесь они с Ларисой и условились встретиться. Теперь остаётся лишь пропустить встречную машину по имени «Газель» и зарулить на стоянку перед рестораном.

Однако «Газель» пропускать не пришлось, потому как мирно стоявшая у обочины фура вдруг дёрнулась вперёд и влево и перегородила дорогу. Подлесный остолбенел вместе с автомобилем, в котором в эту секунду и находился. Прошло совсем немного времени, в течение которого какой-либо более или менее ясной мысли в голове Подлесного появиться просто-напросто не могло, как улица оказалась перекрытой и позади. Невесть откуда взявшимся стотридцатым «ЗИЛом». Дмитрий ощутил себя мелким грызуном, угодившим в мышеловку. Вот уж действительно, что называется, приехал. И холодком потянуло со спины.

Впрочем, путь на ресторанную стоянку открыт. Нет! Дмитрий включил передачу, резко крутнул руль вправо и, сочно газанув, отпустил педаль сцепления. «Четвёрка» выскочила за пределы мостовой, протаранила забор и, безумно трясясь на ухабах, стала удаляться от ресторана «Ермак», настолько быстро, что беглецу не довелось увидеть ни одного человечка из тех, что должны были, судя по всему, появиться из ниоткуда и взять его в полон.

Но звуки автоматных очередей он услышал. И звуки услышал, и вспышки увидел. Эти-то вспышки автоматных очередей и натолкнули его на мысль выключить габаритные огни, дабы в сумерках не светиться.

Мятущиеся чёрные тени по мрачному фону серого вечера, чёрные мысли – в сумраке вдруг ставшего очень просторным черепа. Ясно одно: необходимо бросить машину и уходить. Пешком. И как можно дальше. В другой город, в другую страну, в иное измерение.

Дмитрий брёл, не разбирая дороги, и полнокровно переживал все те ощущения, что только может испытывать человек, считающий себя коварно и подло преданным. И глубина эмоционального состояния его была столь велика, что он то и дело спотыкался и падал. И опять поднимался, хотя и не хотелось. Несмотря на сырость и неуют плесневелого покрова прошлогодней травы.

Когда тебя подставляет типчик вроде Мышенкова, то это как бы даже и нормально, в порядке вещей, можно сказать. А тут вдруг Лариса наводит на него церберов, вооружённых автоматическим оружием. Какие-то секунды – и десятки стремительных пулек покидают мгновенно раскалившийся ствол орудия смерти. А уж если стволов не один, а много, то и вообще…

Дмитрий скрипнул зубами и сжал кулаки. Ну уж нет, он найдёт возможность встретиться с Ларисой и задать ей несколько вопросов. И по поводу только что случившихся событий, и по поводу информации, полученной от Мышенкова. Он даст ей прослушать запись и потребует объяснений.

***

Бояркину привезли к зданию банка с непроизносимым названием и предложили выйти из машины.

– Банк? Почему – банк? Что это значит? Нет, вы ничего с меня не получите! – запротестовала она.

Станислав обернулся и ткнул в неё пальцем.

– Ты сейчас прикроешь рот и будешь делать, как скажу. У тебя имеется шанс. Ты же, как ты говоришь, невинна. Значит, шанс у тебя имеется. Сначала ты пообщаешься с умным аппаратиком, называемым в простонародье детектором лжи, а потом… – Станислав замолчал и насупился. – Что касается «потом», узнаешь потом. Ясно?

– Да. И – пожалуйста! Хоть запроверяйтесь! – вскинула голову Бояркина.

– Прекрасно. Значит, без кляпа и наручников? Ножками?

– Да, – подтвердила Бояркина.

И она бы сдержала слово, если бы за входной дверью банка не увидала человека в форме капитана милиции.

– Товарищ милиционер! – закричала она и бросилась к нему. – Товарищ милиционер, спасите! Меня похитили бандиты! Помогите!

– Уймись, тётя! – заламывая Бояркиной руку, прикрикнул Женя. – Человек двери открывает.

– Это с нами, – сказал Станислав сотруднику милиции.

И Бояркину поволокли к лифту. В кабине лифта Женя и Никита отпустили руки женщины.

– Договорились же. Ты же обещала не дёргаться, – напомнил Женя. – Человек на воротах, человек двери открывает. Ему за это деньги платят. Чтобы он пропуск проверил и впустил. А ты…

Станислав ничего не сказал. Только смотрел сурово и укоряюще.

А потом её привели в захламлённую всяческой аппаратурой комнатку, и Станислав заговорил:

– Теперь представь, что, например, ты собралась поступить на работу в банк. А для этого согласилась провериться на детекторе. Сейчас поставишь закорючку и… Рома, – повернулся он к веснушчатому очкарику в строгом костюмчике и при галстуке, – принимай клиентку. Пообщайся с ней ты. А потом, возможно, Никитке передадим её. Чтобы уточняющие вопросы задал.

Спустя час Рома доложил результаты Станиславу, и Бояркину отпустили, предупредив:

– Мы ещё встретимся и потолкуем.

 

16

Лариса, поджидавшая Подлесного на стоянке у ресторана «Ермак», стала свидетелем шумной милицейской операции. Она выскочила из «Опеля» и, напряжённо вглядываясь в вечерние сумерки, попыталась разобраться в разворачивающихся на её глазах событиях. Кого-то ловят. А кого? Да не Подлесного ли уж? Целая свора. И патронов не жалеют.

Милицейская вакханалия длилась уже минут пять, когда Лариса увидела бегущего в её сторону Гольцова. Не добежав двух шагов, остановился, сокрушённо взмахнул руками.

– Всё, ушёл. Если труп сейчас не найдём, значит, ушёл и следов не оставил! – выговорил, тяжело дыша.

– Они так уж необходимы? – злобно поинтересовалась Лариса и смерила Гольцова презрительным взглядом.

– Кто?

– Следы. Зачем тебе они?

– Так ведь искать его надо опять. А где? – озадаченно растопырил ладони Гольцов.

– Опять за мной будете следить. За мной следили? Правильно я поняла?

Гольцов переступил с ноги на ногу и ничего не сказал.

– Или прослушивали? – задала новый вопрос Лариса.

– Да почему же… – замялся Гольцов.

Лариса усмехнулась.

– Вот и продолжайте в том же духе. Только сейчас вам это уже ничего не даст. – Она открыла дверцу и уселась в свой «Опель».

– Почему не даст? – спросил Гольцов.

– По кочану! Отвали!

Гольцов хотел задать ещё какой-то вопрос, но удержался, сообразив, что разговор с рассерженной женщиной вряд ли будет содержательным.

Он уже собирался откланяться и «отвалить», когда Лариса неожиданно приказала:

– Сядь!

– Зачем?

– Для задушевного разговора, – ответила Лариса, а про себя добавила: «Интенсивностью душевного разговора ты останешься доволен, козлинда-миринда. Оттянешься со вкусом».

Гольцов обежал автомобиль и юркнул на правое переднее сиденье.

– Я слушаю.

– Сделал стойку и ушки топориком? – зловеще усмехнувшись, произнесла Лариса. – Отлично. А теперь получи с улыбкой. Как гласит реклама, обставим со вкусом, современно, на заказ, с доставкой.

Не следовало женщине так много слов говорить, ибо вследствие несколько затянувшейся прелюдии Гольцов сумел уловить в её голосе некие мелодические обороты, которые его насторожили. Он пошире распахнул свои глаза и подался чуть назад.

И всё же ему досталось.

– Вы не имеете права! – кричал Гольцов, уворачиваясь от ударов и прикрывая голову руками.

– Права подешевели! Слыхал такое? – рычала Лариса и продолжала молотить Гольцова. Почём зря, как говорится, и по чём попало. Утомившись, пообещала: – Это ещё не всё. За добавкой попозже прибегай.

– Напрасно вы так, Лариса. У нас работа такая. И если преступник…

– Подлесный преступник?! – вскипела Лариса. – Я щас так тебе по башке дам, что все тараканы передохнут.

– Какие тараканы? – не понял Гольцов.

– Которые у тебя в мозгах бегают! Неужели не ясно, что он тут ни с какого боку не причастен? Его же подставили! Бояркина подставила! Хотя и она тоже не убийца. Её тоже подставили. С Мышенковым разговаривайте. Он был свидетелем убийства Козюкова. Тряхнуть его – он и расскажет вам то, что нам с Подлесным рассказал.

– Его чуть тряхни – душа-то и покинет телеса насовсем, – мрачно заметил Гольцов. – А Подлесный – реальный фигурант по делу.

– Всё, хватит! – вспылила Лариса. – А ну своняй отсюда!

Гольцов, подталкиваемый сердитыми женскими руками, выбрался из машины и поспешил прочь. Необходимо узнать, как там дела с поисками Подлесного. Может быть, он уже изловлен и даёт показания? А верить этой журналистке не следует. Она выгораживает и будет выгораживать своего дружка до последнего. Возможно, она и сама замешана в этом деле.

***

Минут через десять Лариса почти полностью успокоилась. Подлесный, судя по всему, ушёл от погони, оставив преследователей с носом. Успех, впрочем, временный. Поэтому необходимо что-то делать, стремиться каким-то образом помочь незадачливому Димке. Хотя бы сделать ещё одну попытку объяснить ментам суть происходящего. Отловить Гольцова, поставить в нижний партер и покапать на мозги.

Изловить Гольцова удалось нескоро, и с немалым трудом. Гольцов дёргался, вырывался и лепетал о страшной занятости, однако по причине отсутствия преимущества как в росте, так и в весе вынужден был сдаться.

– Егорушка, не мне учить тебя в носу ковыряться. И я не требую от тебя безоговорочной веры на слово, – говорила Лариса, загнав Гольцова в нишу между задними колёсами и бензобаком «КамАЗа». – Ты волен вообще подвергать сомнению каждое моё утверждение. Но ты обязан выслушать меня, так как я свидетель. Ты вообще обязан допросить меня в качестве свидетеля.

– Не я, а следователь, – пробовал защищаться Гольцов.

– Согласна, следователь. А ты должен получить от меня объяснение и заняться проверкой. Проверкой, Егорушка, кто будет заниматься? Ты же опер, мать твою!

– Вот я и поймаю вашего Подлесного. И посажу, – не вполне уверенным голосом заявил опер.

– Ты хочешь поймать и выбить из него признание? И чтобы затем в суде получить отказ от тех признаний?

Гольцов промолчал.

– Вот именно, что других доказательств ты не добудешь, – подвела итоги Лариса. – И время потеряешь. А будут показания Бояркиной, а также Мышенкова, если он не помрёт. И мои, так как мне известно, как всё было на самом деле. Правда, со слов Мышенкова. Но он не врал, в чём я уверена на сто два процента. Я тебе сейчас всё расскажу, и ты увидишь, как всё логично и правдоподобно. Это что касается Козюкова. А по поводу ранения Мышенкова тебе и твоим коллегам известна версия лишь одной стороны…

– Поймаю Подлесного – станет известна и вторая.

– Но это когда ещё произойдёт, – скептически улыбнулась Лариса. – А пока могли бы учесть и его показания, которые он специально для тебе подобных записал на плёнку. Вы её прослушали хоть?

– Да, – недовольно буркнул Гольцов.

– Отлично. Теперь меня послушай. Только давай сядем где-нибудь, нальём по рюмочке чаю.

 

17

Ни на работу, ни домой к ней нельзя, опасно туда соваться. Похоже, она связана и с бандитами, и с ментами. Не те, так другие изловят и пристрелят в два счёта. Знать бы, где она тусуется в нерабочее время. Хотя её время разграничить на рабочее и нерабочее довольно затруднительно. Можно перехватить её по пути на работу или с работы, но, во-первых, нужна машина…

Да, во-первых, необходимо обзавестись колёсами, во-вторых, – крышей над головой. Точнее, сначала – крышей, ибо уже почти ночь, холодно и неуютно, а он очень устал и валится с ног.

Спустя полчаса, размышляя под водочку в небольшом, на три столика, кафе, Подлесный вдруг придумал, как организовать встречу с Ларисой. Она же журналистка, её всегда можно заинтриговать возможностью получения информации жареного свойства.

Дмитрий взял ещё сто граммов водки, чтобы обмозговать детали. Затем ещё сто, хотя обмозговывать уже и нечего было. Зачем мудрить, если и так ясно, что Ларису в настоящее время особенно интересуют события, связанные с убийством Козюкова? Он позвонит и пригласит её на свидание. Говорить будет изменённым голосом, а встречу назначит в таком месте, чтобы он был в состоянии проконтролировать явку её без сопровождающих. Например, на МКАДе. Он скажет, что подъедет на «мерине», к примеру, а сам подгребёт пешочком, по переходу через кольцевую. Необходимо лишь выбрать подходящий.

***

Малолюдье и тишина. Если, конечно, не принимать в расчёт глухо бухающую из динамиков музыку. И паршивый кофе.

Лариса и Гольцов уже более получаса сидели в баре на проспекте Маршала Жукова, когда запиликал мобильный телефон Ларисы. Звонил обладатель гнусавого голоса, мужчина, который сообщил, что у него имеется «безумно важная» информация по убийству Козюкова.

– По убийству кого? – переспросила Лариса.

– По убийству Козюкова. Которого придушили на днях.

– И что вы хотите? – Лариса отодвинула от себя кружку с пивом.

– Ознакомить и поторговаться, – заявил звонивший.

– Когда и где?

Гнусавый абонент предложил встретиться через час возле перехода через МКАД, что в районе Алтуфьевского шоссе, и сообщил, что подъедет на «Хаммере».

Закончив разговор, Лариса некоторое время размышляла, стоит ли говорить Гольцову о полученном по телефону предложении, и решила, что ни к чему. Сначала надо получить обещанную информацию, а уж после видно будет.

Гольцов же, уяснивший, что звонок касался какого-то убийства и что журналистка, без сомнения, собирается в ближайшее время с кем-то встречаться (она очень внимательно посмотрела на часы), мысленно поклялся предпринять максимум усилий, чтобы не остаться в стороне.

Когда стало ясно, что Лариса не спешит сообщить ему о содержании интересного телефонного разговора, в голове Гольцова созрел достаточно определённый план, каким образом зависнуть около журналистки.

И он бодро произнёс:

– Предлагаю выпить на мировую.

– Я за рулём, – с сожалением сказала Лариса. – И мне тут ещё в одно место смотаться нужно.

– Мы по чуть-чуть, – успокоил Гольцов и заказал триста граммов водки.

– Ты с ума сошёл. Я же сказала, что не буду пить, – нахмурила брови Лариса.

И всё же граммов пятьдесят она выпила. Остальное выпил Гольцов. Но не двести пятьдесят, а всего лишь, приблизительно, граммов сто. Лишнее он в несколько приёмов выплеснул под стол. Однако опьянел. Как заметил, что Лариса запоглядывала на часы, так и опьянел. И попросил до метро подкинуть.

– До какой станции? – спросила ничего не заподозрившая Лариса.

– А до любой. Всё равно, – махнул рукой Гольцов и едва не упал со стула. – Я, кажется, перебрал слегка.

– Ты не забудешь, о чём мы с тобой толковали? А то у тебя парусность возросла, аж покачивает, – с некоторым беспокойством заметила Лариса.

– Ик… Исключено, – довольно правдоподобно икнув, заверил опер.

– Смотри. А то водочные пары туманом осядут. Я завтра позвоню и проверю, – пообещала Лариса.

К машине Гольцов шёл нетрезвой походкой. Лариса хмуро косилась на него, однако не догадалась вмешаться в ход событий, когда коварный опер решил забраться на заднее сиденье. Забрался на заднее сиденье и затих.

– Эй! – всполошилась Лариса. – Тебе ещё в метро ехать. Ты где там?

Гольцов не ответил. Лариса метнулась к бордюру и взвизгнула тормозами. Торопливо обернулась. Гольцов, с ногами взобравшись на сиденье, старательно посапывал, подложив обе ладошки под левую щёку.

– Вот сволочь! – не удержавшись, вслух выругалась Лариса и принялась тормошить спящего. – И когда успел?

Гольцов мычал, но не просыпался.

«Ну ладно, довезу до метро и за ноги выволоку», – приняла решение Лариса.

Однако и у станции метро «Октябрьское поле», несмотря на заметную эскалацию активности, разбудить Гольцова Ларисе не удалось. И она вынуждена была везти Гольцова с собой на встречу с гнусавоголосым обладателем некой информации по убийству Козюкова.

***

Ехать по МКАДу скучно. Днём можно рассматривать лица водителей и пассажиров автомобилей, двигающихся по соседним полосам. Не Бог весть что, но всё же хоть какое-то занятие. А вечером и ночью?

Подлесный возник исключительно неожиданно.

– Ты?! – поразилась Лариса. – Ты как тут очутился?

Дмитрий забрался в салон автомобиля и мрачно уставился на растерянную женщину.

– Так это ты… звонил? – догадалась Лариса. – А я ещё чувствую, что голос где-то знакомый. Простудился, что ли?

– Ты порази-и-тельно сообразительна, – саркастически ухмыльнулся Подлесный.

– Почему такой тон? – не без возмущения в голосе поинтересовалась Лариса. – И ты пьян, никак? Точно, упился! Что это с вами со всеми сегодня?

– Всё? Вопросы все у тебя? А теперь сама приготовься ответ держать.

Подлесный вынул из кармана куртки левую руку с зажатым в ней диктофоном и запустил воспроизведение записи.

Прослушав короткий диалог, Лариса спросила:

– Это Мышенков?

– Это о тебе, – последовал ответ Подлесного, удивлённого и возмущённого тем обстоятельством, что голос её слишком уж спокойный.

– Обо мне? С чего вдруг? – скорчила гримасу недоумения Лариса.

Дмитрий, вместо ответа, предоставил ей возможность вторично прослушать обличающие её слова Мышенкова.

Лариса снисходительно улыбнулась.

– Ты на меня свой взор опасный не устремляй. Ты со своим Мышенковым совсем уже… Кто это придумал? Ты или он?

– Это умирающий человек говорит! – воздел палец кверху Дмитрий. – Умирающий на смертном одре!

– Он говорит, что я знала. А что я знала? И какое мне дело до Бояркиной твоей?

– В этом и предстоит разобраться, – усмехнулся Подлесный, и Лариса вдруг обнаружила перед собою пустоглазый ствол пистолета.

– Что за шутки! – вспылила Лариса. – Ты же пьян! Ты же пальнёшь случайно, психопат!

– Вот и спасай свою жизнь покаянием!

– Покаянием спасают душу, а не жизнь!

– Мне плевать, что ты спасать будешь! Хотела сдать меня! Но не вышло! Я ушёл, и теперь ты за всё ответишь!

– И вы, господин Подлесный, тоже ответите, – вдруг прозвучал чей-то голос, не громкий, на несколько тонов ниже, чем голоса бурно дискутирующих Дмитрия и Ларисы, но уверенный и спокойный.

Оба крикуна опешили. Для Подлесного присутствие в салоне автомобиля третьего лица явилось полной неожиданностью, а Лариса в пылу ссоры начисто забыла о спавшем позади неё Гольцове. И вот этот Гольцов, успевший чудесным образом проспаться, теперь командовал парадом.

– Отдайте оружие, мистер Подлесный! – приказывал он, одной рукой забирая пистолет у Дмитрия, а второю, вооружённой табельным «макаровым», больно давил его в затылок, возле левого уха.

Подлесный бросил на Ларису полный ненависти взгляд.

– Поздравляю! – процедил сквозь зубы.

– Я ни при чём, – виновато проговорила Лариса. – Он же был пьяный и спал.

– Спал? Пьяный был? – презрительно усмехнулся Дмитрий. – Что-то не видно.

– Да я ведь и не знала, что это ты тут окажешься! – спохватилась Лариса. – Я гнусавого на «Хаммере» поджидала! Ты сам виноват!

– Да-да, понимаю, сам виноват! Кто же ещё!

– Есть предложение оставить выяснение отношений для грядущих очных ставок, – заявил Гольцов с насмешкой в голосе.

Лариса удивилась:

– Уже и я подозреваемая?

– Если принять во внимание утверждение месье Подлесного, – ответил опер Гольцов. – А сейчас будем ехать. Заводите машину.

– Куда ехать? Что ещё такое?

Лариса лихорадочно размышляла. Сначала один нажрался и пистолетом в рожу, затем второй – то же самое. Что же предпринять? Ладно, машину ещё нужно завести. Она нагнулась вперёд и взялась правой рукой за ключ зажигания, однако повернула его лишь после того, как незаметным движением левой руки нажала на тумблер секретки. Двигатель, естественно, не запустился.

– Что случилось? – спросил Гольцов.

– Минутку, сейчас поедем! – Лариса вторично повернула ключ зажигания. Затем ещё несколько раз.

– Так мы поедем или нет? – чуть обеспокоился Гольцов.

– Секундочку. Разберёмся. С ней такое случается, – ответила Лариса. – Можешь пока съесть ириску с шоколадной начинкой, как предлагает реклама.

И тут в голове её мелькнула отчаянная мысль. Этот участок трассы освещён крайне скудно. Да, надо оставить время на ириску с шоколадной начинкой, для чего выключить габаритные огни. И создать аварийную ситуацию. Вот только машину жаль. Да и рискованно очень. Так могут наехать, что и костей не собрать. Но в ментовку под дулом пистолета она не поедет. А потому…

Лариса выключила габариты. Гольцов этого не увидел, а вот для Подлесного данное действие Ларисы не осталось незамеченным. Мало того, что аварийная сигнализация у неё не включена, так она ещё и габаритные огни загасила. Он удивлённо вытаращил глаза и открыл рот, чтобы во всеуслышание заявить водителю о допущенной, как он полагал, ошибке.

– Закройся! – оборвала его вступительное «э-э» Лариса. – Мы с тобой в равном положении. И помолчи, будь ласка. Не спрашивают – и не сплясывай, дубоголовый.

Дмитрий начал кое-что понимать. Вот аферистка! На грани фола действует. Даже не на грани фола, а на гораздо более опасной грани. Он попытался обернуться назад, но конвоир по фамилии Гольцов решительно прикрикнул:

– Не шевелиться! Никаких лишних движений!

Не шевелиться! Ага! А автомобили пролетают мимо. Это пока – мимо. А что произойдёт через минуту или даже секунду? Подлесный посмотрел на Ларису и обнаружил, что она, продолжая теребить ключ зажигания, то и дело поглядывает в левое боковое зеркало заднего вида. Хорошо устроилась. Сама-то она, по крайней мере, успеет хоть как-то подготовиться к убийственному, быть может, удару. А что будет с ним? Даже если и не сильным окажется удар, то и в этом случае может произойти выстрел. И пуля из орудия смерти у затылка переметнётся вовнутрь головы.

– Это обязательно – стволом череп сверлить? – раздражённо сказал Дмитрий. – Кстати, то, что вы у меня отняли, – всего лишь игрушка. Только сегодня в ЦУМе взял, – добавил он и порадовался, что не оказалось при нём пистолета, отнятого у водителя джипа.

Лариса посмотрела на Подлесного и поняла, чего он боится. И, пожалуй, он прав. Придётся ехать. К тому же если она будет продолжать имитировать поломку автомобиля, Гольцов вызовет подмогу.

Лариса запустила двигатель, резко бросила машину вперёд и снова стала думать об организации аварии, что отразилось и на стиле управления автомобилем. Данное обстоятельство не осталось незамеченным ни для Подлесного, ни для Гольцова.

Последний тоном рассерженного и взволнованного человека потребовал:

– Поосторожней езжайте. Мы так и в аварию попадём в два счёта.

А Подлесному стало плохо. Что-то сильно сжало внутри, а потом давящая боль стала подниматься кверху, лишая лёгкие кислорода. Похоже, сердце. Все эти последние события и без того изрядно потрепали его, а тут ещё Лариса с её экстремальным стилем вождения. Если бы он сейчас сам был за рулём, то мог бы позволить себе и не такое. Но когда он бывал в роли пассажира, то всегда очень волновался и болезненно переживал все ошибки того, кто его вёз.

– Окно… Воздуху… – попросил он.

– Тебе плохо? – быстро глянула на него Лариса.

– Да, сердце что-то…

Лариса опустила стекло наполовину и полностью – спинку правого переднего кресла, в котором находился Подлесный. Гольцов вынужден был сместиться влево.

– Егор Палыч, надо бы остановиться и «неотложку» вызвать, – сказала Лариса и начала перестраиваться вправо.

– Не надо останавливаться, – решительно возразил Гольцов. – Едем к ближайшему посту, откуда и вызовем медпомощь.

– Егор Палыч, а ты позвони, чтобы нас там уже ждали. – И она протянула Гольцову свой мобильный телефон. – И своим позвони, чтобы обеспечили конвоирование Подлесного в больницу.

Гольцов с видимым нежеланием принял от неё телефонный аппарат, но всё же вызвать заблаговременно машину «скорой помощи» не отказался.

Через минуту, занятый телефонными переговорами, он даже не заметил, что двигатель «Опеля» заглох и что автомобиль существенно снизил скорость. От внимания же Подлесного это не укрылось. Он хотел обратиться с соответствующим вопросом к Ларисе, но говорить желания у него не было, и он промолчал.

Лариса между тем сама обернулась к Дмитрию и многозначительно указала ему глазами на правую переднюю дверцу. На что она намекает? Чего ещё она хочет от него?

Тут двигатель вновь заработал, и почти тотчас же «Опель» резко затормозил.

– Беги! – крикнула Лариса и рванула Подлесного за рукав. И сама же открыла дверцу.

Дмитрий выскочил из машины, которая, взвизгнув колёсами, рванула с места. Подлесный, совершенно ошеломлённый, остался стоять на второй полосе внутреннего кольца МКАДа.

А на заднем сиденье «Опеля» в отчаянии метался опер Гольцов.

– Остановите! Сейчас же остановите машину! – не то кричал, не то стонал он. – Вы помогли бежать преступнику! Вы ответите за это!

– Это не преступник, а мой информатор, на мою встречу с которым ты попал исключительно обманным путём, – парировала журналистка Лариса. – А если он преступник, то почему не стрелял?

– Это из-за вас! Вы затормозили резко, и я выронил оружие.

– Крепче держать надо было, – последовал упрёк журналистки.

– Остановите! Вы не имеете права препятствовать работнику милиции…

Лариса резко снизила скорость и обернулась.

– А вот о правах не будем, – суровым голосом заявила она. – А то ведь я всё ещё храню изорванные по твоей милости колготки и погубленные туфли.

– Какие колготки? Какие туфли? – опешил Гольцов.

– Те самые! Когда ты на дороге меня бросил. И у меня имеются свидетели, как я без туфлей и в рваных колготках по столице моей Родины рассекала.

***

Дмитрий Подлесный, чудом не оказавшийся сбитым проносящимися мимо автомобилями, добрался-таки до обочины и присел на ограждение. Боль в груди потихоньку проходила, а вот понимания произошедшего как не было раньше, так не было и теперь. Что происходит? Сначала Лариса выводит на него церберов с автоматами, потом является к нему на встречу в сопровождении питающего к нему горячую антипатию опера Гольцова, который не замедлил приставить пушку к его затылку.

Однако затем она вышвыривает его из машины и увозит любезного его сердцу Егора Павловича Гольцова, предоставив, тем самым, ему возможность отдалить на неопределённое время переход на тюремное питание.

Что касается показаний умирающего Мышенкова, то тут и вообще без бутылки не разберёшься. Как, впрочем, и с бутылкой. Да и пить бы сегодня не следовало больше. Он вынул сигареты и подумал, что и курить бы не надо. Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт, вспомнилось ему. Умирать здоровеньким, пожалуй, даже более обидно, чем больным и немощным.

Спустя час с небольшим, Подлесный, уже перебравшийся на следующую стадию опьянения благодаря ополовиненной им бутылке водки, звонил в дверь квартиры Ларисы.

– А, вот ты где спряталась, профура! – воскликнул он, завидев появившуюся в дверном проёме журналистку. – От меня не уйдёшь.

– Ты, с понтом, уйдёшь, – усмехнулась Лариса.

Она втащила едва державшегося на ногах гостя в квартиру, препроводила его до кровати и зашвырнула в постель. Потом изнасиловала и позволила уснуть.

Пробудившийся поутру Дмитрий никак не мог понять, почему он здесь, в квартире Ларисы, а не в любом ином месте. В очередной раз пробежавшись мысленным взором по событиям вчерашнего дня, но так и не найдя ответа на мучившие его вопросы, он растолкал мирно посапывающую во сне женщину и сердито спросил:

– В чём дело? Что за фокусы? Объяснись, будь добра.

– Что тебя интересует? – сонно глянула на него Лариса и стала потягиваться.

– Почему я здесь? Почему я голый?

– Ты сам пришёл, – спокойно ответила Лариса. – А почему в голом виде, я не знаю. Может быть, тебя ограбили и раздели? Сам-то не помнишь?

Дмитрий осмотрелся и не увидел своей одежды, которая валялась на полу по другую сторону кровати и находилась вне поля его зрения. Однако у выхода из комнаты его встревоженный взгляд обнаружил одинокий ботинок.

– Вон же ботинок мой! – сказал он, несколько обрадованный данным обстоятельством.

– Вот в нём ты и пришёл. Но лучше было бы, если бы ты попросил грабителей оставить тебе не ботинок, а трусы, – поделилась своим мнением Лариса.

Дмитрий приуныл.

– Ещё вопросы есть? – спросила Лариса.

Вопросы у него, конечно, имелись, однако в какой форме и в какой последовательности их следовало задать, он, совершенно обескураженный, решить был не в состоянии.

– А диктофон? – вдруг спохватился он. – Там же была запись!

– Это которая о какой-то Ларисе?

– О какой-то? Что значит «о какой-то»? – вспылил Дмитрий.

– Но с чего ты решил, что обо мне? – Лариса приподнялась на локте и посмотрела на него удивлёнными глазами.

С чего решил, что о ней? А о ком же ещё? Хотя… Дмитрий обеими руками помассировал больную голову.

– Дать опохмелиться? – с усмешкой спросила Лариса.

– Я не опохмеляюсь, – буркнул Дмитрий.

– Ну просто так выпей пивка. Я принесу.

Спорили и выясняли отношения они, если не принимать во внимание небольшие перерывы, в течение полутора часов. Спорили бы и дольше, и с большей интенсивностью, но состояние, в котором пребывал Подлесный, не способствовало тому. Состояние его, возможно, предопределило и результат – он оказался не прав по всем основным вопросам дискуссии.

Когда же, наконец, он случайно обнаружил свою одежду, валявшуюся на полу возле кровати, то был обрадован настолько, что прекратил всяческое сопротивление до того не вполне убедительно звучавшим доводам Ларисы и покорно спросил:

– Что будем делать?

И разговор продолжился в несколько иной плоскости.

За завтраком Дмитрий вспомнил, что, бросив на пустыре, неподалёку от реки, «четвёрку» Степанищева, сделался безлошадным. После краткого обсуждения было решено, что пытаться забрать машину не следует. Лариса предложила позвонить хозяину «Жигулей» и предложить ему сделать это самому.

– Он, если его, конечно, инфаркт не выведет из строя, прибьёт меня, – заметил Дмитрий. – Он, кстати, громила под два метра ростом.

– Ты компенсируешь ему расходы. А точнее – Бояркина. Позвони им обоим, – приняла мудрое решение находчивая женщина. – В конце концов, она тоже должна нести ответственность за свои действия.

Дмитрий так и поступил, позвонив и Степанищеву, и Бояркиной с мобильного телефона Ларисы. Причём, проделал он это, по совету Ларисы, в режиме телефонограммы, избежав тем самым неприятных объяснений с потерпевшими.

Теперь предстояло решить проблему обеспечения Подлесного транспортом.

– К твоим услугам – общественный транспорт, как наземный, так и подземный, – напомнила Лариса.

– Ну уж нет! – сходу отверг это предложение Дмитрий и принялся искать более приемлемое для него решение.

После некоторых раздумий он замыслил опробовать свою практически брошенную «семёрку».

– Видел я её недели три назад, – сказал он. – Стоит по-прежнему на Бескудниковском бульваре и ржавеет. Но думаю, заведётся. И поездит ещё. Заберу только свою запаску у Павла Фёдоровича, бывшего соседа. В любом случае до автосервиса доеду, хотя бы и на буксире.

И он, отыскав в записной книжке номер телефона Пасько Павла Фёдоровича, сообщил бывшему соседу, что сегодня или завтра заскочит за колесом.

– Я предварительно звякну, – сказал в заключение разговора.

 

18

Лариса позвонила в «Натурбойл» и, сообщив, что ей известно о проведении работниками фирмы самостоятельного расследования по факту убийства их генерального директора, поинтересовалась, с кем она могла бы поговорить на эту тему.

Спустя полтора часа на Ленинградском проспекте, в районе станции метро «Динамо», состоялась её встреча с молодым человеком, представившимся Евгением, заместителем начальника службы охраны фирмы.

– Мне сказали, что вы журналистка, – хмуря брови, проговорил Евгений. – Вы что, хотите писать об убийстве?

– Писать статьи и очерки – моя работа, – с улыбкой ответила Лариса.

– Какой нам-то интерес до ваших статей? Уж не рассчитываете ли вы, что я начну к вам подгребать кучки всяких материальчиков? – с сарказмом и даже некоторой агрессивностью в голосе спросил Евгений.

– Писать – моя работа. Но у меня имеются и хобби, в частности, проведение журналистского расследования. И вовсе не обязательно с целью написания по его итогам какого-либо опуса. Я отнюдь не честолюбива.

– Для чего же – расследование? – задал вопрос Евгений и принялся теребить свой веерообразный чубчик, венчающий круглое лицо. – А! Деньги! Но деньги за просто так никто платить не будет.

– А если не за просто так? – подхватила журналистка. – Не за просто так – будут? И – сколько?

– Смотря за что. И – кому, – скривился в улыбке Евгений и окинул Ларису оценивающим взглядом. – Что вам известно?

– Я могла бы попытаться найти убийц вашего босса, – самоуверенно заявила журналистка, а затем добавила: – А возможно, и заказчика.

Евгений недоверчиво улыбнулся.

– Однако… И каким же образом?

– Мои проблемы. Сколько?

– Мы, как говорится, за ценой не постоим. Но я не понимаю… Вам что-то известно? Если вам что-то известно… Я хочу сказать, что если вы как-то связаны, то…

– То получите от меня сведения бесплатно, вы хотите сказать? – рассмеялась Лариса и сделала предостерегающий жест рукой. – Оставьте. Не надо. Пока я ничего не знаю. Или почти ничего. Но я, например, могу сказать, что те лица, которых вы подозреваете, не причастны к убийству. Я это знаю, а вам, круглоголовым, чтобы это понять, потребуется масса времени. Так что не советую скупиться.

– Я сам это не решаю, но тысяч на тридцать или пятьдесят, думаю, руководство расщедрилось бы.

– Сто, – категорично назвала сумму вознаграждения Лариса. – Эта сумма включает и откат.

– Откат?

– Да, в размере двадцатки.

– Двадцать тысяч?

– Да, двадцать. Но это не совсем чтобы и откат, – сочла необходимым уточнить Лариса, внутренне удовлетворённая тем, как собеседник реагирует на её предложение об откате и его сумме. – Мне нужна информация, получение которой для меня довольно затруднительно, а для некоторых не составит особого труда.

– Какая информация нужна? Вы же понимаете, что существует, например, коммерческая тайна.

Лариса пожала плечами.

– Я коммерцией не занимаюсь, мне трудно судить, какая тайна к какой категории относится. Но, согласитесь, в таком деле играют роль отношения с родственниками, компаньонами, конкурентами. Имеются ли враги, обиженные? Мотив должен быть. А если трясти, словно грушу, дворника, на территории которого тело обнаружилось, то, уж поверьте, толку не будет.

– Кстати, о дворниках, как вы их называете… – начал заводиться Евгений, но Лариса слушать его не стала.

– Мне эта тема не интересна, – жёстко перебила она. – А вот информацию о знакомых Козюкову Елизаветах, Лидиях и Ларисах попрошу предоставить. Жёны, любовницы, подруги, родственницы, однокашники. Желательно, с краткой историей взаимоотношений. Ну как?

– А если всё зря? Если убийц вы не найдёте?

– Не найду я – найдёте вы или милиция. Уж поверьте, время, потраченное вами на сбор сведений, о которых я сказала, напрасным не окажется.

Евгений с минуту теребил чубчик и хмурил брови, а затем всё же обещал, что они подумают. И добавил, что не всякую информацию они могут передавать кому попало.

– Это в милиции и прокуратуре могут работать кто попало, а я журналистка и сама отвечаю за свои слова и действия. Надумаете, позвоните. Замётано? – Лариса протянула свою визитку. – Пока.

И она покинула салон двухсотпятидесятого «Мерседеса».

Дмитрию Подлесному о торге с представителем службы охраны «Натурбойла» Лариса не сообщила ни до встречи, ни после.

 

19

После шести часов, проведённых на подъёмнике автосервиса, старенькая «семёрка» Подлесного пришла в чувство и задышала достаточно ровно, хотя и излишне громко.

– О, лёгок на помине! – воскликнул Пасько, открывший Подлесному дверь. – Буквально несколько часов тому назад про тебя спрашивали. Ну, заходь. Решил-таки забрать колесо?

– Да, нужно оно мне, – пожал протянутую руку Дмитрий. – А кто меня спрашивал?

– Двое каких-то парнишек. – Шестидесятилетний Павел Фёдорович Пасько всех не достигших сорока называл парнишками и девчонками. – А колесо твоё я после твоего звонка из хлама своего выгреб и поближе к двери перетащил. Я его поставил в уголке, тряпочкой прикрыл. Чайку? Кофе? Или покрепче?

– Я за рулём. От кофейку бы не отказался.

На кухне, ожидая, пока хозяин приготовит кофе, Подлесный вернулся к сообщению об интересовавшихся им «парнишках», которое его почему-то слегка встревожило.

– Павел Фёдорович, а как эти ребята выглядели? Что они говорили? – спросил он, стремясь говорить максимально равнодушным голосом.

– Да такие, знаешь, ментовско-бандитского типа, почти лысые, крепкие, выше среднего.

– Ну а что они говорили? Как меня называли? По имени? По фамилии?

– По имени и фамилии. Дмитрий такой-то из такой-то квартиры. Как у тебя фамилия-то?

– Подлесный.

– Да-да, Дмитрий Подлесный. Я говорю: жил там Дмитрий, фамилию его не знаю – я ведь твою фамилию и не знал, – потом ещё люди, говорю, жили. Семья, говорю, сначала, но совсем чуть-чуть, затем…

– А они что? – проявил нетерпение Дмитрий.

– Они фотку показали.

– Фотку? Какую?

– Обыкновенную, любительскую, как говорится. Ты там небритый такой, с недовольной рожей, со щетиной. Закипело, я сейчас…

– Говорили, зачем я им? Они представились как-то?

– Не, Дима, они не представились. Я спросил: кто, говорю, ему будете? Знакомые, говорят, дела общие, мол, у нас. Я им сказал, что ты звонил вчера по поводу колеса, но сам и не появился. Ну и всё. Ну и ушли.

– Понятно.

Павел Фёдорович поставил на стол чашки с кофе, придвинул к гостю сахарницу.

– Сахар, печенье бери. Телефон твой спросили, адрес. А я ж ничего не знаю. Ты мне телефон свой оставь.

– У меня нет сейчас. Я как раз квартиру ищу, – ответил Дмитрий.

– А, слышь, – встрепенулся Пасько, – они же на «девятке» приезжали. Кто у тебя из приятелей на оранжевой «девятке» катается? Я тут подошёл к окну, – Павел Фёдорович вскочил и подбежал к окну, – смотрю: оранжевая «девятка» подползает, а из неё… Тпрруу! А не она ли вон стоит? Точно, она!

– Где? – Дмитрий торопливо приблизился к Пасько.

– Вот же, слева. Правее джипа. Ну?

– Была у одного моего приятеля «девятка», – медленно выговорил Подлесный, просто так, лишь бы что-нибудь сказать.

Между тем он пытался быстрее сообразить, что же ему сейчас делать надлежит. В том, что встречаться ему с этими «парнишками» не стоит, сомнений у него не было.

– Оранжевая «девятка»? – спрашивал Павел Фёдорович.

– Что?

– У приятеля оранжевая была?

– У приятеля? Нет, кажется, – рассеянно отвечал Дмитрий. – А бинокля у вас нет? Если бы на номер глянуть…

– Есть, а как же? – радостно откликнулся Пасько. – Я же охотник. Теперь, правда, пожалуй, уж бывший. Так, по воронам… Когда к сыну на дачу, на шашлыки, выбираемся, стреляю по воронам. Сын мне, как старому охотнику и рыболову, бинокль и подарил на день рождения. – Он убежал и спустя минуту вернулся с биноклем. – У меня сын-то здорово приподнялся. Квартира у него сейчас, знаешь какая?

– Какая? – рассматривая оранжевую «Ладу», спросил Дмитрий.

Номер он уже запомнил, а вот кто там внутри находится, и находится ли, и не разберёшь из-за основательного тонирования стёкол.

Пасько, между тем, продолжал:

– У него же теперь двухэтажная, у сына-то. Он квартиру с четвёртого-то прикупил, а потом дыру в потолок и лестницу замастырил. Бабка Анна-то померла, а сын у наследничков и купил квартирку. Да я тебе сейчас и покажу. Ты, поди, и не видал двухэтажных? Слышь, Дима? А ты знаешь, как я к нему теперь в гости хожу?

– Как? – спросил Подлесный, возвращая бинокль. – Классная штучка.

– А у меня дверь отсюда и – к нему. А ну, пошли! – Павел Фёдорович увлёк Дмитрия за собою из кухни. – Вот дверь на площадку, через которую ты вошёл. Видишь? А сейчас сюда иди.

Спустя минуту они уже были в соседней квартире, где жил сын Павла Фёдоровича Валерий, занимавшийся продажей электрооборудования турецкого производства.

– Маша! – позвал Павел Фёдорович и повернулся к Дмитрию. – Машу-то, мою внучку, помнишь?

– Конечно.

Появилась семилетняя рыженькая Маша.

– Маша, ты дядю Диму-то помнишь? – спросил дедушка.

– Да. Здрасьте.

– Здравствуй, Маша, – поздоровался Дмитрий.

– Маша, я дяде Диме квартиру вашу покажу. Ты вот живёшь в двухэтажной квартире, а он даже и не видал таких. Пошли, Дима.

Пасько принялся показывать квартиру, и Дмитрию, занятому своими мыслями, приходилось, тем не менее, то и дело кивать и демонстрировать всячески свой интерес к осматриваемым евроотремонтированным хоромам.

Однако когда они с экскурсоводом Павлом Александровичем достигли двери, ведущей на площадку четвёртого этажа, Подлесный уже принял окончательное решение колесо сегодня не забирать, потому как велик риск попасть в поле зрения разыскивавших его ребят. Тем более если он выйдет из подъезда с Пасько, к которому те уже наведывались.

– А вот дверь на четвёртый этаж, на площадку, – указал Павел Фёдорович. – Видал?

– Она тоже рабочая? – спросил Дмитрий.

– Естественно. А как же! – Павел Фёдорович радостно загремел засовами.

– Я, пожалуй, тут и выйду, – вдруг решил Дмитрий.

– Дак мне-то одеться надо! – взмахнул руками Пасько.

– Да я сегодня не буду забирать колесо, – сообщил Дмитрий. – Пускай ещё пару деньков постоит, а? Не помешает, Павел Фёдорович?

– Да нет, в общем-то.

– У меня сейчас просто времени нет. Я только сейчас вспомнил, что меня ждут на Комсомольском проспекте. Опоздать боюсь. Завтра, Павел Фёдорович, или послезавтра… Но я позвоню предварительно.

– Ну, дело хозяйское, – развёл руками Пасько. – Бывай!

– До свидания!

Оказавшись за дверью, Подлесный закурил и стал спускаться по лестнице. Он уже решил, что, выйдя из подъезда, сразу повернёт направо и мимо окон пройдёт за угол дома. Если от оранжевой «девятки» кто-то последует за ним, то у него будет возможность убежать.

На площадке между четвёртым и третьим этажами он миновал парня в синей вязаной шапочке, возившегося со шнурками на ботинках. «Чего это он в шапке? – подумал Дмитрий. – Замёрз, что ли?» Поворачивая с площадки третьего этажа на лестницу, он обернулся на теплолюбивого парня и встретился с его насторожённым взглядом. Парень быстро опустил голову, однако тотчас же и вскинул её и, вперившись в Подлесного широко распахнутыми глазами, быстро выпрямился и сунул правую руку в карман широкой матерчатой куртки. Дмитрия словно что-то встряхнуло, и когда в руке парня в шапочке появился пистолет с безобразно удлинённым глушителем стволом, он уже приступил к осуществлению сумасшедшего прыжка с лестничной площадки – вниз, на убегающие в подъездный сумрак ступени.

А над головой запоздало треснули два сухих выстрела. Приземлился (прибетонился-приступенился) он удачно. И запрыгал дальше, уже менее безрассудно, однако стараясь выдерживать заданный темп. Выскочив из подъезда, метнулся вправо, добежал до угла дома и быстро обернулся. Позади – никого. И что теперь?

Дмитрий заскочил за угол дома, осмотрелся, затем осторожно высунул голову из-за угла и оглядел двор. Ничего настораживающего. «Девятку» из-за кустов почти не видно.

Распахнулась дверь, и из подъезда быстро вышел киллер в вязаной шапочке. Не глядя по сторонам, он быстро направился по тротуару влево. Дмитрий смотрел ему в спину и едва сдерживал себя, чтобы не броситься за ним следом. Зачем? Чтобы настигнуть и переломать кости. Чтобы превратить его в топтаный бифштекс, в обыкновенный кусок бесформенного мяса. И если бы не было поблизости оранжевой «девятки», он так бы именно и поступил. И даже наличие у киллера оружия не удержало бы его.

А не бросил ли он его в подъезде? Да нет, вряд ли. Если бы хоть одна пуля была сейчас в теле жертвы покушения, то – возможно.

И всё же, когда Дмитрий увидел, что «девятка» отправилась вслед за быстро удаляющимся киллером, он побежал обратно в подъезд и осмотрел его. Но пистолета не обнаружил.

Теперь быстрей к машине и – дёру. Вдруг надумают вернуться, чтобы осуществить-таки задуманное? Вероятно, они видели, как он приехал, а значит, знают его машину, сине-ржавенькую «семёрку».

***

Какая мерзость эти чужие квартиры! Сколько жизней они укоротили! Из каждого угла на вас смотрит хозяин и пытается корректировать каждое ваше движение. Любая вещь наглейшим образом желает и требует к ней того же обращения, к какому она привыкла, будучи под юрисдикцией хозяина. А портреты предков? Чужие портреты чужих предков. Не обладая никакими правами, они… Да что там говорить!

Пришла Лариса. Она пребывала в прекрасном расположении духа.

– Я ведь выяснила, кто на тебя охотится, – сообщила торжественно.

– Ну, это я и сам знаю, – грустно отозвался Дмитрий. – Козюковцы – раз, милиция – два. И поймают. Не те, так другие.

– Оранжевая «Лада» принадлежит детективному агентству «Щит и меч», точнее, одному из его работников, а именно – Банкову Роману Валерьевичу, – радостно потирая ладони, поведала Лариса. – Въезжаешь?

– Козюковцы обратились в этот «Щит»? – высказал предположение Подлесный.

Лариса покачала головой.

– Нет, тут другое. Козюковцам-окорочковцам ты нужен живой и разговорчивый, а эти намерены, что, согласись, однозначно, убить тебя. То есть им кто-то заказал тебя. Или что-то в таком же духе.

Дмитрий вытаращил глаза, заёрзал на стуле, в общем, жутко разволновался. С трудом он выговорил:

– Ещё кто-то? Одни, другие… А теперь вдобавок и эти?

– Да. К тому же эти намерены поставить точку в конце твоей жизни.

– И что делать?

– Рассуждать логически, – ответила Лариса.

Дмитрий наморщил лоб, приняв задумчивый вид, потом попросил:

– Попробуй ты. У меня не получается.

– Хорошо, – легко согласилась Лариса. – Во-первых, нет сомнений, что это связано с убийством Козюкова. Согласен? – Подлесный кивнул. – Отлично. Сформируем круг участников. Окорочковцы, которые хотят найти убийцу шефа. Милиция, которая желает того же. В идеале, по крайней мере. Какого звена не достаёт? – Лариса насмешливо посмотрела на Подлесного, опять задумчиво сдвинувшего брови. – Убийц Козюкова. Теперь въезжаешь? И этот «Щит» вполне подходит. Тебя пытались убить? Пытались. А до этого они убили Козюкова. Они – исполнители.

– Ты забыла ещё про одно звено, – решил напомнить Дмитрий. – Это – я, Бояркина, Мышенков.

– Вы все – жертвы трагических обстоятельств. С Мышенковым понятно всё. А вот ты почему-то, каким-то образом вдруг стал представлять для них опасность. Я имею в виду убийц Козюкова. Ты, видно, знаешь нечто такое…

– Да ничего я не знаю! – вскочил на ноги Дмитрий. – Что я могу такое знать? И пусть оставят меня в покое!

– От меня это не зависит. Хотя… – Лариса сделала паузу, и лицо её приняло хитрое выражение. – Хотя кое-что и мы можем. Мы с тобой можем сделать так, что на некоторое время им, убийцам, будет не до тебя. Мы можем натравить на них ментов. Но мне необходимо твоё принципиальное согласие.

– А я согласен, – ответил с готовностью Дмитрий. – Почему я должен быть против?

– Но тут… – Лариса помолчала, затем решительно встряхнула головой. – Ладно, не будем о деталях, раз ты согласен. Всё, звоню Гольцову. – Лариса вынула из сумочки мобильный телефон.

– Почему именно Гольцову? – полюбопытствовал Подлесный.

– Потом поймёшь, – отмахнулась Лариса.

Гольцов отозвался с первой попытки.

– Егор Палыч, это Лариса опять тебя беспокоит, – ангельским голоском произнесла Лариса.

– Добрый день, Лариса, – поздоровался Гольцов.

– У меня хорошие новости, Егор Палыч.

– И какие же? – Голос Гольцова звучал несколько настороженно.

– Я теперь знаю, кто убил Козюкова.

– Да ну? – Гольцов явно в этом сомневался.

– Вот и не «да ну». Это сделали ребята из детективного агентства «Щит и меч» с Профсоюзной улицы. Записываешь? У них там есть такой деятель по имени Банков Роман Валерьевич. У него ещё оранжевая «девятка» с номером 396 по доверенности. Присмотреться бы к ним повнимательней, Егор Палыч.

– А доказательства? Откуда у вас такая информация? Конкретное что-то есть?

– Информация, Егор Палыч, из надёжного источника. От Дмитрия Подлесного, если хочешь.

– От Подлесного? – оживился Гольцов.

– От меня? – подскочил на месте Дмитрий. – Ты что делаешь?

Лариса успела зажать микрофон ладонью.

– Помолчи! И не дёргайся! – приказала Подлесному, а в трубку проворковала: – Да, Егор Палыч, от него. Надёжный источник, как видишь.

– Где он сам? Нужны его показания, – заметил глубокомысленно Гольцов.

– Он убежал, Егор Палыч.

– Как же так? – расстроился опер.

– А вырвался и убежал, Егор Палыч. Только воротник рубашки в руках остался. Он нужен, воротник этот? – Лариса подмигнула Дмитрию, который места не находил, проклиная себя за то, что связался с этой аферисткой. – Но мы поймаем его. Или он сам явится. Он тебя боится, Егор Палыч. Если бы он мог надеяться на понимание…

– Ну, вот если бы явка с повинной… – начал торг Гольцов. – Явка – это существенный фактор. Вы не знаете, где его искать, Лариса?

– Я попробую, – пообещала Лариса и опять подмигнула Подлесному. – И никуда он не денется. А вот эти киллеры с Профсоюзной могут принять меры. Ну, чтобы следы замести. Они ведь на Подлесного охоту уже открыли, они его убить хотят, Егор Палыч. Неспроста, как сам понимаешь.

Закончив разговор, Лариса обратилась к Дмитрию со словами утешения:

– Не переживай, Дима. На тебя как не было ничего существенного, так и нет. Об убийцах мне известно от тебя? Да, от тебя. Об этом нашему общему другу я и сообщила. Преподнесла только всё в этаком спецракурсе, чтобы, как сам понимаешь…

– Да-да, замечательный ракурс, – обиженно отозвался Дмитрий, всё ещё не успокоившийся. Он то сокрушённо мотал головой, то сжимал её ладонями, ероша волосы, то глубоко вздыхал-постанывал. – Ракурс так ракурс! Спасибо, дорогая!

– Не трусись, я всё потом объясню.

– В надгробной речи. Уверен, мне будет очень приятно тебя послушать.

 

20

Покинув Подлесного, Лариса созвонилась с Евгением из «Натурбойла» и договорилась с ним встретиться на том же месте, что и в прошлый раз. Подъехав к станции метро «Динамо» с опозданием в пять минут, «двухсотпятидесятого» она не обнаружила, однако спустя минуту Евгений уже сидел рядом с нею. Он – рядом, а ещё один парень разместился на заднем сиденье её автомобиля. Оказалось, они подъехали на джипе, на том самом, который недавно угонял у них Подлесный.

– Знакомый джипец, – заметила Лариса, кивнув на «Форд» козюковцев. – Только в прошлый раз на нём Дима Подлесный по столице рассекал.

– Подлесный? – насторожился Евгений. – Вам известно, где он находится?

– Подлесного я могла бы найти запросто. Но он мне пока не нужен. У меня имеется информация пошикарней.

Лариса откинулась на спинку кресла и не без торжества во взгляде чуть прищуренных глаз посмотрела на собеседника. Евгений весь подобрался и приметно вытянул шею.

– Нельзя ли поконкретней?

– Увы. Чтобы поконкретней, нужно, чтобы и всё остальное было поконкретней. После прошлой нашей встречи от вас был всего лишь один звоночек, да и тот крайне хиленький. Я даже не вполне поняла, заключён ли со мною контракт ценою в оговорённую с вами сумму.

– Если… – начал Евгений.

– Без «если», пожалуйста, – суровым голосом перебила его Лариса. – То, что я хотела вам сообщить, я уже сообщила господам милицанерам, исполнив тем самым свой гражданский долг. А вам что-либо говорить я не обязана. До тех пор, по меньшей мере, пока не буду уверена, что мы договорились о сотрудничестве.

– По-моему, мы вполне однозначно заявили о своём согласии, – торопливо вставил Евгений. – И что вы сообщили ментам и хотите сообщить нам?

– Если вы приняли однозначное решение, то почему до сих пор я не получила ничего из того, что мне нужно для поисков заказчика? Или вас только исполнители интересуют? Но исполнителей и без вас есть кому погонять.

– Исполнители? Что у вас по исполнителям? – нетерпеливо заёрзал Евгений. – Кстати, кое-что мы подсобрали. Никита, дай папочку.

Лариса взяла протянутую ей прозрачно-синенькую папочку и, вынув находившиеся в ней шесть листов бумаги, мельком их просмотрела. Затем она устремила взгляд прямо перед собою, приняв вид человека, напряжённо раздумывающего накануне принятия важного решения.

– Хорошо, – сказала она после паузы, – я информирую вас об исполнителях убийства вашего босса.

Евгений и Никита слушали её молча и очень внимательно. Потом Евгений спросил:

– И ментам вы это же самое сообщили?

– Да.

– Стоило ли? Напортачат же.

– Во-первых, так получилось, что я вынуждена была это сделать, – солгала Лариса. – А во-вторых, вам и карты в руки. Ведь вам теперь известно то же, что и им. Я бы, например, посоветовала вам связаться с ними и поведать о ваших, так сказать, подозрениях по поводу этого «Щита». Только не говорите, пожалуйста, что это я вам сказала.

– Почему? Кстати, откуда у вас эта информация? – начал допытываться Евгений, и глаза его стали колючими и подозрительными, а нос слегка заострился. – Хотелось бы доказательств каких-нибудь, зацепочек. «Щит и меч», говорите? А вдруг не щит и не меч?

– Они, – уверенным голосом заявила Лариса и для убедительности пристукнула кулаком по рулевому колесу. – Они даже уже пытались убить Дмитрия Подлесного. Между прочим, из пистолета с глушителем.

Евгений возбуждённо подскочил на месте.

– Ага! Я знал, что он с ними связан.

– Просто он, в отличие от вас, – Лариса усмехнулась, – очень близко к ним приблизился. Это вы по дальней орбите летаете на вашем джипике, периодически к тому же из него выпадая, а он, чтобы отвести от себя и Бояркиной подозрения в убийстве вашего босса, землю носом роет, жизнью своей рискуя. Он и так на острие, как говорится, атаки, а тут ещё с тыла менты твердолобые, но с внутричерепными размягчениями поджимают. И не только они, но и вы. Тоже, похоже, с размягчениями.

– И что он нарыл? – вдруг заговорил до этой минуты молчавший Никита. – Что он такого нарыл, что его решили прибить?

На этот вопрос у Ларисы ответа и у самой не было. Что нарыл Дима Подлесный, то да потому убегая и от одних, и от других, и от третьих, известно, видимо, только тем, кто поставил задачу грохнуть его. У них бы и спросить об этом.

– Вот у них и спросите, когда представится такая возможность, – нагло заявила Лариса. – В общем, дерзайте. И ещё, – Лариса с кротким выражением лица повернулась к Евгению, – знаете ли, я должна сказать… Одним словом, хотелось бы, после того, конечно, как получите подтверждение о совершении убийства именно этими ребятами, получить часть денег. Получение денег, знаете ли, эротизирует и стимулирует. А я тут пока посмотрю ваши бумажки и подумаю, что можно сделать, чтобы вывести на чистую воду заказчика. Это на тот случай, как сами понимаете, если не получится выйти на заказчика через исполнителей.

– Вы так уверенно заявляете об исполнителях, но я, если честно, не понял, что конкретно… – запожимал плечами Евгений.

– Скоро поймёте, – отрезала Лариса. – Звоните своим ментам и действуйте. Не мне вас учить в носу ковыряться. Возможно, ОМОНы и СОБРы уже штурмуют офис на Профсоюзной.

Расставшись с Ларисой, Женя и Никита некоторое время ехали молча, затем Женя задумчиво проговорил:

– Ну и как она тебе?

– Симпатичная тёлочка. И, думаю, большая шалунья. Я таких всегда чувствую.

– А я тебя об этом спрашиваю?! Да? – рассердился Евгений. – Кто она? Что она? Верить ей можно? Я об этом, а не о твоих нижепейджерных ощущениях!

Никита смущённо крякнул, однако решил просто так не сдаваться и самонадеянно заявил:

– Она не враг. Будь она врагом, я бы уже имел информацию.

– Всё из того же источника, как я понял? – съязвил Женя. – Нет, полагаться на неё в полной мере я бы не стал. Созвонись-ка с Семёном, узнай, был он уже в больнице или ещё нет.

– Подъезжает, – спустя полминуты сообщил Евгению Никита.

– Передай, пусть ждёт нас, – распорядился Женя.

И они поехали навестить не то выздоравливающего, не то умирающего Льва Николаевича Мышенкова, ещё не подозревая, что это перемещает их в пространстве некая мимическая мышца звериного лика эпохи.

***

Звонок был условным. Но, тем не менее, Подлесный приблизился к двери с максимальной осторожностью. Прежде чем открыть, заглянул в глазок. За дверью стояла Лариса и демонстрировала язык.

– Ты хвоста не привела?

– Исключено, – ответила Лариса. – У меня уже опыт ого-го, как у резидента вражеской разведки. У тебя имеется, чем нарушить кислотно-щелочной баланс?

– Есть хочешь? Ступай на кухню и хозяйничай. А я снова лягу – депрессия, – кислым голосом проговорил Дмитрий и побрёл прочь.

– Так-то ты встречаешь меня, милый друг. Эх-хе-хе! – с деланной грустью вздохнула Лариса. – Я вот брошу тебя – узнаешь. Уйду и не приду больше. Говорят, глаза не видят – сердце не болит.

– Ну и уходи, – бурчал Дмитрий, устраиваясь на диване. – И плевать мне, будешь ты на моих похоронах или нет.

Но Лариса не ушла. Приготовила себе поесть и разместилась с подносом в кресле, напротив депрессирующего. Поедая зажаренную с салом яичницу, она поведала о наведённом милицией в детективном агентстве «Щит и меч» шухере, в результате которого и оружие незарегистрированное обнаружено, и кое-какие то ли документы, то ли записи, свидетельствующие о всяческой незаконной деятельности этих детективщиков. Имеются и задержанные. Кроме того, в других местах обыски проводятся: на квартирах у кое-кого из них и на загородной базе, где-то под Солнечногорском.

Подлесный выслушал её без воодушевления. Новости, вроде, неплохие, а не греют. Что бы ни произошло суперпозитивного вокруг, а на его век – короткий, судя по всему, – неприятностей хватит, и с избытком.

– Полагаю, и козюковцы подключатся к травле ребятишек из «Щита», – заявила, подводя черту под своим сообщением, Лариса.

Дмитрий промолчал, лишь равнодушие и скепсис отразились на его лице.

Лариса скорчила презрительную гримасу.

– Эх ты. Я-то думала: приду, поем, потом мы примем душ и изменим жизнь к лучшему.

– А может, у них фоторобот был? – вдруг ни к селу ни к городу произнёс Подлесный.

Лариса не поняла его.

– У кого? Какой фоторобот?

– Да у этих. Который они соседу моему бывшему показывали.

– Ты же говорил, что фотография.

– На которой я небритый? – многозначительно улыбнулся Дмитрий.

– Ты никогда не фотографировался небритым? С каким-нибудь этаким трансибиром на роже?

– Абсолютно исключается.

– Однако изготавливать фоторобот с небритостью, которой ты никогда не носишь, не имеет смысла, согласись.

– Соглашаюсь, – вздохнул Дмитрий.

– И всё же пройдись мысленным взором по жизни своей многогрешной, – посоветовала Лариса. – Так-таки и никогда?

Подлесный помолчал, воспользовавшись, по-видимому, её советом, и вдруг вскочил с дивана.

– Было! Да! В бассейне! – вскричал он.

– Тебя пригласили искупаться, и ты…

– Да, я сидел в бассейне небритый и даже немытый! Потому и рожа недовольная, как Павел Фёдорович выразился.

– Перед посещением бассейна полагается душ, – возразила Лариса.

– В нём, в бассейне, не было воды. Я как-то рассказывал тебе.

– А, да, припоминаю, – рассмеялась Лариса. – Это когда ты собирался заделаться киллером, чтобы грохнуть…

– Никого я не собирался грохнуть! – рассерженно перебил Дмитрий.

– Отлично. Что и требовалось доказать, – удовлетворённо заметила Лариса. – Значит, они связаны друг с другом. Иван Иваныч, который позднее стал Пал Палычем, связан с агентством «Щит и меч». От него у них и фото твоё тех времён.

– Да, выходит, так, – согласился Дмитрий.

– В тот раз ему заказали нашу общую подругу, а в этот – Козюкова. Да он у них, я уверена, и является паханом. Надо поставить в известность об этом милицанерчиков.

Лариса предприняла целый ряд попыток разыскать Гольцова, однако ничего у неё не вышло. Несколько огорчённая неудачей, она уединилась в ванной и позвонила козюковцу Евгению на мобильный и рассказала ему всё, что ей было известно об Иване Иваныче-Пал Палыче, то есть сообщила его приметы и кое-что о его прошлых «подвигах». В общем, не так уж и много, но при определённых обстоятельствах и эта информация может пригодиться.

 

21

– Твоя воля к жизни ущербна. Тебе жить, как говорится… Наплевать тебе жить, в общем. А надо – на упорно свингующей волне, – выговаривала Лариса Дмитрию, сидя на кровати и размахивая руками.

– На упорно свингующей волне? Как это?

– Ты «Свободу» не слушаешь? Хорошо, не слушаешь. Но разве не понятно, что упорно, значит, упорно, то есть настойчиво. С полной отдачей.

– А-а, слышал, – кивнул Подлесный. – Отдача до полной гибели всерьёз. Но у меня синдром хронической усталости. Это, между прочим, болезнь. Ты загружаешь мне голову, да, а я – болен. Вот и представь себе, как я на всё это реагировать должен.

Тут Дмитрий поймал себя на том, что рассматривает левую грудь Ларисы с полным жизни соском. Похоже, речи про свингующие волны Ларису возбуждают. А его? И его – тоже. Если не речи, то что-то другое. Вот эта грудь, по меньшей мере. Которая всего лишь в нескольких десятках сантиметров от его глаз. А всё остальное – далеко, всё дальше и дальше. Дмитрий поднял руку и коснулся пальцами рыжего бугорка, большого, сильного и властного.

– Что? – переспросила Лариса. Она взмахнула ресницами, полные губы удивлённо раскрылись.

– Я просто хотел сказать…

– Ты уклоняешься от разговора, – заявила Лариса и сбросила накрывавшую их простыню на пол.

Позднее, когда они пили на кухне кофе, Лариса, задумчиво-умиротворённая и домашняя, неожиданно проговорила:

– Всё равно я считаю, что его ещё можно использовать.

– Кого? – не без тревоги в голосе поинтересовался Подлесный.

– Хоть он маленький и с виду никчёмный, но всё же и тем не менее.

– Маленький и никчёмный? – сделал обиженное лицо Дмитрий. – Между прочим, когда-то в молодости мы производили замеры…

Лариса рассмеялась.

– Дурачок. Я о Гольцове говорю. Его можно использовать. И я даже знаю способ, каким образом.

– Очень интересно, – буркнул Дмитрий.

– Они придут, чтобы взять тебя, а Гольцов возьмёт их. Он мент, и это его обязанность.

– Кто придёт меня взять? – обеспокоился Подлесный.

– Люди Ивана Иваныча. Наверняка их не всех повязали.

– Они придут… за мной? – едва не поперхнулся Дмитрий. – Как они узнают, что я тут? Ведь ты же говорила…

– Да не сюда, Боже ты мой. К Пасько. Я всё продумала. Ты будешь сидеть у Пасько, а Гольцов, который ещё возьмёт кого-нибудь из своих, – в квартире напротив. Они заявятся, и он их повяжет.

Подлесный с тоской посмотрел на сидящую перед ним женщину. Бежать! Бежать надо и от неё, и от всего остального. Из Москвы. Скрыться в глубине России, затеряться среди её просторов! И ещё пожить!

– А я сказала: нет! Это всё глупости! – Лариса, по-видимому, прочла его мысли. Теперь она выглядела деловой и суровой.

– Гольцов не их, а меня стреножит. Закует в кандалы и пристроит на нары, на тюремный паёк.

– Сделаем так, что он даже не будет знать, что ты находишься в квартире Пасько, – заявила Лариса, хитро улыбаясь. – Сейчас всё объясню.

Ознакомившись с планом Ларисы, Подлесный предложил:

– Давай и в самом деле обойдёмся без моего присутствия в квартире Пасько.

– Нет! – отрезала Лариса. – Никакой профанации. Да и контроль за твоим Пасько необходим. Ты уйдёшь, а он второй звоночек сделает.

Спустя час с небольшим Подлесный и Лариса позвонили в дверь квартиры Пасько. Увидев, что Дмитрий не один, Пасько заметно оживился.

– Проходите, проходите. В моём доме – такая милая дама. Весьма рад, весьма. Ты, Дима, сказал, что придёшь, но что – не один… Неожиданность, однако. И – приятная. – Пасько сиял, лучась всеми морщинками немолодого лица. – Чем могу служить? Впрочем, пожалуйте чаю, кофе. Есть и водочка. Я завязал, но другим завязанным не уподобился… Не разувайтесь, так проходите. Так вот, я и говорю, что, в отличие от других, я с удовольствием воспринимаю, когда окружающие потребляют. Дима, ты нас познакомишь? Я ведь сам-то с молодыми и красивыми давно уж не знакомлюсь. Робею. К ним на крыльях чувств, а тебе – «дедушка». Каково? Ну да вам не понять.

Когда Пасько рассказали, что от него требуется, он разволновался.

– А мне ничего не грозит? Я так понял, что тут что-то такое, как бы это… криминальное. А криминал ныне – вещь серьёзная.

– Но тебя же просили позвонить им, если обо мне что-то узнаешь, – сказал Подлесный. – Вот. Я пришёл к тебе – ты и звонишь. Что здесь такого? Ты звонишь и сообщаешь, что тебе только что позвонил Подлесный, я, то есть, и сказал, что приду за колесом.

– Ты же уже здесь, – напомнил Пасько.

– Тем более.

– А они … сюда? – с заминкой выговорил хозяин квартиры.

– Да, – ответил Подлесный.

– И?..

– Их захомутают менты, которые ими интересуются.

– Получается, я их сдам, – загрустил Пасько. – Я их сдам, а ихние дружки: «Иди сюда, дед».

– Какой же вы дед? – с милой застенчивостью улыбнулась Лариса. Она решила, что настал её черёд вмешаться. – Вы наговариваете на себя, Павел Фёдорович. Вы – средних лет. Между прочим, в наше время женщины снова стали ценить мужскую зрелость. У меня подруга, моя ровесница, уже во второй раз выходит замуж за зрелого мужчину.

– Во второй? А первый?

– Он умер, к сожалению. Она очень убивалась.

– Умер, – опечалился Павел Фёдорович. – А мне ещё пожить хочется. Хотя бы для удовлетворения эстетических потребностей. Я вот смотрю на вас, Лариса, и так, знаете… Я тоже ведь был молодой. Да в душе я и не состарился нисколько.

– Вот именно! – подхватила Лариса. – И вам рано говорить о смерти. Оставим эти разговоры для старичков и старушек на лавочке. Наливай, Дима! – Подлесный наполнил рюмки, и Лариса, чокнувшись с Пасько, провозгласила: – За нас!

Пасько уговорили, и он позвонил. Ответила женщина, судя по голосу, немолодая. Пасько представился и попросил срочно сообщить Даниле, что к нему скоро придёт в гости Дмитрий Подлесный. Женщина ответила, что срочно не получится, но при первой же возможности она это сделает. Подлесный и Лариса, слышавшие содержание разговора, переглянулись.

– При первой возможности? Что это значит? – спросил Дмитрий.

– А то, что я тебе и говорила. Она – диспетчер, эта женщина. Она, может, и в глаза их не видела. Просто они периодически ей звонят и получают оставленную для них информацию.

– Так они, возможно, ей только вечером позвонят. Или завтра.

– Вряд ли. Под ними земля горит. Они сейчас на пике активности, рвут и мечут, что называется.

Подлесный вздохнул.

– Да, и меня порвут.

– Нас, – поправил его Пасько. – Удружил ты мне, Дима.

– Успокойтесь оба! – приказала Лариса. – Главное, не открывайте дверь. И их возьмут. Звоню Гольцову.

– Господи, вот так втюхался на старости лет! – причитал Пасько. – Жил тихо, мирно. Всякий криминал – стороной, а тут… И откуда столько криминала ныне?

– Хорошими делами прославиться нельзя, – с улыбкой бросила Лариса Пасько, а затем в трубку, уже серьёзным голосом: – Егор Палыч? Всё как договорились… Да, вам пора на позицию. Только побыстрее. Чтобы в лифте не столкнуться… Неизвестно, но лучше поторопиться. Возможно, и подождать придётся.

– Вдруг они раньше придут? И звонить начнут? – продолжал тревожиться Павел Фёдорович.

– Не от-кры-вать, – по слогам произнесла Лариса. – Разве не понятно? Через дверь скажете, что был и уже ушёл. А лучше так: повязали его. Да, именно. И получится, что вы ни при чём. Сначала Диму, а потом… Да тут же, сразу. Вам и поговорить не дадут. Они только позвонят, как выскочат Гольцов и компания… Ясно?

Пасько обречённо кивнул. Всё ему было ясно и понятно, до последней запятой, а тревога не проходит.

Подлесному тоже было тревожно.

– Сюда Гольцов не сунется? – спросил он у Ларисы.

– Исключено. Он и не предполагает, что ты можешь здесь оказаться. На всякий случай присмотри укромное местечко. Павел Фёдорович, у вас спрятаться есть где?

– Спрятаться? – Пасько осмотрелся. – В шкафу разве. Внизу там почти и пусто.

Хоть и сказала Лариса, что «исключено», а Гольцов и с ним трое явились к Пасько. Оказалось, в соседних квартирах никого нет дома. Павел Фёдорович, открывший-таки дверь, пробовал возражать против организации в его квартире засады, но его не стали слушать.

Вернее, Гольцов слушал протестующий лепет хозяина, а в это время остальные трое расхаживали по всей квартире и обсуждали, где и кому разместиться, чтобы с наибольшей эффективностью обеспечить приём гостей.

Да и Гольцов слушал Пасько не сказать чтоб внимательно. Только разве что стоял напротив него. Взгляд же его в это время блуждал по сторонам, отвлекаясь к тому же и на все перемещения его спутников, разгуливающих вокруг.

А потом Гольцов и вообще сорвался с места и с криком: «А я в шкафу засяду!» подскочил к шкафу, где за несколько минут до того спрятался Подлесный, и распахнул дверцы.

– Господин Подлесный?! И вы тут? – поразился Гольцов. – Вы это… Попрошу на выход.

– Уже понял, что чужое место занял, – мрачно сказал Подлесный и выбрался наружу. А ведь он как чувствовал, что чем-то подобным закончится мероприятие. Даже и водка не помогла снять тревогу и беспокойство. – Прошу, господин Гольцов, в ваш шкаф, – сделал Дмитрий картинный жест и приглашающе изогнулся.

– Спасибо. Спасибо большое. Но только мы сначала, мистер Подлесный, зафиксируем факт нашей встречи. – Гольцов сунул руку под свой пиджак, к пояснице.

– А-а-а, ну как же. Я чуть не забыл, – съёрничал Подлесный, протягивая руки.

– Нет уж, извольте за спину, – мотнул головой Гольцов.

– Да, действительно, я и не подумал. За спину оно надёжней.

Вот уже и в наручниках. Считай, на казённые харчи уже устроился. Интересно, уже сегодня на довольствие поставят или только с завтрашнего дня? Впрочем, о довольствии думать рано.

– Надеюсь, вы помните, что они сюда идут за моим трупом? – сделал заявление Подлесный, обращаясь в первую очередь к Гольцову, который уже примеривался к шкафу. – Эй, господин Гольцов, вы бы препроводили меня отсюда подальше.

– И я должен уйти! – спохватился Пасько. – Мне крайне срочно надо… Да. А потом я зайду за ключом. Куда надо и зайду. Хоть на Петровку.

– Кто же дверь будет открывать? – удивлённо проговорил высокий парень в кожаной куртке, слегка картавя.

– Не я, – отказался Павел Фёдорович и демонстративно уселся в дальнее от входа в комнату кресло. – Договаривались, что я дверь не открываю. Этого и в Конституции не предусмотрено, чтобы рисковать из-за каких-то паршивых бандюг. И где омоны в масках?

– С «ОМОН» не получилось. Мы их сами спеленаем, – ответил Гольцов.

– Вот и дверь – сами, – назидательно ткнул пальцем Пасько. – А я даже и в наручниках посижу. Вот как Дима.

Гольцов и трое других оперов запереглядывались.

– И что? – произнёс один.

– Решать надо. Время, – добавил второй и посмотрел на Гольцова, который был за старшего. – Если кто-то из нас – рискованно, спугнуть можем.

– Да, потом гоняйся за ними, – добавил третий и тоже посмотрел на Гольцова.

– На выходе наши возьмут, – неуверенно проговорил Гольцов.

– Ну да. Со стрельбой. А потом тебя взгреют.

Пасько вконец разволновался.

– А у меня в квартире вы стрелять не будете? Я ведь пенсионер. А на пенсию-то не разгуляешься, поди. Расторкаете чего тут. Устроил ты мне, Дима, по-соседски, – покосился он на бывшего соседа.

Гольцов тоже вспомнил о Подлесном.

– Пожалуй, вам поручим, господин Подлесный, – сказал он.

– Да-да, а они исковыряют меня свинцовыми пульками. Прямо с порога. Как будто Лариса не говорила, что за этим они сюда и пожалуют. Баско придумано. Вот она, высота оперативной мысли. В общем, я выбираю баланду, – заключил Подлесный, поднялся и направился к выходу.

Но его остановили. Обсуждение проблемы продолжилось, и вскоре Гольцов перевёл это обсуждение в новое русло, со вздохом обронив:

– Придётся самим.

– Но надо так, чтобы подозрение не вызвать, – высказался высокий в куртке. – В старика или в старушку бы переодеться. Женская одежда имеется? Кто у нас самый выбритый?

Все оперативники принялись проверять наличие щетины, сначала каждый сам у себя, а потом и друг у друга.

– Это что такое? – Гольцов указал на кресло-каталку.

– Мой отец перед концом пользовался, обезножил он, – ответил Пасько.

Гольцов радостно воскликнул:

– Вот в него я и сяду! В нём и к двери подкатить можно!

– Отличная идея. И никаких подозрений на убогого, – поддержали его товарищи по оружию.

– Укрыться пледом, а под ним пушку наготове держать.

 

22

В дверь позвонили.

– По местам! – приказал Гольцов и покатил открывать.

У двери Гольцов замешкался, никак не получалось подрулить так, чтобы можно было дотянуться до щеколды. Пришлось привстать. Не успел сесть и подать каталку назад, как дверь грубо толкнули. Гольцов плюхнулся в кресло, как-то боком и крайне неловко. И теперь ему пришлось одновременно и кресло-каталку от двери отгонять и шарить под пледом в поисках пистолета.

А убийцы, двое, уже вломились и шипят:

– Где?

– Кто?

– Хозяин с этим.

– Они в комнате, по коридору и налево.

– Ты-то кто?

– Племянник, – отвечает Гольцов, стремясь поскорее нашарить пистолет.

– Ты чего там? Онанизмом, что ли, занимаешься? Вырожденец! Ты тоже умрёшь! – зло шипит борец за чистоту человеческой расы и тычет пистолетом с глушителем Гольцову в лицо.

– Подожди! – говорит второй, у которого тоже в руке оружие.

Оставшись один, Гольцов сбрасывает плед, вскакивает на ноги и торопливо осматривается. И куда он подевался, проклятый? Стука не было, а на кресле его нет. На полу всё же? Да нет и на полу. В башмак какой-нибудь, которых здесь уйма, завалился?

Гольцов ещё ищет пистолет, а позади него уже орут и стреляют. Гольцов инстинктивно хватается за спинку кресла и разворачивается с ним на звуки выстрелов. В эту секунду появляется один из бандитов и бросается на Гольцова. Или к двери, чтобы спастись бегством. Гольцов с силой толкает ему навстречу кресло. Бандит пытается увернуться, однако спотыкается и летит всей массой на Гольцова. Рукоятка пистолета опускается на голову опера.

***

Подлесного и уцелевшего бандита посадили в одну машину. Подвели к «уазику», открыли заднюю дверь и усадили. Теперь они находились один против другого.

– Слушай, я вижу, мы с тобой в одинаковом положении, – после не очень продолжительного молчания проговорил бандит. – Тебя ведь Дмитрием зовут?

– Предположим.

– Меня Мишей. Вот и познакомились.

– Что с того?

Миша глянул влево и сообщил шёпотом:

– В машине – никого. Они все вышли.

– И что с того? – повторил Подлесный неприязненно. Да и откуда ей взяться было, приязни-то, если перед ним сидел человек, который пытался его убить?

– Эти козлы даже не обыскали меня как следует. У меня набор ключиков остался, – прошептал Миша.

– От наручников?

– Да, в спецкарманчике. Внутренний, справа. Давай! Сначала мне, потом я тебе.

Подлесный, развернувшись, забрался под куртку бандита и отыскал накладной карманчик. Получилось довольно легко.

– Ну! – торопил Миша. – Нашёл? Вытаскивай их!

– Нашёл, вытаскиваю.

– Сейчас развернусь, и поищешь дырочку на браслетах.

«Освобожу тебя от браслетов, положим, – размышлял Подлесный, пытаясь отыскать заветную дырочку, – а дальше что?»

И Дмитрий, побренчав ключиками о наручники, сообщил:

– Не получается. Сроду этим не занимался. Попробуй ты.

Миша справился с наручниками Подлесного на удивление быстро.

– Одна половинка пускай остаётся застёгнутой. На левой руке, если ты правша, – сказал Миша и заторопился: – А щас мои!

– А зачем? – разминая кисти рук, усмехнулся Дмитрий. – Разве твоё место не в тюрьме? По-моему, там, да ещё у параши.

– Что?! Да ты что, падла?! Кинуть решил?! – рассвирепел Миша. – Убью, гадина!

– Уже пытался.

– А ну! – Миша пнул Подлесного по ноге. Довольно сильно. Дмитрий даже охнул и весь переморщился от боли.

– Ты ноги распускаешь, а я – руки, – сообщил, отдышавшись, и ударил Мишу в нос.

Миша закряхтел, потом затряс головой, и брызги крови разлетелись в стороны.

– Ты мне нос разбил! – простонал зло и удручённо. – Как я щас? У меня же слабый нос!

– А запрокинь головку и сиди, – посоветовал Подлесный. – Ещё раз дёрнешься, похлеще приложу. И вообще, с таким носом – в бухгалтеры, а не в киллеры…

– Вдвоём же легче, – шмыгая носом и запрокидывая голову, простонал травмированный. – Зря ты так. И какой я киллер тебе?

– Сиди и молчи. Надоел. Воняешь тут!

– Могу и помолчать. Пока. А придут, сообщу.

– Что сообщишь? – встрепенулся Подлесный. Смутная догадка осенила его.

Миша усмехнулся свысока. Иначе у него и не получилось бы – голова-то запрокинута. Если бы не две красных сопли, торжество было бы максимальным.

– Я прибью тебя! – пригрозил Подлесный.

– Много не успеешь. Могу и сейчас, кстати. – И Миша, ещё пуще запрокинув голову, заорал: – Начальник!

– Чего тебе? – последовало тотчас же. И практически рядом.

– Открой, у меня тут наручники, кажется, расстегнулись.

– Я тебе так впарю сейчас, что ты их проглотишь, наручники эти! – глянула в окошечко милицейская рожа в фуражке. – Прикрой пасть и сиди.

Разбитого носа задержанного милиционер не заметил.

– Что-то не очень тебе поверили, – проговорил Подлесный, однако вынужден был задуматься.

– У тебя нет другого выхода, братан. Или меня расковывай, или сам заковывайся. А можно вместе. И как уж повезёт. – Бандит говорил теперь спокойно, вид имел задумчивый. Потом задал вопрос: – Как мусора там оказались? Тебя вязали?

– Да.

– За что?

– Киллер я.

– Да ну? И кого ты?..

– Козюкова. Окорочковый магнат. Слыхал про такого?

Глаза Миши заметно округлились. Он хотел что-то сказать, но сдержался.

Подлесный решил, что пришёл его черёд вопросы задавать, и деланно равнодушным голосом поинтересовался:

– Вы-то чего вломились к старику?

– Да поговорить хотели.

– О чём?

– А не знаю. Шеф чего-то хотел узнать. Пригласите, говорит. А мы люди маленькие. Что велят… А тут вон оно как… – Миша пожимал плечами и изображал растерянность.

– И зачем тебе бежать? Шеф же велел пригласить. Шеф велел – вы пошли. Глушители навернули на пистолетики и отправились. Бежать-то зачем? Стрельбу ещё устроили.

– Да это не мы. Мусора же… – морщился Миша, затем, встретившись с насмешливым взглядом Подлесного, нахмурился и мрачно сказал: – Ладно, хорош Ваньку-то валять. Ты решай. Или – или. Шансы у нас есть. Эти привыкли алкашей развозить. Если на подъезде как следует осмотреться, чтобы не абы куда, а осмысленно рвать… Ну! Водила уже сидит. Если и на заднее усядутся, то заметить могут.

В окошко опять заглянул милиционер.

– О чём воркуем? Ишь, говоруны какие!

– Да мы о своём, о девичьем, – ответил Миша.

На нары Подлесный не желал. Способствовать побегу киллера тоже не хотелось – потом зачтут. И всё же Дмитрий решился и освободил бандита от наручников. А теперь – мобилизоваться. Необходимо что-то придумать. Время ещё есть. Пока даже и не поехали. А сколько-то минут и в пути пройдёт. Лучший вариант – это если самому убежать, а Мишу чтоб поймали или пристрелили. О-хо-хо! Подстрелить могут любого из них.

Может быть, когда будут выводить из машины, толкнуть Мишу – плечом, ногой – и крикнуть о наручниках? Несомненно, возникнет суматоха, которую и использовать для осуществления побега.

– Автомат выхватить сумеешь? – вдруг спросил Миша.

Подлесный с сомнением покачал головой.

– Вряд ли.

– А я попытаюсь. От человека в наручниках этого никто не ожидает.

«Если у тебя автомат в руках окажется, то ты и меня продырявишь. Как нечего делать продырявишь», – подумал Дмитрий.

Потом Подлесный услышал голос Гольцова, громкий и недовольный. Вскоре выяснилось: Гольцов крайне возмущён тем, что задержанных поместили в одной машине. Дверь открыли, и Подлесный увидел Гольцова с перебинтованной головой. Рядом стояли двое милиционеров с автоматами.

– Подлесный! Выходите! – приказал Гольцов.

– Минутку! У меня ноги затекли, – проговорил Подлесный, стараясь поскорее проверить, достаточно ли удачно пристроены за спиною наручники.

– Давай, давай! – один из милиционеров шагнул к автомобилю и ухватил Дмитрия за руку.

Лишь только коснувшись ногами земли, Подлесный громко объявил:

– Он наручники снял! Бежать собирается!

– Что?! – державший его сержант дёрнулся к машине.

Навстречу ему выпрыгнул Миша и обеими руками вцепился в автомат. Милиционер круговым движением попытался высвободить оружие, но это ему не удалось. Второй милиционер засуетился, но не мог быстро сообразить, что ему делать. Сначала он, отскочив назад, снял с предохранителя свой АКС и передёрнул затвор, однако потом, увидев, что его товарищ и напавший на него бандит кружатся в едином танце, снова щёлкнул предохранителем и бросился на помощь напарнику, стараясь ухватить Мишу свободной левой рукой.

Подлесный глянул на Гольцова, топтавшегося тут же и поспешно вытаскивающего из кобуры пистолет, шагнул за «уазик», сделал несколько быстрых шагов, а затем побежал, мимоходом двинув дверцей водителя «уазика», попытавшегося выбраться из автомобиля.

Сориентировался он мгновенно, ибо жил здесь не один месяц, и без труда выбрал наикратчайший путь к свободе.

 

23

Уже битый час Лариса слушала музыку и барабанила пальцами по рулевому колесу. Раза два выскакивала из машины и нервно прохаживалась взад и вперёд, потом опять забиралась в «Опель». Что там у них происходит? Взяли или не взяли этих двоих? Все сроки, кажется, вышли.

Когда, наконец, из подъезда вывели двоих задержанных с заведёнными за спину руками, Лариса облегчённо вздохнула. Однако что это? Одним из задержанных был… Да, вне сомнений, одним из заключённых в наручники оказался Подлесный. Что за чёрт! Придётся пойти и разобраться.

Лариса выскочила из салона автомобиля, и тут её окликнули по имени. Лариса растерянно обернулась и увидела, что к ней приближается мужчина средних лет, довольно высокого роста, в сером плаще и тёмных очках, с пышными седоватыми усами и тёмной кудрявой шевелюрой.

– Не узнала?

– Да где-то, как будто…

Мужчина снял очки и иронично улыбнулся.

– Пал Палыч?!

– Сан Саныч, – поправил кудрявый.

– Вы изменились, – пробормотала Лариса, пятясь.

– Приходится иногда менять внешность, имя и многое другое. Вот завивку сделал. Но теперь, похоже, обратно развиваться придётся. – Сан Саныч сделал несколько стремительных шагов и схватил Ларису за руку. – Из-за тебя, сучка! – прошипел со злобой.

– Но я… Я… – Лариса почти совершенно онемела от страха.

– Кто там второй? – ворчливо поинтересовался Сан Саныч, кивнув в направлении милицейского «уазика».

– Дмитрий Подлесный. Да вы его знаете.

– Я так и подумал. Давай сядем, чтобы не отсвечивать.

– Вы… в машине?

– Что?

– Убьёте меня?

– Зачем? – как бы удивился Сан Саныч. – Я же профессионал. Или ты оплатить собралась?

– А Подлесного… оплатили? – уже в салоне «Опеля», собравшись с духом, спросила Лариса.

– Нет, издержки, – досадливо поморщился «профессионал». – И чего он всё время путается? И он, и ты.

– Да его подставили. А он и ни при чём. Подставили и – страдает вот.

– Стра-даль-цы! – презрительно выговорил Сан Саныч. – А мне всё сначала опять… А ведь подобрать людей, обучить… Материальная база, опять же… У-ух, Лариса, Лариса! И что всё как-то вот так вот?.. Вот поставлю тебя сейчас на счётчик – что делать будешь? Кто ментов на «Щит» навёл, а? Ты со своим Подлесным?

– Ну, тут так однозначно… – замялась Лариса. – Да и со стороны ваших, так сказать… проколы эти, я бы сказала, непростительные.

– А-а, знаю, – махнул рукой Сан Саныч. – Кадровый вопрос – он сложный. Работаешь, крутишься, созидаешь, и только деньги пошли – хлоп по башке.

Лариса невольно улыбнулась.

– Да, иногда и в буквальном смысле, – заметив её улыбку, невесело усмехнулся Сан Саныч и потрепал свою кудрявую шевелюру. – Ну вот почему сейчас не вышло? А, Лариса? Надо-то было всего лишь придавить этого… – он поискал подходящее слово. – Всего лишь – этого дохляка придавить. Результат – засада. Один, видимо, убит, второй поехал в кутузку, чтобы мемуары в протокол диктовать. И мочить теперь твоего дружка никакого смысла нет.

– Пал Палыч… Простите, Сан Саныч, а давайте я у вас интервью возьму, – неожиданно предложила Лариса.

– Да ты уж берёшь, считай, – вздохнул Сан Саныч и посмотрел журналистке прямо в глаза. – Стабильности, Лариса, хочется. Устал я. Брошу всё, начну мукой торговать. Или окорочками, например.

– А действительно, Сан Саныч, неплохое интервью бы вышло. Давайте! Скажите, Сан Саныч, сколько лет вы посвятили этому бизнесу? И кем были раньше?

Интервьюируемый недовольно сдвинул брови.

– Хорошо, – поправилась Лариса, – поговорим о хобби. Чем вы любите заниматься в свободное время? Или о детстве. Самые яркие впечатления – какие? Вы из села или городской?

– Лариса, я ведь могу и забыть, что человек я не мстительный, – мрачно пообещал Сан Саныч.

Лариса кивнула и решила перевести разговор на другое. Благо в эту минуту во дворе появился Гольцов, голова которого была забинтована.

– Гольцова кто-то ранил, – поведала она.

– Кого?

– Да опера одного. Вон тот, маленький, с повязкой поверх ушей.

– Сволочи! – выругался Сан Саныч. – Вот они сволочи самые настоящие. На два фронта работают. И на нас, когда заплатишь заблаговременно, и – против.

Дальнейшие события, случившиеся возле «УАЗа», вынудили Сан Саныча и Ларису оставить разговор и пошире распахнуть глаза.

Через минуту-две всё было кончено: один задержанный лежал на земле, попинываемый краснорожим сержантом, а второй исчез.

– Сбежал-то который? – с надеждой в голосе произнёс Сан Саныч.

– Подлесный.

– Н-да, – вздохнул Сан Саныч, – вот кого надо на работу приглашать. Посмотришь, придурок ведь, кажется, а – везучий. Ишь, бегают, козлы. Да чего уж теперь-то? Куда он побежал?

Лариса дёрнула плечиками.

– Откуда ж я знаю. А у вас, Сан Саныч, какие планы?

Собеседник не ответил, только посмотрел укоризненно.

– Я имею в виду, – уточнила Лариса, – что меня это… Ну, в общем…

– Живи, – разрешил Сан Саныч. – Этим уж дело не поправишь. Сильно струхнула?

– Да была возможность обделаться, – признала Лариса. – Вопрос, Сан Саныч, можно?

– Смотря какой.

– Кто Козюкова заказал? – нагло спросила Лариса.

Сан Саныч, с удивлением глянув на неё, дёрнул головой.

– Как? Разве он тебе не сказал?

– Кто? – в свою очередь удивилась Лариса.

Сан Саныч нахмурился, затем мрачно посмотрел на собеседницу.

– Ладно, – сказал после паузы, – закончим, пожалуй.

Женщине снова стало страшно. «Закончим»! Какое жуткое слово!

***

Таракан бежал по столу, останавливался, пошевеливая усами, и спешил дальше. Надо было что-то делать. Подлесный плеснул на таракана кипятком из чайника, а затем сдул взъерошившийся трупик омерзительного насекомого на пол. Теперь придётся брать веник и совок, чтобы переместить таракана в мусорное ведро.

Однако в дверь звонят. Вероятно, Лариса. Подождёт. А оставлять таракана не погребённым нельзя – сам же потом наступишь на него.

– Почему не открываешь? Боишься? – Лариса пребывала в приподнятом настроении.

– Не очень. Уже привык. Или устал.

– Звонила Гольцову.

– И?

– Верещит. Слюней мне в ухо набрызгал. Говорит, тебе это дорого обойдётся.

– Ну и пошёл он.

– Правильно. Не мент, а чмо, нарисованное на клочке туалетной бумаги! – Лариса ткнула Подлесного кулаком в грудь. – А здорово ты сорвался! Вы же в наручниках оба были! И почему ты вообще в лапки Егор Палыча попал?

– Так получилось. А наручники сняли. У этого Миши, с которым меня посадили, ключики оказались. Стишок такой знаешь? В кармашке для презервативов ношу теперь я корвалол. А он – ключики.

Они прошли на кухню, и Дмитрий, угощая Ларису чаем, поведал о том, как всё произошло.

– А ты знаешь, с кем мы наблюдали за всем этим? – лукаво улыбнулась Лариса. – С Сан Санычем.

– Это кто?

– А это Пал Палыч. Он же – Иван Иваныч.

Дмитрий присвистнул от удивления. Слов у него не нашлось.

– Да, это его людишки Козюкова грохнули. Он даже скрывать этого не стал.

– А заказ чей? – спросил Дмитрий. – И почему вы вдруг вместе оказались?

– Он сам, представь, ко мне подошёл. Я чуть в обморок не упала от неожиданности. Я думала, он убьёт меня. Говорит: вы мне всё испортили, теперь всё с самого начала придётся начинать. Я, можно сказать, интервью у него взяла! Я его о впечатлениях детских лет расспрашивала!

Лариса была так возбуждена, что не могла усидеть на месте и часто вскакивала, роняя то ложечку, то табуретку.

– Кому Козюков не угодил, он не сказал? – повторил вопрос Дмитрий.

– А, так это ж ты мне должен сообщить! – спохватилась Лариса.

– Я? Ну, ты, подруга, даёшь! – возмутился Дмитрий.

– Он мне так сказал.

– Откуда ж я-то могу знать?

– Сама не понимаю. Но он так удивился моему вопросу о заказчике, вытаращил глаза и говорит: «А разве он тебе не сказал?» – «Кто?» – говорю. А он глянул так странно и давай тему разговора менять. Может, конечно, он и не тебя имел в виду, но тогда кого?

– Не знаю. Только не меня. Если я Козюкова не знал, то откуда мне может быть известно о его врагах?

 

24

Лев Николаевич Мышенков умер в больнице, хотя врачи и заверяли, что дело идёт на поправку, что налицо существенное улучшение его состояния. Лариса сообщила об этом Подлесному, который воспринял это известие крайне тяжело.

– Как это случилось? – ставшим вдруг безжизненным голосом спросил он. – Я уже надеялся, что выберется.

– К нему вчера эти окорочковцы в гости пожаловали. А бандиты ведь, сам знаешь, по одному ходить не могут, толпой вечно. А у самих рожи-то, прикинь, ещё те. Вот и к Мышенкову, к больному, умирающему Льву Николаевичу, завалились втроём. Входят, представь, три таких шкафчика краснорожих и прямо с порога: «Привет, дядя!» Ну он и задёргался, потом глаза закатил. Короче, подробностей я не знаю – помер, в общем.

– И что теперь делать? Что делать-то? А? – разволновался Дмитрий.

– Главное, не сидеть на попе ровно, а идти вперёд, двигаться куда-то, – не без раздражения в голосе проговорила Лариса. – Надо же шевелиться. А то досидишься. И я вместе с тобой.

Подлесный выскочил из машины, обежал вокруг капота и остановился, нагнувшись к окну дверцы водителя.

– Извини, что впутал тебя в эту историю, но чтобы куда-то бежать, надо иметь хоть какой-то план, идею, версию. У тебя есть предложения? Давай, и я побежал. Ну, что ты молчишь?

– Сядь и не юродствуй.

Дмитрий возвратился на прежнее место, вздохнул и мечтательно проговорил:

– Эх, в запой бы! Запить бы по-былинному, недельки на две. Уйти в сиреневый туман и ни о чём не думать.

– Потом тебя найдут в этом тумане и пристрелят. Или вытащат из тумана и осудят лет на пятнадцать трезвой жизни на нарах. Смотря кто первый отыщет тебя, милый друг.

– Да тут всё понятно.

– Странный ты мужик, – досадливо поморщилась Лариса. – То ты парень круче тучи, то вахлак, у которого одна мечта – осыпаться в пожизненный даун.

– Ну уж, круче тучи, – произнёс Дмитрий, заметно польщённый таким сравнением. – Это когда я таким был?

– Да ладно, можешь, когда захочешь. Ты – пассионарий. Только очень неорганизованный. Тебя подталкивать необходимо.

– Гнать, как зайца, ты хочешь сказать, – горько усмехнулся Подлесный.

Лариса рубанула ребром ладони.

– Хватит лирики! Давай дело делать. Нам известно не так уж мало.

– Что ты имеешь в виду?

– Имя. Нам известно, что её зовут Ларисой.

– Или тебя, – заметил Дмитрий, покосившись на собеседницу.

– Послушай, уже не смешно! – разозлилась Лариса. – Если у тебя и остались сомнения, то попрошу их держать при себе. Понял? В любом случае у тебя ещё есть время на ириску с шоколадной начинкой.

– Если ириска – это ты, то я согласен, – Дмитрий положил руку на круглое женское колено. – Правда, я грязный, как бомжара. Которым, кстати, и являюсь на данный момент.

– Если грязный, то и не лапай, – Лариса сбросила руку Подлесного со своей ноги. – Повторяю: нам известно имя.

– К этому имени да ещё фамилию бы и отчество.

– Жирно будет. Скажи: у тебя много знакомых с таким именем?

Подлесный отрицательно помотал головой.

– Вот и у Козюкова Ларис не так уж и много. И они практически уже установлены.

– Кто их установил?

– Неважно. Вывод какой? Правильно. Необходимо их всех отработать на предмет причастности к убийству. Что? Такая уж непосильная задача?

– Если бы не мой статус гонимого зайца…

– Какой уж есть. Так вот, устанавливаем всех его знакомых с таким именем, а затем, или одновременно, устанавливаем всех Ларис, которых знал Мышенков. Та Лариса, которая окажется их общей знакомой, и является нужным нам человеком.

– Каким образом это осуществить?

– Америку открывать не будем. Через родственников. Ещё хорошо было бы ознакомиться с их записными книжками. Где мобильник Мышенкова?

– Не знаю. Посеял где-то. И, знаешь ли…

– Всё, достаточно судорог. Договорились? – Лариса положила руку на рычаг переключения скоростей. – И, как гласят ППД, не отвлекай водителя дурацкими разговорами.

Подлесный повертел головой вокруг и сказал:

– Ты всё же в зеркала посматривай. Мне постоянно кажется, что за нами следят. Даже иногда осматриваю себя и боюсь увидеть красную точку, которая ползёт по телу и ищет, куда должна вонзиться свинцовая горячая штучка.

– А вот ты сам развернись на двести градусов и зырь, если делать нечего. А то, смотрю, у тебя воображение прямо-таки трагико-поэтическое.

***

Часы порою способны замереть в позе определённого мгновения. Просто, сломавшись, останавливаются и молчат. Тупо и исключительно бессмысленно.

А время всё равно движется дальше, отщипывая, с помощью остальных мелкозубых тиктаков, кусочки жизни от пространства всего сущего.

Подлесный был в состоянии глубочайшего сна, когда Лариса принялась его будить, тряся так, что чуть голова не оторвалась.

– Что? В чём дело? Чего надо? – бормотал Дмитрий, не желая просыпаться.

– Хорош ночевать! Быстро встал и ожил! – командовала Лариса. – Считаю до ста. Девяносто восемь… Эй! Девяносто девять…

– Скажи мне, который час, и я скажу, кто ты, – приоткрыл сонные глаза Подлесный. – Наверняка ни свет ни заря без пяти.

– Уже девятый вовсю.

– Сволочь.

– Подъём. У нас полно дел.

– Дел? Каких дел? – Дмитрий напрягся и припомнил, что накануне они решили установить всех Ларис, которых знал Козюков, и всех знакомых Мышенкова с тем же именем.

Но если бы он покемарил ещё часик, то ничего страшного бы не случилось. Чтобы окончательно прийти в себя Дмитрий начал осматриваться и заметил, что Лариса уже вовсю одевается, а именно – надела трусики и натягивает колготки, извиваясь и потряхивая грудями.

Подлесный зевнул, потянулся и сообщил:

– Чего-то хочется, а кого не пойму.

Лариса замерла, осмысливая, по-видимому, услышанное, затем принялась снимать колготки.

За завтраком Лариса подробно инструктировала Дмитрия, разъясняя, как и что он должен делать, что и как говорить.

– Удостоверение лучше показывать в перевёрнутом виде и не выпуская из рук. И при этом что-нибудь спрашивать. То есть не провоцировать человека на детальное разглядывание удостоверения. Вежливо, но настойчиво действовать. «Так… Здрасьте, я такой-то», – продемонстрировала Лариса, понизив голос до баса. – Как гаишники представляются? Внятно и раздельно называют должность, а фамилию произносят так, что и не поймёшь, кто он: Иванов или Сидоров. И важно попасть в мазь. А то потом весь разговор пойдёт бестолково.

– Да знаю я всё. На ментов я насмотрелся достаточно, – сказал Подлесный скучным голосом.

Однако когда спустя час он входил в единственный подъезд двенадцатиэтажной коробки, то почему-то разволновался. И в самом деле, сделай он что-то не так, и траектория развития дальнейших событий примет безобразно некрасивую конфигурацию.

Чтобы собраться с мыслями и соответствующим образом настроиться, он отправился на одиннадцатый этаж пешком. Ходить по лестницам очень полезно. Поступай подобным же образом Мышенков, который, без сомнения, предпочитал на лифте кататься, то сейчас, быть может, и жив был бы, чучело неуклюжее.

Открыли поразительно быстро. Словно у двери дежурили. Перед Подлесным появилась высокая худая женщина средних лет в тёмном брючном костюме. Это и была в недавнем прошлом жена, а теперь вдова Мышенкова.

Бог наградил её глупой улыбкой. То есть когда она улыбалась – весело, насмешливо, иронично, зловеще, – лицо её принимало глупый вид. Широковатый нос, коротковатая верхняя губа, круглые глаза, которые округлялись ещё больше, вероятно, способствовали тому.

Вот и сейчас вдова Мышенкова, узнав, что к ней явился представитель славной милиции, принялась странным образом улыбаться, а потом с глупым смешком сообщила:

– Так ведь только что…

– Что только что? – не понял Дмитрий.

– Да вышли от меня. Ваши. Двое. Я думала, они забыли чего.

– А, ну так нас много по этому делу, – не растерялся Подлесный, пряча удостоверение. – Одни одну версию отрабатывают, другие – вторую.

Вот повезло, так повезло. А выбери он лифт, то и приехал бы уже. И представляться не пришлось бы, пожалуй, размахивая липовым удостоверением, – распяли бы на фоне обоев этих в цветочек и заковали в наручники. А у него при себе – оружие козюковца-окорочковца. Ещё повезло, что Лариса довольно эротично колготки надевала.

– Хорошо, проходите. Заодно уж, – последовало приглашение.

– Как вас, извините, называть?

– Тина Алексеевна.

– Как, простите? Тина?

– Тина Алексеевна, – с достоинством повторила женщина.

– А я Дмитрий Иванович.

– Так вот, Дмитрий Иванович, могу повторить вам то, что сказала вашим коллегам, – начала Тина Алексеевна, лишь только Подлесный присел в кресло. – Никаких Козюковок я не знаю. Думаю, что и Мышенков такого не знал. По крайней мере, я от него имени этого не слыхала. Если, правда, как мне тут сказали, этот Козюкович был клиентом их, то я вполне могла и не знать его. Я в дела мужа не лезла.

Подлесный сидел с важным видом и кивал, слушая вдову. Пускай она расскажет обо всём, о чём недавно поведала его «коллегам», а уж потом он сам задаст необходимые вопросы.

И тут произошло непредвиденное – в дверь позвонили. Хотя чего, казалось бы, в этом экстраординарного? Однако неожиданная волна тревоги нахлынула на Дмитрия и смыла его с кресла. Тина Алексеевна с удивлением посмотрела на Подлесного и глуповато оскалилась.

– Это в дверь звонят. Я открою, – сказала она и поднялась.

– Сидите! Я сам, – неожиданно и для себя самого распорядился Подлесный и направился к входной двери. Причём, на цыпочках.

На лестничной площадке стоял Гольцов и с ним ещё один тип. Дмитрий на цыпочках же побежал обратно в гостиную.

– Скажите, как они выглядели? Те, которые приходили к вам. Ну, сегодня, – обратился он к хозяйке квартиры. – С ними невысокий такой в галстуке был?

– Нет, оба высокие, крепкие и на милиционеров не похожие. Совсем. Понимаете? – Тина Алексеевна помолчала, а потом добавила: – Как и вы. Вы тоже не похожи.

– Как это?

– И почему вы не открыли? Кто там был? – продолжала озадачивать гостя хозяйка.

– Давайте я сам буду решать… – заговорил Подлесный, однако Тина Алексеевна не стала его слушать.

– Это мой дом, – сказала она решительно. – Можно ещё раз документик, а то вверх ногами и мельком.

Дмитрий понял, что вляпался. Эта требует «документик», а там – Гольцов собственной персоной, да и не один к тому же. А Тина Алексеевна уже улыбается. Улыбается глупо и угрожающе. Сейчас она бросится к двери и начнёт орать. А скорее, с криком ломанётся отворять дверь. И он пропал.

– Не надо впускать, там бандиты. Если не открыть, то они уйдут, – заявил Подлесный. Ничего иного он придумать не смог.

– Бандиты? А вы кто? Если вы из милиции, то почему их боитесь? Они вас должны бояться, я думаю. – И Тина Алексеевна, сделав такой вывод, решительно шагнула к выходу из комнаты.

– Стойте! – Подлесный заступил ей дорогу. Женщина попыталась его обойти, и Дмитрий выхватил из-за пояса пистолет. – Ни с места!

Несчастная попробовала вскрикнуть, однако горло перехватило, и слова где-то застряли. Подлесный воспользовался заминкой и зажал Тине Алексеевне рот.

– Ни звука! Я не причиню вам вреда. Сядьте и не шумите.

В дверь опять позвонили, и Тина Алексеевна, усаженная Подлесным в кресло, дёрнулась, как ужаленная.

– Тихо! Я же просил! – прикрикнул Дмитрий. – Мне нужно поговорить с вами. Я ничего вам не сделаю, клянусь. Только поговорить.

Испуг, полыхавший в женских глазах, свидетельствовал, что хозяйка квартиры не склонна верить клятвам вооружённого гостя.

– Я друг вашего мужа. Мы вместе работали. Дмитрий Подлесный. Наверняка слышали обо мне от мужа, – быстро заговорил Дмитрий. – Я, как и Лев Николаевич, попал в сложное положение. Но для него всё закончилось, а для меня ещё нет. Потому я к вам и пришёл. Я был у Льва Николаевича в больнице, и он мне сказал… В общем, мне надо выяснить, кого из женщин по имени Лариса он знает. И всё. Поговорим, и я уйду. Не будете шуметь?

В глазах Тины Алексеевны теперь было иное выражение. Не то, что минуту тому назад. Что это за выражение, Дмитрий не понял, однако решился убрать ладонь с лица женщины. Крика не последовало, и он облегчённо выдохнул.

– Вот и славненько. Мы поговорим, и я уберусь.

– А пистолет?

– Что? – спросил Дмитрий.

– Можно ваш пистолет? – неожиданно проговорила Тина Алексеевна.

– Но зачем вам? – растерялся Подлесный.

Тина Алексеевна осторожно взяла из его руки оружие.

– Нажать на курок, и он выстрелит? – поинтересовалась она.

– Он на предохранителе, однако пуля – в стволе, – ответил Подлесный, настороженно глядя на Тину Алексеевну. Он не понимал, к чему она клонит.

А когда понял, было уже поздно. Он, правда, успел вскинуть левую руку и чуть пригнуться, но должным образом защитить свою голову не сумел. Удар пришёлся по затылку. Рукояткой. В комнате наступила ночь, пол заходил под ногами ходуном. Подлесный раскинул руки в стороны, однако ухватиться за что-нибудь вертикальное и надёжное не получилось, и в следующее мгновение он ударился лицом о паркетный пол. «Контрольный выстрел в голову?!» – мелькнула сумасшедшая мысль. Нет!

Дмитрий приподнял чугунную голову и с неимоверным трудом выдавил:

– Не надо!

Сквозь какое-то розовое марево он увидел два прыгающих тёмных пятна, потом, ему почудилось, дохнуло сквозняком. «Она убежала к двери и открыла её?» – родилось предположение. Он хотел обрадоваться, что выстрела в затылок, очевидно, не последует, но тотчас вспомнил о Гольцове за дверью и застонал. Вскочить и выпрыгнуть в окно!.. Нет, слишком высоко. Одиннадцатый этаж.

Потом, выплывая из небытия, он услышал:

– Я ведь разобралась с пистолетиком.

Подлесный открыл глаза и повёл взглядом. Вышла дуга, зигзагообразная. Но кое-что он увидел. Знакомое женское лицо с улыбкой посередине и почти незнакомая квартира с креслом (в нём женщина и сидела), диваном, зеркалом и прочей мелочью.

Оказалось, он сидит на полу, прислонившись спиною к стене, а женщина – прямо напротив. Это Тина Алексеевна Мышенкова. В руке у неё пистолет. Его пистолет. В прошлом, правда. У оружия такая особенность: в чьих руках оно находится, тому и служит.

Тина Алексеевна продолжала:

– Вот смотрите. Видите, в каком положении эта штучка? Я больше не буду бить вас по затылку. Вот, смотрите, я прицеливаюсь и нажимаю на курок. Вы видите?

Подлесный видел. Сейчас эта рехнувшаяся вдова убьёт его.

– Улавливаете движение? – Тина Алексеевна повернула руку чуть в сторону, и Дмитрий увидел, как её указательный палец медленно жмёт на спусковой крючок. Вот-вот грянет выстрел!

А пистолет вновь смотрит ему в лицо. Потом дёргается и раздаётся… щелчок. Осечка? Нет, это она языком прищёлкнула. Приколистка, однако! Следует вскочить и отнять у сумасшедшей орудие убийства. Дмитрий заёрзал, но тело его не слушалось.

– Шучу! – возвестила Тина Алексеевна, и Подлесный увидел, как она картинным движением вставляет в рукоятку обойму с тускло-жёлтыми патронами. – Патрончики были отдельно!

– Вы издеваетесь надо мной, – пролепетал ушибленный и испуганный и принялся ощупывать свою голову. Потом, спохватившись, воскликнул: – А тот, который в стволе?..

– Что – в стволе?

– Из ствола вы патрон убирали?

– Нет, я вот эту штуку…

– Слава Богу, что спуск не нажали. Мне бы и одной пули хватило. Вы бы убили меня!

– А ты?! – свирепым голосом вскричала Тина Алексеевна. – Ты угробил моего мужа! Мне сказали врачи: он мог выжить. И он бы выжил. Если бы не ты, выродок сволочной!

– Он сам неправильно действовал! Я не хотел его смерти! И если бы он меня слушал… – спешил оправдаться Подлесный.

– Слушать?! – взревела Мышенкова. – Да ему хватило одного вашего вида, бандюги! Кто с тобой был, когда вы ворвались к нему? Говори! Или я пристрелю тебя!

– Вы про больницу? Но это же не я! – возопил Дмитрий. – Это же другие! Настоящие бандиты!

– Не ври! Ты сам говорил, что ходил к нему в больницу! – Мышенкова уже трясла пистолетом у самого носа пленника.

– Я – раньше! Не когда он умер! Это уже потом… А мы с ним мило поговорили. Он мне про Ларису сказал. И я – к вам, именно поэтому.

– Думал и меня угробить? Да? Но я сама тебя убью. И меня не посадят. У меня горе, я в состоянии аффекта. Я скажу, что ты хотел меня убить и пришёл с пистолетом.

А ведь и убьёт. Подлесный с тоской смотрел прямо перед собою и ничего не видел. И – убьёт. И – не посадят. Всё верно. А за что её сажать?

– Невинного человека… Грех, однако, – подавленно произнёс обречённый, ни на что не надеясь. – А умер он потом. Он на следующий день, когда к нему бандиты типа верзилы Никиты и чубатого Жени ввалились, скончался. Они ведь его и ранили. Никита его ранил.

– Хочешь сказать, что не ты его в гроб вогнал? – с сомнением в голосе проговорила Тина Алексеевна.

– Да! Вот-вот! – Блеснула надежда, и Подлесный воспрянул духом. – Убить хотели нас обоих. Но мне просто повезло. А потом они пришли к нему в палату. Полагаю, хотели только поговорить. Но он не выдержал. Лев Николаевич был хороший человек.

– Да сволочь он был, Лев Николаевич этот! – Мышенкова устало опустила руку с оружием и расслабленно откинулась на спинку кресла. – Но зарабатывал в последнее время хорошо. А теперь?.. Что мне теперь делать? В челноки? На панель? Так уж старая и туда, и туда. Так ведь?

– Вы прекрасно выглядите! – поспешил сделать комплимент Подлесный.

– Врёшь, – усмехнулась Тина Алексеевна. – Знаешь, что у меня траур, вот и врёшь. А если б не траур, то и поостерёгся бы. Так ведь? Хоть и одинокий тоже. Я знаю. Тебя ведь Бояркина прогнала, да?

– Ну-у-у, я бы так не сказал. Да и давно уже мы не вместе.

– Да-а-а, – печально протянула Тина Алексеевна, – вот и мой считал, что вырос из нашего брака. А сам, между прочим, уже… Но о покойниках, как говорится, или ничего, или так, намёком. – И без перехода спросила: – Выпить хочешь? За упокой Лёвы да за твоё второе рождение. Как я тебя не убила? Я же могла. Согласен? Я же чуть не нажала. Я же не знала, что не все они в железяке с пружиной.

– А где те, что в дверь названивали? – Подлесный имел в виду Гольцова, но фамилию его решил не называть.

Мышенкова пожала плечами и улыбнулась.

– А ушли. Я выбежала, а их уж и нету. Это правда бандиты были?

– Нет, это из милиции, – честно признался Дмитрий.

– Чего ж тогда?..

– Да нежелательна для меня встреча с ними. Я… В общем, долго рассказывать.

– А пойдём на кухню. Выпьем и поговорим. Я с утра уж приняла, а всё и выветрилось, пока с тобой воевала. Когда отрубился, я, правда, ещё… Встать-то сможешь? Покажи, что там у тебя. Пролома не получилось?

Мышенкова переместилась на пол, встав на колени, и осмотрела голову Дмитрия.

– Шишка и небольшая ранка. Кровь уж запеклась, – сообщила она и весело заключила: – Будешь жить. Немножко дураком, однако жить и радоваться. Пошли. Пошли выпьем. – Она поднялась и помогла встать раненому. – Мы выпьем, и ты дашь мне пистолет застрелиться.

– Но он же у вас был. Где он? – забеспокоился Подлесный.

– А на кресле я его, видно, оставила, – предположила Мышенкова. – Ладно, идём. Осторожно, дверь. Никуда не денется. Кстати, откуда он у тебя, если ты не из милиции и не бандюк?

– Да тут такая история… – замялся Дмитрий.

– Хорошо, смочим горлышки, и расскажешь. И про моего. Скажи честно, раз ты был с ним, когда его подстрелили, он вёл себя как герой или наоборот?

Подлесный затруднился с ответом.

– Понятно, он у меня такой, в общем, не герой. Вот и стишки памяти покойного случились. Он такой-сякой, в общем, не герой. Вишь, как здорово!

«Горлышки смочили» виски. Подлесный предпочёл бы водочку, но её у хозяйки не оказалось. Одновременно с процессом пития шла беседа на волнующую обоих тему. Говорил, в основном, Подлесный, а Мышенкова, по преимуществу, слушала да задавала время от времени вопросы.

– Всё, кажется, – выдохся Подлесный. – Давайте ещё по чуть-чуть, самую малость. Да я прилягу, если не возражаете. Всего на полчасика. Сотрясение, похоже, у меня. Болит башка. Эй!

Дмитрий заметил, что Тина Алексеевна его не слушает. Сидит, отрешённая, и смотрит куда-то в стену прямо перед собою.

– Тина! Эй! – снова позвал её Дмитрий. – Вы где? У меня голова разболелась опять. Вы не против, если вырублюсь на часик? Только не открывайте никому. И вспоминайте о Ларисах. По работе, учёбе, вплоть до начальной школы.

– Я этого так не оставлю. Я покажу. Вдовой без средств к существованию… А за что? – не вполне членораздельно заговорила Мышенкова, по-прежнему не глядя на собеседника. – В благодарность за то, что глаза закрывала. Сволочь и сука! Ты попомнишь меня, уродина!

– Тина, вы это мне? – удивлённо спросил Подлесный, разливавший виски. – Я же вам всё как на духу!

– Ты тоже жертва, Дима, как и я, – вдруг чётко произнесла Мышенкова. – Если потребуется твоя помощь, позову.

– Да, в случае чего зовите, – согласился несколько опьяневший Дмитрий. – Только дверь никому… Слышите, никому… Я чуть вздремну и свалю. На диванчике. Ну, будьте. И крепитесь. А я не могу уже, я прилягу. Натерпелся я сегодня.

Подлесный добрался до дивана в гостиной, упал на него и мгновенно уснул.

А не засни он, то услышал бы, как вошедшая в комнату Мышенкова набрала чей-то номер телефона, а потом переполненным ненавистью голосом кричала:

– Змея! Гадина! Ты меня слышишь? Знай, что я этого так не оставлю. И ты ответишь! На Козюкина этого мне плевать, но за Мышенкова ты мне сполна заплатишь. У меня есть чем добить тебя, гнида ползучая. Сейчас я тебе продемонстрирую. Слушай! – Тина Алексеевна положила трубку рядом с телефонным аппаратом и отыскала пистолет. – Ку-ку! Сейчас ты услышишь, как прозвучит твой колокол, подлюка!

Прогремевший выстрел встряхнул спящего Подлесного. Он приподнялся на локте и ошалело уставился на Мышенкову.

– Что случилось? Вы стреляли?

– Я убью тебя! – кричала Тина Алексеевна в телефонную трубку, которую держала левой рукой. В правой же её руке, опущенной вниз, находился пистолет. – У меня патронов хватит!

Мышенкова снова выстрелила.

Дмитрий непроизвольно отшатнулся и тут заметил повреждение на спинке дивана, похожее на след от пули. Выходит, первая пуля пролетела совсем недалеко от его головы, повредив спинку дивана. Он совсем растерялся, и глаза его вот-вот могли стать с блюдце и квадратными.

– Вы хотели убить меня?! Вы стреляли в меня?!

– Не в тебя. Прости, – бросила ему Мышенкова и вновь принялась кричать в телефонную трубку угрозы и ругательства.

Подлесный потребовал вернуть ему оружие, и Тина Алексеевна швырнула в его сторону пистолет. Дмитрий подобрал пистолет и спрятал его под подушку.

Окончательно же Дмитрия разбудил некто в синей ветровке спортивного типа.

– Гражданин, извините, не знаю вашего имени, не скажете, где Тина?

Осмотревшись и придя в себя, Подлесный ответил вопросом на вопрос:

– Разве её нет? Была же.

– Она куда-то собиралась? – продолжал допрашивать пришелец, стоя так близко от Дмитрия, что тому, ещё не расправившему спросонья плечи, видны были только туфли коричневого цвета да чёрные брюки от туфлей и до колен. – А вы кто будете? Если её нет, то почему вы здесь?

– Да уснул я. У меня голова болит. Я и прилёг на часок. А где она?

– Это я у вас хотел спросить. Кто вы и почему один в чужой квартире?

Подлесный удивлённо поднял голову.

– Это ваша квартира?

– Нет, это квартира моей сестры, – раздражённо ответил мужчина. – Могу я ознакомиться с вашими документами?

– А, пожалуйста, – пожал плечами Подлесный.

Он вынул псевдомилицейское удостоверение, но вовремя спохватился и, пробормотав: «Нет, это уже использовалось», сунул его обратно в нагрудный карман куртки.

Брат Мышенковой не отступал, приговаривая:

– Ну, так я жду. Мне долго ждать?

Дмитрий начал злиться.

– Послушай, отстань, пожалуйста! Если что пропало, то… – В эту секунду он вспомнил о пистолете. Обшарил себя и диван, потом бросился к креслу. Оружия не было. Подлесный забегал по комнате.

– Вы что-то потеряли? – поинтересовался брат Тины Алексеевны насмешливо.

Подлесный быстро обернулся.

– Что? Ты прибрал? – Он подбежал к мужчине и обыскал его.

– Что такое? Да в чём дело?! Что вы себе позволяете?!

– Тут была одна вещица… – не без растерянности проговорил Дмитрий.

– Вы полагаете, что я вас обокрал, пока вы спали? Кстати, вы сколько вылакали спиртосодержащих жидкостей, чтобы от вашей больной головы таким перегаром разило?

– Меня действительно по голове ударили, – принялся оправдываться Дмитрий. – Тина Алексеевна и ударила.

– Что? – отшатнулся от него мужчина.

– Да, она. Но потом, правда, мы вместе выпили за упокой. И не так уж и много, кстати. Поговорили. Она куда могла уйти? Она мне позарез нужна, поймите. И неужели?..

Дмитрий схватился за голову, предположив вдруг, что Тина Алексеевна ушла куда-то с уворованным у него огнестрельным оружием. О том, что сегодня Мышенкова уже производила в этой комнате выстрелы из пистолета, он в эту минуту не вспомнил.

Однако спустя три часа, когда он и Лариса обедали в кафе на Ленинском проспекте, Дмитрий вдруг конвульсивно дёрнулся и уронил на пол вилку.

– Слушай! Она ведь стреляла в меня!

Лариса скептически улыбнулась.

– Ты только что утверждал, что рукояткой бабахнула.

– Это так. Сначала – рукояткой, а потом… Я, понимаешь, заспал это дело. Я только сейчас вспомнил. Я спал уже, когда грохнуло, – вспоминающе потирая лоб, рассказывал Дмитрий. – Да, я спал, и тут этот бабах случился.

– С какого расстояния и почему не попала?

– Да она не в меня…

– То в тебя, то не в тебя. Я тебя не понимаю.

– Она по телефону с кем-то ругалась. Угрожала кому-то. Я, когда вскочил: «Что? А?» – кричу, а она на меня ноль внимания. «У меня на тебя патронов хватит!» – орёт в трубку и опять стреляет, на этот раз в пол. А первый – в спинку дивана. Пуля где-то рядом с головой проскочила. Я – Мышенковой: «Ты меня чуть не убила». А она: «Извини, не хотела». И снова в трубку всякие ругательства гонит.

– И с кем она собачилась? – спросила Лариса.

– Вот этого не знаю. Она трубку бросила и по квартире забегала. Кричала что-то, но я не врубился. А мне оружие важно было заполучить. Как только она его вернула, и уснул опять. Сунул под подушку, успокоился, видимо, и отъехал. А когда пробудился…

– Ладно, как ты пробуждался, слышали уже. И зачем, спрашивается, ты ходил туда, бестолочь? Где хоть одна Лариса, которую знал Мышенков? И где сама вдова? – Лариса постучала Подлесного по лбу. – Ты ходил от оружия избавиться? И где теперь Мышенкова разгуливает с твоим пистолетом? С кем она ругалась? Как она его называла хоть?

– Подлюкой, гадиной и, кажется, змеюкой. И что-то ещё в том же духе.

– С мужиком или бабой?

Дмитрий задумался. Он морщил лоб, чесал в затылке, покряхтывал, однако вынужден был сообщить со вздохом:

– Не могу сказать однозначно. «Змеюка» – вроде как женского рода.

 

25

Подлесный наелся жареной картошки с жареным же мясом и лежал на диване кверху пузом. На появление Ларисы отреагировал крайне вяло, лишь скосил тусклый взгляд полусонных глаз и что-то промычал. Лариса взяла стул и села так, чтобы Дмитрий мог её видеть.

– Дима, скажи мне, зачем ты убил Тину Алексеевну Мышенкову? – задала она убийственный вопрос – невинным голосом.

Подлесный подскочил, как ужаленный.

– Она убита?! Когда? Где? Что за бред?!

– Ты так реагируешь на это известие, словно это не ты спровадил её на тот свет, всадив кучу пуль в её тело.

– Это и правда не я! Почему я-то? И Козюкова, и Мышенкова, и Мышенкову – всех я, что ли? – расстроился Дмитрий. – Ты уж поясни, пожалуйста!

Лариса рассказала, что на Краснопресненской набережной найден труп Тины Алексеевны Мышенковой с четырьмя пулями в области живота, груди и головы. Две пули попали в ноги. Стреляли, предположительно, из «макарова», причём – с близкого расстояния. Свидетелей нет.

– Однако подозреваемый есть, – с усмешкой сказала Лариса.

– Я уже понял, что это я! Но почему?! – вскричал Дмитрий, уже окончательно расставшийся с былой сонливостью.

– Сыграли роль показания её брата и следы от пуль в квартире. Назначена экспертиза. Хотят выяснить, не из одного ли пистолета стреляли в квартире и на набережной.

– Она просила у меня пистолет, чтобы застрелиться, – сообщил Дмитрий.

– Как это?

– Когда пили за упокой, она спрашивала, не дам ли я ей пистолет, чтоб застрелиться.

Лариса рассмеялась.

– Чтобы выпустить в самого себя шесть пуль – это надо быть уникумом. Нет, её убили. А твоё пребывание в пьяном виде в квартире убитой и более чем странное твоё поведение при появлении её братца сделали тебя идеальным подозреваемым. Ты, говорят, ему побои показывал, которые она тебе нанесла, обыскивал его, а вдобавок и убежал, так и не представившись.

Подлесный сидел, понурив голову.

– Что же делать? Что делать, если всё не так и не туда? – бормотал он.

– Помнить, что даже когда всё очень хорошо, впереди ещё целая жизнь, – продекламировала Лариса.

Дмитрий непонимающе на неё уставился, потом сказал:

– А-а-а. Ну да, все её несколько дней или часов.

– А всё потому, что растяпа и алкаш. Где данные о знакомых Мышенкова моих тёзках? Сейчас бы сравнили с теми, которых Козюков знал. Тебя зачем к вдовушке посылали?

– У Козюкова много таких? – прищурился Подлесный.

– Да не так, чтобы уж очень.

– Дай глянуть, – попросил Дмитрий.

– Зачем тебе? Всё равно сравнивать не с чем, – отмахнулась Лариса и включила телевизор. – Посмотрим, может, твою фотографию покажут, бандит и убийца. Вот сдам тебя и получу премию какую-нибудь или даже медальку. Всё равно же, хоть ты и на свободе, пользы от тебя никакой.

Потом Лариса стала обедать. Подлесный сидел рядом, и они вдвоём строили предположения, кому понадобилось убивать Мышенкову. Выходило, что это может быть как-то связано с тем разговором, который вела по телефону погибшая, когда Подлесный, «упившийся вусмерть» (выражение Ларисы), спал на диванчике под аккомпанемент пистолетных выстрелов.

– Почему-то именно после разговора с тобой она осуществила всё это, – задумчиво проговорила Лариса. – И тот звонок с руганью и стрельбой, и побег с оружием твоим. – И заключила: – Не будь ты пожизненным лохом, мы бы сейчас это знали.

– Похоже на то, – согласился Дмитрий, не нашедший что возразить.

– Что ты ей мог такого сказать?

– Понятия не имею. Я только лишь рассказал ей обо всём, обо всех последних событиях. Я даже о связях Мышенкова с твоими тёзками не успел поговорить. У меня разболелась голова и…

– Ты нажрался, и дальше всё понятно, – перебила его Лариса. – Кстати, с Бояркиной связь держишь?

– Периодически.

– Ну так позвони.

Подлесный позвонил и нарвался на поручение – Бояркина попросила его разыскать Людмилу Александровну, которая постоянно куда-то пропадает, потом звонит, вопя о каких-то кошмарах, стрельбе и убийствах, и опять пропадает.

 

26

Очнувшись спустя несколько часов, она вспомнила о случившемся и заспешила к холодильнику. Теперь жить было гораздо сложнее, чем накануне забытья. Тогда она была в состоянии, близком к шоку, и в голове мыслей практически не существовало. Так как-то всё сумбурно было, как бы влетали они, мыслишки эти, страшные до жути, безобразные, и улетали тотчас же.

Теперь мысли были более отчётливые и в достаточной мере читаемые. Не просто такого плана, что вот здесь, в этом месте или около этого человека опасность, ужас и мрак. А получалось нечто вроде анализа, то есть околонаучного исследования путём рассмотрения отдельных сторон, свойств и составных частей всего этого кошмара последних дней.

Сначала необходимость вызволения из бандитского плена Марины Григорьевны и последовавший затем гром выстрелов из жизнеубийственного оружия. Потом милиция, бандиты, осада, побег из офиса в разведку, трагическая гибель Льва Николаевича. А потом этот мужик с пистолетом и автоматчики в пятнистой форме. И опять стрельба.

А это убийство!..

И Людмила Александровна торопливо выпила очередную порцию зелья, способного на время избавить её от ужасов бытия.

И что характерно. Все эти кошмары связаны с салоном «Фея» и людьми, в нём работающими. То есть когда она приближается к этим опасным объектам и субъектам, тогда и начинается очередной виток смертельно опасного безобразия, которое и с экрана телевизора-то воспринимать далеко не всегда хочется.

Поэтому когда она увидала в глазок Дмитрия Подлесного, тотчас же решила, что дверь не откроет. Да, по зову дверного звонка она, пошатываясь и периодически хватаясь за сугубо вертикальные стены, пробралась к входной двери и приникла к глазку. И увидела – Дмитрий Подлесный.

А Дима Подлесный – что? Что и кто этот Дима? Да, вот именно. Это как раз и есть то, от чего она пытается убежать и спрятаться. И потому – не открывать. Мол, её нет дома. Ни её, ни сына с дочерью. Которых, сына и дочери, и в самом деле нет дома, потому как они второй год живут и учатся в Питере.

И чего он названивает, если никого нет дома? Звонит и звонит. Сделает паузу, в течение которой подвыпивший человек и до двери-то добраться не успеет, и снова жмёт на звонок. Вот подлец!

Людмила Александровна лязгнула щеколдой и распахнула дверь, чтобы бросить гневные слова прямо в лицо «подлецу».

Но не бросила. Открыв дверь, женщина и увидела, и вспомнила, что «подлец» Дима – симпатичный мужчина. Симпатичный, стройный, улыбающийся.

– Здравствуйте, Людмила Александровна. Я от Марины Григорьевны. Меня Дмитрием зовут. Нас когда-то знакомили. Вы не помните?

– Почему же? Помню. Заходи, Дима. А то звонишь и звонишь. Просто деваться уже некуда от этого трезвона.

– Я уж подумал, что вы решили никого не впускать, – поделился своими соображениями Дмитрий, снимая кроссовки.

– Я и не хотела, – качнула головой хозяйка квартиры. – Не хотела всё, не хотела, а вот сейчас… – Людмила Александровна замолчала.

Подлесный взглянул на нетрезвую женщину и на лице её обнаружил некое подобие кокетливой улыбки. И подумал, что, пожалуй, не стоит забывать о соблюдении элементарных мер предосторожности, направленных на предотвращение актов женского насилия.

– Людмила Александровна, Марина Григорьевна хотела бы встретиться с вами. У вас что-то случилось?

– Случилось? У меня? А что у меня могло случиться? – развела руками хозяйка квартиры. – Кстати, Дима, выпить не желаешь?

– Нет-нет, я за рулём, – решительно отказался Подлесный. – А вот если чайку или кофейку – да.

Спустя несколько минут хозяйка и гость пили кофе и беседовали. И Людмила Александровна, хотя и существенно взбодрённая присутствием мужчины, продолжала пребывать в состоянии, близком к отчаянию.

– Дима, я не выйду из дому! Я же не просто… Я же не человек с улицы, Дима! – говорила Людмила Александровна и выстраивала на лице выражение многозначительности. – Я же, Димочка, опасность чувствую на расстоянии. На большом… Когда эти энергии бродят в непосредственной… Ну, ты понимаешь… И если траектории этих, прикинь, вихрей… Поэтому я ухожу, как говорится, на дно. Я на расстоянии всё ощущаю. Но, правда, не всегда. Если под давлением, то, понимаешь, могу и приблизиться. И – бегу. Уже потом. Бегу и улепётываю. Главное, чтобы избежать постороннего давления. Да. А давление же может противостоять интуиции. Да, Дима, оно может задавить спасительную интуицию. Тебя, Дима, не спасала интуиция? Не было такого?

Подлесный задумался. Он неоднократно избегал неминуемой, казалось, смерти, но благодаря чему, за счёт чего происходило сие, он до сих пор не разобрался. Он, конечно же, выберет время и попытается осмыслить события последнего времени. Потом, позднее. Однако и сейчас можно допустить, что, вероятно, и некие непознанные силы, в частности, интуиция, сыграли определённую роль в том, что он до сих пор (или пока ещё) жив и здравствует.

– Видимо, да. Возможно, что-то в этом роде… – покивал Дмитрий. – И я знаю, что мне сейчас тоже следовало бы спрятаться куда-нибудь и затаиться на время. Но не хотелось бы прятаться до самой пенсии. Или до пока срок давности не истечёт. А по убийствам этот срок, я думаю, немалый.

– Ты убил кого-то? – удивилась Людмила Александровна.

– Да нет. Ну как… – пожал плечами Дмитрий. – Я ж на подозрении. В офисе, вы же знаете… Потом – Мышенков. Его ведь тоже кое-кто на меня повесить пытается. А теперь вот ещё и Мышенкова. Вы в курсе, что жену Льва Николаевича убили?

Людмила Александровна хотела кивнуть утвердительно, однако вовремя спохватилась и изо всех сил вытаращила глаза.

– Как? И её? Да что же это делается-то такое кошмарное?

– Да, – подтвердил Дмитрий, – убили. Застрелили. Причём, из моего пистолета. Из пистолета, который у меня видели.

– Так это твой пистолет? – воскликнула Людмила Александровна.

– Что? – не понял Дмитрий.

Людмила Александровна смутилась. И чтобы скрыть смущение, она, привстав, потянулась за бутылкой водки.

– Может, всё же выпьешь? Нет? А я приму чуток. Мне – надо. Я это знаю. Я выпью и буду приставать к тебе, Дима. Я тебя не выпущу, Дима. Слышишь? – Людмила Александровна налила водки, выпила и нежно и призывно посмотрела на Подлесного. – Как тебе моя идея? Дима, я тебе нравлюсь?

Подлесный решил поскорее сменить тему разговора и задал основной вопрос:

– Людмила Александровна, вы замечательная женщина, но скажите, о чём вы хотели сказать Марине Григорьевне?

– Когда? – удивлённо спросила Людмила Александровна.

– Вы сегодня звонили… Вы не помните?

– Я?! Я – звонила?! – Изумление на лице женщины было неподдельным.

– Да, вы звонили. Но связь прервалась. И до вас уже не могли дозвониться. У вас что-то с телефонами.

– У меня всё в порядке с телефонами. Я же их отключила.

– О каком кошмаре вы говорили по телефону? О кошмаре и о смерти, которая где-то там бродит. Помните? – продолжил расспросы Подлесный.

– О кошмаре? О каком кошмаре, Дима? – Людмила Александровна вновь принялась разливать водку. – Я полностью экипирована. У меня же в холодильнике… Кстати, тебе налить? Не бойся никаких кошмаров, Дима. Главное – дверь не открывать. Я вот не открываю… Тебе, правда, открыла. Ну, не дура? А они пускай звонят… пока меня нет дома. Потому что я не открываю никому, когда меня нет.

– Да-да, не открывайте! – взволнованно произнёс Подлесный и вскочил на ноги. – Не открывайте, пока я не уйду! Я куда ни приду – звонят!

Только теперь хозяйка квартиры поняла, что в дверь действительно звонят.

– А ведь и правда… – растерянно проговорила она.

И тотчас вспомнила те страшные минуты, когда гремели выстрелы, а в лицо ей летели безумные слова. Выходит, её нашли? А она даже плащ от крови не отстирала – просто сунула его под раковину. А ведь её могли видеть с убитой жители дома! А таксист? Если его нашли… Он же подтвердит, что они вместе ехали, что вместе ушли в подъезд.

И даже от орудия смерти она не избавилась. А на нём отпечатки её пальцев. И есть свидетельница убийства. Свидетельница, которая и есть убийца. Убийца-свидетельница, которая скажет, что она не убийца, а свидетельница. И ткнёт своим подлым пальцем. И заявит на неё. Да заявила уж, видно. И, видимо, за ней пришли и звонят.

– И что же? И… посадят? – растерянно пролепетала Людмила Александровна.

– Конечно. На время следствия, как минимум.

– Но я… Я не виновата.

– Я и не говорю, что вы виноваты. Сам я во всём виноват. А пистолет – это серьёзная улика.

– Пистолет?! – вскричала Людмила Александровна. – Откуда тебе про пистолет известно?

– Я же говорил, что видели его у меня. Вот так вот. И теперь я – основной подозреваемый.

– Ты?! – поразилась Людмила Александровна. – А разве не я?

Бестолковый разговор ещё некоторое время продолжался, затем увял. Всё по той же причине – по причине его бестолковости. Звонки, в конце концов, тоже прекратились. Людмила Александровна, несмотря на состояние нетрезвости средней тяжести, уяснила-таки, что у Подлесного имеются серьёзные основания полагать, что его разыскивают за убийство гражданки Мышенковой.

Однако ей-то известно, что это не он убил несчастную Мышенкову. Она-то знает, что не он является убийцей. Но… Но что она может? Сказать, что, мол, не волнуйся, Дима, что я, мол, знаю, Дима, что ты не убивал. И что дальше? Заявить, что она свидетель защиты? А кто подтвердит, что это не она убила жену Льва Николаевича? Та страшная женщина?

Чаепитие-водкопитие продолжилось. И вскоре Людмила Александровна, позабыв о мучивших её страшных воспоминаниях, принялась довольно-таки откровенно приставать к Подлесному.

Дмитрий тактично уклонялся, приговаривая:

– Но, Людмила Александровна, я, вы знаете, человек старомодный. Я же из провинции. Мне необходимо время. Ну, период ухаживания, так сказать. Цветы, театр, ресторан. Кафешка, на худой конец. Может быть, нам в ресторанчик сходить? Как вы на это смотрите?

– С такой-то рожей? – поразилась Людмила Александровна. – Я же, сами видите…

«В ресторан нельзя, а за мной „с такой-то рожей“ волочиться – пожалуйста», – подумал Подлесный про себя, а вслух сказал:

– Вы неплохо выглядите, Людмила Александровна. Несколько мазков – и всё будет отлично. Вы только не пейте больше. До ресторана.

Подлесный уговорил-таки Людмилу Александровну покинуть убежище и спустя пятнадцать минут, проезжая по улице Плещеева, он завернул на бритишпетролиумовскую заправку. Не из-за отсутствия в баке бензина, а в связи с тем, что ему необходимо было дозвониться до Бояркиной.

Людмила Александровна осталась в машине, однако, обнаружив, что у неё кончаются сигареты, побежала вслед за Подлесным в магазинчик. И сразу за дверью едва не уткнулась ему в спину.

– Да, я везу её… Да уже в пути мы… У тебя занято было… Она не хочет ни с кем встречаться…

Людмила Александровна попятилась назад, а затем выскочила наружу. Первой мыслью было – убежать, скрыться. Она подбежала к машине, распахнула дверцу и рывком выхватила сумку. И в ту же секунду что-то больно ударило её по ноге, чуть пониже колена.

– Ой-ё-о! – вскричала женщина и глянула вниз.

И увидела пистолет. Тот самый. Пистолет-убийца. Она до сих пор не избавилась от него. Ну и дура же! Вытереть отпечатки и вышвырнуть в кусты. Или подлецу Диме подсунуть. И пускай расхлёбывает, когда найдут у него. Тем более что он и так уже в подозреваемых. И пусть там же, среди этих подозреваемых, мерзавец, и остаётся. А то придумал, видите ли, дурачить её! Ухажёром прикинулся, негодяй!

Людмила Александровна, наскоро протерев оружие подолом юбки, сунула его в бардачок, но тотчас сообразила, что подозрение падёт на неё. И тут она увидела ключи. Один находится в замке зажигания, остальные, как и вазовский брелок, свисают вниз. В багажник! Сообразительная женщина схватила ключи и бросилась к багажнику. Почти без заминки справилась с замком и подняла крышку багажника. Спустя минуту огнестрельное оружие находилось в углу под ковриком, а ключи – на прежнем месте.

Что дальше? Бежать? Однако если она сбежит, Дима-мерзавец догадается, кто подсунул ему пистолет. Но если она не покинет машину и поедет с ним дальше, то ей предстоит встреча с… С кем ей предстоит встреча? Вероятно, с Мариной Григорьевной.

По всей видимости, он звонил именно Бояркиной. Той самой Марине Григорьевне, с которой сейчас встречаться отнюдь не хочется. Той самой Бояркиной, которая душу способна вытрясти, а не только любые и всяческие сведения в форме жалкого словесного лепета.

Ладно, она, чтобы усыпить его бдительность, немного проедет с ним, а потом сбежит.

***

Сан Саныч понял, что ему не откроют. Хотя и есть кто-то дома. И свет в коридоре горит, и звуки кое-какие он уловил.

Он вернулся в машину и принялся звонить по мобильному телефону.

– Это Сан Саныч… Да… Она дома, но не открыла… И что, на площадке караулить?.. А как она выглядит?.. Что? Блондинка?.. Пышная и с пышной причёской?..

Сан Саныч решил посидеть полчасика в машине, а потом ещё раз попытаться дозвониться в квартиру Людмилы Александровны. Однако покидать место за рулём не потребовалось. Он увидел вышедшую из подъезда полноватую женщину с копной светлых, вероятно, крашеных волос и мгновенно напрягся. Людмила Александровна? Но откуда он знает её? Лицо явно ему знакомо. И не только лицо. А рядом с нею… О-ба-на! Подлесный! А почему они вместе? И куда они направляются? Садятся, гляди-ка, в машину.

И Сан Саныч поехал за машиной Подлесного. Позднее, остановившись неподалёку от бензозаправочной станции, он наблюдал за беготнёй Людмилы Александровны, однако разобраться, в чём там дело, так и не сумел. Во-первых, находился он на значительном удалении от машины Подлесного, во-вторых, видимость была недостаточной по причине нудно моросившего дождя.

И Сан Саныч принял решение.

– А взорвать обоих! – крикнул он и ударил кулаком по кнопке звукового сигнала.

В машине у него, в тайничке, имеется СВУ граммов на сто пятьдесят в тротиловом эквиваленте. Для одного автомобильчика с парой двуногих внутри вполне достаточно. И как только представится возможность, он заминирует машину.

И убьёт сразу двух зайцев. Точнее, зайца и крольчиху. И Людмилу Александровну уничтожит. Которую убить было бы наилучшим вариантом, ибо обещаны деньги, которые сейчас ой как нужны. И Подлесного убьёт. Которого уже давно пора закопать. Уже достал, как говорится. Уже столько ущерба как материального, так и морального причинено им, что… В общем, быть по сему.

***

Не везло Гольцову в последнее время. И по работе не складывалось, и дома… Жена, уставшая от безденежья, психовать принялась. Вчера сына отлупила ни за что – просто под руку попал. И машина едва дышит. С перебоями. Просто глохнет периодически на малых. И карбюратору уже никакие абровпрыскивания не помогают. А тормоза и ходовая в таком состоянии, что скоро или колесо отвалится или ногой тормозить придётся.

И вдруг такая удача. Позвонила сотрудница этой проклятой фирмы под названием «Фея» и сообщила о местонахождении Дмитрия Подлесного.

– А что вы там делаете? – спросил Гольцов. – И как, простите, вас звать?

– Меня Людмилой Александровной зовут. Мне Марина Григорьевна ваши телефоны…

– Я понял, понял! – заторопился Гольцов. – Я про Подлесного хотел узнать. Вы в кафе надолго? Вы там задержитесь?

– Конечно. Заказ же… Сделали заказ, а сами свалим? – хихикнула собеседница, и Гольцов догадался, что Людмила Александровна, как говорится, выпивши.

– Да-да, не надо спешить, Людмила Александровна! – проговорил поспешно Гольцов, уже обдумывая предстоящую операцию по задержанию подозреваемого. – Вы там это… В общем, вы поняли. Да, и ещё! Скажите, Людмила Александровна, он с машиной?

– Да, «жигуль». Синий.

– А модель? Номер?

– Номер! Ха! Мне из туалета номер не видно, уважаемый. И модель не видно, потому что я в них не разбираюсь. Машина как машина, у моего отца ещё такая была сто лет назад.

– Классика, значит. Хорошо. Прекрасно! Вы там, в общем, отдыхайте! Да, отдыхайте! – спешил закончить разговор Гольцов.

Потом он побежал в кабинет Василия Александровича.

Людмила Александровна, между тем, вспомнила о предстоящей встрече с Бояркиной и предприняла попытку покинуть кафе. Но её постигла неудача – подали водку не вовремя.

А Бояркина в эту минуту уже ехала по Бульварному кольцу и проклинала градостроительную политику властей как нынешних, так и прошлых. Метро понарыли, а подземных или надземных автомагистралей не воздвигли. И газоны с этими скверами никак не выкорчуют. Скоро на мопед пересаживаться придётся, видимо.

И когда, в конце концов, она «додёргалась» до Тимирязевского района, а затем и проникла в тёмно-зелёное кафешное нутро, температура кипения всех жидкостей в её организме достигла наивысшей точки.

– В чём дело, Людмила Александровна? Вы куда постоянно пропадаете? – напустилась она на подвыпившую женщину.

– Куда я пропадаю? Куда я могу пропасть, если этот сразу настучал, – ответила Людмила Александровна и махнула рукой в направлении Подлесного. – Почему все меня преследуют?

– Вы опять пьяная! Вы взялись за старое, Людмила Александровна? В таком случае, сами понимаете…

– Уволите? Плевать… Кстати, мне пора. – Людмила Александровна поднялась на ноги. – А вы – пожалуйста. Пейте, гуляйте. На здоровье.

– Да я из-за вас – сквозь пробки!.. – вскричала Бояркина.

– А не надо из-за меня! Это он вам позвонил! – Людмила Александровна ткнула пальцем в Подлесного. – Вот с ним и пейте! Пока тут… – Людмила Александровна едва не проговорилась, однако, вовремя спохватившись, замолчала.

– Базар кончайте, – вмешался в разговор Подлесный. – Давайте по делу.

– По делу?! – взвилась Людмила Александровна. – По делу – на работе! А тут, где…

И она быстренько намахнула, как говорится, рюмку водки и побежала к двери. Бояркина попыталась задержать её, но не сумела.

– Ты чего рот раззявил?! Раззява! – закричала Марина на Дмитрия.

– Да что я могу?! За подол хватать?

– За ней! – приказала Бояркина.

– А…

– Да расплачусь я. Беги!

Подлесный сумел настичь беглянку.

– Людмила Александровна! Да постойте же!

– Нет!

– Людмила Александровна! Ну давайте я вас на машине отвезу.

– А где эта? Марина Григорьевна-то где? – не замедляя бега, глянула через плечо женщина.

– Марина? – Подлесный обернулся назад. И заметил, что Бояркина усаживается в свою машину. – А она, думаю, отстала. Куда ей на шпильках-то? Она, думаю, отстала и плюнула. Тут же до метро… Да здесь же топать и топать. А вы уже запыхались. А на машине – до дому аж.

Людмила Александровна, сердце которой уже начало выскакивать из груди, позволила-таки уговорить себя. Только сказала:

– Давайте незаметненько. Давайте, чтобы она не увидела. Вот за домами…

И они кружным путём отправились к машине. Обыкновенная «семёрка». Но в багажнике – пистолет, а под днищем – порция взрывчатки. Самодельное взрывное устройство так называемое.

***

– Гаси! – приказал Гольцов милиционеру-водителю. Он сообразил, что, подъехав к кафе на милицейском «уазике», он преждевременно обнаружит себя.

Выскочив из машины, Гольцов огляделся. А вот – пожалуйста, сидит мужик за рулём и никуда не спешит. Гольцов занырнул в салон и сунул удостоверение под нос кудрявому брюнету.

– Трогай! – приказал сходу.

– Что?! Куда? Какого чёрта?! Щас брошу все свои дела…

– Уголовный розыск! Поехали! – начал заводиться Гольцов. – Тут рядом. Вон туда. Через пять минут отпущу. Будь коммуникабельным, чтобы в обезьяннике не париться.

Сан Саныч побледнел. Уголовный розыск! Но… Однако, кажется, тут что-то не то, о чём он подумал в то мгновение, когда услыхал эти два слова – «уголовный розыск». А удостоверение, вроде бы, настоящее. Придётся ехать, куда скажут. Да, «бросать все свои дела» и… Носоглотку Сан Саныча заполнили исключительно нецензурные слова. Работаешь, крутишься, суетишься, лысея и седея не по дням, а по часам, а тут вдруг…

– Поехали, поехали! – торопит водителя Гольцов. – Что у вас там?

– Ничего. Это просто… – Сан Саныч торопится зажать кустарно изготовленный пульт радиовзрывателя в левой руке и незаметно убрать его вниз, сунув между дверцей и сиденьем.

Когда прогремел взрыв, то не только Гольцов, но и сам Сан Саныч не понял, что произошло.

– Что это?! Как это?! – задёргался Гольцов, таращась на клубы взметнувшегося огня и дыма.

– Кто-то машину какую-то… – начал Сан Саныч и мгновенно понял, кто и какую машину взорвал. Он сам и взорвал. Нечаянно. И преждевременно. Он, идиот неуклюжий, взорвал. Случайно и, вероятно, раньше времени – машину Подлесного. – Ну вот… Поехали да поехали, – пробормотал он, не умея скрыть досады.

– Да, я как раз к кафе и хотел… – растерянно пробормотал Гольцов. – Подставились бы крепко. Ладно, поехали. Второго-то, как думаете, не случится?

«Второго! – мысленно с негодованием воскликнул Сан Саныч. – Это такое дешёвенькое удовольствие – радиоуправляемое самодельное взрывное устройство! Такую цену ломят, а на практике…»

И вслух сказал:

– Второго не будет. Хорошего помаленьку.

– Что ж вы… – укоряюще произнёс Гольцов. – Может, там люди погибли.

– Люди! Конечно! – сквозь зубы процедил Сан Саныч и отпустил сцепление. Впрочем, не стоит распускать язык. И поскорее избавиться от опасного соседства. – До места взрыва, и я свободен?

– Да, пожалуй, – неуверенно проговорил Гольцов, мозг которого сверлила какая-то мысль. Но – не очень громко, как маленький червячок – ствол могучего дерева-дуба. – Хотя вряд ли… Нам ведь понятые потребуются. Да, понятым будете.

– А вы имеете право? А? Хватать вот так и – понятым?

***

Оставалось не более двух десятков метров, когда грянул взрыв. Подлесный мгновенно упал на землю и закрыл голову руками. И вспомнил о спутнице. Ну конечно, стоит столбом. И глаза вытаращила. Но, представляется, не для того, чтобы получше рассмотреть яркую картинку, а по совершенно иной причине, к прагматичности не имеющей никакого отношения.

– Ложитесь! – завопил Подлесный.

Людмила Александровна послушалась и… опустилась на четвереньки.

– Уже получается, – усмехнулся Подлесный, стряхивая с куртуазной причёски женщины нечто в форме горящего ошмётка. – Ещё несколько десятков взрывов… Стойте! – Дмитрий вскочил на ноги. – Это же моя машина! Да, там стояла моя машина! Да от неё же!.. Это же – не подлежит восстановлению! А если бы мы сели!..

– Я не хотела, – залепетала Людмила Александровна. – Дима, я не хотела взрывать. Я не думала, что это так… Не думала, что опасно… Я не думала, что взрыв будет! Дима, ведь пистолеты не должны так сильно взрываться?

– Какие ещё пистолеты? – скривился Подлесный. – Пистолеты! Про какие пистолеты вы говорите?

– Я положила не для того, чтобы взорвать! И я возмещу, Дима! Бог спас, и я обязана!..

– О чём вы? Что вы положили? Давайте помогу вам подняться.

– Пистолет. Пистолет, из которого убили жену Льва Николаича. Простите, Дима! – Людмила Александровна, поднявшись, приникла головой к плечу Подлесного.

– Положили пистолет? Куда?

– В машину, – покаянно шмыгнула носом женщина. – В багажник.

– Зачем? Откуда он у вас?

– Я всё объясню, Дима. Я испугалась. Я до сих пор её боюсь. Но раз уж родилась в рубашке, то не так… Я уже не должна сильно бояться.

– Не двигаться! Никаких движений, господин Подлесный! – прозвучал торжествующий голос, очень близко, совсем рядом. И в ту же секунду что-то однозначно жёсткое и суровое упёрлось в затылок Дмитрия. – Изготовим-ка ручки. За спину. Да, именно под браслетики.

– Опять вы! И снова при всех понтах ментовских – пушка, наручники… Зачем же так сильно зажимать-то? – поворачиваясь, усмехнулся Подлесный. – Я уже видеть вас не могу, пан Мистер.

И Подлесный устремил взор поверх головы Гольцова, уткнув его в спину быстро удаляющегося человека.

И тут человек обернулся, стрельнув взглядом прямо в глаза Подлесному. Ого, да это же!..

– Почему он-то не в наручниках и без охраны? – ухмыльнулся Дмитрий. – Меня стреножили, а этот… Я что-то, похоже, не догоняю.

– Вы о ком? – вскинул бровки Гольцов.

– Я о Сан Саныче, – дёрнул подбородком задержанный. – Почему он в машину садится? Куда он поехал-то, в самом-то деле?!

– Понятой? Вы его знаете? Да понятых мы найдём, не стоит беспокоиться.

– Какой понятой?! Это Сан Саныч! Это Иван Иваныч и Пал Палыч! – закричал Дмитрий.

В общем, когда смысл слов Подлесного сумел адекватно отразиться в мозгу оперработника, Сан Саныч уже ревел мотором и визжал шинами колёс. Гольцов схватил Подлесного за предплечье и поволок к подъехавшему «уазику», надеясь организовать погоню за сбежавшим «понятым».

 

27

Дмитрий Подлесный с тоской смотрел на дымящийся остов своей машины. И почему ему так не везёт? И машину потерял (не застрахованную к тому же), и в лапы (лапки) Гольцова опять попал.

И он с усмешкой проговорил:

– Меняю яркие воспоминания на свежие ощущения.

– Что? – откликнулся Гольцов. Он стоял рядом и наблюдал за процессом тушения взорванного автомобиля.

– Да я Жванецкого цитирую. Давно ли я в наручниках-то был? И вот опять…

– Что хотите этим сказать? Что снова сбежите? А вот и не получится. Уверяю вас, не выйдет. И вы всё расскажете, господин Подлесный.

– Я и не отказываюсь.

– Да? И где нам его искать?

– Опять за рыбу деньги! – состроил гримасу недоумения и досады Подлесный. – Он же у вас в руках был. Может, вы оборотень? Надо будет вашим подсказать. Уж не вы ли взорвали мою машину? А? Иначе чем объясните, что оказались сегодня тут?

– Не беспокойтесь, объяснение у меня имеется. Меня же, – Гольцов ткнул пальцем в сторону присевшей на заборчик Людмилы Александровны, – вот эта гражданочка пригласила.

– Людмила Александровна?! – поразился Подлесный. – Она вас пригласила? Зачем?

– Знает, что вас ищем. И вот… – развёл руками Гольцов и улыбнулся. – Постепенно настрой в обществе меняется. Отношение к правоохранительным органам, я имею в виду.

– Не может быть!

– Как это не может быть, если пример, свежий, налицо?

Да, пример, кажется, налицо. Подлесный непроизвольно дёрнул правой рукой, желая, по-видимому, почесать в затылке, дабы стимулировать приведение в порядок своих мыслей, однако наручники мгновенно напомнили о себе.

Подошёл пожарный и, с гаденькой улыбочкой косясь на Подлесного, сообщил Гольцову:

– В машине не только взрывчатка была. Там, между прочим, и пистолет. В багажнике. На настоящий похожий.

– Очень интересно. Спасибо. При осмотре всё зафиксируем, – удовлетворённо покивал Гольцов. – Какая, однако, неожиданность! Не так ли, господин Подлесный?

– Для вас. Но не для меня, – спокойно ответил Дмитрий.

– Ах вот даже как?! – обрадовался Гольцов. – Похоже, мы с вами начнём-таки говорить на одном языке, пан Подлесный.

– Обязательно, месье Гольцов, на одном. На англо-французско-польском, пан Гольцов. Вы сказали, вас сюда Людмила Александровна пригласила? Так? Вот сейчас у неё и спросите, как в машине оказалось оружие, из которого убили Мышенкову.

– Из которого – Мышенкову?.. Она что-то знает?

– Спросите, – пожал плечами Подлесный.

Гольцов жестом подозвал милиционера с автоматом и, кивнув на арестанта в наручниках, отправился к Людмиле Александровне. Спустя несколько минут Гольцов возвратился и поведал новость, Подлесного крайне поразившую.

– Об оружии в машине ей ничего не известно, – сообщил он.

– Что?! Как?! Людмила Александровна! – закричал Подлесный. – Вы же мне сами сказали!.. Вы же!.. Что якобы пистолет, из которого Мышенкову… Что вы – мне в багажник…

– Не впутывайте меня! Нет и ещё раз нет! И я ухожу! – вскочив на ноги, прокричала Людмила Александровна.

– И вы отпустите её?! – встревожился Подлесный.

– Людмила Александровна, задержитесь, пожалуйста, – обратился к женщине Гольцов. – Мы возьмём объяснение и отпустим.

Подлесный пришёл в страшное возбуждение.

– Она пистолет мне подсунула! Зачем-то. Я не знаю, зачем. Это, во-первых. Она что-то знает об убийстве Мышенковой! Это – два. И её – отпустить? А меня, который ни ухом ни рылом… Да это беззаконие!

– Беззаконие? – заволновался Гольцов. Он тоже сильно возбудился, настолько, что даже подпрыгивать начал, невысоко, сантиметров этак на пять – десять. – Да, закон не на должном уровне, если вам столько времени удаётся избегать наказания. И это в духе времени. Однако времена меняются. И вы будете сидеть в тюрьме! Теперь это не вызывает никакого сомнения, господин киллер!

«Киллер» помрачнел и замкнулся. Хватит биться головой о стену. Если уж суждено отправиться на нары, то не стоит истерики закатывать. А там видно будет. Бог не выдаст – свинья… Бог не выдаст – поросёночек Гольцов не съест. Может быть, вообще следует, как это принято за бугром, требовать адвоката и соблюдения всех и всяческих прав подозреваемого и обвиняемого.

И прошло довольно много времени, в течение которого Подлесный почти что с совершенным равнодушием наблюдал за происходящим на месте чрезвычайного происшествия, где количество работников всяческих органов, как в форме, так и без, значительно возросло. А его, тем временем, сначала усадили в гаишную «десятку», а потом решили пересадить в машину ППС.

И тут он увидел приближающуюся Ларису. Он хотел закричать, чтобы привлечь её внимание, однако на его голову легла жёсткая ладонь человека в камуфляже, а удар в солнечное сплетение принудил переломиться пополам.

Однако Лариса заметила-таки его и сумела приблизиться к машине, чтобы при помощи жестов попытаться успокоить задержанного. Мол, ещё не вечер, мол, будет и на нашей улице праздник.

И Подлесный принялся выворачивать глаза в направлении стоявшей в отдалении Людмилы Александровны. А также дёргать головой. Всё в том же направлении. И Лариса, что-то сообразив, просияла. Движением рук обозначив пышные женские формы, она вопросительно кивнула головой. Подлесный радостно закивал в ответ. И Лариса пообещала заняться Людмилой Александровной. Так, во всяком случае, понял её Дмитрий.

И он не ошибся. Лариса поняла его правильно. Лариса сообразила: Подлесный уверен, что эта пышных форм дама может поведать следствию нечто, что положительным образом скажется на его судьбе. Лариса подумала также, что, очевидно, полная дама по какой-то причине не желает говорить всего того, что, по мнению Подлесного, способно сыграть эту самую положительную роль.

Однако Людмила Александровна оказалось не так проста – она отметила взгляды, брошенные Ларисой в её сторону как в момент жестового общения журналистки с Подлесным, так и в последующем, и, проявив смекалку, неожиданно буквально испарилась с места происшествия.

Лариса, обнаружив исчезновение вип-респондента, заметалась в панике, но быстро успокоилась, поразмыслила и предприняла ряд мер, направленных на скорейшее обнаружение беглянки и последующее эффективное извлечение из неё нужной информации.

О том, что имеются люди, цели которых прямо противоположны её целям, Лариса не знала. Она не подозревала, что небезызвестный Сан Саныч уже приближается к дому Людмилы Александровны, намереваясь довести начатое до конца. Опасная свидетельница должна замолчать. Навеки. Не получилось с прогремевшим впустую взрывом – будет огнестрел. Чтобы оборвать все ниточки, соединяющие человека с жизнью, не обязательно рвать жертву на мелкие кусочки. Чтобы человек утратил способность говорить и свидетельствовать, достаточно одной или нескольких неприметных дырочек в теле приговорённого.

Сан Саныч проник в подъезд и выбрал удобную позицию. Удобную как для наблюдения, так и для нападения. Между вторым и третьим этажами, у окна. Местность просматривается почти идеально, потому как основной подъезд к дому – прямо напротив, он строгим перпендикуляром упирается в тротуар между первым подъездом и вторым, в котором и устроил засаду Сан Саныч.

А за правый фланг беспокоиться не стоит – здесь к дому Людмилы Александровны плотно примыкает административное здание, чтобы выстроить довольно-таки уродливую букву «Г». Приблизиться к подъезду можно слева, но это неудобно как для тех, кто пользуется общественным транспортом, так и для прибывающих на автомобилях.

Да, слева женщина вряд ли объявится. Но поглядывать иногда всё же стоит. Правда, чтобы взгляд бросить вдоль длиннющего фасада дома, из окна высовываться приходится.

Сан Саныч ждал одну женщину, а увидел другую. И тоже знакомую. К дому подъехала Лариса. Она вышла из машины и осмотрелась. Потом неуверенно направилась ко второму подъезду, но остановилась и повернула обратно, чтобы снова забраться в салон автомобиля и затаиться.

И Сан Саныч всё понял. Лариса тоже ищет Людмилу Александровну. И будет сидеть в машине и ожидать прихода её. А затем, вероятно, они вдвоём направятся в квартиру Людмилы Александровны. И что же ему делать?

Впрочем (Сан Саныч принялся наполнять себя злобой), патронов у него на них обеих хватит. А умереть они обе достойны. Более чем. Хотя оплата будет лишь за одну. Эти две бабы войдут в подъезд, приблизятся к лифту, а тут – он, ковбой без шляпы, но с пистолетом. Привет, старушки! Молились ли вы на ночь, дездемонки? И расстреляет обеих. Не спеша и со вкусом. Сначала одну, потом вторую. Кто будет первой, он ещё решит, благо время у него есть. Времени у него именно столько, сколько этим подлюкам жить осталось.

Неожиданно из-за административного здания выбежала Людмила Александровна и устремилась к своему подъезду. В каждой руке по бутылке литрового «Флагмана». Аппетит, однако! А спешит-то как, аж спотыкается. И взгляд – вдохновенный, одухотворённый и прочая. А тут – Лариса на её пути.

Сан Саныч спрыгнул с подоконника и нетерпеливо заперебирал ногами, ожидая, что оставшиеся до входа в подъезд десять метров женщины преодолеют дружным тандемчиком. Но – не случилось. Женщины почему-то принялись крутиться на одном месте, словно в бурун угодили. Кричат что-то, взвизгивая, и вертятся волчком двухосным.

Стрелять из окна? А если первые выстрелы окажутся неудачными? Вдруг он промахнётся (не удосужился научиться стрелять должным образом), а бабы не растеряются и сиганут в разные стороны, чтобы спрятаться за гаражами. И что тогда? Выбегать на улицу и носиться по двору, словно казак-разбойник времён беззаботного детства?

Сан Саныча окатило ледяной волной неприятного предчувствия. А ничего удивительного. Лариса в его судьбе – это почти то же самое, что и Подлесный. И в эту минуту он увидел, что Лариса машет кому-то рукой. Кому? Кто может приближаться к подъезду с той стороны? Сан Саныч высунулся из окна и глянул влево. Из неизвестно откуда взявшегося джипа выбираются несколько молодых мужчин. В чём дело? Кто такие? Откуда они выпали?

Из наружного нагрудного кармана Сан Саныча выскользнула «Моторола» и полетела вниз. Пытаясь изловить устремившийся к земле телефонный аппарат, Сан Саныч замахал руками, однако руки оказались коротки. Не поймал он мобильник. Телефонный аппарат он не изловил, однако себя обнаружил.

– Ой-ой-ой! – закричала Лариса, указывая рукой на Сан Саныча. – Это же киллер! Главарь киллеров! Вон! Вон же он!

– Тьфу! Вот гадина! – выругался Сан Саныч и отшатнулся прочь от окна.

И побежал по лестнице вверх, надеясь уйти через чердак. Он прыгал по ступенькам и то да потому спотыкался, ибо глаза его неожиданно наполнились слезами обиды. Вот не везёт ему! Не везёт – и всё. И что тут поделаешь? Разве что профессию поменять. Менеджером в автосалон устроиться, например, благо автомобилист он опытный и даже с каталогами обращаться умеет. Вывернуться из текущей неприятности, а затем, с новыми документами и обновлённой внешностью, дерзнуть на новом поприще. А потом, присмотревшись, и свой автосалон открыть, так как деньжата в некотором количестве у него имеются.

 

28

Сан Саныча не поймали. Ушёл. Через чердак, по-видимому. Хотя ловили его не только представители службы безопасности покойного Козюкова, но и трое подоспевших сотрудников милиции под предводительством Гольцова. Обе структуры действовали очень дружно, в смысле – дружной толпой ввалились в подъезд и заполнили его топотом, гомоном и лязганьем изготавливаемого к стрельбе оружия.

– Надо ж было все выходы перекрыть! – с досадой бросила Лариса возвратившимся во двор ловцам киллеров. – Хорошо, что хоть эту не упустили.

И она кивнула в сторону «Гранд Чероки», где под охраной одного из козюковцев сидела мрачная Людмила Александровна.

– А что мы с неё поимеем? Она-то – что? Она в курсах? – спросил Евгений.

– Подлесный мне сказал, что знает нечто такое…

– Что – «такое»?

– Ну-у-у… – Лариса задумалась. Но ненадолго. – Она знает, кто вашего босса уконтропупил. Я ведь из-за этого вас и пригласила.

– Да вы что?! В самом деле?

– Конечно, – всё тем же уверенным голосом заявила Лариса. – Надо только подход к дамочке найти. А о том, что тут ещё и этот… я не ведала. Кстати, вот телефон его подобрала. Может, можно что-то…

– Телефон – это замечательно, – кивнул Евгений. – Мы его – в разработку… Давайте!

– Телефон я изыму. По протоколу, как положено, – решительно заявил Гольцов. – Потом. Сейчас надо с гражданкой переговорить.

– Вы с ней уже говорили, Егор Палыч, – напомнила Лариса. – И на изолированное помещение для безвинного наворковали с этой дамочкой уже.

– Подлесный – невинный? – начал заводиться Гольцов.

– Можно – мы?.. – вмешался Евгений. – Буквально… Да пять минут дайте, Егор Палыч.

– Пять? Ну-у-у, пять это же… – замялся Гольцов. Потом нашёлся, заявив: – А у меня сигареты кончились. Да, я сбегаю. Я быстренько.

– Отлично! – обрадовался Евгений. – Пять минут, как говорится, – большие деньги. Это даже больше, чем нужно. За это время можно ещё и дополнительно что-нибудь… висяк какой, если пожелаете… Эй, Никитка, давай её сюда!

Людмила Александровна и в самом деле заговорила на удивление скоро. Сразу после того, как её обмотали буксировочным тросом, соединённым другим концом его с грозно порыкивающим джипом. Воображением, судя по всему, она обладала достаточным, да и, по-видимому, смотрела она некогда фильмы, повествующие о суровых реалиях периода гражданской войны. И потому – заговорила.

***

Такси доставило Людмилу Александровну к дому Мышенкова. Людмила Александровна расплатилась и выбралась наружу. Не сделала она и пяти шагов по направлению к подъезду, как навстречу ей бросилась женщина, в которой Людмила Александровна тотчас же признала жену Мышенкова, хотя и видела её лишь однажды, к тому же мельком. Повстречайся они в другом месте, Людмила Александровна могла бы жену Льва Николаевича и не узнать.

– Простите… – приотворила рот Людмила Александровна, однако жена Мышенкова никак на неё не отреагировала.

– Такси! Такси! – кричала она на бегу и размахивала руками. Вид при этом имела абсолютно безумный.

Машина, уже тронувшаяся с места, остановилась.

– На Краснопресненскую набережную! – выкрикнула Мышенкова, открывая дверцу такси.

Людмила Александровна на какую-то секунду растерялась, однако скоро собралась с мыслями и сообразила, что упускать Мышенкову не надо бы. И бросилась следом.

– Я с вами доеду? Вы куда едете? – забираясь на заднее сиденье, проговорила она.

– На Краснопресненскую набережную женщине надо, – с удивлением обернулся к недавней пассажирке водитель такси.

– Ой, и мне туда же! – сообщила Людмила Александровна, честно глядя в глаза таксисту.

– Если гражданка не против, то… – пожал плечами водитель и покосился на Мышенкову.

Однако Мышенкова, кажется, и не услышала реплики водителя такси, она вообще, похоже, не заметила, что в машине, кроме неё, оказалась ещё одна пассажирка. По распространившемуся в салоне запаху скоро стало понятно, что Мышенкова изрядно пьяна.

– Быстрее! Пожалуйста, быстрее! – то и дело вскрикивала Мышенкова и бросала яростные взгляды на водителя. – Двойной тариф!

– Сделаем, – отвечал тот и резко выкручивал руль то влево, то вправо, проявляя чудеса изобретательности.

И они очень быстро приехали к мрачному серому дому. Настолько быстро, что Людмила Александровна не успела решить, как ей подступиться к вдове Льва Николаевича, возбуждённой, взвинченной, нетрезвой. А та уже сунула деньги водителю такси и выскочила из машины. Людмила Александровна схватилась за сумочку, торопясь отыскать кошелёк и расплатиться, и вдруг обнаружила, что сумочка забита всяческим хламом настолько плотно, что и рука туда, кажется, не пролезет.

– Да она, в общем-то… – нерешительно проговорил водитель. – И если вы тоже выходите…

– Нет-нет, я заплачу, – торопится Людмила Александровна. – Одну минутку!

Когда Людмила Александровна покинула такси, Мышенкова уже скрылась в подъезде.

– Не закрывайте! Не закрывайте дверь! – закричала Людмила Александровна выходящей из дома девушке и ускорила шаг.

Оказавшись в подъезде и взбежав на площадку первого этажа, Людмила Александровна увидела Мышенкову и женщину в инвалидной коляске, только что, по-видимому, покинувшую кабину лифта.

– Это ты! Ты! Мне сказали! Я всё знаю! Сказала: убью и – убью! – шипела с наводящим жуть присвистом Мышенкова и наступала на женщину-инвалида.

– Ты ненормальная! Ненормальная! – вскрикивала женщина в коляске, бросая через плечо испуганные взгляды на Мышенкову и торопясь въехать обратно в лифт. – Пошла! Вон отсюда!

Однако Мышенкова и не думала уходить. И когда женщина-инвалид въехала на своей коляске в кабину лифта, последовала за нею.

– Я с вами! – объявила Людмила Александровна и протиснулась внутрь тесной кабины.

И очень скоро пожалела об этом. Она вдруг увидела в руке Мышенковой пистолет и пришла в ужас. Да что это такое происходит в последнее время с нею? Везде пистолеты, стрельба и трупы! То в офисе трупы и стрельба, то в машину села к вооружённому мужику! И – опять!

– Молись! – приказала Мышенкова, направляя оружие на женщину-инвалида.

Людмила Александровна заметила, что дверь уже закрыта, что убежать нет никакой возможности, и вскричала:

– Не надо! Гражданка Мышенкова!

– Всем молчать! – взвизгнула Мышенкова и, резко повернувшись, ткнула Людмилу Александровну пистолетом в грудь.

– Ай! – дёрнулась несчастная женщина, а затем резко взмахнула руками, стремясь отпихнуть от себя страшное орудие смерти. Настолько резко взмахнула, что выбила оружие из рук Мышенковой.

Слава Богу! Людмила Александровна повернулась назад, чтобы посмотреть на кнопки с цифрами этажей и узнать, скоро ли лифт, в конце-то концов, остановится. И тут загремели выстрелы. Как?! Ведь орудие смерти только что было ею выбито из рук потенциального стрелка! А кабина лифта уже полна стонов и хрипов!

– Сама молись и подыхай! – кричит женщина в коляске.

Оказывается, пистолет теперь находится в её правой руке. И это она, женщина-инвалид, расстреливает Мышенкову.

– Что вы делаете?! – наконец вымолвила Людмила Александровна и попыталась удержать оседающую на пол Мышенкову. – Вы же… Вы же…

И пожалела, что привлекла к себе внимание, ибо теперь уже она сама оказалась под прицелом. Молчать надо было. Если уж нет возможности выскочить за пределы пространства смерти, отграниченного от остального мира шестью плоскостями, то необходимо молча вжаться в стену и даже окрас поменять, став исключительно светло-коричневого цвета.

А вот и выстрелы!.. Впрочем, звуков выстрелов не слышно. Женщина дёргает рукою с зажатым в ней источником смерти, но выстрелов почему-то не происходит. Ещё не до конца понимая, что патроны кончились, Людмила Александровна вырывает оружие из рук убийцы и выскакивает из лифта, благо кабина лифта секунду тому назад остановилась, и теперь створки дверей поползли в разные стороны.

Сделав несколько шагов, Людмила Александровна возвращается назад и кричит убийце в коляске:

– Я вызову милицию! Вас посадят в тюрьму!

– Это тебя посадят! Это ты её убила! – кричит сумасшедшая инвалидка.

– Что?! – вытаращила глаза Людмила Александровна.

– Да ты вся в крови! Да! Там твои отпечатки! – тычет пальцем в её сторону женщина-убийца. – Я свидетельница, что ты её по фамилии называла!

Людмила Александровна, отшвырнув в сторону орудие убийства, пускается бежать вниз по лестнице. Ах, отпечатки же! Она возвращается, подбирает пистолет и снова бежит вниз. Стереть отпечатки и выбросить его! В кусты, в мусоропровод, в воду! А пока – в сумочку его.

Однако избавиться от пистолета она забыла. А водки накупила. Взяла четыре по ноль семь. И прямо с порога нырнула в запой. Просто опрокинула в рот два стакана огненной воды и с разбегу бросилась в кровать, в волны перины и подушек.

***

Уже прощаться собирались, когда раздались звуки какого-то марша.

– Что это? – удивлённо округлил глаза Евгений.

– Это у вас, – сказала Лариса.

– Да то ж аппаратик этого… – сообразил Евгений и, дёрнув подбородком в сторону Гольцова, улыбнулся: – Вы же изъять хотели. А ну-ка… Алло! Говорите!

Все замолчали. Лариса вытаращила глаза и сцепленные в замок руки прижала к груди. И увидела, как лицо Евгения приняло выражение напряжённого внимания.

– С кем, простите… – после паузы проговорил Евгений. – Алло! Алло! Отключилась.

– Кто, кто отключилась?! – вскричали в один голос Гольцов и Лариса.

– Да я откуда знаю! – пожал плечами Евгений. – Голосок – женский. А номер не определился. Спрашивает: жива она ещё или нет?

– Кто – «жива или нет»? – подпрыгнул Гольцов. – Почему мне телефон не отдали?

– Не знаю, не знаю – кто… – раздосадованно проговорил Евгений. – Кто «жива» – не знаю. Кто звонил… Хотя… Хотя голос мне показался знакомым. Голос похож… Кстати, он похож на голос сводной сеструхи босса.

– Эту сеструху не Ларисой звать? – усмехнулась Лариса.

– Ларисой, а… что такое? – подобрался, словно лев перед прыжком, Евгений.

– Как её фамилия?

– Телешова.

– Отлично. У Бояркиной работала такая. Вместе с Мышенковым, с которым состояла в связи. Получается, её в оба списка включить можно. И Подлесный её знает. Вот она и есть убийца вашего босса. Заказчик, правильнее сказать. Хотя Мышенкову – она… Она – инвалид в коляске?

– Да, именно.

– Что и требовалось доказать, – развела руками в стороны Лариса. – Да, она работала у Бояркиной. Она и инвалидкой стала в ту пору, когда пыталась Бояркину отправить к праотцам. С участием, кстати, нашего Сан Саныча. Как раз товарищ Гольцов в курсе. Так, товарищ Гольцов? Вот она и отомстила старым своим, как она полагает, должникам. Мышенков – тогда он ещё живой был – говорил на эту тему. Подлесному в больнице говорил. Потому, видимо, и убить Димку хотели. Понятно? А должники у неё – Бояркина и ваш босс. Обидел её ваш босс, как я понимаю. Было такое?

– Ну-у-у… – Евгений принялся теребить чубчик. – В общем… Хотя что я могу знать, если они… родственники, по большому счёту. Хоть и не кровные. Были, я слышал, у неё обиды. Но они почти и не общались, насколько я знаю.

– И к Бояркиной она претензии имела. Вот и выносила – вывозила в коляске инвалидной – идейку. И совместила труп вашего босса с офисом её. Всё ясно?

– Имя-отчество Телешовой? – изготовился к борьбе с преступностью Гольцов.

– Ты у Подлесного об этом спроси, – усмехнулась Лариса. – Когда извиняться будешь, освобождая из камеры, задай ему вопросик. Он, возможно, и адрес знает. Кстати, живёт она, вероятно, в доме, где труп Мышенковой обнаружили.

– Где Мышенкову обнаружили? Да? – засуетился Гольцов, затем бросился к машине, в которой сидела Людмила Александровна.

– Ретивый какой, – усмехнулась Лариса. – А извиняться всё равно придётся. А вам – платить. Готовьте бабки, Женечка.

– Сначала Телешову изловить надо, – ответил Евгений, вооружаясь мобильником. – И убедиться. Сейчас расставим флажки, организуем гон.

– Надеюсь, далеко она не уйдёт. На коляске-то, – заметила Лариса.

Спустя полчаса охота на Ларису Виленовну Телешову завершилась успехом.

 

29

Дмитрий Подлесный сидел в кафе и попивал винцо. Сухое красное «Vinya del Mar», недорогое, но, похоже, настоящее. Настроение было элегически-грустное и чуть тревожное. Тревожность – это понятно, это объяснимо. А грусть?

Не хотелось в этом признаваться, но… Впрочем, и надумав застрелиться, он в предсмертной записке укажет не истинную причину самоубийства, а нечто такое, что к его жизни имеет отношение более чем посредственное.

Да и как передать словами ощущение, которое он испытывает, вспоминая то первое объятие. Они впервые обнялись и… Обнялись потому, что он мужчина, а она женщина, а оказалось – они не просто мужчина и женщина. Да, не просто. И всё так… непросто. Маринка!