– Твоя воля к жизни ущербна. Тебе жить, как говорится… Наплевать тебе жить, в общем. А надо – на упорно свингующей волне, – выговаривала Лариса Дмитрию, сидя на кровати и размахивая руками.

– На упорно свингующей волне? Как это?

– Ты «Свободу» не слушаешь? Хорошо, не слушаешь. Но разве не понятно, что упорно, значит, упорно, то есть настойчиво. С полной отдачей.

– А-а, слышал, – кивнул Подлесный. – Отдача до полной гибели всерьёз. Но у меня синдром хронической усталости. Это, между прочим, болезнь. Ты загружаешь мне голову, да, а я – болен. Вот и представь себе, как я на всё это реагировать должен.

Тут Дмитрий поймал себя на том, что рассматривает левую грудь Ларисы с полным жизни соском. Похоже, речи про свингующие волны Ларису возбуждают. А его? И его – тоже. Если не речи, то что-то другое. Вот эта грудь, по меньшей мере. Которая всего лишь в нескольких десятках сантиметров от его глаз. А всё остальное – далеко, всё дальше и дальше. Дмитрий поднял руку и коснулся пальцами рыжего бугорка, большого, сильного и властного.

– Что? – переспросила Лариса. Она взмахнула ресницами, полные губы удивлённо раскрылись.

– Я просто хотел сказать…

– Ты уклоняешься от разговора, – заявила Лариса и сбросила накрывавшую их простыню на пол.

Позднее, когда они пили на кухне кофе, Лариса, задумчиво-умиротворённая и домашняя, неожиданно проговорила:

– Всё равно я считаю, что его ещё можно использовать.

– Кого? – не без тревоги в голосе поинтересовался Подлесный.

– Хоть он маленький и с виду никчёмный, но всё же и тем не менее.

– Маленький и никчёмный? – сделал обиженное лицо Дмитрий. – Между прочим, когда-то в молодости мы производили замеры…

Лариса рассмеялась.

– Дурачок. Я о Гольцове говорю. Его можно использовать. И я даже знаю способ, каким образом.

– Очень интересно, – буркнул Дмитрий.

– Они придут, чтобы взять тебя, а Гольцов возьмёт их. Он мент, и это его обязанность.

– Кто придёт меня взять? – обеспокоился Подлесный.

– Люди Ивана Иваныча. Наверняка их не всех повязали.

– Они придут… за мной? – едва не поперхнулся Дмитрий. – Как они узнают, что я тут? Ведь ты же говорила…

– Да не сюда, Боже ты мой. К Пасько. Я всё продумала. Ты будешь сидеть у Пасько, а Гольцов, который ещё возьмёт кого-нибудь из своих, – в квартире напротив. Они заявятся, и он их повяжет.

Подлесный с тоской посмотрел на сидящую перед ним женщину. Бежать! Бежать надо и от неё, и от всего остального. Из Москвы. Скрыться в глубине России, затеряться среди её просторов! И ещё пожить!

– А я сказала: нет! Это всё глупости! – Лариса, по-видимому, прочла его мысли. Теперь она выглядела деловой и суровой.

– Гольцов не их, а меня стреножит. Закует в кандалы и пристроит на нары, на тюремный паёк.

– Сделаем так, что он даже не будет знать, что ты находишься в квартире Пасько, – заявила Лариса, хитро улыбаясь. – Сейчас всё объясню.

Ознакомившись с планом Ларисы, Подлесный предложил:

– Давай и в самом деле обойдёмся без моего присутствия в квартире Пасько.

– Нет! – отрезала Лариса. – Никакой профанации. Да и контроль за твоим Пасько необходим. Ты уйдёшь, а он второй звоночек сделает.

Спустя час с небольшим Подлесный и Лариса позвонили в дверь квартиры Пасько. Увидев, что Дмитрий не один, Пасько заметно оживился.

– Проходите, проходите. В моём доме – такая милая дама. Весьма рад, весьма. Ты, Дима, сказал, что придёшь, но что – не один… Неожиданность, однако. И – приятная. – Пасько сиял, лучась всеми морщинками немолодого лица. – Чем могу служить? Впрочем, пожалуйте чаю, кофе. Есть и водочка. Я завязал, но другим завязанным не уподобился… Не разувайтесь, так проходите. Так вот, я и говорю, что, в отличие от других, я с удовольствием воспринимаю, когда окружающие потребляют. Дима, ты нас познакомишь? Я ведь сам-то с молодыми и красивыми давно уж не знакомлюсь. Робею. К ним на крыльях чувств, а тебе – «дедушка». Каково? Ну да вам не понять.

Когда Пасько рассказали, что от него требуется, он разволновался.

– А мне ничего не грозит? Я так понял, что тут что-то такое, как бы это… криминальное. А криминал ныне – вещь серьёзная.

– Но тебя же просили позвонить им, если обо мне что-то узнаешь, – сказал Подлесный. – Вот. Я пришёл к тебе – ты и звонишь. Что здесь такого? Ты звонишь и сообщаешь, что тебе только что позвонил Подлесный, я, то есть, и сказал, что приду за колесом.

– Ты же уже здесь, – напомнил Пасько.

– Тем более.

– А они … сюда? – с заминкой выговорил хозяин квартиры.

– Да, – ответил Подлесный.

– И?..

– Их захомутают менты, которые ими интересуются.

– Получается, я их сдам, – загрустил Пасько. – Я их сдам, а ихние дружки: «Иди сюда, дед».

– Какой же вы дед? – с милой застенчивостью улыбнулась Лариса. Она решила, что настал её черёд вмешаться. – Вы наговариваете на себя, Павел Фёдорович. Вы – средних лет. Между прочим, в наше время женщины снова стали ценить мужскую зрелость. У меня подруга, моя ровесница, уже во второй раз выходит замуж за зрелого мужчину.

– Во второй? А первый?

– Он умер, к сожалению. Она очень убивалась.

– Умер, – опечалился Павел Фёдорович. – А мне ещё пожить хочется. Хотя бы для удовлетворения эстетических потребностей. Я вот смотрю на вас, Лариса, и так, знаете… Я тоже ведь был молодой. Да в душе я и не состарился нисколько.

– Вот именно! – подхватила Лариса. – И вам рано говорить о смерти. Оставим эти разговоры для старичков и старушек на лавочке. Наливай, Дима! – Подлесный наполнил рюмки, и Лариса, чокнувшись с Пасько, провозгласила: – За нас!

Пасько уговорили, и он позвонил. Ответила женщина, судя по голосу, немолодая. Пасько представился и попросил срочно сообщить Даниле, что к нему скоро придёт в гости Дмитрий Подлесный. Женщина ответила, что срочно не получится, но при первой же возможности она это сделает. Подлесный и Лариса, слышавшие содержание разговора, переглянулись.

– При первой возможности? Что это значит? – спросил Дмитрий.

– А то, что я тебе и говорила. Она – диспетчер, эта женщина. Она, может, и в глаза их не видела. Просто они периодически ей звонят и получают оставленную для них информацию.

– Так они, возможно, ей только вечером позвонят. Или завтра.

– Вряд ли. Под ними земля горит. Они сейчас на пике активности, рвут и мечут, что называется.

Подлесный вздохнул.

– Да, и меня порвут.

– Нас, – поправил его Пасько. – Удружил ты мне, Дима.

– Успокойтесь оба! – приказала Лариса. – Главное, не открывайте дверь. И их возьмут. Звоню Гольцову.

– Господи, вот так втюхался на старости лет! – причитал Пасько. – Жил тихо, мирно. Всякий криминал – стороной, а тут… И откуда столько криминала ныне?

– Хорошими делами прославиться нельзя, – с улыбкой бросила Лариса Пасько, а затем в трубку, уже серьёзным голосом: – Егор Палыч? Всё как договорились… Да, вам пора на позицию. Только побыстрее. Чтобы в лифте не столкнуться… Неизвестно, но лучше поторопиться. Возможно, и подождать придётся.

– Вдруг они раньше придут? И звонить начнут? – продолжал тревожиться Павел Фёдорович.

– Не от-кры-вать, – по слогам произнесла Лариса. – Разве не понятно? Через дверь скажете, что был и уже ушёл. А лучше так: повязали его. Да, именно. И получится, что вы ни при чём. Сначала Диму, а потом… Да тут же, сразу. Вам и поговорить не дадут. Они только позвонят, как выскочат Гольцов и компания… Ясно?

Пасько обречённо кивнул. Всё ему было ясно и понятно, до последней запятой, а тревога не проходит.

Подлесному тоже было тревожно.

– Сюда Гольцов не сунется? – спросил он у Ларисы.

– Исключено. Он и не предполагает, что ты можешь здесь оказаться. На всякий случай присмотри укромное местечко. Павел Фёдорович, у вас спрятаться есть где?

– Спрятаться? – Пасько осмотрелся. – В шкафу разве. Внизу там почти и пусто.

Хоть и сказала Лариса, что «исключено», а Гольцов и с ним трое явились к Пасько. Оказалось, в соседних квартирах никого нет дома. Павел Фёдорович, открывший-таки дверь, пробовал возражать против организации в его квартире засады, но его не стали слушать.

Вернее, Гольцов слушал протестующий лепет хозяина, а в это время остальные трое расхаживали по всей квартире и обсуждали, где и кому разместиться, чтобы с наибольшей эффективностью обеспечить приём гостей.

Да и Гольцов слушал Пасько не сказать чтоб внимательно. Только разве что стоял напротив него. Взгляд же его в это время блуждал по сторонам, отвлекаясь к тому же и на все перемещения его спутников, разгуливающих вокруг.

А потом Гольцов и вообще сорвался с места и с криком: «А я в шкафу засяду!» подскочил к шкафу, где за несколько минут до того спрятался Подлесный, и распахнул дверцы.

– Господин Подлесный?! И вы тут? – поразился Гольцов. – Вы это… Попрошу на выход.

– Уже понял, что чужое место занял, – мрачно сказал Подлесный и выбрался наружу. А ведь он как чувствовал, что чем-то подобным закончится мероприятие. Даже и водка не помогла снять тревогу и беспокойство. – Прошу, господин Гольцов, в ваш шкаф, – сделал Дмитрий картинный жест и приглашающе изогнулся.

– Спасибо. Спасибо большое. Но только мы сначала, мистер Подлесный, зафиксируем факт нашей встречи. – Гольцов сунул руку под свой пиджак, к пояснице.

– А-а-а, ну как же. Я чуть не забыл, – съёрничал Подлесный, протягивая руки.

– Нет уж, извольте за спину, – мотнул головой Гольцов.

– Да, действительно, я и не подумал. За спину оно надёжней.

Вот уже и в наручниках. Считай, на казённые харчи уже устроился. Интересно, уже сегодня на довольствие поставят или только с завтрашнего дня? Впрочем, о довольствии думать рано.

– Надеюсь, вы помните, что они сюда идут за моим трупом? – сделал заявление Подлесный, обращаясь в первую очередь к Гольцову, который уже примеривался к шкафу. – Эй, господин Гольцов, вы бы препроводили меня отсюда подальше.

– И я должен уйти! – спохватился Пасько. – Мне крайне срочно надо… Да. А потом я зайду за ключом. Куда надо и зайду. Хоть на Петровку.

– Кто же дверь будет открывать? – удивлённо проговорил высокий парень в кожаной куртке, слегка картавя.

– Не я, – отказался Павел Фёдорович и демонстративно уселся в дальнее от входа в комнату кресло. – Договаривались, что я дверь не открываю. Этого и в Конституции не предусмотрено, чтобы рисковать из-за каких-то паршивых бандюг. И где омоны в масках?

– С «ОМОН» не получилось. Мы их сами спеленаем, – ответил Гольцов.

– Вот и дверь – сами, – назидательно ткнул пальцем Пасько. – А я даже и в наручниках посижу. Вот как Дима.

Гольцов и трое других оперов запереглядывались.

– И что? – произнёс один.

– Решать надо. Время, – добавил второй и посмотрел на Гольцова, который был за старшего. – Если кто-то из нас – рискованно, спугнуть можем.

– Да, потом гоняйся за ними, – добавил третий и тоже посмотрел на Гольцова.

– На выходе наши возьмут, – неуверенно проговорил Гольцов.

– Ну да. Со стрельбой. А потом тебя взгреют.

Пасько вконец разволновался.

– А у меня в квартире вы стрелять не будете? Я ведь пенсионер. А на пенсию-то не разгуляешься, поди. Расторкаете чего тут. Устроил ты мне, Дима, по-соседски, – покосился он на бывшего соседа.

Гольцов тоже вспомнил о Подлесном.

– Пожалуй, вам поручим, господин Подлесный, – сказал он.

– Да-да, а они исковыряют меня свинцовыми пульками. Прямо с порога. Как будто Лариса не говорила, что за этим они сюда и пожалуют. Баско придумано. Вот она, высота оперативной мысли. В общем, я выбираю баланду, – заключил Подлесный, поднялся и направился к выходу.

Но его остановили. Обсуждение проблемы продолжилось, и вскоре Гольцов перевёл это обсуждение в новое русло, со вздохом обронив:

– Придётся самим.

– Но надо так, чтобы подозрение не вызвать, – высказался высокий в куртке. – В старика или в старушку бы переодеться. Женская одежда имеется? Кто у нас самый выбритый?

Все оперативники принялись проверять наличие щетины, сначала каждый сам у себя, а потом и друг у друга.

– Это что такое? – Гольцов указал на кресло-каталку.

– Мой отец перед концом пользовался, обезножил он, – ответил Пасько.

Гольцов радостно воскликнул:

– Вот в него я и сяду! В нём и к двери подкатить можно!

– Отличная идея. И никаких подозрений на убогого, – поддержали его товарищи по оружию.

– Укрыться пледом, а под ним пушку наготове держать.