Очнувшись спустя несколько часов, она вспомнила о случившемся и заспешила к холодильнику. Теперь жить было гораздо сложнее, чем накануне забытья. Тогда она была в состоянии, близком к шоку, и в голове мыслей практически не существовало. Так как-то всё сумбурно было, как бы влетали они, мыслишки эти, страшные до жути, безобразные, и улетали тотчас же.
Теперь мысли были более отчётливые и в достаточной мере читаемые. Не просто такого плана, что вот здесь, в этом месте или около этого человека опасность, ужас и мрак. А получалось нечто вроде анализа, то есть околонаучного исследования путём рассмотрения отдельных сторон, свойств и составных частей всего этого кошмара последних дней.
Сначала необходимость вызволения из бандитского плена Марины Григорьевны и последовавший затем гром выстрелов из жизнеубийственного оружия. Потом милиция, бандиты, осада, побег из офиса в разведку, трагическая гибель Льва Николаевича. А потом этот мужик с пистолетом и автоматчики в пятнистой форме. И опять стрельба.
А это убийство!..
И Людмила Александровна торопливо выпила очередную порцию зелья, способного на время избавить её от ужасов бытия.
И что характерно. Все эти кошмары связаны с салоном «Фея» и людьми, в нём работающими. То есть когда она приближается к этим опасным объектам и субъектам, тогда и начинается очередной виток смертельно опасного безобразия, которое и с экрана телевизора-то воспринимать далеко не всегда хочется.
Поэтому когда она увидала в глазок Дмитрия Подлесного, тотчас же решила, что дверь не откроет. Да, по зову дверного звонка она, пошатываясь и периодически хватаясь за сугубо вертикальные стены, пробралась к входной двери и приникла к глазку. И увидела – Дмитрий Подлесный.
А Дима Подлесный – что? Что и кто этот Дима? Да, вот именно. Это как раз и есть то, от чего она пытается убежать и спрятаться. И потому – не открывать. Мол, её нет дома. Ни её, ни сына с дочерью. Которых, сына и дочери, и в самом деле нет дома, потому как они второй год живут и учатся в Питере.
И чего он названивает, если никого нет дома? Звонит и звонит. Сделает паузу, в течение которой подвыпивший человек и до двери-то добраться не успеет, и снова жмёт на звонок. Вот подлец!
Людмила Александровна лязгнула щеколдой и распахнула дверь, чтобы бросить гневные слова прямо в лицо «подлецу».
Но не бросила. Открыв дверь, женщина и увидела, и вспомнила, что «подлец» Дима – симпатичный мужчина. Симпатичный, стройный, улыбающийся.
– Здравствуйте, Людмила Александровна. Я от Марины Григорьевны. Меня Дмитрием зовут. Нас когда-то знакомили. Вы не помните?
– Почему же? Помню. Заходи, Дима. А то звонишь и звонишь. Просто деваться уже некуда от этого трезвона.
– Я уж подумал, что вы решили никого не впускать, – поделился своими соображениями Дмитрий, снимая кроссовки.
– Я и не хотела, – качнула головой хозяйка квартиры. – Не хотела всё, не хотела, а вот сейчас… – Людмила Александровна замолчала.
Подлесный взглянул на нетрезвую женщину и на лице её обнаружил некое подобие кокетливой улыбки. И подумал, что, пожалуй, не стоит забывать о соблюдении элементарных мер предосторожности, направленных на предотвращение актов женского насилия.
– Людмила Александровна, Марина Григорьевна хотела бы встретиться с вами. У вас что-то случилось?
– Случилось? У меня? А что у меня могло случиться? – развела руками хозяйка квартиры. – Кстати, Дима, выпить не желаешь?
– Нет-нет, я за рулём, – решительно отказался Подлесный. – А вот если чайку или кофейку – да.
Спустя несколько минут хозяйка и гость пили кофе и беседовали. И Людмила Александровна, хотя и существенно взбодрённая присутствием мужчины, продолжала пребывать в состоянии, близком к отчаянию.
– Дима, я не выйду из дому! Я же не просто… Я же не человек с улицы, Дима! – говорила Людмила Александровна и выстраивала на лице выражение многозначительности. – Я же, Димочка, опасность чувствую на расстоянии. На большом… Когда эти энергии бродят в непосредственной… Ну, ты понимаешь… И если траектории этих, прикинь, вихрей… Поэтому я ухожу, как говорится, на дно. Я на расстоянии всё ощущаю. Но, правда, не всегда. Если под давлением, то, понимаешь, могу и приблизиться. И – бегу. Уже потом. Бегу и улепётываю. Главное, чтобы избежать постороннего давления. Да. А давление же может противостоять интуиции. Да, Дима, оно может задавить спасительную интуицию. Тебя, Дима, не спасала интуиция? Не было такого?
Подлесный задумался. Он неоднократно избегал неминуемой, казалось, смерти, но благодаря чему, за счёт чего происходило сие, он до сих пор не разобрался. Он, конечно же, выберет время и попытается осмыслить события последнего времени. Потом, позднее. Однако и сейчас можно допустить, что, вероятно, и некие непознанные силы, в частности, интуиция, сыграли определённую роль в том, что он до сих пор (или пока ещё) жив и здравствует.
– Видимо, да. Возможно, что-то в этом роде… – покивал Дмитрий. – И я знаю, что мне сейчас тоже следовало бы спрятаться куда-нибудь и затаиться на время. Но не хотелось бы прятаться до самой пенсии. Или до пока срок давности не истечёт. А по убийствам этот срок, я думаю, немалый.
– Ты убил кого-то? – удивилась Людмила Александровна.
– Да нет. Ну как… – пожал плечами Дмитрий. – Я ж на подозрении. В офисе, вы же знаете… Потом – Мышенков. Его ведь тоже кое-кто на меня повесить пытается. А теперь вот ещё и Мышенкова. Вы в курсе, что жену Льва Николаевича убили?
Людмила Александровна хотела кивнуть утвердительно, однако вовремя спохватилась и изо всех сил вытаращила глаза.
– Как? И её? Да что же это делается-то такое кошмарное?
– Да, – подтвердил Дмитрий, – убили. Застрелили. Причём, из моего пистолета. Из пистолета, который у меня видели.
– Так это твой пистолет? – воскликнула Людмила Александровна.
– Что? – не понял Дмитрий.
Людмила Александровна смутилась. И чтобы скрыть смущение, она, привстав, потянулась за бутылкой водки.
– Может, всё же выпьешь? Нет? А я приму чуток. Мне – надо. Я это знаю. Я выпью и буду приставать к тебе, Дима. Я тебя не выпущу, Дима. Слышишь? – Людмила Александровна налила водки, выпила и нежно и призывно посмотрела на Подлесного. – Как тебе моя идея? Дима, я тебе нравлюсь?
Подлесный решил поскорее сменить тему разговора и задал основной вопрос:
– Людмила Александровна, вы замечательная женщина, но скажите, о чём вы хотели сказать Марине Григорьевне?
– Когда? – удивлённо спросила Людмила Александровна.
– Вы сегодня звонили… Вы не помните?
– Я?! Я – звонила?! – Изумление на лице женщины было неподдельным.
– Да, вы звонили. Но связь прервалась. И до вас уже не могли дозвониться. У вас что-то с телефонами.
– У меня всё в порядке с телефонами. Я же их отключила.
– О каком кошмаре вы говорили по телефону? О кошмаре и о смерти, которая где-то там бродит. Помните? – продолжил расспросы Подлесный.
– О кошмаре? О каком кошмаре, Дима? – Людмила Александровна вновь принялась разливать водку. – Я полностью экипирована. У меня же в холодильнике… Кстати, тебе налить? Не бойся никаких кошмаров, Дима. Главное – дверь не открывать. Я вот не открываю… Тебе, правда, открыла. Ну, не дура? А они пускай звонят… пока меня нет дома. Потому что я не открываю никому, когда меня нет.
– Да-да, не открывайте! – взволнованно произнёс Подлесный и вскочил на ноги. – Не открывайте, пока я не уйду! Я куда ни приду – звонят!
Только теперь хозяйка квартиры поняла, что в дверь действительно звонят.
– А ведь и правда… – растерянно проговорила она.
И тотчас вспомнила те страшные минуты, когда гремели выстрелы, а в лицо ей летели безумные слова. Выходит, её нашли? А она даже плащ от крови не отстирала – просто сунула его под раковину. А ведь её могли видеть с убитой жители дома! А таксист? Если его нашли… Он же подтвердит, что они вместе ехали, что вместе ушли в подъезд.
И даже от орудия смерти она не избавилась. А на нём отпечатки её пальцев. И есть свидетельница убийства. Свидетельница, которая и есть убийца. Убийца-свидетельница, которая скажет, что она не убийца, а свидетельница. И ткнёт своим подлым пальцем. И заявит на неё. Да заявила уж, видно. И, видимо, за ней пришли и звонят.
– И что же? И… посадят? – растерянно пролепетала Людмила Александровна.
– Конечно. На время следствия, как минимум.
– Но я… Я не виновата.
– Я и не говорю, что вы виноваты. Сам я во всём виноват. А пистолет – это серьёзная улика.
– Пистолет?! – вскричала Людмила Александровна. – Откуда тебе про пистолет известно?
– Я же говорил, что видели его у меня. Вот так вот. И теперь я – основной подозреваемый.
– Ты?! – поразилась Людмила Александровна. – А разве не я?
Бестолковый разговор ещё некоторое время продолжался, затем увял. Всё по той же причине – по причине его бестолковости. Звонки, в конце концов, тоже прекратились. Людмила Александровна, несмотря на состояние нетрезвости средней тяжести, уяснила-таки, что у Подлесного имеются серьёзные основания полагать, что его разыскивают за убийство гражданки Мышенковой.
Однако ей-то известно, что это не он убил несчастную Мышенкову. Она-то знает, что не он является убийцей. Но… Но что она может? Сказать, что, мол, не волнуйся, Дима, что я, мол, знаю, Дима, что ты не убивал. И что дальше? Заявить, что она свидетель защиты? А кто подтвердит, что это не она убила жену Льва Николаевича? Та страшная женщина?
Чаепитие-водкопитие продолжилось. И вскоре Людмила Александровна, позабыв о мучивших её страшных воспоминаниях, принялась довольно-таки откровенно приставать к Подлесному.
Дмитрий тактично уклонялся, приговаривая:
– Но, Людмила Александровна, я, вы знаете, человек старомодный. Я же из провинции. Мне необходимо время. Ну, период ухаживания, так сказать. Цветы, театр, ресторан. Кафешка, на худой конец. Может быть, нам в ресторанчик сходить? Как вы на это смотрите?
– С такой-то рожей? – поразилась Людмила Александровна. – Я же, сами видите…
«В ресторан нельзя, а за мной „с такой-то рожей“ волочиться – пожалуйста», – подумал Подлесный про себя, а вслух сказал:
– Вы неплохо выглядите, Людмила Александровна. Несколько мазков – и всё будет отлично. Вы только не пейте больше. До ресторана.
Подлесный уговорил-таки Людмилу Александровну покинуть убежище и спустя пятнадцать минут, проезжая по улице Плещеева, он завернул на бритишпетролиумовскую заправку. Не из-за отсутствия в баке бензина, а в связи с тем, что ему необходимо было дозвониться до Бояркиной.
Людмила Александровна осталась в машине, однако, обнаружив, что у неё кончаются сигареты, побежала вслед за Подлесным в магазинчик. И сразу за дверью едва не уткнулась ему в спину.
– Да, я везу её… Да уже в пути мы… У тебя занято было… Она не хочет ни с кем встречаться…
Людмила Александровна попятилась назад, а затем выскочила наружу. Первой мыслью было – убежать, скрыться. Она подбежала к машине, распахнула дверцу и рывком выхватила сумку. И в ту же секунду что-то больно ударило её по ноге, чуть пониже колена.
– Ой-ё-о! – вскричала женщина и глянула вниз.
И увидела пистолет. Тот самый. Пистолет-убийца. Она до сих пор не избавилась от него. Ну и дура же! Вытереть отпечатки и вышвырнуть в кусты. Или подлецу Диме подсунуть. И пускай расхлёбывает, когда найдут у него. Тем более что он и так уже в подозреваемых. И пусть там же, среди этих подозреваемых, мерзавец, и остаётся. А то придумал, видите ли, дурачить её! Ухажёром прикинулся, негодяй!
Людмила Александровна, наскоро протерев оружие подолом юбки, сунула его в бардачок, но тотчас сообразила, что подозрение падёт на неё. И тут она увидела ключи. Один находится в замке зажигания, остальные, как и вазовский брелок, свисают вниз. В багажник! Сообразительная женщина схватила ключи и бросилась к багажнику. Почти без заминки справилась с замком и подняла крышку багажника. Спустя минуту огнестрельное оружие находилось в углу под ковриком, а ключи – на прежнем месте.
Что дальше? Бежать? Однако если она сбежит, Дима-мерзавец догадается, кто подсунул ему пистолет. Но если она не покинет машину и поедет с ним дальше, то ей предстоит встреча с… С кем ей предстоит встреча? Вероятно, с Мариной Григорьевной.
По всей видимости, он звонил именно Бояркиной. Той самой Марине Григорьевне, с которой сейчас встречаться отнюдь не хочется. Той самой Бояркиной, которая душу способна вытрясти, а не только любые и всяческие сведения в форме жалкого словесного лепета.
Ладно, она, чтобы усыпить его бдительность, немного проедет с ним, а потом сбежит.
***
Сан Саныч понял, что ему не откроют. Хотя и есть кто-то дома. И свет в коридоре горит, и звуки кое-какие он уловил.
Он вернулся в машину и принялся звонить по мобильному телефону.
– Это Сан Саныч… Да… Она дома, но не открыла… И что, на площадке караулить?.. А как она выглядит?.. Что? Блондинка?.. Пышная и с пышной причёской?..
Сан Саныч решил посидеть полчасика в машине, а потом ещё раз попытаться дозвониться в квартиру Людмилы Александровны. Однако покидать место за рулём не потребовалось. Он увидел вышедшую из подъезда полноватую женщину с копной светлых, вероятно, крашеных волос и мгновенно напрягся. Людмила Александровна? Но откуда он знает её? Лицо явно ему знакомо. И не только лицо. А рядом с нею… О-ба-на! Подлесный! А почему они вместе? И куда они направляются? Садятся, гляди-ка, в машину.
И Сан Саныч поехал за машиной Подлесного. Позднее, остановившись неподалёку от бензозаправочной станции, он наблюдал за беготнёй Людмилы Александровны, однако разобраться, в чём там дело, так и не сумел. Во-первых, находился он на значительном удалении от машины Подлесного, во-вторых, видимость была недостаточной по причине нудно моросившего дождя.
И Сан Саныч принял решение.
– А взорвать обоих! – крикнул он и ударил кулаком по кнопке звукового сигнала.
В машине у него, в тайничке, имеется СВУ граммов на сто пятьдесят в тротиловом эквиваленте. Для одного автомобильчика с парой двуногих внутри вполне достаточно. И как только представится возможность, он заминирует машину.
И убьёт сразу двух зайцев. Точнее, зайца и крольчиху. И Людмилу Александровну уничтожит. Которую убить было бы наилучшим вариантом, ибо обещаны деньги, которые сейчас ой как нужны. И Подлесного убьёт. Которого уже давно пора закопать. Уже достал, как говорится. Уже столько ущерба как материального, так и морального причинено им, что… В общем, быть по сему.
***
Не везло Гольцову в последнее время. И по работе не складывалось, и дома… Жена, уставшая от безденежья, психовать принялась. Вчера сына отлупила ни за что – просто под руку попал. И машина едва дышит. С перебоями. Просто глохнет периодически на малых. И карбюратору уже никакие абровпрыскивания не помогают. А тормоза и ходовая в таком состоянии, что скоро или колесо отвалится или ногой тормозить придётся.
И вдруг такая удача. Позвонила сотрудница этой проклятой фирмы под названием «Фея» и сообщила о местонахождении Дмитрия Подлесного.
– А что вы там делаете? – спросил Гольцов. – И как, простите, вас звать?
– Меня Людмилой Александровной зовут. Мне Марина Григорьевна ваши телефоны…
– Я понял, понял! – заторопился Гольцов. – Я про Подлесного хотел узнать. Вы в кафе надолго? Вы там задержитесь?
– Конечно. Заказ же… Сделали заказ, а сами свалим? – хихикнула собеседница, и Гольцов догадался, что Людмила Александровна, как говорится, выпивши.
– Да-да, не надо спешить, Людмила Александровна! – проговорил поспешно Гольцов, уже обдумывая предстоящую операцию по задержанию подозреваемого. – Вы там это… В общем, вы поняли. Да, и ещё! Скажите, Людмила Александровна, он с машиной?
– Да, «жигуль». Синий.
– А модель? Номер?
– Номер! Ха! Мне из туалета номер не видно, уважаемый. И модель не видно, потому что я в них не разбираюсь. Машина как машина, у моего отца ещё такая была сто лет назад.
– Классика, значит. Хорошо. Прекрасно! Вы там, в общем, отдыхайте! Да, отдыхайте! – спешил закончить разговор Гольцов.
Потом он побежал в кабинет Василия Александровича.
Людмила Александровна, между тем, вспомнила о предстоящей встрече с Бояркиной и предприняла попытку покинуть кафе. Но её постигла неудача – подали водку не вовремя.
А Бояркина в эту минуту уже ехала по Бульварному кольцу и проклинала градостроительную политику властей как нынешних, так и прошлых. Метро понарыли, а подземных или надземных автомагистралей не воздвигли. И газоны с этими скверами никак не выкорчуют. Скоро на мопед пересаживаться придётся, видимо.
И когда, в конце концов, она «додёргалась» до Тимирязевского района, а затем и проникла в тёмно-зелёное кафешное нутро, температура кипения всех жидкостей в её организме достигла наивысшей точки.
– В чём дело, Людмила Александровна? Вы куда постоянно пропадаете? – напустилась она на подвыпившую женщину.
– Куда я пропадаю? Куда я могу пропасть, если этот сразу настучал, – ответила Людмила Александровна и махнула рукой в направлении Подлесного. – Почему все меня преследуют?
– Вы опять пьяная! Вы взялись за старое, Людмила Александровна? В таком случае, сами понимаете…
– Уволите? Плевать… Кстати, мне пора. – Людмила Александровна поднялась на ноги. – А вы – пожалуйста. Пейте, гуляйте. На здоровье.
– Да я из-за вас – сквозь пробки!.. – вскричала Бояркина.
– А не надо из-за меня! Это он вам позвонил! – Людмила Александровна ткнула пальцем в Подлесного. – Вот с ним и пейте! Пока тут… – Людмила Александровна едва не проговорилась, однако, вовремя спохватившись, замолчала.
– Базар кончайте, – вмешался в разговор Подлесный. – Давайте по делу.
– По делу?! – взвилась Людмила Александровна. – По делу – на работе! А тут, где…
И она быстренько намахнула, как говорится, рюмку водки и побежала к двери. Бояркина попыталась задержать её, но не сумела.
– Ты чего рот раззявил?! Раззява! – закричала Марина на Дмитрия.
– Да что я могу?! За подол хватать?
– За ней! – приказала Бояркина.
– А…
– Да расплачусь я. Беги!
Подлесный сумел настичь беглянку.
– Людмила Александровна! Да постойте же!
– Нет!
– Людмила Александровна! Ну давайте я вас на машине отвезу.
– А где эта? Марина Григорьевна-то где? – не замедляя бега, глянула через плечо женщина.
– Марина? – Подлесный обернулся назад. И заметил, что Бояркина усаживается в свою машину. – А она, думаю, отстала. Куда ей на шпильках-то? Она, думаю, отстала и плюнула. Тут же до метро… Да здесь же топать и топать. А вы уже запыхались. А на машине – до дому аж.
Людмила Александровна, сердце которой уже начало выскакивать из груди, позволила-таки уговорить себя. Только сказала:
– Давайте незаметненько. Давайте, чтобы она не увидела. Вот за домами…
И они кружным путём отправились к машине. Обыкновенная «семёрка». Но в багажнике – пистолет, а под днищем – порция взрывчатки. Самодельное взрывное устройство так называемое.
***
– Гаси! – приказал Гольцов милиционеру-водителю. Он сообразил, что, подъехав к кафе на милицейском «уазике», он преждевременно обнаружит себя.
Выскочив из машины, Гольцов огляделся. А вот – пожалуйста, сидит мужик за рулём и никуда не спешит. Гольцов занырнул в салон и сунул удостоверение под нос кудрявому брюнету.
– Трогай! – приказал сходу.
– Что?! Куда? Какого чёрта?! Щас брошу все свои дела…
– Уголовный розыск! Поехали! – начал заводиться Гольцов. – Тут рядом. Вон туда. Через пять минут отпущу. Будь коммуникабельным, чтобы в обезьяннике не париться.
Сан Саныч побледнел. Уголовный розыск! Но… Однако, кажется, тут что-то не то, о чём он подумал в то мгновение, когда услыхал эти два слова – «уголовный розыск». А удостоверение, вроде бы, настоящее. Придётся ехать, куда скажут. Да, «бросать все свои дела» и… Носоглотку Сан Саныча заполнили исключительно нецензурные слова. Работаешь, крутишься, суетишься, лысея и седея не по дням, а по часам, а тут вдруг…
– Поехали, поехали! – торопит водителя Гольцов. – Что у вас там?
– Ничего. Это просто… – Сан Саныч торопится зажать кустарно изготовленный пульт радиовзрывателя в левой руке и незаметно убрать его вниз, сунув между дверцей и сиденьем.
Когда прогремел взрыв, то не только Гольцов, но и сам Сан Саныч не понял, что произошло.
– Что это?! Как это?! – задёргался Гольцов, таращась на клубы взметнувшегося огня и дыма.
– Кто-то машину какую-то… – начал Сан Саныч и мгновенно понял, кто и какую машину взорвал. Он сам и взорвал. Нечаянно. И преждевременно. Он, идиот неуклюжий, взорвал. Случайно и, вероятно, раньше времени – машину Подлесного. – Ну вот… Поехали да поехали, – пробормотал он, не умея скрыть досады.
– Да, я как раз к кафе и хотел… – растерянно пробормотал Гольцов. – Подставились бы крепко. Ладно, поехали. Второго-то, как думаете, не случится?
«Второго! – мысленно с негодованием воскликнул Сан Саныч. – Это такое дешёвенькое удовольствие – радиоуправляемое самодельное взрывное устройство! Такую цену ломят, а на практике…»
И вслух сказал:
– Второго не будет. Хорошего помаленьку.
– Что ж вы… – укоряюще произнёс Гольцов. – Может, там люди погибли.
– Люди! Конечно! – сквозь зубы процедил Сан Саныч и отпустил сцепление. Впрочем, не стоит распускать язык. И поскорее избавиться от опасного соседства. – До места взрыва, и я свободен?
– Да, пожалуй, – неуверенно проговорил Гольцов, мозг которого сверлила какая-то мысль. Но – не очень громко, как маленький червячок – ствол могучего дерева-дуба. – Хотя вряд ли… Нам ведь понятые потребуются. Да, понятым будете.
– А вы имеете право? А? Хватать вот так и – понятым?
***
Оставалось не более двух десятков метров, когда грянул взрыв. Подлесный мгновенно упал на землю и закрыл голову руками. И вспомнил о спутнице. Ну конечно, стоит столбом. И глаза вытаращила. Но, представляется, не для того, чтобы получше рассмотреть яркую картинку, а по совершенно иной причине, к прагматичности не имеющей никакого отношения.
– Ложитесь! – завопил Подлесный.
Людмила Александровна послушалась и… опустилась на четвереньки.
– Уже получается, – усмехнулся Подлесный, стряхивая с куртуазной причёски женщины нечто в форме горящего ошмётка. – Ещё несколько десятков взрывов… Стойте! – Дмитрий вскочил на ноги. – Это же моя машина! Да, там стояла моя машина! Да от неё же!.. Это же – не подлежит восстановлению! А если бы мы сели!..
– Я не хотела, – залепетала Людмила Александровна. – Дима, я не хотела взрывать. Я не думала, что это так… Не думала, что опасно… Я не думала, что взрыв будет! Дима, ведь пистолеты не должны так сильно взрываться?
– Какие ещё пистолеты? – скривился Подлесный. – Пистолеты! Про какие пистолеты вы говорите?
– Я положила не для того, чтобы взорвать! И я возмещу, Дима! Бог спас, и я обязана!..
– О чём вы? Что вы положили? Давайте помогу вам подняться.
– Пистолет. Пистолет, из которого убили жену Льва Николаича. Простите, Дима! – Людмила Александровна, поднявшись, приникла головой к плечу Подлесного.
– Положили пистолет? Куда?
– В машину, – покаянно шмыгнула носом женщина. – В багажник.
– Зачем? Откуда он у вас?
– Я всё объясню, Дима. Я испугалась. Я до сих пор её боюсь. Но раз уж родилась в рубашке, то не так… Я уже не должна сильно бояться.
– Не двигаться! Никаких движений, господин Подлесный! – прозвучал торжествующий голос, очень близко, совсем рядом. И в ту же секунду что-то однозначно жёсткое и суровое упёрлось в затылок Дмитрия. – Изготовим-ка ручки. За спину. Да, именно под браслетики.
– Опять вы! И снова при всех понтах ментовских – пушка, наручники… Зачем же так сильно зажимать-то? – поворачиваясь, усмехнулся Подлесный. – Я уже видеть вас не могу, пан Мистер.
И Подлесный устремил взор поверх головы Гольцова, уткнув его в спину быстро удаляющегося человека.
И тут человек обернулся, стрельнув взглядом прямо в глаза Подлесному. Ого, да это же!..
– Почему он-то не в наручниках и без охраны? – ухмыльнулся Дмитрий. – Меня стреножили, а этот… Я что-то, похоже, не догоняю.
– Вы о ком? – вскинул бровки Гольцов.
– Я о Сан Саныче, – дёрнул подбородком задержанный. – Почему он в машину садится? Куда он поехал-то, в самом-то деле?!
– Понятой? Вы его знаете? Да понятых мы найдём, не стоит беспокоиться.
– Какой понятой?! Это Сан Саныч! Это Иван Иваныч и Пал Палыч! – закричал Дмитрий.
В общем, когда смысл слов Подлесного сумел адекватно отразиться в мозгу оперработника, Сан Саныч уже ревел мотором и визжал шинами колёс. Гольцов схватил Подлесного за предплечье и поволок к подъехавшему «уазику», надеясь организовать погоню за сбежавшим «понятым».