Дмитрию уже начинало казаться, что зря он это затеял – разыскать владельца боксёра, чтобы выяснить, как протекал их разговор, разговор между человеком, пришедшим на встречу с киллером, и человеком, который таковым не является. Результат ему известен, а детали… Так ли уж и важны эти самые детали? И вот из-за такого, казалось бы, пустяка он почти два часа ёрзает на скамейке, протирая собственные штаны о жёсткие доски, и беспрестанно зыркает по сторонам. А если боксёр с его хозяином живут не в ближайших нечётных домах бульвара, а где-нибудь там, в глубине переулков? Если да, то нет никаких гарантий того, что они снова придут сюда именно сегодня, когда их тут нетерпеливо ожидает Подлесный. Кроме того, собаку могут выгуливать и другие члены семьи, а узнает ли боксёра Дмитрий в отсутствие хозяина Николая – вопрос.

Однако наконец из арки второго от переулка дома выбежал рыжий боксёр, а потом появился и его хозяин – тот самый мужчина, которого и попросил вчера Подлесный о небольшой услуге. Сейчас Дмитрий подождёт, пока Николай приблизится, да и поговорит с ним. Но в эту минуту произошло нечто неожиданное и непонятное – какой-то мужчина средних лет в чёрных джинсах и белой футболке, шедший следом за Николаем, – откуда мужчина взялся, Дмитрий не заметил, – кивком головы указал на идущего впереди. Что это значило и кому адресовался этот кивок, было совершенно неясно. Впрочем, почти тотчас же Дмитрий увидел и того, кому, несомненно, был адресован кивок, – парня крепкого сложения, выбравшегося из тёмно-серого «Фольксвагена». В течение следующей минуты Дмитрий, оставшийся неподвижным, наблюдал, как парень-качок шёл за Николаем, а мужчина в чёрных джинсах смотрел им в спины, чтобы, в итоге, отправиться в том же направлении.

За Николаем следят, за ним установлена слежка. И Дмитрий ничуть не сомневался, что именно так и обстоит дело в действительности. Этот кивок мужчины, обусловивший появление парня-крепыша, отправившегося следом за собакой и её хозяином, многозначному толкованию не поддавался. За ним следят. Но кто и почему? Что это значит? Ясно лишь одно: приближаться к человеку, пребывающему в подобном положении, может быть опасно.

Однако и уйти, не получив ответа на мучительно пульсировавшие в голове вопросы, Дмитрий не был способен. И он сначала укрылся за «Московским комсомольцем», а затем осторожно пошёл за мужчиной в джинсах и белой футболке, стараясь держаться как можно дальше от него. Николай, вероятно, скоро вернётся. Прогуляется с собакой и возвратится домой. И, может быть, вообще не надо идти вслед за этими тремя, не считая собаки, рискуя привлечь к себе внимание, а просто-напросто присесть на скамейку и дождаться их здесь. Но Дмитрий неожиданно понял, что на месте ему не усидеть, он, без сомнения, не сможет сохранять покойную неподвижность.

Спустя тридцать минут четверо, не считая собаки, возвратились к памятнику Гоголю. Николай закурил и присел на скамейку, а парень-качок и присоединившийся к нему вскоре мужчина в белой футболке и чёрных джинсах стали о чём-то совещаться. С расстояния порядка сотни метров Подлесный наблюдал за ходом военного совета. Ему хотелось надеяться, что эти двое не из правоохранительных органов. Дмитрий уже прикинул, что если за Николаем следит милиция, то, следовательно, Иван Иванович на крючке у них, ибо на Николая вышли, несомненно, через него. То есть Иван Иванович вывел представителей правоохранительных органов на киллера, которым, по их мнению, как, впрочем, и по мнению Ивана Ивановича, является Николай.

И пускай бы они сколько угодно долго считали Николая киллером, Николая, но не его, Дмитрия Подлесного. Однако возможны и другие варианты. Например, слежку мог организовать Иван Иванович или те, кто действует с ним в одной связке. Установив, кто это делает, можно было бы каким-то образом судить и о целях данного мероприятия.

Покурив, Николай взял пса на поводок и направился к себе домой. Он спустился вниз и перешёл на тротуар. И двигался теперь в сторону Дмитрия. Насколько можно было судить по его виду, слежки за собою он до сих пор не обнаружил.

А вот с теми двумя, что следили за Николаем, дело обстояло иначе. И завернув в арку, Подлесный нос к носу столкнулся с парнем-качком. Столкновение это было столь неожиданным, что Дмитрий просто опешил: отшатнувшись и выпучив глаза, он замер в позе суслика вместо того, чтобы преспокойно обойти внезапно возникшее препятствие и проследовать дальше. С удовлетворением отметив его замешательство, качок снисходительно и зловеще одновременно улыбнулся, затем схватил Дмитрия за шиворот и поволок в направлении двора.

– В чём дело? Что такое? Да что вы такое позволяете? – затрепыхался Подлесный, предпринимая попытки вырваться. Или, скорее, демонстрируя желание обрести свободу.

Качок, не отвечая, затащил Дмитрия в ближайший из подъездов и ударил в область солнечного сплетения, после чего лениво бросил:

– Рассказывай!

– Что… рас… рассказывать? – с трудом, после довольно продолжительной паузы, выговорил Дмитрий.

– Он не понял вопроса, – прозвучал тенорок от входной двери, и Дмитрий увидел чёрно-белого мужчину.

– А нам и повторить не трудно, – рассмеялся качок и вновь ударил Подлесного.

На этот раз удар оказался особенно сильным и точным: Дмитрия переломило пополам, и свет померк в глазах его. Дмитрий рухнул на колени, обхватив себя руками и зажмурился. Мысли оказать сопротивление насилию поблизости не было.

Вскоре снова последовали вопросы и как логическое их развитие более или менее точные удары в сверхчувствительное скопление нервных узлов пониже груди. Основные паспортные данные Подлесный назвал едва ли не с охотой, но когда парень взял его одной рукой за шею пониже затылка, а вторую руку, вооружённую холодным в прямом смысле этого слова оружием с острым кончиком, поднёс к горлу, Дмитрий понял, что любое неосторожно сказанное слово может стоить ему жизни.

– Я тебя последний раз спрашиваю: ты почему таскался за нами? – прорычал парень-качок, начинающий выходить из себя.

– Из любопытства.

– Ну-ну! Что за любопытство?

– Я увидел, что вы за ним следите. Мне стало интересно. И я пошёл за вами.

– Зачем ты пошёл за нами?

– Я же говорю: мне стало любопытно. Я никогда не видел, как проводится слежка. Так вы не из милиции?

– Не твоё дело! За нами почему следил? Чего тебе надо? – добивался правды мучитель.

Но Дмитрию уж понравилось это неожиданно пришедшее ему в голову объяснение, и он решил настаивать на нём, сколько это будет возможно.

– Я говорю правду. Я сначала не понял, а потом вижу: настоящая слежка. И мне стало любопытно. Как в кино. И я решил понаблюдать. Я думал, что вы из милиции или ФСБ.

Последовал ещё один удар, после чего Дмитрий не без труда расслышал вопрос, обращённый к мужчине в чёрных джинсах:

– Славик, как тебе его версия? Ты веришь?

– Хм, проверки требует. Уж больно это на туфту какую-то смахивает, – ответил Славик.

– Может, его мордой об стену?

– Тащи его в машину – с собой заберём. Давай, Олежка!

– Отпустите, прошу вас! – взмолился Дмитрий. – Я ни при чём! Я просто из любопытства!

– Цыц! Глохни! – приказал Славик. – Выясним, откуда у тебя любопытство такое растёт. Такое большое и лохматое, что ты столько времени за нами таскался.

***

Полотенце было грубо содрано с его головы, последовал чувствительный толчок в спину, и здоровяк Олежка, довольно хохотнув, сообщил:

– А вот и твои апартаменты, глазастый. Будешь тут жить, пока не станешь честным и откровенным. А то, видишь ли, юлишь чего-то, темнишь, темнила вшивый.

Подлесный увидел, что он находится в комнате, площадью метров тридцать, а то и сорок, большую часть которой занимает не заполненная водою яма бассейна.

– А ведь ты угадал, – снова засмеялся Олежка, проследив за растерянным взглядом Дмитрия. – Да, ты, глазастый, угадал. Ты будешь жить именно там, на самом дне, как у классика Горького. Так что радуйся.

– Но что я такого сделал? Почему вы так поступаете со мной? Ведь это же противозаконно, в самом-то деле! Никто не может быть лишён свободы без приговора… – заторопился Дмитрий, которому всё ещё хотелось надеяться на благополучный исход событий последнего часа.

– Тебе приговор нужен? – перебил его Олежка. – Если нужен, то будет и приговор. Потом. А сначала, приятель, будет следствие. Будут вопросы – это с нашей стороны, будут и ответы – это с твоей стороны. Давай, приятель, прыгай вниз, пока я тебе не подсобил.

Лестницы не было. Дмитрий осторожно присел, а затем спрыгнул вниз с двухметровой высоты. Приземлился удачно.

– Но ты не думай, что будешь сидеть там до скончания века. Времени у тебя мало, торопить тебя будем. Знаешь, как?

– Как? – спросил Дмитрий, понимая, что это очень важно для него.

– Способов много, – улыбнулся Олежка и, встав на бордюр, присел на корточки; на пленника глядел ласково. – Уговаривать тебя будем. Поищем на твоём теле особо чувствительные места да и начнём активно так уговаривать стать честным и откровенным. Возможно, сначала ты будешь выпучивать глаза, расширять ноздри, сильно потеть, дрожать и бледнеть, стонать и кричать невразумительное, но потом станешь говорить всю правду. Как на духу. Так вот, глазастый ты мой.

– Я же не отказываюсь говорить правду! Я правду и говорю!

– Да нет, не понимаешь ты хорошего обращения. Придётся, видно, на болевые точки воздействовать. – Олежка, прищурившись, посмотрел куда-то влево и вверх. Лицо его приобрело мечтательное выражение. – А можно и без болевых. Можно, допустим, надеть тебе на голову мешок воздухонепроницаемый и… – Олежка замолчал и вновь посмотрел на Дмитрия. – А то просто налить водички в бассейн, привязав предварительно тебя вон к той трубе за ноги. Представляешь? Ты стоишь, а водичка прибывает и прибывает. Сначала она по колено тебе, потом по яйца, по горлышко… Тебе хочется вверх, а не получается – труба держит за ноги. А водичка прибывает, заливается в глотку. Ты её выплёвываешь, а она снова… Как? Перспективка, а? Скажи! Поддакни-ка!

А что тут скажешь? По морде этого Олежки видно, что с него станется. Да он бы и без всякой на то необходимости с удовольствием мучил бы кого угодно. Маленькие, глубоко посаженные глазки горят, рожа светится, и даже ладони потирает в предвкушении, урод качкообразный.

– Это же пытки, – заметил Дмитрий. – А под пытками и наклепать на себя можно. Да если так, что потребуют, то и скажешь. Да я и без всего этого согласен. Говорите, чего надо, – я скажу: да, я он и есть. За кого вы меня принимаете?

– Ты давай сам, сам. Давай свою версию.

– Я уже сказал свою версию-правду.

– Не-ет, пока ещё нет.

– А вот и да. Но я не знаю, чего вам требуется. Говорите, а я признаю. Если уж подыхать, так без мучений. Я уже понял, что вляпался. И я согласен сдохнуть! Но – без мучений. Я не хочу мучиться! Я подтвержу всё, что потребуете! – Дмитрий заводился всё больше, и в голосе его стали проскакивать истерические нотки. – Или вам доставляет удовольствие мучить невинного человека? Я вам говорю, что всё случайно получилось. Любопытство меня разобрало. Но я согласен за это ответить. Я готов жизнью за свою глупость заплатить! Пристрелите меня, если вы такие крутые! Но я не виноват, и на вашей совести будет…

– Я понял, – перебил Олежка. – На нашей совести будет жизнь невинного человека, овечки в твоём, приятель, облике. Так, глазастый?

– Да.

– Так ты – овечка?.. А может, ты коза драная? Или козёл? А может, петух?

– Я не козёл и не петух.

– Но мы тебя запросто сделаем петухом? Хочешь?

– Почему я должен этого хотеть?

– Создаётся впечатление, – развёл руками Олежка. – Ты же не хочешь правду говорить.

– Я уже сказал, что на всё согласен. Могу признать себя хоть агентом ЦРУ.

– Ладно, – качок поднялся на ноги и потянулся, – сиди пока и думай. Поговорим чуть позже. А чтоб не скучал, я тебе сейчас приятеля предоставлю. Но будь с ним осторожней. И не вздумай кусать его, а то он так тебя зажуёт, что бесполезно будет штопать. Останется только огрызки в гроб побросать да зарыть.

Бандит ушёл, а спустя две минуты вернулся в сопровождении огромной собаки в чёрной лохматой шкуре. Собака сразу же заскочила передними лапами на бордюр и уставилась на отпрянувшего назад Подлесного.

– А ну-ка, приятель, положи руки на парапетик, – приказал качок, поведя мощными плечами.

Дмитрий, предварительно сместившись на несколько шагов вправо, повиновался. Собака как бы вопросительно взглянула на хозяина, который, расплывшись в улыбке, дёрнул подбородком в направлении Дмитрия и бросил:

– Возьми, Джек!

Джек с неожиданной для его комплекции резвостью прыгнул к Дмитрию, едва успевшему отдёрнуть руки и спрятать их за спину.

– Хорошо, Джек. Чини службу, а я пошёл. – Олежка направился к выходу, но вернулся, чтобы успокоить узника. – Не будешь делать резких движений – будешь жить. И шевели пока подкоркой, всеми извилинами и таламусами. И мозжечками, конечно. Это – в обязательном порядке.

Для бандита этот Олежка очень даже прилично образован. И таламусы знает, и мозжечки. Да и собака умная, такую не обманешь. Хотя это ничего бы не дало – дверь качок запер на ключ, а на окнах, маленьких, сантиметров примерно тридцать на пятьдесят, имеются решётки.

Дмитрий медленно, не отрывая взгляда от Джека, сместился к центру ямы и стал осматривать помещение. Кроме входной двери и двух окошек имелась другая дверь, расположенная левее первой. Трепыхнулась было надежда, да тут же и умерла – ерунда всё это, вторая дверь, вероятно, ведёт в сауну. Да наверняка это так, а не иначе. Он ещё некоторое время пошарил взором по стенам розового цвета, по зеркальному потолку с встроенными в него светильниками и бессильно опустился на кафельный пол. Было сухо, и Дмитрий лёг на спину. И встретился глазами с растерянным взглядом собственного отражения. С растерянным и испуганным взглядом своих глаз. А какие-то суки видят в этих зеркалах не отражение собственного испуга и ужаса, а свои довольные рожи и распаренные задницы подружек, кувыркающихся с ними в зелёных водах бассейна.

Джек уже дремал, положив голову на передние лапы, однако Дмитрий знал, что стоит ему пошевелиться, и как минимум один глаз псиный приоткроется. А пробовать сделать выход силой, чтобы выскочить наверх, и пытаться нечего – стремительно налетит на него скотина всей мощью чуть не стокилограммового тела и обрушит обратно, отхватив при этом, вполне возможно, кусок мяса размером с пасть этой самой твари.

Да, Подлесный не любил собак. Не любил и боялся. Загадочные и непредсказуемые скоты. То лижутся и хвостом виляют, а то вдруг бросятся ни с того ни с сего на человека и искусают. Даже хозяина могут загрызть – сколько уж случаев было. И вообще, собака, пожалуй, существо социальное. А это значит, что ему присущи коварство, подлость, хитрость, злопамятность, жестокость, мстительность. Собака – животное злобное и трусливое одновременно. А многим людям нравятся собаки. Как же! Такие они любящие и послушные, такие угодливые и преданные! Тьфу!

Натерпелся Подлесный от этого народа. Как никто, возможно, другой. Не менее трёх раз ему приходилось укладываться на больничные кушетки и приспускать штаны, чтобы, сжав зубы, принять укол от бешенства. Хотя кусали его собаки не три раза, а пять или шесть. А нападений было и не счесть. Рвали брюки, сбивали с ног, просто облаивали, злобно и трусливо подступая всё ближе и ближе, но не решаясь сделать последний прыжок.

Впрочем, достаточно о Джеке и ему подобных. Надо подумать об Олежке и олежкоподобных. Точнее, о том, как с ними себя вести, что говорить и как. Им правда нужна, откровенность. Пытками угрожают. И угрозы, судя по всему, не пустые. Серьёзно он влип, по самые уши влез.

Дмитрий поднялся на ноги и принялся расхаживать по кафельному полу бассейна цвета морской волны. Джек поднял голову и наблюдал за ним, неохотно ворочая шеей. Крысита бы сейчас несколько граммов да кусочек мясца! – подумал Дмитрий, косясь на ненавистного лохматого вертухая. Хотелось позлить Джека, было вполне определённое желание снять туфлю и хлестать ею по зловонной роже, так, чтобы слюна разлеталась в стороны. И чтобы не только слюни и сопли, но и чтобы зубы летели вместе с кровавыми брызгами. Как вмазал бы!

А что мешает? Ничто не мешает, кроме опасения, что пёс бросится вниз, в яму, прямо на него, на Дмитрия Подлесного. И укусит его столько раз, сколько захочет. А потом останется внизу, вместе с ним, так как вряд ли сумеет выбраться обратно. И сиди потом, искусанный, рядом с этой тварью и скотиной. И сиди потом перепачканный собственной кровью и соплями собачьими. А вонища-то! Псиной несёт за три метра со страшной силой.

Впрочем, хватит уже о псине. Сейчас о другом поразмыслить бы надо. Сколько у него времени? Час? Два? А может быть, всего одна минута?

Однако в голове – горячий, шальной сумбур и бардак, в голове – тысячи огненных язычков мечущихся неразборчивых мыслей. А спине – холодно.

Послышались чьи-то голоса. Дмитрий замер. Разговаривают совсем близко, где-то неподалёку от окон. Дмитрий отбежал влево, к стенке ямы (собака зарычала – он не обратил внимания) и бросил взгляд сначала на одно, а затем на другое окошко. Макушка чьей-то головы. Тёмные волосы. А Олежка-то почти блондин. И у Славика волосы не чёрные, а рыжеватые. Значит, появился кто-то третий.

Третий – ну и что? Ну и что с того, что появился третий? Может, сейчас и четвёртый появится. И пятый. Однако откуда это дикое, сумасшедшее, прямо, беспокойство? Дмитрий подпрыгнул на месте, желая увидеть лицо обладателя темноволосой макушки, но положительного результата не достиг. Вот только Джека взволновал – пёс вскочил на лапы и угрожающе зарычал. Да плевал я на тебя, скотина! – мысленно отмахнулся Дмитрий, после чего, кратковременно примерившись, ухватился обеими руками за край ямы, подтянулся и проделал выход силой. Теперь ему оставалось лишь оглянуться назад. И Дмитрий быстро посмотрел через правое плечо. Чёрные усы, залысины. Разглядеть более детально мешает грязноватое стекло и решётка. И времени нет, потому что Джек со свирепым рычанием бежит по периметру ямы.

Дмитрий едва успел спрыгнуть вниз, его даже тухлым запахом собачьего нутра подтолкнуло слегка.

– Успокойся, тварь, успокойся! – посоветовал он Джеку. – Здесь я. Никуда я не делся. Сижу, как на кол посаженный.

Дмитрий заполошно бегал по дну бассейна, чем страшно нервировал и без того выбитого из колеи равновесия пса. Только что Дмитрий, без всякого сомнения, видел Ивана Ивановича. Сейчас Иван Иванович войдёт сюда и увидит Дмитрия. Конечно, он может и не узнать его. Ведь принял же он Николая в прошлый раз за Дмитрия. Однако – вдруг?.. А ну как покажется ему лицо Подлесного некогда виденным уже, и он предпримет определённые усилия да и опознает его?

Дмитрий постарался припомнить, в какой одежде он ходил на свидание с Иваном Ивановичем. Вспомнил и схватился за голову. Он в тот раз был в этих же самых брюках, что и сейчас, в этих же туфлях. Только рубашка была другая. Точнее, не рубашка, а серая футболка. Ч-чёрт! Что же делать?! А теперь он скажет: да, это я и был. В первый раз. А во второй? – спросят его. Во второй? А во второй – дядя с улицы. Случайный прохожий с собакой породы боксёр. Как?! Почему?! Да у них глаза на лоб вылезут. Сначала у них – глаза, а потом у него – кишки или мозги.

Нельзя допустить, чтобы Иван Иванович узнал его. Он, Дмитрий Подлесный, – простой любопытный гражданин. Он ничего не знает. Он тут ни при чём. И вообще, что они такое себе позволяют?! Как они смеют хватать человека посреди улицы, везти чёрт знает куда, бросать его в яму и угрожать, вдобавок ко всему, пытками?!

– А, о чём я! – спохватился взмывший было на волне праведного гнева Дмитрий.

Иван Иванович сейчас запросто может опознать его, и тогда ему останется лишь жалко и нелепо бормотать несуразности. Нет, этот тип не должен признать в нём Николая Николаевича. Необходимо срочно что-то предпринять!

Неожиданно его осенило. Надо обезобразить лицо! Да, именно так! Нужно упасть лицом на этот вентиль, что торчит в левом углу. Он торопливо приблизился к вентилю, встал на колени, а потом опустился на выставленные перед собою руки, примеряясь правой щекой к барашку вентиля. Расчёт исключительно точный. Убрать руки за спину, сцепить их в замок и упасть лицом вниз.

Но – не получилось. В последний момент руки вынырнули из-за спины и упруго коснулись кафеля. И как эти японские самураи делают харакири? Он предпринял ещё пару попыток, однако результат оказался прежним.

А если просто разбить себе нос? Кровь зальёт ему лицо. Конечно, это самое то. Он измажет кровью лицо и будет неузнаваем. Нос можно разбить о стенку ямы. О стенку – это совсем не то, что о вентиль, который способен вырвать клочья кожи вместе с мясом.

С шестой или седьмой попытки Дмитрий сумел-таки достаточно сильно удариться переносицей о стенку ямы бассейна, приложился так, что из обеих ноздрей потекла кровь, которой в полной мере хватило, чтобы вывозить ею всё лицо, включая лоб и уши. Теперь можно залечь на дно, да-да, лечь на дно бассейна и запрокинуть голову. И пусть попробует Иван Иванович разглядеть черты его лица.

***

Иван Иванович был взволнован и зол одновременно. Выбравшись из машины, он сразу потребовал от Олега и Славы объяснений. Слава принялся рассказывать, как они с Олегом обнаружили, что за ними следят, и какие в дальнейшем действия ими были предприняты.

– Иначе никак не возможно было? – не дослушав, перебил Иван Иванович.

– В смысле? – не понял Слава.

– Обязательно надо было сюда тащить?

– Но он дорогу не знает – беспокоиться не о чём. А выхода-то другого не было. Он говорит, что случайно и из любопытства, но надо же проверить.

– Проверили?

– Да нет ещё. Решили тебя подождать. Но тип странный. Чую, финтит он что-то.

– Да кто он вообще такой? Он не из органов? – Иван Иванович глядел на Славу хмуро и как бы искоса.

– Не думаю.

– Нет, исключено, – поддержал товарища Олег. – Да и обыскали мы его. Ни удостоверения при нём, ни другого чего подобного. И давно бы он сказал.

– И что вы намерены делать? – ворчливо произнёс Иван Иванович.

– Узнать, кто он такой и что ему надо, – ответил Олег и кулаком правой руки ударил в ладонь левой, демонстрируя решимость идти к этой цели до конца и не взирая на препятствия.

– Ты же сказал, что он назвался, – заметил Иван Иванович с раздражением.

– Да, он назвал фамилию, имя, отчество, где живёт, где прописан.

– Ну?

– Позвонил я Кошкину. С минуты на минуту должен перезвонить, – ответил Олег. – Но тут ему, думаю, не имело смысла врать. А вот о его истинных, так сказать, целях…

– А по месту работы проверили?

– Да, работает у них такой. Дмитрий Иванович Подлесный, водитель. А фирма называется… Забыл. Но у меня записано.

– Как, говоришь, фамилия? – переспросил Иван Иванович.

– Подлесный.

– Знакомая фамилия, – задумался Иван Иванович, опустив голову, и вдруг встрепенулся. – Подожди-ка! Так-так! – И Иван Иванович полез в карман за записной книжкой. – Вот оно! Подлесный Дмитрий Иванович. Это же сожитель этой самой!..

– Чей он сожитель? – не понял Олег и вопросительно посмотрел на Славу. Слава пожал плечами в ответ.

– Неважно. Хотя нет, важно, конечно, очень важно, но вам это знать ни к чему. Вот, значит, какое кино получается!

Иван Иванович был растерян и встревожен до крайности. Получается совершеннейшая ерунда. Он просит Славу и Олега понаблюдать за Николаем Николаевичем, который должен исполнить заказ по ликвидации Бояркиной, и вот Олег и Слава во время наблюдения за этим самым Николаем Николаевичем обнаруживают, что за ними следит гражданский муж той самой Бояркиной, которую взялся устранить этот самый Николай Николаевич. Случайно. Из любопытства. Да кто поверит в такие случайности?!

– Да кто поверит в такие случайности?! – вскричал Иван Иванович.

– Какие случайности? О чём ты, Гена? – одновременно спросили Олег и Слава.

– Неважно. Впрочем, очень даже важно. – Гена, он же Иван Иванович, в волнении ломал пальцы и переминался с ноги на ногу. – Да, важно. Но вам пока это ни к чему. Меньше знаешь – крепче спишь. Так-так. Вот так кино! В жизни всякое случается, но если… – Гена замолчал, переведя поток своих размышлений в плоскость мысленных раздумий.

Олег и Слава некоторое время молчали, потом Олег задал основной вопрос:

– Гена, так что с этим типом делать?

– Не знаю, сам пока не знаю. Но выпускать пока не надо. Тут всё не так просто… Ладно, я сам с ним сейчас поговорю. – Гена направился было к дому, но тотчас и остановился. – Пускай он мордой в угол встанет и не оборачивается.

– Может, мешок ему на голову? – спросил Олег.

– Не надо. Скажи только, чтобы не оборачивался.

Олег вошёл в бассейн и с порога распорядился:

– Мордой в угол! Быстро! И не оборачиваться! Если только попробуешь обернуться… – Олег заметил окровавленное лицо Подлесного. – А что у тебя с рожей?

– Нос разбил.

– Это как это?

– Упал и разбил. Поскользнулся, – ответил Дмитрий. Он по-прежнему лежал, голова его была запрокинута.

– Ну так умойся. Чего разлёгся? – удивился Олег.

– Жду, когда кровь свернётся.

– Давай в угол! И не оборачивайся! – повторил Олег и удалился.

Подлесный стоял в углу и осторожно ощупывал нос, опасаясь, что откроется кровотечение, когда услышал позади знакомый голос.

– Дмитрий Подлесный? – спросил, обращаясь к нему, вошедший.

– Да, Дмитрий Подлесный, – подтвердил Дмитрий. Чтобы как-то изменить голос, говорил он выдвинув нижнюю челюсть.

– А как ты, Дмитрий, вышел на Николая Николаевича? – сурово произнёс Иван Иванович.

– О каком Николае Николаиче речь? – сдержанно поинтересовался Дмитрий. – У меня, кажется, были один или два знакомых, которых зовут Николаями, но кто именно вас…

– Я говорю о том, который живёт на Гоголевском бульваре, – оборвал Иван Иванович.

– Но у меня вообще нет знакомых на Гоголевском, – возразил Дмитрий.

– Может быть, ты ещё скажешь, что не знаешь человека по имени Николай Рожков?

– Впервые слышу! – искренне воскликнул Дмитрий. – Человека с таким именем я никогда и нигде не встречал.

– Я говорю о человеке с собакой, – отчеканил Иван Иванович. – Что ты можешь о нём сказать?

– Это вы о том, за кем ваши друзья шли? – голосом осенённого догадкой человека вскричал Дмитрий.

Гена-Иван Иванович не ответил, он молча сверлил затылок Дмитрия взглядом и мучительно размышлял. Этот жук или действительно не знает Николая Николаевича, а правильнее – Николая Юрьевича Рожкова, или не желает говорить правду. И в том и в другом случае задавать вопросы не имеет больше смысла. В словесной форме, по крайней мере. Если уж и спрашивать, то, как говорится, с пристрастием, то есть на дыбу вздёрнув, образно выражаясь.

Может быть, Иван Иванович уже ушёл? – подумал Дмитрий и стал поворачивать голову.

– Не оборачиваться! – рявкнул Иван Иванович, а затем полюбопытствовал: – Что у тебя с лицом?

– Нос разбил, – пояснил Дмитрий. – Поскользнулся, упал – в результате, как видите, раскашенный нос.

– Всего лишь?

– Да и челюсть, кажется… Но ещё не понял.

О челюсти он приврал.

– Ладно, это всё ерунда, – с усмешкой сказал Иван Иванович. – Скоро на тебе, друг, места живого не будет.

– Что я такого сделал? Почему меня притащили и в яму бросили? Почему ваши дружки такое себе позволяют? Я – свободный человек. И если меня в самое ближайшее время…

Иван Иванович прервал Дмитрия:

– Да, в самое ближайшее время ты должен искренне ответить на поставленные вопросы. Искренне, повторяю. Ты должен говорить правду и только правду. Это в твоих интересах. Я знаю, что ты оказался там отнюдь не случайно. И ты всё расскажешь мне… Если хочешь жить. А жить, я думаю, ты ещё захочешь.

– Я не знаю, что я должен рассказывать. Я уже заявлял вашим друзьям, что на всё согласен, только отпустите меня. – Дмитрий говорил с обидой в голосе и потрясая кистями разведённых в стороны рук. – Вам надо, чтобы я признал знакомство с каким-то Николаем – или как там его? – ладно, пишите: он мой друг или брат двоюродный – я на всё согласен. Я следил за кем-то? Прекрасно, пускай. А если мне стало интересно? Я что, не имел права? Не имел? Хорошо, извините, если так. Я же готов извиниться!

– Тебе не кажется, что ты слишком многословен? Однако слова всё не те. А почему? – задал вопрос Иван Иванович, и сам на него и ответил: – А потому, что ты не осознал всей серьёзности своего положения. Важно то, что ты лжёшь и я это знаю. И нет у тебя выхода. Только – правда.

– Почему вы думаете, что я вру? Что я такого неправдоподобного сказал? Я шёл и увидел, что двое людей почему-то наблюдают за третьим. И стал из любопытства наблюдать за ними. Я думал, что это милиция или ФСБ. И из-за этого меня избивать или топить надо? – Дмитрий волновался и потому забывал порою выдвигать вперёд нижнюю челюсть, чтобы изменить голос. – И с чего вы взяли, что я вру?

– Я это знаю, – жёстко сказал Иван Иванович. – И хватит об этом! Ты должен уяснить, что правду ты скажешь в любом случае. Вот только с какими потерями… Ты можешь потерять все зубы, потерять здоровье и даже жизнь. Думай!

– Да я же не знаю, что от меня требуется! Я же… – возопил Дмитрий.

Но за спиною хлопнула дверь и дважды провернулся в замке ключ.

Подлесный осторожно обернулся. Он остался один. Однако надолго ли? Не следует ли сейчас ожидать появления кровожадного Олежки со щипцами для вырывания ноздрей или иголками, которые загоняют под ногти? Дмитрий обессиленно опустился на пол. Первый раунд закончился, но за кем победа, сказать трудно. Вряд ли за ним. Можно с уверенностью утверждать лишь то, что он каким-то образом продержался, не рухнул подобно нокаутированному на пол. Эти бандиты настаивали, чтобы он сознался в том, что не случайно он очутился на Гоголевском бульваре, они требовали подтверждения его связи с Николаем Рожковым. Но он заявил, что ни Николая Николаевича, ни Николая Рожкова он не знает. И будет упорно стоять на том до конца. Он не сознался и не сознается, даже будучи подвергнут пыткам. Ибо признание это было бы самоубийственно для него.

Подлесный даже повеселел слегка. Но всего лишь на минуту, так как спустя пятьдесят или шестьдесят секунд страшная догадка поразила его подобно удару молнии и едва не привела к параличу. Иван Иванович знает его имя и, несомненно, знает имя сожителя, как он в тот раз выразился, Бояркиной! И наверняка он обратил внимание на данное обстоятельство. И если это так (а это именно так – из состоявшегося только что разговора следует более чем однозначно), то его не оставят. И действительно, кто из трезво и здраво мыслящих людей поверил бы в случайность подобного рода? Ведь получается же, что сожитель Бояркиной и человек, который якобы взялся убить Бояркину, оказываются вдруг в одно и то же время в одном и том же месте. И – при более чем странном стечении обстоятельств.

Но почему Иван Иванович не сказал об этом прямо? Он заявил, что всё знает, что Дмитрий ему лжёт, однако в чём конкретно заключается ложь, вслух Иван Иванович не произнёс. Почему? Неужели потому, что Иван Иванович и сам допускает возможность прихотливой игры его величества случая? А если это так, то тем более необходимо стоять до конца, чего бы это ни стоило.

И без того слабая надежда на то, что пытки не являются неизбежностью, теперь рухнула окончательно. Его, без сомнения, будут пытать до тех самых пор, пока он не скажет правду. Правду или же то, что они сочтут за правду. И он скажет, в конце концов, им правду, всю до копейки. А узнают, как дело было, что тогда? Прежде всего потребуют возвратить деньги. А его, как и Бояркину, в любом случае убьют, независимо от того, получат ли они деньги назад или же нет.

Выходит, что откровенничать с бандитами нельзя ни в коем случае. Однако каким образом суметь выдержать пытки, которые наверняка будут всё более и более изощрёнными? Будь он йогом, то впал бы в какой-нибудь транс и убрался из собственного тела в астрал – пусть мучают бесчувственное тело. А то представил бы себя чуркой деревянной, столбиком бетонным, облаком в штанах. «Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не медведь…» Можно ещё губы кусать или язык свой собственный жрать. Бррр! Подлесного всего передёрнуло и аж в пот бросило.

Надо избежать пыток! Но как их избежишь? Лишь убежав, совершив побег то бишь, сделав ноги, рванув когти, дав дёру. Ни то, ни другое, ни следующее не возможно.

Однако не менее часа Дмитрий пытался строить планы побега, затем, так ничего и не придумав, вновь стал размышлять о предстоящих мучениях. Были бы у него деньги… Но денег у него нет – это раз. Во-вторых, даже если бы имелись они, что тогда? Сказал бы: я заплачу, ребята, только пытайте меня не очень усердно? А что, может быть, в этом что-то и есть. Подкупить бы, скажем, Олега. Не является же он идейным борцом за… что-то там такое высокое и светлое, в самом-то деле. А заплати ему, дай взяточку – вот бы, глядишь, и проявил бы он снисхожденьице. По меньшей мере, не зверствовал бы безбожно.

Эта мысль показалась привлекательной. А если попытаться предложить что-нибудь Олегу, хоть пообещать? Но что он способен предложить своему палачу? Вот если бы его не кинула Шура, тогда конечно, в этом случае у него были бы баксы на покупку хорошего к нему отношения бандита. Дмитрий вспомнил Шуру Уквасову, эту подлую бабёнку, и даже скрипнул от злости зубами. Ч-чёрт! Так можно и зубы разрушить, переломав их до самых корней. И Дмитрий стал языком ощупывать зубы в поисках повреждений. Украла у него деньги, а теперь он ещё и зубов лишится из-за неё.

Эх, жаль, что не получилось у него вернуть свои деньги! Да и как бы он сделал это? Идти на ограбление? Да, именно. Как раз это он и намеревался сделать. Анюта сообщила ему адрес старухи, в квартире которой Шура спрятала его деньги. Тпррр, однако! А Олег? Почему бы не отправить на дело его? В волнении Дмитрий вскочил на ноги и принялся быстро ходить из угла в угол. Только бы он согласился. Надо всё обдумать как следует да и поговорить с ним.