Её отношение к нему изменится. Обязательно изменится. Подлесный откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Сначала был мрак, чёрный с сероватым отливом, потом пошли цветовые пятна, запрыгали разноцветные огоньки, рисуя картинки, сюжетно невнятные, но жизнерадостные. Это продолжалось недолго – сила огней желания построила соразмерные образы, вдохнув в них некоторый излишек великолепия.

Подлесный видит себя и Бояркину в знакомом и незнакомом одновременно помещении. Сделанные из папье-маше и позолоченные блестящие колонны, на стенах – картины в золотых рамах, а в центре – кровать. Дмитрий и Марина смотрят на звёзды. Стоят, любуясь звёздным небом, у окна и изысканно меланхолируют. Он хочет её, она хочет его. У них ещё никогда и ничего не было. Возможно, они даже не целовались.

– Мариночка, полюбуйся пока Большой Медведицей, я сейчас, – нежно произносит Дмитрий и на цыпочках бежит к кровати. Откинув покрывало из ароматизированного органди с золотыми кисточками, он вытаскивает из-под кровати ведро с несколькими бутылками шампанского, подхватывает со столика бокалы и возвращается к Марине. Они быстро-быстро пьют шампанское, потом не очень быстро пьют шампанское, потом медленно пьют шампанское.

Дмитрий и Марина маленькими глоточками пьют шампанское и любуются бездонно-синим небом, усеянным серебряными звёздами. Дмитрий наклоняется к плечу Марины и касается губами её кожи. Марина вздыхает. Дмитрий медленно целует ей плечи, шею, затем дорожка поцелуев приводит его губы к её ушку.

Поцелуи Дмитрия, в отличие от шампанского, быстро опьяняют Марину, и, прикрыв пушистыми ресницами глаза, она высоко воспаряет над действительностью. Прикосновения Дмитрия к груди, бёдрам и ягодицам удерживают её возле него. Дмитрий ощущает трепет её тела. Возможно, у неё не было мужчины.

Дмитрий убирает с плеч Марины бретельки платья и даёт свободу двум свежим дынькам грудей. Он хочет поймать их, но Марина поднимает голову, и губы влюблённых соединяются в поцелуе. Возможно, это первый её поцелуй с мужчиной.

– Дима!

– Марина!

Они прижимаются друг к другу, и ей становятся известны все его движения, включая и укрытые одеждой. Дмитрий смещает платье всё ниже и ниже, а губы его тем временем спускаются к левой груди и захватывают сосок. Марина запускает руки в его волосы, она вся горит и трепещет, сердце её бьётся, дыхание неровное. Ещё одно движение, и платье падает к ногам Марины. Теперь на ней нет совершенно ничего – трусики она, вероятно, постирала и повесила сушиться.

И сейчас уже Марина раздевает Дмитрия. Он теребит зубами её ушко, а она расстёгивает одну за другой пуговицы его рубашки, желая увидеть Дмитрия, молодого и мускулистого, обнажённым.

Внизу хлопнула дверь. Кто-то припёрся. И хватит мечтать, «молодой и мускулистый». И вовсе он уже не молод, и даже не мускулист. И «свежие дыньки» – это не про Маринку.

А пришёл, как оказалось, Мышенков. Подлесный не любил Мышенкова. В общем, он Мышенкова не переваривал и терпеть не мог. Прежде всего и пуще всего, наверное, за самовлюблённость и заносчивость. Мышенков мнил себя великим экстрасенсом и выдающимся народным целителем. Подлесного он в упор не видел. На приветствие его отвечал, но с каким-то странным выражением удивления на лице, словно откуда-то под ноги ему вывернулась собачонка да и заговорила вдруг человеческим голосом. Кивал важно Дмитрию и тотчас забывал о нём. Когда Подлесный вёз его куда-нибудь на машине, Мышенков и тут умудрялся не замечать, не ощущать присутствия Дмитрия, общался с ним так, как он общался бы с компьютером, воспринимающим команды с голоса.

Вообще, как считал Подлесный, приличных людей у Маринки не работало. Все были со странностями и неприятные, или – с неприятными странностями. Например, Барыбенко совершенным придурком выглядел. Худой, подвижный, длинноносый и длиннорукий, он постоянно размахивает руками – пассы производит. Проходя мимо человека – этакая движущаяся мельница, – он мог спросить: «У вас что сегодня с желудком?», а получив ответ, что, мол, всё в порядке, сделать круглые глаза и заявить: «Нет-нет, прошу вас, сегодня будьте осторожны». Беседуя с кем-либо – всё равно с кем, – он может в то же самое время выполнять всевозможные физические упражнения, от упражнений на подвижность кистевых и локтевых суставов до попыток усесться на шпагат. Если бы Подлесный запоминал или записывал все поставленные ему Барыбенко диагнозы, то у него был бы букет заболеваний столь шикарный, что способен был бы соперничать со сборным букетом заболеваний любого из московских кладбищ.

Вот и сегодня, минут двадцать тому назад, пробегая мимо сидящего в приёмной Подлесного, бросил что-то по поводу поджелудочной. Дмитрий, конечно же, не обратил внимания. А вывело его из себя другое. Точнее, другой специалист. Мышенков, который, проходя через приёмную, вместо того, чтобы, по обыкновению, не заметить Дмитрия, остановился и медленно повернулся к нему. Дмитрий поднял голову и вопросительно посмотрел на экстрасенса и целителя. Мышенков довольно долго молчал, хмурясь, а затем шагнул к Подлесному и направил на него указательный палец.

– Прошу меня простить, но вам необходимо серьёзно заняться собою, – изрёк он.

– Лев Николаевич, вы не узнали меня? Я – Дмитрий, – решив, что Мышенков принял его за посетителя салона, сказал Подлесный.

– Я знаю, кто вы, позвольте вам заметить, – ответил Мышенков сердито и повернулся, чтобы уйти.

– Если знаете, то почему себе позволяете? – почти крикнул Подлесный, неожиданно почему-то разозлившийся. – Что это вас всех моё здоровье беспокоит? О своём здоровье беспокойтесь!

Мышенков вновь повернулся к Подлесному:

– Вы зря отмахиваетесь, скажу я вам. Если вам что-то неясно, то других послушайте.

– О чём я должен слушать? О своих болезнях, которые вы мне придумали?

– Любая болезнь имеет свои симптомы, – назидательно проговорил Мышенков. – Кто-то способен заметить такие, как рвота, понос и частое мочеиспускание, извините за прямоту, а кто-то видит и менее выразительные симптомы.

– И какие вы видите? – язвительно спросил Подлесный. – Очень даже интересно, что такого неординарного вы обнаружили, пройдя мимо с задранным кверху клювиком?

– Разговаривать в подобном тоне не считаю возможным, – ответствовал Мышенков и удалился.

Подлесный с трудом удержался, чтобы не побежать следом и не пнуть Мышенкова под зад.

– Что-то случилось? – вышла из своего кабинета Бояркина.

– Всё нормально, – не глядя на неё, недовольным голосом произнёс Подлесный.

***

А после обеда Подлесному и самому довелось выступить в роли крупного специалиста по диагностике. Он находился в кабинете Бояркиной, когда стремительной походкой вошла Телешова. Глаза её горели, лицо светилось, и прыгали зайчики по тонированным коньячно-медным прядям в её причёске.

– Марина Григорьевна, крутенький попался. И исэпэ – премиленький.

– А что такое исэпэ? – повернулся к Бояркиной Подлесный.

– Индивидуальный стрессовый профиль, – бросила, не повернув головы, Марина и кивнула Телешовой. – Ну-ну!

– Бизнесмен с кучей неприятностей! Как деловых, так и личных! Худой и бледный. Костюм на нём висит, прямо. Видно, что исхудал и осунулся. Руки дрожат и взгляд блуждает. Не клиент, а подарок, прямо!

– И что конкретно? – словно львица перед прыжком подобралась Бояркина.

– Ой, я всё записала. Там у него и денег куча уплыла, и склад обворовали, и налоговая за задницу ухватила. В общем… Да, и молодая жена в непредсказуемость и загадочность ударилась!

– Дай ему сразу вторую степень устрашения, – распорядилась Бояркина, – а потом посмотрим.

– Марина Григорьевна, а вы зайдёте? – с надеждой спросила Телешова.

– Обязательно, – подтвердила Бояркина. – Вместе с Мышенковым, к тому же.

– Ой, а его нет! – прижала ладони к щекам Телешова.

– Ах да, он же у этого, как его… – Бояркина вдруг посмотрела на Подлесного. – Ты со мной пойдёшь, Диман.

Дмитрий опешил:

– Ты с ума сошла! Что я буду там делать?

– Многозначительно молчать, – усмехнулась Марина. – В случае необходимости поддакнешь. Понятно?

Дмитрий пожал плечами и ничего не сказал.

– Учти – многозначительно, – повторила Бояркина. – А это значит – с умным видом. Более чем.

– Насчёт «более чем» не знаю, – съёрничал Подлесный.

– Ты мне тут давай без этих… – нахмурилась Бояркина. – Ты только попробуй мне тут клиента…

И Дмитрий поспешил её успокоить:

– Маруся, я всё сделаю. Мы же взрослые люди.

– Марина Григорьевна, ну так я пошлю Анюту за вами, – пятясь к двери, проговорила Телешова.

– Да-да, милочка, конечно же.

Спустя десять минут в кабинете Телешовой Подлесный увидел мужчину лет сорока в двубортном костюме и ярком галстуке, безупречно причёсанного и гладко выбритого. Ни худобы особенной, ни дрожащих рук он не заметил. Похоже, эта Телешова поспешила выдать желаемое за действительность.

– Ну что ж, будем работать, – сказала Бояркина, просмотрев протянутые ей Телешовой листы бумаги, и озабоченно поглядела на клиента. – Вы, Виктор Леонидович, не волнуйтесь, мы вам поможем.

– Будем надеяться, – сдержанно произнёс Виктор Леонидович, и только по голосу его Подлесный догадался, что клиент и в самом деле несколько растерян и взволнован.

Бояркина колдовала возле Виктора Леонидовича, а Подлесный, чувствуя свою ненужность, переминался с ноги на ногу.

– Энергетический уровень разрушился основательно, поэтому неудивительно, что сглаз, а может быть, и порча… – Бояркина повернулась к Подлесному. – Дмитрий Иванович, вам не кажется, что именно порча, а не сглаз в данном конкретном случае?

– Да, несомненно, – покивал Подлесный.

– Необходимо восстанавливать энергетическую защиту и психологическую стабильность, – продолжила Бояркина.

– Да, конечно, – подтвердил Подлесный.

Бояркина обратилась к Телешовой:

– Лариса Виленовна, нельзя исключать и генетический транс, поэтому поработайте, пожалуйста, и в этом направлении.

– Да, я думаю, это необходимо, – согласилась Телешова.

– Что такое генетический транс? – поинтересовался Виктор Леонидович и вопросительно посмотрел на Подлесного.

– Генетический транс? Ну, это… – Рука Дмитрия невольно потянулась к затылку.

На помощь поспешила Бояркина:

– Дети нередко повторяют судьбу родителей, Виктор Леонидович. Поэтому вам, Виктор Леонидович, нужно будет предоставить необходимые сведения Ларисе Виленовне. Положение серьёзное, но не безнадёжное. Так что будем работать, Виктор Леонидович.

Когда всё закончилось и Подлесный оказался в коридоре, он обнаружил, что под мышками и между лопаток у него сыро, ладони также влажные и липкие от пота.

***

Мероприятие, намеченное на вечер, сорвалось, так как Бояркина уехала к матери, где и заночевала. А потом он заболел, осопливел, среди лета и без уважительных причин. К субботе он поправился. Бояркина пила виски и смотрела телевизор, когда Подлесный сообщил ей, что идёт в гараж, чтобы разобраться с системой зажигания. О том, что зажигание барахлит, Марине было известно – он об этом позаботился заблаговременно. Бояркину лишь удивило, что ремонтировать автомобиль он собрался так поздно.

Ремонтировать, может быть, машину сподручнее днём, однако организовывать покушения на жизнь людей лучше под покровом темноты. Поэтому Подлесный не менее часа сидел в гараже и ожидал наступления непроглядной темени. Было ветрено, небо заволакивало тучами. Наверное, будет дождь.

Подлесный вернулся к дому, вооружился, а затем взобрался на заранее облюбованный тополь. Глянув на окна квартиры Бояркиной, он едва не свалился с дерева. Света в окнах не было. Где же она может быть в такой час? Легла спать? Да никогда она раньше часу не ложится. Подлесный решил сидеть и ждать.

Ветер начал усиливаться, порывы его стали резче и неожиданней, и налетали они со всех сторон: то с юга, то с севера, а то с востока или запада. Иногда порыв ветра, налетевшего с севера, например, вдруг сталкивался с более сильным порывом южного ветра и мгновенно отступал. Похоже, будет гроза. Подлесный посмотрел на небо и увидел стремительно несущиеся облака. Жуть! И тут они, облака, неожиданно остановились – Дмитрий едва не закричал. Чтобы облака, несущиеся вскачь по небу, вдруг замерли на месте! Но облака вновь устремились в прежнем направлении, с прежней скоростью, и Дмитрий понял: данный эффект объясняется тем, что верхушка тополя сильно раскачивается. Так сильно, что если она сейчас обломится, то в этом не будет совершенно ничего удивительного. Тем более что она отягощена весом его тела.

Едва успел прийти Подлесный к такому предположению, как огромная ветка тополя, находящегося в пяти метрах правее, со страшным треском рухнула на землю. Дмитрия охватил ужас. Скорее вниз! Он спешил, однако ставшие непослушными руки его и ноги путались в ветвях, а каждый сук норовил вцепиться в штанину или рукав. Подлесный видел, как ходит под ним земля, и ему оставалось только гадать, в какую сторону отшвырнёт ветер обломленную крону тополя с перепуганным человечком. Справа – пень, слева – скамейка с жёстким ребром спинки и стол, сколоченный из толстых досок. Да упади он всего лишь на травку – и то, вероятно, костей не собрать.

Лишь ступив обеими ногами на землю, исключительно неподвижную, Дмитрий облегчённо перевёл дух. Однако не успел он и двух вдохов сделать, как поднялся шквальный ветер. И затрещали ломающиеся ветви и кроны деревьев. Закряхтело надсадно и стало падать на Дмитрия дерево, на котором он только что сидел. Дмитрий упёрся обеими ладонями в ствол тополя, но спустя несколько мгновений сообразил, что удержать падающее дерево ему не по силам, – и бросился в сторону. И вовремя. Помедли он чуть – какая-нибудь из веток сломала бы ему шею. А так всего лишь получил он по морде тополиными листьями да словил изрядную дозу страха, прогнавшего затрепыхавшееся сердце куда-то в область пяток.

Подлесный с трудом добрался до подъезда и принялся тянуть дверь на себя. Сначала ничего у него не вышло, но вот ветер на мгновение сменил направление – дверь отворилась. Дмитрий влетел внутрь, позади громыхнула дверь, едва не оторвав ему правую ногу. Дмитрий остановился, чтобы успокоиться немного и решить, что ему делать дальше. Впрочем, о чём тут думать – надо забираться на чердак и там занять подходящую позицию.

На чердаке он находился минут тридцать или сорок. И не выдержал грохота над головою. И спустился во двор, чтобы в который уже раз за вечер взглянуть на окна. Они были по-прежнему затемнены. Дмитрий решил перекурить и топать домой. Но прикурить не получалось, так как шквальный ветер бросался брызгами дождевой воды. Подлесный хотел перебежать через двор, чтобы покурить в своём подъезде, однако в эту минуту у въезда во двор остановился тёмный джип и под дождь выскочила женщина. Дмитрий узнал в ней Бояркину. Куда она ездила? И почему приехала на джипе? Те, кто ездят на джипах, извозом, как правило, не подрабатывают.

Подлесный решил стрелять Бояркиной в спину. Точнее, мимо её спины в деревянную дверь подъезда. И лишь она свернула к своему подъезду, Подлесный выбежал на середину двора и, прижавшись левым боком к стволу одного из деревьев, произвёл несколько выстрелов. Бояркина неожиданно упала лицом вниз. Подлесный выронил револьвер. Он был ошеломлён, ибо уверен был, что попасть в Маринку он никоим образом не должен был. А может быть, ветер отклонил легковесные пульки, швырнув их в широкую спину Бояркиной?

Но упавшая поднялась. Сначала на четвереньки, а потом и на ноги. Озираясь, она побежала домой. Дмитрий слышал, как она повизгивала.

Дома Бояркина рассказала, как, возвращаясь от Никифоровой, она снова стала жертвой покушения на её жизнь. До прихода Подлесного прошло не менее двадцати минут, однако Марина всё ещё была почти что в невменяемом состоянии. Стуча зубами о бокал с виски, она рассказывала о страшном происшествии и плакала. Подлесный слушал и молча гладил её по голове.