Это называлось у них проверкой показаний задержанных. Бабухин и Литиков томились в темнице. Впрочем, слово «темница» не вполне подходило тому узилищу, в которое их заключили бандиты. И слово «узилище» подходило не в полной мере. Это было просторное помещение со светло-серым линолеумом на полу и выкрашенными в белый цвет стенами и потолком. Отсутствие окон и мизерное количество доносившихся извне звуков позволяло прийти к выводу, что поместили их в подвал.

– Слышь, Пашка, надо что-то делать, – высказался Литиков, поднимаясь на ноги.

Часа четыре он возился в углу в поисках удобной позы, отключаясь периодически на пять – десять минут, но полноценно отдохнуть не сумел, и был мрачен. Бабухин чувствовал себя не лучше.

– Опусти вступление – начни с конкретного чего-нибудь. А вообще, раньше надо было… – проворчал он. – А ты, недоумок, – давай выпьем, мол. Нашёл, когда водку хлестать, алкаш.

– А не ты ли иници… инициировал дринканье? – возразил Литиков. – Когда мы проходили мимо магазина, ты остановился и…

– Но перед этим ты посмотрел на меня! – не дал договорить Бабухин.

– Может, я просто так посмотрел, без задней мысли!

– Да у тебя все мысли оттуда! – отрезал Бабухин.

– Но магазин-то был закрыт, – усмехнулся Литиков.

– На что ты намекаешь?

– На то самое. Если бы ты не тормознул мужика в полушубке и не послал его за продавщицей, то всё осталось бы на уровне сценарного замысла.

– Как же! Успокоился бы ты, кажется!

– А ты? – спросил Литиков не без вызова.

– А я щас промеж ушей тебе въеду! – ответил Бабухин.

– Рискни здоровьем, – разрешил Литиков с улыбкой.

И тут Бабухин вспомнил, что руки его заведены за спину и скованы наручниками. Это несколько остудило его. Руки Литикова были свободны.

Литиков усмехнулся и отошёл в угол, где уселся, скрестив ноги по-азиатски, боком к Бабухину. И застыл с маской духовной обособленности и трагической горделивости на лице.

– Да, дела, – протянул Бабухин, спустя некоторое время.

– Бывает хуже: проснёшься в луже и пить охота.

– Да, выпил бы я чего-нибудь.

– Слушал бы меня, а не конвульсии собственного мозга – гуляли бы сейчас по столичным стритам, – заметил Литиков. – Тоник с джином попивали бы, пивко всех сортов…

– Усохни! – оборвал Бабухин. – Бежать надо. И как можно скорее.

– Как?! Положение – вилы!

– Бежать надо, ноги делать! – повторил Бабухин.

– А что они нам сделают? Мы же теперь как бы и ни при чём. Денег у нас нету. Где они, мы не знаем. Помурыжат, помурыжат и отпустят.

– Или закопают.

– А смысл какой? – задумался Литиков.

– Смысл – побоку. Это бандюги. А мотивировочку они подберут. Если потребуется, конечно. Тебе она нужна, мотивировка?

– Да нет, вроде, – пожал плечами Литиков.

– То-то и оно.

Друзья отдались мрачным раздумьям о своём будущем.

– А деньги? – встрепенулся Бабухин. – Я жизнью рисковал! Не-е-ет, деньги я не отдам. Шалишь. Я найду всяких этих Светок и Танек. Мои денежки!

– Наши, – поправил Литиков.

– Наши, – согласился Бабухин. – Если ты ещё не наплевал на них.

– Я не наплевал, – заверил Литиков.

– Тогда надо действовать. Эх, если бы не наручники!

Литиков повертел кистями рук.

– А я без наручников.

– А-а! – скривился Бабухин. – Твоими ручонками только вшей давить.

Литиков обиделся.

– Не скажи. И это ошибку они допустили. Да, большую ошибку, роковую. Что в кандалы меня не заковали.

– Ошибку? Неужели? – не без издёвки в голосе произнёс Бабухин. – Вот входят двое или трое мордоворотов – твои действия?

– Одному я бью в поддых…

– Стоп! – прервал Бабухин. – А двум или троим ты смог бы дать в солнечное сплетение. Чтоб без интервала. И чтоб точно. Ударил – пополам, ударил – пополам. И минуту разогнуться никто не может. Мог бы?

– Ну-у…

– Даже не минуту. Десять – двенадцать секунд. Они сгибаются пополам, я подлетаю, бью ногой одного, другого, третьего… Троих согнуть сумеешь?

– Можно попробовать, – почесал затылок Литиков.

– Пушки полетят из них вместе с зубами. А ты хватай первый же ствол и командуй: «К стене! Руки за голову!» Хотя ладно, пусть остаются на полу. Но руки – за голову, кто не в отрубе.

– Договорились.

– Начинаешь по моей команде, – проговорил Бабухин и сосредоточился. – Пароль будет такой… Пароль такой… А, вот! Зима нынче тёплая, не правда ли? Нас ожидает холодное лето. Ты понял? Я говорю: «Зима нынче тёплая, не правда ли? Полагаю, нас ожидает холодное лето». При слове «зима» ты выходишь на ударную позицию, а при слове «лето» начинаешь отсчёт врагов.

– Как это – отсчёт? – не понял Литиков.

– Бьёшь первого, второго и так далее.

– А отзыв?

– Необязательно. Впрочем, можешь сказать что-нибудь. Это чтобы я знал, что ты готов. Например, следующее… Например, ты произносишь: «Действия циклонов непредсказуемы».

Заговорщики ещё некоторое время обсуждали детали предстоящей операции, а затем Литиков подошёл к двери и стал стучать в неё кулаками обеих рук. Бабухин приблизился к нему, и они прислушались. Никаких звуков. Литиков вновь принялся барабанить в дверь, но спустя тридцать – сорок секунд руки его опустились. То ли от усталости, то ли потому, что успех задуманного, видевшийся в обманчивом свете отдаления, теперь уже не казался столь определённым. А когда за дверью послышались чьи-то шаги, ноги Литикова сделались непослушными. И он с трудом отошёл назад на пару шагов.

Бабухин отбежал влево и прислонился к стене.

– Не дрейфь! – приказал он. – В худшем случае потопчут и в угол бросят. Мы им ещё нужны.

«Это тебя потопчут, а меня растопчут», – подумал Литиков раздражённо.

Вошли Алексей и Лёма.

– В чём дело? В честь чего шумим? – спросили.

– Я целый час стучу и стучу – никакой эрекции, – недовольно проговорил Литиков, выискивая взглядом точку на теле Алексея, куда ему сейчас предстоит нанести удар, чтобы поразить врага.

– У тебя самого-то она бывает? – спросил Алексей.

– Тебе это не интересно, – буркнул Литиков. – Если ты не педик, конечно.

«Пора!» – скомандовал он сам себе, сделал шаг вперёд левой ногою и правой рукой нанёс удар Алексею. Тело парня дрогнуло, однако пополам, как ожидалось, не согнулось. Вероятно, потому, что Литиков промахнулся, попав не в солнечное сплетение, а в грудную клетку.

Решив исправить ошибку, Литиков во второй раз ударил Алексея, но и тут ожидаемого результата не наступило. Литиков снова ударил, метя всё туда же, а потом отскочил влево и нанёс удар Лёме в область солнечного сплетения. Так, что руке стало больно. А бандит, кажется, даже не шелохнулся. Второй и третий удары – то же самое. Вскинув голову, Литиков обнаружил насмешливый взгляд кавказца и презрительную его улыбку.

– Давай-давай, нэ нада атвликаца, – мотнул головой Лёма.

– А-а-а! – завопил Литиков, подался назад, а потом бросился в ноги Лёме. Обвив одну из них обеими руками, он достиг того, что противник не удержался на ногах и повалился на спину.

Упав на пол, Лёма сначала взвыл от боли, а затем огрел Литикова кулаком между лопаток. В ответ на удар Литиков вцепился зубами в ляжку врага. И Лёма вновь завопил от боли. Алексей бросился на помощь коллеге. После достаточно продолжительной борьбы Литиков был содран с ноги Лёмы, вместе с куском штанины, и тюремщики убрались прочь.

Придя в себя, Литиков отыскал взглядом Бабухина, который сидел у стены, в зубах у него была пачка сигарет.

– Откуда курево? – удивился Литиков.

– Из чечена выпало. Вставь мне и подожги.

Оба закурили. Затянувшись пару раз, Литиков презрительно ухмыльнулся.

– Где ты, интересно, находился, когда я сигареты из них вытряхивал? У стеночки сидел? А сейчас дымишь, гляжу, как путный.

– Ты напряги, юноша, все свои мышцы и попробуй вспомнить, чего мы хотели. Покурить только или свободу обрести?

– Свободу.

– Вот именно, – покивал головой Бабухин.

– А где же ты был, когда я за свободу боролся? – вскинулся Литиков. – Один против двоих! А ты стоял и любовался!

Бабухин пожал плечами.

– Да чем там любоваться-то было? Возня щенячья.

– А ты, пёс матёрый, стоял, хвост поджав, у стеночки!

– Я стоял под дулом пистолета, – веско произнёс Бабухин.

– Под каким дулом?

– Под дулом Андрея.

– Не видел никакого Андрея, – пробормотал Литиков.

– Что ты мог там видеть, в прострацию помещённый? Смотрел только, кого бы за ногу цапнуть со страху.

– Не знаю, кто больше в прострации был, я или ты! – огрызнулся Литиков.

– Да нечего тут знать. Ты почему без команды руками начал размахивать? Я говорил про тёплую зиму и холодное лето? Нет. И скажи после этого, что не в прострации был. А твой отзыв? – издевательски выговаривал Бабухин. – Ты был нем, как рыба. Глух и нем. Впрочем, что-то лопотал ты там. Нечленораздельное. Бы-бы-бы.

Бабухин замолчал.

– Легче всего других винить, – сказал с обидой Литиков.

– Ладно, если они расценили это как эксцесс слабонервного, – задумчиво произнёс Бабухин. – А вот если они просекли, хотя бы частично, наш замысел – жди ужесточения режима содержания.

– И мне наручники наденут? – ахнул Литиков.

– И тебе. А может, и ещё чего придумают.

– Тогда хана, – заключил Литиков. – Была хоть надежда.

Бабухин скептически усмехнулся.

– Какая на тебя надежда! Видели.

Бабухин и Литиков не знали, что комната, в которую они были помещены, прослушивалась. Бабухин с Литиковым не знали, что все их планы – не секрет для противника.

Поэтому вошедшие к ним Алексей и Лёма были в курсе того, что их ожидает. Лёма решил надеть бронежилет, а Алексей не без торжества заявил:

– Мой пресс непробиваем. Просто чуть сгибаешься вперёд и напрягаешь все мышцы живота – бей, сколько хочешь.

– Эта сматрет как ударят, – засомневался Лёма. – Нэт, я жилэтка буду надэват.

Решено было, что Андрей останется за дверью и будет наготове.

Лёма и Алексей вошли к пленникам и ждали команды Бабухина, когда вдруг Литиков, не дожидаясь, в отличие от них, условного сигнала, пустил в ход кулаки. И это бы ещё ничего, когда бы не последовавшее за актом рукоприкладства вгрызание озверевшего заключённого в мягкие ткани тюремщика.

Чуть оправившись, Лёма – ногу ему перебинтовал Алексей – порывался отыграться на Литикове и, изрыгая ругательства, нетерпеливо притопывал здоровой ногой.

Однако Андрей задумчиво смотрел в стену и приговаривал:

– Подожди, подожди. Дай подумать. Тут нельзя ошибаться. Сейчас всё просчитаем.

– Патом, патом, – бил копытом Лёма. – Эта успэваем. Дай ломат три рёбра и четырэ зуб. Эта правильна для справэдливастэй.

– Почему именно три и четыре? – полюбопытствовал Алексей. – Я тоже не прочь попрыгать на этих козлах.

– Нада всэ рёбра ломат, всэ зуб выбиват! – внёс коррективы Лёма.

– Деньги бы найти – вот что надо бы, – напомнил Андрей.

– Дэньги – патом. Ныкуда нэ дэнуца, – возразил Лёма и хлопнул себя по колену здоровой ноги.

– Деньги? – решил уточнить Андрей.

– Этот козлы, – презрительно скривился Лёма.

– Я о деньгах, – многозначительно поправил Андрей.

– Выйдем на деньги. Через них, – уверенно заявил Алексей.

– Похоже, они действительно и сами не знают, где их искать.

– Деньги? – спросил Алексей.

– Деньги… – Андрей почесал затылок. – Или Светку. Или Таньку.

– Надо брать их в оборот, – решительно заговорил Алексей. – Поставить условия, назначить срок, включить счётчик. Одного сделать заложником…

– А для сначал – всэ зуб и рёбра! – вмешался покусанный бандит.

– Бродяги. Они, считай, бродяги, – с сомнением покачал головой Андрей. – Что им чужая жизнь? Им собственная-то до лампочки, считай. Зацепить их нечем – вот она беда. А если зацепить нечем, что остаётся?

– Всэ зуб и рёбра! – обрадовался Лёма.

– Дурак! – осадил его Андрей. – Материальная заинтересованность. Деньги всем нужны. И им – тоже.

– А чья доля – этот козлы? Твоя? Шефа? – прищурился Лёма.

– Пропорционально. Расходы пропорциональны доходам.

– Ты веришь, что не знают, где деньги? – спросил Алексей.

Андрей пожал плечами.

– Склонен верить, так бы я выразился. Посмотрим, что они ещё нам сообщат.

– И сколка слушат будим? Месяца, года? – раздражённо сказал Лёма.

– Пока у тебя нога не заживёт, – посуровел Андрей. – Или пока мозги не просветлеют.