Света вышла из поезда на Курском вокзале Москвы и вдруг поняла, что она сейчас находится очень далеко от своего села, что, ступив на асфальтовое покрытие перрона столичного вокзала, она оказалась совсем в другой жизни. И сама должна стать другой. Не Светкой из села Посконного, не сельской девушкой без высшего образования, не жительницей захолустья провинциального с раз и навсегда устоявшимся образом жизни. Она должна стать иной.

– Горячие беляши! Горячие! – выкрикивала полненькая девушка, стоявшая за огромным белым ящиком. Неопрятно одетая. С пренеприятнейшим голосом.

А Света сейчас с удовольствием чего-нибудь съела бы. Вчера она весь день голодала. Рублей у неё не было, только доллары. Пожилая пара, заматерелая матрона и плюгавый мужичок, её соседи по купе, жрали и жрали. С перерывом на сон и туалет. Ей предлагали присоединиться, но Света каждый раз отказывалась, так как видела, что «матрона» с подозрением косится на её тощую старенькую сумку, а плюгавчик пригибает головку, чтобы заглянуть ей под юбку.

И спала она в чём была. Не в халате, как «матрона», разъезжающемся при каждом почти движении (под халатом были бледно-сиреневые панталоны), и не в трикотажных брюках, пузырящихся на коленях и заднице, как приматроненный мужичок, а в вельветовой юбочке и летнего вида белой блузке с кружавчиками.

В поезде Света неоднократно подвергалась допросу. «Матрона», назвавшаяся Татьяной Александровной, зевала, прикрывая рот пухлой ладошкой (скорее, не рот прикрывала, а челюсть придерживала, чтобы не вывихнуть), и спрашивала:

– А ты, Света, не к женишку едешь? В Москву-ту?

– Нет, – отвечала Света. – К родственникам.

– А родственники-ту ждут тебя?

– Ждут, – кивала Света и смущалась, сознавая недостаточную развёрнутость своих ответов.

– А родственники-ту – кто они? Всамделишные? Или так, шестая вода на киселе?

Именно «шестая», говорила Татьяна Александровна, а не «седьмая».

– Да, они… По матери родственники они.

– Тётка, что ли?

– Нет.

– А кто ж тогда?

– Да почти что.

– Да, – со значением вздыхала Татьяна Александровна, – нонче многие ищут не там, где потеряли, а там, где светло.

Муж Татьяны Александровны, Валерий Леонидович его звали, загадочно улыбался, сделав, очевидно, собственные выводы относительно поездки молодой женщины в Москву.

Так, судя по всему, и не оставив однозначного резюме в общественном мнении купе, Света оказалась в Москве. Она принялась бродить по вокзалу и разглядывать витрины киосков. Следовало каким-то образом войти в столичную жизнь. Наткнувшись на пункт обмена валюты, Света не без робости вошла в него и обменяла одну стодолларовую купюру на рубли. И получила более полумиллиона.

Света съела три хот-дога и подумала, что новая жизнь ей определённо начинает нравиться. Если даже еженедельно она будет расставаться с одной бумажкой в сто долларов, то и в этом случае она бесконечно долго будет ощущать себя Рокфеллером.

Но – увы. Не успела Света как следует насладиться жизнью обеспеченного человека. Да и много ли свершений можно уложить в трёхчасовой промежуток времени, едва ли не половина которого была прожита словно в тумане, словно во сне. В ярком и отчётливом сне, полном красок и запахов, холодного зимнего неуюта (руки мёрзли) и многочисленных актов принятия решения, мучительных до ужаса, до той именно степени, когда дрожат колени, стучит кровь в ушах, а сердце работает, словно паровой молот.

А в тот короткий период полного отсутствия конвульсий и напряжённости, в тот краткий период душевной устойчивости, предшествовавший несчастью, Света купила платье, обвивающее мягкими складками полупрозрачного струящегося шифона, и чёрную кожаную сумочку, похожую на кастрюльку. Ну и по мелочи кое-что.