Пока стрелка настенных часов не коснулась определённого мгновения утекающей жизни, Литиков лежал на диване и грустил. Он ни о чём конкретном не думал, упирался в голубой циферблат замыленным утомлением взором и потихоньку замерзал от одиночества.
Но неожиданно и для себя самого вскочил на ноги и бросился к окну. Рама с двойными стёклами. Стеклопакеты так называемые. А за окном солнышко светит, искрится снежок и дремлют тополя. В возбуждении Литиков ухватился за рукоятки рамы, повернул их кверху и распахнул окно. Свежий воздух ворвался в комнату. Вперёд! Надо ставить высокие цели, а затем добиваться их. Упорно, целеустремлённо, самоотверженно, не взирая…
Пришедший спустя пять минут Бабухин застал Литикова сидящим с ногами на диване и дрожащим от холода.
– Ты чего окно расхлебенил? Не май месяц. – Бабухин прошёл к окну и закрыл его.
– Проветривал, – ответил Литиков и вздохнул. С облегчением, как будто.
Хватит страстей. Уют ему нужен. Что-нибудь мягкое, тёплое и заботливое. Накануне и в преддверии грядущей старости. Жизнь – копейка. Жизнь – дар Божий. Выбор достаточно прост. Надо только осознать, что ты выбрал. Вроде как второе. А фактически?
Напротив Литикова остановился Бабухин. Покачивается с пяток на носки.
– Это, между прочим, очень кстати.
– Что? – поднял голову Литиков и потёр покрасневший нос.
– Что проветриться тебе захотелось.
– А в чём дело? – насторожился Литиков.
– Сходи, Мишка, погуляй с часик-два, – попросил Бабухин. – У меня рандеву.
– Щас! Все дела бросил, встал с дивана и пошёл! – возмутился Литиков. – Я уже проветрился, кстати говоря.
– В кино сходи.
– В кино! – вскричал Литиков и скривился. Потом спросил: – Кто? Татьяна?
– Да.
Литиков нехотя переместил ноги на пол, сказал со вздохом:
– Что ж, уйду.
– Вот и ладушки.
Литиков стал собираться, а Бабухин ушёл на кухню. Уже одетый, Литиков вспомнил о пакете в руках Бабухина и спросил, выкрикивая слова в сторону кухни:
– Ты там купил чего-то?
– Да. Соку, – ответил Бабухин.
– Соку?
– Да, сок купил и мартини.
– И не предлагаешь?
– Нет. Ты извини.
– Понятно. А чего я ждал? – Литиков, помрачнев, опустил голову. Надо идти. Осталось надеть ботинки и захлопнуть за собою дверь. – Ну что ж, не откажи, как говорится, засвидетельствовать моё почтение.
– Чего? – переспросил Бабухин.
– Моё почтение! Татьяне! – крикнул Литиков. – Засвидетельствуй!
Спустя совсем малое время Литиков очутился уже… под кроватью. Как это получилось, он и сам толком не уразумел. Следовало бы вылезти да смотаться из квартиры, но что-то удерживало его. Не только то, что представлялось неудобным оказаться застигнутым в момент, когда он будет выбираться из-под кровати (он ведь уже крикнул «пока!» и захлопнул дверь, за собой якобы). Было что-то ещё. А к этому «ещё», возможно, и другое какое-нибудь «ещё».
Литиков остался.
Пришла Татьяна, и вскоре Литиков увидел четыре ноги, сначала в штанах и колготках, а чуть позднее – без штанов и колготок. Все четыре ноги постепенно переместились к дивану, а затем исчезли из поля зрения.
Литиков лежал и слушал. Бабухин басил нечленораздельно, Татьяна говорила негромко, однако старый и многоопытный диван воспроизводил звуки ровно и музыкально, каждая нотка выходила с кристальной чистотой, и скоро зрительная достоверность высокотемпературных ассоциаций утащила Литикова на такую глубину эмоционального состояния, что он заплакал. Боясь себя обнаружить, плакал Литиков негромко, слёзы вытирал бесшумно, сопли глотал беззвучно.
Потом Литиков слушал разговор своего друга и женщины, которую он любил.
– Светку проводила? – спросил Бабухин.
– Да. До метро, – ответила Татьяна. – А мы когда поедем?
– Для Мишки Светка денег не выделила? – спросил Бабухин.
– Нет. Говорит, нет у неё лишних.
– А ты?
– И у меня нет. А ты собираешься делиться с ним?
– Да я не обязан. Он ерундой занимается, а я расплачивайся? Пусть радуется, что жив остался.
– Он просил у тебя?
– Нет.
– А попросит если?
Бабухин молчал долго, едва ли не минуту.
– Хороший ты, Мишка, человек, скажу, да вот дать тебе нечего. А уехать мы всегда успеем. Тут надо осмотреться.
Скоро Бабухин и Татьяна ушли на кухню и пили там мартини с соком, разговаривали громко и громко смеялись, а Литиков лежал в пыли под кроватью и страдал.
Потом раздался звонок в дверь. И ворвались какие-то люди, требуя деньги и драгоценности. Они били Бабухина и Татьяну, затем связали их и бросили на пол. Ворвавшиеся учинили обыск и нашли деньги. Нашли они и Литикова. Деньги забрали, а Литикова избили и бросили у кровати. После ухода грабителей развязанный Литиковым Бабухин бегал с ножом на улицу, но вернулся ни с чем.
Попытки Литикова успокоить его лишь подлили масла в огонь.
– Что?! – заорал Бабухин и замахнулся ножом. – Ты хотел обокрасть меня?! Сказал – в кино, а сам под кровать!
– Я твой друг! – попытался напомнить растерянный обвиняемый.
– Они метелили меня, крошили мои зубы, а ты в норе сидел, как гнида! – буйствовал Бабухин, которому трагическое время прибавило ожесточения и бескомпромиссности.
– Я был растерян, я не ориентировался! – лепетал Литиков. – И что я мог? Да я бы ничего…
– Так ты обокрасть меня хотел?! – Бабухин ухватил Литикова за ворот куртки. – Признавайся!
– Ребята, прекратите! Ребята, не надо! – кричала Татьяна.
– Но это сделали другие. А я… – пробовал высвободиться из лап Бабухина Литиков.
– Ты их навёл на нас!!! – отметая вопросительный знак, проорал Бабухин и ударил Литикова ножом.
Литиков вскрикнул, завизжала Татьяна. Бабухин отскочил и глянул на нож, с которого одна за другой упали несколько капель крови. А Литиков, обхватив себя обеими руками, осел на пол. Глазами, полными боли и удивления, он смотрел на Бабухина, желая что-то сказать. Хотел, но не мог – Бабухин и Татьяна услышали лишь хрипы.
Бабухин метался по квартире, потом, сообразив, выкрикнул:
– Самоубийство! Мишка покончил самоубийством! – И, оглядев свою одежду, добавил: – А на мне и крови-то нет!
– На тебе крови нет? – криво усмехнувшись, спросила Татьяна. Она прислонилась к косяку двери, повернувшись так, чтобы ей не виден был Литиков, у которого началась агония.
Бабухин, стараясь не испачкаться, стал ловить правую руку умирающего, чтобы вложить в неё нож.
– Он покончил самоубийством, а нас не было! Ты мой свидетель, а я твой! Он пил, пил, скажем им, а потом и поднял руку… Звони в милицию!
Татьяна не шелохнулась, однако в эту секунду телефон неожиданно затрещал, и она сняла трубку.
– Да, это я, – сообщила она кому-то в трубку. – Откуда ты звонишь?
– Кто там? С кем ты разговариваешь? – спрашивал Бабухин.
Татьяна молча слушала, что ей говорит невидимый собеседник.
Спустя минуту она бросила через плечо:
– Зря ты нервничал так. Светку тоже ограбили. Затащили в машину и отобрали все деньги. Раздели догола, перерыли сумку, а потом выбросили. Сумку, одежду и её саму.