Не нуждается в доказательствах то положение, что согласованная в годы войны союзническая позиция по германскому вопросу могла бы быть успешно продолжена и в последние годы. Но только при условии, что сотрудничество и готовность к компромиссам оставались бы такими же, как в военное время.

Разумеется, нет основания идеализировать такое уникальное в истории военное объединение стран, как антигитлеровская коалиция — весьма различных по своему общественно-политическому строю государств — США и Англия, с одной стороны, и Советский Союз, с другой. И в Вашингтоне, и в Лондоне имелись влиятельные силы, считавшие эту коалицию «странным союзом» и стремившиеся использовать его в своих интересах в ущерб союзнику, на долю которого выпала главная тяжесть коалиционной войны. Сталин, со своей стороны, также считал эту коалицию временной и вынужденной мерой и не рассчитывал на ее долгожительство после победы над общим врагом. Как утверждается в некоторых исследованиях по истории советских спецслужб, уже «с конца второй мировой войны в НКВД/НКГБ/МГБ Соединенные Штаты стали именоваться не иначе, как «главный противник».

Начальник Главного разведуправления Красной Армии генерал-лейтенант Ильичев 24 апреля 1945 г. прислал начальнику Генерального штаба генералу армии А.И. Антонову тревожную докладную записку. Он сообщал, что руководитель военной миссии США в Москве генерал Дж. Р. Дин, будучи в Вашингтоне, высказал предложение о необходимости круто изменить американскую политику в отношении русских. Он обвинил советское руководство в том, что должностные лица в Москве искусственно создают всевозможные недоразумения, допускают оскорбления американцев, в частности, летчиков, совершивших вынужденные посадки, плохо обращаются с освобожденными американскими военнопленными.

Советские власти отказываются разрешить американским экспертам посещение Гдыни, где находятся захваченные советскими войсками новейшие типы немецких подлодок. Генерал Дин советует отменить очередной американский конвой в Мурманск. ГРУ стало известно, что глава английской военной миссии в Москве адмирал Арчер поддерживает предложение Дина.

В первый период оккупации Германии союзники по антигитлеровской коалиции стремились не только сформулировать единые цели в отношении побежденной Германии, но и учитывали опыт друг друга в создании эффективно действующих оккупационных органов власти в своих зонах.

Так, например, в американской, как и в советской зоне, высшая административная власть совмещалась с военным командованием и находилась в руках командиров соединений. Так, командующий армией был одновременно начальником военной администрации в районе дислокации его войск. Исходя из этого, американская зона была разделена на западный (7-я армия) и восточный (3-я армия) округа. Командующие 7-й армией генерал-лейтенант Джеффри Кейс и 3-й армией генерал-лейтенант Люциан Трэскотт были начальниками военных администраций соответствующих округов.

В первый период оккупации (до августа 1945 г.) этот принцип распространялся и на корпуса. Например, командир 23-го армейского корпуса США руководил военной администрацией Гросс-Гессена, командир 12-го армейского корпуса управлял Нижней Баварией и Верхним Пфальцем.

В июле-августе 1945 года территория американской зоны была разделена на три федеральные земли с немецкими земельными управлениями — Гросс-Гессен, Бавария и Вюртенберг-Баден. Соответственно были созданы и три управления военной администрации. При главнокомандующем американскими оккупационными войсками в Германии был создан специальный штаб военной администрации во главе с заместителем главкома по гражданским делам генерал-лейтенантом Л. Клеем.

В последующие месяцы происходила дальнейшая централизация немецкого самоуправления — из представителей трех земель был создан Совет федеральных земель. В переходный период командующие армиями сохраняли свою власть наряду с управлением военной администрации. С 1 января 1946 года такой дуализм был устранен и начальники управлений военной администрации подчинялись непосредственно главнокомандующему американскими войсками на Европейском театре генералу Дж. Т.Макнэрни.

Союзники с начала 1946 года усилили политическую работу среди немецкого населения. Американская военная администрация широко использовала услуги тех немцев, которые недавно усердно служили Гитлеру. Вскоре она стала самым большим работодателем в Германии. Ее численность составляла 300 тысяч человек. Среди них было немало и нацистов, в том числе и функционеров. В британской зоне существовала аналогичная структура.

Как в списках немцев, на поддержку которых можно было рассчитывать, составленных еще в Москве, под первыми номерами стояли В.Пик и В.Ульбрихт, так и в американской «Белой книге для Германии» под номером один стоял Конрад Аденауэр. И он, как мог, оправдывал доверие не только американцев, но и англичан и французов.

Назначенный американцами обер-бургомистром Кельна К.Аденауэр рассказывал, что, когда он обратился к американскому командующему выделить для населения продовольствие из запасов американской армии, то такую «посильную помощь» он получил. «Человеческие отношения с американскими офицерами, с которыми мне пришлось работать, — писал в своих мемуарах Аденауэр, — были по-настоящему хорошими… Все американцы, с которыми мне пришлось иметь дело, были толковыми и понятливыми людьми, и мы быстро сработались».

21 июня 1945 года в соответствии с договоренностью американцы покинули Кельн, и их место заняли англичане. Аденауэр рассказывал, что он часто конфликтовал с ними, жаловался, что англичане плохо относились к немецкому населению. Антисоциалисту Аденауэру не понравилось, что после того как в июле 1945 года на выборах в Англии победили лейбористы, британские оккупационные власти установили контакт с немецкими социал-демократами и в своей политике опирались на них.

Начальник военной администрации Кельна майор Прайер заявил, что задача его администрации состоит в том, чтобы «перевоспитать» Германию. «…Остается фактом, — говорил он, — что на протяжении двенадцати лет Германия открыто поддерживала систематическое ограбление Европы и охотно участвовала в нем. За действия правительства страны в конце концов отвечает нация, которая длительное время терпит такое правительство. Чтобы пробудить и развить в немцах чувство такой демократической ответственности, я передаю сегодня кельнскому муниципальному совету обязанности и права, которыми он пользовался ранее по Веймарской конституции, при сохранении однако моей абсолютной власти как начальника военной администрации».

Структура французской военной администрации на июнь 1945 года была такова: под французским управлением находилась провинция Баден и юго-западная часть провинции Вюртенберг. Во главе военной администрации провинции стоял генерал-губернатор с аппаратом 25–30 человек. В городах и районных центрах французские власти имели по 5–8 офицеров с обслуживающим персоналом. Общее руководство аппаратом военной администрации осуществляла Центральная комиссия по делам Германии во главе с бригадным генералом Кельтцем при начальнике штаба полковнике Марти. В составе комиссии работали 200 офицеров. Она была создана в ноябре 1944 года и выполняла следующие функции: назначала обербургомистров и бургомистров из бывших немецких чиновников, утверждала состав служащих бургомистра; создавала вспомогательную полицию; издавала для немцев бюллетени и вела радиопередачи из Штутгарта; издавала постановления и приказы, регламентирующие жизнь населения; утверждала продовольственные нормы и контролировала снабжение населения; с помощью бургомистра осуществляла учёт населения; устанавливала охрану предприятий.

Рассказывая о невероятно трудных днях после капитуляции Германии, живший в то время в оккупированном французами г. Людвигсхафене будущий канцлер Германии Г. Коль вспоминал, что «это был период французской оккупации, который ныне невозможно себе представить. Это был период, когда Шарль де Голль ещё мечтал о том, чтобы Франция сохранила за собой левый берег Рейна». Среди французов в те первые послевоенные годы была в ходу злобная острота, которую позже любил повторять Вилли Брандт: «Мы так любим Германию, что рады тому, что она представлена не единственным числом».

В первые месяцы оккупации американские и советские оккупационные власти ёщё проявляли готовность находить взаимоприемлемые решения по самым сложным вопросам. Даже по такому, как необходимость создания единых германских административных органов. На встрече с генералом Соколовским 15 ноября 1945 года генерал Клей заявил, что США вместе с Великобританией и СССР готовы совместно решить этот вопрос. Но представитель Франции в Контрольном совете имеет особую точку зрения. Как записал в своём служебном дневнике генерал Соколовский, Клей «убеждён, что позиция Франции будет в свете этого настолько неблаговидной, что ей рано или поздно придётся присоединиться к общему решению».

Далее генерал Клей выдвинул неожиданно откровенное предложение создать центральные немецкие органы на двусторонней основе — американской и советской. «Это значило бы, — пояснил он, — что США не идут ни на какие проекты «западных блоков» и что сотрудничество между нашими двумя странами может быть плодотворным».

Остается открытым вопрос, не является ли это предложение развитием идеи о разделе сфер влияния между США и Советским Союзом после победы над Германией, идеи, которая вынашивалась в правящих кругах США ещё в годы войны. Так, с 20 по 24 июля 1944 года американский военный представитель генерал Дин предпринял поездку на 3-й Белорусский фронт. На приёме у командующего фронтом маршала А.М. Василевского он заявил: «США не имеют никаких политических или других устремлений на Балканах или в других странах, и после войны наши две страны должны быть сильными, каждая в своих областях — заранее обусловленных районах».

Можно привести немало фактов, свидетельствовавших о деловом сотрудничестве руководителей военных администраций западных держав и Советского Союза, особенно в первый период оккупационного режима. Так, ещё в ходе войны союзники не представляли себе точно, как должно быть организовано денежное обращение в побеждённой Германии и как поступить с валютой, захваченной немецкими властями в оккупированных странах. Между соответствующими органами СССР и США шёл полезный обмен мнениями. Например, 10 февраля 1944 года посольство США в Москве направило в НКИД письмо, в котором со ссылкой на письмо Молотову от 17 января 1944 года запрашивалось мнение советского правительства о денежных мероприятиях во время вступления и оккупации Германии. В письме сообщалось, что американцы намерены начать печатание немецких денег «Марка М» не позднее 14 февраля 1944 года. Посольство ставило вопрос, намерено ли советское правительство использовать предлагаемые деньги или оно имеет иные планы .

Каков был ответ из Москвы, автору выяснить не удалось.

По проблеме валюты имели место запросы и советского правительства, направленные в Вашингтон. Так, посольство СССР 24 июля 1945 года сообщило правительству США, что расследованием в Берлине установлено, что при эвакуации Варшавы немецкие власти вывезли 800 мешков в город Страсбург с советской валютой. По определению советского Госбанка, эта сумма составляла, примерно, 300 млн. рублей и выражалась просьба о содействии в ее возвращении Советскому Союзу.

История коалиционных войн в прошлом знает немало случаев, когда накануне победы над общим противником союзники по коалиции допускали такие авантюристические акции, которые сводили на нет их усилия в войне и спасали противника от неминуемого поражения. Влиятельные силы в Англии и США в последние недели второй мировой войны также были не прочь последовать этим историческим примерам и добиться достижения своих целей в ущерб интересам Советского Союза. Однако генерал Эйзенхауэр предотвращал подобные намерения и оставался верен духу союзнического долга. Он решительно отверг предложения немцев о подписании сепаратного соглашения о прекращении военных действий.

В ходе советского наступления на Берлин и союзных войск на западе Германии во второй половине апреля 1945 года со стороны некоторых представителей гитлеровской клики и верховного командования вермахта предпринимались неоднократные попытки договориться о сепаратной капитуляции только перед англо-американскими союзниками.

Одна из таких попыток была предпринята Гитлером через шведского банкира Ф. Бернадотта 24 апреля 1945 года. Это предложение через Стокгольм было немедленно направлено союзникам и 26 апреля президент Трумэн ответил следующее: «Немецкая капитуляция может быть принята при условии капитуляции на всех фронтах как с Соединенными Штатами, так и Великобританией и Советским Союзом. Если это условие будет принято, то немецкие войска на всех фронтах должны сдать оружие местному командованию союзников. Если где-то ещё будет продолжаться сопротивление, атаки союзников будут продолжаться до полной победы». Так, американские и английские военные миссии в Лондоне 26 апреля 1945 года сообщили советскому генштабу, Эйзенхауэр направляется немедленно на переговоры в Западную Голландию с немецким командованием, и он высказал просьбу, чтобы советские представители также присутствовали на этих переговорах.

Военные миссии союзников сообщили начальнику советского генштаба генералу армии Антонову 9 мая 1945 года следующее: «Безоговорочная капитуляция Германии произошла в равной степени как перед Россией, так и перед союзными войсками, и всякое продолжение военных действий после условленного часа прекращения их означает враждебный акт одинаково, как против России, так и против союзников. Следовательно, если какие-либо крупные части германских войск предприняли бы такую попытку, они не рассматривались бы более как солдаты. Вы можете быть уверены, что при подобных обстоятельствах генерал Эйзенхауэр будет продолжать активно сотрудничать с Красной Армией в уничтожении таких воинских частей…».

В тот же день 9 мая 1945 года американская военная миссия в Москве сообщила советскому генштабу через генерала Славина, что «Эйзенхауэр желает, чтобы во Фленсбург были направлены также советские офицеры для контроля над верховным немецким командованием». Непонятно только, почему советское командование направило во Фленсбург группу генерала Трусова лишь вечером 17 мая, тогда как американская миссия генерала Рукса и английская во главе с бригадиром Фурдом прибыла во Фленсбург сразу же после капитуляции германских войск.

5 мая 1945 года генерал Антонов сообщил генералу Эйзенхауэру, что «советское командование, идя навстречу пожеланиям генерала Эйзенхауэра, изложенным в письме от 1 мая 1945 года, остановило продвижение своих войск к Нижней Эльбе, к востоку от линии Висмар, Шверин, Демитц. Мы надеемся, что генерал Эйзенхауэр, в свою очередь, учтет наши пожелания в отношении продвижения войск в Чехословакии».

Американская военная миссия 10 мая 1945 года направила генералу Антонову письмо, в котором сообщила, что генерал Эйзенхауэр потребовал от немецкого верховного командования прекратить нарушение акта о капитуляции, не двигаться на запад и не сопротивляться Красной Армии, немедленно известить всех об условиях капитуляции. Он также предупредил немцев, что американские войска получили приказ блокировать все подступы к их линиям и изолировать немецкие войска с востока, и что немецкие войска будут переданы Красной Армии. Если Шернер и Веллер сдадутся американцам, они также будут переданы Советскому верховному командованию. Эйзенхауэр отметил, что действия немцев считает двуличными и сообщил, что он «приказал, чтобы Кейтель и Кессельринг, генералы Иодль и Варлимонт были немедленно удалены из верховного командования и арестованы».

В спокойной обстановке при взаимопонимании национальных интересов решались сложные вопросы и в рамках Контрольного совета и Координационного комитета, хотя и здесь не обходилось без разногласий и острых дискуссий. В тот же период западные власти с пониманием относились к усилиям советских представителей добиваться точного и полного выполнения в западных зонах обязательств по репарациям, реституциям в пользу Советского Союза и репатриации советских граждан. Со своей стороны оккупационные власти западных держав благодарили органы СВАГ за их поддержку в розыске могил погибших союзных военнослужащих в годы войны в Восточной Германии.

17 октября 1946 года французский главнокомандующий в Германии генерал П. Кениг обратился в СВАГ с просьбой разыскать и вернуть Франции вывезенный оккупантами исторический вагон № 24190, принадлежавший международной компании спальных вагонов, в котором в 1918 году был подписан акт о перемирии между Антантой и Германией. Просьба была выполнена, вагон был найден в Берлине, передан французским властям и водворен на прежнее место. Заместитель французского главнокомандующего в Германии генерал Нуаэре предложил наградить за розыск лейтенанта Васильева и подполковника Гуляева. Со своей стороны генерал Кениг возвратил Советскому Союзу шесть тысяч научных трудов, вывезенных немцами из Института металлов, расположенного в Харькове.

Был случай, когда разрешенная СВАГ к изданию немецкая газета «Нахт экспресс» опубликовала критическую в отношении американской военной администрации статью. Редакция была оштрафована СВАГ на солидную сумму и об этом было сообщено в прессе. Нормальному сотрудничеству военных администраций в разных зонах содействовала и полуофициальная договорённость между ними о невмешательстве в дела других зон. Но вскоре и эта договорённость обеими сторонами стала игнорироваться.

Начиная с первых же дней оккупации Германии и в последующие несколько лет западные союзники серьезно не рассчитывали на опасность прямой конфронтации с Советским Союзом по германскому вопросу. Подтверждением тому может служить постоянное сокращение их вооруженных сил, дислоцированных на территории Германии, как показано в таблице (по советским источникам):

Таким образом, в целом на январь 1947 года в Германии оставалось дивизий и бригад — 20, личного состава — 525 тыс. чел., танков и САУ — 2 600, орудий — 2 500 и самолётов — 3 300.

На протяжении мая-июня 1945 г. американское командование перегруппировало находившиеся в Германии войска. 1-я и 9-я американские армии были выведены в оперативную глубину, а позднее переброшены в США (11 дивизий) и в бассейн Тихого океана для участия в войне против Японии.

Вместе с тем, в обзоре Бюро информации СВАГ «О политическом положении в Германии» от 3 ноября 1945 года выражалась озабоченность тем, что в первые недели июля этого года «после вступления англо-американских и французских войск в Берлин политическая обстановка в городе осложнилась. С первых же дней совместной оккупации обнаружилось различие принципов политики по отношению к оккупированной Германии». Далее в документах утверждалось, что союзники отрицательно отнеслись к возрождению политических партий и созданию органов самоуправления. Они были неудовлетворены персональным составом городского магистрата, назначенного советскими властями из демократических элементов, то есть преимущественно коммунистов. Союзники стремились усилить своё влияние среди населения города и ослабить советские позиции. Начало этой борьбы было ознаменовано англо-американским походом против созданного советской комендатурой магистрата и других органов городского самоуправления.

Уже 25 февраля 1946 года С.И. Тюльпанов докладывал в ЦК ВКП/б/, что в Берлине союзники развернули активную деятельность против объединения коммунистической и социал-демократической партий. Они энергично опекали одного из лидеров немецкой социал-демократии К. Шумахера, который 19 февраля 1946 года прибыл в Берлин, чтобы воспрепятствовать объединению двух рабочих партий.

Комиссия Главного политического управления Вооруженных сил СССР во главе с генерал-полковником И.С. Шикиным, проверявшая работу Управления пропаганды СВАГ в марте 1946 года, в качестве одного из существенных недостатков его деятельности отметила то, что Управление не организовало систематической контрпропаганды, то есть пропаганды по разоблачению политики западных держав. В документе отмечалось, что союзники в Берлине уже создали специальные пропагандистские центры: Управление информации США во главе с бывшим начальником отдела психологической войны военного министерства США генералом Макклюром. Такое же управление существовало в британской администрации во главе с опытным военным дипломатом генералом Бишопом и генералом Трэдуэллом. Существовала и французская служба информации под руководством бригадира Хофета.

В недели и дни, непосредственно предшествовавшие объединению двух рабочих партий в апреле 1946 года, союзники и советские власти в Германии как-бы соревновались в том, кто примет больше запретов в отношении той партии, которой они не симпатизировали. Советское командование запрещало проводить среди социал-демократов какие-либо референдумы, предлагавшиеся противниками объединения и не санкционированные комендатурами, отменяло собрания и конференции социал-демократов, всячески поддерживало оргкомитеты по объединению. Дело доходило до арестов и задержаний противников объединения советскими спецслужбами.

Западные союзники, наоборот, утверждая, что объединение в Берлине и в советской зоне происходит насильно, без учёта мнения рядовых членов обеих партий, всячески тормозили его.

Несмотря на то, что на своих первых заседаниях в период между сентябрём и декабрём 1945 года Контрольный совет принял ряд согласованных решений, определявших социально- экономические структуры и пути дальнейшего развития Германии, реально политические тенденции в разных зонах развивались в прямо противоположном направлении. Этот процесс был вызван постоянно изменявшимся соотношением сил в мире и обострением противоречий между Советским Союзом и США, претендовавшими на установление своей гегемонии, как в Германии, так и во всей Европе.

Созданные в советской зоне оккупации центральные немецкие управления вызывали недовольство союзников, опасавшихся, что эти органы впоследствии могут стать базой для организации центрального правительства Германии. Однако, несколько месяцев спустя, руководители союзных администраций поняли, что таким путём будет трудно завоевать симпатии немцев. Было решено объявить «новый курс» по отношению к Германии, то есть разрешить деятельность политических партий и общественных организаций и более активно вторгаться во внутриполитические отношения в своих зонах и секторах Берлина.

Нет оснований утверждать, будто позиция советских представителей в КС всегда и по всем обсуждавшимся вопросам была конструктивной и последовательной. Так, сильный идеологический налёт чувствовался в непоследовательной позиции СВАГ в отношении установления по всей Германии свободного обмена информацией и демократическими идеями всеми средствами. Дела расходились со словами в позиции советской стороны по ряду аспектов образования центральных германских административных органов. С неоправданной настойчивостью советские представители требовали от западных властей решить проблему репатриации советских граждан (и даже не граждан) вопреки их желанию возвращаться на родину.

Но факты, тем не менее, подтверждают, что советская делегация часто ставила на обсуждение и решение серьёзные вопросы, вытекавшие из Потсдамских соглашений, но не получившие поддержки другой стороны. Так, по её инициативе ещё в ноябре 1945 года был поставлен вопрос о противоречившем Потсдамским договоренностям нахождении частей бывшего вермахта в британской зоне, не переведённых на положение военнопленных. В июне 194 6 года советский представитель безуспешно требовал от своих западных коллег выполнить директиву КС о разминировании и уничтожении немецких военных укреплений. Она полностью к этому времени была выполнена только в советской зоне.

Западные представители не могли ответить на вопросы советского делегата, почему своевременно не выполняются такие решения Московской сессии министров иностранных дел, как возврат в Германию к концу 1948 года всех немецких военнопленных, находившихся на территории союзных держав, как завершение в течение 1947 года земельной реформы, как запрещение в лагерях для перемещенных лиц пропаганды против союзных стран, как роспуск всех комитетов и центров, враждебных какой-либо союзной державе, как ускорение добровольной репатриации и др. Правда, некоторые из поставленных вопросов носили явно демагогический характер, ибо советские власти сами также не были заинтересованы в их положительном решении. А американский генерал Дж. Паттон так откровенно грубо предоставлял нацистам теплые места в государственном аппарате Баварии, что возмущенный генерал Эйзенхауэр даже отстранил его от обязанностей командующего. В сентябре 1947 года советский представитель заявил о незаконности соглашения об англо-американском контроле над Руром.

Из тех нарушений Потсдамских и других межсоюзнических решений, которые допускали английские, американские и французские власти в западных зонах Германии, руководство СВАГ делало далеко идущий вывод о том, что цели бывших западных союзников и СССР в Германии были диаметрально противоположными. Это обвинение справедливо лишь в том смысле, что, имея согласованные и справедливые по своей сути цели, Советский Союз на востоке Германии и западные союзники в своих зонах по-разному их реализовывали. Последующие события в Германии подтвердили, что в её западной части более успешно решались экономические проблемы, создавался демократический порядок и правовое государство, чего нельзя сказать о советской зоне оккупации.

Деловое сотрудничество союзников и его эволюцию в сторону конфронтации наиболее убедительно можно показать на примере деятельности высшего союзнического органа в Германии — Контрольного совета.

Первый период работы Союзной контрольной власти, то есть с момента её образования в июле 1945 года до принятия сепаратных решений западными державами по организации Бизонии в июле 1946 года, можно охарактеризовать, как период более или менее согласованной работы всех её органов. В этот первый год работы КС западные представители более или менее придерживались решений Потсдамской конференции, а также соглашения о контрольном механизме. Советская делегация в КС также проявляла готовность в случае необходимости идти на принятие компромиссных решений и реже говорила «нет», чем это происходило позднее.

В этот первый год своего существования КС действовал эффективно и решал очень серьезные политические, экономические и административные вопросы. Об этом свидетельствуют следующие факты. Из 193 вопросов, рассмотренных КС за весь трехлетний период его работы, 101 вопрос или 53 процента было рассмотрено в течение первого года деятельности. Из 883 вопросов, рассмотренных Координационным комитетом, 390 вопросов или 46 процентов было рассмотрено в течение первого года работы. Из 140 вопросов, одобренных или принятых к сведению КС, 85 вопросов или 61 процент было одобрено или принято к сведению в первый год работы. Из 546 вопросов, одобренных или принятых к сведению Координационным комитетом, 278 вопросов или 50 процентов было одобрено или принято к сведению в первый год работы.

Таким образом, из всех вопросов, рассмотренных Контрольным советом и Координационным комитетом в течение почти трех лет работы, половина была рассмотрена в первый период их деятельности. Важно при этом подчеркнуть, что многие из рассмотренных вопросов были разрешены положительно, по ним были приняты соответствующие законы, директивы и обращения. Но уже в этот период работы КС со стороны всех делегаций наблюдались попытки иногда в робкой форме обойти принятые решения, затормозить их принятие или вообще не выполнять их.

Второй период продолжался до 20 марта 1948 года. Он характеризовался нараставшей конфронтационностью в отношениях между западными державами и Советским Союзом. Иногда инициатором такой тактики, к сожалению, выступал Советский Союз. Напряженные отношения между членами Контрольного совета достигли апогея 20 марта 1948 года. Председательствовавший в этот день на заседании КС маршал Соколовский во исполнение указания высшего партийного и государственного руководства своей страны и сославшись на неготовность западных делегаций доложить о выполнении ими решений СМИД неожиданно закрыл заседание без указания даты следующего заседания. Расценив это решение маршала Соколовского как попытку вообще сорвать работу КС, западные представители разослали официальное извещение всем делегациям о том, что их представители не будут посещать заседания органов Союзной контрольной власти.

«Таким образом, — как расценила советская делегация позднее в одном из своих отчетных документов, — Союзная контрольная власть с 2 марта 1948 года фактически прекратила свою работу, хотя юридически она продолжала ещё существовать, поскольку никакого решения о её роспуске не было. После 20 марта 1948 года некоторое время продолжал функционировать только Союзный секретариат и Союзная комендатура Берлина и то часто формально, не принимая по существу никаких решений». В том же документе утверждалось, что «политика сепаратных действий американских, британских и французских представителей окончательно парализовала и сорвала работу Союзной контрольной власти».

Подобный вывод не в полной мере соответствует историческим фактам. Ведь именно председательствовавший в тот день советский представитель закрыл заседание КС без согласия с другими его членами.

Спустя несколько десятилетий при оценке этого факта нельзя отделаться от вопроса, было ли решение советского представителя в КС адекватным тому ущербу, который причинил интересам Советского Союза отказ западных держав разъяснить свою позицию на Лондонской сессии министров иностранных дел. Не было ли это решение вкладом Сталина в дальнейшее нагнетание ситуации вокруг германского вопроса и в конечном счете его вкладом в обострение международной напряженности? Следовало ли советским властям предпринимать этот ответственный шаг, чтобы через несколько месяцев в мае-июне 1949 года, на шестой сессии СМИД в Париже, проявлять инициативу в возобновлении деятельности Контрольного совета, в восстановлении межсоюзнической комендатуры в Берлине и образовании общегерманского Государственного совета только с экономическими функциями. Советское руководство не могло не предвидеть, что его инициатива будет обречена на провал. Общая политическая ситуация в Германии существенно осложнилась, а в западных зонах процесс образования сепаратного германского государства зашел слишком далеко, чтобы западные союзники могли сделать шаг назад до уровня Контрольного совета, осуществлявшего верховную власть в Германии. Они предложили образовать «верховную комиссию» с ограниченными полномочиями, что было объяснимо в той ситуации.

Актуальной для всех союзников и весьма болезненной для немецкого народа становилась проблема продолжительности оккупации Германии и заключения мирного договора с ней. В ходе войны, когда союзники обсуждали эти проблемы, они были едины в том, что Германию необходимо примерно наказать, в том числе и тем, чтобы на длительное время осуществить её полную военную оккупацию. Об этом свидетельствуют дискуссии, происходившие в рамках Европейской консультативной комиссии.

Уже на первом официальном заседании ЕКК 15 января 1944 года, на котором обсуждались условия капитуляции Германии, английский представитель генерал У.Стрэнг представил меморандум, в котором были изложены условия и механизм обеспечения оккупации Германии. Великобритания выступила за «полную военную оккупацию» Германии в отличие от концепции «частичной военной оккупации», то есть права посылать союзные войска только в некоторые обусловленные районы.

В меморандуме обращалось внимание на необходимость полного разоружения Германии, ограничения её территории рамками 1937 года, разделения страны на оккупационные зоны, экономического разоружения и т. д. Американцы в принципе поддержали эту позицию. Советская сторона также присоединилась к союзникам, высказав замечания в связи с распределением зон оккупации, с которыми все согласились. 26 июля 1944 года советский представитель в ЕКК посол Гусев доложил Молотову, что документ о «Безоговорочной капитуляции Германии» утвержден и подписан всеми членами ЕКК.

Документ о капитуляции был также одобрен всеми другими странами антигитлеровской коалиции. Небезынтересно, что все малые страны Европы, включая и Люксембург, высказали пожелание участвовать в оккупации Германии и требовали ужесточения оккупационного режима. Так, нидерландское правительство потребовало, чтобы не вести на равных никаких переговоров с Германией и, «пока немцы не перевоспитаются и не изживут нацистские теории, понятия и идеологию, рассматривать их как людей с диким мировоззрением».

В первый период оккупации из-за отсутствия перспектив объединения Германии в ближайшем будущем западные союзники по-прежнему допускали возможность её длительной оккупации. Так, главнокомандующий британскими войсками в Германии фельдмаршал Монтгомери 5 апреля 194 6 года заявил: «Оккупация Германии англичанами будет продолжаться по меньшей мере десять лет… Я заявляю, что нет никакой возможности увести отсюда войска раньше, чем через десять лет». Такой же позиции придерживались американцы. В июне 1946 года, выступая в бюджетном комитете конгресса, генерал Эйзенхауэр отмечал, что «возможно, окажется необходимым оккупировать Германию в течение пяти или десяти лет». А некоторые члены комитета требовали увеличения этого срока до 25 лет. Два года спустя это же повторил генерал Клей. На собрании англо-американского общества журналистов в Париже 4 февраля 1948 года он допускал, что Германия останется оккупированной, пока нации всего мира не согласятся принять её в семью народов. До этого пройдет десять а, возможно, и 25 лет.

Иную позицию в послевоенные годы занимало руководство Советского Союза. Оно резко критиковало подобную позицию западных союзников, обвиняя их в том, что они «превращают оккупацию в постоянно действующий фактор своей агрессивной политики в Европе». Молотов использовал любую возможность, чтобы выступать за скорейшее заключение с Германией мирного договора и прекращение оккупации. Эту позицию поддерживали и другие страны советского блока. Так, 24 июля 1948 года министерства иностранных дел СССР, Албании, Чехословакии, Югославии, Польши, Румынии и Венгрии опубликовали заявление, в котором было сказано, что «заключение мирного договора с Германией… должно снять оккупационный режим с Германии и полностью вернуть германский народ к условиям мирного и демократического развития».

Нетрудно заметить в этом заявлении определенный пропагандистский налет, ибо советскому руководству было доподлинно ясно, что требовать заключения мирного договора и прекращения оккупации без выполнения Германией ряда политических и экономических условий, изложенных в Потсдамских решениях, просто нереалистично.

Западные союзники неоднократно обращались к Советскому Союзу с предложением принять совместные меры по экономическому объединению Германии. Западные представители, ставили этот вопрос на заседаниях Контрольного совета. Так, 20 июля 1946 года генерал Макнэрни заявил, что его правительство уполномочило его достичь соглашения с другими союзниками об объединении зон, ибо, по мнению правительства США, никакая зона сама себя содержать не в состоянии. США не намерены, говорил далее Макнэрни, раскалывать Германию, и они не желают дальнейшего роста экономического паралича Германии.

Правительства США и Великобритании только тогда вынуждены были создать Бизонию, когда все их попытки договориться с Советским Союзом и Францией оказались безрезультатными.

5 сентября 1946 года между британским и американским военными губернаторами была достигнута договоренность об экономическом объединении их зон. Соответствующее соглашение было подписано 2 декабря 1946 года в Вашингтоне госсекретарем США Д. Бирнсом и британским министром иностранных дел Э. Бевином. Как позднее признавал К. Аденауэр, он надеялся, что этой акцией можно будет повысить уровень жизни населения, что Германия получит продовольствие из США и Великобритании, покрывая этот ввоз германским экспортом. Признавая эту акцию как новый шаг в политике западных держав по германскому вопросу, Аденауэр все же отмечал, что «в проповедях демократических принципов мы недостатка не испытывали, демократических же действий явно не хватало».

Из высказываний некоторых руководителей СВАГ явствует, что советская сторона опасалась засилия американских монополий в советской зоне и ослабленный войной Советский Союз не смог бы этому противодействовать.

Позицию американцев поддерживала Великобритания. Выступая в палате общин 29 июля 1946 года, английский представитель в Контрольном совете М. Бекер заявил, что предстоящее объединение американской и английской зон «не направлено против какой-либо страны», ибо «британское правительство является противником раздела Германии на две сферы интересов».

6 августа 1946 года на втором заседании советов земель американской зоны генерал Клей расценил создание Бизонии как «первый этап восстановления немецкого экономического единства». Он категорически отметил, что экономическое объединение не повлечет за собой одностороннего политического слияния.

Государственный секретарь США Бирнс, выступая 6 сентября 1946 года в Штутгарте, также отметил роль двузонального экономического объединения как шага к объединению всех зон Германии. «Если не может быть достигнуто полное объединение, — говорил он, — то мы сделаем все, что в наших силах, чтобы достигнуть максимально возможного объединения».

Такова была предыстория образования 2 декабря 1946 года Бизонии. Впоследствии под нажимом США и Великобритании в феврале 1948 года к ней присоединилась и французская зона. Все вместе они образовали Тризонию.

Изложенные выше обоснованные меры западных союзников советская пропаганда клеймила как «очередной шаг к расколу Германии», хотя ни в чем подобном западные страны не были заинтересованы, в отличие от советского руководства, которое при объединении всех зон опасалось, сможет ли оно сохранить своё влияние, имея гораздо меньшие экономические возможности, чем западные державы. Определенную роль играло и то, что в условиях ликвидации зон и объединения Германии Советский Союз не смог бы в полной мере получить репарационные платежи, на которые он рассчитывал.

Недоверие к советской позиции в отношении объединения Германии в то время на Западе, в том числе и среди немецких политиков, было столь глубоким, что они отклонили даже наиболее серьезный из всех прежних советских документов по этому вопросу — «сталинскую ноту» от 10 марта 1952 года. Уместно напомнить, что в этой ноте советское руководство предложило создать «нейтральную» Германию и провести в ней «свободные выборы». Ныне стало известно, что подобную идею высказывал Берия — шеф советской службы госбезопасности. В настоящее время доподлинно установлено, что первым среди тех политических деятелей ГДР, кто выступал против такой идеи, был В.Ульбрихт. Он убеждал советских руководителей в том, что подобный «зондаж» таил в себе серьезную опасность установленному в ГДР режиму, а в будущем и судьбе «социализма» в этой части Германии.

В сложившейся в первые послевоенные годы ситуации можно понять следующий шаг западных союзников, когда на своей Лондонской конференции (апрель-июнь 1948 г.) они провозгласили намерение создать сепаратное западно-германское государство, т. е. экономическое объединение трех зон увенчать политическим.

В ответ на это заявление советское руководство довольствовалось только ролью «разоблачителя» экономически и политически оправданного шага, от которого выиграли бы как победители, так и побежденные. В справке о «Политике оккупационных властей США, Великобритании и Франции в Германии», составленной спецгруппой штаба СВАГ и представленной Вышинскому в 1947 году, признавалось, что английская цель в Германии состоит в том, чтобы «сохранить единство Германии и тем самым не разрушить целостность экономики».

В директиве правительства США, направленной в 1947 году американской военной администрации в Германии, было сказано довольно определенно: «Не переносить свои собственные исторически развивавшиеся формы демократии и социального порядка на Германию. Нужен порядок, исходящий от немецкого народа, который обеспечил бы основные гражданские права». Относительно деятельности политических партий в директиве говорилось следующее: «В Контрольном совете добиваться признания общегерманских политических партий, одинакового обращения со всеми во всех зонах, за четырехсторонний контроль над политической деятельностью и выборами». Директива потребовала от американских представителей в Контрольном совете, чтобы они обращались с «Германией как экономически целым, создавали центральные немецкие административные управления».

Цели американской оккупации в Германии в области культуры в директиве формулировались следующим образом: «Правительство считает, что перевоспитание немецкого народа является неотрывной частью политики, направленной на оказание помощи в развитии демократических форм правительства и восстановлении стабильной и мирной экономики». Директива требовала не разрывать насильно культурное единство Германии, но признавать ценность местных традиций, выступать за преодоление духовной изоляции Германии, вовлекать её в семью народов, с помощью образования создавать условия для развития демократических наклонностей и привычек у молодого поколения. Между прочим, аналогичные указания давались органам СВАГ ЦК ВКП(б) и советским правительством.

Но реальные трудности состояли в том, что, во-первых, со временем эти директивы видоизменялись и, как правило, в худшую сторону, и, во-вторых, не всегда и не во всем они выполнялись соответствующими администрациями. В этом отношении особенно преуспели советские власти, деятельность которых не подвергалась контролю со стороны общественности и средств массовой информации.

Политсоветник СВАГ В.Семенов в информационном письме в мае 1946 года отмечал, что по вопросу репараций наши отношения с союзниками обострились. Американские военные власти согласны возобновить демонтаж предприятий в своей зоне для репарационных поставок в Советский Союз только при условии, если Советский Союз будет рассматривать Германию как единое экономическое целое (подчеркнуто мною — С.М.). Американцы выступают против «обособленности» зон, желая взять под контроль экономику советской зоны. Сейчас американцы говорят, «не пора ли подумать о создании центрального германского правительства». А в февральском номере такого же информационного письма В.Семенов дал следующую оценку политического положения в советской оккупационной зоне: «Общая тенденция в развитии политической жизни Германии в феврале 1946 года состояла в дальнейшем обострении борьбы между союзниками за Германию, а также борьбы между различными политическими партиями и классами внутри Германии». К сожалению, Семенов, хорошо знавший обстановку в Германии, не счел возможным признать, что уже в первые годы оккупации, особенно в связи с демонтажем предприятий и советской позицией по единству Германии, Советский Союз в конкурентной борьбе за Германию явно проигрывал.

Как в годы войны, так и в первый послевоенный период, когда западные державы еще считали Советский Союз своим союзником, было немало случаев, ставивших этот союз перед серьезными испытаниями вплоть до развала. Одной из таких кризисных проблем уже в первые дни после прекращения боевых действий на территории Германии стал вопрос об отводе союзных войск в свои зоны оккупации.

Еще в 1943 году союзники по антигитлеровской коалиции решили разделить территорию побежденной Германии на три оккупационные зоны — советскую, американскую и английскую. Позднее было решено, что если в ходе боевых действий обстоятельства потребуют вступления войск одной оккупирующей державы в зону другой, то после капитуляции Германии эти войска должны будут одновременно отойти в пределы своих зон. Было также оговорено, что в Берлине и Вене оккупирующие страны будут осуществлять свои функции совместно, а эти города будут разделены на сектора оккупации. Позже Франция также была приглашена к участию в оккупации Германии и Австрии, для чего ей были выделены соответствующие зоны в этих странах и сектора в Берлине и Вене.

Однако уже 4 мая 1945 года, когда боевые действия в Германии и в некоторых оккупированных ею странах еще продолжались, с целью давления на советское руководство У. Черчилль предложил не придерживаться согласованных решений и не отводить американские и английские войска с занятых ими территорий советской зоны, в частности, с части Саксонии, Тюрингии и Мекленбурга восточнее Эльбы. Вот какую инструкцию он давал в этот день находившемуся в Сан-Франциско своему министру иностранных дел А.Идену: «Предполагаемый отвод американской армии на оккупационные линии, о которых мы договорились с русскими и американцами в Квебеке (на изучавшихся нами картах эти линии были отмечены желтой краской), означало бы распространение русского господства еще на 120 миль на фронте протяжением 300–400 миль. Это было бы одним из самых прискорбных событий в истории…» Он, Черчилль, предложил обусловить вывод англо-американских войск из советской зоны удовлетворением со стороны Кремля требований западных союзников в отношении Польши, «а также в отношении временного характера оккупации Россией Германии и условий, которые будут установлены в русифицируемых или контролируемых русскими странах в долине Дуная, в частности, в Австрии и Чехословакии, а также на Балканах».

В послании к Г. Трумэну от 12 мая 1945 года британский премьер предлагал прийти к соглашению с СССР или выяснить отношения с ним прежде, чем придется уйти в свои зоны оккупации. Черчилля особенно волновало, что США перебрасывали войска в бассейн Тихого океана, а английский народ в то же время требовал скорейшей демобилизации армии. Черчилль говорил, что под угрозой применения атомной бомбы следовало бы приказать русским убраться в Россию в течение 90 дней после капитуляции Германии. В то время новый президент США Г. Трумэн не пошел на такую роковую меру, но позднее он также сетовал на то, что Рузвельт и Черчилль в 1944 году действовали слишком поспешно в определении зон оккупации Германии. Он считал, что этот вопрос следовало бы отложить до окончания войны, когда западные державы могли его решить с большей для себя выгодой.

Странно, что президент США был так убежден, что обстановка сложится именно по его сценарию. Могло случиться и наоборот — общая ситуация к концу войны стала бы более благоприятной именно для Советского Союза, а не для западных держав.

Черчилль, Рузвельт, а позже и Трумэн были озабочены тем, что Сталин насаждал в освобожденных странах порядки, подобные тоталитарному режиму в СССР, называемому им «народным», и ориентировался только на просоветские, коммунистические силы. Последующие события подтвердили, что такая ориентация не стала гарантией безопасности Советского Союза и обеспечения коренных интересов советского народа в этом регионе Европы.

Когда 26 мая 1945 года Сталин предложил встретиться в Берлине, Черчилль тут же согласился и предложил созвать очередную конференцию в середине июня. Он торопился, ибо связывал с ней судьбу тех германских регионов, которые должны были быть оставлены англо-американскими войсками. Это, в свою очередь, как он подчеркивал, затруднит влияние Запада на события, которые происходили в Польше. Он не уставал упрекать советское руководство в нарушении Ялтинских договоренностей применительно к освобожденным странам и с удовлетворением отмечал, что фельдмаршалу Монтгомери удалось предотвратить «стремительный бросок с целью захвата Дании», предпринятый советским командованием. Черчилль считал, что меры советского руководства создавали «совершенно новую обстановку, отличающуюся от той, какая существовала два года назад, когда решался вопрос о зонах оккупации».

Черчилль был крайне недоволен поспешностью решения Трумэна произвести отвод войск 21 июня 1945 года. «Для меня это прозвучало как погребальный звон. Но мне ничего не оставалось, как только подчиниться», — писал он позже. Правда, несколько дней спустя он выразил удовлетворение тем, что Сталин предложил отсрочить отвод в связи с намечавшимся на 24 июня парадом Победы в Москве, где будут присутствовать все командующие. В первых числах июля был закончен вывод американских войск из Тюрингии и Саксонии и английских войск из района Висмар-Виттенберг-Магдебург, и они передавались советской зоне оккупации.

Применительно к английской зоне оккупации Германии Черчилль не только лично принял меры к сохранению военного потенциала вермахта, но и призвал генерала Эйзенхауэра не уничтожать германское вооружение и снаряжение. «Возможно, они нам когда-нибудь остро понадобятся, и даже сейчас они могут пригодиться как во Франции, так в особенности в Италии».

Маршал Жуков 20 ноября 1945 года направил Контрольному совету меморандум по вопросу нахождения в британской зоне оккупации организованных частей бывшей немецкой армии. В документе приводились конкретные факты о численности, дислокации и функциях этих войск, что противоречило решениям Потсдамской конференции и Декларации о поражении Германии. Советский представитель предлагал направить в британскую зону специальную комиссию КС для ознакомления с положением дела на месте.

Девять лет спустя в конце 1954 года Черчилль признал, что еще до окончания второй мировой войны он действительно дал указание фельдмаршалу Монтгомери «тщательно собирать германское оружие и складывать его, чтобы легко можно было снова раздать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось». Получение такого приказа подтвердил и сам Монтгомери, что дало основание еще в 1945 году, американскому представителю в КС генералу Макнэрни официально заявить, что Монтгомери не выполнил решение Потсдамской конференции.

В своей статье «О недобросовестных действиях У.Черчилля», опубликованной в «Правде» 18 декабря 1954 года, маршал Жуков утверждал, что «значительная часть этих формирований…сохраняется в Западной Германии и по настоящее время…». Разоружение и роспуск немецко-фашистских войск в Голландии, Дании и Норвегии, где находилось 400 тысяч солдат и офицеров, закончилось лишь в конце 1945 года.

Проблема отвода союзных войск стояла в центре внимания во время встречи трех главнокомандующих, состоявшейся в Берлине 5 июня 1945 года. Советскому руководству было известно намерение Черчилля превратить эту проблему в политическую. Накануне, 4 июня 1945 года, он направил Трумэну срочную телеграмму с предложением задержать отвод американских войск из советской зоны.

Чтобы предотвратить это намерение британского премьера Жуков связал отвод союзных войск с началом работы Контрольного совета, в чем были заинтересованы как генерал Эйзенхауэр, так и фельдмаршал Монтгомери. На высказывание Жукова о том, что «Раз нет зоны, значит нет работы Контрольного совета», Эйзенхауэр отреагировал так: «Я никогда не думал, что вопросы работы Контрольного совета и отвода войск из зоны так связаны между собой. Я намеревался начать с рассмотрения вопроса о всей Германии, одновременно работая над тем, чтобы развести войска по зонам». Вполне возможно, что генерал Эйзенхауэр как честный солдат, говорил это без какой- либо задней мысли. Тем не менее, он согласился с мнением Жукова и обещал доложить своему правительству. На том же совещании было согласовано, что при отходе британских войск в лагерях советских граждан и немецких военнопленных англичане оставят трехдневный запас продовольствия, как того просил Жуков.

В конечном счете отвод американских войск из Тюрингии и Саксонии, а английских войск из Бранденбурга и Мекленбурга состоялся. Но не обошлось и без недоразумений, вызывавших недовольство советской стороны. Так, в г. Цвиккау американцы запретили немецким властям арестовывать владельца химзавода Мэкеля, который еще в 1923 году финансировал движение Гитлера. Все демократические партии и организации города при американцах были запрещены. Только с 20 июня они разрешили деятельность фабзавкомов. Компартия существовала нелегально под названием «Комитет помощи жертвам фашизма». За десять дней американцы предупредили о своем уходе крупных фабрикантов и посоветовали им перевести свои предприятия в Баварию.

В Лейпциге, Цвиккау, Мееране и других городах американцы не открыли ни одной школы, кинотеатра, запретили передачи радиостанций. Американское командование увезло ценную документацию с заводов Йены, Лейпцига, Галле. Немцы рассказывали, что в Тюрингии в апреле 1945 года население тепло встречало наступавшие американские войска. Но американские солдаты говорили, что они пришли в Германию не как друзья немцев, а как их враги. Они совершенно не интересовались продовольственным снабжением населения, не поощряли работу промышленности. Из Йены и Лейпцига были вывезены многие крупные специалисты. Оставляя территорию Тюрингии, американские власти увезли уникальное оборудование с заводов «Цейса» и «Шотта» и лабораторий, вывезли ученых, захватили часть золотого запаса Германии, обнаруженного в тюрингских горах, ценные патенты и архивные документы, о чем говорил руководитель управления СВАГ Тюрингии генерал И.С. Колесниченко.

Стало также известно, что, покидая в начале июля 1945 года Веймар, американский комендант расположенного недалеко от города концлагеря Бухенвальд капитан Джон Пурдон и представитель 3-й американской армии увезли всю документацию лагеря. Это затруднило советским властям определить количество советских граждан в лагере и найти фашистских преступников.

31 июля 1945 года генерал Соколовский вынужден был обратить внимание генерала Клея на этот случай и потребовать вернуть документы концлагеря.

По соответствующему соглашению англичане к 28 ноября 1945 года должны были оставить несколько районов Мекленбурга (около г. Ратценбурга). Одновременно советские войска оставляли, а английские занимали ряд населенных пунктов. Если жалоб на действия советских войск от местного населения не поступало, то англичане вели себя по-иному. Они вывозили имущество, скот, многие здания привели в негодность.

Еще задолго до эвакуации 14 ноября 1945 года были вывешены объявления, призывавшие население эвакуироваться из Советской зоны. «Имущество тех лиц, которые не пожелают эвакуироваться, будет вывезено в принудительном порядке. Этим лицам будет оставлено только по одному предмету каждого вида инвентаря и по одной штуке каждого вида скота, т. е. одна корова, одна лошадь, одна овца, одна свинья, плуг и т. д., а также продуктов питания на 30 дней. Остальное имущество будет вывезено». И далее предупреждалось: «Если дело дойдет до сопротивления, будет введена в действие вооруженная английская полевая полиция». Английские офицеры открыто говорили населению, что тот, кто останется у русских, тот сумасшедший. «Вы должны эвакуироваться в английскую зону». Для эвакуации англичане предоставили много амфибий, чтобы перевести людей через озеро.

В марте 1946 года в Фултоне (штат Миссури) в присутствии президента США Трумэна Черчилль произнес речь, которая вызвала беспокойство во всем мире. В отношении германской проблемы оратор заявил, что от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес, за которым среди других столиц лежит и Берлин. Русские поощряют поляков к огромным и несправедливым посягательствам на территорию Германии. Осуществляются массовые изгнания миллионов немцев в невиданных до сих пор масштабах. В Берлине русские пытаются создать квазикоммунистическую партию в своей оккупационной зоне в Германии посредством предоставления специальных привилегий группе левых немецких партийных лидеров. Когда союзники в Германии отошли на запад по фронту на 650 км. и в глубину до 250 км., то русские оккупировали эту обширную территорию. В настоящее время своими сепаратными действиями русские создают прокоммунистическую Германию в своей зоне и дают побежденным немцам возможность играть на противоречиях между Советским Союзом и западными демократиями с тем, чтобы продавать себя тому, кто больше предложит.

О степени конфронтационности во взаимоотношениях между союзниками и СССР в 1946 году можно судить по тому факту, что в проекте постановления ЦК ВКП(б) о работе Управления пропаганды СВАГ, составленном в декабре 1946 года, в качестве «важнейшей задачи» ставилось «повседневное разоблачение реакционной, империалистической политики США и Англии направленной на экономическое закабаление Германии». Это же требование повторялось практически во всех выводах комиссий, проверявших деятельность СВАГ, и постановлениях ЦК ВКП(б), принимавшихся на протяжении всех лет существования оккупационного режима в Германии.

Новая вспышка противоборства в среде бывших союзников и соответственно среди разных политических сил в самой Германии наблюдалась летом 1947 года, когда в США были приняты доктрина Трумэна об оказании финансовой помощи правительствам Турции и Греции, объявленная 12 марта 1947 года.

Решающим политическим и экономическим событием, которое существенно обострило отношения между бывшими союзниками по германскому вопросу, стала реакция Советского Союза и его восточноевропейских союзников на план Маршалла, по которому США выделяли странам Западной Европы 13 млрд. долларов. По этому поводу в своем выступлении 5 июня 1947 года в Гарвардском университете Дж. К. Маршалл, в частности, заявил: «Составляя наши расчеты о потребностях Европы для её восстановления, мы правильно учли человеческие потери, видимое разрушение городов, фабрик, шахт и Железных дорог. В последние месяцы, однако, выяснилось, что это видимое разрушение, вероятно, играет менее важную роль, нежели тот факт что вся европейская хозяйственная система оказалась выведенной из строя… Здравый смысл требует, чтобы Соединенные Штаты сделали все для восстановления нормальных экономических отношений во всем мире…»

Некоторые авторы утверждают, что план Маршалла оказал на начало экономического подъема в Западной Германии минимальное влияние и что гораздо большее значение имело применение административно-командных методов управления экономикой. По нашему мнению, правда находится где-то посредине: поскольку эти два феномена совпали по времени, то они в общем примерно в равной мере определили знаменитое экономическое чудо в Западной Германии тех лет. Американские экономические вливания по плану Маршалла действительно сыграли роль «стартовой помощи» разоренной Западной Европе и особенно Германии, вследствие чего через несколько лет ФРГ стала именоваться «экономическим гигантом и политическим карликом». Для советского руководства становилось очевидным, что реализация этого плана существенно ослабит влияние СССР на ситуацию в странах Восточной Европы и прежде всего в Германии. Советская пропаганда развернула кампанию по его дискредитации, ставшую важным звеном в дальнейшем нагнетании международной напряженности.

С одобрением этих инициатив США выступали не только буржуазные партии советской зоны, но и многие члены СЕПГ. На партийных собраниях выступавшие обвиняли органы СВАГ в том, что они «все вывозят из Германии и обрекают немцев на голодную смерть», тогда как американцы помогают немцам. Они критиковали советское правительство за то, что оно покинуло Парижскую конференцию СМИД в июле 1947 года, на которой обсуждался план Маршалла. На собраниях слышались голоса скептицизма относительно советского лозунга политического и экономического единства Германии.

Как же реагировали союзники на позицию Советского Союза?

Министерство иностранных дел Великобритании в сентябре 1947 года направило своим оккупационным властям в Германии и Австрии директиву, в которой были изложены принципы британской внешнеполитической пропаганды. Советское руководство обвинялось в том, что своим отказом от принятия плана Маршалла оно способствовало разделу Европы, «чтобы оградить свою зону от какой-либо вероятной пользы от этого плана». Оно постоянно срывает эффективность деятельности берлинского магистрата и предпринимает другие деструктивные меры. В директиве формулировалась позиция Великобритании в вопросах земельной реформы в Германии и наказания военных преступников. За осуществление этих мер ответственность должны нести сами немцы. Директива объясняла продовольственные трудности в британской зоне объективными причинами.

Для нагнетания взаимной неприязни обе стороны часто напоминали друг другу об их прежних «грехах» сотрудничества с гитлеровцами. Так, осенью 1947 года в западной печати развернулась критика предвоенной внешней политики Советского Союза, в частности, его сговора с гитлеровской Германией в августе-сентябре 1939 года. Тогда же были опубликованы и секретные протоколы к советско-германским договорам.

В свою очередь в порядке контрпропагандистского мероприятия советские власти приняли решение опубликовать статью о деятельности профашистских элементов в западных союзных странах. Проект статьи был одобрен лично А.Я. Вышинским. Решено было также по материалам германской контрразведки разоблачить миссию А. Даллеса в Швейцарии в 1943 году и издать сборник документов из архива Диркенса.

На протяжении некоторого времени все союзники воздерживались от открытой критики друг друга перед лицом немцев. Этим занимались частные газеты и журналы, а также радиостанции, вещавшие из Лондона и Вашингтона. Но в октябре 1947 года генерал Клей подписал директиву, в которой разрешил критику политики Советского Союза по германскому вопросу и его практические шаги в Германии. Это был ответ на массированную антиамериканскую пропаганду, развернутую еще ранее органами СВАГ, СЕПГ и находившимися под их влиянием немецкими общественными организациями. Эта пропаганда активизировалась в последующий период. X пленум ЦП СЕПГ в 1949 году накануне провозглашения ФРГ характеризовал англо-американскую политику в Германии как колонизаторскую, на которую немецкий народ должен ответить широким движением национального сопротивления. Целью его явилось бы восстановление единства Германии и ее суверенитета, заключение мирного договора, аннулирование оккупационного статута, восстановление экономического единства и т. д..

Советские представители на встречах с союзниками постоянно возражали против признания такого элементарного права для союзных военнослужащих в Германии как их свободное передвижение по всем зонам. Э. Бевин в письме Молотову от 29 сентября 1945 года напомнил, что на совещании министров иностранных дел, проходившем в рамках Потсдамской конференции, советский представитель отверг это право применительно к советской зоне под предлогом необходимости его изучения. Когда на очередном заседании Координационного комитета 22 сентября того же года этот вопрос был поставлен вновь, отмечалось в письме Бевина, советский представитель заявил, что, по мнению маршала Жукова, это преждевременный акт и не дал своего согласия. Комментируя эту советскую позицию, Бевин писал: «Если не будет свободы передвижения, то надлежащие условия невозможны. Нас уже ограничили особым коридором в воздухе. Прошу напомнить Жукову о решениях Берлинской конференции».

Через несколько дней Молотов ответил так: «Я, конечно, сообщу маршалу Жукову содержание Вашего письма. Но должен напомнить Вам, что на Берлинской конференции не было принято каких-либо конкретных решений по этому вопросу».

Серьезные последствия для нормального сотрудничества оккупационных властей в Германии имели их острые разногласия по принципиальному для Советского Союза вопросу о выполнении решений Потсдамской конференции по репарациям. Биограф канцлера Г. Коля Вернер Мазер, описывая катастрофическое положение населения Западной Германии в первые дни после капитуляции, утверждает, что союзники действительно оказывали посильную помощь голодающим немцам и ослабляли «удары послевоенного лихолетья», но «никаких долгосрочных политических или экономических мер в западных зонах в это время не принималось».

Многие немецкие политические деятели, которым покровительствовали американцы и англичане, выражали недовольство слишком жесткими, по их мнению, условиями изъятия репарационных платежей из Германии. Так, Аденауэр заявил, что «последствия, которые имели бы эти принятые союзниками определения для Германии, были бы весьма близкими к целям, за которые ратовал американец Генри Моргентау».

Наряду с другими видами репарационных поставок и трофеев советское правительство было особо заинтересовано в получении максимального количества речных и морских торговых судов, а также военных кораблей, которые по решению Потсдамской конференции подлежали разделу между союзниками.

Продолжительная переписка между представителями Советского Союза и западных держав велась и по вопросу выдачи советскому правосудию немецких военных преступников Коха, Фрауэнфельда, ряда фельдмаршалов и генералов. Генерал Соколовский в октябре 1947 года и в марте 1948 попросил начальников американской и английской военных администраций выдать Советскому Союзу военных преступников германских генералов и фельдмаршалов Гудериана, Манштейна, Рундштедта, Бергера, Рейнике, Варлимонта, Макензена, Олендорфа, Поля, Наумана, Роша и др. — всего 31 человек. Однако заместитель английского командующего генерал Б. Робертсон под различными предлогами отказался удовлетворить это обоснованное пожелание советской стороны.

Заместитель военного губернатора США генерал Г.П. Хейс в письме заместителю Главноначальствующего СВАГ генералу М.И. Дратвину по вопросу выдачи военных преступников заявил, что советские власти должны представить «тексты нарушенных советских законов, указать действия, являющиеся нарушением этих законов и представить улики, в полной мере подтверждающие обвинения и личное участие в преступлениях». Можно себе представить, чем закончился бы продолжавшийся в то же время Нюрнбергский процесс над главными германскими военными преступниками, если бы они предъявили подобное требование их обвинителям. Конечно же, их полным оправданием, так как никто из них лично не расстреливал попавших в плен английских летчиков, не поджигал огонь в печах крематория в Бухенвальде, не уничтожал детей в детдоме г. Эйска и непосредственно и лично не совершал других преступлений.

Обстановка «холодной войны» так повлияла на взаимоотношения между администрациями западных союзников и СВАГ, что по вине обеих сторон конфронтация охватила не только принципиальные вопросы политики в отношении Германии, но и вопросы, имеющие относительно частный характер. Так, 21 июля 1947 года советская сторона отказалась от участия в совместных спортивных мероприятиях, намеченных Союзным спортивным советом, и вышла из состава этого совета. Тогда же под различными предлогами руководство СВАГ чинило препятствия транспортировке грузов, следовавших в западные сектора Берлина. Руководство СВАГ отказалось последовать примеру западных зон и установить контакт с Европейским сообществом (ЕС) с тем, чтобы Германия в целом могла оказывать помощь в восстановлении Европы.

Нормальное сотрудничество военных властей союзников в Германии становилось все более проблематичным из-за взаимных обвинений в нарушениях дисциплины полетов самолетами в районе Большого Берлина. Обе стороны при этом приводили длинный и подробный перечень этих нарушений и не только реальных, но и нередко надуманных.

И.о. политсоветника Главноначальствующего СВАГ В. Семенов давал следующую оценку обстановки в Германии: «Общая тенденция в развитии политической жизни Германии в феврале 1946 года состояла в дальнейшем обострении борьбы между союзниками за Германию, а также борьбы между различными партиями и классами внутри Германии».

В последующий период эта борьба еще больше обострилась. В строго секретной директиве JCS № 1067, разработанной Объединенным Комитетом начальников штабов США, и еще 10 мая 1945 года направленной генералу Д.Эйзенхауэру, были сформулированы такие принципы жесткой политики США в отношении Германии, которые по ряду позиций соответствовали решениям, согласованным между союзниками. Позднее эти принципы были подтверждены в Потсдаме.

Заместитель Эйзенхауэра по военной администрации в Германии генерал Клей в своих мемуарах писал: «Когда я покидал Вашингтон, я еще не знал о строго секретной политической директиве № 1067, которая в будущем должна служить мне инструкцией, потому что тогда она находилась еще в стадии разработки. Я также понятия не имел и о директивах и соглашениях, принятых на конференции накануне капитуляции Германии. Они были подписаны с Россией и Соединенным Королевством».

В апреле-мае 1945 года генерал Клей, возможно, действительно не знал об этой директиве. Но, как подтверждают документы, прошло немного времени, он изучил ее, и его реакция была негативной. Через несколько месяцев он вылетел в Вашингтон с явным намерением в интересах немецких промышленников «смягчить» эту директиву. И ему это удалось. В июле 1947 года, когда «холодная война» была в разгаре, Объединенный комитет начальников штабов разработал новую директиву JCS № 1779, которая имела мало общего со старой, а тем более с Потсдамскими соглашениями.

В сентябре 1947 года по поводу этой директивы состоялся обмен письмами между генералом Клеем и маршалом Соколовским. В письме генералу Клею от 27 сентября маршал Соколовский указал, что эта новая директива не соответствует Потсдамским решениям, ибо она по существу не рассматривает Германию как единое экономическое и политическое целое, неверно трактует цели оккупации, в ней слабо говорится о демилитаризации Германии, она ограничивает изъятие репарационных платежей только с немецких предприятий и ничего не говорит об иностранном капитале. Предлагая перевезти перемещенных лиц в другие страны, директива и в этом вопросе нарушает Потсдамские решения.

В своем ответе маршалу Соколовскому генерал Клей ответил, что советская делегация в КС постоянно препятствовала объединению Германии, поэтому стало невозможным образование единого германского правительства. Потсдамские соглашения гарантировали свободную деятельность всем демократическим партиям, но в советской зоне произошло слияние КПГ и СДПГ в условиях, когда рядовые социал-демократы не имели возможности выразить свою волю, это тоже нарушение Потсдамских постановлений. В Потсдаме никто не предполагал поддержку лишь одной партии, но в советской зоне именно так и произошло. Советские власти нарушили Потсдамские соглашения по репарационному вопросу, потому что они приняли в своей зоне такую напряженную программу за счет изъятия капитального оборудования и текущей продукции, что стало невозможно поддерживать средний жизненный уровень немецкого народа, предусмотренный в Потсдаме.

Советские военные власти в своей зоне создали крупные советские корпорации, что является также нарушением договоренностей в Потсдаме. Чрезмерные репарации Советского Союза в его зоне негативно влияют на экономическую самостоятельность немецкого народа. Даже в настоящее время, два года после завершения войны, советские власти не представляют сведений о размерах репарационных изъятий и не разрешают инспекций военных заводов. Уже один этот факт иллюстрирует, почему невозможно создать четырехстороннее правительство. Что же касается репатриации советских граждан, то Клей напомнил, что американские власти передали Советскому Союзу тех граждан, которые сражались на стороне вермахта, но американцы не будут насильно депортировать тех, кто не признает себя советским гражданином.

В заключении генерал Клей писал: «Я не ответил подробно на Вашу критику директивы, которую я получил от моего правительства, так как я считаю, что этот вопрос не лежит в сфере Вашей или моей компетенции».

В июне 1948 года между оккупационными властями западных держав и Советского Союза состоялся обмен мнениями по поводу сепаратного проведения в западных зонах денежной реформы. В письме от 20 июня 1948 года начальнику британской военной администрации генералу Робертсону маршал Соколовский упрекнул его, что в Карлсхорсте получено официальное уведомление о денежной реформе 18 июня лишь за несколько часов до ее проведения. Он не согласился с утверждением Робертсона о том, что проведение денежной реформы было вызвано плохим состоянием экономики в британской зоне. Соколовский напомнил, что в Контрольном совете был согласован принцип проведения общегерманской денежной реформы и предупредил, что меры западных держав вынуждают СВАГ оградить интересы немецкого населения и экономики в советской зоне. Вместе с тем Соколовский выразил удовлетворение заверением Робертсона в том, что британский сектор Берлина остается вне сферы действия денежной реформы.

В ответном письме от 21 июня 1948 года Робертсон высказал несогласие с утверждением Соколовского, будто Большой Берлин является частью советской зоны. Соглашение о Берлине, сообщил он, имеет самостоятельный характер, по которому все имеют одинаковые права. На следующий день Соколовский сообщил Робертсону о своем решении провести денежную реформу в советской зоне и в Большом Берлине и выразил надежду, что власти британского сектора города не будут создавать трудностей. 19 июня 1948 года, на следующий день после проведения денежной реформы в западных зонах, советские власти с целью защиты советской зоны на демаркационной линии приняли меры по временному ограничению передвижения немецкого населения. Эти меры вызвали протест западных держав. Робертсон, например, заявил, что эти меры рассчитаны на защиту валюты. В связи с окончанием обмена старых денежных знаков в советской зоне на новые СВАГ 29 июня распорядилась возобновить передвижение немецкого населения.

Разумеется, меры советских властей имели не только экономическую подоплеку. Они не могли бы быть приняты, если бы существовали нормальные политические взаимоотношения между западными державами и Советским Союзом и если бы им удалось прийти к единому пониманию политики в отношении Германии. Вместе с тем, эти меры порождали новые шаги к обострению разногласий между бывшими союзниками и создавали новые трудности в решении германского вопроса.

Экономические, а, стало быть, и политические последствия денежной реформы, осуществленной тогда в обеих частях разделенной Германии, были далеко неодинаковыми. Если в западных зонах после ее проведения условия жизни населения заметно улучшились и началось знаменитое экономическое чудо, то в советской зоне немцы по-прежнему испытывали острую нужду в продовольственном снабжении и в промышленных товарах. Личных автомашин в то время не было вообще, а в западных зонах их тоже насчитывалось немного. Однако было заметно, что с каждым последующим годом положение резко менялось в пользу западных зон. Так, в 1950 году на 50 млн. западных немцев приходилось более 219 тысяч автомашин, а в ГДР на 18 млн. населения — всего 7 200 автомашин.

Естественное раздражение у руководителей западных держав вызывало развитие «социалистических тенденций» в общественной жизни советской зоны, активно поощряемых со стороны Советской военной администрации. Они не всегда безосновательно усматривали в них нарушения Потсдамских договоренностей. Полковник Тюльпанов рассказал об одной из встреч с офицером Управления информации американской военной администрации в Германии. Во время подготовки народных конгрессов этот офицер заявил: «Усилия Ваши и Ульбрихта с народным конгрессом ни к чему не приведут. Хотя вы и обладаете сейчас атомной бомбой, но мы никогда не допустим, чтобы в Европе существовала социалистическая Германия или какая-либо ее часть». Далее Тюльпанов вспоминает, что когда он доложил об этом разговоре тогдашнему Главноначальствующему СВАГ генералу В.И. Чуйкову, то его комментарий был кратким, но довольно четким».

Мера СВАГ по ограничению поступления в советскую зону печатных изданий из западных зон в августе 1948 года также вызывала протест союзных военных администраций. В частности, в письме генерала Хейса генералу Дратвину от 18 августа 1948 года утверждалось, что эта мера представляет собой нарушение Потсдамских соглашений и возрождает систему контроля, которая в Германии существовала на протяжении 12 лет.

В 1948 году обострилась обстановка вокруг проблемы о возвращении советских детей, находившихся в различных детских учреждениях западных зон. Советские власти настаивали на немедленном розыске и возвращении всех детей. Западные представители требовали веских доказательств того, что родители этих детей действительно являются советскими гражданами.

На обстановке в советской оккупационной зоне с 1948 года негативно сказались и политические разногласия между КПСС и компартией Югославии. Советские власти стали создавать трудности в работе Югославской военной миссии, которая находилась в Берлине по приглашению всех союзников. Более того, они втягивали в эту авантюру и немцев. В декабре 1949 года, когда уже существовала ГДР и она нуждалась в признании со стороны других государств, в т. ч. и Югославии, тем не менее, немецкая полиция требовала, чтобы эта миссия покинула Берлин.

Объектом политической спекуляции между Советским Союзом и западными державами стала проблема реституции из западных зон Германии Советскому Союзу его имущества, вывезенного фашистскими оккупантами. В одном из писем маршала Соколовского генералу Клею от 5 марта 1949 года отмечается, что западные державы на протяжении трех лет задерживают значительную часть советского имущества, приостановили деятельность советской миссии и используют реституцию для давления на СССР, чтобы заставить его признать реальность раскола Германии. Тем самым западные державы, по мнению Соколовского, игнорируют национальные чувства советского народа и причиняют материальный ущерб Советскому Союзу.

В ответном письме генерала Клея утверждалось, что некоторые советские претензии на реституцию не удовлетворялись потому, что они были неудовлетворительно обоснованы. Что касается ограничений в деятельности советской миссии, то они имеют такие же масштабы, как и ограничения деятельности американской миссии в восточной зоне.

Все эти и многие другие примеры серьезных политических разногласий между союзниками по германскому вопросу и нередко просто перебранка между ними обостряли международную обстановку и отношения между бывшими союзниками, негативно сказывались на эффективном выполнении Потсдамских и других соглашений, вносили элемент нервозности и неуверенности в самом немецком народе, объективно содействовали активизации неонацизма и реваншизма.

Итак, взаимодействие союзных оккупационных властей в Германии на протяжении 1945–1949 годов характеризовалось как полезным и взаимовыгодным сотрудничеством, преимущественно в первые месяцы оккупации, так и соперничеством и даже явной враждебностью во все последующие годы.

Такой характер отношений между военными администрациями союзников в Германии был зеркальным отражением складывавшейся в те годы двухполюсной структуры жестких и бескомпромиссных международных отношений в целом. Оккупированная Германия стала обширным и крайне опасным полем, на котором на протяжении ряда лет с нараставшей интенсивностью разыгрывались «сражения холодной войны», а немцы стали ее первыми жертвами. Поощряемая и подстрекаемая США и СССР Германия выступала не только как объект, но и как субъект международной напряженности.

Свою долю ответственности за такую конфронтационную ситуацию несут обе противоборствовавшие стороны. Этот вывод, как было показано выше, подтверждается многими фактами из практики деятельности союзных военных администраций в Германии.

Глава одиннадцатая Красная Армия — освободительница или «орда азиатов»?

Поведение армии — победительницы в побежденной стране во всех войнах прошлого вызывало повышенный интерес историков и общественности воевавших стран. Этот интерес был весьма стойким. Ситуация, сложившаяся со второй половины 1944 года и особенно в первой половине 1945 года, когда войска антигитлеровской коалиции действовали на территории Германии, не является исключением.

Когда Красная Армия подошла к границам Германии, ее военная задача оставалась прежней: сражаться до полной капитуляции противника. Сложнее оказалось решить такую морально-психологическую и политическую задачу, как воздействие на настроения солдат, учитывая еще отчаянно сопротивляющегося противника и наличие мирного немецкого населения. Нельзя не признать, что после вступления советских войск в Восточную Пруссию какое-то время еще действовала жестокая инерция прежнего представления о всех немцах как об оккупантах, хотя здесь солдаты впервые столкнулись с мирным населением, часть которого сама являлась жертвой фашизма. Именно в этом состояли истоки тех нередко трагических эксцессов, которые имели место в Восточной Пруссии и о которых можно только сожалеть.

Нетрудно понять настроение и действия советских солдат, прошедших многие сотни километров от Ленинграда, Москвы и Сталинграда по разоренной родной земле, по сожженным деревням, потерявших близких и родных, боевых товарищей. С какой радостью и гордостью солдаты рассматривали на пути на запад дорожные указатели, на которых значилось расстояние до Берлина. На одном из таких указателей стоит число с трехзначными цифрами — расстояние от Минска, затем — польская граница, Варшава, далее до Берлина остается 120 км, и, наконец, перед последним и решающим броском — до «логова фашистского зверя» — 60. По ночам на р. Одер было видно зарево горящей столицы «проклятой Германии», как тогда часто значилось на дорожных плакатах. Многим солдатам тогда трудно было удержаться от мести. «По дороге на Берлин вьется серый пух перин», — писал А.Твардовский, прошедший по населенным пунктам Германии вслед за солдатами Красной Армии путь до Берлина весной 1945 года. По-человечески понять, конечно, можно, но оправдать нельзя случаи самосуда, потому что они противоречили политике Советского Союза и создавали трудности в будущем.

В этой связи приходится с сожалением констатировать, что во многих частях советской Действующей армии во время войны стояла проблема с состоянием дисциплины, и командованию всех степеней приходилось принимать жесткие меры к нарушителям порядка, против неправильного отношения к местному населению и других видов недисциплинированных солдат и офицеров. Низкий уровень дисциплины был одной из причин поражений Красной Армии и ее неоправданных потерь. Германское командование знало об этом и рассматривало это положение как фактор слабости советской армии. На территории Советского Союза проблема армейской дисциплины являлась внутренней, там действовали определенные сдерживающие рычаги. Иные последствия влекла недисциплинированность на территории других стран, где они приобретали политическую окраску. В странах, освобождаемых от немецко-фашистской оккупации, недисциплинированность солдат уже наносила ощутимый урон престижу Советского Союза и его вооруженным силам, взаимоотношениям с этими странами.

Что же касается территории вражеских стран, особенно Германии, то немало советских военнослужащих считало, что им как победителям здесь все позволено, в том числе и бесчинства в отношении мирного населения. Поэтому советскому командованию приходилось вновь и вновь обращать большое внимание на эту проблему.

Применительно к войскам 1-го БФ, которые вступили на территорию Германии в районе среднего течения р. Одер в начале февраля 1945 года, первой мерой пресечения проступков стал приказ военного совета № ВС/0143 от 1 марта 1945 года. В нем отмечалось, что порядок и дисциплина в войсках находятся в неудовлетворительном состоянии, пьяницы и дебоширы не подвергаются суровым наказаниям. «Все населенные пункты вдоль дорог на немецкой территории забиты машинами, повозками и военнослужащими, как проходящими, так и посланными из частей специально для барахольства. Офицеры и рядовые, бросив свои машины и подводы на улицах и во дворах, бродят по складам и квартирам в поисках барахла».

14 апреля 1945 года в газете «Правда» была опубликована статья Г. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает», в которой давалась критика неправильных установок И. Эренбурга относительно современного положения в Германии, изложенных им в газете «Красная Звезда» от 11 апреля 1945 года. В статье отмечалось, что советский читатель не может согласиться с изображением Германии, как единой «колоссальной шайки». Нельзя согласиться и с утверждением писателя, что немцы все одинаковы и все они в одинаковой мере будут отвечать за преступления гитлеровцев.

В статье указывалось, что «ныне каждый убедился, и это особенно ясно видно на опыте последних месяцев, что разные немцы по-разному воюют и по-разному ведут себя. Одни из них с тупым упорством всеми средствами отстаивают фашизм, фашистскую партию, фашистское государство, гитлеровскую клику. Другие предпочитают воздерживаться от активной борьбы за гитлеризм, выждать или же сдаться в плен. Одни немцы всемерно поддерживают фашизм, гитлеровский строй, другие, разочаровавшись в войне, потеряв надежду на победу, охладели к диким сумасбродным планам «фюрера». И это можно сказать не только о гражданском населении, но и о немецкой армии».

«Незачем говорить, — продолжал Г. Александров, — что т. Эренбург не отражает в данном случае советского общественного мнения. Красная Армия, выполняя великую освободительную миссию, ведет бои за ликвидацию гитлеровской армии, гитлеровского государства, гитлеровского правительства, но никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ. Это было бы глупо и бессмысленно».

Ненависть к немцам не была до войны присуща советским солдатам. Да и в ходе ее они, порой рискуя жизнью, спасали немецких детей и женщин, делились с ними скромным солдатским пайком, оберегали культурные памятники немецкого народа. И все это делалось в то время, когда Гитлер, как известно, требовал разрушать все на территории Германии, оправдывая этот изуверский приказ тем, что немецкий народ оказался недостоин земного существования.

Заслуживает внимания тезис еще одной статьи, из «Правды», от 14 апреля 1945 года. Как известно И. Эренбург в статье «Хватит!», справедливо и сильно описав злодеяния фашистских оккупантов на советской земле, пришел к заключению о том, что ожесточенное сопротивление немцев на советско-германском фронте объясняется лишь их страхом перед предстоящей расплатой. Не отрицая и этого фактора, газета все-таки справедливо утверждает, что главное состоит в другом. «Гитлеровцы стремятся породить своими действиями недоверие в лагере Объединенных наций, вызвать раздор между союзниками, отвести последний смертельный удар союзных армий…» Если бы гитлеровцами руководило только чувство страха, «то они, вероятно, не продолжали бы усиленно топить своими подводными лодками англо-американские суда, не обстреливали бы Англию до последнего времени самолетами-снарядами и не продолжали бы умерщвлять военнопленных солдат и офицеров союзных армий».

В связи с выполнением упоминавшейся выше директивы ставки от 20 апреля 1945 года о поведении советских войск в Германии командованием 1-го БФ была проведена работа по следующим направлениям: в войска было послано обращение военного совета 1-го БФ с разъяснением отношения к немцам и вреда, приносимого безрассудной местью: специальной листовкой была распространена цитировавшаяся статья из «Красной Звезды», проведены партийные собрания с вопросом об укреплении дисциплины и порядка, созданы товарищеские красноармейские суды и суды чести для офицерского состава, прочитан цикл лекций для офицеров о поведении в Германии.

Особую озабоченность советских военных властей, в том числе и в высших кругах в Москве, вызывали бесчинства отдельных советских военнослужащих по отношению к дипломатическим представителям нейтральных стран, корреспондентам и их семьям, находившимся в то время в Германии. В этой связи приказ военного совета 1-го БФ от 30 апреля 1945 года гласил, что представители этих стран и их имущество пользуются правом неприкосновенности, и войска обязаны принять меры к их охране. Осматривать помещения и документы этой категории граждан было разрешено только офицерам от командира полка и выше и начальникам органов «СМЕРШ», а изъятия производить только с разрешения военного совета фронта.

Приказ заканчивался требованием: «Еще раз по всем линиям (административной, комсомольской, по линии общественности) во всю ширь поставить перед личным составом вопрос борьбы с барахольством, мародерством и бесчинствами. Эти явления в войсках до сих пор имеют место…».

Случаи пьяных дебошей, краж, насилий и других преступлений со стороны солдат и офицеров Красной Армии наблюдались не только на территории Германии, но и в других странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Как свидетельствуют данные Главной военной прокуратуры, лишь в течение января-марта 1945 года за совершение подобных преступлений были осуждены 4148 офицеров. Сложившаяся обстановка вынудила Главную военную прокуратуру в июле 1945 года внести предложение, чтобы для отбывания наказания осужденными офицерами создать систему военных крепостей, которыми руководило бы Главное управление. Однако Сталин отклонил его и по его указанию было устроено несколько показательных судебных процессов с вынесением смертных приговоров виновным.

Органы НКВД/МВД в Германии систематически информировали командование войск о случаях бандитизма и разбоя советских военнослужащих в отношении немецкого населения и о принимаемых мерах по борьбе с ними. Дислоцированные здесь внутренние войска НКВД/МВД совместно с частями регулярных войск Красной Армии при поддержке немецкой полиции, как уже упоминалось выше, в течение 1945–1947 гг. провели несколько десятков прочесываний и очистки зоны оккупации Германии от дезертиров, шпионов, диверсантов и других преступных элементов.

В связи с подготовкой одной из таких операций в январе 1947 года заместитель Главнокомандующего ГСОВ генерал армии В.И. Чуйков отмечал: «Несмотря на ряд моих приказов о водворении жесткой воинской дисциплины в войсках группы, военных комендатурах, и общего порядка на территории советской зоны оккупации Германии, до сих пор отмечаются факты бандитизма, грабежей и насилия над местным населением и другие бесчинства. Все эти факты порочат Советскую Армию и способствуют враждебным элементам проводить агитацию и клевету против Советского Союза и Советской Армии».

Органы СВАГ были хорошо информированы о том, какую негативную реакцию немецкого населения вызывали эксцессы и просто случаи недисциплинированности советских военнослужащих, как они негативно сказывались на авторитете тех немецких партий и организаций, которые тесно сотрудничали с СВАГ или просто лояльно относились к Советскому Союзу. Так, представитель интеллигенции земли Мекленбург в декабре 1945 года заявил: «Если бы Красная Армия была дисциплинированнее, тогда рабочие партии (КПГ и СДПГ) имели бы больший авторитет среди населения. Красная Армия является плохой рекламой социализма». Советское командование было озабочено участившимися случаями венерических заболеваний среди солдат. В постановлении военного совета 1-го БФ от 18 апреля 1945 года отмечалось, что число венерических заболеваний среди военнослужащих в марте возросло в четыре раза по сравнению с февралем. Противник оставил много больных немок и репатрианток. Было предложено провести профилактический осмотр местных женщин в возрасте от 16 до 45 лет в радиусе 10-ти км от советских гарнизонов. Больных немок поместить в закрытые профилактории, для чего выделить 500–600 коек и питание по нормам военнопленных..

Отмечая случаи недостойного поведения некоторых советских солдат в отношении немецкого населения, нельзя игнорировать и того, что отступавшие солдаты вермахта вели себя в отношении собственного мирного населения также не лучшим образом, о чем свидетельствует приказ верховного командования вермахта от 25 сентября 1944 года под названием «Мародерство солдат на германской территории». В нем отмечается что «в эвакуируемых районах Германии солдаты повинны в тягчайших преступлениях в отношении немецкого населения. Они набрасываются на оставленное имущество, грабят покинутые жилища. При этом вышестоящие начальники не только не вмешиваются, но часто сами участвуют в этих постыдных действиях». В приказе предлагалось в случаях мародерства принимать жесткие меры на месте.

На территории всех оккупационных зон необходимо было увековечить память сотен тысяч советских воинов, погибших на немецкой земле в боях с фашизмом, а также граждан СССР и других союзных держав, ставших жертвами террора в фашистских лагерях и непосильного принудительного труда. Помнится, в Управлении информации СВАГ как-то обсуждался вопрос, каким образом в подобной ситуации убедить немцев в том, чтобы они не по приказу, а от души с должным уважением относились к памяти погибших советских освободителей, посещали и поддерживали могилы в порядке. Имелись серьезные опасения, что немцы отнесутся недобросовестно к этой деликатной акции после нашего ухода из Германии. Ведь погибшие еще вчера были их врагами. Однако, к счастью, наши опасения не оправдались. В хорошем состоянии находятся могилы и в настоящее время — как на востоке, так и на западе Германии. Выполняя соответствующий приказ Главноначальствующего СВАГ, немецкие органы власти совместно с советскими военными комендатурами на территории Восточной Германии соорудили 322 братских кладбища и много отдельных могил, где нашли вечный покой сотни тысяч советских граждан. В местах наиболее кровопролитных боев было сооружено 307 обелисков. Так, 10 тысяч воинов Красной Армии, погибших при взятии Берлина, покоятся на двух братских кладбищах города — в Панкове и в Трептов-парке. Последнее кладбище, являющееся величественным мемориальным комплексом, представляет собой символ вклада советского народа — освободителя в победу над фашизмом. В Тиргартене советские танкисты также соорудили памятник павшим товарищам.

В населенном пункте Зеелов, расположенном на направлении главного удара советских войск в Берлинской операции, находится два кладбища павших воинов. В районе Бескова, где ожесточенные бои продолжались на протяжении шести дней, погибло более 500 советских воинов. В 1948 году их останки были перенесены на 20 братских кладбищ и в многочисленные отдельные могилы. Много кладбищ было сооружено в районе г. Котбус, где сражались войска 1-го Украинского фронта. В г. Форст, за который советские войска сражались в течение четырех дней, погибло 82 человека. Они похоронены в 28 общих и 26 одиночных могилах. В районе лужицкого города Шпремберг на трех братских кладбищах покоятся 359 убитых воинов и 55 умерших военнопленных и других советских граждан. В ГДР практически не было ни одного более или менее крупного населенного пункта, где бы не находилась братская могила воинов..

Не все советские офицеры, в том числе и отдельные представители высшего командования, хорошо разбирались в политической обстановке в Германии. Некоторые из них считали, особенно в первые дни и недели оккупации, что в Германии вообще не осталось демократических сил, на которые советским властям можно было бы опереться. Другие утверждали, что единственной антифашистской силой в стране были коммунисты. Все же остальные в той или иной степени связаны с гитлеровской системой, и поэтому в побежденной Германии вся власть должна находиться исключительно в руках советских военных органов.

Указывая на негативные случаи, нельзя игнорировать и того, что примеров другого рода имелось все же больше. Большинство советских воинов, чьи сердца не ожесточила ужасная война, проявляли гуманное отношение к мирным жителям. Ненависть к принесшему им горе и страдания врагу переплетались у них в противоречивый узел разнородных чувств. Эренбург еще в годы войны писал, что мы «ненавидим немцев и за то, что мы должны их убивать», а другой писатель рассказывал об одном солдате, у которого семья была погублена немцами и который плакал на улице Берлина от того, что у него рука не поднималась мстить.

Хранящиеся в российских архивах документы, а также рассказы непосредственных участников событий — солдат и офицеров трех фронтов, действовавших на территории Германии (исключая Восточную Пруссию), свидетельствуют о том, что немцы были охвачены страхом перед ожидаемым возмездием со стороны советских солдат за содеянные фашистами преступления на территории Советского Союза. Но вместе с тем капитуляцию своей страны немцы восприняли, естественно с чувством облегчения: кончилась война и вместе с ней бесчисленные житейские невзгоды. Но стоило ли этому событию радоваться или считать его национальной трагедией — при ответе на этот вопрос мнение разных слоев немецкого населения было далеко не однозначным.

Потребовались большие усилия антифашистов и других честных немцев, а также усилия оккупационных властей, чтобы убедить немцев в том, что 8 мая 1945 года для Германии наступил исторический поворот и что немцам предоставлен исторический шанс навсегда отказаться от милитаризма и войны и решительно встать на путь мира и демократии. Эти идеи в первый послевоенный период с трудом проникали в сознание широких кругов населения. Слишком тяжким был груз нацистской идеологии, расизма и милитаризма.

После демобилизации большой части солдат и офицеров действовавших на территории Германии войск здесь остались оккупационные войска и сотрудники советских оккупационных органов управления. Это была такая категория советских людей, которая была призвана сыграть важную роль в осуществлении советской политики в Германии и налаживании нормальных отношений между вчера еще враждебными друг другу народами. Немцы увидели в лице советских людей, служивших или работавших в Германии, не озлобленных за совершенные на их родине злодеяния поработителей, а освободителей от фашистского ига, искренне желающих помочь немцам встать на путь демократического развития. Негативные явления противоречили официальному политическому курсу Советского Союза. В Красной Армии не было и не могло быть таких офицеров, как немецкий фельдмаршал Рейхенау и другие генералы, призывавшие солдат вермахта видеть в славянах людей второго сорта, беспощадно уничтожать их исторические и культурные памятники. Это признавали многие немцы. Так бывший до 1948 года министром юстиции Тюрингии Г. Кюльц писал, что линия советских оккупационных властей, особенно учитывая поведение немецких солдат и офицеров в России, «в поразительно малой степени определялась чувствами мести и возмездия» и что основу ее составляло установление разумных отношений с немецким населением..

Если представление о советском солдате, который в освобожденных странах, в том числе и в Германии уже своим присутствием выполнял функции дипломата, можно считать образным выражением, то те, кто оставался в составе ГСВГ, а тем более сотрудники СВАГ, являлись по истине настоящими дипломатами. И если к проступкам, которые совершали только что вышедшие из боя солдаты местное население относилось в какой-то мере с пониманием и списывало их на счет специфики войны, то к поведению сотрудников СВАГ отношение немцев было особым.

Руководство СВАГ и Группы советских войск теоретически понимало, какой положительный эффект могут иметь личные контакты офицеров с немецким населением. Однако на практике, по существу, препятствовало их установлению из соображений «сохранения государственных и военных тайн». Однако главным соображением было сохранение идеологической «чистоты» советского человека. 19 мая 1945 года член военного совета 1-го БФ генерал К.Ф. Телегин в докладе Г.М. Маленкову отмечал следующее: «В настоящий момент, в связи с переходом войск фронта на мирное положение, наибольшую опасность представляет общение военнослужащих с немецким населением. В мирных условиях это общение будет значительно шире, чем во время войны. Есть опасность, что наши люди будут сживаться с немцами, что в этой обстановке у военнослужащих может выветриться чувство ненависти к немецким поработителям».

Лишь отдельные офицеры местных комендатур и системы органов информации пользовались возможностью более или менее широкого общения с немцами. Они, владевшие немецким языком и знавшие общую обстановку в стране, быстрее всех преодолевали тот «психологический барьер», который существовал у советских людей в первый период оккупации.

Это, разумеется, не значило, что не было исключений из правила. Так, вспоминает начальник управления информации СВАГ С. Тюльпанов, один майор, сотрудник комендатуры, вся семья которого погибла в годы оккупации, пожелал, чтобы его быстрее откомандировали из Германии для прохождения службы на родине. Он объяснил, что его отец и брат погибли на фронте. «Это я еще мог перенести, ибо война есть война. Но фашисты хладнокровно убивали стариков и детей. Этого я не могу забыть и не могу фашистам простить».

Был и такой случай. Офицер комендатуры просил перевести его в строевые войска и обосновывал свое решение следующим образом: «Я прошел всю Восточную Пруссию и дошел до Берлина и повсюду видел полные закрома зерна, стада упитанных коров, лошадей и других животных, красивые кирпичные дома в деревнях. Что же этим немцам нужно было у нас? Мое родное село под Витебском полностью сожжено, а я должен здесь помогать немцам восстанавливать их хозяйство и проводить разъяснительную работу. Я не в состоянии это делать». Конечно, в соответствии с требованиями воинских уставов такие офицеры должны были быть подвергнуты наказанию. Нередко так и было, но в большинстве случаев командование понимало их психологический настрой.

Чтобы предостеречь военнослужащих от соблазна получать от местных властей и частных лиц различные подношения и улучшить их материальное положение, еще в ноябре 1944 года постановлением ГКО № 6886 было решено, что на территории Германии оклады для личного состава Действующей армии устанавливаются в двойном размере. Выплата рейхсмарок или военных марок производилась в соотношении: 50 копеек за одну рейхсмарку (военную марку). Советскую валюту выдавать запрещалось. Это решение продолжало действовать и некоторое время спустя после войны.

В немецких руководящих кругах вызывал недовольство тот факт, что денежные оклады советских офицеров в сравнении с окладами немцев были непомерно высоки. Так, технический состав и переводчики органов СВАГ получали по 500–600 рублей, младшие офицеры получали по 800–900 рублей, а руководящий состав по 1000–1200 рублей. Президент же немецкого земельного управления в 1945 году получал меньше советского старшины.

В Германии советский офицер мог за свое месячное жалование купить автомашину. Но по неписанным советским законам владение автомашиной являлось буржуазной роскошью. Поэтому все собственные автомашины в первые месяцы после войны должны были быть сданы в войсковые автобазы. Но с конца 1945 года офицеры имели право приобрести мотоцикл. С мая 1946 года автомашину могли приобрести только полковники и старшие по званию офицеры. Не разрешалось также военным носить гражданскую одежду. Чтобы сделать исключение для офицеров некоторых органов, потребовалось специальное разрешение маршала Г.К. Жукова.

Всем советским военнослужащим было строжайше запрещено иметь какие-либо внеслужебные контакты с немцами. Этот запрет был дополнительно подтвержден в конце 1946 года, затем усилен в следующем году, а в 1948-м, когда в Советском Союзе происходила оголтелая кампания против инакомыслия, особым приказом маршала Соколовского от 16 апреля он был еще более ужесточен. Советским гражданам запрещалось посещать немецкие рестораны, ночные клубы и театры. Но одновременно работникам СВАГ в 1947 году было предложено регулярно изучать немецкий язык. Непонятно только, зачем это нужно было, если контакты с населением запрещались.

В начале 1947 года Берлин посетил сам глава госбезопасности СССР Л.П. Берия.

Очевидно, возникла необходимость принятия новых мер по «политической стабилизации» советской зоны оккупации и усилению бдительности среди советских граждан. Именно об этом шла речь на встрече Берии с маршалом Соколовским и генералом Серовым. Итоги этих переговоров вскоре были налицо. Началась массовая чистка среди сотрудников СВАГ. Значительная часть фронтовиков, работавших в Германии с июня 1945 года, была отправлена на родину. Как справедливо писал перешедший на Запад советский майор Г. Климов, «любого советского человека, собственными глазами видевшего Европу, можно было считать потерянным для советского государства гражданином». Поэтому неудивительно, что советское руководство стремилось не допускать длительного пребывания своих граждан за границей, и состав сотрудников СВАГ поэтому менялся весьма часто. Эта «замена» производилась в возмутительно грубой форме применительно ко всем — от лейтенанта до генерала. Тем, кто после года-двух пребывания в Германии оказывался в отпуске на территории СССР, как правило, возвращаться назад запрещали. Даже если там остались члены их семьи, имущество или нерешенные вопросы.

Особенно пострадали офицеры еврейской национальности. Многим из них давалось 24 часа, чтобы собраться и отправиться на родину. Кто не соглашался, отправляли под конвоем на вокзал или в аэропорт насильно. На смену им прибывали часто партийные чиновники разных рангов с весьма сомнительными профессиональными качествами. Прокатилась волна арестов и среди немецкого населения зоны. Поводом для этого своеобразного советского варианта «хрустальной ночи» послужило бегство в американский сектор Берлина сотрудника Управления внутренних дел СВАГ, еврея по национальности.

Осенью 1946 г. в г. Штутгарте государственный секретарь США Бирнс произнес речь, в которой впервые после окончания войны проанализировал сложившуюся тревожную обстановку в мире. Он подверг критике некоторые внешнеполитические акции Советского Союза, на что Молотов ответил в речи по случаю годовщины Октябрьской революции. Эта речь была, по существу, инструкцией для деятельности СВАГ в условиях развертывавшейся тогда «холодной войны».

Партийным организациям учреждений СВАГ, руководство которых к этому времени было уже обновлено, предлагалось активизировать идеологическое воспитание сотрудников. Вводилась система партийной учебы, повышались требования к соблюдению трудовой дисциплины, вводились табели контроля за рабочим временем.

Кампания по усилению бдительности среди советских людей в Германии стала настоящей эпидемией. В Карлсхорсте сотрудники СВАГ жили как в осажденной крепости. Им постоянно внушали, что их окружают только враги и нужно быть постоянно начеку. Упоминавшийся выше майор Г. Климов рассказывал, как он представлялся заместителю Главноначальствующего СВАГ генералу Шабалину. Офицеру было сказано, чтобы он был предельно бдительным, так как все работающие в аппарате Контрольного совета сотрудники являются шпионами. Генерал запретил с ними знакомиться и вести какие-либо частные разговоры. «Больше слушайте, чем говорите, ибо у нас все стены имеют уши», — поучал генерал своего молодого сотрудника.

Между тем многим сотрудникам СВАГ становилось ясно, что их встречи с людьми Запада шли на пользу обеим сторонам. Запад видел реальный образ «гомо советикус», а они, в свою очередь, наблюдали воочию не только пороки, но и позитивные черты европейского образа жизни. У обеих сторон постепенно рассеивались иллюзорные представления друг о друге. На всем протяжении советской истории нас поучали смотреть на Запад как на постоянного и лютого врага. Но теперь-то мы были в гуще этих «врагов», хотя подлинные враги — активные нацисты уже сидели в тюрьмах.

На улицах немецких городов советские люди видели детей, родившихся в военные и в первые послевоенные годы. Дело в том, что все солдаты и офицеры вермахта пользовались правом ежегодного отпуска с поездкой в Германию, независимо от того, где они в данный момент находились — в Африке, в Норвегии или под Сталинградом. В Красной Армии так не баловали.

С 1947 года участились так называемые «несанкционированные» выезды или, по-иному говоря, бегства немцев Восточной Германии в западные зоны. Среди них было немало видных деятелей КПГ, СДПГ, других политических партий и организаций, крупных государственных деятелей и деятелей науки и искусства. Как свидетельствовал Вилли Брандт, с 1945 года советскую зону, а впоследствии и ГДР покинули почти три миллиона немцев.

Что же касается поведения солдат и мер, принимавшихся командованием союзных армий, то они не особенно отличались от ситуации в Красной Армии. Более того, меры союзников в отношении немецкого населения в первый период оккупации были более жесткими, чем в советской зоне оккупации.

В общественном мнении США о немцах бытовали чаще всего крайние оценки — от утверждения о том, что нацизм был бедствием для Германии, и поэтому послевоенные немцы являются демократами «чистой воды» и самыми надежными союзниками США в Европе — до уверенности в том, что «немцам вообще нельзя доверять, ибо они по сути своей — прирожденные варвары».

Американский историк Дж. Фрейнд утверждал, что «для большинства американских военнослужащих и их семей год (или более), проведенный в Германии, является счастливой порой. У солдата из Монтаны или Джорджии гораздо больше с немцами, чем с французами и англичанами». Он пишет далее, что немец, как и американец, любит возиться с автомобилем, с наслаждением пьет пиво, разделяет пристрастие американцев ко всяким приспособлениям и техническим усовершенствованиям. Немцы считают, что их образ жизни весьма близок к американскому. Вместе с тем автор признает, что американские военнослужащие и гражданские чиновники в Германии жили колониями, в которых все было устроено по-американски, и они не соприкасались со скучной размеренной жизнью немцев. По его словам, у немцев отсутствовал дух добрососедства и сотрудничества, чувство общности интересов.

Как сообщал журнал «Америкэн» от апреля 1946 года, американские солдаты за время пребывания в Европе послали домой 60 млн. долларов, «заработанных» на черном рынке. В войсках были распространены венерические заболевания — болели 427 человек на тысячу солдат. Американские солдаты насиловали не только немок, но и своих соотечественниц, приехавших в Германию к мужьям. Во Франкфурте н/М был даже сформирован вооруженный отряд для их защиты.

В первый период оккупации союзное командование не обращало внимания на поведение своих солдат. Но 24 апреля 1946 года командующий американскими войсками в Европе генерал Дж. Макнэрни издал приказ, в котором потребовал ввести строгое казарменное положение, наказывать тех, кто несправедливо обращается с местным населением, ввести контроль за сохранностью оружия, запретить хождение солдат после одиннадцати часов вечера и ввести военные занятия. Комментируя этот приказ, журнал «Ньюсуик» от 6 мая 194 6 года писал: «Никогда со времени оккупации Юга солдатами Союза после гражданской войны армия США не показывала такого поведения, как сейчас в Германии».

Полковник С.И. Тюльпанов в своих мемуарах рассказывал об одном посещении виллы начальника британского военного управления Гамбурга сэра Бэрри. Хозяин показал советскому гостю богатую виллу и объяснил, что она принадлежала немецкому банкиру, с которым он до войны тесно сотрудничал. «Теперь я его поместил в домике моего шофера, но когда я окончу свою миссию, то верну прежнему хозяину его виллу со всем его комфортом». Это была правда. Уезжая на родину, сэр Бэрри из этой виллы ничего не прихватил с собой, кроме мелочи…пакета акций своего немецкого «друга» и конкурента.

В обязанность всех сотрудников СВАГ входило не только содействовать строительству новой Германии, но и разоблачать происки империализма и активно популяризировать «успехи социализма». Эта задача была не из легких и по своей сути весьма противоречивой. С одной стороны, победа Советского Союза над одной из самых высоко развитых стран мира — нацистской Германией — могла состояться только при наличии, по крайней мере, не менее мощной промышленной базы Советского Союза. И в этом, бесспорно, состояла заслуга победившей в 1917 году Октябрьской революции и правившей страной Коммунистической партии. Этот аспект облегчал задачу лекторов и усиливал их аргументацию в пользу «преимущества социалистического строя».

Но личные впечатления от советской действительности возвращавшихся домой сотен тысяч бывших немецких военнопленных и многих других немецких солдат и офицеров, побывавших на Восточном фронте, откровенные рассказы многих восточных рабочих, солдат и офицеров из советских оккупационных войск, да и наблюдения самого немецкого населения над состоянием дисциплины и порядка в войсках и даже униформы советских солдат высвечивали несколько иные аспекты социалистической страны. Немцы знали, в каком катастрофическом состоянии находился Советский Союз после завершения войны, и какой ценой он добился победы, видели ужасный быт советских людей, который был немыслим в любой европейской стране, сравнивали качество питания и состояние обмундирования американских и советских солдат, наблюдали за поведением прибывавших в Германию членов семей офицерского состава.

Чтобы в подобной ситуации завоевать доверие своих немецких слушателей, советские лекторы должны были быть безукоризненно честными и откровенными перед ними. Нельзя утверждать, что всем из них это удавалось и что это им позволялось. От сотрудников СВАГ, тем более, что большинство из них были коммунистами, требовалось, чтобы во всей своей деятельности включая и личную жизнь, они исходили из «классового подхода» к наблюдаемым явлениям и процессам. На политзанятиях требовалось, чтобы советские люди гордились своей военной историей, «жгуче ненавидели капиталистический строй, растленную буржуазную культуру, врагов человечества — поджигателей новой мировой войны». Была развернута борьба с «преклонением перед иностранщиной», в частности, перед немецкой медициной, киноискусством, условиями быта и т. д. В одном из политических донесений из Саксонии приводился «отвратительный пример, как советские женщины — пациентки одного дрезденского профессора — гинеколога оставили ему в книге отзывов буквально сотни самых восторженных комплиментов». Отчетно-выборные собрания коммунистов и комсомольцев использовались для демонстрации «преданности советских людей, находящихся вдали от Родины, Сталину и большевистской партии».

Вместе с тем немцам импонировали гуманизм советских людей, демократический характер взаимоотношений между офицерами и солдатами, способность русских быстро воспринимать иностранный язык, их любовь к музыке, танцам, умение понимать и уважать обычаи немцев. Немецкое население поражалось тому, что многие офицеры хорошо знали историю Германии, видных деятелей культуры и науки, искренне желали помочь немцам избавиться от фашистского наследия. Многие из них, будучи победителями, не страдали манией величия, уважали лучшие качества немецкого менталитета. Все это в комплексе создавало пока что незначительные, но благоприятные предпосылки для будущего примирения, хотя после войны прошло всего несколько лет, значительно подрывало нацистскую концепцию о русских, как о «неполноценном» народе.

Свою роль в воспитании немецкого населения именно в таком духе играли советские кинофильмы, которые демонстрировались на экранах кинотеатров Германии. Хотя эта роль тоже не всегда была однозначно положительной. Когда немцы видели показывавшийся в некоторых фильмах быт советских людей, в частности, наличие коммунальных квартир с легендарными кухнями, они в начале не понимали, о чем идет речь. Ведь в Германии такие квартиры оставались в прошлом. Немцы приходили к выводу, что по быту советские люди 40-50-х годов оставались на уровне Германии начала XX века.

Немцы исключительно тепло воспринимали любой акт внимания и уважения сотрудников СВАГ к памяти деятелей науки и культуры Германии. Так, 14 июля 1945 года начальник штаба 8-й гвардейской армии генерал В.А. Белявский приказал начальнику штаба 11-й танковой дивизии, дислоцированной в Веймаре, выставить круглосуточный пост для охраны архива Гете по улице Фрауенплац. Одновременно генерал Белявский приказал командиру 8-й истребительно-противотанковой артбригады выставить круглосуточную охрану в Августинском монастыре у кельи Мартина Лютера в Эрфурте.

Неподдельное восхищение жителей Веймара вызвало мероприятие командования 8-й гвардейской армии по чествованию 195-летия со дня рождения И.В. Гете в августе 1945 года. В этот день колонна работников штаба армии во главе с генералом В.И. Чуйковым в парадной форме только что введенного нового образца униформы проследовала с оркестром по улицам города к городскому кладбищу, где покоится прах Гете и Шиллера. Стоявшие шпалерами по обе стороны улицы жители тепло приветствовали колонну, многие плакали от радости, восхищаясь тем, что победители так достойно чтут память великих представителей побежденной страны.

Пять лет спустя, когда исполнялось 200-летие со дня рождения Гете, маршал Соколовский издал специальный приказ, в котором было отмечено большое политическое и общекультурное значение юбилея. Приказ утвердил план мероприятий, разработанный немецким юбилейным комитетом, а органам СВАГ было приказано обеспечить реализацию касающейся их части этого плана.

Находясь в побежденной стране и встречаясь с народом, советские люди медленно, но твердо глушили в себе то чувство мести, к которому их призывали в ходе войны, и которое, как им тогда казалось, было необходимо для обеспечения победы. На место этого противоестественного чувства приходило сознание необходимости дифференцированного подхода к народу побежденной страны и работники СВАГ призваны наладить с ними нормальные цивилизованные отношения. Советские офицеры и солдаты не считали зазорным и унизительным для победителей устанавливать не только нормальные, но и дружеские отношения с немцами. Они первыми из оккупирующих стран стали практиковать различные спортивные соревнования с немцами и проигрыши в них рассматривали спокойно. Правда, в тех случаях, когда речь шла о личных или семейных контактах, где невозможен был какой-либо контроль со стороны советских спецслужб, последние запрещались командованием.

Следует подчеркнуть то обстоятельство, что простые советские граждане, находившееся в Германии, стали быстрее освобождаться от отрицательных стереотипов в отношении немцев, чем иногда это диктовала официальная политика советского руководства.

В заключение хотелось бы процитировать слова мудрого и многоопытного человека: «Я никогда не считал немецкий народ народом богов или поэтов и мыслителей. Но я никогда не считал его народом военных мундиров, марширующих в такт музыки. Нет, я рассматривал немецкий народ как людей в человеческой семье, как часть человечества, как людей, испытывающих затруднения, оказывающих влияние, хорошее и плохое, иногда заблуждающихся, но носящих в себе зерно, которое приведет их к правде. Это зерно приведет немецкий народ к возрождению. Он не сливки человечества. Ни один народ не имеет права считать себя сливками человечества. Но это зерно вернет немецкий народ в ряды человечества, идущего к светлому будущему».

Эти слова принадлежат известному датскому писателю Мартину Андерсену Нексе, и сказаны они были на партийном конгрессе, посвященном культурной политике СЕПГ в мае 1948 года. Помочь немцам обрести достойное место среди других народов были призваны и «дипломаты» — в солдатских шинелях с красными звездами на фуражках.