«Господи, где я нахожусь? Куда они меня притащили? Это же джунгли самые настоящие! Страшно представить, сколько я находилась под действием какого-то препарата, что им хватило времени перевезти меня сюда. Зачем им это надо? Как они собираются передать меня обратно в обмен на выкуп? А вдруг они деньги заберут, а меня не отдадут? Ведь сколько в „Новостях“ репортажей видела о таких случаях… Что мне тогда делать? Зачем я им нужна? Да, незачем. Значит, убьют и закопают где-нибудь под деревом, если вообще закопают, а то сбросят в какую-нибудь яму, и поминай, как звали. Вот, я уже и отчаялась. Неужели я так быстро сдамся? Я без пяти минут чемпионка практически по всем видам спорта, прошла курс выживания в джунглях Амазонки, поднималась на Эверест и сдамся пред какими-то горе-похитителями? ДА НИЗАЧТО! Не дождутся! Ну, я вам еще покажу, вы еще пожалеете о том дне, когда вы решили меня похитить, да что об этом, вы даже пожалеете, что вас мать родила, и еще запроситесь обратно».

— Нам нужно остановиться — лошади устали.

— Ты это о луншуках?

— Я это о тех, на ком мы едем.

— Луншуки не чувствуют усталости, — тоном полной уверенности сказал Заиг.

«Чтоб этот заика провалился, он уже меня начинает выводить из себя».

— Ну, конечно, они не чувствуют усталости, и они не идут сейчас, еле передвигая ногами… Что ты! Конечно, нет, мне ведь это только кажется, и то, что они где-нибудь свалятся от изнеможения, такого тоже быть не может! Правда ведь? Ты ведь у нас самый умный. А вот если это случится, то я тогда на тебе поеду — вместо лошади будешь, которая никогда не устает. Согласен? Что-то я не слышу твоего ответа…

— Кинар, заставь ее заткнуться, мне уже стала надоедать ее речь.

— Тебе лучше помолчать, катанка.

— О, даже так? С каждым разом все интереснее и интереснее. Ну, понимаете, у вас возникла маленькая проблема: когда я нервничаю или злюсь, у меня начинается, как бы это покультурнее выразиться, словесный понос. И проблема у вас в том, что он не проходит, пока я не успокоюсь, но не волнуйтесь, вам это не грозит.

— Мне кажется, я начинаю понимать, почему твой хозяин решил избавиться от тебя. Ведь мне кажется ни битье, ни наказания в этом случае не помогут.

— Ну что ты, они только усугубят. Ведь от этого я начну нервничать или злиться еще больше. Однако вы можете попробовать, вы ведь у нас настоящие мужчины… или не мужчины, смотря с какой сторону подойти к этому вопросу. Ведь если мужчина это тот, кто бьет женщин, обижает детей и стариков, которых он НАМНОГО сильнее, и гордится этим, то тогда, конечно, вы можете считать себя мужчинами. А вот если считать, что мужчина это тот, кто защищает женщин, детей, стариков, которые не могут постоять за себя перед всяким сбродом, человек, который не считает ниже своего достоинства обращаться по-человечески с женщинами, то вы тогда явно не относитесь к этой категории.

— Шенка, ты перешла всякие границы.

— Заиг, успокойся. Тебе, катанка, прощается это оскорбление, т. к. ты не знаешь наших обычаев, но запомни, что прежде чем выйти из Паучини, каждый юноша доказывает, что он стал взрослым и достоин того, чтобы все его называли мужчиной. Он проходит тяжелые испытания…

— Неужели? Наверное, на глазах всех избивает какую-нибудь женщину?

Анна заметила, как Кинар сжал руки в кулаки.

«Чертов мой инстинкт».

— Ох, простите меня, как же я могла это же «тяжелое испытание»… наверное, сразу двух?!

Вся группа напряглась после слов Анны. Она заметила, что все мужчины разозлились. Одни смотрели на нее, а другие — на Кинара, но никто не проронил ни слова: все ожидали реакции Кинара. Анна смотрела ему в глаза и тоже ждала его реакцию.

«Ну-у-у, давай, злись, попробуй меня ударить, пусть все увидят, как ты не справишься со слабой женщиной».

Анна заметила краем глаза, что Заиг, который ехал на расстоянии 10 метров, направил лошадь на нее. Она повернулась в его сторону и посмотрела со злостью.

«Вечно этот Заика все портит! Надо же, такую речь испоганил… Чтоб тебя лошадь сбросила!»

«Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ!»

Анна от удивления чуть с лошади не упала, осмотрев всех мужчин, она так и не поняла, КТО это сказал.

«Опять этот голос…»

Но она не смогла это обдумать, как следует: представившаяся ее взору картина была настолько невероятна, что Анна даже рот открыла от удивления. Заиг пытался справиться со своим жеребцом, который издавал невероятные, несвойственные лошадям звуки и норовил его сбросить. Но нереальным казалось не то, что она об этом подумала, и это случилось, а то, что у жеребца глаза стали красные, как пятно на шее, и стали появляться клыки.

— Я сплю, и мне все это снится. Это все происходит не со мной…

Анна не замечала ничего вокруг — она все смотрела на жеребца, у которого росли клыки из пасти и с каждой секундой становились все больше. Ее вывела из оцепенения резкая боль в руке. Повернувшись, она увидела Кинара.

— Останови его.

— Ты что, с ума сошел?

— Я сказал, останови его! Он меня не слушает!

— И как ты себе это представляешь?

— Скажи, чтоб он успокоился и остановился!

— Ты что, полный псих или только притворяешься им?

— Я приказываю: успокой его! — сказав это, он очень сильно сжал ей руку.

— Хорошо, хорошо! Зачем так нервничать?

Анна повернулась к «жеребцу».

— Успокойся и остановись, — самым небрежным, каким только могла, тоном сказала Анна и посмотрела на Кинара.

Она удивилась наступившей тишине и снова повернулась к жеребцу. Он уже приобрел нормальный вид, и о произошедшем говорили только его красные глаза, которые через несколько секунд приобрели нормальный вид. Заиг очень медленно слез с него и, отойдя в сторону, свалился на землю.

— Этого не может быть! Они же прирученные…

— Я так и знал, что неспроста тебе далась одна из лунчий.

Анна переводила взгляд с Заига с жеребцом к Кинару и обратно, и не могла поверить в то, что это все произошло на самом деле.

— Нет, это все неправда! Лошадь не превращалась в монстра, я ей ничего не говорила, и она меня не слушалась. И вообще, я дома сплю, и мне снится кошмар, от которого я не могу никак проснуться. Господи, кто-нибудь разбудите меня! Клод, разбуди меня. Ты меня слышишь! КЛОООД…

От ее крика все жеребцы заржали, а птицы взмыли в воздух, сопровождая все это своим криком.

— Что ты кричишь? Ты хочешь, чтоб о нашем пребывании здесь узнали все обитатели леса? Поверь, они тебе не понравятся.

— Лучше не лезь ко мне сейчас, а не то сильно пожалеешь.

— Кинар, она что, тоже обладает ШУНКОЙ?

— Похоже на то.

— Заткнитесь оба.

Но и в этот раз ей было не суждено обдумать то, что с ней случилось. Со всех сторон стали раздаваться крики, похожие на уханье.

— Все в укрытие это АНКИ.

— Что еще за анки?

Но ее вопроса никто не услышал, потому что все мужчины спрыгнули с жеребцов и залезли под них, и теперь у всех жеребцов глаза стали красными. Анна все также сидела на своем коне и прислушивалась к звуку, она пыталась понять, почему он ей кажется таким знакомым.

«Напоминает крик совы».

— Это птички что ли?

— Быстрее слезай, пока они тебя не заметили.

Но было уже поздно, со всех сторон из-за деревьев вылетели огромные птицы, хотя они и мало чем их напоминали. Кроме крыльев, у них не было никакого сходства с птицами. Скорее они чем-то напоминали птеродактилей, но покрыты они были какими-то коростами.

Они, заметив Анну, стали спускаться к ней, отпихивая друг друга. Анне уже не было слышно крика, только шепот.

«ЕДА, ЕДА, ЕДА».

— Нет, это уже чересчур. Сначала лошадь-монстр, теперь недоделанные птеродактили, которые еще и разговаривают. Это переходит всякие границы, даже для кошмара. ПОШЛИ ВОН, ЛЕТАЮЩИЕ МОНСТРЫ.

Крик раздался такой силы, что даже Анна не ожидала от себя такого. Но она была ошарашена больше тем, что «птички» с еще большим криком кинулись врассыпную. Это уже было слишком, даже, как она считала, для ее крепкой психики. Она закатилась истерическим смехом и очень долго хохотала.

Мужчины повылезали из-под жеребцов и все без исключения уставились на нее. Они были поражены намного больше нее тем, что «птички», как она их назвала, улетели и не стали нападать.

— Она прогнала АНКИ…

Кинар смотрел на нее, пока она не прекратила смеяться.

— Нам нужно уезжать отсюда побыстрее, пока от ее крика здесь не объявилось что-нибудь похуже, чем анки.

Вскоре группа всадников неслась в сторону заката прочь от места стоянки. Анна ничего не видела вокруг себя, и только стук копыт напоминал ей о реальности, о которой пыталась забыть, и повторяла только одно: «Это не может происходить на самом деле». Она словно сквозь пелену слышала голоса, но не понимала, кто и что говорит. Лошади остановились, и Анна почувствовала, что ее кто-то снимает с лошади, но ее тело словно онемело и она не могла пошевелиться, даже чтобы воспротивиться.

Ее усадили возле костра. Она видела, что перед ней на коленях стоит Кинар и что-то ей говорит, она видела, как шевелятся его губы и слышала шепот, но не могла понять его и как не пыталась не могла вымолвить не слова. Он ушел, и через несколько минут, а может часов, Анна не могла сказать точно, ведь она была как будто вне времени, он вернулся с чашкой в руке и стал поить ее какой-то жидкостью, от которой по телу разлилось мягкое тепло. Она поняла, что снова начинает чувствовать свое тело. Он встал перед ней и стал что-то говорить. Анна слышала только шепот, но она пыталась понять и вслушивалась в него.

— ….ня слышишь?

— Если ты меня спросил, слышу ли я тебя, то мой ответ: да, слышу. Что со мной такое было? Я как будто не была хозяйкой своему телу.

— Это было из-за перенапряжения, ты слишком много использовала своей шункай. Хотя я ниразу еще не слышал, чтобы она подействовала на анки.

— Чего?

— Я говорю, что не было раньше ни одного случая, чтобы шункай подействовала на анки.

— Если ты думаешь, что этим ты мне все объяснил, то ты глубоко заблуждаешься. Я все равно ничего не поняла. Что это еще за «шу» какая-то, и объясните мне, в конце концов, как эти «птеродактили» сюда попали, ведь они давно вымерли.

— Когда ты говоришь слишком много, я половину слов не понимаю. Ни о каких птедактилях я не знаю и никогда не слышал. Может, у вас там, в Катане, и больше знают, чем мы, паучили, но мы твердо следуем учениям Шанканары. Именно поэтому вы всегда охотитесь за нашими детьми, которые обладают шункай, и мы удивлены, ведь у катанцев очень редко рождаются дети с шункай, а ты явно не из наших детей. Но почему тебя отдали хозяину, ведь таких, как ты, там очень ценят?

— Из всей этой галиматьи, я ничего не поняла. И повторяю еще раз, у меня нет никакого хозяина, и прекратите…

Но Анна не успела договорить, Кинар схватил ее за руку и резким движение поднял вверх.

— А это что? — сказал он, указывая на ее кисть.

— Глупый вопрос — рука.

— А что у тебя на руке?

Анна осмотрела повнимательней свою руку и заметила золотой браслет.

«Я совсем о нем забыла, и как это похитители его не сняли».

— Это браслет.

— Я не об этом, что у тебя на пальце?

— Обручальное кольцо и только попробуйте у меня его забрать.

— Вот видишь, только при одном упоминании о нем, ты готова защищать его.

— Конечно, ведь оно мне дороже всего.

— Дороже даже собственной жизни?

— А что, стоит вопрос: кольцо или жизнь?

— А ты как будто не знаешь, что оно угрожает твоей жизни, твоей свободе.

— Если честно, то не знаю. Ну, на счет свободы в некотором смысле ты и прав, но я сама это выбрала.

— Ты выбрала кольцо?

— Ну да, мне предложили, я согласилась.

— Ты согласилась быть окольцованной?

— Ну, если вы так это понимаете, то да, согласилась.

— Этого не может быть. Никто не соглашается на это добровольно.

— Я вышла замуж в трезвом уме и здравой памяти. Теперь ты доволен?

— Откуда ты знаешь это слово?

— Какое еще СЛОВО?

— ЗАМУЖ

— А что, есть люди, которые не знают этого слова?

— Конечно, ведь это священное слово и его знают только посвященные.

— Чушь какая, да это слово все знают, даже дети. Только я не пойму, какое это все имеет отношение ко всему произошедшему со мной?

— Когда Хранитель древности узнает о том, что даже дети катанов знают это слово, он будет зол из-за такого осквернениея наших обычаев.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, какое это имеет отношение к случившемуся?

— Ну, я же объяснил.

— Да ну? Правда? Так это все, что ты мне тут наговорил, это объяснения сегодняшних событий?

— Ну да.

— Как хорошо ты объясняешь! Я понимаю просто с полуслова.

— Ну, раз ты все поняла, значит, мы можем ехать дальше.

— Ну, конечно! Какой разговор?

— У тебя какой-то странный тон.

— Да ну, тебе просто кажется.

Все сели на коней и Кинар дал сигнал двигаться дальше. Анна ехала в середине всей процессии и, оборачиваясь, она замечала взгляды мужчин, которые отворачивались, стоило ей только посмотреть в их сторону.

— Если я не сошла с ума и это все не плод моего больного воображения, то тогда я скоро точно сойду.

— Что ты сказала?

Она не заметила, как к ней подъехал Заиг, и вздрогнула от неожиданности.

— Разве можно так пугать?!

— Ты не ответила на мой вопрос.

— На какой вопрос? Я не расслышала.

— Я спросил, что ты только что говорила.

— Я спросила, какой вопрос ты мне задал.

— До этого ты говорила что-то, когда я к тебе только подъехал.

— Да ничего я не говорила.

— Ну, я же слышал, что ты что-то говорила, но я не расслышал, что именно.

— Тебе послышалось.

Заиг посмотрел на нее оценивающим взглядом и отвернулся, направляя своего скакуна обратно.

Анна снова стала смотреть по сторонам, перестав обращать внимание на взгляды, которые на нее бросали, ведь ей было не вновь игнорировать взгляды, да и слова, которые говорили за спиной нарочито громким голосом.

Пейзаж был повсюду один и тот же: высокие деревья без вида их макушек, ведь они так переплелись в своих ветвях, что выше, чем на 17 футов в высоту невозможно было ничего рассмотреть, и только еле заметные лучи солнца пробивались сквозь ветви. Анна только сейчас заметила, что стоял полумрак. Муж, конечно, всегда удивлялся ее способности видеть в темноте, и сейчас она все прекрасно различала, прямо как днем, но и сама была немало этим удивлена.

Все ехали молча, с ней больше никто не пытался заговорить, и Анне казалось, что эта «дорога» никогда не закончится. Через несколько часов начало темнеть, она заметила это по тому, что солнечных лучей, которые играли на листьях, становилось все меньше и в скором времени они совсем исчезли, хотя она видела ничуть не хуже, чем до этого. Всадники, ехавшие впереди, перешли с легкого галопа на шаг.

Анна направила своего скакуна к Кинару.

— Мы еще долго будем ехать?

— До стоянки осталось немного.

Через полчаса по Анниному представлению времени, они выехали на лужайку. Она почувствовала запах ила и сырости и поняла, что рядом должна быть вода.

— Если я не ошибаюсь, то здесь где-то рядом есть источник воды?

— Рядом Ландо.

— Я никогда о нем не слышала.

— Это и неудивительно, ведь катаны редко бывают в этой части леса.

— Опять старая песня. Ну сколько можно повторять, я никакая не катанка, и вам это прекрасно известно, так что хватит. Лучше скажи мне, а искупаться там можно.

Кинар посмотрел на нее, как на сумасшедшую.

— Что я опять сказала?

— Ты хочешь искупаться в Ландо.

— Ну, если конечно там достаточно глубоко, а не по колено, то я бы с удовольствием там поплавала, ну на крайний случай просто ополоснулась.

— ПОПЛАВАЛА?

— Ну да, знаешь: ложишься на воду, ногами и руками работаешь в ту сторону, в которую хочешь поплыть.

— Я умею плавать.

— Тогда какие проблемы могут быть с плаваньем.

— Ты хочешь поплавать в Ландо?!

— Ну да, я ведь тебе только что сказала об этом.

— Ну-у-у, это же Ландо!

— И что?

Кинар долго смотрел на Анну, как будто проверяя, пошутила она над ним, или сказала все всерьез.

— Хорошо, я посмотрю, спокойно ли там, после того как мы разобьем лагерь.

Он отвернулся и пошел в сторону будущего лагеря, размышляя обо всем, что произошло за сегодняшний день и с каждым шагом становилось все более невероятным то, что женщина, которую они везут в Ар паучини, действительно является катанкой.

Анна смотрела, как слаженно разбивается лагерь: каждый делал свою работу, не мешая другому и не спрашивая, что дальше делать, когда закончат ее, а принимался за следующее дело, как будто именно его оно и ждало.

«Наверное, не первый раз этим занимаются или это заранее отрепетированная сцена, но что-то с каждой минутой, проведенной здесь и в их обществе, мне кажется, что это не так. Стоп, нельзя поддаваться эмоциям, думай рационально, иначе можно просто свихнуться».

Но от размышлений Анну оторвал Заиг, которого она заметила шедшего с компанией из трех человек в ее направлении, изобразив на лице улыбку, она процедила сквозь зубы:

— Принесла нечистая.

— Ты будешь готовить еду.

— Правда? А я и не знала.

— Конечно, не знала, я ведь тебе только что об этом сказал.

Хотя меня, конечно, не назовешь великим шеф-поваром, но приготовленные мною блюда можно назвать достаточно сносными. Но готовить моим же похитителям — это уже слишком, даже для меня.

— Да, а-а-а… Понимаешь, тут возникает одна проблема, такая незначительная, видишь ли, я не умею готовить.

— Ты врешь, все женщины умеют готовить.

— Ну, а я не умею, да к тому же мой вечер уже занят, так что извините, мальчики.

С этими словами, она развернулась и пошла к костру, где находился Кинар с остальными мужчинами. Она уходила, как королева, восходящая на престол и при этом надоедливые мошки, суетившиеся вокруг нее, были отогнаны взмахом ее королевской ручки, но одна надоедливая мошка, которая хотя и была обескуражена поведением королевской особы, назойливо продолжала свое преследование.

— Чем ты можешь быть занята?

— Она хочет искупаться в Ландо.

Сказать, что Заиг изумился после слов Кинара, все равно, что ничего не сказать. Он стоял, разевая рот и не говоря ни слова, как рыба, выброшенная на берег.

Через несколько минут к нему вернулась способность говорить.

— Ты что, тоже стал инкалом? Я не знал что это заразно. Ты хоть понимаешь что это ЛАН-ДО.

— Успокойся, это не престало воинам. Сейчас спящее время, так что нечего беспокоится.

— Я, конечно, дико извиняюсь, за то, что прерываю вашу душевную беседу, но мы, может быть, пойдем на озеро, а там вы можете продолжить, пока я буду купаться.

Теперь вместо одного удивленного лица, смотрящего на Кинара, было два и оба они были обращены на Анну.