Мне пришло письмо по электронной почте от Вероники с пометкой «срочно» и сообщением о том, что его копия отправлена Гаю.

Марта!

Мне необходимо поговорить с тобой. Сегодня. Жду тебя в своем кабинете в 15.30.

Это очень важно.

В.

Когда она подписывает письма одной буквой «В», это всегда означает, что Вероника чем-то серьезно взволнована. Тогда мне начинает казаться, будто она боится добавить к своей подписи «ероника», потому что тогда это бы звучало чересчур человечно. Резонно. Я даже уверена, что это маленькое «V» скорее представляет собой жест победителя из двух пальцев, нежели относится к ее имени.

Так или иначе, но я уже нахожусь у ее кабинета. Причем явилась даже на пять минут раньше назначенного срока.

Я зависаю перед дверью, как мужчина возле магазина дамского белья, слабо представляющий себе, что может его ждать там, внутри.

— Войди, — повелевает Вероника хорошо поставленным учительским голосом.

В кабинете меня ожидают двое. Первая — строгая учительница. Она смотрит прямо на меня, и выражение ее лица заставляет меня принять весь недовольный вид этого угловатого существа. Второй — это Гай, но он сейчас сам выглядит не совсем уверенно, и его бегающие глаза рассматривают то ли пол, то ли колени.

Вероника повелительно поднимает руку, и это жест говорит мне о том, что мне разрешено присесть. Сама она устраивается на другом конце стола. Мне кажется, что до меня только что дошли лучи звезды Смерти.

Я едва заметно улыбаюсь в знак примирения, но эта уловка не производит на Веронику никакого впечатления.

— Ты знаешь, зачем находишься здесь? — спрашивает Вероника, и это предложение имеет такой абстрактный смысл, что поначалу мне кажется, будто она ставит под сомнение само существование человечества. Однако это не так.

— М-м-м… Нет.

— Ну, что ж, давай сразу поговорим по существу, Марта. Я немного обеспокоена… — Она откидывается на спинку кресла, щурится и поджимает губы. — Я обеспокоена твоей работой в последнее время. Ну а если быть точнее, то твои советы стали какими-то шизофреническими.

Ах, вот почему я здесь оказалась!

Гай, который до сих пор не произнес ни слова, скрещивает ноги и впервые смотрит мне в глаза.

— Ну, э-э-э… Я не знаю. В самом деле?

Вероника хмурит лоб и подается вперед, чтобы поближе изучить меня. Чувствуя нарастающее напряжение, Гай начинает собирать со своей рубашки невидимые пушинки.

— В майском номере ты заявила некой брошенной мисс из Чешира, что когда дело доходит до измены, то единственное отличие между мужчинами и женщинами заключается в том, что мужчину легче в этом изобличить. В последнем номере ты выдала кое-что еще более немыслимое. Я цитирую: «Женщины верны по своей природе. Они верны своим друзьям, работе и своим партнерам. И если битва между полами продолжает существовать, то она ведется между верностью и ее противоположностью». И это, должна заметить, далеко не единственное твое противоречие.

Защищайся, Марта! Не сдавайся так просто. Покажи им, из чего ты сделана.

— Но если дело бы заключалось только в твоих противоречиях, я бы так не волновалась. Тут все гораздо серьезней. Получается, что советы, которые ты даешь читательницам, становятся, как бы это лучше выразиться… нереальными. — Она замолкает, чтобы насладиться моей растерянностью.

И тут я чувствую, что мои щеки краснеют от праведного гнева. Теперь я понимаю, что единственным моим преступлением становится тот факт, что я слишком хорошо следую стилю журнала. «Глосс» не пишет о правде. Напротив, он диаметрально противоположен ей. В конце концов, правду невозможно продавать по цене в три с половиной фунта ежемесячно. Ну и, разумеется, вряд ли кто-то поверит, что правда восторжествует над великими рекламодателями.

Нет. «Глосс» не имеет ничего общего с правдой. Он торгует красивыми небылицами, в которые нам всем хочется верить. Он является чем-то вроде пособия для обманщиков и учит, как можно и нужно ловко обманывать других. Касается ли это фальшивого оргазма, искусственного цвета волос или чего-то другого, принцип остается неизменным: реальность отвратительна, утомительна и нуждается в переделке.

Может быть, «Глосс» даже не столько посвящен подделкам, как сам же и является таковой подделкой. То есть, например, раздел гороскопа сочиняет вымышленная личность (неужели Гай не мог подыскать какое-нибудь более приземленное имя и фамилию, нежели «Астра Хоровиц»?).

И тут до меня начинает доходить. Может быть, дело не в том, что я сражаюсь с правдой, а попросту разучилась сочинять небылицы?

— Мое мнение таково, Марта, что нам необходимо что-то срочно предпринять. Каждый месяц нам приходится выдерживать появление нового журнала-конкурента, мать его… И это значительно снижает нашу популярность. Нам нужно, чтобы все снова стало безупречным, как… — «Как твоя задница», — почему-то проносится у меня в голове. — …сто чертей. Я наняла тебя на работу в первую очередь потому, что ты имела четкий и непоколебимый взгляд на любовные отношения. Ты стопроцентно верила в свои суждения, советы и рекомендации. Они даже не были в прямом смысле слова суждениями, а получались у тебя как нечто само собой разумеющееся. Но теперь ты, грубо говоря, получаешься нам не к месту.

— И что же ты предлагаешь? — поинтересовалась я.

— Я говорю о том и прошу тебя, Марта, милая, пойми меня правильно, но для меня Марта Сеймор не является личностью. Вернее, не только личностью. В контексте нашего журнала, а сейчас я не вижу никакого другого контекста, Марта Сеймор является брендом. Ты следишь за ходом моей мысли?

— Да не совсем. Конечно, я не говорю это вслух, а тишь утвердительно киваю.

— И, как все бренды, бренд «Марта» должен иметь постоянные, гармоничные и легко узнаваемые качества бренда. — В этот момент начинает звонить телефон. Вероника снимает трубку: — Ага. Ага. Поняла. Хорошо. Конечно, никто не будет ее спрашивать о весе. Да, десять минут будет в самый раз. М-м-м… О'кей. До завтра. — Она швыряет трубку. — Чертовы знаменитости. Так, на чем я остановилась?

— Ты говорила про бренд Марта, — тут же спешит на помощь Гай.

— Ну, да, все верно. Понимаешь, задача любого бренда дать людям знать, что именно он обозначает. Подумай об Армани, и сразу на ум приходит классицизм, стоящий вне времени, подумаешь о Готье, и тут же представляется изысканная непочтительность, Донна Каран ассоциируется у нас с современным урбанизированным шиком, Томми Хилфайгер неотделим от Американской Мечты. Ну, хорошо, эти люди — законодатели моды, но те же принципы относятся к любому бренду. За ним всегда стоит какой-то идеал. Ну а теперь что касается Марты Сеймор: что вам сразу приходит в голову, когда вы слышите это имя?

Мы с Гаем дружно храним молчание, полагая, что данный вопрос — чисто риторический.

— Ну, если быть честной до конца, то наши читатели не знают, что и подумать, — продолжает Вероника. — Создается впечатление, что ты ведешь какой-то бой. Сегодня ты феминистка, всенародно сжигающая бюстгальтеры, а завтра неожиданно превращаешься в почтенную мать семейства.

Из горла Гая раздается какое-то сдавленное попискивание, похожее на едва сдерживаемый смех. Мое лицо снова становится пунцовым причем скорее от злости, нежели от смущения.

— Как бы там ни было, я предлагаю следующую сделку, — говорит Вероника. — Как я уже настаивала две недели назад, нам надо полностью перестроить весь журнал, на что у нас имеется всего три месяца. И если к тому времени я не увижу заметного улучшения, у меня не останется иного выбора, как уволить некоторых работников журнала. Начиная с тебя.

Начиная с тебя. Слова доходят до моего сознания с такой силой, будто кто-то прокричал мне их в огромной и совершенно пустой долине.

— Что… что ты имеешь в виду? — Мой голос звучит так, что представляет собой нечто среднее между хриплым воем Мэйси Грей и Мардж Симпсон.

— Послушай, Марта. Я надеюсь, ты знаешь, в чем заключается смысл издания потребительского журнала не меньше меня. Если наши продажи будут так же стремительно падать в течение года, то к декабрю дело дойдет до того, что всем нам придется работать на журнал «Вышиваем крестиком». — Губы Вероника сложила в такой тугой «бантик», что кажется удивительным, как ей удается произносить слова почти не разжимая губ. — Короче, я хочу сказать, что, если тебе не удастся вернуть состояние страницы шестьдесят девять к прежнему качеству, на ней будет размещаться совершенно другой материал.

— Какой же? — слабым голосом интересуюсь я.

— Ну, мы с Гаем уже совместно обдумывали этот вопрос — («Вы наверняка не только это совершали совместно», — снова проносится у меня в голове) — и у нас появились весьма интересные предложения. — Ее лицо искажает гримаса чокнутого энтузиаста. — Рубрику можно будет назвать, например, «Секс-материалы» с подзаголовком: «Как заставить своего мужчину быть в форме всю ночь». Фантастично, правда?

Я так понимаю, что это тоже очередной риторический вопрос.

Гай выпрямляется на стуле и, не мигая, смотрит на меня, демонстрируя свое до неприличия красивое лицо:

— Все очень просто, — заявляет он с таким видом, будто ему когда-нибудь приходилось сталкиваться с чем-то очень сложным. — Это будут советы реальных людей, занимающихся реальным сексом. Ну, что-то вроде «читатель — читателю». И мы можем потом пойти еще дальше. Копнуть в эту тему поглубже. Например, давать советы, как лучше и интересней дрочить или как нужно заниматься сексом под душем… — Он снова скрещивает ноги, явно заведенный своей речью. — Или расскажем о технике глубокого заглатывания, или объясним, как нужно…

— Погоди-ка. Ты что же, хочешь научить женщин, как лучше задохнуться?

— Нет, Марта, как раз, наоборот. Если мы напечатаем такую статью, то читательница узнает, как ей при этом не задохнуться.

— Понятно. Так кто утверждал, что феминизм изжил себя?

И тут снова вступает Вероника:

— Марта, ну, перестань, это только теоретические варианты будущих статей.

— Все ясно, — выпаливаю я. — Да это же просто… просто… — Однако вес их объединенного взгляда имеет свое воздействие на меня, и я сдаюсь. — Э-э-э… ничего.

Гай смотрит на Веронику, таким образом, снова передавая ей эстафетную палочку.

— Послушай, Марта, — командным тоном начинает та, — вот мое последнее слово. Либо ты сумеешь справиться со своей задачей, либо нет. Если у тебя все получится — что ж, замечательно. Ты остаешься на своем месте и продолжаешь заниматься своей работой, а «Секс-материалы» мы на время отложим.

— А если у меня ничего не получится?

— Что ж, в этом случае тебе будет предоставлен выбор. Либо ты уходишь из «Глосса» навсегда, либо мы снова начнем пользоваться твоими услугами, как внештатного консультанта и заказывать тебе время от времени статьи. Вот поэтому мы обязаны тебя предупредить об этом заранее, за три месяца.

Мне хочется разреветься. Я знаю, что это звучит унизительно, но я действительно чувствую себя сейчас жалкой и растоптанной, и мне становится на все наплевать. Дело в том, что ведь я и сама понимаю, что у меня сейчас не лучшее время, и, наверное, не все так гладко получается, но я очень люблю свою работу. И это на самом деле так. Я зарабатываю хорошие деньги, и при этом у меня возникает такое чувство, что я помогаю людям выпутаться из сложных ситуаций и решить их проблемы.

Эта работа удовлетворяет меня полностью.

Я всегда мечтала о том, чтобы мне доверяли. Нет, даже не совсем так. Мне хотелось добиться признания. Наверное, этого желает любой человек. Но у меня это желание развито слишком уж хорошо. Мне это жизненно необходимо, это не просто прихоть. Я хочу, чтобы меня знали за то, что я делаю нечто очень хорошее и могу предложить нечто ценное. Даже если это самый обыкновенный совет. И это не потому, что меня никто не любил или в чем-то отказывал. Мне всегда казалось, что я разбираюсь в людях.

Моя нынешняя роль открыла для меня целый мир. Тот самый, где сила гравитации притягивает ко мне все, словно я являюсь его центром. И вот теперь, похоже, у меня этот мир отбирают.

— Ну, и как же ты узнаешь, удалось ли мне вернуть все на прежние места? — спрашиваю я Веронику, хотя глаза у меня сейчас уставлены в пустоту.

— Это будем решать я и Гай. Если мы поймем, что ты обеспечиваешь читателей гармоничными, реалистичными и сексуальными советами — ты остаешься с нами. Если нет, то мы раскланиваемся.

Значит, так тому и быть. И никаких тебе подушек для смягчения удара. Или конфетки, чтобы подсластить горечь поражения. У Вероники всегда так: только кнут и никакого пряника.

— Ну, хорошо. Я все поняла, — мямлю я и поднимаюсь, чтобы выйти из кабинета.

И когда я уже нахожусь на половине пути к двери, она решает, что нужно добавить еще кое-что. Она говорит, и я ощущаю, что ее голос стал гораздо мягче:

— Пожалуйста, Марта, не воспринимай все то, что было сказано здесь, на свой личный счет. Это бизнес, и ничего более. Только бизнес.