В одном из журналов, которыми завален столик Джеки, ее официально признают самой трудолюбивой женщиной в клубном бизнесе. В действительности это означает лишь то, что она делает важные телефонные звонки дважды в день, а в пятницу вечером без опозданий появляется в клубе, имея при себе целую охапку бесплатных билетов-приглашений на различные мероприятия с выпивкой.

Остальное время Джеки распределяется между случайным сексом, нерегулярным приемом наркотиков и такими же бессистемными беседами. Все у нее происходит хаотично. Ну, конечно, иногда приходится приглашать в клуб какого-то определенного ди-джея или давать интервью, но самая трудная работа, связанная с клубной жизнью, так сказать, «логистика», оставляется Приверженцам Доллара, дружелюбной коалиции пестрой молодежи, которая вьется вокруг Джеки, как пчелиная семья вокруг своей матки. Впрочем, судя по ее намерениям и цели, в каком-то смысле, так оно и есть.

Но к своему появлению в клубе Джеки готовится с особым шиком. Это зрелище яркое и впечатляющее.

Вы только посмотрите на нее.

Она собирается отправиться на важную вечеринку. Джеки появляется из душевой, закутанная в кокон полотенца, словно куколка гусеницы, и в течение десяти минут старается превратить себя в самую красивую бабочку. Как же ей это удается? У меня на сборы уходит несколько часов в прямом смысле. Причем без зоркого глаза Фионы, контролирующей меня со стороны, эта задача становится почти невыполнимой.

Итак, пока заказанное Джеки черное такси, негромко урча, терпеливо ожидает нас внизу, меня вдруг одолевает неуверенность: а так ли я одета к выходу в свет?

— Как я выгляжу?

Джеки отступает на шаг, чтобы охватить взглядом мою усыпанную звездами тунику.

— Супер, — подытоживает она, и у меня сразу повышается настроение. — Они там все упадут.

К счастью, для «Доллар Диско» перемудрить с прикидом просто невозможно. Как я вскоре выяснила, вы можете появиться там в лиловом цилиндре, пушистом боа из страусовых перьев, блейзере всех цветов радуги и темно-красном трико до колен, и при этом превосходно себя чувствовать.

Но разумеется, не все там расфуфырены, как павлины. Попадаются и классические костюмы, разбавляя весь этот блеск и мишуру. А какие тут мужчины! Они великолепны. Большинство из них смотрится настолько эффектно, что они просто не могут не нравиться другим мужчинам. Надеюсь, вы поняли меня правильно.

Джеки ведет меня сквозь плотную толпу на первом этаже, при этом ее свободная рука поднимается как перископ подводной лодки над морем раскачивающихся голов, когда она узнает кого-нибудь в этой гуще народа. Здесь яблоку негде упасть. Все цвета либо искажены, либо усилены действием специальных ультрафиолетовых ламп.

— У-а-а-а-а-у-у-у!!!

Зал взрывается, когда невидимый ди-джей ставит новую композицию: ритмичные пульсирующие басы сотрясают пол и буквально пронизывают все мое тело.

Джеки оборачивается, чтобы сказать мне что-то, но из-за музыки я ее совершенно не слышу. Я улыбаюсь, киваю и мне кажется, что я угадала с ответом. Некоторое время, пока Джеки наугад хватает с подносов бокалы с выпивкой, мы болтаемся без дела, а потом она уводит меня наверх, за бархатные канаты, в комнату для особо важных гостей.

В отличие от кишащей прыгающими телами дискотеки, чрево этого помещения относительно спокойно. Музыка здесь более мелодичная, а присутствующие расположились в стоящих в ряд, обтянутых темно-красным плюшем, кабинках-нишах. Когда появляется Джеки, все головы одновременно поворачиваются в ее сторону.

Это (по уверениям Джеки) и есть то самое место, которое стоит посещать в Лондоне в пятницу вечером. Здесь тусуются инициаторы и зачинатели клубного бизнеса, хотя именно сейчас они далеки от каких бы то ни было инициатив и зачатий.

Джеки не терпится представить меня как можно большему количеству гостей, особенно мужчинам. Первым в ее списке оказывается Эдди Томкинс, Глава «Лардж Рекордингз», щеголяющий в бандане. Да, именно так. На самых вершинах нового высшего общества так принято: мужчины среднего возраста с брюшком носят припанкованные футболки и банданы времен восьмидесятых.

Мы внедряемся в стадо крашеных блондинок, взявших Эдди в плотное кольцо.

— Возможно, Марта поможет тебе, — заявляет Джеки. — Она специалист по любовным отношениям. Доктор высших чувств.

Эдди скрещивает пальцы и шутливо пытается отогнать меня, словно злого духа. Оказывается, он только что расстался с агентом ди-джея, с которой встречался около двух лет.

— Это было ужасно аморально, но теперь я снова в полном порядке, — сообщает он игриво, в стиле Сида Джеймса, и подталкивает меня локтем. Потом речь заходит о новых «яблоках» для дисков и планах на будущее. Слыша его бормотание, я почти впадаю в кому. Я думаю, вы получили бы большее удовольствие, общаясь с единой справочной железнодорожных вокзалов. Джеки, словно прочтя мои мысли, спешит увести меня:

— Послушай, Джеки, это здорово, что ты мне тут все показываешь и со всеми знакомишь, но только не надо стараться пристроить меня, — говорю я, когда мы с ней подходим к бару.

— Неужели ты хочешь сказать, что не мечтаешь познакомиться вон с этим, — и она кивком указывает в сторону внешне ничем не примечательного мужчины с коротким «ежиком» и в футболке с ярким слоганом «Одёжа для выпендрёжа».

— А кто это?

— Видишь ли, Марта, это Байрон Хардкисс, тот самый Чудо-Мальчик, которого «Миксмаг» назвал ди-джеем года…

— А, ну тогда конечно. Хорошо.

Мы берем по бокалу и неторопливой походкой приближаемся к Чудо-Мальчику. Джеки представляет меня, а ди-джей придирчиво осматривает меня с головы до ног, словно оценивает товар, выставленный в витрине. Он говорит очень быстро, так говорят только обнюхавшиеся кокаином люди, и наша беседа заканчивается, так и не успев по-настоящему начаться. Но это, правда, не слишком меня расстраивает, поскольку я так и не поняла из его монолога ни единого слова.

— Ну, ничего, поговорим позже, — обещает ему Джеки после того, как он успел сообщить ей о том, что ему удалось перейти с тяжелого европейского прогрессивного стиля на оживающий ныне в Нью-Йорке примитивный уличный.

— Куда же вы?..

— Припудрить носики.

И мы их припудриваем. Вернее, этим занимается Джеки.

Вернувшись в толпу, я выбираю свой «наркотик», которому обязана благодаря любезности Хосе Куэрво.

Вот это должно быстро вернуть меня к жизни. Я почти сразу же ощущаю, как тепло текилы проникает в мою грудь. Проходит еще несколько секунд, и мне по-настоящему хорошо. «Забудь о Люке, — твержу я себе. — Забудь о Дездемоне. Забудь об Алексе. Они для тебя никто. Сегодня вечером их просто не существует. Жизнь так коротка. Наслаждайся! Танцевальный зал ждет тебя, предлагая бессловесное удовольствие и нетронутый потенциал счастья».

Когда я училась в университете, в некоторых городских барах устраивались комедийные представления, но я никогда их не посещала. Вы не поверите, но я смеялась и расслаблялась, получая заряд юмора каждый вторник на лекциях по эволюционной психологии. Для непосвященных поясню, что эта наука базируется на убеждении, что психология современных мужчин и женщин корнями уходит в поведенческие инстинкты наших далеких предков. Пока что все понятно. Комедия начинается с эксцентричных теорий, которые выдвигает наш бородатый горе-лектор доктор Джон Флинстоун (каково? А ведь это его настоящая фамилия).

Например, в попытке покорить нашу аудиторию, он в течение целого часа с четвертью распространялся о том, почему мужчина не может сам найти в холодильнике масло (потому что, как он считал, у мужчин преобладает туннельное зрение, развившееся у предков в результате занятий войной и охотой) или почему женщины не разбираются в географических картах (потому что целыми днями торчали в пещерах, ожидая возвращения своих добытчиков). В отличие от меня, Фионе все это не казалось забавным. Не будучи циничной, она все принимала за чистую монету, не пытаясь повеселиться над попыткой доктора побить Бернарда Маннинга на его поле. А я с нетерпением ожидала, когда же Флинстоун начнет, до полного комплекта, приплетать сюда и тещу.

Хотя почти все из того, что он нам впаривал, объяснялось его позицией женофоба, все же одна из его теорий, на мой взгляд, была не лишена оснований. А именно, эволюционно-психологическая теория танца.

— Танец — изобретение далеко не современное, — говорил он. — Не вижу причин не верить, что танец развился очень давно, возможно, даже раньше, чем разговорная речь. — У Флинстоуна всегда занимало немало времени добраться до сути, а мы с Фионой пока, как обычно, обменивались записками, решая, в какую компанию мы пойдем развлекаться нынешним вечером.

— Кажется, существует какая-то ментальная награда, — вещал он, — в том, что движение происходит в определенном ритме. Тот факт, что люди умеют наслаждаться танцем (произнося это слово, он выбрасывал обе руки вперед, словно хватая быка за рога, и принимался неистово трясти своими жирными телесами), уже говорит о том, что мы сами всячески развивали его. Так же, как наши предки полюбили секс, чтобы передавать свои гены потомству, я полагаю, что у них имелась не менее веская причина так же относиться и к танцам. Я считаю, что мужчины и женщины танцуют для того, чтобы побольше узнать друг о друге и оценить возможности партнера, как потенциального любовника.

Потом Флинстоун несколько отклонялся от темы, увязывая способность мужчины к танцу с его способностями к драке (по ходу дела подчеркивая, что знаменитый боец и актер Брюс Ли был еще и чемпионом Гонконга по ча-ча-ча).

— Могу высказать предположение, — продолжал он, — что те мужчины, которые танцуют хорошо, скорее начнут изменять женам, нежели те, кто танцует плохо. Были проведены исследования, которые доказали, что процент верных супругов среди плохих танцоров все же выше, чем среди хороших…

Хотя эти слова тогда для меня имели какой-то смысл, теперь я начала сомневаться в их справедливости. Люк — самый отвратительный из всех танцоров, которых мне довелось видеть. В тех редких случаях, когда он все же выходил на танцплощадку, он привлекал к себе внимание в самом плохом смысле. Недостаток координации движений приводил к ощущению, будто с человеком случился припадок.

Тем не менее меня это от него не отталкивало. Мне до сих пор нравится главная мысль, что по танцу всегда можно отличить мужчину от мальчика.

Как раз сейчас я и думаю об этом, находясь в середине танцзала и покачиваясь в ритм самбаподобной музыке, рвущейся из колонок под самым потолком. И тут я встречаюсь взглядом с весьма сексуального вида парнем, танцующим самозабвенно, как Траволта, в уверенности, что завтрашнего дня уже не будет.

Джеки уже отправилась домой, обеспечив себя на ночь добычей, так что я здесь одна, но меня это ничуть не волнует. Тут, кажется, каждый существует сам по себе. Я приближаюсь к замеченному мной парню, и мы танцуем рядом, проделывая телодвижения, еще более недвусмысленные, чем в фильме «Флиртуй». Хотя я и не королева танца, но принятая мной золотая текила убеждает меня в обратном.

Вы только посмотрите, как я двигаюсь.

Я резко поворачиваюсь и, прежде чем успеваю что-либо сообразить, ощущаю, что мои губы касаются губ этого заводного танцора. Может быть, все вокруг сейчас смотрят на нас. А возможно, никто и не обращает внимания. Откуда мне знать? Но в данную минуту я не дала бы за чужое мнение и ржавого цента. Вернее, у меня нет такой возможности.

Да, я знаю, что вы подумали.

Шлюха. Потаскушка. Руки прочь, он мой.

А мне плевать. Дайте насладиться моментом. Позвольте хоть раз забыть о всех предосторожностях. Разрешите мне вытащить его, извиняюсь, из вашей помойки и показать чудеса вселенной. Хочу убедиться, что эти виляющие, как у Элвиса, бедра, означают именно то, что я предполагаю.

Мы не прерываем поцелуя, выбираясь из зала, садясь в такси и пересекая город с Востока на Запад. Все это оказалось гораздо проще, чем я думала.

В церкви, которая теперь стала моим домом, царит тишина, хотя плащ Джеки на вешалке говорит о ее присутствии.

Мечтая принять горизонтальное положение, мы крадемся в спальню. Он пытается заговорить, но двумя пальцами, словно щипчиками, зажимаю его губы, и ему этот жест кажется почему-то сексуальным.

Мы целуемся. Еще продолжительней и горячей, чем прежде. Феромоны так и порхают в воздухе. Эти поцелуи, словно перемещают тебя из пункта А в пункт Б. Не отрываясь, мы пытаемся раздеть друг друга. Некоторое время неуклюже сражаемся с пуговицами, молниями и бретельками лифчика, пока молча не приходим к единому выводу: пусть лучше каждый разденется сам.

Через пару секунд мы оказываемся в прежней позиции. Уже в постели я продолжаю целовать его, наслаждаясь прикосновением его кожи к моей и ненавязчивым напоминанием о тонусе некоторых его частей тела ниже пояса. У него прекрасное тело. Не такое, как у тех, кто по целым дням не вылезает из спортзала, но и не похожее на завсегдатаев Макдоналдса. Хорошее, добротное тело.

Мы садимся в кровати, и он подбирается ко мне сзади, целуя меня в шею, и широко раздвигая ноги, словно приготовился играть на виолончели. Я смотрю на его широкие нежные ладони, которые вкрадчивыми пауками ползают по внутренней поверхности моих бедер, и начинаю таять от контраста между ощущением, которое доставляют его руки там, внизу, и грубой теркой его небритого подбородка, вжавшегося в мое плечо.

Это просто удивительно, насколько я сейчас расслаблена.

С ним чувствуешь себя так надежно.

Сама не знаю почему. Может быть, из-за того, что вопрос с презервативом был решен, как только мы вошли в дом. А может быть, из-за присутствия в соседней комнате Джеки, если она вдруг понадобится мне. Или он делает все так, чтобы я почувствовала себя нормально. Нет, это не то слово. Я хотела сказать, естественно. Мне кажется, что это самое естественное в мире, причем когда рядом с тобой незнакомец. Разве такое возможно?

Мы ложимся на кровать, и, столкнувшись коленями, хохочем. Я смотрю на его член. Ух ты! Кажется, меня ожидает секс с Кингом Донгом. «Осторожней! Такой штукой можно выбить глаз!» Но вот мы снова становимся серьезными, возвращая в постель атмосферу танцзала. Я рассматриваю в полутьме его лицо, черты которого кажутся мне знакомыми. Словно в них слились воспоминания обо всех моих бывших любовниках. Причем самые лучшие, без малейшей эмоциональной окраски. Он нависает надо мной, и я вдыхаю запах его тела — сладкое слияние свежести и аромата лосьона после бритья «Айсси Мийаке».

— Тебе хорошо? — нежно спрашивает он, меняя позу.

— Да, замечательно…

Скоро мне становится ясно, что он не ищет кратчайших путей. И хотя он совсем не знает меня, его удовольствие напрямую связано с моим. «Мне нравится этот малыш», — говорю я себе, когда мы начинаем свою одиссею по Кама Сутре. Я не знаю его, но он мне нравится. Я не заплачу, когда он уйдет, но он уже успел доказать, что с ним очень здорово.

До этого момента я не понимала смысла секса без любви. Мне казалось это грязным и примитивным. Да, у меня это уже было. Да у всех у нас это было, не так ли? Господи, а у некоторых и было-то только это.

Но, как я уже сказала, до данного момента я не могла понять смысла этого. В моем мозгу, даже когда я извивалась, демонстрируя фальшивое наслаждение, всегда таился вопрос: а на хрена, в общем-то, мы так стараемся? Куда это нас приведет? Кому нужны эти визги, стоны, хлюпанья и износ половых органов? Все это бессмысленно и не по-настоящему. Что-то вроде теле-шоу, пакетика лапши, имитирующей вкус бекона или открытки с изображением Моны Лизы. Размытая и неубедительная версия чего-либо натурального.

Вот как мы должны думать, верно? Так нас учили, чтобы подготовить нас быть женами или матерями. Конечно, до недавних пор, пока пропаганда не взяла на вооружение идею отказа от ограничений. Да, это официально. Вариант «сунул-вынул и выполз из стога» уже отошел в прошлое, и я начинаю ощущать себя вполне модной.

Он нежно двигается внутри меня, а я наблюдаю за изгибами его тела в зеркале и начинаю кое-что понимать. До меня доходит, какое наслаждение можно получить, потеряв себя в настоящем. Какой приобретается замечательный опыт для сексуальных игрищ в будущем. Или в прошлом…

Боже мой, что же он задумал сейчас? А, понятно. Да, это можно попробовать. Так будет интересно. Надеюсь только, что не вылечу из кровати…

Жить в настоящем времени. Да, так хорошо. Здесь есть смысл: И совсем это не грязь и не дешевка.

— Да! О да! Вот так! ДА! ДА! А-а-а! ДА!

Прошу прощения, на некоторое время я вас покину.