Если бы все это происходило в кино, то по сюжету на улице бы шел дождь. Не тот мягкий и спокойный, к которым мы привыкли здесь, в Лондоне. Нет, сейчас бы на нас обрушился настоящий тропический ливень. А те несчастные, которые забыли прихватить с собой зонтики, теперь бы разбегались в потоках воды, прикрывая головы газетами. Ну а я сама шла бы сквозь завесу этого невероятного дождя, ничего не замечая вокруг, до ниточки пропитываясь водой и своим горем.

Но это не кино. А даже если и так, то это кино не про меня.

Мое состояние души никак не подействовало на местный климат. Все так же светит солнце, дует легкий ветерок. По узкой ленте голубого неба между крышами незатейливым узором разместились ватные облачка, словно они были там всегда, с начала сотворения мира.

Какой-то праздный гуляка, глупо улыбаясь, чуть не врезается в меня на тротуаре. Впрочем, он сегодня не одинок. Мне кажется, что весь район Ноттинг-Хилл нынче надел на лица золотозубые ухмылки. И вот так у меня проходит то, что может оказаться последней солнечной субботой в этом году.

Дездемона, чтоб ее!..

Я понимаю, что мои выводы могут быть не совсем верными. Остается вероятность и того, что Люк говорил мне правду. Ну, что та девушка, с которой он мне изменил, совершенно мне незнакома, так же, как, собственно, и ему самому. Я понимаю и то, что сами они наверняка никогда не признаются в том, когда именно начали встречаться. Эту тайну они скорее всего раскроют только в том случае, если к ним будет применено какое-нибудь хитроумное средневековое орудие пытки, специально созданное для того, чтобы причинить человеку самую страшную физическую боль. Но это тоже нереально. Где мне взять такое орудие?

Да тут и не требуется никаких серьезных доказательств. Я и так уже знаю, что Люк был мне неверен так же, как сейчас Дездемона оказалась неверной по отношению к Алексу. То есть получается, что сейчас Люк сознательно встречается с ней, прекрасно понимая, что творит. Он в курсе всех событий, и догадывается, что за всем этим стоит. И то, как долго они встречаются, теперь уже совсем другой вопрос. Вы тоже можете догадываться о том, когда все это началось, но мне видней, потому что теперь я поняла, что знаю немного больше, чем вы.

Например, мне известно то, что Люк ходил к ней на встречу еще за два месяца до своего страшного признания. Но это было, могу поклясться, самое невинное свидание. Он сказал мне, что ему нужно взять у нее интервью, он хочет написать статью о рынке вакансий в области высоких технологий. И хотя статью он так и не написал, у меня не возникло тогда никаких подозрений. Да и почему я должна была ставить под сомнение его честность? У него нередко получалось так, что именно его материал отвергали в самую последнюю минуту. Но вот теперь, заново воскрешая в памяти события, я смотрю на них немного по-другому. Мне становится интересно, что именно они тогда обсуждали вдвоем? Неужели их связь началась как раз после того интервью?

Возможно. Не исключено. Ну, я не знаю.

Вот вам и Люк. То вы видите его насквозь, то он опять становится непроницаемым. Теперь я понимаю, что от этого лживого изменника можно ждать чего угодно. Абсолютно чего угодно.

Правда, я сама не сильно отличаюсь от него.

Вот, скажите, куда я сейчас направляюсь?

И почему никак не могу остановиться?

Ближайшая станция метро находится в противоположной стороне. Но я продолжаю неумолимо приближаться к той самой заветной бирюзовой двери. Разве это хорошая затея?

Конечно, нет. Я повторяю это про себя несколько раз, но тем не менее решительно нажимаю на кнопку звонка. А в общем, мир полон не слишком хороших затей, почему именно я должна составлять исключение? Я пребываю в шоке. Меня травмировали душевно. Я ничего не соображаю. Вот так примерно звучат мои оправдания, и я тоже не забываю вбивать их себе в голову.

Сейчас для меня существует только один человек, которого я хочу видеть, и находится он вот за этой дверью. Я знаю, что он там. Я чувствую его. Он всегда имел место в моей жизни, верно? Ведь это он первым признался мне и сказал: «Я люблю тебя». Раньше всех других, включая Люка и Сайраджа. И тем более задолго до всех этих одноразовых вариантов. Мой первый бывший. И при всем этом я его совершенно не знаю.

Но если уж на то пошло, получается, что я не знала и Люка. И, как уверяет меня Джеки, знать другого человека не так уж и здорово, и значение познания друг друга человечество сильно преувеличило. Я знаю, как он выглядит. Это, наверное, самое главное. Эти приятные черты лица, которое с годами стало только чуть шире. Брови, которые теперь разрослись и стали гуще. Нижняя челюсть — она теперь выглядит более мужественно. И вот именно это лицо теперь постоянно возникает перед моим мысленным взором. Лицо взрослого, самостоятельного человека. Уверенного в себе. И он словно манит, завлекает меня.

Но когда он открывает мне дверь, ему словно снова только что исполнилось шестнадцать лет. Нервно подергивающиеся губы, беззащитные глаза… Все то, что я помню о нем, каким-то образом вернулось к нему, отбрасывая меня во времени на много лет назад.

— Спасибо, что зашла сюда, — просто произносит он. Вернее, он даже не успевает договорить эту фразу, и при слове «сюда» я впиваюсь губами в его губы и отталкиваю его внутрь квартиры.

— Марта! — Он начинает задыхаться. — Подожди!

Но я не слушаю его. Я прижала его к стене, и его голова неудобно упирается в стеклянную рамку репродукции Миро, повешенной в коридоре.

— Мы не можем…

— Но мы уже это делаем.

И эта страстная борьба губ продолжается. Господи, как он умело целуется! Такое впечатление, что последние девять лет он только этим и занимался, и за что потом получил степень доктора. Такая нежность и одновременно такая глубина! Теперь и не вспомнить о той технике, которую мы в шутку называли «рыбка в стиральной машине». Теперь он целуется по-взрослому. Нет, это, конечно, еще не тонко продуманные и спланированные поцелуи возмужавшего человека, но тем не менее они горячие, нетерпеливые и напряженные. Мои глаза закрыты. Но вот я на какую-то долю секунды приоткрываю их. Времени хватает как раз для того, чтобы уловить, как напряжено его лицо: оно преисполнено боли, страдания и наслаждения.

Я осторожно, не отрывая своих губ, веду Алекса в гостиную, он неуклюже пятится. Пока добираемся до диванчика, мы уже наполовину раздеты. Все следы сопротивления окончательно испарились.

Но тут я повсюду чувствую присутствие Дездемоны. В каждом предмете. В телевизоре, сосновой тумбочке у окна, в динамиках, стеклянном журнальном столике, ковре и даже в самом диванчике. Словно это безмолвные свидетели нашего преступления. Каждая вещь, как мне кажется, способна будет потом ей все рассказать. Вся комната стоит на ее стороне.

Но мне наплевать. Сейчас мне действительно все равно. Похоже, что Алекс полностью разделяет мое состояние. А ведь для него это значит куда больше, чем для меня. Да, он высказал мне свои сомнения, но он же еще ничего не знает. Он не видел того, что пришлось созерцать мне.

Конечно, я могла бы рассказать ему обо всем прямо сейчас. Он мог бы узнать о том, что Люк и Дездемона в эту минуту, вдоволь насладившись сексом, лежат на ковре и с упоением курят, получая удовольствие от каждой затяжки.

Однако все произойдет именно так, как задумала я. Я должна убедиться в том, что он все делает сознательно, имея на то свою причину (будь она справедливая или нет). Что он хочет переспать со мной, а не просто делает все это только ради отмщения.

Может быть, ради мести так поступаю я одна?

Именно этот вопрос почему-то начинает терзать меня, в то время как Алекс убирает руку с моей груди и проводит ею по ноге, а затем начинает снова пробираться вверх. Я задыхаюсь и осыпаю его поцелуями, что ему, по всей видимости, очень нравится.

Однако, нет. Все не совсем так. Вернее, совсем не так. Я не буду притворяться и внушать себе, что он делает это все не из-за Дездемоны. Конечно, она сыграла тут не самую последнюю роль. Частично она тоже причастна к его измене. Может быть, именно поэтому у меня в голове сейчас заиграла мелодия из «Рокки»? Да-да-да-а-а…

Ну а почему же я решила, что мы сейчас делаем нечто лучшее, чем они? Наверное, потому, что у нас это получается более реально и искренне.

Итак, все дело в Дездемоне. И в Люке. И конечно, я просто замкнулась на Алексе. Но тут еще надо учитывать появившуюся для меня возможность все начать заново. Не говоря уже о том, что я живу только лишь в настоящем времени, так пусть природа берет свое. Но больше всего сейчас меня волнуют, конечно, эти глаза: манящие, позволяющие мне окунуться в них с головой.

И хотя мы еще полураздеты, мы уже готовы для секса. Его рука скользит между моих ног, доходит до основания копчика, и ему тоже все становится понятно. Вот я чуть отодвигаюсь, он убирает руку, и я опускаюсь прямо на него.

Я чувствую, как он вошел в меня, и только теперь меня посещает странная мысль: а ведь Дездемона в любую минуту может вернуться. Она окажется здесь, в комнате, и мы ее даже не услышим. И тогда Другая Женщина встретится лицом к лицу с еще одной Другой Женщиной. Вот я сейчас открою глаза и увижу, что она стоит рядом, готовая убить нас. Точно так же, как недавно хотелось это сделать мне самой.

Но тут в моей голове звучит голос Джеки: «Ну, какой ты назовешь лучший способ уйти из этого мира? Смерть всадницы!» Вот это будет оргазм так оргазм!

Я смотрю на Алекса и вижу, что он тоже пребывает в вечности настоящего момента. Он сосредоточен на своем удовольствии, своем и моем тоже. Теперь я осознаю, что он успел усовершенствоваться не только в поцелуях. Этот парень действительно способен на многое. Он сумеет состряпать настоящую бурю чувств, тем более что все ингредиенты здесь присутствуют. Мини-поездка девятилетней давности сменилась банкетом чествования компании Мишлен, а я только сижу и наслаждаюсь подаваемыми мне блюдами.

«Ах, если бы это чувство могло продлиться, — размышляю я, — если бы оно не проходило, и каким-то образом сохранилось навсегда. Если бы только существовал способ запечатать его в волшебном сосуде, а потом откупоривать его и понемногу пользоваться содержимым всю оставшуюся жизнь. Если бы только…»

Когда все заканчивается, я вижу в его глазах сожаление. Он еще находится внутри меня, но лицо его морщится. И он начинает всхлипывать.

— Что я натворил? — вопрошает Алекс, как будто и в самом деле не знает, что здесь только что произошло.

— У нас с тобой только что был чудесный секс, — говорю я. — У тебя и у меня, — повторяю, чтобы он не подумал, будто ослышался.

— Я ненавижу себя, — медленно произносит он.

— Ну что ты, — я стараюсь говорить беззаботно. — Ты, конечно, умеешь улучшить девушке настроение.

— Нет, дело не в тебе, Марта. Ты сама все понимаешь. Ты была потрясающа, — бормочет он. — А вот я… — хлюп — собираюсь — хлюп — жениться. — Он поднимается, скручивает презерватив со своего еще не обвисшего члена и одевается.

— Мне это известно, — самодовольно киваю я. — На Дездемоне.

Глаза его затуманиваются. Он начинает открыто паниковать:

— Она может вернуться в любой момент.

— Нет.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает он, заворачивая использованный презерватив в очень большую салфетку.

— Ну, а где же она сейчас, по-твоему?

— Она… в магазине, наверное.

— Ходит и рассматривает витрины, прикидывая, что нужно купить? — подсказываю я, но он не замечает моей иронии.

— Ну, да. Именно так. — Он исчезает в ванной со свернутой салфеткой в руке. Я надеваю джинсы и футболку. Слышен звук спускаемой воды в унитазе. Алекс снова возникает передо мной.

— Ты мне говорил, что в последнее время она только этим и занимается.

— Чем?

— Разглядыванием витрин.

— Да-да, верно… — Он вытирает глаза и старается побыстрей успокоиться. — И вот теперь я ей верю. По-настоящему верю.

В воздухе повисает самый главный вопрос, и, чтобы решить все окончательно, я его озвучиваю:

— Ты ее любишь?

Он молчит. Серьезный вопрос подразумевает такой же серьезный ответ. В конце концов, любовь — штука непростая. Она настолько сложна, что у древних греков для обозначения ее существовало целых девять слов. Наверное, им было проще разобраться в своих отношениях. А вот мы сократили ее название до шести букв, и поэтому скорее всего теперь на каждом шагу сталкиваемся со всевозможными проблемами.

— Я женюсь на ней.

— А ты ее любишь?

И снова тишина. Он смущен. В этот момент до него скорее всего доходит, что женитьба и любовь все же не синонимы.

— Ну, если бы я ее не любил, разве бы я на ней женился?

Он произносит это так, что сомнений у меня не остается: он сам этого не знает.

— По-всякому бывает.

— Правда?

— Правда, — авторитетно киваю я.

— Ну, тогда тем более не знаю.

Вот это я и хотела услышать. Мне нужно было убедиться в его сомнениях, в его неуверенности. Не потому, что мне хочется, чтобы Дездемона получила то, чего она заслуживает, а просто мне не хочется причинять Алексу душевной боли. Мне хочется защитить его, оградить от неприятностей, и в то же время я хочу, чтобы он узнал всю правду. А вообще-то, если хорошенько подумать, это одно и то же.

Я прикуриваю сигарету, последнюю в пачке, и глубоко затягиваюсь.

— Пошли отсюда, — предлагаю я.

— Зачем? И куда?

Там, на улице, две машины сердито гудят друг на друга.

— Поглазеем на витрины.