Она приняла душ и оделась около часа назад, но они до сих пор не обмолвились ни словом. Он так и сидел на балконе, закинув ноги на стену и глядя на море. Их взгляды встретились лишь один раз, когда она вышла взять полотенце. Шон выглядел покорным и виноватым, и действительно печальным. Этого она не ожидала. Хилари не особенно задумывалась над его чувствами, но инстинкт подсказывал ей, что он уйдет в себя, отгородится, как ребенок, громко распевающий песни, чтобы не слышать, как ссорятся родители. Прошлой ночью, в ожидании развязки, она разыграла целую серию воображаемых споров с Шоном и из всех вышла победительницей. Все эти мысленные диалоги начинались с того, что Шон, пританцовывая, входил в комнату с завтраком на подносе и будил ее веселым: «Привет, путешественница!» Она действительно думала, что он так и сделает, – или, может быть, подсознательно она даже желала именно этого. Если бы его первые слова после трехдневного враждебного молчания были: «Привет, путешественница!» – то он вполне заслуживал той отповеди, что она собиралась ему дать.

Но он не сказал этих слов. Он вообще ничего не сказал. Он не был ни злым, ни веселым – он просто вышел на балкон и торчал там. Теперь уже Хилари самой хотелось сесть рядом и поговорить – по крайней мере, начать разговор об их отношениях и прийти к какому-то решению, – но чем дольше тянулось это молчание, тем труднее ей было сделать первый шаг. Она постояла у дверей патио, наблюдая за ним. Его длинные волосы ложились волной на сильные плечи и были той же длины, что и всегда. Шон редко подрезал их, но они будто и не отрастали. Ей всегда нравились его золотистые волосы. И его спина.

Преисполненная нежности к нему и презрения к самой себе, она подошла к холодильнику, налила два стакана апельсинового сока и села в кресло рядом с ним.

– Привет.

Она чуть было не брякнула «Привет, путешественник», но вовремя спохватилась. Его ответ потряс ее.

– Все как-то плохо, тебе не кажется? По-моему, нашим отношениям пришел конец.

Она совершенно растерялась. Именно это она говорила себе всю неделю. Именно такое будущее она строила для себя. Но когда Шон произнес эти слова, она не почувствовала ничего, будто речь шла о других людях, не о них. Когда она потом думала об этом, она вспомнила тот день, когда ее дядя приехал забрать ее из школы и сказал ей, что ее отец умер. Как и Шон, он разделил свои слова на два предложения: «У папы был сердечный приступ. Он умер, милая».

Потому-то именно это роднило оба случая, придавая им ощущение нереальности. Хотя сообщение было окончательным, неопределенность его первой части будто оставляла надежду. Когда дядя Алан сказал ей об отце, она долго не могла поверить, что это правда. Она представляла, как бежит в больницу к его постели и находит какую-то деталь, мелочь, которую упустили остальные. Но, конечно же, все эти мечты были безнадежны. И теперь она себя чувствовала точно так же. Она целыми днями размышляла о том, какой будет ее жизнь без Шона, и строила планы. Но когда он сам сказал это, она была потрясена.

– Это то, чего ты хочешь?

Он даже не запнулся:

– Думаю, да, именно так и есть.

Только теперь он посмотрел на нее, немного смягчившись.

– Тебе не кажется, что так будет лучше?

Она опустила голову.

– Не знаю.

Она чувствовала себя обманутой. В конечном счете он бросал ее!

Ей пришла в голову сумасшедшая мысль о том, что, если бы она сидела со стороны его слухового аппарата, ей было бы намного легче. Идиотизм!

Он встал и допил сок.

– Зато я знаю. По-моему, все и так ясно. Это очень, очень печально, но… – он погладил ее все еще влажные волосы, – …это реальность.

Она удержала его руку и поцеловала ее. На глаза навернулись слезы. К ее неприятному удивлению, Шон вырвал руку.

– Мне кажется, ты сейчас поступаешь нечестно.

Она моргнула.

– Что?

У него был строгий вид.

– Вспомни, какой ты была в Антекере.

Она посмотрела ему в глаза.

– Ты ненавидишь меня, да?

– Если тебе так легче.

– Ублюдок!

Он пожал плечами и вернулся в комнату.

– И куда это ты собрался?

Входная дверь открылась и закрылась. Хилари осталась сидеть, механически отталкиваясь ногами от стены, и раскачивалась на стуле. Злые слезы жгли ей глаза.

В номере наверху Даррен, который только что проснулся, отвернулся от балкона и сунул голову под подушку. Во рту была помойка. Голова раскалывалась от пульсирующей боли.

– Ублюдки! Сраные яппи! Неужели не найти другого места для споров? Восемь утра! Только о себе и думают!

Пока он шел по лестнице, в его душе бушевали эмоции. Неужели это был он, там, на балконе? Как он мог так с ней поступить? Бедняжка Хилари. Неужели он действительно сказал все это?

Он покачал головой. Да, сказал. И именно то, что ему хотелось сказать. С ней все будет в порядке. Он дал ей то, чего она хотела. Он вернул ей ее юность.

Шон провел по лицу тыльной стороной ладони, стирая пот и выступившие слезы. Глубоко вздохнув, он одолел последние ступени. Он не мог сказать ничего определенного о своей дружбе с Мэгги. Его тянуло к ней, и она, казалось, хотела понять его, а он в этом нуждался. В этом не было ничего плохого. Хилари, если у нее есть хоть капля совести, не может пожаловаться на то, как все повернулось. Это было то, чего она хотела, – и у нее были все основания хотеть этого.

Мэгги уже ждала его, сидя в своей «витаре» и рассматривая карту. Когда Шон встретился с ней взглядом, она одарила его необыкновенно счастливой улыбкой и, поднявшись, помахала рукой. Ему стало хорошо. Он почувствовал прилив энергии и побежал к машине, запрыгнув в нее одним впечатляющим прыжком. Она захлопала в ладоши и чмокнула его в щеку.

– И куда мы едем? Давай, давай – скажи мне!

– Успокойся! – засмеялась она. Он начал щекотать ее.

– Ну расскажи!

– Расскажу, когда приедем. Веди себя хорошо! Расслабься и наслаждайся поездкой!

Он наклонился и осторожно поцеловал ее в шею.

– Спасибо, – сказал он.

Ей было приятно, но она старалась не показывать этого.

– За что?

– За то, что пришла мне на помощь. Спасибо!

Она шлепнула его по руке.

– Веди себя прилично!

Он откинулся на спинку кресла и наслаждался ветром, треплющим волосы. Они свернули у Альмунекар и начали подниматься в гору.

Пастернак чувствовал себя глубоко несчастным. Он ничтожество. Он просто неудачник.

Девушка, которую он хотел, девушка, которую – надо быть честным – он любил, залезла к нему в постель, чтобы соблазнить его. Все, что ему нужно было сделать – это… сделать это. Но он не сделал. Он лежал как большая перепуганная медуза, прикидываясь, что спит, до самого утра, пока она не собралась и не ушла.

Какой позор! Чертов неудачник! Он ненавидел себя и хотел умереть.

К нему заглянул Мэтт, чтобы посмотреть, как он себя чувствует.

– Я сказал остальным, что мы встретим их на пляже.

– Угу.

– Ты пойдешь?

Пастернак ответил самым жалобным голосом, которым объяснял матери, что не может идти в школу, когда там играют в футбол:

– Я лучше посплю, пока не приду в себя.

– Ладно. Хорошо. Ты знаешь, где нас найти. Мэтт закрыл дверь. Пастернак смотрел в стену. Он знал наверняка, что у него никогда больше не будет такого прекрасного шанса. Она была сексуальной, живой, умной, забавной, терпеливой, и она обожала его! Не было никакой проблемы!

Он застонал и перевернулся на другой бок. Оставалось всего две ночи. Две ночи, чтобы что-нибудь придумать.

Хилари абсолютно не понравился этот мужчина. Что вообще такое с этими испанскими бизнесменами? Они что, сговорились выглядеть как Дэвид Суше? Парень из конторы по прокату машин, маленький директор комплекса, кассир в банке вчера, а теперь этот неприятный гуру таймшера с черными глазами и аккуратными усиками – каждый из них был лыс, развратен и дорого одет. И никто из них не был выше пяти футов. Теперь Хилари уже абсолютно точно знала, что он специально старался задевать ее грудь.

– Никакого давления, мадам, это есть большое решение и необходимо думать над таким серьезным обязательством. Но также помнить, что осталось только тридцать три прекрасный дуплекс апартмент и больше людей приезжает смотреть каждый день. Мне не нужно продавать. Эти место сами себя продает.

Хилари кивнула, закончив осмотр. Поначалу она старалась выглядеть веселой и заинтересованной, задавая вопросы и заглядывая в шкафчики. Но мрачное утреннее настроение снова вернулось к ней, и когда он показывал ей гимнастический зал и бассейн, глухая тоска поглотила ее уже полностью. Это было не для нее. Это удел пар, семей, любовников. Второй дом под средиземноморским солнцем – не слишком хорошая мысль для одинокой разведенки. Она плелась за ним, кивая, когда он к ней обращался, однако думала о другом: «И кто покупает эти дома? Сколько людей думает об этом? И что вообще такое этот таймшер? Что бывает, когда подписываешь бумаги под влиянием момента, а потом просыпаешься жителем Торрокса или Ринкона? Неужели так же ходишь за молоком и газетами в ближайшую лавку, как в Эштоне-под-Лаймом? Сколько нужно думать, планировать, размышлять перед вложением денег в этот таймшер, прежде чем на самом деле решишься изменить свою жизнь и переехать жить в новое место?»

Она неожиданно развеселилась. Маленький щеголеватый менеджер обрадовался тому, что заставил ее улыбнуться.

– Вы нравится? Думать, вам понравится?

Она улыбнулась ему.

– Думаю, мне понравится. Возможно. Она отклонила его предложение выпить коктейль на балконе и спустилась к взятой напрокат машине. Ее нужно было вернуть сегодня. Уже. Выезжая из комплекса, Хилари заметила целую шеренгу кабинетов специалистов. Среди салонов красоты, ветеринаров и гадалок был даже немецкий психиатр. Список предоставляемых услуг был написан по-немецки, но она поняла, что доктор Шеен был очень квалифицированным специалистом. Если здесь есть спрос на немецких психиатров, то наверняка будет и на гомеопатию и нетрадиционную медицину. Почему нет?

Между деревнями Вента-де-Рика и Вента-дель-Фрейль Мэгги резко свернула направо и выскочила на грунтовку, которая шла под таким невероятным углом, что, когда Шон обернулся, ему показалось, они вот-вот полетят в тартарары навстречу своей смерти. Дорога резко вильнула направо, и с этого места машина пошла ровно. Они ехали через лес. Козы молча наблюдали за ними, а потом снова принимались щипать траву. Когда лес начал редеть, из-за кустов и камней выскочил волк, который бежал за ними с полмили, рыча и оскалив зубы. Шон засмеялся, хотя на самом деле немного испугался.

Сквозь ветви начали пробиваться лучи солнца, ложась на дорогу неровными полосами. Мэгги подмигнула ему.

– Это здесь.

Он хотел что-то спросить, когда внезапно дорога вышла к идеально плоской площадке, после которой начинался каменистый склон горы. Шон засмеялся. Здесь было гораздо прохладнее. Поначалу ему показалось, что это из-за езды в открытой машине, но теперь они остановились, а воздух оставался по-прежнему прохладным.

– Где мы?

– Он спрашивает, где мы! На вершине мира!

Она выскочила из машины, подбежала к багажнику и открыла панель за запасным колесом. Шон подошел, чтобы помочь. Мэгги вытащила большой фиолетовый рюкзак.

– Что это еще за ерунда?

Она засмеялась и прижала палец к губам.

– Скоро все узнаешь.

Она огляделась, возбужденно посмеиваясь.

– Идеально. Условия просто идеальные. Но надо поспешить. Нужно взять максимум от воздушных потоков, пока есть возможность.

– Я должен просто кивнуть?

– Пожалуйста.

Она повозилась с рюкзаком и начала вытаскивать из него огромное желтое покрывало, расстилая его по траве. Шону захотелось глянуть вниз с обрыва. Она крикнула ему вслед:

– Я бы на твоем месте не стала этого делать!

– Почему?

– Объясню через минуту. Иди сюда и помоги мне.

Она вернулась к «витаре» и бросила ему цельный дутый костюм вроде комбинезона для горнолыжников, только плотнее. Он начал было раздеваться, но она жестом остановила его, показав, что это надевается поверх одежды. Надеть костюм оказалось удивительно просто. Одна застежка раскрывала его, как спальный мешок, внутри были еще две застежки, сохраняющие тепло тела. Она подняла вверх оба больших пальца и вернулась обратно к парашюту, прикрепив к нему два маленьких кресла, вроде детских сидений в машине, но побольше.

– Там, наверху, очень холодно, – сказала она, не отрываясь от работы, натягивая какие-то тросики и застегивая карабины, проверяя их надежность. До Шона пока еще не дошло.

– Там, наверху?

– Там, наверху.

– Ты это о чем? Я думал, может тебе нравится запускать больших воздушных змеев, или что-то вроде того. Я был настроен развлекать тебя с часок, а потом вернуться в деревню пообедать.

Мэгги, все еще колдуя с нейлоновым шнуром, обернулась к нему через плечо.

– Если бы я вчера тебе сказала, что мы будем летать в шести тысячах футов над землей и уповать только на ветер, ты бы не пришел, не так ли?

Она видела, как он тяжело сглотнул, прежде чем ответить.

– Хрен бы я пришел! Она засмеялась.

– Ну что ж, приятель. Вот тебе еще одна причина, по которой я здесь живу. Параглайдинг. Не слишком распространенное явление в районе Лотиан.

Шон разинул рот.

– Параглайдинг?

Это было все, на что он был способен, – повторять за ней, как попугай. Мэгги была оживленной и счастливой, как миссионер, несущий благую весть.

– Естественный, природный оргазм обещаю. Я подсела на это, когда умер мой ребенок. Эти хиппи пожалели меня и привезли сюда посвятить в свой секрет. Знаешь, иногда люди говорят о дне, который изменил их жизнь. Так вот у меня и случилось. Ты не можешь ценить жизнь до тех пор, пока не побываешь там, наверху, – и это действительно меняет твое восприятие жизни. Ты можешь протянуть руку и коснуться неба.

Шон стоял как истукан, кивая и улыбаясь, но не в силах понять. Она взяла его за руку и понизила голос:

– Это безопасно, милый! Это одно из немногих мест в Европе, где параглайдинг на самом деле безопасен. Конечно, нужен правильный ветер, чтобы парить, но вся хитрость во взлете и посадке. Особенно во взлете. Тебе нужна высота, чтобы сразу же попасть в восходящие потоки, но необходим и разгон, вроде постепенного падения, пока не оседлаешь ветер. Большинство гор здесь – это скалы и камни, поэтому для хорошего взлета нужен хороший обрыв.

Шон кивнул.

– Звучит страшновато, на мой взгляд.

– Ничего подобного! Только не для тебя! Не беспокойся, красавчик, – я бы тебя сюда не притащила, если бы не была абсолютно уверена в том, что тебе это понравится. Ты говорил мне, что поднимался в горы, так? Он снова кивнул.

– Так вот это… ничто! Просто ничто! Подожди, пока ты совершишь прыжок, и твоя жизнь изменится!

Шон опять сглотнул.

– У тебя тут получился охрененный воздушный змей.

Она ободряюще посмотрела на него.

– Именно это и делает полет безопасным. Давай залезай. Тетя Мэгги сегодня делает всю работу.

Он немного приободрился.

– Что? Так мне не придется подниматься в воздух одному?

– Без тренировки? Не говори ерунды!

Он нервно и возбужденно засмеялся.

– Нет, мы полетим тандемом. Все, что тебе нужно будет сделать, – это сконцентрироваться на взлете и посадке. Когда я закреплю нас как следует и хлопну тебя по спине два раза, начинай разбег. Тебе просто нужно будет бежать. Даже если ты почувствуешь, что поймал ветер, – не останавливайся. Беги до тех пор, пока я не хлопну по спине три раза.

– Ясно. А что там насчет посадки?

Она бросила ему шлем.

– Я все тебе объясню, когда мы поднимемся. Мы полетим до плотины в двух-трех милях отсюда на восток, плюс минимальная поправка на угол полета парашюта. Потом мы полетим направо вдоль берега, прямо над Нерхой и Маро, и приземлимся на маленьком пляже около Сан-Кристобаля. Тот же принцип и при посадке. Я хлопну тебя два раза, и тогда беги изо всех сил. Я тебе скажу, что делать.

– А как же машина?

Она засмеялась.

– Я скину ее вниз на парашюте. Шучу. Я договорилась с парнишкой в Венте, который подгонит ее к пляжу.

Мэгги шагнула в свою петлю, проверила натяжение и шлепнула Шона по шлему. Он усмехнулся. Он был зажат и напуган, но ему очень хотелось ощутить все это.

– Ты в порядке?

Он кивнул.

– Хорошо. Просто расслабься. Надо подождать минуту-две, когда подует правильный бриз. Может, чуть больше. Но как только я хлопну тебя по спине – беги, хорошо?

– Без проблем. Не могу дождаться.

– Хороший мальчик. Именно так – будь постоянно расслабленным. Я очень опытный пилот. Тебе понравится.

Они ждали. Шон чувствовал, как за его спиной дрожит от нетерпения Мэгги, ожидая правильного момента. Внезапный страх переполнил его. Что он делает? Он собирается прыгнуть с горы с абсолютно незнакомым человеком! Он начал придумывать подходящее извинение, чтобы выбраться отсюда, когда вдруг почувствовал, как напряглась за его спиной Мэгги. Она что-то подобрала, подтянула и резко хлопнула его по плечу два раза. Он не мог двинуться с места.

– ПОШЕЛ! ПОШЕЛ! ПОШЕЛ! – закричала она, толкая его между лопаток. – БЫСТРЕЕ! ПОТЕРЯЕМ ВЕТЕР!

Шон пересилил дрожь в ногах и побежал к обрыву. Он понял, почему она попросила его не смотреть вниз. В десяти метрах от них начинался резкий обрыв в бездонную пропасть. И тут его ноги начали терять силу. Он топтался на месте, борясь с ветром. Какие-то хлопающие звуки в ушах, и внезапно огромный желтый парашют был уже впереди них, а потом за ними и над ними, оттягивая их назад, тормозя движение. Он с трудом переставлял ноги, используя всю силу своего тела, чтобы нести их вперед, и вдруг – рывок! Ветер подхватил их и понес в небо.

Эйфория! Его первой мыслью было – ничто в мире не имеет значения. Ему хотелось завопить от радости. Ветер ударил в купол и поднял их еще выше. «Витара» была от них всего лишь на расстоянии плевка, и Шон увидел закругленный последний выступ скалы, а за ним был обрыв, потом кусты и песчаная тропинка – они могли сломать себе ноги, если бы парашют не раскрылся. Некоторое время он просто смотрел на проплывающие под ногами облака и окутанные тишиной пики гор. Он почувствовал хлопок по плечу и услышал резкий звук. Он повернул голову назад, чтобы услышать, что она ему говорит.

– Теперь можно не бежать!

Он глянул вниз. Его ноги до сих пор выписывали в воздухе кренделя. Он расхохотался. Ему хотелось кричать. Под ним лежал спящий океан, поверхность которого была зеркально-спокойной, за исключением пенной кромки прибоя. Даже микроскопические лодки и скутеры казались частью застывшего пейзажа. Вода переливалась завораживающими цветами, от прозрачно-зеленого на мелководье к светло-синему и холодно-черному на глубине.

Чем выше они поднимались, тем сильнее и холоднее становился ветер, отчего у него заболели уши. Слезы струились по его щекам, срываемые резкими порывами воздуха, но ему хотелось подняться еще выше. Он не слышал, что она ему говорила, и просто кивал. Они поднимались все выше. Он чувствовал натяжение строп, гудящих на ветру. Он посмотрел вверх, на огромный, наполненный ветром купол, и крепче ухватился за крепление.

Теперь под ними проплывали снежные вершины горных пиков. Он был потрясен, переполнен чувствами и абсолютно не боялся. В его голове зазвучала песня «Бездна» группы «Меркури Рев». Безмятежная и воздушная, она идеально подходила к ощущениям Шона. Периодически ему в голову приходила мысль о том, что вся эта штуковина может в любой момент гробануться, но ему было все равно. Там, где он сейчас был, ничто не имело значения. Это был чудесный полет.

Их резко дернуло и понесло вниз, на глазах снова выступили слезы. Он вытер лицо и посмотрел на расстилавшуюся под ними воду. Сейчас они снова опускались к горам на мягком воздушном потоке. Сверлящий звук в ушах смягчился. Впервые ему пришла в голову мысль, что Хилари была где-то внизу и подумать не могла, что точка в небе – ее муж. Да и с чего бы?

Они снова падали вниз и, подхваченные быстрым течением более низкого потока, неслись к поверхности моря. Держась за стропы для устойчивости, Шон повернулся к Мэгги.

– Это потрясающе!

Он слышал, как она громко смеется. Она слегка потянула купол вниз, ловя ветер.

Их бросало из стороны в сторону по глубоким параболам, будто лодку в шторм, и он думал, что их перевернет. Потом они выровнялись и теперь летели быстро и низко. Это была нирвана. У Шона перехватило дыхание. Он был готов сказать ей, что больше не может, и она, словно почувствовав это, хлопнула его по плечу два раза и крикнула:

– Крути педали!

Они опустились настолько низко, что Шон уже мог различать звук двигателей моторных лодок и веселую болтовню десятков людей на пляже.

– Не торопись! Мы будем садиться за пляжем, понятно? На дальнем конце, там, где плоская площадка, видишь? Трава и песок.

Он кивнул и схватился за стальную конструкцию.

– Это легко. Расслабься. Мы лишь немного пробежимся, а потом просто пойдем пешком. Как только попадешь ногами на песок, чуть пробегись и иди, а я сделаю остальное.

И она сделала. Мэгги с такой легкостью справилась с парашютом и идеально его сложила, что Шону стало даже стыдно за ту панику, которую он развел наверху. Но какое приключение! Когда она закончила укладывать снаряжение, Шон подошел к ней и обнял. Ей было приятно, хотя она и не показала этого.

– Ну, что я тебе говорила?

– Правду, – улыбнулся Шон.

Пастернак был не просто рад – он был в экстазе! Он придумал отличный план и не мог дождаться воплощения его в жизнь, но у остальных была сиеста. Ему придется потерпеть. Но теперь он вполне созрел для маленькой прогулки до пляжа. Не просто созрел, а горел желанием прогуляться к пляжу. Он нашел всю банду на обычном месте и, направляясь к ним, хохотнул про себя в предвкушении.

Это была первая автомобильная пробка, в которую она попала в Испании. Ей была видна причина задержки – по дороге в гору со скоростью улитки ползла колонна бензовозов. Никто не рисковал и не шел на обгон в этом месте, потому что по встречной полосе бешено неслись машины. Оставалось дотянуть еще милю-две до развилки.

Ее мысли вернулись к Шону. Она ужасно с ним обращалась. Она не винила его за то, каким он был сегодня утром, – она заслужила это. Но под этим что-то крылось. Обычно Шон так себя не вел. Он не то чтобы перегнул палку, но действовал слишком уверенно. Это было на него не похоже – такая решительность, когда был шанс оставить все как есть. Если следовать этой линии, то похоже, что он действовал не в своих интересах, а это значило, что он страдал ради нее. Он хотел облегчить ей задачу. Когда она это поняла, она вовсе не была тронута, а, наоборот, разозлилась. Даже ее храброе отстаивание собственной свободы было спродюсировано и срежессировано Шоном. Она добралась до вершины холма, чувствуя себя ужасно одинокой. Крупная капля начинающегося дождя ползла по ветровому стеклу.

Майки чертил на песке острой палкой, едва слушая пошлые шуточки Пастернака. Том плавал в море. Остальные стонали над ужасными приколами Пастернака. Для Майки это было слишком. Нельзя так. Достало! Пастернак появляется, когда ему захочется, и все тут же начинают смеяться. Этому ублюдку просто необходимо быть в центре внимания! Пора бы его немного проучить. Он внимательно посмотрел на приятеля.

– Ты не мог бы поподробнее объяснить мне эту последнюю шутку, Пасти?

– Что ты имеешь в виду?

– Да я тут что-то не понял насчет техники. Почему он вытаскивает его после каждого толчка?

Пастернак пытался сообразить, шутит Майки или нет.

– Ну, это типа хохма такая.

– Я знаю. Но что в ней смешного? Что смешного в вытаскивании его и запихивании обратно? Разве это не то, чем все занимаются?

Пастернак покраснел. Только Майки так мог поступить с ним. И какая радость этому гаду от унижения собственного друга? Он попытался сгладить ситуацию.

– Не будь идиотом, Майкл. Я тут анекдот рассказываю. Не перебивай и можешь рассказать свой после меня.

Майки выставил руки вперед, зло блестя глазами.

– Нет, стоп.

Пастернак повернулся к остальным и притворно закатил глаза.

– Я хочу, чтобы ты объяснил мне.

– Объяснил что?

– Факты жизни.

Пастернак вымученно засмеялся и снова покраснел. Начался дождь; одиночные капли размером с желудь падали раз в полминуты, несмотря на ярко сверкающее солнце.

– Глупый мальчик!

– Нет, ты не слушаешь.

Майки ткнул Пастернака острым концом палки.

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как ты делаешь это. Как ты заводишь женщину. И какая у тебя техника. А? Не слышу. Не можешь ответить, не так ли?

Анке хлопнула его по руке.

– Майки, прекрати!

Он повернулся к ней.

– Он не может ответить, потому что он… Тут Милли не выдержала мучений Пастернака и решительно вмешалась:

– Потому что он настоящий мужик. Конечно, он рассказывает пошлые шутки, но он слишком чувствительный, чтобы смутить меня перед всеми ребятами.

Майки обалдело переводил взгляд с Пастернака на нее и обратно.

– Ты и Пасти?

Она закатила глаза.

– Постоянно. Когда угодно и где угодно.

Она наклонилась к Майки и прошептала ему на ухо достаточно громко, чтобы все остальные могли слышать:

– И позволь мне сказать тебе, Майки, детка, – мы, девочки, любим посплетничать, знаешь ли. И мне кажется, я знаю, чей мужчина лучше!

Майки ошалело переводил взгляд с Анке на Милли и на Пастернака.

Но Пастернак не улыбался и даже не воспользовался моментом. Ему просто хотелось, чтобы это побыстрее закончилось. Майки посмотрел ему прямо в глаза. Пастернак сделал скромное лицо и утвердительно кивнул. Майки обозлился. Он швырнул палку в ближайшее пальмовое дерево.

– Я не верю тебе! Он долбаный девственник!

Все старательно отводили взгляд, рассматривая пальмы, море и песок.

– Кто-нибудь хочет пива?

Мэгги вернулась из пляжного бара с двумя пинтами пива.

– Все надежно упаковано. Куча возни ради часа в небе, а?

– Но это ведь того стоит! В смысле, просто… Он потряс головой и замолчал, оглядывая маленький дикий пляж. Несколько микроавтобусов были припаркованы у бамбукового бара. Рядом с водой серферы и другие постоянные обитатели пляжа курили и смеялись.

– Это было прекрасно. Спасибо.

Она потрепала его по плечу.

– Я рада, что ты счастлив.

Он повернулся к ней, зажмурившись от солнца.

– Я счастлив. Ведь в этом и смысл, понимаешь?

Она пожала плечами и глотнула пива, как бы предлагая ему продолжать.

– Я мог видеть полную картинку. Будто – в общем, все встало на свои места. Понимаешь, о чем я?

Она кивнула и улыбнулась.

– Нет.

– Ну, вроде как я всегда это чувствовал. У меня всегда было внутреннее ощущение чего-то вроде естественного баланса. Вот почему мне так жаль Хилари. Она отказывала мне в сексе два года, но я даже согласен с ней. Я понимаю.

Мэгги поперхнулась пивом.

– Чего-о?! Подожди-ка, приятель! Давай по порядку… Минуту назад мы парили в вышине, в гармонии с миром и природой… – Она наклонилась и взяла его за руки. – Так сколько лет?

Он высвободился и взял пиво, пытаясь подчеркнуть, что он говорит серьезные вещи.

– Слушай, я знаю, это жестоко. Это почва для развода или измены, но… черт, это нелегко объяснить.

Он отвернулся, пытаясь справиться с самым трудным.

– Я не люблю ссориться. Мне кажется, нужно разглядеть истинную природу вещей и поступать соответственно. А с Хил все было против меня, знаешь, и я понимал это. Я чувствовал, что ей тяжело. Но она в этом не нуждается. Ей не хочется понимания. Ей хочется справиться со всем самой, так мне кажется.

Мэгги смотрела на него с растущей теплотой и, когда он замолчал, наклонилась и слегка сжала его руку. Они одновременно глотнули пива из своих бутылок. Мэгги украдкой покосилась на него, приложившись к бутылке, словно хотела спрятать в ней улыбку. Но не выдержала, хохотнула и пихнула его.

– Два года! Бедняжка! Ты, наверное, на стену уже лезешь!

Он улыбнулся.

– Да уж, были у меня беспокойные мысли, это точно!

Она повалила его на песок.

– Я тебе подниму настроение! И никаких вариантов!

Он перевернул ее и, оказавшись сверху, стряхнул с волос песок и убрал их с лица. Вокруг них начали падать крупные капли дождя, в которых взрывалось и преломлялось солнце.

– Посмотрим!

– Ебарь-провокатор!

Он посмотрел на нее сверху вниз и строгим голосом сказал:

– Это неподходящий язык для воспитанных девочек из колледжа Данбара, миледи!

Зонт, под которым сидели серферы, внезапно согнулся под порывом ветра и вылетел из крепления. Он крутанулся в воздухе, затем упал обратно на землю и покатился, как перекати-поле.

Серферы побежали за ним, пытаясь перехватить его, прежде чем его унесет в море. Небо, все еще яркое и синее над морем, над горами потемнело. Еще один шквал смел полотенца и матрасы. Пляжные завсегдатаи потянулись к своим машинам. Мэгги тоже встала.

– Пошли. У меня машина без крыши. Сейчас разразится!

– Давай останемся! Это же здорово!

– Поверь мне, вовсе не здорово, когда песок во рту, песок в глазах и песок в ушах. Если, конечно, ты не любитель песка.

Она огляделась. Все спешно собирали вещи и бежали с пляжа.

– Смотри, даже бар закрыли на весь день. Наверное, идет ураган.

– Ураган? Вот уж не знал, что в Испании бывают ураганы!

Она помогла ему встать.

– Еще какие! Не слишком часто, но когда подует мистраль – это серьезно.

– Ух ты!

Он бросил последний взгляд на темнеющее небо и побежал за ней.

Когда Пастернак отправился на свое секретное задание, уверив остальных, что не нуждается в сопровождающих, компания разделилась, и все разошлись по своим делам.

Мэтт спросил Милли, не хочет ли она остаться на пляже, но она поморщилась, указывая на крепчающий ветер. Она все равно собиралась съездить в Нерху за сувенирами, но настолько вяло, явно из вежливости, позвала его составить компанию, что Мэтт решил, что она хочет найти Пастернака.

Мэтт пошел обратно по ступеням, собираясь поваляться у бассейна. Как всегда, с тех пор, как он прилетел сюда, он начал считать ступени, ведущие к курортному комплексу, – кто-то сказал, что их сто шестьдесят девять, – но, как всегда, застрял на середине и загляделся на пляж и золотых рыбок в водопаде. Крупная бледная ящерица, плоская, будто на нее наступили каблуком, замерла у стены возле его руки. Он не шевелился. Ящерица спокойно наблюдала за ним. Мэтту наскучило ждать, пока она убежит, и он спрыгнул с бордюра. К моменту его подъема по последнему отрезку, через душистые белые и розовые орхидеи, которые болтались на ветру, как колокольчики, он абсолютно забыл о ступенях. Их там было явно больше ста шестидесяти девяти, даже навскидку.

Он остановился наверху перевести дыхание. Удушливая атмосфера предвещала взрыв. Возвышающийся амфитеатр гостиниц и вилл, казалось, вобрал всю жару. Терракотовые плитки раскалились. Воздух был вязким и густым, как перед грозой. Он мечтал только о прохладной хлорированной воде бассейна.

Сначала он ее не заметил. Он нырнул, поплавал, постоял под душем, лег на полотенце и начал обсыхать, думая о том, что отпуск получился удачным, было весело, но, пожалуй, ему надо завести новых друзей, когда он вернется домой. Дом. Само слово вызывало воспоминания о приюте. Он прикрыл глаза, чтобы вернуться к реальности. Друзья. Он любил Пасти. Том и Майки тоже ничего. Хотя все равно ему нужно какое-то разнообразие. Возможно, они были еще детьми.

Подперев подбородок, он оглядел бассейн и наверняка опять пропустил бы ее, если бы она не поднялась из-под юкки, чтобы намазать кремом плечи.

Мэтт радостно улыбнулся и, подхватив вещи, перебрался к ней.

– Ты плохо намазала, – улыбнулся он. Хилари сама удивилась, насколько рада была его видеть. Она не разговаривала ни с кем с того момента, когда Шон ушел утром. Мэтт присел рядом на корточки.

– Хочешь, я намажу?

Она строго посмотрела на него.

– Конечно. Это же твоя специальность. До него не сразу дошло.

– Она девушка моего друга! Ну, типа – они здесь познакомились.

– Выглядело так, будто у вас интимные отношения.

– Да ладно! – Он разволновался. – У нас хорошие отношения. Просто он вел себя как гад. Не хотел намазать ей спину. Это с его стороны было свинством.

Она решила оставить эту тему. И, как ни странно, ей стало легче, когда он рассказал свою версию случившегося. Она вручила ему бутылочку с кремом, глядя прямо в глаза.

– Ну, давай. Посмотрим, на что ты способен. Намажь меня как следует.

Хилари не могла поверить, что сказала такое. Она отвернулась, чтобы он не видел ее улыбки, и расслабилась, ожидая первого прикосновения. Ничего. Краем глаза она увидела его колено. Господи! Он собирался сесть ей на спину!

Она закрыла глаза и успокоилась, почувствовав сладкий кокосовый запах, когда тонкая струйка крема потекла ей на спину. Пока Мэтт закручивал крышку, крем мягкими ручейками потек по ее бокам и по позвоночнику к пояснице. Она напрягла ягодицы в ожидание елейной паточно-теплой струйки, но когда она уже почти дотекла, Хилари почувствовала остановившее ее прикосновение пальцев у талии. Пальцы соединились и отбросили крем назад, как шарик в пинболе, мягко вернувшись к бороздкам спинных мышц, расслабляя и успокаивая. Покрыв всю спину тонким слоем крема, он снова вернулся к пояснице, проходясь пальцами по позвоночнику, аккуратно, круговыми движениями, массируя каждый позвонок и переходя к следующему, снимая ее напряжение, ее страхи, ее беспокойства.

Она вздохнула и полностью сдалась. Чувствуя ее податливость, Мэтт смягчил давление и интенсивность нажатий, осторожно поглаживая и разминая чувствительную кожу на ребрах. Он массировал ей плечи, большими пальцами разминая узлы напряжения. Потом круговыми движениями пальцев прошелся по шее до ключиц, и она закусила губу, чтобы не застонать.

– Хилари, – мягким голосом позвал он ее, стараясь не сбить ее приятное сонное состояние. – Теперь сними верх купальника.

Она приняла это без вопросов и напряглась на секунду, снимая лифчик.

– Так лучше. Теперь я смогу нормально поработать над несколькими… зонами… напряжения.

С каждым словом он вминал пальцы в основание ее спины и, перенеся вес тела на ладони, прошелся ими вверх, к плечам. Она чувствовала, как ей в спину упирается его член, и схватилась рукой за траву, пытаясь остановить себя, хотя понимала, что все равно отдастся ему в конце концов. Ощущение свободы, освобождение – это слишком много для нее, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Если бы он сейчас сдвинул руку чуть ниже, между ее бедер, она бы не сопротивлялась. Лишь чуть-чуть раздвинула бы ноги, чтобы ему легче было найти ее. Она теряла над собой контроль. Наверняка он чувствовал ее запах. Она нагнула голову и кое-как выдавила:

– Мэтт… это так… здорово. Я хочу пить. Ты не хочешь?

– Конечно. Мне сходить?

Он спрыгнул с нее. Хилари села и потянулась за лифчиком. Он не мог оторвать глаз от ее маленьких грудей, а она смотрела на его член. Напряженный, если не в полной боевой готовности. Она обхватила себя руками, чувствуя себя очень странно, так странно, как никогда раньше.

Пастернак не собирался бросать все на полпути и возвращаться с пустыми руками. Чертова сиеста! Если бы в его магазинах была сиеста, он бы потерял на этом двадцать пять процентов! Именно во столько обходится бизнес в обеденное время грамотному хозяину магазина. Ему оставалось сидеть до четырех и надеяться, что после открытия он найдет то, что ему было нужно. А потом надо будет только добыть таблетки. В таком маленьком городке, к тому же на курорте, это должно быть легко.

В конце концов пошел дождь, разогнав любителей позагорать у бассейна по комнатам.

Сидевшие под плетеным навесом бара Хилари и Мэтт едва это заметили. Хилари внимательно слушала Мэтта, который, отвернувшись к бассейну, рассказывал ей о своем детстве в приюте Северного Уэльса. Она могла бы и сама догадаться.

– В общем-то это было даже неплохо. Я даже счастлив был. Все такое понятное, да? Некоторые из пожилых женщин – особенно религиозные, – они пытались испортить нам настроение. Я однажды украл с кухни банку джема, не для себя – все его ели, – но она заставила меня исповедаться и, типа, перед всеми отлупила меня палкой и сказала, что от сына проститутки нельзя ожидать другого. Я понятия не имел, о чем она говорит.

Хилари хотелось обнять его, погладить его по голове, но он отводил взгляд. И продолжал смотреть на падающие в бассейн капли дождя.

– Такие вещи застревают в памяти, но это вроде как меня не слишком беспокоит. Приют был нормальным. Мне есть за что их благодарить. И я узнал, что такое любовь.

Тут он посмотрел на нее, словно спрашивая разрешения продолжать. Она коснулась его руки.

– И что произошло?

Он выдавил смешок.

– Я сам до сих пор не понимаю. – Мэтт покачал головой, рассеянно блуждая взглядом, будто ища подсказки. Потом глотнул колы. – Она работала сначала на кухнях, Аманда, – когда я ее в первый раз увидел. Мне было девять-десять, типа шустрый мелкий шкет, и она всегда улыбалась мне и давала добавки. Она ушла, но потом снова появилась через год-два, уже как воспитатель.

– Это что значит?

– Типа учителя, только они жили вместе с нами.

– Вроде компаньонки?

– Наверное, но Аманда сама была ребенком. Это было ужасно, а для нее и еще хуже, наверное. Мы знали, что поступаем вроде как неправильно. Но это не было неправильным. Мы любили друг друга. Это было самое прекрасное время. Самое лучшее, что у меня было.

– Что случилось? С ней?

– Я бы сам хотел знать. Я всякое слышал, но в таком месте не знаешь, кому верить. Только факты…

Его лицо напряглось.

– Я думал об этом постоянно, но понял лишь одно – она исчезла. Ушла. Джимми Клауз – мой лучший друг там, и я не вижу, с чего бы ему врать, говорил, что там был серьезный скандал у воспитателей. Госпожа Слэп – та, что сказала про мою мать, – он слышал, как она кричала, а Аманда плакала. Но с Джимми никогда точно не знаешь. Большую часть времени он жил в своем мире. Лично я ничего не слышал.

Она снова погладила его руку.

– Если ты посмотришь на все со стороны, то в этом есть логика, тебе не кажется? Сколько ей было?

Он пожал плечами.

– Двадцать.

– Получается, что двадцатилетняя женщина, взрослый человек, хочешь ты это признать или нет, но женщина на ответственной должности…

– Она была не такая! Она была… Аманда!

Хилари поколебалась.

– Но не для властей, Мэтт. Для совета директоров она была нарушительницей, преступившей основные правила.

Она наклонилась к нему, чтобы он понял ее.

– Это был смертный грех! Если они бы узнали о том, что у нее сексуальные отношения с одним из подопечных, с мальчиком!

– Мне было четырнадцать! Я был мужчиной!

– Не для твоих воспитателей. Она должна была уйти.

– Не прощаясь? Без записки?

– А чего ты ждал?

– Они наверняка настояли на том, чтобы полностью исключить контакты между вами. Возможно, они пригрозили ей полицией, и, честно говоря, они обязаны были заявить на нее. Возможно, они хотели защитить тебя.

– Но они никогда об этом не говорили! Хилари смотрела на дождь, поднимающий рябь в бассейне, потом вздохнула и попыталась заглянуть Мэтту в глаза.

– Тебе нужно просто это принять! Люди часто так поступают с тем, что им не нравится. Просто убирают это с глаз долой!

Он бросил на нее косой взгляд.

– И ты так поступила со своим мужиком?

Она выдержала его взгляд и улыбнулась.

– Не уверена.

Мэтт шумно вздохнул и качнулся на стуле.

– Нет. Никто ни в чем не уверен. Никто ничего не знает, не правда ли?

Дождь постепенно стихал. Иногда сквозь бреши в облаках проглядывало солнце. Она встала и опустила руку ему на голову, погладив его по виску пальцем.

– Думаю, что так, Мэтт.

Она покрутила в руках бутылку, не зная, что сказать.

– Спасибо за компанию. Я, пожалуй, пойду. Она поцеловала его в щеку и побежала прочь, пригнувшись под дождем. Мэтт смотрел ей вслед. Она ему нравилась. Она ему по-настоящему нравилась. Не надо было так ее нагружать. Он выудил из стакана с колой кусочек лимона, все еще раскачиваясь на стуле, и пососал кислую дольку. Бармен подошел к нему собрать стаканы. Мэтт огляделся – в баре, кроме него, никого не осталось. Он поднялся. И тут, толкнув ногой стул, внезапно заметил ее холщовую сумку на полу.

Черт! Он ведь даже не знал, где она живет. Он знал, что она приходит и уходит через дальние ворота, и это все. Он схватил сумку, выскочил под дождь и побежал по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. По наитию он повернул налево и побежал, глядя по сторонам, а когда добежал до крутого подъема, ведущего к озеру и другим номерам, увидел ее около самых дверей, слишком далеко, чтобы позвать. Он помчался вниз, успев увидеть, как она подошла к двери и озабоченно покачала головой, поняв, что оставила сумку в баре. Он перешел на шаг, переводя дух.

– Ищешь это? – выдохнул он с улыбкой, наклонившись и уперевшись руками в бедра, чтобы отдышаться.

Хилари сделала большие глаза и полезла в сумку за ключами. Открыла дверь и застыла, чувствуя, как все тело сладко заныло. Она так и стояла в дверях, не решаясь войти или обернуться. Мэтт подошел к ней и обнял за плечи. Она погладила его бедро и тут же снова отдернула руку. Он провел ладонью по ее все еще мокрым плечам и, нагнувшись, слизнул капли с ее ключицы. Ее шея напряглась.

– Войди и закрой дверь.

Она все еще стояла спиной к нему и слегка поежилась. Он обнял ее и поцеловал в затылок. Она подалась назад, к нему.

– Мэтт…

Задыхаясь, он грубо мял ее грудь через мокрый купальник, целуя ее шею и лицо, вжимаясь в ее бедра. Хилари слегка напряглась, пытаясь бороться с собой, а потом, поникнув плечами, глубоко вздохнула и сдалась.

– Это…

Она повернулась к нему лицом. Мэтт был прекрасен, желанен, и он ждал. Ее ладони гладили его милое лицо. Он прижал ее спиной к стене. Хилари раскинула руки, покоряясь его воле. Он пригвоздил руками ее руки к стене и наклонился к ней, и на этот раз она поцеловала его по-настоящему. Вся ее злость, любовь и одиночество поднялись волной, когда она бросилась в его объятия, кусая его губы, ища его язык, нащупывая рукой его член. Он оторвался от нее и взглянул ей в лицо.

– Господи, Хилари! – выдохнул он. Хилари закрыла глаза.

– Давай сделаем это! Давай займемся любовью!

Она кивнула. Да.

* * *

Уютно устроившись, обмотанный большим пляжным полотенцем, Шон попивал горячий шоколад. Из спальни вышла Мэгги, досушивая волосы феном, до подмышек замотавшись в полотенце поменьше.

– Вот льет, а!

– Красота, да?

Они помолчали. Она сидела, прислонившись спиной к дивану, на колене согнутой ноги покоилась чашка, другая нога свободно вытянута. Веснушки покрывали даже ее блестящие голени. Она хитро улыбалась, глядя в чашку.

– Два года?

Шон заерзал.

– Слушай, я упомянул об этом специально, и только в определенном контексте.

– Трогательно!

– Мне так не кажется.

Она сделала глоток из чашки и игриво надула губки. Она была очень красива, и Шону захотелось поцеловать ее.

– И что это за контекст?

– Когда мы взлетели в небо, как птицы. Сейчас это будет звучать глупо.

– Не будет. Извини.

Он задумался.

– Не знаю. Просто общее понимание природы вещей. Я мог умолять или требовать, и я бы получил секс. Или мог легко пойти к другой женщине. Но как бы это называлось?

Она пожала плечами.

– Перепих.

Он закрыл глаза. Когда он их открыл, она уже была рядом. Взяв кружку из его руки, она поцеловала его и отодвинулась назад, ожидая реакции.

Он уронил голову.

– Наверное, ты подумаешь, что я ужасный чудак, если я попрошу тебя пойти со мной в постель и просто полежать, обнявшись?

– Безусловно. И я больше всего на свете хочу просто полежать с тобой, обнявшись.

– Правда?

Она кивнула.

– Мне кажется, я влюбляюсь в тебя.

– Да поможет тебе Бог.

Пастернак, мягко говоря, обалдевал. Парень, с которым его познакомил диджей из клуба «Торро», предпочитал пробовать собственный товар, а не брать за него деньги. Он показал Пастернаку «мицубиси», «губы», «евро», «яблочки» и «е-mails», кидая каждую в рот и жуя прямо без запивки. Он вроде совершенно не собирался их продавать и ничего не предлагал Пасти. Но в конце концов перешел к делу. Он достал пластиковый мешочек со «сто двадцать пятыми» и уставился на них широко раскрытыми глазами, словно боялся, что они исчезнут. Но они не исчезли. Парень жестом показал Пастернаку, чтобы тот открыл рот, положил таблетку ему на язык и с интересом наблюдал, как тот ее глотает.

– А? А? – осклабился он, кивая Пастернаку, который кивал в ответ, пытаясь глазами продемонстрировать соответствующую «улетность».

– М-м-м, – сказал Пастернак, сделав колечко из указательного и большого пальца.

– Есть хорошо? Хорошо? – прохрипел обладатель сокровищ.

Еще бы пораньше спросил, подумал Пастернак, с энтузиазмом кивая головой.

Дилер вынул пакетик. Вылитый потрепанный пират с большой золотой серьгой и трехдневной щетиной. Он был похож на Алексея Сейла, только с волосами.

– Сколько хотеть?

Пастернак постарался выглядеть скромно.

– О, шесть, пор фавор.

Смуглое лицо «Алексея» посерело.

– Шесть? Шесть? Не тратить мое время с ебаный шесть! Рамон сказать, ты ненормальный парень! Сказать, тебе нужен наркотики!

– Нужен!

– Шесть!

Пастернак попытался вспомнить, сколько у него с собой денег. Он поднял руку, стараясь успокоить злого пирата, который превратился из Веселого Роджера в капитана Крюка, не моргнув глазом. Или, в его случае, моргнув глазом, потому что один его глаз был наполовину закрыт, а вторым он быстро мигал, глядя на Пастернака.

– Тогда семь. Я возьму семь.

Дилер резко махнул рукой, встал и сделал вид, что уходит.

– Не трать мое время! Вали!

Пастернак задергался. Ему очень нужны были таблетки. Без них его план летит к свиньям.

– Я возьму восемь. Восемь тех, последних.

– «Сто двадцать пятые»?

Дилер отвернулся и, нервно дергая ногой, буркнул в сторону:

– Двенадцать минимум.

– Что?

Он бросил быстрый взгляд на Пастернака.

– Большой спрос на «сто двадцать пять». Минимальный заказ двенадцать.

Бля! Пастернак лихорадочно считал, сколько денег ему понадобится на двенадцать «колес». Скажем, если они были по двадцатке, то двести пятьдесят фунтов на двадцать… Шестьдесят тысяч! У него было сорок пять с собой. Он постарался унять дрожь в голосе.

– Двенадцать, да? Двенадцать минимум.

Он выкатил нижнюю губу и сделал вид, будто раздумывает.

– Ладно. Сколько потянут двенадцать?

– Извини?

– Сколько денег?

Пират просветлел и осторожно глянул на Пастернака.

– Тридцать тысяч.

У Пастернака отлегло от сердца Аллилуйя! Он был спасен! Его Последняя Великая Ночь пройдет по плану. Но еще можно поторговаться для прикола. Взгляд пирата выдал его с головой. Он совершенно не рассчитывал получить тридцать тысяч за свои таблетки.

– У меня есть пятнадцать.

– Мне нужно тридцать.

Он снова разговаривал через плечо. Пастернак глотнул пива.

– Тогда… я могу сейчас дать тебе десять и взять шесть таблеток, а завтра приду снова и дам тебе еще десять.

Пират вконец запутался. Пастернак знал, что тот не согласится. У него был хороший рынок сбыта, и ему хотелось денег прямо сейчас и прямо здесь.

– У тебя есть пятнадцать тысяч?

Пастернак кивнул. Пират вытащил из пакетика горсть таблеток.

– За это я дам тебе десять, да? Тебе везло, у меня хороший день сегодня.

Пастернак согласно пожал плечами.

– Пятнадцать тысяч.

Пастернак ловко, как всегда, когда дело доходило до денег, отделил в кармане три пятитысячные купюры и вытащил их. Пират пожал ему руку, взял деньги и исчез. Пастернак проверил таблетки, опасаясь подмены или недостачи, но все было в порядке. Он решил закинуться еще одной, просто так, на случай, если он наткнется на Милли по дороге домой.

Это была ошибка. Если первая таблетка вызвала калейдоскоп шипучих фонтанов и постепенно возрастающий сексуальный импульс, то второй приход вскрыл настоящую шахту неконтролируемой похоти. Пастернак топал обратно по идущей вдоль берега дороге к курорту, потерявшись во времени и пространстве, останавливаясь у каждой группы девушек, чтобы поинтересоваться у них насчет секса. По закону средних чисел, рано или поздно он наткнулся бы на непритязательную девчонку, вроде той, что Мэтт подцепил в первую же ночь, но вряд ли даже такая вняла бы его зову селезня.

– Эй! Вы! Идите сюда, и я вас оттрахаю! Да вы же мечтаете об этом, я же знаю!

Он ковылял в ночи. И в темных недрах его подсознания росла уверенность, что завтра все будет хорошо. Завтра будет Тот Самый День.

Долгое время они просто сидели на пляже, держась за руки и болтая ногами в прибрежных волнах. Из баров и пляжных кафе доносились слабые отголоски фламенко, уплывающие в ночь. Мэтт глянул в яркое ночное небо Средиземноморья.

– Посмотри на небо!

– Красиво.

Он привлек Хилари к себе.

– Ты в порядке?

Она поцеловала его.

– Я… – Она помотала головой. – Никогда не была счастливее.

– Не раскаиваешься?

– Нет. Нисколько. Это было здорово.

– Вот и хорошо.

Он поднял камень и швырнул его в море.

– Ну и что теперь?

– Не знаю.

– А чего бы тебе хотелось?

– Чтобы эта ночь никогда не кончалась. И чтобы не думать о завтрашнем дне.

– Так ты все-таки чувствуешь себя виноватой?

– Нет, тут другое. Не вина, нет. Это не было чем-то грязным. – Она взяла его за руку. – Просто немного жаль его. Он такой хороший. И из-за этого мне еще тяжелее.

Мэтт бросил в море еще один камешек.

– А может, он чувствует то же самое?

– Может быть. Не представляю, как мы с ним посмотрим друг другу в глаза.

– Я тоже?

Неожиданно Хилари опрокинула его на песок и покрыла его лицо поцелуями.

– Ничто, слышишь, ничто не заставит меня думать плохо о сегодняшнем дне!

Он крепче прижал ее к себе, обхватив ладонями стройную талию.

– Значит, мы сможем встречаться?

Она впилась в него поцелуем, скользнув языком в рот, не выпуская его лица из ладоней. Потом поднялась и посмотрела на него долгим взглядом.

– Я лучше пойду. Увидимся завтра.

Он смотрел в землю, ища очередной камешек.

– Ты не хочешь меня видеть, да?

Хилари снова опустилась на колени.

– Почему ты так говоришь, Мэтт?

Он пожал плечами.

– Просто чувствую. Наверное, такова жизнь.

Она поцеловала его в макушку.

– Я найду тебя завтра.

Она пошла от пляжа обратно к огням баров и ресторанов, лишь однажды обернувшись посмотреть, не махнет ли Мэтт ей рукой. Ссутулившийся, грустный, он сидел один-одинешенек и бросал камень за камнем в набегающие волны. Казалось, про себя он уже решил, что это конец. Хилари повернулась и пошла по ступенькам, пытаясь унять щемящую радость. И совершенно не представляя, что будет дальше.