1

Ксения Смирнова ехала в гости туда, где ещё год назад чувствовала себя хозяйкой. Пансионат «Лесной» на берегу Финского залива, когда-то огромный, полный загадок, притаившихся за каменными углами, а теперь знакомый до последней щёлки в паркете тренировочного зала. До последней розовой бегонии на подоконнике столовой. До последней тропинки в бору, отделяющем пляж от двухэтажных корпусов… И уж конечно, среди работников пансионата, не менявшихся из года в год, у Ксении были друзья и любимцы. Летние сборы танцевальной студии «Фонтан». Девять лет жизни связано с этой студией, девять прекрасных лет!

Давным-давно, увидев на экране соревнования по бальным танцам, Ксюша нацелила пальчик на нарядные пары и сказала маме: «Я тоже хочу, как они». То мгновение стало первым её воспоминанием: пары кружатся, кружатся, развеваются яркие платья, поднимая ветер… Она почувствовала этот ветер, стоя перед телевизором, – и ведь окно в комнате было закрыто! И потом целый день кружилась голова, а вокруг летали стены, двери, кусты на улице, и закончилось это большим синяком на попе. «Хочу, как они!..»

Через полгода Ксения уже занималась в клубе спортивного танца у тренеров Алины Александровны и Владимира Викторовича – тридцатилетних, ещё выступавших на конкурсах. Через год с небольшим она сама выиграла настоящий конкурс! Потом их было так много, что первый забылся, но полученная в тот день медаль на трёхцветной ленте до сих пор казалась ярче и дороже остальных. Она и тяжелее была, точно вправду сделана из золота.

В тренировочный лагерь Ксения впервые приехала в семь лет, а теперь ей было четырнадцать. За последний год она сама и всё вокруг неё изменилось. Родители встречали её после тренировок, снимали на плёнку соревнования, шили костюмы, оплачивали дорогие индивидуальные уроки, во многом отказывали себе, видя старания и успехи… но родителей больше нет: осенью они разбились на машине. Всегда ездили на дачу электричкой, а в тот день друзья вызвались подбросить, было по пути. И лишь волей случая: немного простыла, кашляла, – с ними не оказалось самой Ксении.

Первые месяцы после аварии напрочь выпали из жизни. Ксения не помнила, да и не хотела вспоминать, куда ходила всё это время, с кем говорила, о чём думала и думала ли вообще. Все дни и ночи были одинаково похожи на чёрный сон.

Проснувшись, она обнаружила, что живёт теперь у бабушки, на другом конце города, и учится в другой школе. У неё есть паспорт, с фотографии которого глядит незнакомое, худое, с плаксивым выражением лицо. К тому же она поняла, что растёт, как бамбуковый стебелёк. Она росла весь год: по последним июньским данным, вытянулась уже до ста восьмидесяти двух сантиметров, а стрелка весов не хотела прощаться с цифрой пятьдесят семь. Ещё пять килограмм Ксения себе накидывала в разговорах, но всё равно этого было мало.

Только в начале апреля она ощутила, что возвращается к полной жизни. Выйдя на улицу, впервые заметила, что новый район, который прежде казался дырой, по-своему красив. Он просторный: много деревьев, дворы с футбольное поле, девятиэтажные дома-корабли стоят на рейде геометрически строго… Зимой картина и вправду была унылой – но когда сойдёт снег и распустятся листья, здесь будет приятно жить! И весна не обманула, Авангардная улица стала цветной, запах сирени и шиповника долетел до пятого этажа. Ксения прогулялась по аллее, вдоль которой, как рассказывала бабушка, растёт девятьсот берёз – по числу блокадных дней. Когда-то в этом месте проходила линия Блокады. Ксения попробовала сосчитать их и сбилась: игравшие на траве мальчишки упустили ей под ноги футбольный мяч. Она ударила его носком, и вратарь, подставив ладони, ойкнул от изумления: надо же, как сильно! Ну, так и ноги длинные, есть чем размахнуться.

В мае одноклассница пригласила её на день рождения, и Ксения заново познакомилась с уже привычными ребятами. Да и прежние, оставшиеся на правом берегу Невы, не забывали, звонили хотя бы раз в месяц… Вот только ни старые, ни новые друзья, ни даже бабушка – никто не мог повернуть время назад. Чтобы не было того несчастного сентября. Чтобы не просыпаться ночами, не плакать от страха, жалости, одиночества… и даже непонятно, отчего ещё.

О танцах Ксения запрещала себе и думать: одно расстройство от этих мыслей. Во-первых, очень далеко ездить в родной клуб – а другие были ей не нужны; а вовторых, для серьёзных нагрузок не хватало здоровья. Она пробовала дома делать несложные движения: год назад они были разминкой, а теперь от них ныла спина, дрожали колени, и сердце билось мелко и часто у самого горла. Олег, единственный за все годы партнёр, обещал вырасти и вернуться по первому звонку – но он с начала сезона занимался в другой студии, с неизвестной Ксении девочкой. Ребята из «Фонтана» поначалу звали назад, но, поняв её состояние, оставили в покое. А у неё до сих пор учащалось дыхание и по-особому блестели глаза – зеркало не соврёт, – когда подходило время тренировки.

 

2

Чем ближе к лету, тем хуже получалось не думать о танцах. Воспоминания просачивались – по капле, по какой-нибудь маленькой подробности – и так преломлялись воображением, что любой эпизод из прошлого становился сказочным.

Были сказочные занятия. Четыре вечера в неделю (а пятый – во Дворце Творчества Юных) ребята из клуба «Фонтан» собирались возле актового зала средней школы, одной из многих на Ржевке. В тесном, полутёмном коридоре разувались, на цыпочках проходили в зал с зеркалами, паркетом, громадным двухкассетным «Шарпом» на столе. Крались вдоль завешенных окон, держа в руках кроссовки и сапоги. Тренер, Владимир Викторович Бауэр, взглядом отвечал на приветствия, на ощупь выбирая из коробки нужную музыку.

Ребята поднимались на сцену – там были места для переодевания, разделённые складчатой портьерой. Каждого можно было узнать не глядя, по шороху отодвигаемого занавеса. В зале уже звучали первые аккорды, и протяжный, чуть носовой голос тренера объявлял: «Профессионалы разминаются сами. Начинаем с медленного вальса», – а затем слово брал мистер Энди Уильямс:

Ксения тихо подпевала, спускаясь в зал, и Олег, настоящий рыцарь, протягивал ей руку. Через десять минут они, конечно, поссорятся из-за ерунды, – но Владимир Викторович подойдёт, помирит, объяснит непонятное, и завтра всё повторится: музыка, ступеньки, пробор в тёмных волосах партнёра – до того аккуратных, что так и хочется растрепать. И синхронные движения всех ребят в зеркале – настройка, придуманная тренером: «два, три, ча-чараз!» – повернулись! замерли! И кто-то загорелый с яркими глазами, острыми коленями, в новеньком оранжевом платье: да, это я, будем знакомы…

За время тренировки проходили все десять танцев; под конец уставали, и внимание рассеивалось. Однажды, двигаясь вперёд спиной, Ксения наступила тонким латинским каблуком в ботинок Серёже Галееву – точнёхонько между ногой и кожаной стенкой обуви – и даже не заметила. Они пошли дальше, едва не упали, а потом, расцепившись, потеряли в хохоте остаток мелодии, и Вика, Серёжкина партнёрша, стоя возле сцены, глядела на них косо и нетерпеливо.

После занятия вновь переодевались, и за портьерой у мальчиков кто-то шёпотом повторял вариацию: «спин, пол-левого, телемарк», – другие обсуждали машины, работу, но в общем было тихо; зато у девчонок стоял топот, смех, и Виктория Кирсанова, маленькая бандитка, не успевавшая за тренировку выпустить лишнюю энергию, дёргала и теребила Машу Третьякову, которой тех же двух с половиной часов не хватало, чтобы толком проснуться.

По выходным были сказочные конкурсы – они начинались задолго до того мгновения, как зазвучит музыка и пары выйдут на паркет. Сначала надо было сделать причёску. Макияжем Ксения почти не пользовалась: и по годам рано, и мама советовала не портить красоту. Подвести глаза, тронуть блеском щёки – достаточно; но волосы, тяжёлые, шелковистые, не замечали шпилек и заколок, всё норовили рассыпаться по плечам. Приходилось договариваться с ними, заключать хитроумные союзы – работа на всё утро. «Только повыше сделай, не надо на самом затылке», – просила Ксения. «Не дёргайся… не верти головой! можешь хоть минуту посидеть спокойно!» – отвечала мама или бабушка. Ксения рада была бы не вертеть, но в голове уже звучало танго, и мысленно она повторяла новую связку поз, разученную к новому турниру. Это будет в углу возле сцены, как раз на глазах жюри: «slow… slow… дыхание затаили, ждём до последнего… and quickquick!!» «Ну, не тряси головой! – восклицала мама, что-то поправляла, пшикала из баллончика лаком, и через минуту: – А теперь тряхни! Сильнее, не бойся. Держится? Ну, и ладно. В случае чего, гвоздиком прибьём».

Потом было путешествие в зал на троллейбусе и метро; на плече висел широкий портплед с костюмами, и любой встречный мог сразу понять, куда едет эта нарядная, с сияющим взглядом девочка. Ксения чувствовала неловкость, будто она прозрачная в непроницаемом мире, но в последний год решила: «ну, и ладно, что мне до них!» – и перестала стесняться, глядела даже с вызовом.

Были автобусы, поезда, и гостиницы в Москве, Казани, Тюмени, Петрозаводске, даже в Хельсинки. И центром каждого города становился для неё Дворец спорта, и все пути во дворце вели в танцевальный зал.

В зале, за полтора часа до начала – разминка, регистрация. Олег, выждав очередь, приносил матерчатый номер (нечётный – счастливая примета), а потом стоял в раздевалке, растопырив локти, и Ксения прикалывала номер ему к жилетке, засунув под неё ладонь, чтобы не прихватить рубашку или спину. Иной раз колола собственный палец – и не показывала вида. Рубашка Олега была сухая, но во что она превратится после первого же тура! Словно купался в одежде! А вокруг все суетились, нервничали, и рядом ворчливая мама переодевала недоросля с басом и рыжими усиками, ставя его к себе то боком, то спиной.

«Васька мышей не ловит», – говорила о нём Олегова мама, Александра Васильевна…

Последние секунды ожидания, сейчас объявят заход… Двинулись! Аплодисменты, улыбки… не споткнуться бы у всех на глазах! Сидела бы сейчас дома, смотрела мультики… Но всё – она в зале, ладонь в руке партнёра, бежать некуда. Испугавшись этой мысли, вмиг пропадало волнение, становилось легко; а затем – раз, другой, сотый раз повторялось её первое воспоминание, но теперь Ксения была среди кружащихся пар, на неё смотрели, ей хотели подражать… И она понимала, что это не главное. Главными были те минуты, когда она забывала, где находится, – да просто исчезала на время, сама становилась музыкой, летящей над паркетом. Музыка стихала, и так странно было возвращаться, стряхивать напряжение с ног, видеть знакомые лица… «Ну, Ксюха, вы были в ударе, – говорила потом Алина Александровна Черкасова, второй тренер «Фонтана», и, понизив голос, добавляла: – Ты особенно».

…Да, она была в ударе. А теперь – нет. И, наверное, не будет никогда. То, что случилось, – это просто ужасно!.. Всякий раз эта мысль обрывала сказку. Какая-то подлая мысль: прячется, чтобы о ней забыли, а потом раз! – на полном ходу ставит подножку. Лучше и не думать о прошлом, смотреть вперёд. А что там впереди? Пока туман, ещё три года надо ходить в школу…

И всё-таки она поддавалась воспоминаниям, весной стала включать дома танцевальную музыку, летом открыла фотоальбомы, которых накопился не один десяток. Последние снимки были сделаны в сентябре у портнихи: Ксения мерила новые платья. Теперь они – готовые, но так и не повидавшие ни одного конкурса, – висели у неё в шкафу. Вынула, приложила к себе перед зеркалом: уже не годятся, короткие. А вот туфли – как были, впору.

В ящике стола отыскала свой дневник, четыре толстые тетради. Ксения вела дневник с девяти лет, почти каждый день что-то в нём отмечая. Первые записи были скромны: «занимались 8-ю танцами. Всё нормально, только с Олегом поругались», – а назавтра забыли о ссоре. Потом она записывала всё подробнее: разученные движения, забавные случаи, происходившие на занятиях, – среди них и та история с каблуком в Серёжином ботинке. И как однажды влюбилась в парня из другого клуба – на целый сезон, с осени до весны, но никто об этом так и не узнал…

Из тетради выпал исписанный лист – шуточка, ходившая из рук в руки на сборах, в «Лесном» пансионате. Ксения вчиталась, улыбаясь:

Симптомы заболевания «СБТ»: [1]

Идя по городу, ты разгибаешь колени.

На работе, отдавая документы на подпись, передвигаешься лок-степами. Это уже не удивляет ни коллег, ни начальство.

Встречая симпатичного молодого человека, сперва оцениваешь, каким он может стать партнёром, а потом уже смотришь на всё остальное.

При звуках любой музыки ты считаешь и пытаешься определить, какой из десяти танцев под неё можно танцевать.

Коллеги и друзья не удивляются, когда ты рассказываешь им про загадочные органы тела: внутренние и внешние ноги, передние и задние руки, полупальцы, а также некую ОСЬ.

Во сне называешь мужа именем партнёра. И искренне удивляешься, почему тебя ревнуют. Это же просто партнёр!

Выбирая между свиданием и тренировкой, долго не раздумываешь. На тренировке ты получишь гарантированное удовольствие!

Знаешь все фильмы с бальными танцами, причем сюжет тебя не интересует…

И так далее. Ксения переписывала этот листок вместе с Викой Кирсановой; обе смеялись, подталкивая друг дружку: «Смотри, как точно! Это и правда о нас!..» Сколько им было лет? Кажется, двенадцать. Особенно их веселили фразы о работе, свиданиях и мужьях.

Позвонить Вике? Несколько раз Ксения брала телефон, крутила первые цифры номера… но дальше что-то мешало. Придётся рассказывать о себе, к чему она пока не готова – это раз. Но что-то и ещё, непонятное чувство… Не зависть, нет – другое. А так хотелось поговорить!

В августе, когда клуб «Фонтан» выезжает на сборы, Ксения поняла, что не может больше терпеть. Она так соскучилась по друзьям, тренерам, соперникам – по всем сразу, – что не стала звонить кому-то отдельно.

В пятницу после обеда она сбежала из дома, оставив бабушке записку, что ушла навестить подругу и вечером вернётся. Но Ксения рассчитывала задержаться в «Лесном» до воскресенья. В её спортивной сумке уместилось много смен белья, купальник, полотенце, зубная щётка – специально купила новую, чтобы бабушка дольше ни о чём не догадалась, – тренировочный костюм, туфли и, на всякий случай, несколько бутербродов.

Взяла билет на Финляндском вокзале, села в электричку, тронулась… Удивительная свобода! Куда она: за город? Или, может быть, в Африку, или вокруг света за два дня? Если бы отпрашивалась, договаривалась, готовилась заранее – не было бы этого чувства. А вдруг тренерам надоело одно и то же место, и они решили сменить обстановку? И она не увидит в «Лесном» знакомых ребят… Что делать? Тогда вернётся и позвонит на мобильный телефон Владимиру Викторовичу, номер-то помнит наизусть. А вдруг… Да слишком много этих вдругов, обо всём думать – никакой головы не хватит! Так ритмично стучат колёса: квикстеп или самба? Можно так и так. Форточка впереди открыта, тёплый ветер обдувает лицо. Вон коробейник в синей жилетке пошёл по вагону: куплю-ка мороженое в награду себе за смелость…

 

3

Дорогу в пансионат «Лесной» Ксения знала наизусть. Электричкой до станции Ушково, затем пятнадцать минут на автобусе и немного пешком, на выбор: по извилистой, «пьяной», как её называли, дороге или по тропе. Тропа – напрямик от остановки автобуса до ворот «Лесного» – была почти вдвое короче, но времени экономила немного. Папа говорил, что это из-за неровного рельефа: дорога проложена между холмами на одной высоте, а тропа всё время куда-то карабкается и падает. Ксения выбрала дорогу: по ней можно идти, ни на что не отвлекаясь, и мысленно быть уже там, в лагере. Расстегнуть молнию, снять ветровку, громко пропеть строку из песни – эхо повторит слова, унесёт за поворот. Впереди ещё три поворота, и у каждого новое эхо. Ветер, запах нагретой хвои… Сетчатые тени на дороге… Гул редких машин за спиной… Как будто ничего с ней и не происходило.

Она ступила на землю, где всё было родным: стриженые кусты шиповника у ворот, полосатая будка сторожа, вдали над ней зеленоватые окна единственного трёхэтажного здания – там наверху столовая… Заглядевшись по сторонам, налетела на Михаила Леонидовича, шеф-повара, с которым всегда дружила. Ксения подумала, что это хороший знак – первым встретить именно шефа, – и, не тратя время на приветствия, спросила:

– Наши здесь?

Михаил Леонидович, загорелый, худой и подвижный, прищурился, глядя снизу вверх:

– Здравствуй, для начала. Ваши – здесь, на том же месте. А я смотрю, ты теперь королева красоты!

– Не смешно, – сказала Ксения, порываясь уйти.

– А кто смеётся? Я смеюсь? Девушка, вы ещё сами не представляете, что из вас получилось. А пока – с меня порция. Идёт?

Он произнёс это так, что Ксения взаправду ощутила себя если не королевой красоты, то уж по крайней мере принцессой, законной наследницей лесного королевства. Она не удержалась и поцеловала Михаила в жёсткую, чуть колючую щёку, затем быстро отвернулась и пошла в корпус. А в груди трепетал холодок: какими-то получатся новые встречи? Ведь всё будет не так, как раньше, не так, не так…

Ксения потянула деревянную дверь, вошла в просторный, всегда темноватый после яркого солнца холл и сразу же увидела Анатолия из танцевальной студии. Он с грохотом засадил в лузу бильярдный шар, выпрямился и отсалютовал ей кием. Напарник Толи по игре, незнакомый темноволосый парень, замер у стола. Ксения приветственно махнула рукой и смутилась, на мгновение опустила взгляд. Не ждала от себя такой радости.

– Привет! ну ты, Ксюха, даёшь! – сказал Толя. – Меня догнала. Какие витамины ела?

– Под дождиком гуляла.

Она знала, как отвечать на самые разные шутки: на такую, например, что дождик был слегка радиоактивный. Но незнакомый парень промолчал – только улыбнулся, показав белые зубы.

– Ксения, наша главная звезда. Рома, будущий чемпион… как минимум, города, – представил их Толя.

– А ты с кем танцуешь? – спросила Ксения. Она помнила нескольких Толиных партнёрш, и каждая новая была лучше предыдущей.

– С Дашей Ворониной. Знакомы? С хвостом такая, красивая.

– Ой, конечно! Видела у Алины Александровны в школе. Неужели она так выросла?

– За два года – с нуля до «С» класса. Огромный талант. Правда, Ромка?

– Что? – спохватился Рома и забавно моргнул: обоими глазами, а затем, вдогонку, одним.

– Немедленно одень девушку, вот что, – приказал Толя.

– Да ну, это старый прикол…

Глаза привыкали к малому свету, и Ксения уже могла разглядеть, что Рома примерно её лет, чуть скуластый, с открытым, не без хитринки, взглядом, – симпатичный, даже очень… Но если встанет рядом, едва дотянется макушкой до подбородка.

Анатолий склонился над столом, примерился и так влупил по шару, что он перепрыгнул борт, гулко ударился о дощатый пол и покатился Ксении под ноги.

– Тьфу, отвлёк меня, понимаешь!

Она подняла тяжёлый, прохладный шар и замерла: какие у них правила? Вернуть на стол, или что упало, то пропало?

– Спасибо! – Рома подскочил к ней, подставил ладонь и, принимая трофей, коснулся пальцев Ксении. – Штраф! Бью с руки! – продолжал он, обегая стол.

Шар вернулся на пыльное сукно, Рома взял непомерно длинный для него жёлтый кий…

– Как ты держишь, – сказал Толя. – Сколько раз показывал. Кисть расслабь. Весь удар – от кисти.

– Я в угол хочу забить, – невпопад ответил Рома.

– Ксюху попроси, она тебе покажет и в угол, и в середину от двух бортов.

Рома вскинул на неё взгляд: глаза, похоже, карие, – и вновь так же моргнул: двумя и одним.

Ксения в самом деле хорошо играла: здесь, в «Лесном» научилась, никто из девочек рядом не стоял, и многие ребята. Но зачем расстраивать мальчишку? Да и майка на ней такая, что если наклониться – он будет глядеть не на стол и не на кий. И ещё, только заметила, двое каких-то парней сидят у дальней стены…

Она покачала головой:

– Не сейчас, хорошо? Я к девчонкам пойду, ужасно соскучилась. Так хочу всех увидеть! Ещё поговорим.

– Ловлю на слове! – сказал осмелевший Рома, ударил в угол и промазал.

Ксения пошла наверх, и странное томление в груди не стихало. На самом деле – всё иначе. Когда она, вот так запросто, болтала с Толей? Да они прежде едва здоровались. Ведь они давно знакомы: пришли в студию чуть ли не в один год. Толе уже лет тридцать, даже, наверное, больше. Занимался он, на Ксюшиной памяти, не часто – раза два в неделю, когда позволяла работа, какие-то ремонты, – но удивительным образом многое знал и умел. Подтянутый, широкоплечий, всегда выбритый, отутюженный и этим похожий на тренера, Владимира Викторовича, – он был приветлив с ней, а Ксения задирала нос, давая понять, что Толя ей безразличен. Никакого внимания ей, мелкой девчонке, он, конечно, не оказывал, но ведь надо же кому-то дать понять, что он тебе безразличен! Ей были безразличны его добродушие и простота в общении, так непохожие на напускную важность более молодых ребят. Он никогда не пытался выпендриться, показаться умней и красивей, чем на самом деле, и это было ей очень безразлично. Но безразличнее всего Ксении было то, что, глядя на Анатолия, слушая его, она решительно ни к чему не могла придраться.

Теперь, идя пустым коридором второго этажа, мимо шахматно чередующихся дверей слева и окон справа, она подумала, что хорошо бы ей такого старшего брата…

Вот и её номер – эту комнату Ксения четыре года называла своей. Она постояла, успокаивая дыхание, осторожно стукнула костяшками в дверь и, не услышав возражений, взялась за деревянную ручку…

 

4

Окно в комнате было нараспашку: выветривался запах лака. На леске, протянутой из угла в угол, сушились майки и трусики. Появилась новая кровать, теперь их было две пары, разделённые двумя тумбочками. На ближней к двери кровати, уткнувшись в примятую подушку, лежала Маша Третьякова в спортивном костюме и носках; глядя на неё, Ксения всегда удивлялась, сколько можно спать.

На кровати, которую она сама занимала последние четыре года, сидела Даша Воронина, новая партнёрша Толи. Она красила в розовый цвет ногти на ногах, рядом стояли три девчушки лет девяти из младшей группы «Фонтана» и разве что не дули на её пальчики. Гостью они едва заметили: вот так проходит слава, уже успели забыть. У девчонок был новый кумир – настоящий, взрослый. Светло-серые глаза, белокурые русалочьи волосы; голубые бриджи, белая футболка с маком на груди: очень красивый кумир.

– Привет! – сказала Ксения, разуваясь.

– Привет, – отозвалась Даша. – Ну, ты и выросла, молодец! Надолго к нам?

Ксения, улыбаясь, пожала плечами:

– Не знаю… Пока только в гости. Так захотела всех увидеть!

– Я тоже очень рада тебя видеть.

Ксения села на табурет – боком к столу, заставленному чашками, пачками печенья, коробками сока. Локтем отодвинула от края высокий чайник – а то, гляди, упадёт…

Даша закрыла пузырёк с лаком и, потянувшись, убрала в тумбочку. Самая смышлёная из девочек забралась к ней на кровать, запустила гребень в пышные Дашины волосы и победно глядела на остальных: теперь она при деле, её не попросят выйти. Другая, глазастая и смуглая, зашла с фронта, держа наготове помаду, но Даша закачала головой:

– Нет, Руслана, не надо… Лучше дай мне пилку, вон она лежит.

Смуглая Руслана метнулась к тумбочке, вместе с ней – рыжая кудрявая девчушка. Они ухватились за пилку с двух концов, смахнули на пол фотоальбом и, поднимая, едва не растерзали его.

– …Ой, Даша, где это ты? – воскликнула Руслана, показав страницу.

– Во Франции. Видишь: Версальский дворец.

– Здорово! А это кто с тобой? Жених?

– Это папа.

– Какой молодой!

– И красивый, – добавила рыженькая. – Похож на этого, как его?… артиста…

– На Сидихина?

– Точно! Обожаю Сидихина.

Катя, смышлёная подружка за Дашиной спиной, лишилась покоя: и хочется взглянуть на снимки, и страшно потерять насиженное место. Даша всё сильнее морщилась при каждом резком движении гребня.

– Стоп! Дальше не смотреть! – велела она девчонкам.

– Не смотреть! Что, не слышали?! – повторила Катя из-за её плеча.

– Почему? Ты там не одетая? – спросила рыженькая.

– Нет. Просто не хочу.

– Мы осторожно, – пообещала Руслана.

– …Эй, сколько можно шуметь, куклы? – буркнула Маша Третьякова, повернулась на бок и открыла глаза. – Спать не даёте… Ксеня, здорово!..

– Привет.

– Хватит спать, соня! – ещё громче загалдели куклы. – Ещё ужин будет!

– А что, ужина не было, да?

– А что, был?!

Ксения улыбалась, глядя на этот бедлам. Чувство было такое, будто растянулась на столе, и массажист поколачивает ладонями, поднимаясь к плечам: первые минуты бодрит, но ещё немного – и разомлеешь, лениво закроешь глаза… Но тут в коридоре прошелестели быстрые шаги, и Виктория Кирсанова, не утруждая себя стуком, распахнула дверь, сморщила нос, оглядела комнату и в тот же миг бросилась Ксении на шею:

– Фантастика! Ксюха, неужели это ты?! Ну, даёшь!

А ты мне недавно приснилась!

– И что я делала в твоём сне?

– Побеждала меня на конкурсе. Чего ещё от тебя можно ждать!

– Это вряд ли, ты уже далеко упрыгала…

Вика, на полгода младше Ксении, была её главным противником с первых шагов на паркете. Они вместе проходили все ступени танцевальной пирамиды, поднимаясь в возрасте и мастерстве. Гибкая, хлёсткая в движениях, с красиво выступающими мускулами на тонких руках, ногах и спине, Ксения считалась более способной и, по тренерским подслушанным словам, «фактурной»; невысокая крепенькая Вика была старательной трудягой. С детского «E» класса, выходя на паркет в стайке малышей с одинаковыми испуганными глазами, они обращали на себя внимание зала и судей. Потом были школьные годы и более жёсткое соперничество в «D» классе – они прошли его и победно двинулись вперёд. Дальше Вика притормозила, и «B» класс Ксения получила на три месяца раньше. Виктория не завидовала, не ревновала – только стала работать вдвое упорнее и догнала её… А потом случилось то, что случилось.

Раньше девочки общались вне паркета, перезванивались, ходили в гости на дни рождения друг к дружке и к ребятам из клуба. Они легко перенимали привычки: то Вика притащит откуда-то словечко «ж-жесть!» для выражения сильных эмоций, а через пару дней Ксения заметит, что и партнёрша в слишком открытом платье – это жесть, и низко летящий над городом самолёт – снова жесть; и тем же вечером подглядит у Вики свою манеру на разминке подёргивать себя из-за спины за мочку уха… И в газетных гороскопах Ксения первым делом проглядывала статьи «Весы» и «Овен» – а, всё-таки, не могла сказать, что они с Викой дружили. Мешал азарт, не дававший расслабиться, с ним любая тренировка превращалась в маленькое сражение – за взгляд тренера, за подсказку, за внимание ребят. Летом Ксения поняла, что этого не хватало ей весь минувший год. Наверное, и Вике тоже не хватало? Она ведь не умеет притворяться.

– Так, выйдите отсюда! – приказала Виктория «куклам» – так однажды назвала младших девочек Алина Александровна, и слово прижилось.

– А чего? – возмутилась смышлёная Катя, выставив перед собой гребень, словно для защиты.

– Я сказала, – объяснила Вика с нажимом на глагол. Девчушки со вздохами потянулись к двери.

– Дашенька, идём с нами, – обернулась Руслана.

– Я к вам ещё подойду, – мягко, точно извиняясь за поведение соседки, сказала Даша и легла на покрывало, распушив густые волосы по груди. – Вика, ну что ты их обижаешь? – спросила она, когда куклы вышли.

– А чего они, как дома? Я к ним не хожу. Пускай у себя шумят.

– Но они же маленькие.

– Я тоже была маленькая. И так не наглела.

– Но ведь можно попросить.

– Нет уж. Пускай они тебя просят, – и Вика, склонив голову и как бы снизу заглянув Даше в глаза, пропищала: – Дашенька, расскажи мне сказку!..

– Да ну, не смешно.

– А я тебе и не Задорнов, – Виктория села на краешек её кровати и, одним движением подвернув подол белой футболки Даши, поставила кулак ей на голый, тут же напрягшийся живот. – Вообще никуда не пойдёшь до ужина.

– Захочу – и пойду. Ты что, хозяйка здесь?

– Девчонки, не ссорьтесь, пожалуйста, – попросила Ксения и двинулась к ним вместе с табуреткой. – Вик, а ты помнишь, как нас Владимир заставлял работать?

– Конечно, такое не забудешь!

– Смотри, Ксения, – передразнивая Владимира Викторовича, чуть носовым голосом произнесла Ксюша. – Будешь лениться – сделаю Вику чемпионкой раз и навсегда. Мне ничего не стоит: сказал два слова судьям на любом турнире, а им всё равно, кого из вас двигать, и ты уже вечно вторая. Хочешь? Нет? Тогда старайся, всё зависит от тебя.

– Ага. А потом то же самое говорил мне. Но не сделал так ни разу. Мы дрались честно и с переменным успехом.

– И никогда не обижались, – добавила Ксения, отводя взгляд, чтобы не замечать ритмичных нажиманий кулака Виктории на Дашин пресс, от вида которых вдруг стали пересыхать губы.

– Ещё бы, – вставила Даша. – Да Вичка… подожди, дай сказать. Он ведь тренирует всего десять лет. В своём кругу считается молодым. Вы – первое поколение его серьёзных учеников. Не только он вас учит, но и вы ему делаете имя. Ему пока невыгодно обижать нас и всерьёз сталкивать, а когда чего-нибудь добьёмся… Ой, мало не покажется! Не узнаем нашего Володеньку, чувствую в нём такие замашки.

– Даша, я не думала, что ты пессимистка, – сказала Ксения и прыснула: какое странное слово, прежде не замечала. Пис-си-мистка…

– Вот увидишь.

– Не надо во всём видеть плохое, – поддержала Ксению Вика и вновь стала давить кулаком. – Слушай, Ксюха, мы в мае получили «А» класс, прикинь! Перешли в «Юниоры-2», Серёга уже сшил фрак. Такой деловой в нём, вообще не узнать.

– Начнёте со стандарта?

– Наверное, с латины, она у меня лучше идёт. Но будем и стандарт, и десятку. Всё будем.

– Молодцы, поздравляю. А я, наверное, так и останусь с «B» классом. Хотя когда-то думала, что способна на большее…

– Хоть я и пессимистка, – сдавленно произнесла Даша, – да Вика, перестань! я уже в туалет хочу… Хоть и пессимистка, но всё же уверена, что ты, Ксения, найдёшь партнёра и будешь заниматься, как прежде. Кто, если не ты?

– Спасибо. – Ксения прикоснулась к её волосам: – Классные такие, завидую!..

– У тебя свои хороши.

– Да, я очень хочу заниматься, выступать, – продолжала Ксения. – Даже проигрывать, всё равно хочу. Раньше и не думала, что главное – просто выйти на паркет! Не пройду в финал, всё равно буду рада.

– Это ты сейчас так говоришь, – улыбнулась Даша. – А стоит выйти – захочешь большего.

– Может быть. Знаешь, я весь год… не знаю, будто просидела в колодце, а теперь вылезаю наверх. Не хватит денег – заработаю. Хоть окна буду мыть в машинах. Не могу больше ждать, время уходит.

– Окна мыть незачем, лучше учись, – сказала Даша. – Времени полно, а деньги – вещь наживная. Тебе ещё так мало лет. Пятнадцать?

– В октябре будет.

– Видишь, даже нет пятнадцати, а ты уже очень много умеешь. А я начала в девятнадцать, и то хочу достичь высот.

– И она достигнет, – зловеще сказала Вика. – Она всех нас отымеет такими темпами. Слушай, Ксюха! Давай её замучаем, пока Третьякова спит! Потом скажем, что так и было.

– Я не сплю и всё слышу, – отозвалась Маша с кровати.

– Значит, и тебя тоже!

– Нет уж, спасибо. Я ещё хочу мир посмотреть. – Даша поднялась и нашарила под кроватью босоножки. – Обещала кое к кому зайти перед ужином… Ой, чёрт! они альбом стянули. А я там дальше одной гривой завешена, и без этого! – и, рассмеявшись, она крест-накрест прикрылась. – Пойду ругаться.

– Подожди, подожди, Даш! – Вика следом за ней вышла в коридор и, о чём-то переговорив, вернулась. – Ксюха, можешь оставаться здесь, – сказала она. – Даша будет ночевать у Толи. Он на выходные приехал, снял комнату для гостей.

«Ого, у них, кажется, всё серьёзно…» – подумала Ксения.

– Хорошо, спасибо вам, – она поднялась, потянулась, раскинув руки… И не сразу поняла, что стало с глазами Виктории. По десять рублей – это мягко сказано.

– Ксюха!.. – ахнула та снизу. – Ну-ка, дай-ка я рядом встану! Обалдеть… А я и не заметила сразу, представляешь! Я-то в глаза смотрела!

Она обошла Ксению, встала спина к спине и ладонью отметила свой рост – меньше почти на голову.

– И сколько ты теперь? – спросила Вика, и Ксения назвала число, в которое сама до сих пор не могла поверить.

– Может, с июня ещё и повыше стала, – добавила она.

– И как себя чувствуешь?

– Знаешь… с одной стороны, больше не кажется, что я в ластах. – Ксения вновь опустилась на табурет, вытянула ноги в сине-зелёных клетчатых носках и пошевелила пальцами. – Так переживала, помню… У тебя тридцать седьмой размер?

– Ага, восьмой. Больше, чем у Дашки, лапа.

– А у меня сороковой. И год назад был сороковой. Выросла на четырнадцать сантиметров и, наконец, догнала свои руки и ноги. Но с другой стороны… я теперь дохлый дрищ.

– Надо тебя кормить, кормить, и будет порядок. Кстати, скоро ужин…

Тут в комнату влетела оса; не замечая девчонок, деловито прожужжала к столу, села на коробку яблочного сока, поползла… Ксения, дотянувшись, быстро накрыла её чашкой, встала, в два шага подошла к распахнутому окну и, высунувшись до пояса, отпустила на волю.

– Как тебе всё удобно теперь… – покачав головой, сказала Вика.