1

Утром Вика тронула её за плечо: вставай, если хочешь, идём бегать! Ксения потянулась, ответила, что сейчас, ещё минутку, даже меньше… двадцать секунд… и вновь открыла глаза, когда в комнате никого, кроме неё, не было. Взглянула на часы: завтрак не скоро, спешить неохота. Не торопясь, почистила зубы, умылась, надела синие бриджи и белую майку с револьвером на груди – купила весной, очень понравился рисунок, но в город её надевать не решалась. Причесалась, собрала волосы в хвост и осталась довольна, подмигнула своему отражению в зеркале над раковиной. Худющая, конечно, от этого плечи кажутся слишком широкими, и линии скул такие, что можно о них порезаться, – но румяная, глаза блестят, и осанка не пропала, вот что здорово! В её новом классе только одна девочка была почти такого же роста, как Ксения, – всё равно чуть меньше, но другие-то меньше намного. Поневоле будешь сутулиться, и дома не отвязаться от дурной привычки. А тут за вечер и ночь распрямилась, будто в «Лесном» волшебные кровати. Только ради них стоило приехать, не говоря уж об остальном.

Она вышла из корпуса, направилась к футбольному полю. По «малому кругу» – беговой дорожке стадиона – с топотом и гиканьем, слышным издалека, носились дикие лыжники. Они могут час, два так бегать, им не скучно; скоро бросят дурачиться, запыхтят, но темп не сбавят ни не мгновение.

Ребята из «Фонтана» бегали по большому кругу, который проходил мимо столовой, тренировочного зала, площадки с турниками, одичавших зарослей сирени и краешком забирался в лес. Ксения остановилась на опушке; холодок бодрил, от смолистого воздуха приятно кружилась голова. Мимо пробежали Сергей Галеев, Пётр Павлович, Ирина Сергеевна со стайкой детей… Вот и Вика – наверное, догоняет их на круг. Виктория сбегала с горки большими прыжками, не частила, не глядела под ноги. Заметив Ксению, махнула рукой. Ксения рванула, пристроилась рядом и поняла, что, как и прежде, может не отставать. Почти круг они бежали молча, обогнали младших, но на подъёме у Ксении закололо в боку, и она пошла, переводя дыхание. В сирени, на том же месте, где и год, и два назад, прятались Маша Третьякова с Ваней. Ксения, как всегда, сделала вид, что не замечает. Сейчас дети покажутся за спиной, и надо вновь бежать.

Но вместо детей её настиг Рома, вчерашний знакомый.

Поравнялся, осторожно заглянул в лицо:

– Привет! Устала?

– Нет, всё в порядке, – Ксения помотала головой и вновь перешла на бег. – Отвыкла немного.

– А ты мне сегодня приснилась! – выпалил Рома.

– Да? И что я делала в твоём сне?

– Ничего, – Рома чуть смутился, – это самое… снилась, короче, вот.

Они бежали плечо к плечу, и возле тренировочного зала впереди мелькнула тёмно-каштановая голова Виктории, чёрная футболка и синие спортивные брюки. Переглянувшись, Ксения и Рома поддали ходу и настигли Вику под конец большого круга.

До завтрака Ксения поговорила с Владимиром Викторовичем, вновь заверила, что бабушка не волнуется, и попросила разрешения сходить на тренировку.

– Вот, держите, – протянула она свой неприкосновенный запас – сто рублей.

– Занимайся, конечно, мы тоже рады, что ты возвращаешься.

Проводив её глазами, тренер подозвал Викторию, отдал деньги. Смышлёная Вика взяла бумажку, нахмурилась на мгновение и вопросительно глянула: «я вас правильно понимаю?» «Да, – кивнул Бауэр, – совершенно правильно». Ксения, коленями раздвигая влажную крапиву, пробиралась к автомату, висящему на тыльной стене полосатой будки сторожа. Чем больше мобильников покупают себе люди, тем сильнее зарастает тропа к бесплатному и безотказному инвалиду. Стекло, укрывавшее телефон от дождя, давно растрескалось, он был в ржавых пятнах и, на первый взгляд, сломанный, но всё равно живой. Подносишь к уху трубку – нет гудка. С натугой крутишь диск – он не отзывается привычными щелчками. Набрал номер – вызов не слышен, и кажется, что никогда и ни с кем этот телефон тебя не соединит. Но вот в тишине что-то двинулось, открылся тайный люк – значит, сняли трубку… «Алло? Да, я слушаю, кто это?…»

Бабушка волновалась, забрасывала вопросами: всё у тебя хорошо, не голодная, не обидел ли кто? «Ну, что ты меня, как маленькую, контролируешь? – через минуту спрашивала Ксения, забыв, что она сама звонит. – Лекарства не забудь принять. Верапамил помнишь? Ну, замечательно… Всё, пока, я завтра точно приеду». «Приезжай, буду за тебя Бога молить…»

Бабушка в последние месяцы часто вспоминала о Боге. «Где был твой Бог, когда папа с мамой ехали на эту дачу?!» – крикнула однажды Ксения, топнула ногой и расплакалась. Бабушка промолчала, ушла к себе, и Ксении стало стыдно. Потом она думала об этом и, в конце концов, решила, что не стоит обижаться на Бога, если он, конечно, есть. Может быть, в ту минуту он был занят другим, спасал людей от землетрясения или урагана… там тысячи людей, на всех не хватило внимания. Теперь он, конечно, сам не рад, что так получилось. Не напоминать же всякий раз: наверное, тогда он совсем расстроится и ничего хорошего больше сделать не сможет.

Ксения, крещённая в полгода, росла атеисткой, о вере никогда не задумывалась, но всё-таки знала, что после жизни что-то есть. Не могут же просто так взять и исчезнуть её танцы, и одноклассники, и Солнечный берег, куда летала два лета подряд с мамой и папой, и ещё много чего! А если всё-таки могут?… Зачем они тогда нужны? И сама она что здесь делает? В прошлом такие мысли приходили к ней довольно редко – утром, например, когда случалось проснуться до будильника. Нагретое одеяло, фонарь за окном, тишина… Вот хоть бы так всё осталось, чтобы можно было вспоминать! Но неужели и память исчезнет? И уже подступали слёзы, и вместо дыхания получалось одно шмыганье… Здесь надо было встрепенуться, подумать о весёлом, и Ксения держала наготове целую коллекцию настоящих и придуманных историй, разгонявших темноту. Вот если представить, что она может по желанию становиться мальчиком?… Все удивятся: что за партнёр такой, откуда взялся? никто его раньше не видел, а он выиграл конкурс и пропал. На тебя похож, Ксюха; может, это твой брат? Нет, – скажет она, – у меня ведь братьев никогда не было. А сама подметит, кто из девчонок будет сильнее других по нему вздыхать. Маша Третьякова… и ещё Надежда, где-то забыла Петра Павловича… Попались! Вечером подумаю, что с вами делать, а сейчас пора вставать, собираться в школу…

В последний год она забросила фантазии: хрупкими они оказались, раскололись от одного удара настоящей жизни. Но весной, чем длиннее становились дни, тем отчётливее Ксения понимала, без аргументов и споров – просто понимала, и всё, что родители где-то живут, видят и слышат её. Только она их пока не слышит, и поэтому должна теперь больше думать сама. Насколько им хорошо там, зависит и от неё – в этом она не сомневалась, и жить хотела так, чтобы стыдно за неё не было.

 

2

А до тренировки оставалось полтора часа. Владимир Викторович перекроил субботнее, облегчённое расписание: раньше в десять утра была тренировка, потом свободное время до обеда, а теперь они поменялись местами, чтобы разделить занятия старшей группы и многочисленных этим летом малышей.

Ксения вспомнила, что ещё не успела побывать на своём холме. Три года назад она открыла это место недалеко от берега залива. Поросший брусникой холм в лесу, и дело даже не в бруснике, а в том, что небо над этим холмом всегда оставалось ясным. Она забрела туда в ненастный день, когда с самого утра намечался дождь. Её потянуло забраться на холм и быстро сбежать вниз, или даже скатиться кувырком… А, поднявшись, она забыла обо всём и едва не опоздала на тренировку. В разрывах облаков над ней открылось окно: облака летели плотным строем и, долетая до этого окна, расступались, обходили его стороной. Ксения глядела в синий колодец, пока не закружилась голова, – и с тех пор почти каждый день, проведённый в «Лесном», выкраивала минут пятнадцать, чтобы подняться на вершину, полежать на траве, слушая птиц, глядя в ясное небо. И никто в эти минуты ей не был нужен. Один только раз она позвала с собой Вику, и та мигом поймала в густой траве ёжика, выяснила, что он самец, хотела принести его в комнату и показать девчонкам, а потом взять домой, – но, размыслив, отпустила у подножия, на том месте, где и взяла.

И теперь Ксения хотела побыть одна. Но едва растянулась на мягком склоне и закинула руки за голову, как невдалеке раздались шаги, частое дыхание… Насторожилась, посмотрела вбок: ну, конечно, из-за морщинистой сосны выглянул Рома. Выражение его лица было виноватое, умоляющее и всё равно хитрое. Ксения думала прогнать его, но загляделась на такую комбинацию, а он уже подошёл, присел рядом.

– Не помешал? Извини, я уйду, если что…

– Да сиди уж, – разрешила она и тоже села, – ты ведь просто мимо проходил?

– Не совсем. Я видел, как ты сюда идёшь… случайно.

А вообще хотел купаться. Идём вместе?

– Так купальник у меня в комнате.

– Можно взять, это ведь недалеко. Если хочешь, конечно. Если нет, извини… – и, взглядом спросив разрешения, он осторожно взял Ксению за руку. Ладонь у Ромы была меньше Ксюшиной, тёплая; ногти круглые, розовые и, кажется, подгрызенные по краям…

Он вновь моргнул, как вчера, – и Ксения поняла, что ошиблась: глаза у него не карие, а тёмно-серые, с зеленоватыми точками возле зрачков.

– Ладно, идём, – согласилась она и встала. – Что такого интересного нашёл?

Рома глядел ей на грудь, это было очень удобно с его ростом. Он сделал грозное лицо, сдвинул брови и, вытянув руку в сторону залива, изобразил выстрел:

– Пах! Классный рисунок. Если бы я сразу заметил, то испугался бы…

– А, ты об этом, – Ксения покосилась вниз. – Да он холостыми заряжен. Или вообще никакими.

Она повела плечом, вытянула из-под лямки застрявшую веточку, щелчком запустила в полёт.

– Я посмотрю, вдруг ещё есть? – Рома проворно забежал ей за спину, – тут всякие травинки, листики, честно. Я отряхну?

– Давай, спасибо, – и, пока его быстрые пальцы снимали мусор, Ксения вспомнила: – Что тебе приснилось-то сегодня, расскажи?…

 

3

Под утро Роме приснился он сам посреди школьного спортзала. Вокруг никого нет, и всё очень высокое: до перекладины, притянутой к полу стальными тросами, не допрыгнешь; баскетбольное кольцо ещё в два раза выше, и канат, свисающий с крюка в потолке, можно перебросить с берега на берег Невы. Рома ничему не удивился, и когда в дверь стали входить незнакомые люди, глядел на них с любопытством. Первым из вошедших Рома оказался по плечо: ничего странного, сам-то пока метр шестьдесят четыре. Появилась новая компания: мужчины, женщины, все очень тонкие, и Рома им по грудь. Следующим – по пояс… Они ходили по залу, разговаривали, смеялись; женщина в чёрном взяла в углу баскетбольный мяч и, не прыгая, положила в корзину. Роме стало жутко, но почему-то и очень приятно, и не понять, какое чувство сильнее. Он оглянулся и увидел новых гостей: прежние рядом с ними – просто карлики!.. Побежал, чтобы спрятаться, налетел на ногу одной из девушек и вдруг узнал: это же Ксения, она приехала вчера! Мгновенно пропал страх, и Рома понял, что не отдаст её никому из этих верзил. Он крепче обхватил её, прижался лицом… Внезапно всё тонкое тело девушки задрожало, она молча опустилась на пол, и Рома изумлённо заметил, что она очень лёгкая, можно поднять на руки. А можно и убрать руки, она всё равно держится… только вот на чём?…

Рома не успел понять, на чём. В дверь постучал Владимир Викторович и напомнил, что через двадцать минут ждёт всех на площадке. Ребята в комнате зашевелились: Серёга поднял ноги к потолку и подвигал ими, словно вращая педали, Ваня встал и, протирая глаза, шагнул к раковине, и Егор заворочался, скрипя пружинами. Рома хотел полежать ещё минут десять, чтобы прокрутить в голове удивительный сон, и докрутился, чёрт побери!.. Пришлось, не вылезая изпод одеяла, тянуться к тумбочке и искать там свежие трусы.

…Обо всём этом он, конечно, не говорил Ксении. По дороге в корпус Рома Никитин рассказывал о своей семье: у него были мама, папа, две сестры, брат, по двое бабушек и дедушек, и осенью, с переездом в новую квартиру, появилась немецкая овчарка Альма.

– Я сразу подумала, что ты из большой семьи, – сказала Ксения.

– Почему?

– Даже не знаю… Показалось, что очень легко сходишься с людьми… Значит, есть опыт.

Рома заулыбался: опыта и впрямь хватало. Ира и Марина, когда вместе, кого угодно заставят с ними сойтись, хоть бегемота из зоопарка. У них семейная банда стрельцов: Ира старше брата на два года, Марина – на год, а младшему, Илье, четыре года, и он уже сейчас вылитый папа.

Папа работает инженером на «Электросиле», дежурит сутки через трое, но на самом деле чаще, потому что надо много зарабатывать. И ещё он делает электрическую проводку в домах, за это хорошо платят.

– Когда же он дома бывает? – спросила Ксения.

– Редко, но зато с ним интересно. Он всё на свете знает. А мама – учительница русского и литературы. Тоже даёт уроки после школы. Ира перешла в одиннадцатый класс, хочет поступать в Герцена, она способна к языкам. Маринка поступила в художественное училище, на дизайнера. Она раньше занималась волейболом, потом бальными танцами, а когда перестала, тут же я захотел.

– Получилось, как эстафета?

– Да, похоже. Я надеюсь, что она вернётся. Мы в паре всех порвём.

– А ты кем хочешь стать?

– Да так… не знаю пока… Ближе к делу подумаю. У меня талантов нет. Может, появятся ещё, а может… – Рома пожал плечами.

– …А может, уже и есть, – закончила Ксения.

– Ты приходи к нам в гости, хорошо? У нас весело, со всеми подружишься.

– Спасибо… Пока не обещаю, но и не отказываюсь сразу.

За разговором они дошли до корпуса, Рома остался ждать внизу. Когда Ксения вернулась с полотенцем в руке, круглые чашечки купальника обрисовывались под голубой майкой, и он отвёл взгляд: теперь уж не отговориться револьвером, нет его…

– Машка спит опять, прикинь, – сказала Ксения, – я с неё поражаюсь.

– А другие?

– Вика что-то пишет с очень таинственным видом.

Потом погляжу. Идём, час до занятия.

Дорога на берег вела мимо открытого бассейна, гордости пансионата «Лесной». В бассейне была небесно-синяя, проточная, не пахнущая хлоркой вода, шесть дорожек, удобные стартовые тумбочки, с которых можно крутить сальто, осыпая кафельный бортик брызгами, – вот только купаться в нём ребята из клуба «Фонтан» могли в строго отведённый час, ближе к ужину. Владимир Викторович, Толя, Сергей легко проплывали всю дорожку под водой, и Рома, глядя на них, научился, хотя потом было жутковато поворачивать: казалось, что до бортика, откуда нырнул, не двадцать пять метров, а целая сотня.

– Я тоже умею, – сказала Ксения. – Мне легко, я же в ластах.

– Привозила с собой?

– Ну, почти.

– Жаль, я не догадался. Но через год привезу, – серьёзно сказал Рома, и Ксения, не удержавшись, фыркнула.

– Ты чего?

– Нет, нет… не над тобой. Кажется, комар в нос влетел, – и для убедительности она дважды чихнула, закрывшись ладонью. – Вот, теперь всё в порядке.

В бассейне работали пловцы – ещё одни, кроме танцоров и лыжников, жители пансионата. Длинноволосая девушка-тренер в шортах и купальном лифе звонко скомандовала с бортика: «Ещё двадцать пять на ногах! – и оглушительно свистнула. – Следующие – готовимся!». И новые загорелые фигуры шагнули на стартовые тумбы, солдатиками прыгнули вниз.

– Раньше они сюда ездили, а три года назад перестали, – сказала Ксения. – Теперь, значит, снова…

– Да, вот здесь живут, – Рома взглядом указал на чистенький, с колоннами у крыльца и блестящей покатой крышей кирпичный дом.

– Его ремонтировали, забор стоял, – вспомнила Ксения. – Нам туда лазать запрещали. Точно, а я смотрю: что-то не так. Ха, я ведь даже скучала по ним, пока их не было.

– Почему? – спросил Рома, ощутив что-то, похожее на ревность. О нём, наверное, не будет скучать…

Ксения пожала плечами:

– Даже не знаю. Просто… ну, чего-то не хватало без них. – Замедлив шаг, она ещё раз оглянулась на голоса и брызги. – Плавали целыми днями, в столовой сидели своей компанией… Два раза в неделю куда-то уезжали на «Икарусе», таком огромном, набивались как селёдки. Возвращались поздно. А в свободное время гуляли, в бильярд играли так лениво, – она медленно отвела локоть, изображая сонный удар. – Знаешь, все друг на друга похожи, вот что удивительно. Все такие высокие, с плечами, лица тонкие. Как на подбор.

– Инопланетяне, – ввернул Рома и загордился собой, потому что Ксения улыбнулась.

Извилистой тропинкой они дошли до Финского залива, искупались в тёплой и почти пресной воде. Ксения всё знала в этой бухте. «Вон там не вздумай нырять, – кивнула она вперёд и направо, – камни под водой. А здесь можно», – и нырнула первая. Рома с удовольствием подержал бы её на волнах, но она сама плавала не хуже ребят из бассейна. И как была хороша в тёмно-синем купальнике – длинноногая, гибкая, с такими смелыми движениями; сколько жизни в одном взмахе её руки! А как блестит вода на гладкой коже!.. Интересно, он-то ей нравится хоть немного? Рома не хотел, чтобы она подумала: «вот позёр», – и всё-таки поворачивался к ней лицом и чуть разводил локти. Пускай он небольшой – но складный, с кубиками пресса и настоящей мужской фигурой, похожей на перевёрнутый конус. От папы достались такие широчайшие мышцы, этим Рома особенно гордился.

 

4

Рома чуть прибеднялся, говоря Ксении, что у него нет никаких талантов. Об одном своём таланте он догадывался, хоть и не всегда был ему рад. Да, Марина рисует, Ира учит испанский язык, для неё уже третий; Илья в четыре года так обращается с футбольным мячом, как иным взрослым не снилось. А Рома, лет с двенадцати или даже раньше, – настоящий магнит для девчонок. Знакомятся, шлют записки, просят телефон, и все почему-то старше на год-два и крупнее. Мама, Евгения Васильевна, тихо гордясь, показывала коллегам-учителям фотографию из электросиловского лагеря: Рома, стоя чуть позади, обнимает за талии двух старшеклассниц в топиках, девичьи плечи заслонили его, только два хитрых глаза виднеются из-за прекрасной, смуглой стены. И по лицам девушек понятно: скажет им Рома танцевать – станцуют, скажет ходить на руках – даже не задумаются. Но Рома ничего такого не говорил. Зря вредная Маринка дразнила его донжуаном и альфа-самцом, на самом деле он был скромным, порядочным, и лишнего никому не обещал. Погулять, посмеяться, даже зайти в гости – пожалуйста… а что потом? Рома знал, что бывает потом, и мечтал об этом, но только в одиночестве. Наедине с девчонкой даже подумать не решался. Прошлым летом, когда была сделана та фотография, он, наконец, встретил девочку, рядом с которой можно было помечтать, как они вернутся в город, сходят на дневной сеанс в кино, а потом Лена пригласит Рому домой, где не будет родителей… Да, её звали Лена; она была, как водится, старше на полтора года и с первого взгляда мало отличима от большинства девчонок из лагеря. Кроссовки, шорты, голый живот, лицо без косметики, – только волосы длиннее и гуще, чем у остальных, и голос необычайно глубокий, и руки нежные, даже слишком… «Помоги, пожалуйста, – незнакомая девочка на причале водной станции протянула Роме бутылку кваса. – Тугая, как не знаю что… не могу открыть». Рома взял бутылку и небрежно, тремя пальцами свернул пластиковую голову. «Ого, ну ты даёшь! – воскликнула незнакомка. – Теперь буду знать, к кому обращаться». Рома, отдавая бутылку, случайно коснулся прохладной ладони девочки. А у причала покачивалась двухместная лодка, и вёсла, готовые к работе, лежали на воде вдоль бортов.

«Надо же, какой ты сильный, – сказала Лена, когда Рома, причалив к другому берегу, снял её с носовой банки и поставил рядом с собой. – Если что, сможешь меня защитить?» Рома кивнул, надувшись от гордости, и потом долго удивлялся: как его самого не побил кто-нибудь из старших ребят, её ровесников?

До конца смены они почти не расставались. Забредали вдвоём в самые дальние уголки леса, купались, рассказывали о себе. Рома, подняв Лену на руки, кружил её, пока она не говорила, смеясь: «Хватит!». Тогда он впервые в жизни поцеловался и сперва не понял, что в этом особенного, – но, увидев, как закрылись глаза Лены и участилось её дыхание, понял, что сделать ей приятно – это и есть самое главное.

Рома уже год танцевал, но показывать умение стеснялся: не было никакого умения, ритм он чувствовал средне, движения запоминал немногим лучше. Лена занималась в театральной студии, хотела стать актрисой, и уж она-то не боялась очень серьёзно, с выражением читать наизусть монологи и стихи. Раньше, если кто-то при нём даже бубнящей скороговоркой читал стихи, Роме становилось неловко, хотелось поскорее уйти, – но Лену он был готов слушать и слушать. Она просила: «Повтори. Только змеи сбрасывают кожу, чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями несхожи, мы меняем души, не тела…» Рома повторил две строки, смутился, покраснел и решил, что актёром никогда не станет.

Вернувшись домой, он звонил Лене. Она говорила, что рада, но голос звучал суше, чем в те августовские дни. Наверное, виноват был телефон… Они договорились встретиться, погулять в Парке Победы, но когда Рома подходил к метро, Лена прислала эсэмэску: «Извини, не могу прийти, давай в другой раз». Причину так и не объяснила. А потом многодетная Ромина семья переехала из коммуналки в отдельную, просторную квартиру. Энергичная мама уже три года хлопотала о ней, писала письма, ходила на приёмы и так понравилась одному депутату Законодательного собрания, что он пригласил её в помощники. В новой квартире была громадная кухня, четыре большие комнаты, а в прихожей Илья играл в футбол, обводя поставленные в ряд ботинки. Довольней всех были сёстры: они давно хотели купить щенка, даже знали, у кого, – и очень скоро принесли домой пушистую крошку Альму.

Когда Рома, уже в конце октября, звонил Лене в последний раз, она сказала: «Извини. Мне было очень хорошо… но, кажется, у нас ничего серьёзного не получится. Слишком рано. А просто дружить с тобой я не могу, и ты, наверное, тоже». Он расстроился, передал эти слова Марине. «Увижу – прибью артистку долбаную! – обещала сестра, ударив кулаком по столу, и в ответ громко залаяла Альма. – А ты не ной, – продолжала Марина, – другую найдёшь, нормальную. Идём лучше гулять со зверем».

Рома сильнее налёг на танцы, месяц ездил в прежнюю студию, но теперь она была далеко, и тренер надоел – парень двадцати лет с вечно блестящими чёрными волосами; он мог половину занятия крутиться перед зеркалом, забыв об учениках. «Артур Василенко, что ли? – услышав о нём, спросила Ксения. – Как догадалась? Да видела на конкурсах миллион раз. Странный он какой-то». Из интернета Рома узнал, что ближе всех к его дому находится клуб «Фонтан», позвонил, пришёл. Ему очень понравились Владимир Викторович с Алиной Александровной; он увидел, как много и вдумчиво тренируются ребята, и сам потянулся за ними. Быть последним он не любил. На девочек из клуба Ромин магнетизм не действовал, а в новой школе всё было по-старому: знакомства, телефонные сюрпризы.

«Алло, привет. Хочешь узнать, кто звонит? Нет, ты мне не говорил номер, я случайно узнала. Так хочешь или боишься?…» Рома не боялся, он не мог забыть Лену: мягкие губы, такую близкую грудь, к которой он прикасался через майку, но завернуть её выше так и не посмел. И ещё – как в последний лагерный вечер Лена сама расстегнула джинсы и повела под них его ладонь, но тут же передумала. «Нет, давай в другой раз, – вздрогнув, прошептала она, – я ещё не готова…» И как от неё отделаться?

Вчера он почувствовал, как её образ, живой и объёмный, раскололся на цветные диски: на одном глаза, на другом голос, на третьем – всё то, что Рома сам придумал, – и, размахнувшись, он веером запустил их с балкона. Они закружились и не упали, а блестящими точками растаяли вдалеке. Если бы только Ксения поглядела на него так, как Лена год назад! Или как эти девушки, присылавшие записки.

А вдруг?…

– Ты придёшь к нам в гости? – спросил он ещё раз. – Тебе понравится, точно говорю.

– Посмотрим, посмотрим, – улыбнулась она. – Вообще, ты меня заинтриговал…

 

5

Ксения отметила для себя другую черту Ромы – неукротимый дух противоречия. Как только он почувствовал себя с ней на короткой ноге, тут же стал возражать в ответ на любые слова.

– Смотри, сколько толокнянки, – кивнула Ксения на горку, всю сверкавшую серебристо-зелёными листьями. – Почему я раньше не замечала?… Надо бабушке немного собрать, чтобы она в аптеке не покупала.

– Это брусника, – ответил Рома.

– Да нет же. Смотри, какая форма: медвежьи уши.

– Нет, брусника, – упрямо повторил он.

Что тут скажешь? Ксения отыскала красную, приплюснутую с полюсов ягоду, дала попробовать. Рома раскусил, сморщился и выплюнул, но взглядом сказал:

«всё равно не верю». А до тренировки оставалось пятнадцать минут, и они поспешили в корпус. Ксения опасалась: хватит ли у неё с непривычки сил? Хватило, пускай даже танцевать ей пришлось в паре с Егором, от которого пахло застарелым куревом и потом. Только иногда она присаживалась на скамейку, и тут же с вопросом подскакивал Рома.

Учили медленный фокстрот.

– Начинаем длинную сторону: перо в направлении ДЦ, – сказал Владимир Викторович.

– Что такое ДЦ? – спросил её Рома.

– Диагональ к центру.

– Точно диагональ? Ты уверена?

– Зачем тогда спрашивать, если не веришь?

– Ну, ладно, что ты сразу обижаешься…

– Даже и не думала обижаться.

Для того чтобы обижаться, Ксения слишком устала. Придя в номер после обеда, она рухнула на кровать и проспала почти до самой дискотеки.

 

6

Дискотеки в «Лесном» были всегда, даже в то время, когда Ксения не ездила на сборы. В семь, восемь, девять лет, оставаясь в комнате субботним вечером, она не могла уснуть, думая о том, чем сейчас заняты старшие. Они слушают музыку, двигаются, как хотят… они вообще где-то на другой планете! Из окна виднелся угол другой планеты – длинного корпуса в полтора этажа, где днём был тренировочный зал. Ксения поглядывала на него: вдруг кто-то выйдет?… – и, когда рядом оказывалась Вика, чувствовала, что и её одолели такие же мысли. Но признаться, что завидуешь? Ни за что. И они, задёрнув занавески, расходились по кроватям. Не больно и хотелось.

Когда в лагере появилась Ирина Сергеевна, девочки, забыв гордость, уговорили взять их с собой, посмотреть хотя бы одним глазом. Пришли впятером, постояли в дверях, выглядывая в полутьме знакомые силуэты, затем тихо просочились в зал и собрались у зеркальной стены. Звучала песня группы «Ниагара», в которой легко узнавался ритм ча-ча-ча. Девчонки переглянулись, встали двумя шахматными рядами и начали танцевать настройку, которую делали перед каждым занятием по латине. Эту длинную цепочку придумал Владимир Викторович, исполнялась она синхронно, по одному. Повороты, шаги, движения бёдрами – днём всё это было упражнением на технику, но вдруг ожило, засверкало. С тех пор девочки выросли, настройка стала сложнее, «Любовь на пляже» мог сменить «Таксист Джо», а в последнее время хриплый рёв Шнура: «Вэвэвэ Ленинград!» – и всё равно каждая дискотека начиналась у них одинаково.

Ксения с удовольствием повторила цепочку – не сбилась, не потеряла дыхания, – а потом отошла, затаилась возле колонны, чтобы оглядеть зал. Сегодня было много ребят: из «Фонтана», из другого танцевального клуба, который давно ездил в «Лесной», были лыжники и, конечно, пловцы. Владимир Викторович, отвечавший за паркет, пускал на дискотеку только тех, у кого была сменная обувь на чистой кожаной подошве. Пловцы, не знавшие об этом заранее, танцевали босиком. И здесь, как и в столовой, они держались отдельно. Интересно, если бы тот высокий, выше Ксении, коротко стриженный блондин в чёрной водолазке подошёл к фонтанным девочкам – наверное бы загляделись?… Очень хорош, такие мощные плечи, а сама фигура лёгкая. Ксения заметила его ещё днём, у бассейна. Пригласил бы на медленный танец – она бы не отказала… но ведь не пригласит, нечего и думать.

Среди своей компании она заметила Рому и поняла, что он-то видит её давно: наверное, с той минуты, как вошла в зал. Глядит, как стрелка компаса на север… Рома взмахнул рукой: давай к нам! – и Ксения поспешила в круг.

Вот интересно, что думают о них лыжные и водные ребята? Наверное, то же, что и Валя, одноклассница из бывшей школы. «Вы только в парах выступаете и занимаетесь тоже, да? – спросила она деловито, уточняя то, что и так знала, а потом покачала головой: – Ну, у вас там, наверное, и развра-ат…» Даже глаза прикрыла, размечталась… Ксения, едва удержав смех, сказала: «Приходи к нам, сама увидишь». «Нет уж, я лучше по телевизору…» Наивная: как раз оттого что ребята и девочки занимаются в парах, они растут благородными. Обидеть партнёра? Если чтото не идёт на тренировке, можно ляпнуть сгоряча: «Что встал, как баран!» – и через минуту извиниться. Но чтобы с умыслом, расчётливо – никогда такого не было. И мальчики деликатные: вот сегодня, когда танцевали джайв, Рома взял её за руку твёрдо, а на брусничном холме – едва касаясь, будто впервые близко увидел девушку.

Самый главный разврат у них в лагере был такой: ктото из ребят, чаще других Олег или Серёжа Галеев, после отбоя ломился в девичью комнату: «Пустите меня! У-у-у, я вас хочу!» Девчонки визжали в притворном страхе, пока не надоедало, тогда Ксения или Вика распахивали дверь:

«Ну, заходи, чего стоишь! Долго будем ждать?» Парень, однако, не заходил, мялся на пороге и быстренько исчезал.

Ксения была уверена, что соседи, которые делают всё поодиночке, в свободное время заходят дальше, намного дальше безобидного стука в дверь. В их обособленности, в диковатых голосах, в немузыкальной ломовой работе, после которой вряд ли остаётся желание читать «Машеньку» и любоваться брусничными холмами, чудились какието угрюмые, но и жутко притягательные глубины. Заглянуть бы хоть на полчаса… Вот если тот высокий блондин постучит в комнату, и Ксения будет там одна… рискнёт ли открыть?

А дискотека набирала ход, ребята в своих кругах двигались раскованнее, громко сквозь музыку переговариваясь. Опыт шептал Ксении, что через две-три мелодии будет первая остановка, медленный танец… и пригласит её, наверное, Рома. Круги стали шире, их границы размылись, и рядом появилась гостья из водных глубин, такая же лёгкая и сильная, как этот стриженый парень. Она повернулась, обдав Ксению мандариновым запахом, и встала рядом: пониже ростом, со светлыми, вьющимися волосами до плеч; судя по лицу, ровесница или чуть старше… Почувствовав на себе взгляд, послала ответный. «Что надо»? – прочитала в нём Ксения и отвернулась. Тут заиграла медленная мелодия, и девушка, шагнув к Роме, протянула ему обе руки. Ксения отошла к колоннам, присела на краешек стула, под которым лежал пакет с её кроссовками.

Девушка была хороша: босая, в клетчатой юбке выше колен и белой кофте с полностью открытой, широкой и всё-таки нежной, мягко обрисованной спиной. Рома в танцевальных ботинках не выглядел рядом с пловчихой очень уж маленьким. Он выглядел растерянным: всё не мог найти место рукам, сдвигал их выше, ниже и, наконец, остановил на талии, едва касаясь её кончиками пальцев. Девушка, закрыв глаза, обняв его за плечи, медленно переступала по кругу, а потом зацепилась левой ногой за ногу Ромы, поднялась на пальцы правой и стала гнуться назад. Наверное, подглядела движение у танцоров – но делала его так уверенно, будто знала всегда. И в партнёре была уверена, иначе бы вряд ли рискнула. Рома, держа её на весу, приседал всё глубже, пока девушка не замкнулась в кольцо, достав головой стопу. «Красиво, – подумала Ксения, – но волосами паркет незачем подметать, на это есть уборщицы».

В это мгновение Рома заметил её, покачнулся и едва не выпустил девушку из рук. Справился, поднял и остаток мелодии растерянно выглядывал из-за крепкого плеча, глазами объясняя, что он ни при чём, она сама пригласила.

«Да успокойся, мне-то какое дело», – взглядом отвечала Ксения, чувствуя, что всё-таки задета – немного, самую каплю. И когда вновь пошли заводные песни, она поглядывала на пловчиху и всё больше любовалась ею. Тягаться с танцевальными девушками в быстроте и сложности движений та не могла, но брала своё пластикой и удивительным чувством равновесия – так морской львёнок умеет вращаться, держа на носу мяч. Вот закружилась, подняв тонкие руки, и клетчатая юбка разлетелась, показав тёмные стринги, – это для Ромы, он на неё посмотрел…

На второй медленный танец Рома пригласил Ксению и повёл уверенно, хоть и не всегда в такт. Пела Мэрайя Керри, которую Ксения не любила: сиплым, мутным казался ей голос Мэрайи, с каким-то нездоровым надрывом. Чтобы отвлечься от неприятных звуков, она взглянула поверх Роминой головы: увидела серьёзных Вику и Сергея, для которых дискотека была продолжением тренировки, и высокого блондина в паре с черноволосой девушкой-тренером, и кудрявую пловчиху – она танцевала с Ваней, партнёром Маши Третьяковой… Вряд ли Ваня догадывался, что его используют как укрытие, крепостной вал, чтобы метать изза него злые взгляды. «Да уступлю я тебе Ромку в следующий раз, не переживай», – мысленно пообещала Ксения. Рома, словно почувствовав, осторожно погладил её спину. Ксения дунула ему на макушку, и, когда он поднял голову, сделала невинные глаза: не знаю… наверное, сквозняк.

Следующий медляк был румбой, и Рома вновь пригласил Ксению. Она помогла ему вступить в нужную долю, но так хитро, что он не заметил, – этой уловке научилась от Алины Александровны, великой мастерицы и обманщицы. Рома осмелился на поддержку, несложную, но очень красивую. Он отправил Ксению в поворот на каблуках, подхватил её движение, оказался бок к боку и сделал глубокий выпад, увлекая за собой. Она качнулась назад, испугалась на миг, но вот уже зависла над полом, опираясь на бок партнёра. «Молодец, никого моей головой не сбил…» А со стороны казалось, что он держит её одной только рукой под лопатки – вот секрет этой позы. И, конечно, поднимая, он излишне крепко прижал её к себе… Потом Ксения танцевала, уже не глядя вокруг, ни о чём не думая, полностью отдавшись музыке, – пролетела песня, другая… – и в самом её конце рядом возникла красивая пловчиха, взяла за руку повыше локтя и сказала, кивнув на дверь: «Выйдем, поговорим». Ксения освободилась, шагнула прочь, но девушка дёрнула её к себе и прошипела: «Глухая, что ли? Идём, я говорю». И Ксения пошла за ней.

– Ты куда, Лидка? – спросила на крыльце другая пловчиха.

– Сейчас вернусь, – недовольно ответила девушка, сходя по ступеням.

Она была в той же юбочке и кофте, но в кроссовках, и шагала впереди размашисто и бесшумно. Ксения, глядя на её загорелую спину, старалась не отставать в неудобных на земле латинских босоножках. Неужели эта Лида будет драться? Лишь теперь Ксения так подумала – и сразу ослабли ноги, что-то ёкнуло и похолодело внутри… Она никогда прежде не дралась. «И не страшно ничего. Всё в порядке», – внушала она себе, больно закусив губу. «А, может, и вправду поговорим. Словами…» Вслед за Лидой она свернула за угол, где кусты шиповника отгораживали курительный пятачок. Сквозь неплотно прикрытое окно послышались отголоски музыки, игравшей в зале. Ксения вновь ощутила запах духов – мандарин, смешанный с чемто горьковатым… Лида резко повернулась, надвинулась на неё, прижала спиной к шершавой берёзе.

– Ну, ты всё поняла?

– Нет. – Ксения поняла лишь одно: она не может ни сказать «да», ни отвести взгляд. И хотела бы, да не может… Лида, наверное, тоже это почувствовала и влажной рукой взяла её за лицо:

– Тупая, что ли, блин? – и добавила грязное слово.

Ксения в первый миг не поняла, кого так назвали, хотела оглянуться: кто тут ещё? И вдруг до неё дошло. Она вздрогнула от омерзения, и руки сами взлетели, оттолкнули Лиду подальше. Та отшатнулась, но тут же вновь оказалась рядом и занесла колено, целясь в живот. Ксения подставила локоть, но колено было ложным манёвром. Краем глаза она увидела приближающийся кулак и успела заслониться плечом. Да что же я ей сделала?! Едва не плача, шагнула вперёд, сама взяла её за лицо, как Лида парой секунд раньше, и толкнула, царапнув щёку. Лида зашипела, размахнулась, и Ксения подняла обе руки к голове, как видела по телевизору. Приняла на запястья довольно чувствительный удар и, закрыв глаза, махнула кулаком – угодила во что-то твёрдое, ещё раз махнула – снова твёрдое, и ещё раз – мимо. Взглянула налево, направо – никого…

Лида, прижав к лицу ладони, лежала на спине. Ксения ощутила запоздалую злость, желание добавить как следует ногой: никогда с ней такого не было! Где-то в глубине она понимала, что это неправильно, потом будет жалеть… ну и пускай жалеть! из-за этой дуры чуть не умерла от страха, сейчас получишь у меня!.. Наклонившись, она дёрнула ремешок босоножки, он выскользнул из пальцев. Лида села, не отнимая рук от лица, и Ксения за плечи вновь швырнула её наземь и замахнулась. Тут послышались голоса, шаги, из-за угла выбежали Вика, Рома, девушка, стоявшая на крыльце, высокий пловец и, кажется, ещё кто-то… Лида, свернувшись клубком, тоненько всхлипывала. Высокий парень склонился над ней, тронул за плечо. Ксению трясло, Вика поддержала её, помогла сесть на скамейку.

– Что у вас такое? – Вика посмотрела ей в глаза, перевела взгляд на Лиду и спросила изумлённым шёпотом: – Это ты её, да? Ксюха, может, тебе боксом заняться?

– Боксёры глаз не закрывают, – приходя в себя, ответила Ксения.

Рома стоял между ней и Лидой, не зная, к кому податься. Наконец, шагнул к скамейке.

– Иди к ней помоги, – кивнула Виктория. – У нас всё нормально.

Рома вместе с высоким парнем подняли на ноги Лиду.

– Что случилось? – низким голосом спросил пловец.

– Зуб… сломала, – выдавила она, утирая кровь с разбитой губы.

– Что у вас случилось? – эхом прозвучал голос Владимира Викторовича. Тренер, сегодня одетый в зелёные ирландские тона, подошёл незаметно и, не дожидаясь ответов, заглянул Лиде в лицо:

– Ого. Как это вышло?

Ксения ни капли не боялась, что Лида укажет на неё, – вероятно, сожгла весь страх на год вперёд. Но Лида только громче всхлипнула и отвернулась, показав налипшие на спину песчинки, листья, окурок под лопаткой… Бауэр сбил его щелчком и вопросительно поглядел на стриженого пловца. Тот пожал плечами:

– Упала, наверное… Сейчас отведём домой.

– Ну, ведите, раз упала. – Последнее слово Владимир Викторович произнёс очень выразительно, давая знать, что догадывается, какое это было падение, но сказанного не вернёшь. – А вы, ребята, не разбегайтесь по лагерю, – обернулся он к своим. – Либо в зале, либо у себя в кроватях, договорились?

– Хорошо, – ответила Вика.

Пловцы увели с собой Лиду, Бауэр проводил их до угла тренировочного зала и свернул в другую сторону.

– Извини, Ксюш, – заговорил Рома, часто моргая, – я тормоз, не догадался, что она может такое сделать. Если бы был умнее, смотрел бы за вами всё время. Она меня достала. Не отвязаться, всю неделю встречаю здесь, там, везде… Будто я ей что-то должен…

– Да ладно, расслабься. Иди танцуй, – отослала его Виктория. – Мы прогуляемся, хорошо, Ксюха?

– Да, – кивнула она, – проветримся немного. Не скучай.

Рома шагнул было прочь, но тут же вернулся и склонился к её уху:

– Слушай, а я тебя не достал? А то, может, думаешь обо мне так же. Если что, скажи, я отстану…

Так напряжённо звучал его шёпот, что Ксения улыбнулась.

– Нет, нет, всё в порядке. Совсем не так.

– Точно?

– Врать не люблю. Кто сразу не верит, тот меня обижает.

– Всё-всё, больше не буду! Вы идёте туда? – Рома кивнул на тёмное окно зала.

– Только переобуться. А потом… наверное, сходим на берег, посидим у костра.

– Я тоже тебя хотела туда позвать, – сказала Виктория.

 

7

У костра на берегу залива сидели «старики» танцевального клуба. Владимир Викторович и Анатолий, сменяя друг друга, ходили к залу поглядеть, всё ли в порядке. Ксения и Вика встретили Толю на полпути.

– Что у вас случилось? – спросил он.

– Не знаем, – переглянувшись, ответили они. – А что такое?

– Да показалось по телефону, голос у Владимира какой-то встревоженный. Ладно, может, и ерунда…

Пиликнул телефон Виктории, висящий на шее под бирюзовой футболкой. Вика достала его, улыбнулась, прочитав сообщение, и принялась на ходу писать длинный ответ. Вдруг замешкалась и стёрла набранное слово.

– Ксюха, ты грамотей. Как правильно: экстремальный или экстримальный?

– Тре.

– Почему? Проверочное ведь – экстрим?…

– Нет, это жаргонное слово, не годится. Всё равно как ты, – Ксения задумалась на секунду, – проверишь «положить» словом «лажа», вот.

– Убедительно, – и Вика вновь стала нажимать кнопки, шевеля губами и по памяти переступая сосновые корни. На руке, держащей телефон, покачивался пакет с босоножками.

– Ты прямо вся такая загадочная, – протянула Ксения, щекой придавила к плечу комара, собрала с куста пригоршню спелых брусничин, догнала Вику и отсыпала ей половину.

– Спасибо. Как ты их видишь? Темнеет уже…

– А я нюхом. Вон там, на кочке, много.

– Ксюха, мы так до берега не доберёмся, – сказала Вика, отправив, наконец, загадочное послание.

Но между сосен уже блестел залив, огромной серебряной каплей вдававшийся в берег, и чем ближе подруги подходили, тем было светлее. За день вода собрала столько света, что ночь обходила пляж стороной – лесными тропами, аллеями, комнатами, в которых спали младшие девочки… или, может, не спали, с завистью глядели на угол тренировочного зала… А здесь даже ветер с залива дул серебристый, и тёмными казались фигурки, сидящие в кружок впереди и чуть левее того места, на которое вышли Ксения и Вика.

– Вон они, голубчики… Шашлык, что ли, жарят?

– Не знаю, – Ксения повела носом, ловя аппетитный дымок, – с чесноком?… вряд ли. Наверное, охотничьи сосиски.

Она хлопнула себя по животу: хватит бурчать, потерпи. Ну, пропустила ужин, подумаешь… Михаил Леонидович добрый, но надо и совесть иметь.

Костёр был небольшим и совсем бледным в сиянии залива. Подруги подошли, осторожно ступая, чтобы не начерпать кроссовками песка, и остановились за спинами Петра Павловича и Надежды. Это был талисман клуба, взрослая пара, занимавшаяся в нём со дня основания. Танцевали они для удовольствия, не желая ни с кем соревноваться, и оттого не обросли колючками, как уже стала обрастать Даша… а про Вику нечего и говорить, она всегда была ежистой. И Ксения была, но за год как-то отмякла и теперь не может понять: хочется ли ей прежней брони, или всего, что было, – но без неё?…

За все годы, что Ксения знала Петра Павловича с Надеждой, они, так же как и тренеры, почти не изменились. Он – высокий, угловатый, лопоухий, уже сорокалетний, но до сих пор хулиганистее пацана. Это Пётр Павлович два года назад, перепугав девчонок, взорвал под окнами петарду в день рождения жены, а прошлым летом он подговорил ребят нарядиться папуасами, раздобыл им краску для лиц, пятнистую одежду будто бы из шкур ягуара… Потрясая деревянными копьями, распевая вздор на мотив «Happy Birthday», эта банда заявилась на ужин, и Пётр был главным дикарём. Что-то выдумает на этот раз?…

У них есть сын Вася, но он не танцует, занимается выездкой. Ксения однажды гостила у него в конюшне, кормила лошадей морковкой и каталась по вольеру на старом, смирном пони. Теперь ей нужен высокий конь, иначе ноги будут шаркать по земле…

Виктория, которая всегда была с Петром Павловичем запанибрата, стукнула кулаками ему по плечам, стала их мять, щипать и поколачивать.

– Осторожнее, не сломай, – сказала Надежда.

– Солнце, если даже тебе это до сих пор не удалось, чего ты ждёшь от ребёнка? – ответил Пётр Павлович.

– Да где же ты видишь ребёнка? Детки выросли давно, а ты проспал!

Они часто так разговаривали, словно перебраниваясь не всерьёз…

– Не ругайтесь, вот и вам, чтобы не завидовали! – и Ксения надавила длинными пальцами на плечи Надежды.

– Ой, Ксюха, ну у тебя и клещи! Смотри синяков не наставь.

– Извините, – она рассмеялась, – буду осторожнее.

Ксения поняла, что ещё переживает историю в курилке и так стискивает пальцы, будто перед ней сидит эта дурная Лида. Но злости уже не было, и, заглаживая вину, Ксения прикоснулась к плечам легче вечернего бриза.

– О, вот так здорово… Сейчас усну, понесёте меня домой, – Надежда расслабленно запрокинула голову, перекатила с плеча на плечо… Виктория ладошками закрыла глаза Петру Павловичу.

Кроме Петра и Надежды, на коротком бревне, на пеньках, на перевёрнутых ящиках вокруг костра сидели Костя с Ниной, Дима с Катей, Ирина Сергеевна и незнакомые Ксении двое мужчин и женщина лет тридцати. Вдавленные донышками в песок, стояли бутылки с пивом и вином, чуть в стороне дымился низенький мангал, и дымно-чесночный запах то окутывал компанию, то отлетал к каменистому мысу.

Вика поздоровалась с незнакомыми, представила им Ксению, и она вновь, как и в школе, на секунду захотела стать меньше ростом. Опустила взгляд и отдёрнула, увидев грудь с маленьким коричневым соском в вырезе Надеждиной кофты… Всё не слава богу… только бы не покраснеть! А эти трое не сводили глаз… Отвлёк от них Владимир Викторович: он подошёл, с кем-то недовольно говоря по телефону, склонился над мангалом и повернул шампуры. Распрямился, бросил в трубку: «Ну, всё, не грузи меня. Я отдыхаю, пока», – убрал в карман, сел рядом с Ириной Сергеевной и обнял её за талию. Ирина взглянула на него, вопросительно подняв тёмные брови, он что-то шепнул на ухо: она фыркнула в ладошку и, покачав головой, сказала:

«Вот же дятел…» Словно в ответ, из леса донеслась долгая пулемётная дробь. «Он согласен!» – шёпотом воскликнула Ира и залилась тихим смехом, откинувшись на плечо Владимира.

В костре выстрелило полено, брызнуло искрами, задымило, заставив Костю с Ниной поморщиться и взмахнуть руками, а потом огонь вновь разгорелся, такой же ровный и бледный. «Садитесь, девчонки», – сказал Пётр Павлович и, хрустнув коленом, поднялся с высокого ящика. Ксения с Викой вдвоём примостились на нём, поёрзали, чуть потолкались – вроде, удобно…

Ксения давно уже понимала, что у Владимира Викторовича есть своя жизнь, закрытая для посторонних, и что все ребята из клуба – кроме, может быть, Кости с Ниной, – становятся для него посторонними, как только заканчивается работа. Наверное, это правильно, таким и должен быть тренер. Но Ирина… Он и её забрал с собой – всю, целиком?… или хоть каплю оставил? Спросить бы её, как они летели… какая там столица… Буэнос-Айрес? Это ведь часов двадцать в воздухе, не меньше! Самолёт парит над невидимым в темноте океаном; Ирина, опустив ресницы, вяжет крючком что-то невесомое, Владимир глядит на неё и, отодвинув штору, на луну за иллюминатором… Вдруг она уходит вверх, пропадает из виду, и лишь так можно понять, что самолёт поворачивает. Вокруг чужие люди, тихие разговоры на испанском – и они вдвоём, касаясь друг друга плечами, только что перенеслись из зимы в лето…

– Слушай, а кто она теперь? – одними губами спросила Ксения. – Ирина Сергеевна Бауэр?

– Не-ет, – почти беззвучно протянула Вика, – Ермакова, как и была.

– Спой что-нибудь, Димка, – попросила девушка из незнакомой компании. – У тебя классно выходит.

Дима, сидящий напротив Ксении, – худенький, с больших очках с чёрной оправой – достал откуда-то гитару, взял несколько аккордов, липнущих один к другому, как магниты, кашлянул, гулко дёрнул басовую струну и заговорил нараспев:

«Венский вальс, – отметила про себя Ксения, – только бы надо помедленнее…».

К низкому, хрипловатому голосу Димы прибавились другие: резкий и чуть носовой – Бауэра, звонкий – Ирины Сергеевны, едва различимые, тише ветра – Кости с Ниной… И голоса этих незнакомых; имена их, названные Викой, вылетели из памяти. Один из них сфальшивил раз, другой и замолчал. Пётр Павлович, стоя возле мангала, удивительно точно подсвистывал. «И так денег нет», – ворчливо сказала Надежда… Ксения впервые слышала эту песню, но быстро уловила мелодию и подтянула сперва без слов, а потом стала, не ошибаясь, угадывать окончания строк.

Что-то было в этих словах, отчего мурашки побежали по спине, затылку, рукам, и не оставили Ксению до последнего аккорда.

– Хорошо Дима поёт, правда? – шепнула она Вике. Та пожала плечами:

– Да, вроде, ничего… Помнишь, я тебе говорила, что ездила на Ладогу? Вот там были парень с девушкой, они так играли и пели!.. О-бал-деть. Димке и не снилось, – и, помедлив секунду, Вика добавила: – Они, наверное, поженятся.

«Потому что играли и пели?» – хотела спросить Ксения, но раздумала.

– А ещё я нашла новую ученицу Алине Александровне, – продолжала Вика. – Осенью придёт в школу танцев.

– Ты время зря не теряла…

– Приходи ко мне, покажу фотографии. Ага?

Ксения быстро покивала, не сводя взгляда с её переносицы. Там уже было пятнышко сажи, хотя Вика, вроде, не лазала в костёр.

– Сиди смирно, – попросила Ксения и аккуратно стёрла сажу пальцем.

– Дим, давай теперь что-нибудь весёлое, – заказала Надежда. – Помнишь самбу, тику-тику? Петя, идём плясать.

– Да не хочу, лень, – отозвался Пётр Павлович, взял бутылку пива, отряхнул от песка и монетой сковырнул крышку.

– Ну, ещё не хватало! Чтобы ты этим на меня дышал?

– Я два глотка.

– Ай, делай, что хочешь. Ксюха, идём с тобой зажжём.

– Я?… Нет, не сегодня… В другой раз.

Ксения могла бы, наверное, согласиться, если бы не эти трое у костра. Опыт зажигания был. Надежда работала учителем музыки в той школе, где вечерами занимался клуб «Фонтан», и после второй смены часто дожидалась тренировок возле актового зала. И Ксения обычно приезжала минут за сорок – разогреться, вспомнить движения партнёра: чтобы лучше понимать Олега, она всегда учила его партию. Она знала, в какой день на втором этаже встретит Надежду и вместе с ней разомнётся, помашет ногами. Как-то осенью, почти два года назад, они станцевали в паре джайв. «Ну ты даёшь, – сказала Надежда, – ведёшь лучше Петьки. Давай-ка ещё раз, а?…» Начали заново, Ксения вновь за партнёра. Тут их увидели школьники, уходившие домой, стали преувеличенно громко хлопать.

«Ну, что вы смотрите! – совсем по-девчоночьи, протяжно воскликнула Надежда. – Приходите лучше к нам заниматься!» – и двое вправду пришли в начинающую группу, летом поехали в «Лесной». А Ксения с тех пор сама предлагала: «Давайте попробуем», – и лишь однажды, только дневнику призналась, что её волнует эта необычная роль, возможность быть главной, чувствовать сопротивление и податливую тяжесть, когда они добрались до более трудных связок. Ещё и потому волнует, что Надежда лет на десять моложе Петра Павловича, рыжеволосая, с тёмно-серыми глазами и такой женственной фигурой, похожей на песочные часы, какую редко теперь можно увидеть…

Дима заиграл «Тику-тику», прыгая левой рукой по грифу и в такт ей шевеля подбородком. Лицо его было сумрачным на фоне серебряной воды. Надежда встала, сняла кофту, крутанула над головой и кинула на бревно. Ого! у неё, кажется, животик, – заметила Ксения, – надо будет поздравить. Уже танцуя, босиком, в джинсах и синем топе, Надежда отошла на восемь шагов к заливу, повернулась лицом к костру, поманила высокого, с квадратными плечами мужчину – того, кто фальшивил в песне. Он и в танце оказался неумелым, споткнулся, едва не упал на колени…

– Готово! – объявил Петр Павлович и раздал зрителям шампуры с дымящимися сардельками. – Держите, девчонки! – протянул и Ксении с Викой.

Ксения снова вдохнула запах, зажмурилась на секунду, а потом откусила сразу половину. Другая половина сорвалась вниз, ударилась о руку, ловившую на лету, и прыгнула на песок… Как лягушка!.. Ксения согнулась, положила голову на колени и то ли засмеялась, то ли заплакала. Слишком много всего пережила за вечер, и вот – такая разрядка. Теперь её можно взять, упаковать в посылку и отправить домой, и ящик будет трястись по дороге, пока не развалится…

Наверное, она всё-таки смеялась, хоть и пришлось вытирать глаза подолом майки.

– Больше не роняй, – протянул ей Пётр Павлович упавшую половину. Ксения укусила и сморщилась:

– Фу!.. вы что её, пивом мыли?

– Да больше нечем, Ксюха. Не чаем же сладким?

– Горечь такая. Как вы это пьёте?

– С удовольствием, – подмигнул он и отставил бутылку. – Но тебе не предлагаю, рано. И Надька прибьёт обоих.

– Да я и сама не хочу.

Сардельку она, притерпевшись к горечи, доела. Вернулась запыхавшаяся Надежда, села Петру Павловичу на колени. Дима передал гитару незнакомцу – другому, не фальшивому, – и тот, вместо того чтобы играть, стал занудно её перестраивать.

Из-под футболки Виктории вновь подал голос телефон. Ответив на сообщение, она подтолкнула Ксению локтем и прошептала:

– Помнишь, я говорила про ребят на Ладоге? Секция рукопашного боя…

– Ага. Это кто-то из них тебе пишет?

Вика покивала, точно как Ксения минутами раньше.

– Нравится?

– Не знаю… Вроде, неплохой парень. Пишет, да, уже всю память забил. В общем… – Виктория хитро улыбнулась, – поглядим, что дальше будет.

А вокруг уже пели новую песню:

…и ветер стал прохладнее, и волны залива тихонько поворачивали от берега.