1
Андрей возвращался домой, насвистывая песню про золотые сундуки. Она была как нельзя более в тему, потому что пятница, сделан ударный аккорд, на объект приезжал Анатолий и обрадовал всех даже больше, чем рассчитывали. И до ночи далеко, можно будет вдоволь наиграться на гитаре… И надо что-нибудь купить на вечер, ведь сегодня месяц, как они с Олей живут вдвоём. Месяц, который уже не вернуть, а жаль… Андрей без раздумий отдал бы за это любой минувший год. Месяц – одна воскресная пробежка по светлеющей день ото дня берёзовой аллее, один проливной дождь за окном, один день, полный ожидания, и короткая, почти бессонная ночь… Да какой там год! Одно движение Олиных рук, обнимающих его за шею, стоит целой жизни и, может быть, не одной.
Но если не машину времени, что тогда купить? Шампанское отпадает, Оля непьющая. И сладкого не любит… Ай, ладно! – Андрей махнул рукой и зашёл в универсам, надеясь на вдохновение.
…И первым делом увидел Васю, за месяц уже в пятый или шестой раз. Длинный, под метр девяносто, худой, но с брюшком, чуть сутулый, лысеющий, в свитере с растянутым воротом, Вася стоял возле стопки корзин и, щурясь, читал список на альбомном листе.
– Здорово! – Андрей протянул руку. Вася пожал её, глядя чуть свысока.
– За покупками? Дай-ка посмотрю. – Андрей пробежался по списку. – А, тут немного. Давай для скорости: ты берёшь то, что напечатано, я – что написано от руки.
– А запомнил? – скептически спросил Вася.
– Ну, а что тут запоминать? Чай, не Аранхуэзский концерт. Ну, ладно, ладно… – Андрей, видя недоверие в Васиных глазах, забрал лист, сложил, пригладил по сгибу ногтем, разорвал и вернул напечатанную половину. – Встречаемся прямо на хате.
Он захватил корзину и двинулся к полкам, напевая про себя. Вася и прежде не портил ему настроения, а сегодня Андрей даже обрадовался. Во-первых, народная примета гласит: если в гостях Вася – значит, никого больше вечером не ждать. Вообще-то, Андрей любил гостей и, мечтая о жизни вдвоём, заодно думал, как будет здорово, когда его друзья подружатся с Олиными друзьями, станут заходить по одному и компаниями. Так и получалось, и гораздо быстрее, чем он только мог предположить. Не всегда эти визиты были к месту, и однажды Оля с Андреем сбежали на два дня в квартиру Олиных родителей, в бывшую комнату Оли, где ничего не изменилось с тех пор, как она здесь жила, даже книги остались на прежних местах…
Но Вася каким-то небывалым чутьём угадывал дни, когда никто больше не заявится, – это во-первых. А вовторых, он не докучал Оле с Андреем, заставая их вдвоём: недолго сидел на кухне, пил чай, слушал блюз на двух гитарах, потом уходил и через пару часов отзванивался, что доехал домой невредимым, пусть не волнуются. Засиживался он, когда Оля была дома одна; иной раз, как сегодня, даже бегал по её просьбе в магазин.
С Андреем Вася установил приятельские отношения, но с лёгким оттенком превосходства, будто он посвящён в некую тайну, Андрею, как и всем прочим, неведомую. «Что это за чудо в перьях?» – думал Андрей первые недели, но не решался спросить, ждал, что Оля сама расскажет. И она рассказала.
– Понимаешь, – сказала Оля, присев к нему на колени, – мне три года назад надо было Васю отшить. Но как это сделать, чтобы не обидеть, я не знала…
– А что тут обидного? Не судьба, да и всё.
– Да ясно, что ничего, – вздохнула Оля. – Это мой дурацкий деликатный характер. Сейчас бы, может, и сказала прямо, а тогда думала, думала… И, в конце концов, меня осенило. Давай, – сказала я Васе, – ты будешь моим лучшим другом. Ну, что такое – парень? – Оля пренебрежительно сморщила нос. – Сегодня один, завтра другой, о первом вчера забыла…
– Да? – Андрей уже всё понял и, стараясь не расхохотаться, напустил на себя обиженный вид. Наверное, даже более обиженный, чем хотел…
– Ну, что ты не понимаешь! – воскликнула Оля и поцеловала его в лоб. – Это я ему так сказала. Это не значит, что я так думаю!
– Верю, верю. А дальше?
– А друг – он один. И навсегда, – сказала я Васе. И с тех пор он считает себя лучшим другом, главным человеком в моей жизни. Раньше, когда я там жила, даже ездил с работы через мою станцию метро, делал крюк, чтобы случайно встретиться… Иногда встречал, раз в два или три месяца. Радовался, как ребёнок.
– Но всё-таки… – сказал Андрей, приняв растерянный вид, – мне казалось, что я для тебя и друг тоже…
– Так и есть, – серьёзно ответила Оля, – друг, конечно. А с ним что делать… – она пожала плечами, – ну, я не знаю. Может быть, сам догадается…
2
Весь этот месяц Андрей, то с удивлением, то восхищаясь, открывал в Оле её собственный мир, сложившийся и цельный. И чувствовал, что ему не так и легко будет понять этот мир. Раньше, когда он видел её издалека, Оля казалась настолько реальной, что даже мысли не возникало найти её следы в интернете. Теперь Андрей, погружаясь все глубже во времени, гулял по её странице в живом журнале, где были уроки английского, впечатления о книгах, фильмах, концертах, средиземноморские путевые заметки. Были и фотографии с Ладоги, в основном нейтральные, пейзажные: лес, волны, камни на берегу. А всё остальное…
– Это, наверное, личное, – сказала Оля. – Как-то не хотелось делиться. Несколько раз пробовала и… Может быть, теперь что-то напишу. Я эту страницу завела для учеников. Начала преподавать с третьего курса, думала: будут какие-то вопросы, а меня под рукой нет, пусть заглядывают сюда. Но как-то пока не очень. Незнакомые читают, комментируют, а мои…
– Лентяи?
Оля, кивнув, продолжала:
– Хоть свои фотографии в купальнике ставь: тогда, может, соизволят заметить. Я теперь, когда знакомлюсь с учеником, сразу копирую ему на рабочий стол папку с материалом примерно на месяц. Как бы, так удобнее. А на самом деле это тест на любознательность. Хоть бы один оболтус заглянул в неё, пока меня нет!
Но, как бы она ни ворчала и ни хмурилась, Андрей понимал, что своими лентяями и лоботрясами она чаще бывает довольна. Увидел он и её учительскую фотографию: Оля, в строгих чёрных брюках и сине-голубой полосатой рубашке, с мелом в руке стояла у доски, на которой знакомым чётким почерком было написано:
Amare
amo
ami
ama
– Из-под парты щёлкнули, злодеи, – сказала Оля. – Это я уже опытная, в коротких платьях на уроки не хожу… Под фотографией был и комментарий: «А уж как я тебя aaaamo! Ты просто супер детка!» – подписанный «running girl». Судя по имени, это была подруга из тех лет, когда девчонки вместе кружили по тартановым дорожкам Зимнего стадиона.
«Спасибо, заинька! Я тебя тоже», – так выглядел Олин ответ.
«Ты мой лучик света! Скоро увидимся», – писала бегущая девушка.
И, пока, Андрей соображал, что к чему, Оля на его глазах ответила ещё раз: «Целую, мой сладкий!»
– Это что, та самая? – спросил он?
– Какая?
– Ну, которая из лагеря. Ты говорила: ходила за тобой, приглашала танцевать…
– Нет, что ты. То Дина, я уже лет пять о ней не слышала. Она столько раз уже после лагеря грозилась, что из-за меня отравится, порежет вены, прыгнет из окна, и я, хоть не верила, всё равно летела успокаивать… Чувствовала себя в ответе. Надеюсь, вообще обо мне забыла, для неё же лучше. Но я ещё раньше говорила о Насте. Помнишь, зацепилась за барьер и упала? Вот это мы с ней переписываемся. Но ты почему-то сразу подумал не в ту сторону. У вас одно на уме, да?
– Я ещё и виноват, – вздохнул он. – Вот так всегда.
– А как иначе? Разумеется, виноват. Кто же, как не ты? – сказала Оля, очень старательно хмурясь.
– Исправлюсь. Торжественно искуплю. Сделаю всё, что вы пожелаете…
Искупив вину, Андрей подумал, что и сам был бы рад никогда не встречать эту Дину, а вот Настю с удовольствием пригласил бы в гости, как и Свету, с которой познакомился на Ладоге. Света пока заехала только раз, непривычно хмурая и будничная. Ушла от мужа, сказала она, надоел. А так как жили они на съёмной квартире, то оставаться там смысла нет, и Света с сыном Никитой вернулись к её родителям.
– Ничего, какие твои годы, – сказала Оля, забралась на диван и, стоя позади на коленях, стала разминать её плечи. – Найдёшь классного парня, тебе-то вообще легко. Вот Юра Шумилов. Ведь хорош?
– Хорош, мозгами понимаю, – ответила Светлана. – И с Никитой подружился. Но он ведь уехал в Москву? Что теперь гадать… А у тебя здорово получается.
– Так чья школа. Хочешь, ложись, я займусь серьёзно.
Не всё же тебе работать, можно и мне иногда…
Света, подумав, согласилась, и они управились за час, пока Андрей играл в большой комнате. Потом уснула на диване и не слышала, как Оля, укрыв её махровой простынёй и взбив подушку, пошла встречать других гостей – трёх мушкетёров, бывших однокурсников Серёгу, Антона и Олега. Эти ребята дальше кухни не заходили, но уж её занимали плотно, основательно, на несколько часов. И, не в пример многим другим, они предупреждали о визите за день или два. Оля, знакомая с их вкусами, выставляла на стол огромную сковороду жаренной на сале картошки, банку томатной пасты, заваривала чудовищно крепкий чай, и парни уминали всё, так что Андрей только диву давался.
В самый первый раз, набив до барабанного состояния животы, мушкетёры достали мобильный телефон и принялись вручную набирать мелодию из популярного фильма про бандитов, чтобы сделать её звонком. Ничего не выходило, и тогда Андрей, попросив телефон, решил задачу за пять минут. Куда труднее было освоиться с незнакомой моделью аппарата, чем подобрать саму песенку. После этого мушкетёры глядели на него, как на гуру, сто лет проведшего в затерянном среди гор монастыре, в посте, молитве и бесконечном подборе бандитских песен.
Гуру, кстати, парням бы пригодился, не столько даже в музыке, сколько вообще. Когда-то они считали себя музыкантами, но сейчас почти уже в это не верили. Всё кому-то подражали, до сих пор не нашли себя, и ничто в жизни не обещало, что это рано или поздно произойдёт. Из универа давно вылетели; Оля, правда, заставила Антона Грека восстановиться на заочное отделение и время от времени подкидывала учеников. Серёга Бурый охранял какую-то стройку, а Олег не занимался ничем и, кажется, сильнее других был удручён тем, что музыка повернулась спиной. Или, может быть, лучше других это понимал. Или просто был талантливее.
Андрей принёс на кухню гитару и попросил ребят расслабиться, выкинуть лишние мысли, если они есть, и стать собой. «Ну-ка, спойте», – сказал он, заиграв нейтральнейшую песню из репертуара Хампердинка. У Олега оказался очень мягкий лирический тенор, что удивило всех, и больше всех – самого певца.
– Вот попробуйте так, – сказал Андрей, – вдруг получится? И ноты бы не мешало выучить.
Парни считали ноты буржуйским предрассудком, но из почтения обещали всё-таки с ними познакомиться.
3
Друзья Андрея тоже заходили, но их пока было меньше, чем Олиных. Чаще других бывал гитарный мастер Слава Брындин – щуплый, кудлатый, бородатый, в джинсовой жилетке со множеством карманов, говоривший порой на удивительном языке. «Можно, я руки взмою?» – спрашивал он. «Давайте взопьём чаю». «Вспоёмте, друзья», – и, услышав такое, Оля подумала, что если бы Андрей перенимал эти словесные выкрутасы, она бы долго не вытерпела. Через месяц бы захотела сбежать, а то и раньше… Но Андрей держался стойко, а Слава каждый раз выдумывал что-нибудь новое. То он разговаривал как бы с немецким акцентом, причём все неправильности были исключительно скабрёзными. То принёс толстенную самиздатовскую книгу поэта и мыслителя по имени Ананий Александроченков и добрый час толковал её на свой, брындинский манер… В общем, за месяц Оля привыкла.
Кроме этого, Слава рассказывал о конкурсах гитарных мастеров. Один из них должен будет пройти вот-вот, в начале октября, в Пролетарском дворце культуры. Специально для конкурса Слава заканчивал необыкновенную гитару: отобрал лучший материал, вложил душу в каждое движение рубанка, – и теперь боялся, что вдруг все старания пропадут, инструмент получится самым обыкновенным, каких навалом в каждом магазине?
– Да хорошо всё будет, – заверяла Оля. – Я чувствую, что хорошо, а у меня знаешь, какая интуиция!
– Я принесу вам, как сделаю. Разыграешь её перед конкурсом, Андрон. Вдруг порву Матвеева! Вот будет номер. Эх, если б я имел коня, это был бы номер!..
– Порвёшь, конечно. Станешь призёром, я сыграю на гала-концерте, – сказал Андрей.
– Это даже не обсуждается. Что будешь играть?
– «Verano Porteno» пойдёт?
– Ещё бы! Только смотри, блин, осторожнее с ним. Я слышал, как… тс-с-с… – и Слава, сделав круглые глаза, шёпотом назвал известного гитариста, записавшего сотню дисков, – короче, он так налажал в этом Porteno… Не говоря о том, что это была не музыка, блин, а лотерея: попади в нужную ноту!
– С этим всё в порядке, а над музыкой работаю, – заверил Андрей. – Кстати, хочу позвать на конкурс одного товарища, он мечтает сделать гитару. Взрослый и небедный, если что. Познакомлю, вдруг будет толк?
– Это давай, это всегда можно.
И Оля, сидя с ними в большой комнате, ловила себя на мысли, что хорошо бы вмиг заработать кучу денег и построить дом для Андрея и всех его друзей, поселить их рядом, самое большое в полуминуте ходьбы. Они вдохновляют его; каждый раз после встреч он берёт гитару и играет так, что дыхание замирает и останавливается время… Но потом всё равно приходит утро, и Андрей, совсем другой, молчаливый, экономящий каждое движение, уходит на свою работу, которую Оля заранее не любила. Очень не любила.
4
Анатолий, мечтавший сделать гитару, навалил на Андрея столько работы, что он бросил свои прежние ремонтные дела и старую бригаду. Ему до сих пор звонили с просьбами выровнять стены, постелить ламинат, что-нибудь сломать и вынести. Андрей пересылал заказы ребятам и брал только десять процентов от суммы. Но он понимал, что скорее рано, чем поздно, они и без него научатся искать клиентов.
Сам он, собрав новую бригаду – четверо работают, один готов прийти на помощь, если без него не управиться, – поднимал на восьмой и девятый этажи цемент с песком. Как ни странно, эта работа нравилось ему гораздо больше. Во-первых, она была отчасти артистической: приехал, как на гастроли, выступил, сорвал аплодисменты, получил расчёт и был таков. Куда веселее кропотливой ремонтной возни в гипсе и цементной пыли, с утра до вечера с неизбежным разочарованием, когда видишь, что отклюнул едва заметный камешек от Эвереста. Во-вторых, денег выходило примерно столько же, а времени – гораздо меньше и не каждый день. В-третьих, и мысли эта работа загружала далеко не так, оставляя их свежими для музыки.
Андрей даже радовался, что вся обычная для больших ремонтов бестолковщина достаётся другим. Недавно в парадную зашла высокая худая блондинка в потёртых джинсах, встретила Андрея на лестнице, поздоровалась и поговорила с ним очень приветливо – так генерал, командир дивизии, разговаривает с рядовыми, приберегая все шишки для полкового начальства. Она поднялась в квартиру, долго рассматривала вместе с Анатолием схему будущих комнат и карандашом отмечала места, где надо будет поставить динамики. «Дизайнер, наверное», – решил Андрей, невольно подслушав их разговор. Но какой-то странный: до динамиков минимум год работы, пока вся квартира – голые стены с колоннами.
– Это хозяйка, – сказал, проводив девушку, Анатолий. – Просто они с хозяином любят музыку. А другие, помню, все мозги съели видеокамерами, заставили натыкать в каждый угол, когда ещё половину работы не сделали. А третьи… да, короче, у всех свои тараканы, но если найти подход, это не такая уж беда.
«Хорошо, что не мне искать эти подходы», – подумал Андрей. А дядя Фёдор, Герыч, Мага и другие, видимо, готовы были мириться с бестолковостью, лишь бы не таскать на себе чудовищный для нормальных людей груз.
5
Тридцатого сентября была необычная поставка: кроме цемента и песка, ещё две упаковки финского гипсокартона, куча металлических профилей для его установки, ветонит в бумажных мешках и на закуску – рулоны изоляционной ваты. Обо всём этом Андрей знал накануне и хотел работать впятером, но один парень из бригады заболел. Жека, студент Лесотехнической академии, который работал в учебное время и большую часть денег тратил на то, чтобы не вылететь и не пойти в армию, предложил найти кого-нибудь на замену, а лучше двоих. Но Андрей и двое других, Володя и Саня, решили, что и так справятся.
Когда утром, одну за другой, они разгрузили три машины, Андрей взглянул на получившуюся гору и сказал только:
– Ни хрена себе!
Он предложил начать, пока есть силы, с сыпучки и, разделавшись с ней, взяться за неудобный, но куда более воздушный гипрок. Но трое решили наоборот: гипрок хрупкий и, устав на тяжестях, потеряем внимание, можем побить углы. Сперва казалось, что они правы: сотня трёхметровых листов была поднята без сильного напряжения и передышек. Андрей уже был готов признать ошибку, но отложил покаянные слова до первого мешка цемента… И этот мешок едва его не раздавил.
То же чувствовали все и не могли понять: отчего? Может, ещё раз попробуем, втянемся?…
Ещё раз. Ещё. Перекур… Гора внизу не стала ни на каплю меньше. Андрей взглянул на неё с ненавистью. Ещё один рейс. Чудовищная, адская, невыносимая усталость, не в ногах и других отдельно взятых членах, а общая, от которой весь дрожишь и мечтаешь упасть на бетон, на землю, на гвозди, куда угодно, и остаться там до конца; когда страшно голоден, но при одной мысли о еде тошнит, когда уже подкрадываются судороги…
– Блядь! – цепляясь рукой за перила, выдохнул двухметровый Жека. – Что ж я маленький не сдох… Андрон, ты был прав.
– А ты вчера был прав, – чуть слышно ответил Андрей.
Поднять мешок на восьмой этаж не было никаких сил. Ребята поставили на половине дороги деревянный столик: двое складывали на него мешки, принесённые снизу, двое брали их и несли до конца. Но это было ненамного легче.
Приехал Анатолий, подсчитал зарплату, но даже небывало высокая сумма никого не взбодрила.
– Что ж, давайте завтра доделайте, – предложил Толя. Андрей, подумав, ответил:
– Нет, завтра меня сюда никаким бульдозером не затолкаешь.
Все согласились. Решили всё-таки позвонить Жекиным знакомым, но один был занят, у другого выключен телефон. Надо было думать заранее.
Саню, как самого измочаленного, послали в магазин за минеральной водой. Шестилитровую бутыль выхлебали в несколько минут, но легче не стало. Попробовали вместо перекура носить рулоны ваты, но даже под ватой всех шатало. Из подвального окна торчал кран с голым четырёхгранным штырём. Андрей, которого ещё слушались пальцы, отвернул его с помощью двух монет и сунул шею под холодную струю. Не то: упасть бы сейчас в море с такой водой. В Ладогу…
Позвонила Оля: как дела, когда придёшь? Она уже вернулась домой, отзанимавшись английским с двумя учениками. Андрей, стараясь придать голосу всю возможную бодрость, сказал, что придёт чуть позже обычного, но довольно скоро. С бодростью не получилось: это он понял через полчаса, когда Оля с большой сумкой приехала на объект. Конечно: Андрей ведь не скрывал от неё ни характера своей работы, ни адреса.
Взглянув на измотанных парней, Оля присвистнула. Вынув из сумки, раздала бутерброды, надела походную штормовку с капюшоном, рабочие перчатки, взвалила на плечи двадцать пять килограмм ветонита и потащила наверх.
– Сумасшедшая! – вяло возмутился Андрей. – Тебе ещё детей рожать… Поставь на место!..
Но она так припустила по лестнице, шагая через ступеньку, что остановить не было никакой возможности. На восьмом этаже Оля встретила Анатолия, как раз уходившего.
– Вы кто? – удивился он.
– Я добрая фея. Да снимите это с меня!
Анатолий был так ошеломлён, что, сняв мешок, стал оправдываться:
– Я не заставлял их носить вчетвером, понимаете? Меня вообще не касается, сколько будет человек, хоть десять…
– Да всё в порядке, – ответила Оля. – Не рассчитали силы, бывает. Приехала помочь.
Не менее потрясённый Жека внизу спросил Андрея:
– Это кто? Твоя девчонка? Андрей кивнул.
– Бля-а-а-а!.. – От полноты чувств Жека даже схватился за голову. – Такая классная! Охуенная, вообще… А ты даже не понимаешь, как тебе повезло. Вот почему одним так везёт, а другим?… Ты, балбес, привык и не замечаешь.
– Да не успел привыкнуть, – сказал Андрей. – Она чуть больше месяца моя девчонка.
– Ты с ней в жизни не пропадёшь. Слушай, а сестры у неё случайно нет?
– Случайно есть. Старше тебя лет на пять.
– Да пофиг, это немного.
– Совсем на неё не похожа, – продолжал Андрей. – Волосы тёмные, кожа не бледная, но гораздо светлее, чем у Ольги. И глаза такие удлинённые, персидские.
– Да чёрт с ними, с глазами. Познакомь!
– Она замужем за итальянцем, – выдал Андрей последний довод. – Живёт в Милане.
– Пиздец. Макаронникам тоже везёт…
– Я спрошу, может, кто из подруг есть свободный, – обещал Андрей. – Оля их выбирала по себе. Только ты это, с народной речью поосторожнее.
– Да всё, отвыкаю. Это у меня только от сильных потрясений.
Оля, спустившись, взяла новый груз, затем ещё один, и ребята потянулись за ней. После бутербродов работать стало полегче – или, может быть, просто взыграла гордость. Взяли. Ещё взяли. Осталось чуть-чуть… Сделали. Кажется, живы.
Когда все вымылись, переоделись и разделили деньги, Оля спросила Андрея, кивнув на мешок ветонита:
– И сколько ты сегодня поднял, в пересчёте на такие?
Хотя бы приблизительно.
– Около ста семидесяти, – ответил Андрей, заранее всё подсчитавший. – Но мы уже на половине сдохли почему-то. Может, буря на солнце…
– Или вы психи, что вероятнее, – заключила Оля. – Идём скорее домой. Сейчас поймаю машину.
6
– Ну, и зачем тебе это всё надо, скажи? – спросила Оля. – Не хотела об этом говорить, но раз такой повод… Ты сам-то понимаешь? Зачем?
– Я работаю, – ответил Андрей. Он был дома, но ещё не понял до конца, что кошмара больше нет. Стоило закрыть глаза – и перед ними возникала гора мешков, и на миг охватывало отчаяние: столько надо сделать… Он собирал силы, чтобы встать, но тут вспоминал, что уже сорок минут как дома, чистый после душа, напившийся гранатового сока, лежит на диване, и Оля, сидя верхом, разминает нежными пальцами его шею и плечи.
– Работаешь? – переспросила Оля.
– Да, как и все. Что в этом удивительного?
– А музыка – разве не работа?
– Музыка для души, – сказал Андрей.
– Это у меня музыка для души. Или у мушкетёров… Но у тебя? Ты для неё рождён, а чем занимаешься?
– Я играю. Для нас с тобой, для друзей.
– И сегодня будешь играть, после такого?
– Буду. Уже прихожу в себя.
– А завтра не идёшь? – спросила Оля.
– Нет. И завтра буду играть.
– А я закрою холодильник на висячий замок. Потому что знаю, что будет завтра.
– На опыте?
– Ага, я же серьёзно бегала. Тренировки были жёсткие, я в таком состоянии приползала домой не раз. А на следующий день… Хватит жрать, иди учиться – это про меня!
Они посмеялись, а потом Оля спросила:
– Но ведь ты не всегда сможешь заниматься тем и тем.
Что будет через десять лет? А через двадцать?
– Не знаю, это так не скоро…
– Ну, ладно, а сейчас тебе этого хватает? Играть для меня и для друзей?
– Хватает. Для тебя одной бы хватило.
– Спасибо, конечно, – Оля, наклонившись, поцеловала его в затылок, – но я не верю, Андрей. И не хочу, чтобы было для меня одной. Для меня есть ты. А музыка пусть будет для всех. Иначе ты и сам не сможешь.
– Значит, надо расширять круг друзей, – сказал Андрей.
– Это, по-моему, не выход. Все не поместятся у нас дома.
– Знаешь, Оль… Ещё в училище, лет десять назад, я играл попурри на тему пуччиниевской «Богемы». Я тогда изучил всю оперу, чтобы лучше понимать, что играю. И слушал в Мариинском, и либретто читал, и в конце концов добрался до первоисточника. «Жизнь Латинского квартала» какого-то француза. И представь, такого омерзения, как эти романтические герои, никто и никогда у меня не вызывал. Сидят в говне, мнят себя непризнанными гениями. Когда у него подруга заболела, он предпочёл с ней расстаться, потому что всё равно не может помочь, а смотреть, как она гибнет, – это выше его утончённых сил. Козёл. Нет, чтобы выкинуть свои стихи, пойти колоть дрова, заработать хотя бы на хорошую еду.
– Ну, не принимай так близко, – улыбнулась Оля. – Это же сказки. Литература…
– Сейчас не принимаю. А тогда мне сколько было? Пятнадцать, шестнадцать… Всё в новинку. Я решил, что никогда не стану таким, как они, но однажды… Случилось так, что понял: становлюсь. Ещё немного, и точно стану. Вот тебе и сказки. И через пару дней устроился в ремонтную бригаду. Я же выступал. Правда, в ресторанах, но выступал. Не скажу, чтобы это приносило радость и я чувствовал себя художником. Конечно, не та музыка, не та публика. Но всё же.
– А найти ту музыку и публику? Или пробиться к ним, если уже знаешь, куда? Хотя бы попробовать? Но не мешки.
– Мешки приносят деньги. Пробивание отнимает деньги, а где их брать?
– Мы бы вместе подумали. А пока… Ты мог бы, например, давать уроки? Хорошее, творческое занятие.
– Думал об этом. Нет, не лежит душа. И знаешь, Оля? Может быть, я не такой уж и особенный музыкант. Приходят такие мысли довольно часто.
– Ну, не скажи! Ты потрясающий музыкант, фантастический. Это не лесть, это правда.
– Я тебе верю, спасибо. Но всё равно чего-то не хватает. Во мне самом для меня не хватает. Пока не могу внятно объяснить, чего именно. Но дело во мне.
– Ты давно это понял?
– Только сейчас, благодаря тебе. Но чувствовал давно.
– А если бы хватало?
– Думаю, тогда бы пробивался, шёл вперёд.
– А если просто пойти? А по дороге найдёшь то, чего тебе не хватает.
– Надо выбрать, куда.
– И даже я не могу помочь? – спросила Оля.
– Ты помогаешь, каждую минуту. Я думаю, что с тобой быстрее всё пойму. Честно.
– И будешь играть для всех?
– Наверное. Или, может, поступлю в строительный институт, пока не поздно. Если ты меня за это не бросишь.
– Не дождёшься. – Оля щёлкнула его по уху, поднялась и, придерживаясь за стену, встала обеими ногами ниже спины. – Так не больно?
– Нет, здорово.
– Будет грустно, конечно, но не брошу, – сказала она, мелкими шагами двигаясь к плечам. – Я с тобой навсегда, хочешь ты этого или нет.
7
Оля, помогая ребятам, сама устала куда сильнее, чем казалось вначале, и была не против поваляться на диване, даже вздремнуть час-другой. Но она с минуты на минуту ждала новых учеников – не кого-нибудь, Алёну и Алексея Шумилова. Они где-то пропадали, с конца июля не давали о себе знать, но три дня назад позвонили, попросились на урок. Оля куда охотнее видела бы их просто гостями. Ей всегда было неудобно иметь с друзьями дела, брать с них деньги… Страшно неудобно. Она успокоила себя тем, что Алёна с Лёшей хотят разговорной практики – значит, будут заниматься вдвоём, а платить за одного.
Они пришли вовремя, как договаривались. Лёша с июля не изменился, такой же высоченный, угловатый, чуть застенчивый. Алёна подстриглась в каре, надела тёмные очки, и, когда она сняла ветровку, Оля разглядела у неё в пупке, между поясом джинсов и обрезом коротенького свитера, затейливый блестящий камень.
– Hi! How do you do!.. – они поцеловались, будто и впрямь были давними подругами.
– Какая ты загорелая! – восхитилась Алёна. – И волосы отрастают…
– In English, please, – погрозила пальцем Оля. Прежде чем она повела учеников к себе в кабинет, который ночью становился спальней, в прихожую вышел Андрей, сказал: «Buonasera! Benvenuto!» – и вернулся в большую комнату к гитаре. Всё время, пока длился урок, Андрей играл, и Оля по долетавшим сквозь стену звукам угадывала его состояние. Ещё не верит, что пришёл в себя, выбрал нарочно самое виртуозное и играет – будто пьяный идёт слишком твёрдой походкой. Вот и споткнулся… «Relax, you're all right!» – мысленно сказала она, и Андрей не сразу, но послушался. Затем позвонили в дверь, Андрей открыл и, судя по голосам, впустил Славу Брындина with unknown girl. Оля, Алёна и Алексей, рассевшись привольно, как возле костра на ладожском берегу, обсуждали путешествия, города и покупки. Разговор то и дело перебивался смехом, жесты заменяли спрятавшиеся слова, но дело двигалось, и на русский язык ученики не перешли ни разу. Оля нагружала их примерно поровну, хотя знаний у Алёны было гораздо больше; но и Лёша старался, соображал, не отмалчивался и не пытался гадать.
Глядя на Алёну, Оля по-английски, чтобы не сбиться с настроя, думала, что вряд ли узнала бы её, встретив на улице. Совсем не та, какой была у костра чуть больше двух месяцев назад, и дело не причёске и даже не в новой, чуть более напористой манере говорить… Просто другая. И Оля не могла сказать, которая из Алён нравится ей больше.
8
После урока, отослав Алексея в большую комнату, девушки остались в кабинете поговорить – наконец-то, на родном языке. Оля, ругая себя за неукротимое любопытство, после нейтрального вопроса: «Ну, как живёшь?» – и ответа: «Да пока не жалуюсь», – выдала, наконец, то, что давно жгло ей язык:
– Хоть немного по Андрею скучаешь?
– Не-а! – весело ответила Алёна, и лишь теперь, сквозь все внешние перемены, Оля узнала её прежнюю. – Нет… ну, я, конечно, помню, что есть такой человек, – рассудительно продолжала Алёна, – что он мне сделал очень много хорошего, замечательный музыкант, я рада его видеть… Но это и всё. Что-то более личное, голос, руки, взгляд… – Алёна пожала плечами, – не знаю, куда-то делось, причём сразу, ещё тогда, в июле. – Помолчав, она добавила: – Вот предыдущего недавно вспоминала, который был… ну, короче, первого питерского. Он такой, знаешь… Я иногда рядом с ним чувствовала себя брутальным парнем. Нет, стопроцентный гетерос, но… как бы сказать-то за спиной, чтобы не стыдно было, сплетничаю… – она пощёлкала пальцами, на секунду нахмурилась и отыскала нужные слова: – В общем, не из тех, кто берёт судьбу за рога. Ему нужна богатая тётенька, чтобы ни о чём приземлённом не заботился, украшал ей жизнь, потому что добрый, порядочный, умный, а как спинку выгибал… Я так не умею.
– Но тебе этого мало? – спросила Оля.
– Конечно.
– Наверное, он потому с тобой и был, что ты такая шустрая, энергичная, и его заряжала?
– Может быть, – сказала Алёна, – нас, неместных, жизнь вынуждает. Хотя всё чаще кажется, что я здесь родилась… Помню, надоело его вечное детство, тут как раз познакомилась с Лёшей и думаю: вот. Ушла бы к нему, если бы было можно. В конце концов, так и получилось, не прошло и двух лет, и я довольна, но как-то встретила того в универе, он теперь аспирант, и думаю: пристать бы где-нибудь в тихом уголке… Понятно, что не сделаю так никогда, но помечтать-то можно?
Оля, промолчав, пожала плечами.
– А вид хитрющий у тебя, – продолжала Алёна. – Сама, наверное, любишь… Не улыбайся, я, бывает, так нафантазирую, что потом вернусь в реальность и не сразу понимаю, что было на самом деле, что сочинила. Но об Андрее не думаю абсолютно, вообще. Тебе это не обидно, Оль? – спохватилась она.
– Нет. Почему мне должно быть обидно? Я боялась тебя обидеть, когда спрашивала.
– Ну, а меня-то что? – и обе рассмеялись. – Я чувствовала, что так должно произойти, – продолжала Алёна. – Не веришь – спроси Андрея. Я ещё и не знала ничего о вашей компании, но когда он мне в первый раз показывал фотографии и дошёл до тебя, тут же устроила допрос со скандалом. Кто такая? Зачем тебе я, когда есть она?
– Почему?
– Не знаю. Какое-то даже не шестое чувство, а восьмое или двенадцатое. И я ужасно не хотела ехать на Ладогу и видеть тебя. Боялась тебя и всех… но решила всё-таки съездить, чтобы прояснить.
– Правильно сделала, – сказала Оля. – Теперь видишь, что я не страшная?
– Ты классная.
– И ты тоже. Я рада, что не боишься и не скучаешь.
– А вы как живёте? – спросила Алёна.
– Прекрасно. Как большие и самостоятельные. Представляешь, никто из нас до сих пор не платил за квартиру, за газ, свет. Ни разу. Вот теперь узнали, что это такое. Я научилась гладить рубашки, у Андрея терпения нет абсолютно…
– Хотя я по нему не скучаю, – помедлив, произнесла Алёна, – и мне хорошо, но всё-таки я задета. Немножко. Почему мне, такой замечательной, предпочли кого-то другого? Чем ты лучше?
– Не знаю, – пожала плечами Оля. – Разве можно быть лучше вообще? Одному да, другому нет, а почему?…
Она встала, потянулась, ладонями вверх подняв сцеплённые руки. Алёна пробежала по ней взглядом, от крепких запястий до босых ног с удлинёнными, в прозрачном лаке, ногтями. Чего-то не хватает… Ах, да, белых грибов, как на снимке. Зато есть белая майка, обтянувшая торс, и под ней выступают острые соски, и мускулы на животе, сближаясь книзу, уходят под резинку серых трикотажных брюк… А если попробовать? Ай, будь, что будет, голову вряд ли оторвёт.
– И я давно хотела тебя немножко побить и помучить, – сказала Алёна невинным, как она умела, детским голоском. Или, скорее, кто-то другой сказал за неё, пока она думала… И, не давая опомниться, он продолжал: – Даже мечтала об этом. И один раз видела во сне…
– Что же ты видела?
Кто-то вытянул руку Алёны так, что она уловила исходящее от Оли тепло. Оля словно не заметила, и тогда кто-то пробежался по её рёбрам пальцами Алёны.
– Ай! – шёпотом воскликнув, поёжилась Оля. – Что ты делаешь?
Алёна, шагнув к ней вплотную, повторила – ещё раз, ещё… Оля, смеясь, присела, и Алёна опустилась на колени за её спиной. Удивлённая тем, как легко всё получается, она боялась только перестараться и забыть, кто у кого в гостях. Заиграешься с хозяйкой – можешь больше сюда и не прийти… Оля, закрывшись крест-накрест, вывернулась из рук, снова попалась и, пытаясь отодвинуться, чувствительно упёрлась плечом Алёне в грудь. Алёна, прошептав «Тс-с-с!», прижала к её губам указательный палец, но тут в дверь постучали, она приоткрылась на ширину ладони, и голос Андрея произнёс:
– Девчонки, вы как наговоритесь, давайте к нам, хорошо?
– Ладно, – ответила Алёна, распрямившись. – Мы уже скоро, ждите!
Глубоко вздохнув, она зажмурилась на мгновение и тряхнула головой. И ничего странного. Она сидела за письменным столом, выстукивая пальцами какой-то сбивчивый ритм: танго – не танго, и на фламенко не очень похоже. Всё это время сидела, пока мыслями была чёрт знает где. И времени прошло немного, судя по тому, что Оля так и стояла посреди комнаты. Нет, если здраво посмотреть, Алёна бы не решилась на такое. Не с первого раза. Может, как-нибудь потом, если подружатся ближе…
Оля, закинув руки за голову, упала спиной на диван, покачалась на затихающих волнах.
– Ни на что больше не гожусь, – сказала она. – Такой был денёк…
– Занятие вела бодро, – ответила Алёна.
– А теперь батарейка села. Да сейчас встану, пойдём к ребятам. Только… Алён, я тебя хочу кое о чём спросить. Сядь сюда, ладно? – Оля взглядом указала на место рядом с собой.
– Извини, – сказала Алёна, пересев на диван, – я не задета ничуть, просто так ляпнула.
– Что ляпнула?
– Ну, что я не понимаю, чем ты лучше меня.
– Не помню, – ответила Оля. – Наверное, прослушала.
– Или мне показалось… Не боишься? – и Алёна легче, чем мимолётным взглядом, коснулась ногтем её шёлковой подмышки.
– Когда как. Сейчас, вроде, не очень… Слушай, Алён, ты ведь у Андрея какое-то время жила?
– Да, – кивнула Алёна, – месяца три. А что?
– Как у тебя было с его родителями? Какие отношения?
– Ой, прекрасные. Чувствовала себя, как родная. Кстати, надо бы им позвонить… А что? У вас какие-то проблемы?
– Да не знаю насчёт проблем, я их один раз видела, – ответила Оля. – Но мне показалось, мама очень косо на меня смотрела. Причём я видела, что она добрый человек. Но только не ко мне. И если звонит Андрею, а я поднимаю трубку… Разговаривает, конечно, но таким тоном… Мне даже не изобразить. Вот так примерно: «Здравствуйте. Будьте любезны, позовите, пожалуйста…»
– Ха, голос похож. Но я такого тона от неё не слышала, – сказала Алёна, в задумчивости так и водя пальцами вверх-вниз по её руке. – Даже представить не могла. А что Андрей?
– Говорит, давай съездим ещё. Живём-то рядом, двадцать минут на электричке от Лигово до Петергофа. Будем общаться, они привыкнут. Но что-то меня удерживает.
– А как твои родители к Андрею?
– Ну, они замечательно. В гости зазывают, постоянно хотят накормить. Говорят, Олька у нас одну походную еду готовит на костре, а дома у плиты вообще ничего не умеет, – засмеялась Оля.
– Это правда?
– Нет, конечно. Не очень люблю, это да. Времени жалко. Да мы и в кафе можем сходить, когда лень готовить. Но к ним ездим с удовольствием. А вот к Андрею…
Алёна, взяв Олю за плечи, заглянула ей в глаза и серьёзно произнесла:
– Знаешь, что я думаю? Они хорошо отнеслись ко мне, потому что я Андрея никуда не могла от них забрать. Кто я такая? Приезжая девочка без кола и двора, как говорится. Я могла бы остаться с ними, это их не напрягало. А ты заберёшь Андрея себе. Они это сразу поняли.
– Он не похож на маменькиного сынка, – сказала Оля.
– Нет, конечно. Но я знаю, что они очень переживают из-за его халтуры. Этой, с ремонтами. Они даже готовы какое-то время его содержать, хоть десять лет, чтобы ни о чём не думал, занимался только гитарой и пробивался. Ясно, что он на это не пойдёт…
– Не пойдёт, – повторила Оля.
– Но пока он был на глазах, они надеялись хоть как-то повлиять, чтобы вернуть его к музыке. А ты его забрала, и что теперь? Вдруг тебя всё устраивает?
– Наверное, ты права. Спасибо, Алёнка, открываешь мне глаза. Эх… знали бы они, как это меня не устраивает! И на самом деле я с ними заодно. Но как объяснить?…
– Может, я попробую? Не знаю, как, но подумаю.
– Не хочу тебя впрягать, но если ты сама… Тогда огромное спасибо, – сказала Оля.
– Я попытаюсь. Идём к ребятам?
– Идём. Только свитер надену, а то как-то замёрзла…
9
В большой комнате, всю мебель которой составляли надувная кровать, пара стульев, кресло, журнальный столик, домашний кинотеатр, шкаф с верхней одеждой и этажерка с книгами, сидели Андрей, Лёша, Слава Брындин и худенькая, но широкобёдрая девушка в расклёшенных джинсах и с бисером, вплетённым в длинные волосы такого благородного тёмного оттенка, что Слава то и дело прикасался к ним, напевая:
И Александра, оборачиваясь, хлопала его по руке.
– Помнишь, я говорил про девушку, которая училась у Матвеева? – спросил Андрей. – Вот она и есть, прошу любить и жаловать.
Но главной звездой вечера была не Саша. Андрей играл шопеновский вальс на новой гитаре, и Оля, взглянув на неё, сразу поняла, что это тот самый инструмент, сделанный Славой для конкурса. Недавно натянутые струны ещё не держали строй, и Андрей то и дело подкручивал колки, но звук уже был летящим и с той особой вибрацией, которая только и отличает божественное от просто очень красивого.
– Поживёт немного у нас, – сказал Андрей. – Неделю до конкурса буду играть только на ней.
По просьбе девушек Слава повторил всё, что успел рассказать об этой гитаре, – да его и не надо было просить, он сам мог говорить о ней без конца. Вскоре раздался ещё один звонок: в гости заехал Артём. И, познакомившись с ним, Слава двинул на третий круг.
– У всех моих гитар была общая бздынь, – рассказывал он. – Басы такие классные, мощные, прямо рычат. А верх… ну, хиленький, тусклый. Даже приятно звучит, но слабо. Я уж и так, и так старался, весь избзделся от забот. Разные схемы пробовал, двигал пружины туда-сюда. Даже занялся вокалом, чтобы лучше понять, что это за бздовина такая – верхние ноты. И вот, кажется, первый раз получилось…
– Ты прямо Пигмалион какой-то, – сказал Артём. – Влюбился в собственную гитару? А рядом живая девчонка.
– Мы просто друзья, – быстро объяснила Александра. – Мы вместе не спим.
– Оля спит, – вдруг заметил Андрей, взглянув на кровать. – Блин, я долбоёб.
У него самого слипались глаза, но тут весь сон вылетел. Передав гитару мастеру, Андрей на руках отнёс Олю в спальню, уложил на диван, вгляделся в лицо, даже нащупал пульс – ровный, не слишком частый… И правда, спит; но раньше такого не было. Андрей осторожно стянул с неё брюки и свитер, укрыл одеялом и ненадолго выгнал себя обратно к гостям.
– Знаешь, вы очень друг другу подходите, – сказала ему на ухо Алёна. – Оля хороша. И сексуальна на все сто. Андрей удивленно посмотрел на неё, встретил ответный, очень серьёзный взгляд синих глаз. Скрывают ли они что-нибудь иное, кроме серьёзности, – не понял… как и раньше не понимал.
– Это просто видно, – продолжала Алёна. – По движениям, по голосу. На Ладоге я была не в том настроении, чтобы заметить, а сейчас поняла. В общем, береги, на неё многие должны смотреть, а она твоя. Поздравляю.
– И я вас поздравляю. Вы молодцы. Учитесь?
– Да, Лёша на первом курсе, я на четвёртом. Работаю там же, куда ты устроил, на радио. Ну, мы будем к вам заглядывать на уроки, не потеряемся.
– Оля уже не выйдет? – спросил Артём. – А я хотел договориться о фотографии. Не успел, видишь… Студия в воскресенье свободна.
– Так завтра позвони. Оля не против, я знаю.
– А ты как на это смотришь?
– Я тоже не против, – сказал Андрей. – Да если бы и был против, что с того? Она сама взрослая.
– Алёна, ты тоже присоединяйся, – обернулся к ней Артём. Алёна, смеясь, ответила:
– Я подумаю, – и так взглянула на Алексея, что стало ясно: его мнение, каким бы оно ни было, уж точно ничего не решит.
Андрей снова, а потом ещё раз наведался к Оле: она спала всё так же, только повернулась на бок, лицом к стене, и положила руку под голову. Идиот, надо было оставить работу на завтра!..
Артём вскоре уехал, забрав с собой Алёну и Лёшу. Александра и Слава заночевали в большой комнате, на надувной кровати. Беспокоясь, спеша, но не показывая вида, Андрей выдал им простыню, спальный мешок в пододеяльнике и одну на двоих подушку. Друзья, не друзья – до лампочки.