— Женя, ты знаешь, что это за дом?

— Где? Не вижу.

— Ну, как же ты можешь видеть, если ты смотришь на меня? Повернись направо, увидишь.

— Не хочу направо, не хочу налево. Не хочу смотреть на дом — хочу смотреть на тебя!

— Не насмотрелся ещё? — тихо засмеялась Лена. — Что, так и будешь всё время идти? Тогда мы обязательно в кого-нибудь врежемся.

— Не врежемся! — уверенно объявил Женя. — Ты же заметишь.

— Не замечу, я тоже смотрю на тебя.

— Кошмар! Тогда точно врежемся! Ладно, давай по очереди смотреть вперёд. Какой там дом тебя интересует — этот. Это дом муллы Гуссейнова. Памятник архитектуры. А зачем ты на меня смотришь?

— Много будешь знать…. Знаешь, говорят, там потолки зеркальные? У тебя глаза голубые.

— Знаю! — гордо заявил Женя. — Всё знаю. Глаза голубые, специально для тебя подбирал. И потолки правда зеркальные, сам видел — у них шторы были неплотно закрыты, я и заглянул. Ты хотела бы жить в квартире с зеркальными потолками?

— Ты наглый самодовольный хвастун, — строго сказала Лена, — и ещё ты, оказывается, плохо воспитан. Что я в тебе нашла? А у них по всему потолку зеркала? Не знаю, как-то это слишком.

— Да нет, только в зале, говорят. Почему это — плохо? Я исправляюсь, вон уже продавщицам, как и ты, говорю «пожалуйста»! А может.… Слушай, Лена, а ты хотела бы спальню с зеркальным потолком? Во кайф! Знал мулла толк в жизни!

— Фу! Зеркала на потолке в спальне — извращение, — скривилась Лена. — И вообще в спальне темно!

— Так что мулла по-твоему дурак был? Нет, ты представь только, — Женя мечтательно закатил глаза. — Горит мягкий свет. Лежишь ты на широкой кровати, смотришь в потолок и поглаживаешь гурию по обнажённой…

— Же-ня!

— … руке, конечно. Хотя…лучше не по руке. И я хотел бы, чтоб это была не гурия, а…

— Женя, прекрати! Что это с тобой сегодня? — голосом учительницы произнесла Лена. И мягко добавила. — Ну, правда, ты меня в краску вводишь — смотри, мурашки на руках.

Женя скривил лицо, изображая крайнюю степень обиды, не выдержал, рассмеялся и еле успел увернуться от толстого мужика с большой коробкой. Теперь рассмеялась Лена.

— Ладно, мадмуазель, идя навстречу Вашей скромности, я прекращаю недозволенные речи. Посмотрите, панна, налево. Видите двухэтажный дом на той стороне? Это первый жилой дом, построенный после революции в Грозном. Там даже табличка была. А сейчас, мисс, мы переходим улицу Субботников. Названа так, потому что ей никакие субботники уже не помогут. Видите, мисс, какое здесь движение? Можно предложить взять Вас за руку? Если по ней, конечно, ещё не ползают мурашки.

Лена засмеялась и взяла Женю под руку. Женя немедленно напряг мышцы, выпрямил спину и стал дышать реже.

— Что, умер? Болтун с голубыми глазами!

— Если это смерть, то я согласен. А серьёзно, я до сих пор не могу привыкнуть — мне сразу кажется, что я становлюсь великаном, выше всех домов. Я дурак, да?

Лена прижалась крепче, Жене показалось, что он уже достал головой облака и больше уже ничего не надо. Чуть погодя, он выдернул голову из облаков, повернул её налево, столкнулся с бездонной вселенной глаз и понял, что, пожалуй, ему хочется ещё кое-что.

— Что замолчал, мой гид? — улыбнулась Лена. — Вам чего-то не хватает?

— Мне не хватает очень многого, — начал Женя и увидев, что Лена нахмурилась, тут же добавил, — не обижайся, это всё связано только с тобой. Ты хотела бы здесь жить?

— Где? В поликлинике МВД? Нет, не очень — там лекарством пахнет.

— Уела, молодец! — восхитился Женя. — Нет, просто в этом доме, говорят, очень хорошие квартиры. Большие, просторные. Я бы — хотел. Знаешь сколько комнат должно быть в квартире? Столько же, сколько человек живёт, плюс ещё одна. А в поликлинике этой есть ещё один важный недостаток — там очень узкие лежанки.

Лена быстро глянула на него, улыбнулась, приоткрыла рот, чтоб что-то спросить, передумала. Глянула снова на добротный солидный дом и всё-таки не выдержала.

— А зачем тебе столько комнат, если не секрет?

— Секрет, но тебе скажу. Разве плохо, когда у каждого есть своя комната, где никто не мешает? А в общей можно собираться для…да мало ли для чего. Вот, например, было бы у нас так, я бы тебя пригласил — в свою комнату. И никто бы не мешал. А так…бабушка, брат, будут все туда-сюда ходить, мешать. Вообще-то — это минимум, а по-хорошему нужна ещё столовая, чтоб не лопать на кухне, и ещё я бы хотел кабинет.

— Губа не дура! А кто это всё убирать будет?

— Это вопрос! Я пока ещё не придумал, — сознался Женя и хитро глянув, добавил, — но точно не жена.

Справа потянулось здание общежития ГНИ, кучки студентов сновали через широкие двери. Лена молчала, как будто что-то обдумывая, и изредка бросала на Женю короткие взгляды. На ветках деревьев уже распускались первые листья, в воздухе пахло весной и свежеприбитой пылью. Женя решил не открывать рот, пока Лена что-нибудь не скажет, честно помолчал две минуты и не выдержал.

— Не люблю общежития. Как они там живут?

Лена посмотрела на него долгим взглядом и Жене почудилось, что ждала она чего-то совсем, совсем другого. Опустила глаза, вздохнула, взяла Женю покрепче и сказала каким-то нервным тоном.

— Смотри, Женя, дворец спорта. Осенью ты уже будешь там заниматься, он же твоего института, да?

Женя почувствовал, что что-то произошло. Что — он понять не мог, спросить стеснялся, однако настроение мгновенно изменилось.

— Ну, в институт я точно поступлю, обязан. А заниматься…Кто его знает? Может, я без тебя заболею от тоски, и мне дадут освобождение.

— Опять? — жалобно спросила Лена. — Сколько можно, я же не на край света уезжаю?

— Не на край, — уныло согласился Женя, — два часа лёта. Или три? Скажи еще, что будешь постоянно приезжать.

— Конечно! — удивилась она. — После каждой сессии! Что с тобой, Женя? Ты мне не веришь?

Женя остановился, помолчал, свернул с тротуара к пятиэтажному дому с телефонной станцией. Лена шла рядом, напряжённо ожидая. Под высоким, почти уже совсем зелёным клёном Женя остановился, взял осторожно Лену за плечи, повернул к себе.

— Знаешь, мне последнее время сны странные снятся, даже и не поймёшь сны ли это. Коровы странные, голоса… Что-то они мне все говорят, говорят, предупреждают.

— Есть меньше надо на ночь, — посоветовала Лена, посмотрев на Женю слегка тревожным взглядом. — А о чём предупреждают?

— Не помню…. Но чувствую — что-то нехорошее. И вроде скоро… Ты не смейся — я серьёзно. Я даже не понимаю уже, когда сон, когда — нет. Может и сейчас сон? Коров вроде нет.… Но это не обязательно.

— Женя! — растерялась Лена. — Ты шутишь так? Что-то мне это не нравится.

— Какой там — шучу! Ничего себе, шутки! — Женя помолчал, вспоминая. — Вот смотри, даже песни какой-то отрывок помню. Странная песня, никто её не знает — я спрашивал.

Лена вздрогнула, спрятала лицо у Жени на груди, затем чуть отстранилась и, глядя на него широко распахнутыми глазами, стала повторять и повторять успокаивающе:

— Это только сон, Женечка. Это только сон! Нет никого, только мы, только мы!

Их было двое. Женя видел только родные глаза и, растворяясь в этой вроде бы знакомой, но совершенно ещё неизведанной Вселенной, почувствовал, как внезапные тревоги стали уходить, уходить, уходить… И желая прогнать их полностью, он сказал вроде бы в шутку.

— А если ты там влюбишься в кого-нибудь? В высокого, уверенного — столица всё-таки, хоть и…

— Да что же это такое? — В её голосе послышалась мука. — Ты что, поссориться хочешь?

Лена на секунду отвернулась, как будто ей срочно понадобилось глянуть на трамвайную остановку. Когда она вновь глянула Жене в глаза, голос уже был спокоен.

— Это тебе тоже твои голоса наговорили? А про тебя что они говорят? Или в Грозном влюбиться невозможно?

— Нет, голос про тебя ничего не говорил. Это я сам.…Прости. А про меня, про меня непонятно.

— Непонятно, влюбишься или нет?

— Да нет, Лена, нет! Я чувствую — там речь идёт о чём-то другом. О помощи какой-то… Ладно, ерунда это всё, проехали! — Женя тихонько прикоснулся к её щеке, провёл пальцами по шее и, ощутив, как вздрагивает гладкая кожа, понял, что тревоги больше не осталось. Лена смотрела на него распахнутыми глазами, они были как её улыбка. И губы были полуоткрыты. Тогда Женя наклонился и бесконечно осторожно коснулся её губ своими.

Их было двое.

Женя оторвался от её губ. Несколько мгновений они стояли молча, глядя друг другу в глаза и, наверное, последний раз почувствовали счастье. Они этого ещё не знали. Потом Женя глубоко вздохнул, наклонился и поцеловал её снова.

В небольшой церквушке на улице Ленина зазвонили колокола. Звон, томительный и умиротворяющий, прошествовал по улице, накрыл почти совсем уже зелёный клён и двух то ли детей, то ли взрослых под ним.

— Какая хорошая примета! — улыбнулась Лена.

— Колокола звонят к обедне, то есть к обеду, — объявил Женя, — а они дело знают туго!

— И молчит! — воскликнула она и полезла в сумочку. — Погоди, у меня же шоколадка есть для голодающих. Во! Держи!

— Это разве еда? — уныло глядя на прямоугольник «Гвардейского», протянул Женя. — Впрочем… — отломил половинку Лене.

Женя разом заглотил свою пайку и стал демонстративно следить, как Лена аккуратно откусывает маленькие кусочки. Лена засмеялась, протянула ему микроскопический кусочек. Женя слизнул его с руки и закатил в восторге глаза.

— Жень, а почему ты на вечер идти не хочешь?

— А чего я там не видел, — рассеяно ответил он, не сводя глаз с шоколадки. Куча людей, тебя все будут приглашать, а я сойду с ума от ревности и похудею. Не хочу на вечер — хочу зажиматься, целоваться и …

— Стоп! На ещё кусочек, остынь. Зажиматься, как ты изволишь выражаться, можно и под музыку. И целоваться можно — в щёчку.

— Фи! Как ты долго ешь! Я не хочу в щёчку! — объяснил Женя. — Не хочу мимоходом. И вообще — не хочу стоя. Я хочу сидя, а ещё лучше лёжа, как древние греки!

— Болтун! — последний кусочек бывшей шоколадки проследовал Жене в рот. — А на лопате ты ничего не хочешь? Грек тоже мне.… И всё равно, как первый раз уже не получится никогда.

— Это в Баксане? — он немного подумал. — Ну почему? А в Киеве, что хуже было? Помнишь, как мы заперлись в пустой комнате? Там были кровати с металлической сеткой и даже без матрацев — даже сесть было невозможно… Инквизиторы!

— А в дверь всё время кто-то ломился, пока не вылетел стул, ножку которого ты засунул в ручку, — подхватила Лена. — Нет, первый раз, в палатке — это…это…

— Помню, я Лена, помню, — мягко сказал Женя и тут же засмеялся. — А в поезде? Вот уж представление для всех было!

Колокольный звон затих, и сразу стало заметно, что уже скоро начнёт темнеть. А значит надо идти, и сказка опять кончилась, как кончается она всегда. Только гипсовые пионеры на кинотеатре «Родина» никуда не спешили со своими горнами. На мальчике сидел, прихорашиваясь, голубь, мальчику было всё равно — он смотрел вдаль взглядом разведчика. Что он там видел? Может, счастливое будущее.

— Ну что пошли? — видно было, что и ей хочется другого.

— Не люблю я улицу Ленина после Родины, — рассеянно заметил Женя. — Заборы, заборы — спрятаться негде, если приспичит. Фи, мадемуазель, я же не об этом! Вот уж, каждый думает в меру своей испорченности! — Лена шутливо стукнула его по спине. — Я имею в виду, что даже поцеловаться негде.…Слушай, знаешь Петьку-предсказателя? Ну, я тебе рассказывал? Так вот он утверждает, что в будущем целоваться будут где угодно — на улице, на площади, в транспорте.

— Кошмар! — засмеялась Лена. — Интересно, мы доживём до этого его будущего?

— Доживём! Он странный пацанёнок. Говорит, что трамвай с улицы Ленина скоро уберут. Ну, это и так всем известно, только он говорит, что это будет очень скоро. Домишки эти все сломают и понастроят девятиэтажек. Называться они будут…подожди, подожди.… А, «Богатырь»! Он даже утверждает, что туда перенесут кинотеатр «Юность», только он будет очень большой, широкоформатный.

— А макухой в его будущем там будет пахнуть? Ну, что пошли, — повторила Лена. — До Пионерской?

— Пошли, — вздохнул Женя. — Только давай до Минутки. А на Пионерской, я в магазине колбасы куплю.

И они пошли. Может быть последний раз, но они этого не знали.

Их было двое.