#i_048.png
В мире не найдется, наверное, газеты или журнала, которые не писали бы в последние годы о жестоком ущербе, который человечество наносит среде своего обитания — биосфере Земли. Может показаться, что общественный резонанс, вызванный все нарастающим загрязнением почвы, воды и воздуха, уже превзошел по масштабам саму проблему. Трудно было бы найти за все время существования цивилизации другой вопрос, вызвавший к себе столь обостренный и буквально всеобщий интерес, столь далеко идущие и порой полярно противоположные суждения.
«Если нынешние рост населения, индустриализация, загрязнение среды… и расхищение природных ресурсов будут продолжаться в тех же масштабах, то абсолютные пределы роста на Земле будут превзойдены в течение следующих ста лет… Это приведет к довольно быстрому и неудержимому снижению численности населения и производства», — заявляет американский профессор Д. Мидоуз, один из авторов книги «Пределы роста», получившей широкую известность.
Английский публицист защищает иную точку зрения: «Движение в защиту природы… причинило больше вреда, чем пользы… Опасность не более страшна, чем те, с которыми сталкивалось человечество в прошлом. Тиф и холера, страшные бедствия прошлого практически изжиты в Западной Европе. Дифтерия и туберкулез стали редким явлением. Разве эти примеры из истории не дают нам повода надеяться, что высокоразвитым странам удастся рационально и своевременно справиться с загрязнением природы, которое сейчас ужасает нас?»
Краски в этом споре все более сгущаются, высказывания политиков, ученых, журналистов приобретают порой апокалипсический характер. И мы все хотим ясно представить себе, обоснована ли эта тревога. Действительно ли положение так резко ухудшилось? Или просто человечество внезапно поумнело и задумалось над последствиями своей деятельности? А может быть, бесчисленные публикации с кричащими заголовками — всего лишь дань моде, а на самом деле никакой особой опасности нет?
Спору нет, у каждого века, может быть, даже у каждого поколения «свои» проблемы, и до сих пор человечество с ними справлялось довольно успешно, иначе жизнь на Земле давно прекратилась бы. Однако предаваться на этой основе самоуспокоению было бы неразумно.
Тревога, вызванная загрязнением среды, обоснована. За последние десятилетия положение ухудшилось. Да и мы теперь стали лучше представлять себе сложнейшие процессы, которые вызывает в биосфере наша деятельность. В этом смысле можно сказать, что человечество несколько поумнело. В достаточной ли степени — это вопрос другой, на него смогут ответить, видимо, наши внуки.
Не исключено, что есть люди, ведущие кампанию против загрязнения среды не по убеждению, а по другим — корыстным или каким-то иным мотивам. Но это не может принести вреда делу. Мода на выступления в защиту биосферы полезна, если вообще называть это модой. Независимо от личных мотивов такие выступления способствуют формированию общественного мнения, осознанию необходимости правильных решений по достаточно сложному вопросу.
* * *
Прежде всего нашу озабоченность состоянием биосферы совершенно неправильно пытаться сравнивать с любой «мировой проблемой» прошедших веков. Потому что ни одна из тех проблем еще не затрагивала состояния самого нашего мира, всей планеты, на которой мы живем, в целом, включая ее поверхность, недра, все живущее на ней, всю окружающую ее гидросферу и атмосферу.
Человечество уже воздействует на природу глобально: переустраивая сушу, создавая искусственные моря и реки, изменяя климат целых районов. Но было бы глубоким заблуждением считать, будто человек только тем и занимается, что приводит природу, пребывающую в состоянии первобытного хаоса, в более благопристойный вид. Преобразуя природу, человек пока еще вносит в нее гораздо бóльший беспорядок. Он нарушает равновесие, сложившееся в природе, и этот процесс есть обратная сторона цивилизации.
В живой природе идет непрерывный круговорот веществ и энергии, в нем принимает участие все живое на земле. Растения поглощают углекислоту, воду и минеральные вещества и, используя солнечную энергию, образуют углеводы и другие органические вещества, необходимые для их жизни. Вместе с тем они отдают в воздух свободный кислород. Этот процесс обогащения атмосферы кислородом идет уже непрерывно около двух миллиардов лет, и на земле нет другого источника кислорода. Биомасса, образованная растениями, служит пищей для травоядных животных. Травоядные животные становятся добычей хищников. А после гибели хищных животных их ткани распадаются и вещество в той или иной форме возвращается в биологический круговорот.
Таков великий замкнутый цикл жизни в природе. Все его звенья функционируют в непосредственной зависимости друг от друга. Человек есть одно из этих звеньев. И именно человек наносит теперь удар по всей этой идеально отлаженной системе.
Люди опустошают леса и нерестилища, допускают перелов, переруб, перевыпас и многие иные действия, для которых есть общий термин «перепромысел» (это промысел, нарушающий приходно-расходные балансы природы и подрывающий ее восстановительные силы).
«Мы наступаем на природу во всеоружии техники своего века, и этим можно гордиться, — прочел я в центральной газете. — Было бы смешно призывать сейчас к дедовским способам рубки леса или лова рыбы. Самолеты разведывают ее косяки в море, лов ведут флотилии сейнеров и траулеров, на леса движутся дивизии тракторов и бульдозеров, кусторезов и корчевателей, электропил и трелевочных установок. А природа? Она-то в ответ продолжает восстанавливаться лишь старозаветными, „бабушкиными“ способами — чисто биологическими. Каково ей тягаться с нарастающей изобретательностью и технической вооруженностью добытчиков и обидчиков?»
Горькие, но совершенно справедливые слова. Но означает ли это, что научно-технический прогресс есть ошибка на столбовой дороге человечества, что он неизбежно грозит катастрофой? Ошибка или, может быть, неизбежная трагедия?
Существует, по крайней мере, два полярных ответа на поставленный вопрос. Есть сторонники курса на «упрощение» и сторонники курса на «усложнение».
Сторонники упрощений говорят: мы поступаем плохо, давайте не делать этого. Давайте вернемся к добрым старым временам. К лошадям вместо автомобилей. К деревням вместо городов. Будем жить в домах без бетона и кирпича, без лифтов…
Достижения человечества столь бесспорны, что со сторонниками такой точки зрения даже неудобно всерьез спорить, достаточно лишь напомнить о том, что научно-технический прогресс (и сопутствующий ему рост культуры) дал огромному числу людей разнообразную и питательную пищу, гигиеничную одежду, кров, возможность интеллектуального развития. Что болезни, веками преследовавшие человека, во многом побеждены, что научная медицина (и медицинская промышленность, а это одна из отраслей техники) уже продлила человеческую жизнь на десятилетия.
* * *
Однако далось все это очень дорогой ценой, о которой верно сказал известный исследователь океана Жак-Ив Кусто: «Прежде природа угрожала человеку, а теперь человек угрожает природе…»
Снова и снова мы залезаем в неоплатные долги к природе, растрачивая ее основной капитал, ее вековые фонды. Правда, все займы объяснялись и объясняются чрезвычайными обстоятельствами. В первую очередь тем, что потребности человечества растут вместе с ростом его численности.
Действительно, на Земле живет уже столько людей, они обладают такими техническими возможностями, владеют такими способами высвобождения и употребления энергии, расходования накопленных в недрах планеты и на ее поверхности богатств, что необходимость подвергнуть отношения, складывающиеся между человечеством и биосферой, количественному анализу и сделать из вычисленных соотношений надлежащие выводы уже очевидна.
* * *
Видный американский демограф подсчитал, что к 13 июля 2116 года в мире не останется места, где мог бы стоять очередной новый житель Земли. Правда, существует немало и других расчетов, показывающих, что рано или поздно население перестанет увеличиваться и стабилизация произойдет сама собой.
Может, оно и так. А может быть, в будущем появится иной выход из положения — например, станет реальным заселение других планет (решение, уже детально проработанное фантастами). Но в реально близком будущем, например к 2000 году, никакой стабилизации произойти не может. Во-первых, значительная часть нынешнего поколения доживет до этого рубежа. Во-вторых, подавляющее большинство родителей тех детей, которые появятся на свет до 2000 года, уже живут на Земле. И в-третьих, у детей, родившихся сегодня или завтра, тоже уже появятся дети к 2000 году.
Этот простейший расчет показывает, что одна из главных причин безудержных заимствований у природы не только не исчезнет, но и усугубится в будущем. Значит, надо уже сейчас думать, как сообразовать это обстоятельство с ресурсами планеты, если, конечно, мы хотим сохранить для себя свой дом.
Решение можно искать в двух параллельных курсах. С одной стороны — рассчитывая на максимум того, что можно забрать у природы, неустанно заботиться, чтобы она могла без помех использовать свои великие восстановительные возможности.
С другой стороны — активно искать способы существования, независимые от природы.
* * *
Может быть, сложнее всего обстоит сейчас дело вовсе не с числом людей на Земле как таковым (тесно становится пока только в самых больших городах), сколько с пропитанием этих людей.
По сведениям ФАО (Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН), несмотря на некоторый рост производства продуктов питания (приближается к 3 процентам, тогда как рост населения только к 2 процентам), больше половины человечества питается плохо, а около одной трети систематически недоедает и голодает.
Выглядит это так. Суточная физиологическая потребность человека в питании составляет около 3000 калорий, потребность в полноценном белке — около 80 граммов. В Северной Америке и в Европе эти нормы даже превзойдены, в остальных районах Земли далеко не достигнуты. Житель Пакистана получает меньше 2000 калорий и меньше 50 граммов белка в сутки, причем белок животного происхождения, наиболее полноценный по аминокислотному составу, занимает едва четвертую часть этого количества. Средняя калорийность питания в Центральной Африке примерно такая же, а потребление белка там (тоже в основном растительного) достигло только 40 граммов; это половина (!) физиологической нормы. Сведения эти, основанные на статистике ООН, взяты мной из уже упоминавшейся здесь книги Д. Мидоуза.
Прирост производства продовольствия приходится в основном не на плохо обеспеченные страны, а на те, где его и так достаточно. Никто не берется сказать, можно ли считать реальной надежду дать в обозримом будущем всем людям в районах с продовольственным дефицитом необходимую норму около 3000 калорий. Одна из причин такой неуверенности — исчерпание природных ресурсов в странах с быстро растущим населением, где урожайные почвы уже все использованы.
Еще в большей степени просматривается наша зависимость от природы в проблеме ископаемого сырья. Геологические запасы многих металлов близки к исчерпанию, а довод о том, что «раньше находили новые месторождения, сейчас тоже находят и всегда будут находить», к сожалению, приходится отнести к разряду неквалифицированных суждений.
На Земле практически не осталось «белых пятен», строение ее коры достаточно хорошо изучено, и важнейшие металлы — можно сказать, материальную основу цивилизации — искать уже почти негде. В течение последних десятилетий их потребление растет почти в геометрической прогрессии, а разведка новых месторождений или переоценка возможностей известных увеличивает доступные для извлечения запасы лишь незначительно. Возникает опасение, что запасов, например, меди хватит на 20–50, серебра, может быть, на 40, свинца не больше чем на 60 лет. (Большее число в каждом случае взято из расчета, что разведанные запасы удалось бы увеличить в пять раз по сравнению с известными.)
Но все это означает, что в самом ближайшем будущем нам потребуется замена самых употребительных материалов — возобновить изъятое из природы мы не сумеем.
Топливо. С него, собственно, и началась цивилизация — без топлива нет огня. Академик Н. Семенов подробно проанализировал состояние запасов нефти, газа, угля, динамику добычи и перспективы обнаружения новых месторождений. Достаточно сказать, что основательнейшие расчеты, проделанные специалистами во всем мире, приводят к результатам одного и того же порядка: запасы будут исчерпаны за 150–200 лет, в зависимости от роста объема добычи. Даже с учетом гипотетических залежей, эксплуатация которых представляется совершенно невыгодной, цифры в 200 лет вряд ли удастся достигнуть. Совершенно ничтожный срок, если рассматривать перспективы цивилизации в широком плане.
* * *
Возникнув как порождение природы, человек с самого начала своего существования вольно или невольно пытается сделать себя все в большей степени от нее независимым. Можно сказать, что первые инструменты, которыми пользовались предки человека, и особенно огонь, когда его стали хранить и употреблять сознательно, были уже очень решительными переменами в этом направлении.
Об этой тенденции развития задумывалось немало светлых умов. К. Циолковский, гениальный провидец и первый теоретик звездоплавания, писал о гипотетическом существе космоса, способном жить в пространстве, поглощая лишь солнечную энергию. Землю К. Циолковский полагал лишь большим космическим кораблем, временным домом человечества, его колыбелью, из которой человек когда-нибудь выйдет в просторы вселенной.
Близкие по духу, но более конкретные соображения на ту же тему высказывал другой великий ученый и мыслитель — академик В. Вернадский. Он говорил, что рано или поздно человечество станет автотрофным — окончательно отделится от живой природы, окончательно перестанет в ней нуждаться, будет производить все нужное для своего существования независимо от природы.
В каком-то смысле человечество действительно идет по этому пути. Некоторые насущные потребности человека — потребности в пище, крове, одежде — все в большей степени удовлетворяются как бы независимо от живой природы. Мы одеваемся в синтетические материалы, строим дома из бетона, и даже искусственная пища перестает быть атрибутом фантастики.
В прошлом веке французский химик Бертло предрекал, что в 2000 году «уже не будет ни пастухов, ни хлебопашцев: продукты питания будут создаваться химией». И далее: «Когда будет получена дешевая энергия, станет возможным осуществить синтез продуктов питания из углерода (полученного из углекислого газа), из водорода (добытого из воды), из азота и кислорода (извлеченных из атмосферы)… Если землю перестанут использовать для выращивания продуктов сельского хозяйства, она вновь покроется травами, лесами, цветами, превратится в обширный сад, орошаемый подземными водами, в котором люди будут жить в изобилии и испытают все радости легендарного золотого века…»
Наверное, предсказание Бертло не успеет оправдаться к 2000 году, но это ничего не меняет в его сути. Работы по созданию синтетической пищи ведутся во многих странах, в частности в СССР, научным коллективом, руководимым академиком А. Несмеяновым. Это отдельная тема, которая выходит за рамки разбираемого мною вопроса. И все же не может не иметь прямого отношения к проблеме существования человечества в биосфере уже осуществляемая возможность синтеза некоторых незаменимых аминокислот в товарных количествах. И если еще рано говорить об «искусственных отбивных», то синтетический метионин и синтетический лизин — важнейшие незаменимые аминокислоты — производятся уже десятками тысяч тонн. Уже существует широкое промышленное производство витаминов. И все это значит, что человечество уже вступило в век индустриального, несельскохозяйственного производства пищевых веществ.
И создание (искусственное!) высококалорийных топлив (керосин, бензин), которые мы теперь склонны причислять к естественным природным ресурсам, и атомная энергетика, занимающая все большее место в энергетическом хозяйстве промышленно развитых стран, и попытки овладеть УТС (управляемым термоядерным синтезом) — это попытки преодолеть нашу полную зависимость от природы. Однако нечто из природы все равно каждый раз используется, вначале якобы как «неисчерпаемое».
Когда люди стали впервые пользоваться каменным углем и нефтью, у них не могло возникнуть и отдаленной мысли о том, что их потомки — мы с вами — будем не без тревоги рассчитывать, на сколько лет еще хватит нефти и угля. Запасы урана (в том виде, в каком нам кажется возможным предполагать его извлечение сейчас) не кажутся нам неисчерпаемыми. Но уже открыта заманчивая возможность создания «самовозобновляющегося» ядерного горючего, уже работают реакторы-размножители. А будущее управляемого термоядерного синтеза представляется воистину фантастическим, ибо запасы тяжелой воды в океане почти неисчерпаемы… Даже с расчетом на огромное увеличение расхода энергии человечеством их хватит не меньше чем на миллиард лет. Но строгой научности ради я бы и на этот раз взял слово «неисчерпаемые» в кавычки.
Означает ли все это, что человечество становится или вот-вот станет автотрофным?
Нет, не означает.
Я не буду останавливаться на том трудно определимом обстоятельстве, что для всякого человека совершенно необходимо время от времени просто подышать свежим воздухом, побродить по лесу или полежать на песке у воды. Необходимо созерцать природу в любом ее проявлении, будь то дикие скалы Памира или ивовый куст на песчаном берегу Оки… Я подчеркиваю другое: и в сфере материального производства человек еще очень долго не сможет обойтись без ресурсов, создаваемых живой природой.
Но человечество, как бы не считаясь с собственными возможностями, как бы не замечая их ограниченности, вовсю рвется к этой невозможной еще автотрофности…
* * *
Технический прогресс изменяет пути перемещения вещества и энергии в биосфере. За последние сто лет возникли новые виды производств — химические, атомные, транспортные, машиностроительные, фармацевтические. Это вызвало появление новых материалов, новых машин.
В мире параллельно идет множество крупных процессов. Человечество расходует воду, потребляет огромное число химических препаратов, укрупняет города. Все это вместе, все виды производств — сельскохозяйственные и индустриальные, а также коммунальное хозяйство производят на свет не только полезные продукты, но и гигантское количество шлака. И весь этот шлак, вся эта громада газообразных, жидких, твердых отходов выбрасывается в окружающую среду: в воздух, в воду, на поверхность земли.
По всей планете объем отходов человеческой деятельности оценивается в 5 · 108 тонн в год. В этих отходах содержится столько химических веществ, что список их уже перевалил за 600 тысяч наименований.
К чему это приводит?
К тому, что человек ставит природу перед труднейшей, а порой и неразрешимой проблемой переработки этих веществ в своем круговороте. Эта задача все чаще оказывается природе не под силу. И все чаще происходят случаи отравления людей окислами азота, сернистым ангидридом, ртутью. Смог душит людей, химические средства борьбы с вредными насекомыми и болезнями растений зачастую оказываются ядовитыми не только для насекомых, но и для самих людей: попадая в продукты питания, они делают их непригодными к употреблению. В больших водоемах, загрязняемых отходами, гибнет все живое…
* * *
Вообще говоря, сами по себе отходы еще не так страшны. Ведь живая природа наделена огромными «оборонительными» возможностями. Хорошо известна, например, способность естественных водоемов к самоочищению. Попадающие в реку органические вещества (а это могут быть и листья, опадающие с прибрежных ив, и бытовые сточные воды, и часть промышленных стоков) — прекрасная пища для бактерий, которые, окисляя их, разлагают. В итоге остаются безвредные минеральные соли. Бактерии служат пищей для инфузорий, те — для более крупной живности, рыбу ест человек, а минеральные соли «удобряют» реку и усваиваются водорослями.
Но способность к самоочищению не безгранична. Если вдоль берега реки, как зубья гребенки, торчат канализационные сбросы десятков заводов, никакие бактерии не в силах справиться с их стоками. Важно и то, какие вещества содержатся в сточных водах: если в реку сбрасываются ядохимикаты, крепкие кислоты, щелочи, фенолы, то гибнут и бактерии, а в мертвой реке никакого самоочищения не происходит.
Правда, не нужно забывать и о приспособительных возможностях жизни на Земле. Эволюция выработала самые разнообразные формы жизни — есть, например, бактерии, которые умудряются жить даже в горячих концентрированных растворах кислот. Наверное, через несколько тысячелетий могли бы появиться и такие микроорганизмы, которые процветали бы в самых ядовитых сточных водах и при этом перерабатывали бы их во что-нибудь безвредное. Но эволюция — дело тысяч и миллионов лет; в сравнении с ее темпами те два-три столетия, которые заняла совершенная человеком техническая революция, — всего лишь краткий миг, и рассчитывать на то, что биосфера приспособится к последствиям этой революции, не приходится.
Точно так же мы не можем и надеяться, что к жизни в отравленной среде «притерпится» человек, что наши далекие потомки будут наслаждаться автомобильным перегаром и с удовольствием плескаться в сточных водах. Правда, герой одного из фельетонов Арта Бухвальда, житель Лос-Анджелеса, попав в горы, изнывает без смога и не жалеет доллара, чтобы проезжающий шофер дал ему подышать у выхлопной трубы своей машины. Но это всего лишь горькая ирония сатирика. На самом же деле «или люди сделают так, что на Земле станет меньше дыма, или дым сделает так, что на Земле станет меньше людей». Это слова одного крупного западного ученого, вряд ли можно сказать короче и выразительнее.
Итак, человек впервые за многие тысячи лет вступил в крупный конфликт с природой. Рассмотрим главные сферы, где разыгрывается этот конфликт.
* * *
Пресса свидетельствует:
…За последние сто лет в атмосферу попало 1,35 миллиона тонн кремния, 1,5 миллиона тонн мышьяка, более 1 миллиона тонн никеля, 900 тысяч тонн кобальта, по 600 тысяч тонн цинка и сурьмы. В Англии в воздух ежегодно выбрасывается 1,5 миллиона тонн угольной пыли, 2 миллиона тонн обыкновенной пыли и 5 миллионов тонн сернистых газов.
…Регулировщик движения в центре Лондона вдыхает в день столько газов, как если бы он выкурил 100 сигарет.
…Парижане дышат воздухом, способным сокрушить гранит.
…Промышленность США потребляет кислорода больше, чем может дать растительность всей этой страны.
Можно привести еще немало подобных высказываний, но сводятся они к одному: состояние воздуха нашей планеты, в том числе судьба кислорода в атмосфере, начинает тревожить.
Потребление кислорода растет гигантскими темпами. Один самолет во время перелета через океан сжигает от 50 до 100 тонн кислорода. Каждая сожженная тонна угля отнимает годовую норму кислорода у одного человека. А каждый автомобиль, пробежавший тысячу километров, сжигает такое количество кислорода, которого хватит человеку на год. (Всего на Земле сейчас насчитывается более 200 миллионов автомашин. И число их все растет.)
Пока что, к счастью, остается немало стран, не включившихся в чудовищную гонку по уничтожению естественных богатств планеты, а воздушный океан не знает политических границ: отравленный воздух одной страны разбавляется чистым воздухом другой. Но без последствий это все же не остается: ведь объем атмосферы не беспределен, загрязненность ее неуклонно растет. Кроме того, в отдельных районах планеты свободная циркуляция воздуха может и нарушаться, и тогда загрязнение атмосферы усиливается до такой степени, что смог в буквальном смысле слова душит людей.
* * *
Тепловые электростанции мира выбрасывают в атмосферу несколько десятков миллионов тонн золы и сернистого ангидрида. Расчет показывает, что если к 2000 году мощность этих электростанций возрастет в 10 раз, то даже с учетом некоторого улучшения очистки они будут выбрасывать уже сотни миллионов тонн сернистого ангидрида и золы. А к этим миллионам тонн прибавляются пылевые выбросы многочисленных заводов и фабрик, воздух загрязняется при агрохимической обработке почв с самолетов — удобрениями, пестицидами. Пылят почвы, разрушающиеся от эрозии. Масса распыленного вещества забрасывается в стратосферу силой атомных взрывов.
Если к этому присовокупить результаты естественных процессов запыления — космическую пыль, которая ежегодно попадает на Землю в количестве примерно десяти тысяч тонн, вулканические пеплы, пески пустынь, то станет ясно, что атмосфера Земли перенасыщается пылью — ее сейчас в воздухе на 20 процентов больше, чем было в начале XX века.
Частицы пыли остаются в атмосфере от нескольких дней до нескольких недель. За это время они успевают несколько раз обежать вокруг Земли, а радиоактивная пыль сохраняется в стратосфере по нескольку лет.
К чему это приводит? К тому, что воздух становится менее прозрачным и пропускает меньше солнечных лучей, он превращается в экран, отражающий солнечную радиацию. Если атмосфера и впредь будет так же постоянно и интенсивно запыляться, то нашей планете грозит в конце концов похолодание, результатом которого может стать новое оледенение. Моделью такого грустного будущего Земли может служить планета Марс, в атмосфере которой подолгу бушуют пылевые бури, а поверхность ее представляет в основном пустыню.
* * *
Но в будущем может наступить не только похолодание, не менее вероятен и перегрев планеты. Причиной его может стать тепловая перегрузка биосферы. Индустриально развитые страны вырабатывают сейчас тепла почти столько же, сколько поступает к ним от Солнца. Кроме того, в атмосфере все увеличивается содержание двуокиси углерода, и это тоже грозит перегревом. При сжигании топлива в атмосферу каждый год уходит не менее 1010 тонн СО2. Но в воздухе присутствует еще и природная углекислота, которую поставляют вулканические газы, горячие источники, дыхание человека и животных.
Углекислый газ непрерывно циркулирует между атмосферой и океаном. При этом в океане накапливается в 60 раз больше этого газа, чем в воздушной среде. Каждый год зеленые растения извлекают из воздуха около 160 миллиардов тонн СО2. И каждый год в земной коре откладываются пласты известняков. Так функционирует природа, но в последнее время наступили перемены.
Замечено, что зеленые растения во многих районах земли голодают. Но в то же время содержание СО2 в атмосфере растет. За последние десять лет его стало на 0,2 процента больше. Голоданию растений нет пока научного объяснения, но это сигнал о том, что что-то разладилось в обменных механизмах биосферы.
Накопление СО2 меняет способность воздуха пропускать определенные части солнечного спектра. Атмосфера становится подобна стеклу оранжереи, которое пропускает солнечную радиацию, но не выпускает обратно инфракрасное излучение. Это приводит к возникновению парникового эффекта — в глобальном масштабе он ярко выражен на Венере.
Расчеты показывают, что если уровень насыщения двуокисью углерода сохранится и впредь, то к 2000 году содержание этого газа увеличится в земной атмосфере на 20 процентов, то есть достигнет 0,0379 процента. А это уже чревато повышением температуры на всей планете, которое может выразиться в повсеместном таянии ледников.
Итак, с одной стороны — призрак холодного запыленного Марса, с другой стороны — призрак раскаленной, безжизненной Венеры. Можно предполагать, что в природе две полярные тенденции — к похолоданию и к перегреванию — взаимно компенсируются. Но наука этого пока никак не подтвердила.
* * *
Теперь еще об одной важнейшей среде, где разыгрывается конфликт.
«Наш отец океан гибнет» — таково предостережение, с которым не раз обращался к мировой общественности Жак-Ив Кусто. «Море стало сточной ямой, куда стекаются все загрязняющие вещества, выносимые отравленными реками; все загрязняющие вещества, которые ветер и дождь собирают в нашей отравленной атмосфере; все те же загрязняющие вещества, которые сбрасывают такие отравители, как танкеры. Поэтому не стоит удивляться, что из этой сточной ямы уходит жизнь», — написал он недавно.
Французскому исследователю вторит Тур Хейердал. В бортовом журнале во время плавания на «Ра-2» появляются записи: «Степень загрязнения воды поражает воображение»; «Загрязненность ужасная»; «По ночам волны забрасывали на борт корабля нефтяные куски размером с кулак. Мы обнаружили, что к ним прилипли водоросли, ракообразные и даже перья птиц». 31 мая у африканского побережья в бортжурнале была сделана следующая запись: «Невероятное количество покрытых ракушками асфальтовых кусков — огромных, размером в лошадиный помет, собранных в гроздья. Были замечены также пластиковая бутылка, металлическая канистра, большой круг зеленоватого каната, какие-то предметы из нейлона, деревянный ящик и кусок картона. Ужасное зрелище! Как человек загрязняет Атлантический океан!»
Да, океан загрязняется нефтью. За последние годы в океанские воды попало в результате аварий 4 · 106 тонн нефти. Нефть, разливаясь по поверхности воды, образует тонкую пленку, эта пленка нарушает обмен воды с газами атмосферы, нарушается жизнь морского планктона, который поставляет кислород и первичное органическое вещество в океан. Страдают морские животные, гибнут птицы. У всех в памяти трагическая история аварии танкера «Терри Кэньон» у английских берегов. Эта история заставила обратить внимание людей на судьбу Мирового океана, предпринять те или иные меры для охраны его вод от нефти. Но крушение «Терри Кэньона» случилось в 1967 году, а Тур Хейердал вел свои записки в 1970 году.
В 1972 году Жак-Ив Кусто снова пишет: «Океан в опасности!..» Он утверждает: «Наши идеи относительно загрязнения очень путаные. Говорят о загрязнении воздуха, загрязнении воды, загрязнении почвы, как будто имеется несколько видов загрязнения, тогда как есть одно-единственное загрязнение — загрязнение воды, ибо мы знаем, что все отравляющие вещества, сбрасываются ли они в атмосфере, или на земле, в конечном счете неизбежно оказываются в океане, который стал таким образом всемирной помойкой».
И дальше: «…Нас, жителей Земли, можно сравнить с пассажирами корабля, которым раз и навсегда дан какой-то определенный запас воды. Да и то судно, оказавшееся в бедственном положении, может надеяться, что какое-то другое судно окажет ему помощь, тогда как мы во вселенной одиноки, окончательно одиноки с нашим небольшим запасом воды, необходимым для жизни, как это известно каждому…»
* * *
Я не буду подробно рассматривать судьбу внутренних водоемов и рек, оказавшихся в не менее бедственном положении, чем океан. Отходы гигантских химических заводов превратили многие из них в сточные канавы. Заводы черной и цветной металлургии, нефтеперерабатывающие и целлюлозно-бумажные насытили воду экологически вредными веществами. Такая картина наблюдается повсеместно в Западной Европе и в США. В озере Эри, одном из Великих американских озер, уже давно нельзя даже купаться. Водолазы доложили, что дно озера похоже на «ведро для отбросов химической лаборатории».
Широко известна история отравления ртутью жителей американского города Аламогордо в штате Нью-Мексико. Причина этой болезни крылась в насыщенности рыбных консервов ртутью. Расследование показало, что предприятия, использующие ртуть, непрерывно сливают отбросы в реки и озера.
Повышенное содержание ртути обнаруживают в организмах обитателей Балтийского моря. Удивительно, но ртуть находят даже в куриных яйцах. А кроме ртути и вместе со ртутью еще и такие сильные биологические яды, как кадмий, свинец.
Но наибольший экологический вред приносят неразлагающиеся токсические соединения, которые используются в сельском хозяйстве для борьбы с вредителями. Они вместе с удобрениями вымываются из почв и попадают на мелководье, в пруды и реки, и дальше — во внутренние и внешние моря. Здесь они вызывают гибель морских организмов или сильное их заражение.
«Почему же ее не тошнит, эту землю?» — в ужасе восклицал Уитмен.
Я перечитываю сейчас его строки:
Этим-то земля и пугает меня, она так тиха и смиренна,(Уолт Уитмен, из сборника «Листья травы».
Она создает такие милые вещи из такого гнилья,Перевод К. Чуковского)
Чистая и совсем безобидная, вращается она вокруг оси, вся набитая трупами тяжко болевших,
И такие прелестные ветры создает она из страшных зловоний
И с таким простодушным видом каждый год обновляет она свои щедрые пышные всходы,
И дает всем людям такие дивные вещи, а под конец получает от них такие отбросы в обмен.
В переводе на язык науки это звучит примерно так.
Современная технология вовлекает в производственный процесс огромные материальные потоки: сырье, топливо, воду, воздух (включая вентиляционный). Однако эти поистине гигантские потоки перерабатываются в лучшем случае в бесполезные, а как правило, во вредные, в токсичные производственные отходы, заражающие сферу жизнедеятельности человека и превращающие ее в бесплодную. Относительная доля нужного, полезного продукта, получаемого в современных промышленных процессах, совершенно ничтожна по сравнению с долей отбросов производства.
Количество сырья, добываемого из земли, потоки воды и воздуха, вовлекаемые в промышленный процесс, настолько велики, что становятся сравнимыми с глобальными геологическими процессами; и так как большая часть сырьевых потоков превращается в конечном итоге в отходы, встает совершенно реальная угроза вытеснения ими самого человека. Этот процесс начался уже давно и развивается столь быстрыми темпами, что не может не вызывать тревоги и его нельзя не учитывать при прогнозировании технического прогресса.
* * *
Отсюда проклятия в адрес науки и техники, считавшихся еще вчера рогом изобилия, из которого могут посыпаться на нас только всевозможные блага. Беспокойство за будущее человека на планете, подогреваемое дискуссиями в прессе, выступлениями специалистов и публикацией все новых фактов неразумного отношения человека к среде своего обитания, чрезвычайно обострилось в последние годы.
Каков же выход?
«Не меньше технологии, а больше технологии. Не меньше науки, а больше науки» — этот рецепт дает президент Национальной академии наук США доктор Филипп Хэндлер, и я готов к нему присоединиться.
Нам нужно больше научного подхода к производству, нам нужно уточнить и во многом пересмотреть представления о том, какой надо создавать технологию завтрашнего дня. Нам нужно большее осознание ответственности и анализ всего, что уже известно сегодня.
А известно, например, то, что проблема промышленных отходов имеет решение, и даже не одно, а несколько. И уже сегодня эти решения не представляют ни научной, ни технической загадки.
Давайте проследим путь загрязнений в природе и посмотрим, как можно их обезвреживать и в каком месте. Начнем с конца — с того момента, когда отбросы уже смешались с воздухом, с водой, попали в почву. В действие немедленно вступают оборонительные силы природы: например, чуждое вещество поедают микроорганизмы, включая его в естественный биологический круговорот, или же оно претерпевает превращение без участия живых существ, под действием воды, воздуха, солнечного света. Следовательно, нарушат или не нарушат те или иные загрязнения природное равновесие, зависит не только от их количества, но и от того, насколько они «съедобны» для микробов или способны разрушаться в естественных условиях. Были случаи, когда приходилось отказываться от производства и применения тех или иных веществ только потому, что эти вещества по миновании в них надобности слишком медленно разрушаются в природных условиях. Вспомним ДДТ и некоторые другие хлорсодержащие инсектициды; вспомним сульфонал — чрезвычайно широко применявшееся одно время моющее средство.
До недавнего времени человек всеми силами боролся с разрушающим действием природных факторов. За примером недалеко ходить: коррозия металлов наносит всей технике ощутимый урон, и на борьбу с ней расходуются огромные средства. Но теперь мы с удивлением убеждаемся, что в какой-то мере коррозия не только зло, но и благо.
До наступления так называемого века полимеров, века веществ, коррозии не подверженных, мало кого заботил вопрос, куда девать, скажем, пустые консервные банки. Будут ли эти банки пущены во вторичную переработку или превратятся на свалке в ржавчину, то есть в растворимые соединения железа, — это никак не отражалось на природе. Но вот появились банки из синтетики; их, разумеется, тоже стали выбрасывать. В США, например, ежегодно попадает на свалку около 65 миллиардов отслуживших свое пластмассовых емкостей. Но бактериям они не по зубам, и сами по себе они не разрушаются!
И вот в исследованиях новых материалов, особенно упаковочных, возникло удивительное направление — поиск веществ, которые, выполнив свое прямое назначение, легко разрушались бы. Больше того — уже изучается возможность вывести такие бактерии, которые могли бы разрушать «трудноперевариваемые» полимеры, например полиэтилен. Эта задача не кажется принципиально неразрешимой; генетические методы позволяют в какой-то мере направлять эволюцию микроорганизмов в нужную нам сторону. (Однако сразу же возникает следующее опасение: не придется ли вскоре искать полимеры, непригодные в пищу «пожирателям пластмасс»? Ведь бактерия не знает, какое изделие еще нужно человеку, а какое уже нет.)
Итак, один, из принципиальных путей борьбы с загрязнениями — это возможно более полное использование природных механизмов, позволяющих перерабатывать отходы и включать их в общий биологический круговорот. По существу, на этом принципе основаны и применяющиеся сейчас системы биологической очистки сточных вод: там работают те же бактерии и простейшие организмы, благодаря которым происходит самоочищение рек. Для них искусственно создают особо благоприятные условия, в результате чего их производительность намного возрастает.
Но как быть, если отходы представляют собой не просто инертную массу, а ядовиты для всего живого и притом химически стойки? Ведь полагаться на самоочистительные процессы в биосфере в подобных случаях уже нельзя!
Но и здесь, по существу, нет проблемы. Технология очистки выбросов от ядовитых веществ уже достигла такого совершенства, что выпускаемые в атмосферу газы могут ничем не отличаться от кристально чистого горного воздуха, а стоки можно очистить так, что они будут чище воды, которую предприятие берет из реки или озера.
А кстати, нелишне иметь в виду и то, что содержание вредных веществ в выбросах во многих случаях такое, что уже неизвестно, следует считать их вредными или, наоборот, весьма полезными. Например, серебра в отходах некоторых производств в 20 раз больше, чем в земной коре, молибдена — в 50 раз, а мышьяка — в 250 раз! Но ведь это все — ценнейшее сырье, и его можно извлечь.
Не так давно на одном заводе, получающем каждый месяц больше тонны хрома для хромирования изготовляемых там деталей, в дело шло только 200 килограммов хрома, а 900 просто утекали в сточную трубу. Такие заводы существуют, к сожалению, до сих пор. Каждый год во всем мире сбрасываются со сточными водами тысячи тонн кислот, щелочей, цветных металлов. Это продукция целых химических комбинатов, металлургических заводов, рудников. Получается, что часть таких предприятий работает на канализацию! И это происходит в условиях, когда мы вынуждены добывать из-под земли все более бедные руды, затрачивая на это колоссальные средства. Можно сказать, что отходы, зола уже становятся для человечества самым настоящим источником дефицитного и дорогостоящего сырья.
Конечно, извлекать нужные вещества из отбросов ничуть не легче, а иногда и гораздо труднее, чем добывать их из природных полезных ископаемых. Стоки цехов большого завода совершенно различны по составу; смешиваясь в общезаводской канализации, они разбавляют друг друга, так что концентрация ценных веществ чаще всего оказывается ничтожной. К тому же разделение фантастического коктейля из десятков и сотен веществ, да еще непостоянного состава, — задача нелегкая даже для химика.
И все же совершенствование очистки — всего лишь паллиатив — временная мера против болезни, грозящей человечеству.
Мне вспоминается краткая и выразительная оценка самого существа этой проблемы, данная несколько лет назад академиком А. Несмеяновым. Это была выездная сессия отделения общей и технической химии Академии наук СССР в Дзержинске. После доклада Александра Николаевича ему был задан вопрос: «Как вы относитесь к проблеме очистки воды и воздуха?» Академик ответил: «Отношусь отрицательно». И добавил: «Не надо чистить воздух и воду, гораздо важнее их не загрязнять».
Это глубоко верно. Я убежден, что корень проблемы не столько в недостаточной очистке выбросов, сколько в несовершенстве самой технологии производства, позволяющей этим выбросам появляться. Это несовершенство есть результат ограниченности нашего сегодняшнего технологического мышления.
* * *
Берусь утверждать, что не существует такого предприятия, которое, используя достижения науки, не могло бы производить больше ценной продукции и давать меньше отбросов. В свое время американцы справедливо гордились чикагскими бойнями, где утилизировалось буквально все, кроме предсмертного крика животного. Сегодня же надо использовать сырье так, чтобы не оставалось даже «предсмертного крика» — вредных отходов. Это ставит перед промышленностью огромную, принципиально важную и новую цель: пересмотреть все сложившиеся веками основы производства, все технические и аппаратурные решения.
До сих пор мы, проектируя химический завод, из всех возможных реакций выбирали ту, которая дает больше всего нужного продукта. Теперь появляется еще один, не менее важный критерий: реакция не должна давать ненужных, побочных продуктов, от которых потом пришлось бы избавляться.
Заводы без труб — такими я представляю себе промышленность будущего.
Но такой новый подход к технологии потребует и больших изменений в организации промышленности, в ее экономике.
Вот пример. Алюминий получают электролизом боксита с добавкой криолита — вещества, понижающего температуру плавления руды. При этом выделяется немало фтора. Фтор чрезвычайно ядовит, и, чтобы уберечь рабочих от отравления, в цехах ставят мощную вентиляцию. В результате содержание фтора в цехах действительно не выходит за пределы допустимого, но зато вокруг такого завода образуется безжизненная пустыня. А ведь фтор — ценное сырье; химики добывают его специально, затрачивая немало сил и средств.
Извлекать фтор из газовых выбросов алюминиевых заводов невыгодно, потому что концентрация его очень мала. Но можно было бы сделать другое — герметизировать электролизные ванны, где выделяется фтор, и без особых затрат брать его прямо оттуда. Тогда не понадобилось бы и устраивать сложные вентиляционное установки, да и окружающая природа была бы сохранена.
И тем не менее это не делается. Почему?
Да просто потому, что алюминиевые заводы проектируют, строят и эксплуатируют металлурги, для которых фтор — вредный газ. А то, что фтор — это еще и сырье для химической промышленности, металлургов не интересует…
Предприятия 2000 года должны быть предприятиями комплексного использования сырья, заводами, не знающими отходов. Девизом такой промышленности должны стать слова, сказанные еще в прошлом веке: «В химии нет грязи; грязь — это химическое соединение в неподходящем для него месте».
Я еще раз подчеркиваю, что создавать такие предприятия можно уже сейчас, при сегодняшнем состоянии науки и техники. Например, мощные тепловые электростанции, представляющие сейчас, пожалуй, одну из самых больших угроз чистоте воздуха, можно уже сегодня проектировать как энергохимические комбинаты. Кроме электрической энергии, они будут производить прекрасный дешевый строительный материал (из золы и шлака, с которыми сейчас иногда не знают, что делать) и серную кислоту (из сернистого ангидрида, который сейчас выбрасывается в атмосферу, загрязняя ее в невиданных размерах). Может быть, даже выбрасываемый в атмосферу в огромных количествах углекислый газ будет приносить пользу: расположив поблизости тепличные хозяйства, его можно будет использовать как воздушное удобрение для увеличения урожая овощей. То же относится и к излишкам тепла.
В новой беструбной и бессточной технологии не будет места тепловым электростанциям, которые ценой потери большой части общественного богатства дают обществу только энергию. Они превратятся в сложные комплексные комбинаты, сочетающие получение электроэнергии не только с производством химических продуктов и строительных материалов, но и с земледелием. И тогда проблема загрязнения окружающей среды сернистым газом, золой и тепловыми отходами в значительной степени отпадет.
* * *
Может быть, кто-нибудь предположит, что мои рассуждения о беструбной и бессточной технологии лишены реальной почвы и их можно адресовать лишь в неопределенное будущее.
Это не так, и к 2000 году проблема безотходной технологии имеет самое практическое отношение. Подобные идеи высказывались и раньше, более того, они даже претворялись в жизнь.
Тридцать с лишним лет назад в Донбассе, в городе Горловке, работал скромный азотно-туковый завод, производивший в основном удобрения. Однако, изготовляя удобрения, призванные улучшать плодородие почвы, завод сам своей работой плодородие земли отнюдь не увеличивал. Отходы его производства отравляли воздух, уничтожали растительность. А кроме того, со сточными водами, которые завод спокойно спускал в соседний овраг, он терял каждый год 2 тысячи тонн серной кислоты, 900 тонн азотной, 700 тонн аммиачной селитры, тысячу тонн аммиака — продукцию чуть не целой небольшой фабрики.
Начали было проектировать очистные сооружения. Но дело это оказалось весьма дорогим. И тогда заводские инженеры пришли к мысли: взяться за эту задачу с совершенно другой, противоположной стороны.
Они поставили под сомнение сам принцип очистки заводских стоков, которые, конечно, собирались в общем коллекторе, где растворы веществ из разных цехов смешиваются и разбавляют друг друга.
В попытках справиться с отдельными звеньями этой цепи работники горловского завода приходили к решениям, совершенно парадоксальным для практики химических предприятий того времени: целые цехи вообще отрезали, изолировали от промышленной канализации! Химические вещества, которые утекали в трубу, причиняя ущерб заводу и вред природе и людям, теперь собирали и находили им применение. Разумеется, это была достаточно сложная и, могло показаться, неблагодарная работа. Надо было устраивать оборудованные должным образом места для стоков, иногда достаточно ядовитых, прямо в цехах. Надо было собирать их в необходимых для заводских процессов количествах и выдумывать способы превращения одних веществ в другие, которые можно было употребить в своем же производстве. Надо было изготовлять из них и сбывать какие-то новые продукты, не предусмотренные заводскими планами и технологическими регламентами…
Однако успех был достигнут. Я думаю, он был достигнут благодаря мудрости и подлинно государственному отношению к делу взявшихся за него людей. За несколько лет Горловский азотно-туковый завод превратился в предприятие, работающее почти без вредных стоков. До полностью бессточного производства оставались считанные шаги, когда началась война и работу пришлось прервать. И тем не менее скромный опыт горловского завода, на котором в условиях несовершенной техники 30-х годов широко мыслящие химики поставили и решили благородную и глубокую задачу общегосударственной, я бы даже сказал, общечеловеческой важности, — этот опыт не пропал зря. (А если потом мы много лет не могли планомерно заниматься этим дальше, то это не наша вина.)
Можно привести и другой пример. Это урановая промышленность СССР, где с самого начала были поставлены и решены проблемы комплексной переработки бедных руд, разделения химических элементов со сходными физическими и химическими свойствами, проблемы локализации радиоактивных отходов, замкнутого оборота воды.
Но урановая промышленность не единственный современный пример безотходной или приближающейся к безотходной технологии. Сказанное справедливо и для некоторых заводов, добывающих цветные и редкие металлы. Уже больше трех лет в пустыне Кызылкум работает предприятие, добывающее золото и не имеющее себе равных и по производительности труда, и по бережному отношению к природе. На этом комбинате вообще отсутствует сброс сточных вод.
Еще пример: советские химики, машиностроители и энергетики создали принципиально новый метод синтеза азотной кислоты, при котором ядовитые окислы азота выделяться вообще не будут. Это означает, что появляется возможность навсегда избавиться от «лисьих хвостов» — буро-рыжего ядовитого дыма над трубами заводов, производящих миллионы тонн азотных удобрений и одновременно губящих растительность…
Все эти решения уже доступны или вскоре будут доступны промышленным предприятиям. Во всяком случае, к 2000 году они будут окончательно доступны технике. И поэтому в самом ближайшем будущем промышленное производство должно будет развиваться именно по такому принципиальному пути. Оно будет создавать комплексные предприятия, не знающие никаких отходов, заводы, на которых потоки сырья, поступающие в технологический процесс, будут превращаться только в полезные для человека или безвредные для окружающей природы продукты.
* * *
Те из нас, кто будет жить в 2000 году, наши дети и внуки должны забыть о ядовитом дыме над заводскими трубами (а может быть, и о самих трубах) и об испорченном воздухе городов. Они должны знать только чистые озера и реки, только живой океан.
Для этого мало нашего желания и недостаточно возможностей науки и техники.
Все яснее становится, что чистая вода и чистый воздух — это вопрос уже не технический, а социальный. В такой позиции, может быть несколько заостренной, есть свой серьезный и глубокий резон. Глупо было бы не понимать, что будущее человечества зависит теперь и от того, насколько серьезно осознает каждый лежащую на всех нас ответственность и перед современниками, и перед потомками. Каждый — начиная от аппаратчика на химическом заводе, который не имеет права поддаться искушению и приоткрыть заслонку канализационного сброса, чтобы избавиться от пролитой кислоты, и кончая директором фирмы или членом правительства. За состояние биосферы ответственно все человечество, и это уже проблема социальная, а не научно-техническая.
Конечно, взывать только к сознанию, только к чувству ответственности — этого мало. Безответственных людей всегда хватает в любой стране и на любых постах. Поэтому крайне важно подкрепить убеждение мерами принуждения, в том числе законодательными. «Нет закона — нет преступления», — гласит старинный принцип римского права. А когда закон есть и известны акции, следующие за его нарушением, тогда безответственные люди чаще задумываются.
К сожалению, можно назвать не так уж много стран, где действовали бы законы против загрязнения биосферы. Одна из таких стран — СССР. Я не хочу сказать, что проблема решена у нас окончательно, но уже приняты Закон об охране природы, Основы водного законодательства СССР и союзных республик, постановления Верховного Совета СССР, Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР об усилении охраны природы и улучшении использования природных ресурсов.
Как следствие новых законов — а нам предстоит еще и формулировать их, и привыкать к ним — постепенно будет меняться общественная психология, понимание того, «что можно, а чего нельзя» в наших взаимоотношениях с биосферой.
Я бы привел здесь немного комичный, но очень подходящий довод.
В одной соседней с нами стране дискутировалась проблема: нужно ли требовать от пешеходов строгой дисциплины при переходе городских улиц? Требование переходить только на зеленый цвет не сообразовывалось, по мнению некоторых, с национальным характером жителей страны. И тогда был предпринят решительный шаг. Ввели штрафы, а точнее, увеличили уже существующие в 20 раз.
Прошло немного времени, и горожане в этой стране перестали переходить улицу на красный свет. Полагаю, делают они это не в ущерб своему национальному характеру.
Законы, основанные на глубоком понимании нашей зависимости от биосферы, помогут решить и проблему комплексного, безотходного производства. Именно государственные установления должны будут помочь обществу заинтересовать своих членов в необходимости чисто практического решения этой трудной задачи.
Один из аспектов комплексного подхода — проектирование новых производств «незаинтересованными» организациями. Это сложнейшее дело, потому что проекты должны выполнять лучшие специалисты того дела, которому предназначен проект. И в то же время проектированию заводов нужно стать ведомственно совершенно независимым. Ибо главная цель, которая ему отводится: общегосударственная, общенародная польза, в которую обязательно входит забота о сосуществовании человека с биосферой.
* * *
Тут я вижу чрезвычайно важное для нашей социалистической экономики обстоятельство.
При электролизе алюминия фтор уходит в воздух потому, что его улавливание невыгодно. Но оно невыгодно заводу, выплавляющему алюминий, и только!
Доменный и мартеновский шлак металлургических заводов далеко не всегда используется лучшим образом. Это невыгодно. Но это невыгодно металлургам, и было бы полезно рассчитать, как обернется дело, если шлак пойдет для мощения улиц или на строительство…
Сернистый газ тепловых электростанций не улавливается в конечном счете потому, что это невыгодно. Но кому? Это, может быть, невыгодно энергетикам, но надо еще подсчитать, выгодно это или нет всему государству. Никто ведь не сомневается, что производство электроэнергии требует затрат. Например, затрат на получение пара для турбин тепловых станций. Разумна ли будет фраза: «Для производства электроэнергии невыгодно получать пар»?
Можно ответить, что такое сомнение абсурдно, потому что без пара не будет вертеться турбина…
Могу на это сказать, что если не будет очистки, то на Земле не будет жизни. И поэтому логично было бы считать, что вопрос об очистке так же важен, как получение пара для турбин. Эти утверждения должны быть одинаково категоричны.
Вопрос о том, выгодно или невыгодно, рентабельно или нерентабельно, есть важнейший вопрос социалистической экономики. И перед экономистами стоит великая задача — определение суммарной выгодности того или иного производства. Нужно проинтегрировать всю прибыль, которую приносит данное производство и данная отрасль, и выяснить весь ущерб, который они наносят обществу неполным использованием сырья, теряемого с отходами; ущерб, который наносят сами отходы, отравляющие пространство и вызывающие коррозию, потери урожая, гибель рыбы и дичи, и, наконец, ущерб от вреда, наносимого здоровью людей.
И если окажется, что ущерб, наносимый обществу некоторой отраслью производства, больше, чем прибыль, то такая отрасль производства вообще не имеет в нынешнем виде права на существование!
Всестороннее планирование под силу только нашему социалистическому обществу, в котором экономика и все ее механизмы находятся в руках государства. Оно может принимать решения, недоступные правительствам тех стран, где заводы находятся в частном владении. Экономика вся социальна! И решить проблему взаимоотношений человека со средой может только наш социалистический социальный строй. Таков совершенно реальный путь решения проблемы.
К сожалению, мы еще почти никогда не можем выразить в точных числах соотношение пользы и вреда, причиняемого природе нашей деятельностью, перевести эти представления на язык экономики. Привычные понятия выгодности, рентабельности, экономической эффективности не включают в себя оценки всех — не только основных, но и побочных результатов хозяйственной деятельности. Учитывается только видимая польза, которую дает обществу производство того или иного продукта, а косвенно наносимый ему вред остается в тени. Ведь загрязнение воды и воздуха, рассеивание природных ресурсов рано или поздно обернется против нас самих, и можно представить себе такое положение, при котором нам придется тратить вдесятеро больше сил, чем мы тратим сейчас, на то, чтобы возместить ущерб, причиненный природе.
Учесть все факторы чрезвычайно сложно, тут, по-видимому, потребуются специальные исследования. Но проблема эта представляется столь серьезной, что негоже нам опускать руки перед этими в общем-то техническими, а не принципиальными трудностями. Пусть расчеты будут на первых порах грубо ориентировочными, но это принесет пользу хотя бы тем, что приучит нас не только беспокоиться об узковедомственной выгоде, но и заботиться об общем оптимальном благополучии.
Я уверен, что задолго до 2000 года такие решения будут найдены, проанализированы и приняты. И что они приведут к фантастическим с сегодняшней точки зрения результатам.
Однако потребуется время, чтобы такая точка зрения возобладала, чтобы изменилась сама экономическая наука, чтобы изменились ее представления. Но я верю, что очень скоро появится на свет новая наука: биоэкономика, соединяющая собственно экономику и экологию. (Может быть, называться это будет экологической экономикой или как-то иначе, но не в названии суть.) В самом недалеком будущем считать будут по-иному, «с обоих концов» — заимствую это выражение у сибирского экономиста П. Олдака. Пусть лес срубили «не навсегда», но сколько его было и когда он опять вырастет — это надо рассчитывать и вводить в непосредственные экономические представления, от которых зависит хозяйственная деятельность.
«Принимая меры для ускорения научно-технического прогресса, необходимо сделать все, чтобы он сочетался с хозяйским отношением к природным ресурсам», — говорил Л. И. Брежнев в докладе на XXIV съезде КПСС.
Многие экономисты убеждены, что для того, чтобы это сочетание было действенным и управляемым, надо как можно скорее вводить в экономические расчеты стоимость природных ресурсов. Академик Н. Федоренко, директор Центрального экономико-математического института, называет такие предварительные цифры экспертной оценки природных богатств СССР (расчеты опубликованы в 1972 году): сельскохозяйственные земельные угодья — 180–270 миллиардов рублей, запасы леса — 45–50 миллиардов рублей, запасы полезных ископаемых — 70–100 миллиардов рублей. Получается 295–420 миллиардов рублей — эта сумма соизмерима с нынешней стоимостью всех основных производственных фондов (здания, сооружения, машины, дороги и прочее) в народном хозяйстве СССР — примерно 460 миллиардов рублей.
Советские экономисты не предлагают немедленно оценить в деньгах буквально все в природе. «Как вы оцените Гольфстрим?» — довод, выдвигаемый противниками экономической оценки природных ресурсов и кажущийся им убийственным, не так серьезен, как кажется, потому что сегодня «оценивать Гольфстрим» рано. Но совершенно неизвестно, не станет ли это возражение просто наивным завтра или послезавтра, когда Гольфстрим действительно понадобится людям.
Мне кажется, что, говоря о будущей биоэкономике, нельзя не задуматься и о назначении уже не Гольфстрима, а другого уникального создания гидросферы — озера Байкал. Тем более что судьба Байкала имеет прямое отношение к тому близкому будущему, которое мы обязаны научно предвидеть.
Было бы совершенно невозможно (да это и не нужно) подробно излагать здесь историю строительства на Байкале двух заводов (один из них уже работает), говорить о полемике в печати вокруг этого строительства, о больших государственных усилиях и настойчивой работе, направленных на то, чтобы промышленные стоки заводов не могли испортить замечательную чистую воду Байкала.
Несомненно, будет сделано все возможное, чтобы байкальская вода осталась чистой (к слову, стоимость этих усилий будет огромна; я не знаю, окупит ли себя продукция Байкальского целлюлозного завода и строящегося Селенгинского целлюлозно-картонного комбината после всех затрат на очистку их сточных вод). Но дело еще и в другом — в самом подходе к решению. Ведь ситуации, в принципе подобные байкальской, нам предстоит разрешать еще не раз.
Недавно академик П. Капица писал в «Правде»: «Промышленности необходима пресная вода. В Байкале ее колоссальное количество. Это огромная ценность. Еще более ценно озеро тем, что представляет собой колоссальной мощности биофильтр, производящий чистую воду…
Для нас промышленное значение Байкала состоит в том, что он служит мощным очистителем воды, и наша забота: сохранить его способность очищать воду. Поэтому лозунг „не трогайте Байкал“ — это неправильный лозунг. Уникальное озеро можно и нужно эксплуатировать, но так, чтобы не нарушать в нем жизни и сохранять его очистительные свойства… Перед учеными-химиками стоит параллельная задача разработки таких технологических процессов, отходы которых отвечали бы требованиям биологов, то есть могли перерабатываться Байкалом».
Многое из сказанного здесь считаю бесспорным и правильным и я. Однако я думаю, что из данных об огромной ценности озера (она, кстати, вряд ли может быть рассчитана достаточно надежно уже сегодня) и об уникальных его свойствах можно сделать и несколько иные выводы. Скажу самое основное.
Да, Байкал хранит колоссальное количество пресной воды: около 23 тысяч кубических километров — это примерно одна пятая часть ее запасов на поверхности Земли. Да, это гигантский биофильтр, бесперебойно производящий чистую воду. Да, значение Байкала состоит в том, что он служит мощным очистителем воды.
Но оно состоит не только в этом! Почему же надо забираться в водонапорный бак, не довольствуясь водопроводом колоссальной мощности, который природа словно специально проложила, — вытекающей из Байкала рекой Ангарой?
Да, озеро служит мощным очистителем воды. Но неужели оно очищает ее недостаточно? Неужели существуют расчеты, из которых следовало бы, что в этом районе целесообразно разместить столько заводов, что для их водоснабжения не хватит Ангары?
И еще одно. Я надеюсь, что появится возможность правильно оценить положение на языке цифр, которые скажут, целесообразно ли пытаться нагружать озеро Байкал промышленностью. Я уверен, что цифры покажут однозначно «нет», но уверенность — это еще не расчет. Так не лучше ли подождать до тех пор, пока задачу можно будет решить достаточно надежно? До тех пор, пока расчетная биоэкономическая программа ясно ответит на вопрос: как выгоднее поступить? Полезнее для общества создавать промышленность «на чистой воде» в этом районе или оставить его для отдыха и путешествий, а главное, сохранить чистую воду? Или совмещать и то и другое?
И еще один довод, он основан на многолетних наблюдениях. Представление об «отдельных», «единичных» и тому подобное предприятиях — а именно такими представлениями оперируют сторонники промышленного строительства в уникальных природных условиях — является несбыточным. Социально-экономические процессы в современном обществе таковы, что промышленные предприятия неизбежно «размножаются». Это не случайность и не результат чьей-то прихоти или произвольных решений. Это естественный ход развития: заводы не существуют в одиночку.
* * *
Может быть, ничто другое в мире не обнажает с такой очевидностью необходимость единства людей на Земле, как надвигающийся на нас кризис во взаимоотношениях с биосферой. Не может быть никаких сомнений в том, что каждый народ, каждое государство беспокоится прежде всего о своих ресурсах, о своей территории, о своих водах и о воздушном бассейне над своими землями.
Но сегодня этого уже недостаточно. Сама проблема существования человечества в биосфере глобальна, и решить ее в каких-то рамках, обозначенных границами государств на глобусе, невозможно. Примеров, подтверждающих, что это уже не только рассуждение, но и повседневная реальность, очень много. Сошлюсь только на один.
В Норвегии было обнаружено, что повысилась кислотность воды в озерах, находящихся в горных районах, где никаким промышленным загрязнениям неоткуда взяться. Стали искать причину, и она оказалась весьма прозаической. Воду в горных озерах подкислил все тот же сернистый ангидрид, принесенный дождем и снегом. Облака, пропитанные дымом заводов и электростанций, расположенных в промышленных районах Европы, переносят капельки серной кислоты на огромные расстояния, через любые границы.
Совершенно ясно, что теперь придется объединить усилия самым разным государствам, независимо от их общественного и политического строя. Именно таким подходом к делу характерно Соглашение о сотрудничестве в области охраны окружающей среды, заключенное в 1972 году между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, — оно исходит из того (цитирую текст соглашения), что «экономическое и социальное развитие с учетом интересов будущих поколений требует охраны и улучшения окружающей человека среды уже в настоящее время».
* * *
Мы будем стремиться к тому, чтобы обе части нашего мира — его биосфера, существовавшая изначально, и техносфера, созданная человеком, смогли уживаться, дополняя друг друга. Их необходимо совместить, и сосуществование должно быть обязательно мирным, потому что в случае катастрофы потери обеих сторон оказались бы столь устрашающи, что неизвестно, удалось ли бы чему-нибудь уцелеть (биосфере или цивилизации — это уже не имеет особого значения, ибо второе есть все-таки часть первого).
Чтобы сосуществование стало мирным как можно скорее, в пределах того периода (не такого уж долгого), о котором идет у нас речь, недостаточно научных исследований, экономических обоснований, инженерных расчетов и единогласия биологов и технологов. Соображения глобальной экологии должны стать самоочевидными.
Для этого потребуется соответствующее воспитание человечества в целом. Знание законов сосуществования цивилизации с биосферой, представление о «биотехносфере» должно стать и, несомненно, станет само собой разумеющимся для каждого нового поколения. Экология, наука о взаимоотношениях живых организмов со средой, считает уже цитированный здесь П. Олдак, должна стать краеугольным камнем современной науки. Пришла пора формировать «экологическое мировоззрение». Пожалуй, мы уже начали выполнять эту задачу, и книге, журналу, газете принадлежит здесь ведущая, пионерская роль. До сих пор экология изучала существующее, сложившееся в ходе эволюции равновесие в природе. Теперь она становится практической наукой, и ей предстоит найти всевозможные практические решения.
Путь к таким решениям не будет ни простым, ни легким, потому что многим странам, в первую очередь наиболее промышленно развитым и богатым, придется развернуть особые государственные программы по восстановлению того ущерба, который уже нанесен биосфере. Известно, например, что в США на очистку уже загрязненных водных источников потребуется сумма, достигающая, по некоторым оценкам, 500 миллиардов долларов — расходы поистине астрономические… И не исключено, что воплощение этих национальных и международных программ в жизнь потребует пересмотра других затрат и других проектов.
* * *
Международное сотрудничество в охране природы делает только первые шаги. Но уже пора думать о выборе общей дороги. Так же как для социального развития, здесь возможны два основных пути. Известный американский биохимик профессор Джордж Уолд писал несколько лет назад, что это как бы выбор между биологией и технологией.
Биологический путь — это эволюция, в ходе которой испробуются все возможные варианты развития и неудачные отмирают. Технологический путь — это точная формулировка цели и поиск единственного оптимального способа ее достижения. Профессор Уолд отдает предпочтение первому способу…
По-моему, согласиться с этим, когда речь идет о существовании человечества как биологического вида, нельзя. Нельзя хотя бы потому, что на пути естественной эволюции одна из двух дорог на каждой развилке ведет к гибели. Именно такую цену пришлось бы заплатить за ошибку в выборе. «Культура, если она развивается стихийно, а не направляется сознательно… оставляет после себя пустыню» — это понял еще К. Маркс. А сегодня не может быть сомнений в том, что, ясно осознав цель сохранения нашей планеты, мы обязаны предельно четко, насколько это в наших силах, рассчитать правильный путь для достижения этой цели.
* * *
Я отдаю себе отчет в том, что многие факты подвергают оптимизм в отношении будущего нашей Земли нелегкому испытанию. Есть очень грустное свидетельство этому. Два года назад в газетах было опубликовано сочинение школьницы из английского города Саутгемптона. Вот строки из него:
«Сегодня черный душный день. Он немногим отличается от других… Моя мать однажды сказала мне, что небо было голубым, но ведь поверишь, когда увидишь, а для меня небо черное или желтое. Я люблю его таким. Это более естественно.
В музее можно увидеть чучела, которые называют птицами. Говорят, они когда-то летали, но мне не верится, они кажутся слишком неуклюжими. Должно быть, они летали слишком медленно. Они так непохожи на самолеты и совсем бесполезны. Самолеты служат определенной цели, а кому нужны птицы?
Моя бабушка любила их. Она рассказывала мне, как они пели. Еще она любила цветы. Но мне больше нравится запах машинного масла. Он свежее. Машинное масло полезно. Оно приводит жизнь в движение…»
Немало в сегодняшнем мире причин, вызвавших этот не по годам трагический сарказм. Но в наших силах сделать, чтобы детская фантазия оставалась всегда такой, какой мы привыкли ее ощущать: светлой и радостной.
Вот другая публикация из газет. Человек в городе должен видеть небо, звезды, солнце — это заявление мэра Москвы. И в планах переустройства городов, и в проектах новостроек советские градостроители выводят заводы за пределы жилых кварталов, переводят транспорт под землю. Разрабатывается проект проветривания московских улиц — в городе должно легко дышаться. И уже существуют планы, по которым сады и парки потеснят улицы Москвы: они займут около пятой части всей площади столицы…
Все это совершенно закономерно, потому что забота о будущем — в самой основе общественного устройства нашей страны. «Не только мы, но и последующие поколения должны иметь возможность пользоваться всеми благами, которые дает прекрасная природа нашей Родины» — такой подход сформулирован на XXIV съезде КПСС Генеральным секретарем ЦК партии Леонидом Ильичом Брежневым.
Может быть, для осуществления этой задачи не менее важным средством, чем экономика или технология, будет воспитание. Воспитание в семье, в школе, на работе и в обществе. Формирование экологического мировоззрения, начиная с азов — от детского сада до университета. Это нелегкий и долгий процесс. Но предвижу, что поколение, рождающееся на пороге наступающего через четверть века 2000 года, будет считать совершенно невозможным уничтожение леса, отравление воздуха, порчу воды…
* * *
Небывалой громадности проблема возникла перед высшим порождением природы — человеком. Она несравнима ни с чем, что было на Земле раньше, и принципиально нова; повторим это, пусть тысячекратно. Даже люди, обладавшие немалым даром провидения, еще совсем недавно не замечали ее. Обдумывая то, что я должен сказать в этой статье, я захотел узнать, как представлял себе наше будущее сосуществование с природой планеты Земля фантаст и ученый Иван Антонович Ефремов.
В его книге о грядущих веках «Туманность Андромеды», где затронуты, казалось бы, буквально все проблемы общества будущего, я не нашел ответа на свой вопрос! «Труд — счастье, как и непрестанная борьба (!) с природой», — больше ничего в романе не отыскалось. Только значительно позже Ефремов назвал одной из важнейших черт будущего не только расцвет биотехнологии, не только приспособление высокоразвитой цивилизации к живой природе, но и показал тот безнадежный тупик, в который ведет отказ от понимания этой необходимости, — гибель живого мира планеты Торманс.
Чья же обязанность сделать так, чтобы забота о нашем будущем на Земле овладела каждым? Как воспитать следующее поколение таким, чтобы оно не причинило вреда дому, в котором мы живем? Наверное, это в самую первую очередь обязанность доброго и рассудительного печатного слова.
И если к тому, что этот призыв раздается с печатных страниц, привела «мода» на обсуждение грозящих биосфере Земли опасностей, то я за такую моду. Пусть она не проходит до тех пор, пока над всей Землей не будет чистое небо.