Рассказ Тома Джиля

Иллюстрации Л. Ф. Вильфорда

Перевод Н. Мохначева

— Охотитесь, черномазые черти, охотитесь? Желаю вам удачи!

Человек остановил свою изнуренную лошадь в расщелине скалы и оглянулся назад. Внизу, под скалой, несла свои воды Рио-Гранде. Спокойная и внушительная, она извивалась мутной дорогой, точно понимая, что тут по крайней мере она должна поддерживать достоинство, приличествующее международной границе).

До всадника, скрывшегося в ущелье, донеслись неясные крики. Отряд наездников в сомбреро промчался внизу к берегу реки и остановился. Отдельные верховые засновали вверх и вниз по течению и снова присоединялись к отряду.

— Точно гончие, потерявшие след, — усмехнулся всадник среди скал. Казалось, он устал наблюдать за двигавшимся в отдалении отрядом. Он перевел взгляд на извивавшуюся к северу дорогу и закрыл от солнца рукой глаза. К реке рысью ехал по дороге новый отряд, во главе которого развевался значек.

— Кавалерия Соединенных Штатов. Великолепно, великолепно! — мужчина встал в стременах и низко раскланялся, сняв широкополую шляпу. — Меня сторожит полиция двух больших государств. Это слишком большая честь!

Он опустился на седло.

— Ах, вы, смешные насекомые!

Оба отряда внизу встретились, держали короткий совет, потом разъединились. Американцы направились к западу, мексиканцы — к востоку.

Они скоро исчезли из виду, пыль за ними улеглась и волны палящего зноя снова без помехи заколебались над неподвижным ликом пустыни.

Всадник в расщелине скалы как-будто разрешил какой-то затруднительный вопрос. Он помахал к северу рукой в перчатке.

— Родина моя, — обратился он с насмешливой торжественностью к безмолвной пустыне, — мне приходится проститься с тобой на некоторое время. Ты слишком нетерпима к слабостям человеческой плоти.

Он обернулся к опаленной зноем границе Мексики. Миля за милей раскидывалась песочная пустыня, пока не терялась на горизонте. Блеск ее ослеплял глаза. Всадник смочил языком распухшие губы.

Это все же лучше, чем цепкая рука закона! — Он хмуро ударил усталую лошадь.

Солнце, близкое теперь к зениту, направило всю свою космическую артиллерию против незащищенной фигуры всадника. Только ящерицам, казалось, приятен был этот ослепительный, безжалостный блеск. То тут, то там, на пыльной поверхности земли напрасно старались маленькие остров-ми зелени заявить о том, что пришла весна.

Всадник ехал дальше. В песчаной безнадежности вдруг показалось озеро, окруженное пальмами. Оно чаровало путника, звало к своим берегам и потом исчезло.

Человек рассмеялся:

— Покажи мне мираж полного народом кабака. Вот это будет дело!

Пустыня дремала под полуденным солнцем. Поглощаемый извечной огромностью мира, всадник казался незначительным, как муравей на дороге. Он держался высохшего русла и потирал рукой лоб, точно припоминал забытый урок.

— Высохшее русло, потом буйволовое пастбище, речка, и за ней деревня. Нет, не так. Речка-то будет, но где это он говорил, эта проклятая деревня?

Всадник вынул из кармана листок бумаги и карандаш, написал несколько слов и положил записку под камни на скале.

— Для вашего сведения, дон Торрито, — сказал он и постоял мгновение в нерешительности. Потом пожал плечами. — Все ваши святые не спасут вас, доя Торрито, если вы обманули меня.

Он продолжал путь. По берегам пересохшего русла стали появляться деревья и, час спустя, пустыня неохотно перешла в лесистую местность.

Солнце уже спустилось низко, когда звуки быстрой воды ободрили усталую лошадь. Вспухшая, темная от весенних горных потоков, река сердито мчалась между ограничивающими ее берегами. У воды человек сошел на землю.

— Как будто и невозможно заставить тебя переплыть эту реку, но… он вдруг оборвал свое обращение к лошади и два револьвера, висевшее у него сбоку, точно сами прыгнули ему в руки. С противоположного берега раздался крик ужаса. На воде что-то двигалось. Над желтыми водами реки поднялась стройная рука и снова исчезла. Человек напряженно смотрел и увидел, как вынырнула и скрылась в быстром течении голова с иссиня-черными волосами. Река попрежнему мчалась и крутилась.

Всадник вскочил на лошадь. Острые шпоры заставили животное броситься в воду, подняв брызги грязной пены. Лошадь ржала под напором течения, сносившего ее вниз. Снова, на этот раз ближе, показалась над водой голова. Шпоры впились в бока лошади. В третий раз появилась мокрая голова у самого плеча лошади. Всадник наклонился и вцепился пальцами в плывущие пряди волос. Поводья свободно упали на шею лошади, когда всадник поднял и положил поперек седла безжизненное тело. Минуту спустя лошадь выкарабкалась на противоположный берег и встала, вся мокрая и трепещущая.

На коленях мужчины лежало головой вниз стройное, обнаженное тело. Черные волосы спадали ниже стремени. Всадник заинтересованно перевернул на руках тело и откинул черные пряди с бледного, юного лица.

Глаза его остановились на двух округлостях грудей, едва заметно поднимавшихся и опускавшихся, и он тихонько свистнул:

— Свят, свят, — пробормотал он. — Девушка!

Соскользнув с седла, он положил ее на траву. Девушка чихнула, потом открыла глаза и удивленно огляделась.

— Где я? — тихим, едва внятным голосом, спросила она поиспански.

Человек улыбнулся.

— Это непременный вопрос при таких обстоятельствах, будь то в Америке или Шанхае, — и прибавил по-испански: вы — в безопасности, на берегу реки где-то в северной Мексике.

Минуту глаза девушки были пытливо устремлены на загорелое лицо мужчины, потом она опустила глаза и вдруг увидела свою наготу. Мужчине показалось, что она сразу свернулась в смешной коричневый клубок и вся закуталась в длинные черные волосы.

— Бог мой, — жалобно воскликнула девушка, — мое платье!

— Вот именно, я не решался упоминать об этом, — он рассмеялся, но, увидав, что у нее дрожат губы, торопливо спросил — где же ваше платье, сенорита?

Продолжая обнимать руками колени, она показала пальцем вверх по реке. Мужчина наклонился и, несмотря на то, что девушка отчаянно отбивалась, посадил ее минуту спустя возле двух белых частей одежды и ярко-красной ленты из волос. Потом улыбнулся и, отойдя в сторону, сел спиной к ней на землю.

Он рассеянно теребил редкую траву и за спиной его шуршала платьем, торопливо одеваясь, девушка. Минуту спустя, она крикнула «можно», и он обернулся и увидел, как она заплетала густую косу. Девушка улыбнулась ему глазами и губами. Улыбаясь ей в ответ, он спросил:

— Вы совсем оправились, сенорита?

Он рассеянно теребил редкую траву и за спиной　его шуршала платьем, торопливо одеваясь, девушка. 　

— Да, но если бы не вы, я была бы там… — Она вздрогнула и кивнула на мрачную воду. — Я вам очень благодарна.

— Вы говорите по-английски?

— Всего только два-три слова я знаю: «проклятие» и «виски», и еще несколько слов.

— Попросту говоря, самую необходимую часть нашего словаря?

Девушка была занята лентой и продолжала говорить:

— Я Бонита Вальдез. Я живу там вон, с матерью, она очень злая. — Она слегка кивнула головой к югу. — Отец умер или ушел от нас куда-то. Он был очень не хороший. Говорят, что он был разбойником, как Эль-Койот, только не таким могущественным и смелым.

— Эль-Койот? — спросил он.

— Да, он вне закона и скрывается где-то на границе. Вы же, наверно, слышали про него. У него целая шайка и никто не может его поймать, такой он ловкий. Ночью он в одном месте, а на заре совсем в другом. Он носит черную маску и ездит верхом на большой черной лошади стреляет… ах, замечательно стреляет! — Она восторженно замолчала.

— Как интересно, — пробормотал человек.

— Я купалась, когда приехал сенор, потом течением меня унесло, и я проснулась, когда сенор стоял возле меня, а я была раздета Это было очень плохо и мне стыдно.

Она надула красные губки, потом улыбнулась ему.

Она казалась ему очень желанной в эту минуту. Она улыбалась с самоуверенностью жизнерадостной юности.

Очень желанной… Человек смотрел на нее с откровенным восторгом, как коллекционер, отыскавший в пыльной лавченке драгоценную вазу. Ему она казалась прекраснее вазы. Потом он покачал головой. Жизнь в порыве вдохновения создала. это стройное тело и вдохнула в него пламя юности и способность любить. Но к чему все это? Чтобы со временем выйти замуж за грязного мексиканского крестьянина, наполнить мир такими же грязными мексиканцами и стать потом старой и безобразной…

Лошадь подняла голову и покосилась на разговаривавших. Девушка захлопала в ладоши:

— Ах, какая лошадь! И седло оправлено в серебро. Сколько оно должно было стоить!

Человек покачал головой.

— Оно стоило очень дешево. Нужно было всего несколько убедительных слов. Я приобрел эту лошадь сегодня на рассвете.

— Все-таки, — продолжала она, — вы должны быть очень богаты. Мой Педро говорит, что когда он будет богат, он подарит мне седло из серебра и золота. Это будет мое собственное седло. Но Педро очень бедный, он пасет овец дона Томаса Торрито, а по вечерам он приходит к нашей двери, играет на мандолине и поет.

— Я понимаю, — улыбнулся мужчина, вспоминая про незамысловатую любовь наивных, как дети, жителей пограничной полосы.

Она не поняла значения его слов.

— Педро говорит, — продолжала она, — что когда у него будет достаточно денег, чтобы купить свинью и двух овец, он попросит падре повенчать нас. Но это глупая болтовня, потому что я не люблю Педро.

Улыбка на губах человека исчезла. Он вопросительно взглянул на девушку и сказал:

— Простите меня, сенорита, я вас не понял.

Мужчина извинялся за свое ошибочное суждение, но внимание девушки было уже обращено на большой шрам, пересекавший его правую щеку.

— Какой смешной порез!

Он невольно провел рукой по щеке, потом отрывисто сказал:

— Да, очень забавный. Но где же эта деревня, в которой вы живете, сенорита? Вы говорили про дона Томаса Торрито, который живет там. Он толстый, смешной и важный человек?

— Да, он живет за деревней, в большой гациенде. Моя мать говорит, что он вызывает дьяволов и знает заговоры.

— Ваша почтенная мать без сомнения права. Но мне может быть понадобится попросить у него заговора.

Она широко раскрыла глаза, но он ничего не пояснил ей.

Спускался сумрак. Вспухшая река мрачно торопилась вперед. Зачарованные наступающей ночью, мужчина и девушка сидели молча. Потом девушка вскочила.

— Уже поздно! — Она торопливо перевязала черные волосы красной лентой. — Прощаться ли мне с большим сенором или мы еще встретимся?

Он медленно ответил, не отрывая глаз от лиловых далей пустыни:

— Мы еще встретимся.

Она убежала, махая ему на прощание.

Она убежала, махая ему на прощание…　

Он провел рукой по глазам.

— Она — юность, — сказал он себе, — а юность сама себе оправдание, каков бы ни был конец. Она — юность, весна мира, мимолетное мгновение любви…

— Она — юность, сказал он себе, — а юность сама себе оправдание…　

Он усмехнулся:

— Да, нет сомнения, что мы еще увидимся.

_____

Жизнь дона Боба, как его стали звать местные обитатели, была не лишена приятности в этой мексиканской деревне. Можно быть уверенным, что он снова и снова увидал Бониту. Потом длинные тихие дни, наступление весны и сознание безопасности и спокойствия тоже пришлись ему по вкусу. Он иронически посмеивался над собой, но ленивая, бездеятельная жизнь начинала все больше и больше очаровывать его.

Могущество этого очарования много зависило и от присутствия Бониты. Она откровенно полюбила его, как полюбила бы большую добрую собаку. Жизнь еще не нашла этого ребенка, и грезы ее не были омрачены опытом и горестями.

Но отношения Педро к большому белолицему человеку были гораздо сложнее. Правда, он обязан был этому человеку спасением жизни его Бониты. Правда, и ему, как и девушке, так интересно было сидеть и слушать рассказы этого человека про далекие страны и удивительные приключения, хотя Педро и понимал отлично, что он просто хочет удивить их, когда говорит про летающие машины, и поезда, бегущие под реками, и про дома в десять раз выше, чем высокое дерево. Несмотря на все очарование, исходившее от удивительного незнакомца, юноше не раз хотелось, чтобы дон Боб уехал из их мест.

Но Педро был покорен, когда дон Боб взял из рук мальчика мандолину и научил его простой гармонии струн. На глазах мексиканца выступили слезы, когда он нерешительно стал подражать движениям пальцев дона Боба и увидел, что сам может вызывать те же упоительно нежные звуки. Бонита захлопала в ладоши.

— Видишь, Педро, — воскликнула она восторженно, — я, ведь, говорила тебе, что дон Боб все знает.

Когда дон Боб ушел, Педро спросил Бониту:

— Долго ли здесь останется дон Боб?

— Кто это знает! — Бонита пожала плечами. — Я надеюсь, что долго, он такой хороший.

Бонита потрепала мальчика по щеке.

— Ты опять сердишься? Но я же тебе в сотый раз говорю, что не люблю его.

Педро поднес к губам ласкающую руку.

— Я не мог бы жить без тебя, Бонита. Скажи, что ты меня любишь.

— Но я не люблю ни одного из вас.

Она наклонилась, поцеловала его и побежала к своей хижине.

В ночь, когда дон Боб приехал в деревню, он отыскал дона Торрито и остался жить в его гациенде. После Этого Торрито отправлялся верхом в пустыню и никому не рассказывал о своих путешествиях. Бонита так и не узнала, получил ли дон Боб от него нужный ему заговор.

На вторую неделю своего пребывания дон Боб был представлен деревенскому священнику.

Когда они остались вдвоем, первым заговорил дон Боб.

— Иногда оправдывается обычная поговорка, что мир мал.

— Я часто думал о вас, сын мой, — сказал священник. — Я и боялся, и надеялся, что мы встретимся.

— Эль-Койот безопасен теперь, отец мой. — Дон Боб положил руку на плечо священника. — Мне как-то раз пришлось оказать вам незначительную услугу и поэтому я не хочу скрывать от вас, что разбойник пограничной области стал теперь покинутым всеми беглецом. Плохой политикой было захватывать в плен брата американского сенатора. В погоню были высланы из Эль-Пазо войска. — Дон Боб засмеялся. — Но если бы вы видели этого брата сенатора! Как позеленело его жирное лицо, когда он узнал, что он в руках у Эль-Койота!

— Но зачем же вы захватили его, сын мой?

— Он оскорбил жену одного из моих людей. Видите ли, он белый человек и брат сенатора, она же просто красивая мексиканка. Но мы не причинили ему никакого вреда. Мне уплатили за него две тысячи пезос и я отпустил его, скрепя сердце. Фу, что это было за отвратительное пресмыкающееся. — Дон Боб плюнул, потом лицо его повеселело. После Этого солдаты и мексиканская полиция стали очень деятельны. Весь мой отряд, вероятно, рассеян и, если бы не слово предупреждения и не быстрая лошадь, я изнывал бы теперь в тюрьме. Кроме вас никто не знает и не будет знать, что Эль-Койот здесь.

— А дон Торрито?

— Он только подозревает. С ним мне, быть может, придется иметь дело. Так вот, отец мой, когти Эль-Койота обрезаны и сам он очень устал от всего этого. На время с прежним покончено.

— А если покончено навсегда..?

— Ну, что же, имя мое будет тогда жить в пограничном краю.

— Но, ведь, люди будут вспоминать про Эль-Койота, как про разбойника, предводителя шайки, даже как про убийцу женщин.

Лицо человека залилось густой краской.

— Последнее будет ложью, — он делал усилие, чтобы овладеть собой.

Священник улыбнулся.

— Может быть. Я только знаю, что вы спасли мне однажды жизнь, рискуя собой. И за три дня, что мы провели вместе, я многому научился. Я узнал, что вы росли юношей, которого не удовлетворяла жизнь. Я узнал, что за вашей позой и дикими словами скрывалось сердце, тосковавшее по прекрасному.

— Я думал последнее время о семейной жизни, отец мой. Полагаю, что мать Бониты не будет в этом вопросе адамантом.

— Вы говорите о семейной жизни, — покачал головой старик, — но сладострастие имеет много имен.

— Это не сладострастие… не вполне. Может быть, я научу ее, что такое любовь.

— Брак! — Несколько торопливо произнесенных латинских слов и звонок колокольчика, — задумчиво продолжал священник. — А если это все удержит ее возле вас, то не прикажет ли ей когда-нибудь сердце уйти?

Медленно и задумчиво пошел дон Боб по пыльной дороге. Он направился к хижине, где жила Бонита.

Сидя у матери Бониты, тот, кого одни звали дон Боб, а другие — Эль-Койот, дружески слушал болтовню женщины.

— Тут, конечно, будет вопрос и о пезос, — говорила сенора Вальдез. — Бонита молода и очень красива. Бонита очень похожа на меня какой я была немного лет тому назад.

— Тут, уж, конечно, приходится верить вам на слово.

Она раздраженно повысила голос.

— Разве я так отвратительна, дон Боб?

— Что вы! Про вас можно сказать, что вы… вполне развились. В вас исполнились обещания юности.

Мать девушки снова подхватила золотую нить разговора.

— А как же на счет пезос? Ах, да, пезос. Мы и здесь вполне культурные люди, не правда ли, сенора Вальдез? Я думаю, что во многих нарядных гостиных такие же вдовы, как вы, имеющие красивых дочерей, так-же точно говорят о пезос, назначая цену за молодость.

— Как странно вы разговариваете, дон Боб!

— Я согласен с вами, что мы уклонились от сути разговора, А, ведь, мы говорили о покупке Бониты. Я, конечно, мог бы перекинуть ее через седло и увезти ее отсюда. Но я не стану этого делать. Вы получите этот мешочек с деньгами, сенора, а в день свадьбы еще такой же мешочек.

Коричневая рука впилась в деньги.

— Хорошо, — пробормотала сенора Вальдез, — а когда же свадьба?

Мужчина встал,

— Дни меня не молодят. Скажем, — в течение недели.

Веселый и бодрый ехал он через деревню к дону Торрито, к человеку, продавшему, по словам Бониты, душу дьяволу.

Но дьявол, вероятно, заплатил ему очень щедро, потому что дон Торрито мог жить в большой гациенде и держать двух слуг. И, может быть, его сатанинское величество знало, за чем ездил дон Торрито по ночам в пустыню.

Когда дон Боб подъехал к дому дона Торрито, тот с помощью вспотевшего слуги влезал на лошадь. Короткая ножка мексиканца долго и напрасно тянулась к стремени. Наконец, он сделал последнюю отчаянную попытку и поймал ногою стремя. Дон Торрито одновременно вздохнул с облегчением и выругал слугу.

— Ах. дон Боб, — воскликнул он жирным голосом. — С годами теряешь ловкость. Я еду на разведки. Дела плохи. Мне сообщили, что пойманы трое из шайки. Говорят даже, что опознан их предводитель Аль-Койот.

— А если так?　

— О, если так… то это　очень плохо. За его голову уплатят тысячу пезос, и где же он будет в безопасности?

— Птицы здесь плохо кормленые, — задумчиво произнес дон Боб, но зачем же давать им жиреть на таком нежном мясе, как ваше? Чего стоит жизнь человека, который ищет денег за кровь Эль-Койота? У него есть друзья…

— Птицы здесь плохо кормленые, но зачем же давать им жиреть на таком нежном мясе, как ваше? — сказал дон Боб.　

— У него есть друзья, но это было вчера. Сегодня его единственный друг, может быть, я. Но мы шутим. Я вернусь до утра. А пока…

— А пока вы можете мне привести мешек-другой с деньгами. Я отдал последний сеноре Вальдез. Для свадьбы нужен еще один мешок.

Глаза Торрито стали совсем круглые.

— Сумасшедший, сумасшедший! Вы и за треть купили бы эту мексиканскую девченку. Да и к чему свадьба?

— Может быть потому, что мне так хочется, может быть, просто, потому, что сейчас весна.

— Весна! — Торрито засмеялся. Это я еще могу понять, — но женитьба больше напоминает зиму. Ну, я еду. Так что же мне сказать Аль-Койоту, если я его встречу?

— Скажите ему, чтобы он ничего не боялся. Тот, кто захочет получить деньги за его голову, должен знать, что его ждет…

Многозначительный разговор окончился.

Торрито дал шпоры лошади.

— В эту ночь, в дальнем конце деревни, разыгралась одна из незаметных житейских трагедий.

— Два мешка с золотом, дура, — кричала старуха, — столько золота за твое грязное черное тело.

— Он такой старый, — ныла Бонита.

— Старый! Ему едва ли тридцать лет, он красивый и сильный.

— Он меня поцеловал, — девушка сделала гримасу. — Мне гораздо больше нравился, когда меня целует Педро.

— Так ты можешь получить и Педро. — Дон Боб говорит, что нет.

— Дурочка, ты скоро поумнеешь. Мужья слепы, Бонитами часто уезжают.

Глаза девушки заблестели.

— Мне это кажется очень смешно, но если ты хочешь, я выйду за него замуж… но ненадолго.

Уверенная в победе, мать погладила дочь по черным волосам.

— Ты выйдешь замуж через два дня. И ты не пожалеешь, не очень пожалеешь.

Она отошла к печи и стала готовить ужин.

Дон Боб встал на рассвете и выехал за деревню. Он останавливался, чтобы последить за пчелами, собирающими с цветов мед, слезал, чтобы понюхать росший у дороги жасмин. И радовался всему, как ребенок. На повороте дороги из кустов вдруг вынырнул юноша — мексиканец и поднял руку.

Всадник остановился, оглянулся направо и налево и спросил:

— Ну, в чем дело?

— Бонита и вы, — просто ответил Педро.

Дон Боб соскочил с лошади. Он был гораздо выше юноши и с любопытством заглянул в его смелые глаза. Потом улыбнулся.

— Что же дальше?

— Я люблю Бониту, — все так же просто сказал юноша.

— Так почему же, к чорту, вы не женитесь на ней?

— У меня нет мешков с золотом, сенор.

Дон Боб рассмеялся.

— Хорошо сказано, друг мой! Пусть это положит начало, — он вынул монету и бросил ее юноше.

Монета упала на землю.

— Сенор, — Педро говорил торопливо, точно боясь, что голос изменит ему, — счастья не может быть без любви. Мне так говорил падре. Откажитесь от Бониты, разве вы можете купить ее душу? Я люблю ее уже много лет, сенор, и душа ее принадлежит мне.

— Вы читали слишком много романов, Педро. Люди постарше вас и меня говорят с достоверностью, что женщины не отягощены таким грузом, как душа. Кроме того, я заплатил деньги только за ее тело. Вам же посоветую заняться другими девушками. Со мной, по крайней мере, они никогда не упрямились.

Дон Боб сел верхом, а юноша крикнул ему вслед.

— Один из нас все равно умрет!

Два дня спустя священник беспрекословно произнес слова, которые, по мнению людей, соединяют мужчину и женщину воедино.

Бонита спокойно стояла рядом с мужчиной. Потом она поцеловала его как ребенок, и повела за руку к домику, который он купил.

Она быстро и радостно разбирала немногие принадлежавшие ей вещи. Он смотрел на нее и горло его сжималось оттого, что сегодня воплощались в действительность его надежды. Они заживут новой жизнью и строить ее начнут сегодня же.

Вечером они весело купались в реке и в сумерках сидели у дверей дома. Он обнял ее, но она выскользнула из его рук. Тогда он поймал ее и, притянув к себе, поцеловал в шею и в голову. Но глаза ее засверкали и мелкие зубы впились в его руку.

— Я этого не люблю, сенор Боб.

Он опустил руки и сказал:

— Так я не буду этого делать.

Он молча курил, пока девушка ловкими движениями плела корзину.

— Бонита, откуда появляются на свет дети?

— Падре приносит их, — пальчики продолжали усердно плести.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

Стемнело. Маленькие пальчики выпустили неоконченную корзину. Глаза Бониты были закрыты. Он взял ее на руки, отнес в комнату и положил на кровать. Она сонно открыла глаза, улыбнулась ему и снова заснула.

Как бегущий сам от себя человек, зашагал дон Боб к гациенде Торрито.

— Надеюсь, что у этого свиньи есть виски, — бормотал он.

Час спустя из дверей гациенды вышла, пошатываясь, странная фигура. Щеки человека были в красных пятнах, глаза бессмысленно уставились на луну, заливавшую светом долину и пустыню за ней. Дон Боб раскланивался со своей тенью и напевал пьяным фальцетом.

Но когда дон Боб проснулся на рассвете возле гациенды, ничто уже не напоминало ему о слишком большой порции выпитого ночью виски. Он окунул голову в стоявшую возле дома бочку с водой, взял одну из лошадей Торрито и уехал. После часовой прогулки он почувствовал сильный голод и вернулся назад.

Возле гациенды он увидел Торрито.

— Вы рано выезжаете, — приветствовал его мексиканец, — а новости плохие, плохие. Две ночи тому назад солдаты нашли главную пещеру, конечно, забрали все.

Глаза дон Боба сузились.

— Как же они нашли пещеру?

— Какие вы задаете вопросы! Разве я вам не говорил, что поймали троих из шайки. Но кроме того в Ларедо ходят слухи, что Эль-Койот все еще в этих местах. И говорят, что Эль-Койот не мексиканец, а американец.

Дон Боб задумался, потом сказал:

— Пошлите к Боните мальчика. Пусть он ей скажет, что я вернусь только вечером. Ваши новости задали мне работы.

Для Бониты день прошел в труде, а вечером явился Педро. Юноша так странно смотрел на нее, что Бонита рассмеялась и спросила:

— Ты думал, что меня съели?

— Где он? — спросил Педро, мрачно опустив глаза.

— Дон Боб? Кто знает! Он ушел вчера вечером.

— Я видел. Это хорошо, что он ушел. Ах, Бонита, если бы он только тронул тебя! — В глазах юноши блестели горячие слезы.

Она увидела отчаяние на его лице и порывисто обняла его руками за шею. Он привлек ее к себе и прижался губами к ее губам. Потом она отшатнулась, сжала на груди руки, точно пытаясь удержать бьющееся сердце, кивнула юноше и убежала в дом.

Ее часто целовали и прежде, но это было совсем иначе, чем теперь. Произошло что-то таинственное и сразу померк весь мир вчерашнего дня. Она сидела, тяжело дыша, отдаваясь неясным, но сладким мечтам.

Так застал ее дон Боб. Она молча поставила на стол еду, и они так же молча закончили простой ужин.

Когда стемнело, они сидели у дверей и к ним подошел священник.

Вдруг среди темных деревьев у дороги раздалось три резких свистка. Дон Боб вскочил, потом, не говоря ни слова, вошел в дом, взял два револьвера и исчез во мраке.

Из темноты до Бониты и священника доносился шепот, потом раздался крик, выстрел, звуки быстрых лошадиных копыт. Потом — молчание.

Бонита и священник бросились к деревьям. На дороге, лицом вниз, лежал дон Боб. В вытянутой руке его был зажат револьвер.

С трудом приподняв его, они общими усилиями перетащили его в его жилище. Там Бонита испуганно смотрела, как перевязывал священник колотую рану в боку дон Боба.

Два дня был дон Боб без сознания, потом спокойно заснул и на третий день попросил есть. Когда Бонита накормила его, он поблагодарил ее глазами и снова заснул. Ее холодная рука на его лбу облегчала его.

Силы возвращались к нему с каждым днем. Раз как-то Педро зашел узнать, не может ли он чем-нибудь помочь. Но дон Боб только покачал головой и засмеялся, как человек, которому пришли в голову забавные мысли.

Настал день, когда дон Боб зарядил ружье, привязал к седлу узелок с провизией и сел верхом на лошадь.

— Я уезжаю на две ночи, — сказал он Боните, — а на третий день вернусь домой, если этого пожелает множество твоих святых.

Дни медленно проходили для Бониты, но вечером приближался голос Педро, певший старую песню о любви и вине. Она крепко сжимала руки, прислушиваясь к приближающемуся голосу. Что-то толкало ее к открытой двери, что-то древнее, как мир, молодое, как весна, и более сильное, чем рука судьбы. Голос певца умолк. Тихо. Бонита встала и пошла.

На второй день вечером по сухому руслу реки ехал всадник. Потом лошадь его прыгнула в сонную реку и вышла на противоположный берег. Всадник похлопал лошадь по мокрой шее и улыбнулся, как человек, который выполнил свою задачу и теперь возвращается домой. Потом улыбка вдруг померкла., Совсем близко впереди, в свете луны сидели юноша и девушка. И всадник увидел, как девушка притянула к себе лицо юноши и поцеловала его.

Бонита и Педро

Рука всадника нащупала в темноте ствол ружья. Перед глазами дона Боба стоял туман: только нажать курок, всего одно движение. На руках державших ружье, вспухли синие жилы.

Но дон Боб повернул лошадь и проехал стороной. Дома он сел и стал нетерпеливо ждать.

Прошел час. Он вытер пот со лба.

За дверью послышались звуки шагов и остановились.

— Завтра, — сказал голос Бониты.

— Да, — ответил Педро.

Девушка вошла. Рука обвилась вокруг ее талии, другая тяжелая ка легла ей на рот. Он продержал ее так несколько минут, как в тисках, потом бросил на кровать.

— Дон Боб! — вскрикнула она.

Не оборачиваясь к ней, мужчина ответил:

— Да, дон Боб к несчастью вернулся. Где ты была?

— В лесу у реки.

— С кем?

— С Педро.

— Ты любишь его?

— Да, мы вместе с детства.

Мужчина прошелся по комнате, потом сел. Бонита тихонько подошла к нему. Потом нерешительно села к нему на колени.

Он напрасно искал в ее лице следов грусти. Оно все сияло радостью.

— Знаешь, тебе придется найти другую Бониту, — сказала она, — я не могла бы любить тебя так, как его. Ведь, ты уже старый.

Дон Боб наклонился неловким движением поцеловал ее.

— Ложись спать, Бонита, — сказал он, — утром мы еще поговорим.

На заре дон Боб сошел с лошади возле хижины Педро. Когда он вошел, юноша поднялся на локте и лицо его побледнело.

— Бонита сказала мне, — произнес дон Боб.

Крик застрял в горле юноши. Дон Боб покачал головой.

— Я не сделал ей вреда, — я пришел сюда.

— Вы правы, что хотите убить меня, а не ее, — голос юноши дрожал.

Дон Боб закурил папиросу.

— Нет, Педро, я просто уезжаю отсюда. У вас с Бонитой остаются деньги, вы купите себе свиней и корову и будете счастливы.

Юноша плохо понимал, но схватил большую волосатую руку мужчины в трепетно спросил:

— Но почему?

— Потому, что мне так нравится. Но, главным образом, мне не хочется огорчать черноглазую девочку.

Он вскочил на седло, когда первые лучи солнца коснулись долины.

Дон Боб остановился у дверей дома. Бонита выбежала к нему навстречу.

— Я уезжаю, — сказал он почти весело, — но тебя оставляю в хороших руках.

Он поиграл поводом.

— Может быть, ты когда-нибудь поймешь, а, может быть, и нет. Мы оба с тобой ни слишком хорошие, ни слишком плохие люди. Но есть люди, которые смотрят на жизнь светлыми глазами, а другие спотыкаются, как во мраке. Я — как раз из них. Я похож на маленького мальчика, который плачет и сердится потому, что не может получить луну.

Бонита смотрела на него и в глазах ее был новый свет.

— А, может быть, я понимаю, — шепнула она. — Я лежала и думала про вас всю ночь. Мне кажется, что я люблю вас, только не так, как вы хотите. А если бы и так любила, так скоро бы вам надоела.

Она всхлипнула и погладила ему руку.

Стук копыт удалялся и, наконец, совсем умолк.

В кустах чирикала птичка. Начался новый день, несущий людям свои дары любви и печалей, ненависти и радостей.

…………………..