1

Дмитриевский не сразу отправился домой. От машины его отделяли пятьсот метров малоохтинского пространства и три кафешки. Из последнего кафе Денис вызвал водителя и, пока ждал, выпил еще немного. Он старался не фокусироваться на истории с Марианной, оставить ее на завтра, и позволил себе просто плыть по огненным волнам алкоголя, ожидая транспортировки домой. Через полчаса после звонка приехали ребята на «Шкоде», и один из них, пересев на «Порше» Дмитриевского, повез его на Петроградку. Лег в кровать Денис около часа под сонное ворчание Иры, которая не ожидала столь позднего возвращения супруга и уснула, так и не дождавшись его триумфального появления.

Утро вторника Денис провел в душе, а затем, немного освежившись и выпив крепкого черного чая, вернулся в постель. Ирка уже развезла детей по садикам и сама укатила в офис, так что Дмитриевский пребывал в одиночестве. Он отключил телефон и, закрыв глаза, попытался вернуться в сон. Но не тут-то было. Мысли его все время возвращались к вчерашнему разговору с Марианной. Позиция по ней у Дениса пока не сформировалась, и в основном именно поэтому он не хотел ехать в офис. Но и сон не шел. Взгляд упал на тумбочку и на старую светло-коричневую тетрадь деда, которую передал ему отец. Денис взял ее, немного повертев в руках, открыл и погрузился в чтение.

Я не знаю, почему именно сейчас я сел за эти воспоминания. Идет 1982-й год, прошло уже три года, как я окончательно попрощался с флотом и с военной службой. Может быть, свободного времени стало побольше, а может быть, именно сейчас этим воспоминаниям самое время обрести свою форму на бумаге. Для кого это? Я не знаю. Детки, уже взрослые и давно самостоятельные, мало интересуются моим военно-морским прошлым, находясь в кругу собственных интересов, и, конечно, я им не судья. Внуки еще слишком малы, чтобы интересоваться этим, а когда вырастут… я даже боюсь предположить, в какой области будут их интересы. Жене? Нет: она единственный человек, который знает про этот случай. Себе? Наверное. Наверное, себе, потому что именно сейчас пришло время окончательно переосмыслить случившееся тогда и поставить наконец жирную точку во всей этой истории.

В июне 1965 года я был отправлен в Находку на повышение. Меня назначили капитаном подводной лодки К3, атомного подводного крейсера нового поколения. 13 июня я принял лодку. С утра поехал в штаб, получил ценные указания от комбрига, а потом познакомился с экипажем. Василий Петрович сказал, что предыдущего капитана Лазарева сняли за дисциплинарные нарушения (читай – пьянство) и что команда распущена. Посмотрел, пообщался с ребятами – ничего, нормально, справимся. Старпом – капитан 2-го ранга Валентин Евсеев, и мужик толковый, и офицер что надо, видно сразу. Я собрал офицеров на палубе, объявил: у нас месяц до начала учений. Приедет все командование Тихоокеанского флота. Мы не должны ударить лицом в грязь. Вроде бы поняли. Теперь дело за мной, надо показать своим примером, как нужно работать. Потом поехал в квартиру. Пустая, без жены и детишек, навевала грусть. Нина и ребятки должны были приехать только через неделю, они в Ленинграде.

Весь месяц до начала учений мы пахали практически без отдыха. Личный состав проявил себя великолепно. Отличные ребята. И офицеры, и матросы-срочники. Видимо, Лазарев не решил вопрос с их мотивацией. Как, впрочем, и с мотивацией самого себя. А с Евсеевым подружились. Он мне очень помог в характеристике личного состава, что, конечно, было необходимо: до начала учений времени совсем немного, и неплохо понимать, кто на что способен. Евсеев показал мне город, я же познакомил его с Нинкой и детьми, ну и выпили пару раз, чего уж жеманничать.

Месяц работы пролетел быстро – 16 июля начались учения, которые предполагали семисуточное нахождение в океане и решение ряда задач, связанных с уничтожением боевых единиц предполагаемого противника. Кроме нас и нашего замечательного агрегата, подводных кораблей было пять. Мы решали одну общую задачу по уничтожению цели, которую охраняли три ракетоносца условного противника. Еще четыре линкора бороздили выбранный для учений квадрат океана в целях нахождения лодок и их условного же уничтожения. Задачу решали общую, но у каждого подводного экипажа были и свои, частные задачи по самосохранению. Здесь уж, как говорится, кто цел остался – тот и победил, а если еще и цель поразил – так победил дважды. Боевой комплект на подлодках был ограничен, каждый из экипажей мог отстреляться только два раза: немного для обозначенной цели. Я выбрал тактику медленного перемещения по самым отдаленным границам квадрата. Радиолокационное оборудование на кораблях условного противника охватывало лишь две трети территории, выбранной для проведения учений, как, собственно, и у нас, что оставляло некие мертвые зоны, необходимые для маневра и нам, и нашему условному противнику. Некоторое время так и шли по квадрату, постепенно уменьшая периметр. На второй день учений уничтожили две наших лодки, которые, действуя в группе, с двух сторон атаковали цель, но были достаточно быстро обнаружены кораблями условного противника. Чуть приближаясь к цели и всплывая на достаточную для работы локаторов глубину, мы срисовывали картину о перемещениях кораблей и тут же уходили обратно, не давая им шансов накрыть нас торпедами. Так за три дня маневров стала понятна четкая картина перемещений кораблей противника. На четвертый день подбили еще двоих наших, они начали подходить к цели поодиночке, с разных сторон. Правда, те сумели захватить с собой два ракетоносца условного противника. Таким образом, на пятые сутки учений у нас осталось две лодки, моя и экипаж капитана 2-го ранга Скворцова. На стороне условного противника – ракетоносец и четыре линкора.

Но, как бы это ни было интересно, мой рассказ все-таки не про морские бои. Поэтому, не углубляясь в то, что тогда происходило, расскажу, чем все закончилось.

Мы со Скворцовым провели сеанс связи и договорились о тактике. Он согласился сыграть роль наживки, мне же выпала роль стрелка. В чем логика? У меня в команде был феноменальный наводчик и стрелок мичман Иванов. И вот Скворцов максимально открыто увел два корабля противника на северо-запад, моя же лодка всплыла с 70-метровой глубины на необходимые для стрельбы 15 метров в крайнюю точку, нужную для попадания в цель. Мы прицелились и отстрелялись быстрее, чем нас смогли обнаружить локаторы, а поразив цель, вновь ушли на глубину, после чего направились в порт. Скворцова и его лодку также не смогли достать – победа была полной. В порт прибыли к ночи. А с утра к комбригу. Доложились как положено, а Василий Петрович без протоколов по плечу хлопнул и меня, и Скворца – молодцы, мол. Сегодня выходной вам, и команду отпускайте на берег, а завтра в учебке начнем разбор.

А еще через неделю мои документы отправили в штаб на присвоение звания адмирала. Меня на адмирала, а Скворцова на капитана 1-го ранга. Сказать, что я хотел этого, значит ничего не сказать. Грезил этим, пожалуй, с выпуска из училища имени Фрунзе, зеленым еще лейтенантом. И вот в тридцать восемь шаг за шагом, быстро, без сбоев я подошел к заветной цели, и у меня не было сомнений в ее достижении. А тут еще и отпуск дали – две недели, и мы с Нинкой и детьми отчалили в Евпаторию. Документы в штабе должны были болтаться не меньше месяца…

И тут началось что-то странное. Не успели мы приехать, не прошло и двух дней, как мне телеграмма с флота: срочно, мол, возвращайся, на лодке ЧП. Я своих оставил и обратно лечу. Информации никакой, что случилось, какое ЧП. Перед вылетом позвонил Евсееву на квартиру – не берет трубку. Видимо, на лодке.

Прилетел – сразу в порт. Лодки моей нет. Думаю, что за черт. Помчался к комбригу. Тот меня увидел – улыбка с лица стерлась, как будто и не было (я входил – он улыбался, читая газету).

– Вернулся, – угрюмо сказал он.

– Где лодка, Василий Петрович? – спросил я.

– Лодка в доке, товарищ капитан 1-го ранга, – так же угрюмо отвечал комбриг, – и вот почему. На лодке в ночь с воскресенья на понедельник произошел пожар. Выгорел весь машинный отсек. Причина пока неясна… Но это еще полбеды…

– А вторые полбеды? – прервал я комбрига.

– Вторые полбеды – это Рогов. Он повесился.

Рогов был старшим механиком. Молодой парень лет двадцати пяти. У меня рот сам собой открылся. Комбриг продолжал:

– Записочку даже оставил. Обгорела немного, но читаема. Очень она не понравилась там… – Он поднял указательный палец. – Не понравилась даже больше, чем сам инцидент. «Господи, прости» – вот что написал.

Я поперхнулся.

– Во-во! – ухмыльнулся Василий Петрович.

Мое мнение о вере и религии было однозначным, как у любого коммуниста, а тем более военного моряка. Не было ни к вере, ни к религии абсолютно никакого отношения. И быть не могло. Я с десяти лет воспитывался в школе курсантов, в абсолютной дисциплине и уважении к советской власти и воинскому долгу.

– Где Евсеев? – с надеждой спросил я и получил вполне логичный ответ:

– Под арестом. На время следствия. Трибунал будет. По тебе тоже есть бумаги.

Он протянул мне постановление. Меня отстраняли от командования лодкой на период следствия.

– Хорошо, – спокойно ответил я и направился к двери.

– Еще кое-что, – остановил меня комбриг, и я, напрягшись, повернулся к нему. – О звании адмирала можешь забыть. Документы обратно пошли.

– Хорошо, – так же спокойно ответил я.

Следствие выявило, что Рогов находился в крайне неудовлетворительном психологическом состоянии. Девушка Лида, которую он считал своей невестой, забеременела и собралась замуж за другого, о чем и сообщила ему в письме (которое нашли в вещах механика). В ту ночь Рогов, дежуря в машинном отделении, выпил спирта, которым должен был протирать детали, видимо, окончательно решил для себя все и повесился на торчащем под потолком штыре. Задел ногами пепельницу, в которой тлели его же бычки.

Евсеева в итоге вернули в капитаны третьего, а меня же, оставив в первом ранге, просто списали на берег, где я благополучно преподавал в училище, пока в 1980-м окончательно не ушел на пенсию.

К чему я все это?

А вот к чему. Я человек выдержанный и спокойный и особо не подавал виду, что эта история как-то задела меня, выбила из колеи. Я жил, любил жену, общался с друзьями, выпивал на праздниках и веселился. Взрослели дети, появлялись и росли внуки. Все вроде как в порядке. Но в порядке не было ничего. Себя не обманешь. С того времени не прошло и дня, чтобы я не вспоминал о том случае с горечью и обвинениями, только непонятно, в чей адрес. Кто виноват? Рогов? Лида? Евсеев? Я? Непонятно.

А в училище, помню, как-то на ночь остался дежурить, буквально через год после ухода. Не знаю, что меня дернуло: пошел казармы обходить. Все тихо. Пошел обратно к своему кабинету и вдруг слышу какие-то звуки из туалета. Как будто всхлипы. Захожу. А там на корточках у стенки сидит Аркаша Полищук, курсант, и плачет. Толковый очень паренек, один из лучших в выпуске. Какой-то листочек мнет и всхлипывает. Я сел рядом и спрашиваю:

– Ты чего?

А тот не отвечает. Всхлипывает. В одной руке письмо теребит, а вторую за спиной прячет. Я приглядываюсь, что там, и глазам не верю: пистолет. Виду не подал, что заметил, рядышком тоже на стенку оперся, сижу. Молчим. Потом спрашиваю:

– Девчонка?

– Да, – отвечает, – ждать обещала – а вот… – И письмом трясет.

– Послушай, – говорю, – ты же военный моряк, коммунист! Как ты можешь быть таким эгоистом?

Вижу у него вопрос в глазах. Ну, я ему недавнюю историю про Рогова и рассказал. И про Евсеева, и про себя не забыл.

– Отдай пистолет, – говорю, – и марш в кровать. Успокойся, обдумай все, и если примешь решение, что застрелиться – единственный выход, то, пожалуйста, за пределами училища. И записку оставь нормальную.

Вижу, отпускает парня. Через минуту отдал мне пистолет. Он его у дежурного по училищу на время выторговал за две пачки «Казбека». Я замял тот эпизод, не стал никуда писать. Парень выпустился отличником боевой и политической.

…А сегодня в «Известиях» прочитал, что командующим Балтийского флота назначен контр-адмирал Аркадий Георгиевич Полищук. Самый молодой главком Союза, тридцать девять лет. Как прочитал – так и понял. И нет больше никакой горечи. И никаких обвинений. Все правильно было. Спасибо Тебе.

Господи, прости.

19.03.1982

 

2

Утром среды Орлова, взяв кофе, заглянула в кабинет к Борису Аркадьевичу. Тот грустно глядел в монитор компьютера. По экрану прыгали изображения спортивных байков.

– Мотик выбираешь, Борис Аркадьевич?

Проникла внутрь. Тот, не отрывая глаз от монитора, буркнул в ее сторону что-то неразборчивое.

– Не поняла, шеф, – улыбнулась Ольга. – Продублируй для особо одаренных.

Настроение у нее было хорошее. Скрипник продублировал:

– Ленка, блин, намекнула, что хотела бы на днюху…

Его настроение, судя по тону, было диаметрально противоположным. Оля же, понятно, не могла упустить возможность подколоть шефа:

– А чего же ты такой грустный? Радоваться надо: не будешь голову ломать, что подарить… И нас с Костиком терроризировать…

А потом, задумавшись на секунду, рассмеялась:

– Или жадность? В этом дело? На одной чаше весов страсть, а на другой – жадность… Интересно понаблюдать, что перевесит…

– Орлова, – вздохнул Скрипник, – отстань, а? Чего ты ввалилась в мою келью на своих каблучищах? Чего тебе?

– Ты Дениса видел?

– Нет. В понедельник только.

– Чего с ним?

– Не знаю.

– А Забирохина видел?

– В понедельник.

– А новенькую?

– Нет.

– Скучный ты. – Орлова скривила губы. – Бука какой-то. – И выкатилась из кабинета несолоно хлебавши, оставив Бориса Аркадьевича наедине со светящимся экраном.

Скрипник грустил не из-за байка. Ленка объявила ему еще кое-что. Она хотела поехать на Белое море, в Карелию, рисовать какой-то сюжет. Вожжа попала под хвостик… А Боря, как верный рыцарь, должен был сопровождать ее. А ему не хотелось. И вовсе не потому, что он не любил Карелию или Белое море. Просто он уже когда-то бывал там. И воспоминания об этих местах остались не самые радужные.

От нерадостных мыслей отвлек телефонный звонок. Звонил Денис:

– Привет, Аркадьевич. Кофе пил?

– Привет. Нет еще. Приехал?

– Ага. Зайдешь?

– Зайду. Отчего не зайти…

Он повесил трубку и, тяжело вздохнув, закрыл страничку с байками. Выйдя, наткнулся на плечо компьютерщика Вити, который двигался куда-то по направлению к бухгалтерии. И недовольно бормотал в ее же направлении:

– Ни фига себе отпускные насчитали… Куда мне с такими грошами? В Гатчину? А чего, как раз туда и обратно… На электричке…

Борис Аркадьевич быстро проскочил мимо айтишника, буркнув ему приветствие, и почти бегом устремился к кабинету Дмитриевского. И столкнулся с ним возле дверей. Денис обогнул Скрипника, быстро удаляясь в сторону уборной:

– Борис Аркадьевич, ты посиди у меня, я сейчас…

В кабинете Скрипник с удивлением обнаружил, что его любимый диванчик занят новенькой – потеряшкой Марианной Ро. Он испуганно огляделся и сел на стул рядом со столом Дениса.

– Ты чего здесь? – спросил он у Марианны, уставившись на нее.

– Сижу, – невозмутимо ответила она. – Денис Александрович позвал.

– А, – проговорил Борис.

На минуту повисла напряженная тишина. Ее прервал Дмитриевский, вихрем ворвавшийся обратно в кабинет.

– Сидите? – спросил он, как будто этого не видел.

– Сидим, – мрачно ответил Скрипник. Дмитриевский набрал номер Орловой:

– Оля, привет. Зайди ко мне, а… С Костей.

Кабинет опять погрузился в тишину. Денис уткнулся в монитор, проверяя почту. Ребята появились через пять минут. Костя сел на диванчик рядом с Марианной, сверля ее голубыми глазами. Ольга же примостилась на свободном стуле рядом с Борисом. На ее щеках сверкали следы недавних слезок. Она даже не заметила новенькую. Дмитриевский нахмурился:

– Орлова. Что опять?

– Ничего.

– Орлова!

– Что, Денис?

– Чего ревела?

– Прочитала в Интернете статью про снежную женщину из Абхазии…

– И что с ней? – Дмитриевский старательно изображал интерес.

– Ее поймали. И скрестили с каким-то абхазским человеком…

– Скрестили? Понимаю твою печаль. Но давай успокаиваться, милая. Нас ждут великие дела.

– Какие это? – Оля посмотрела на Дениса.

– Разные. Друзья, я хочу представить вам моего нового советника. Прошу любить и жаловать: Марианна Адольфовна Ро. Советник генерального директора. – Денис кивнул в сторону новенькой.

В кабинете опять воцарилась тишина. Тикали настенные часы. Ребята, открыв рты, смотрели на шефа. Тот же спокойно ковырялся в почте. Первым прервал тишину зам Дмитриевского Борис Аркадьевич:

– И что она будет тебе советовать, Денис Александрович? Как взятки прятать?

– Напротив. Больше никаких взяток. Никаких.

Взгляды всей честной компании переместились на Бориса. Блестки слез в уголках глаз Орловой исчезли, лицо озарила красивая улыбка:

– Борис Аркадьевич, это шутка или мне показалось?

Тот с недоумением посмотрел на нее:

– О чем это ты?

– Мне послышались нотки иронии в твоем красивом горловом пении… Ранее не был замечен…

– С кем поведешься… – буркнул в ответ Борис.

Ответом ему была тишина, которую прервал тихий смех Аблокатова:

– Самая большая шутка – это моя окружающая среда. Вы все. Господь так веселится надо мной, да?

Аблокатов засмеялся еще громче, Денис же серьезно посмотрел на него:

– Вот скажи мне…

И примолк на секунду, покосившись на телефон. СМС от жены: просила приехать домой чуть раньше.

– В чем сила, брат? – воспользовался паузой Костя.

– Не… – серьезно продолжил Денис. – Почему у федеральных чиновников среднестатистическая взятка больше, чем у городских?

– Потому что у них зарплаты меньше, – не задумываясь ответил Костя.

– Марианна, – улыбнулся Дмитриевский. – Тот же вопрос…

– У них уровень страха выше. Зашкаливает порой. Все-таки страной торгуют. А те – всего лишь субъектом. Но и те и другие торгуют спокойствием. Своим и тех, кто с ними связан. Ведь когда нарушаешь установленные государством нормы, тем более для заработка, теряешь частичку спокойствия.

Аблокатов, ухмыльнувшись, снисходительно посмотрел на новенькую:

– Много ты понимаешь… Нет у них никакого страха. Возьми вон хоть дядю Ваню. Где там у него страх? В каком месте?

– В большинстве случаев он глубоко подсознательный, – ответила Ро.

Аблокатов, фыркнув, выразил несогласие, а новенькая сказала Дмитриевскому:

– Денис Александрович. Я думаю, Косте нужен отпуск. Его нервная система абсолютно истощена, и причина этого – все тот же страх, наличие которого он так упорно отрицает. У страха ведь две стороны. Уголовный закон распространяет ответственность на всех участников коррупционного процесса…

– Что ты несешь, клуша?! – гневно заорал Аблокатов, вскочив с дивана. – Какой в … страх?! Нас курируют как раз те, кто ловить должен. За конвертами приезжают раз в месяц. Пропустишь такую посылочку разок – вот тогда страшно будет! Вот тогда за тобой придут! Какой страх? О чем ты?

Кабинет опять погрузился в тишину. Как будто все переваривали сказанное. Спустя полминуты молчания тишину прервал Скрипник:

– Мне, Денис Александрович, слышишь? Мне нужен отпуск. На неделю. А Костя пусть работает. Ты их вместе отправь в Комитет имущественных отношений вопросы решать. Посмотрим, чья возьмет. А меня в отпуск. Мне надо Ленку в Карелию везти. Рисовать там будет…

– А ты что там будешь делать? – спросила его Орлова.

– Как что? Водку пить. – Борис невозмутимо посмотрел на Ольгу. – Что еще можно делать в отпуске в Карелии?

– Пить водку, особенно в больших количествах… ведь об этом идет речь, как я понимаю… это не менее разрушительно, чем плодить коррупцию, – так же невозмутимо ответила Марианна.

– Ты американская шпионка? – ехидно спросил Аблокатов, а потом переключился на Дениса: – Товарищ генерал, тебя что, Пентагон подкупил? Ты кого себе в советники назначил? Она хочет лишить русский народ самосознания. Тогда уж лучше Псаки возьми в советники…

Дмитриевский молчал, и это заставляло Костю еще больше разъяриться:

– Что мы будем делать без водки, взяток и откатов? Что? Водить хороводы вокруг елок? Трезвые? Без денег? Тебе надо не советником ее брать, Денис Александрович, а собирать деньги на предвыборную кампанию. В президенты Ро! Хотя как ты соберешь-то их без того, чтобы что-нибудь кому-нибудь занести…

Дмитриевский оторвал взгляд от монитора и посмотрел на Аблокатова:

– Костя, не утрируй. Вопрос решенный. Я ввожу в фирме так называемый антикоррупционный режим. На два месяца. За соблюдением следит Марианна. Костя, если на старте понимаешь, что не сможешь, – лучше действительно сразу возьми отпуск.

Аблокатов понурился и умолк, зато встрепенулся Скрипник:

– Денис, у нас есть незакрытые обязательства. С ними что?

– Обязательства должны быть исполнены. Там, где не сможем аккуратно отойти назад, надо исполнить. Их не так уж и много… Фарух и ребята с Южного шоссе. Так, Костя?

– Пиццерии еще… – буркнул Аблокатов.

– По ним еще вроде не договорились? Можем плавненько отойти назад…

– Почти договорились… – не сдавался Костя.

– Почти – не считается, – отрезал Денис. – Работаем так: если задача клиента выходит за рамки нормативно-правового поля, мы за нее не беремся вообще. Если же в рамках, тогда спокойно требуем исполнения от государства в установленные им же сроки. Костя, ты же знаешь, что границы этого поля государство установило достаточно широкие…

– Да, – согласился тот, – знаю. Только в ямах это поле. В рытвинах и канавах. А в канавах – водичка. Мутненькая. Пованивает. Падать туда совсем не комильфо.

– Правильно. И теперь задачу будем формулировать так: мы должны провести клиента через поле, обойдя все рытвины и канавы, а не домчать до места по дороге рядом с полем, на автомобиле. Без прав и пьяными.

– Денис Александрович, – не сдавался Аблокатов, – а есть уверенность, что не обанкротимся?

Дмитриевский промолчал, ответила Марианна:

– Есть. Подъем будет.

– Вот и проверим. – Денис поднялся, показывая, что совещание подходит к концу. – Решено. Оля, сколько у тебя в работе процессов?

– Четырнадцать.

– Есть с подстраховкой?

– Не-а.

– Отлично, – улыбнулся Денис. – Боря, сколько сделок ведешь?

– Пять, – пробасил тот.

– Чистые?

– Кристально, – ответил Скрипник, – даже противно.

– Ну вот. Видишь, Костя?

– Вижу, – пробурчал тот, – вижу. Что ты от меня хочешь?

– Две недели по всем госорганам ходишь только вместе с Ро. Дальше посмотрим. Понял?

– Да.

– Ну и отличненько. Давайте разбегаться. По шлюпкам…

Все поднялись и направились к выходу, и только Борис Аркадьевич еще больше вжался в стул. Денис многозначительно посмотрел на него. Скрипник буркнул:

– В отпуск отпустишь?

– Ну конечно, – ответил Денис, – конечно, Борис Аркадьевич, как же я могу тебя не отпустить. Ведь мероприятие предстоит более чем торжественное: пить водку в Карелии, пока твоя художница рисует Соловки.

– Спасибо.

Скрипник вышел. Дмитриевский закрыл дверь на ключ и встал у зеркала, глядя на свое отражение.

– Диня, что происходит? – спросил он. Человек в зеркале молча улыбался.

 

3

А в пятницу большая часть фирмы собралась на небольшой фуршет, который устроил Борис Аркадьевич в честь своего так неожиданно организовавшегося отпуска. Подумав немного, к нему присоединился и Витя, который также уходил в отпуск на две недели. Поначалу хотел зажать застолье, но, увидев пронзительный взгляд Скрипника, спросил, проведя языком по пересохшему от волнения небу:

– Давайте вместе, Борис Аркадьевич?

– Конечно, – ответил тот и сунул Вите список покупок. Витя вздохнул и поплелся вниз, на улицу, прихватив с собой Васю.

– От тебя что прячься, что убегай – все равно достанешь, – ворчал рекламщик, доставая сигаретку из пачки «Кэмела».

– Вы куда, малышня? – как обычно, прицепился к ребятам сидящей на вахте охранник Серега, огромный гладко выбритый парень.

– В магазин, Кинг-Конг Леонидович, – съязвил Витя. – Вам взять что-нибудь? Водки? Диабетического печенья?

Тот рыкнул что-то неразборчивое, и ребята проскочили через металлическую вертушку.

А Скрипник тем временем продолжал обдумывать сложившуюся ситуацию. Ему до конца так и не был ясен план Дмитриевского. Он хорошо понимал, что львиную долю доходов фирме обеспечивали так называемые сложные вопросы, стоящие на грани соблюдения уголовного закона, а чаще переваливающие за грань, на темную половину.

«С одной стороны, сознательно отказываться от денег глупо, – думал Борис, расчищая стол в кабинете. – Но с другой… Помнишь, как сам не раз дрожал от страха, когда лично передавал… особенно малознакомым людям? Казалось – сейчас набегут со всех сторон, налетят, вороны…»

Он сложил все собранные со стола бумаги в шкаф напротив входа и пошел в курилку.

Застолье, как это ни странно, выдалось активным: редкость в их коллективе. Но в этот раз и настроение у всех оказалось особенным. Или просто так сложилось? Но все пили, закусывали, кричали, шутили, как будто праздновали миллениум, а не проставу отпускников. Аблокатов кричал в лицо Денису, временами скатываясь на нервный смех:

– И вот заходим мы в кабинет к тете Гале. Точнее – она заходит… Советник твой. Или советница. Как правильно?

– Советник, – отозвалась сидящая на другом конце стола Марианна. – Советник генерального директора.

– Да. Советник. Я на скамеечке в коридоре. За мной очередь, три человека. Все сидим рядышком, плечом к плечу: скамеечка малюсенькая. Я прислушиваюсь, что там, за дверью. Сначала тишина, мертвая. Потом тетя Галя оглушительно ревет. Потом снова все стихает. Затем дверь нараспашку: Галина Степановна в коридор выбегает и орет что есть мочи: пошла, типа, отсюда, ничего у тебя не приму. А советник твой сидит в кабинете. Как ни в чем не бывало. Галя орет пуще прежнего…

– Тебе добавить, сказитель? – спросил у Кости Вася, вертя в руках бутылку «Полугара». Тот уставился на него, не сразу поняв вопрос, но потом кивнул, улыбнувшись, и продолжил, поглядывая на Орлову:

– Значит, орет. Я в стенку вжался, сижу, еле живой от страха. Меня увидела. Вытаращилась молча, потом говорит, спокойно уже: «Костя, у меня там, в кабинете, ведьма какая-то, помоги вытащить ее в коридор, а?» Я смотрю на нее, не моргая, во рту пересохло, отвечаю: Галина Степановна, извините, это не ведьма, а новый советник нашего генерального… Вижу, тете Гале поплохело: бледная, по стенке вниз съезжает, на грязный пол… Я вскочил, на скамеечку ее усадил, одного из соседей за водой послал. А советник твой все сидит в кабинете, как монумент. Памятник борьбе с коррупцией.

Костя выпил рюмку «Полугара» и закусил кусочком буженинки.

– Чем закончилось-то? – поинтересовался Дмитриевский. Он тоже выпивал, причем начал в обед с кружки пива, поэтому к данной минуте был уже очень даже тепленьким.

– Это еще не все, – продолжил Аблокатов. – На шум из своего кабинета вылез Олег Владимирович…

– Начальник отдела? – уточнил Вася.

– Ага. Посмотрел на меня, на тетю Галю, ни фига не понял, спрашивает в воздух: полицию, мол, вызвать или скорую? Тут уже у меня, блин, вырвалось: для Галины Степановны, наверное, скорую лучше, а для вас, Олег Владимирович, полицию. Есть же за что? А Ро из кабинета выкурить – похоже, придется вызывать МЧС… Олег посмотрел на меня пару секунд молча – и как давай орать, похлеще тети Гали. Орет, лицо красное, глазюки из орбит вылазят, слюна брызжет. Я потихонечку отступаю к выходу. Ро так и сидит. Я на улицу выбежал, там ее ждал. Она только минут через десять вышла.

Дмитриевский посмотрел на Ро:

– Марианна, твоя версия.

– Денис Александрович, – Ро спокойно отпила из бокала красное каберне, – я пришла в районный отдел с обычным процедурным заявлением. Инспектор районного отдела отказалась принимать его, не обосновывая это ничем, кроме своего нежелания. Пришлось настоять на приеме бумаги.

– Настояла?

– Да. Есть входящий.

– Тетя Галя ставила?

– Нет.

В разговор снова влез Аблокатов:

– Процедурное заявление? Обычное процедурное заявление? Денис, она сдавала заявку на прирезку пяти соток земли сам знаешь где… Такие бумаги принимаются только с визой зампреда. А чтобы визу получить…

– Денис Александрович, я сдавала обычное процедурное заявление…

Тут не выдержала уже немного захмелевшая Орлова:

– Ребята, хватит, а? Из пустого в порожнее. Давайте выпьем, чтобы у коллег отпуск прошел хорошо, без эксцессов. Да, Борис Аркадьевич? – Она подняла бокал, наполненный мартини, и стукнула по рюмке Скрипника.

– Спасибо, милая, – серьезно ответил он.

– Не за что, – ответила Орлова и попросила Витю плеснуть ей еще мартини. Тот, сделав это, спросил у сидящего рядом Василия:

– А тебе, друг любезный? Плеснуть еще чего-нибудь? У тебя же сегодня главный праздник – своего сокамерника в отпуск отправляешь!

Василий, напротив, не выглядел очень радостным. Пробурчал в ответ:

– Да уж. Плесни горилки. Или что это там…

– Витя, поедешь куда? – спросила Орлова, поглядывая почему-то на Аблокатова.

– Поеду. За Краснодар, там местечко, ты не знаешь…

– Холодно уже, – фыркнула Ольга. – Октябрь. В Турцию едь.

– Ага, – проворчал Витя и злобно посмотрел на Дениса, – у меня родственники там. Сеструха двоюродная. К ней отправлюсь.

– На поезде? – поинтересовался Скрипник.

– Да, – ответил Витя, – до Кропоткина. А там меня сестра на машине встретит.

– Молодец, – резюмировала Оля.

Ближе к семи вечера народ начал расходиться. Первой откланялась Марианна: невозмутимо попрощалась со всеми и была такова. За ней почти одновременно засобирались Костя и Оля, которые весь вечер обменивались странными взглядами. Около восьми ушли Витя с Васей и девчонки из отдела Орловой. А в начале девятого компанию из оставшихся Дениса и Бориса Аркадьевича разбавил ввалившийся в кабинет Забирохин. Первое появление в офисе с того эпохального понедельника.

– На машине? – встретил его прямым вопросом Скрипник.

– Да, конечно, – ответил Марат.

– А пить будешь?

– Буду маленько. Ирка, жена, заберет. Все равно сюда едет.

Скрипник налил ему рюмку самогона. Марат выпил, закусил огурчиком и, помолчав минутку, спросил у Дениса, глядя куда-то в угол кабинета:

– Ну что, я так понимаю, нашлась беглянка, да?

– Да, Марат, нашлась, – ответил Денис.

– С деньгами?

– Да.

– Наказал?

– Повысил, – влез в разговор Скрипник, наливая Забирохину еще одну рюмку.

– И как она объяснила свое поведение? Расскажи уж, будь другом… На будущее, чтобы, так сказать, знать возможные мотивы…

Дмитриевский, выпивший достаточно много, но пока сохраняющий тверезый вид, начал рассказывать без тени улыбки на красивом, немного бледном лице:

– Она инопланетянка. Из другой галактики. С двойной планеты Квард-Паркус. Американские астрономы разглядели ее в свои телескопы и открыли канал. У них там своя система. Как только канал открывается, мощнейший компьютер по огромному количеству личностных параметров автоматически выбирает первопроходца и отправляет навстречу неизвестности. Она парламентер. Работала там учительницей младших классов. Память у нее феноменальная. Говорит, даже среди своих выделялась.

Скрипник, который знал своеобразный юмор шефа, даже глазом не моргнул. Забирохин плеснул себе самогона и серьезно спросил:

– А документы у нее есть? Настоящие? А не та липа, которую она в ваш отдел кадров засунула? Что-нибудь типа «зарегистрирована по адресу: двойная планета Квард-Паркус, улица Звездолетов, дом 15, корпус 1, квартира 32». Есть такое?

– Нет. Мне кажется, ее к нам прислали вообще без всего.

– Как Терминатора? Голышом? – уточнил Марат.

– Возможно, – все так же серьезно отвечал Денис. – А возможно, просто переместили ее сознание в чье-то тело. Может быть, это не ее тело вовсе. Понимаешь, о чем я?

– Конечно, – ответил Марат. – Но учти, я работал опером и в криминальной милиции, и в экономической. Мне нужны доказательства. А так – ради бога, хоть с Марса, хоть с Квард-Паркуса. Главное, чтобы деньги фирмы не присваивала.

И добавил, чуть подумав:

– И работала нормально.

– Вот с этим вопрос… – ляпнул Скрипник.

– Не, Борис Аркадьевич, это на первый взгляд – вопрос, а копни глубже… Ведь что она вчера сделала? Первая в истории человечества умудрилась сдать заявление в самый коррупционный из всех отделов – без визы зампреда. За которую сколько платят?

– Полташку.

– Правильно. Полташку.

– Так, а чего она добилась-то? – Скрипник подцепил вилкой кусочек сыра. – Заявление приняли, но есть уверенность, что его отработают? Нет. Костик засветился с ней. Есть уверенность, что нас теперь пустят к зампреду? Нет. Будут в футбол играть. Пинать из кабинета в кабинет. Думаешь, клиенту это понравится?

– В России футбола нет, – ответил Дмитриевский. – Точнее – не так. Есть, только играть в него не умеют. Это не самое страшное, что может случиться.

Скрипник устало вздохнул:

– Футболисты не умеют. А чиновники – еще как. Ладно. Бог с тобой. Поеду…

– Удачи, Борис Аркадьевич, – напутствовал его Денис. – Постарайся отдохнуть.

А Забирохин молча протянул ему руку, одновременно отвечая на входящий звонок. Хороший динамик смартфона сделал слова его жены доступными для Дениса. Она кричала:

– Маратик, ты спустишься к машине или мне тебя из офиса вниз стаскивать?

– Иду, милая, – спокойно отвечал тот.

– Давай бегом!

– Я знаешь чего подумал? – спросил он, прощаясь с Денисом.

– Чего?

– У меня ведь тоже неделька свободная… Я документы-то по твоей инопланетянке серьезно проверю, если не возражаешь…

– Марат, ты вправе распоряжаться своим личным временем так, как считаешь нужным.

– Вот и славненько. Пока, Денис Александрович.

– Хорошего вечера.

Забирохин помчался вниз, и Дмитриевский тоже начал собираться. «Ну вот, опять капитан уходит с корабля последним», – прыгала мысль у него в голове. И тут кто-то очень ясно и по-военному четко в его голове произнес: «С подводной лодки, друг мой. Не с корабля». Дмитриевский тряхнул головой, отгоняя эту мысль, и вышел из кабинета.

А ближе к полуночи Аблокатов и Орлова вылезли из ночного клуба в ожидании такси. Желто-зеленая «Шкода» подъехала через пять минут, и ребята, загрузившись в нее, направились домой к Орловой. Ольга, положив голову на плечо Аблокатову, всхлипнула, опять подумав о «снежной женщине», пойманной в горах Абхазии, Костя же просто прикрыл глаза, вспоминая наиболее яркие эпизоды рабочей недели. Все мысли крутились вокруг вчерашнего приема документов.

Такси плавно ехало по проспекту Бакунина к Невскому, снаружи плыли огни вечернего Петербурга. Костя, увидев, как огни отражаются в заплаканных глазах Орловой, сказал с улыбкой:

– Ольга Сергеевна, хватит реветь. Давай лучше думать, как нам все-таки сбежать от Дмитриевского. Еще одна такая неделя – и будет тебе готовый пациент психоневрологического.

– А мне нормально вроде пошло… – промурлыкала в ответ Оля.

Аблокатов нахмурился и посмотрел в окно. Потом буркнул:

– Орлова, ты определись… То «давай убежим», «мы крутые», то «нормально»… У тебя цель в жизни вообще есть?

Оля серьезно посмотрела Костю. Ее рука плавно заскользила под его пиджаком. Шепнула:

– Замуж хочу выйти…

Аблокатов промолчал, глядя на ухмыляющееся лицо шофера в зеркало заднего вида.

Через двадцать минут они вылезли у дома Орловой и не спеша направились к парадной. Приближаясь к дому, они шагали все быстрее и быстрее.